Несмотря ни на что, Эжен всегда знал, что жизнь его осмысленна. Несмотря на то, что приходилось ютиться в каморке, по размеру напоминающей дамский носовой платок. Несмотря на то, что солнце приникало в комнату, казалось, только по нелепому недоразумению; лучи закрадывались в годами немытое окно и будто пугались и разворачивались, натолкнувшись чутким взглядом на утлую обстановку, поэтому у Эжена всегда было темно, хотя занавесок и не было. Вопреки тому, что из-за толстой двери, закрытой на хитроумный крючок собственной конструкции, раздавались беспробудно пьяные голоса, непрерывная брань и весь спектр физиологических звуков, самыми безобидными из которых было сморкание на дощатый пол. Запахи пьянства, тошноты, запустения и порока протискивались под дверью подобно листу бумаги, вылезающему из щели пишущей машинки. На двери был нарисован ярко-оранжевый тигр, гордый, красивый, независимый, знающий себе цену, прекрасно понимающий, что выбор всегда остается за ним - словом, сильный. Эжену очень нравился огненный тигр, хотя сам он был рожден в год Белой Лошади, глухой ноябрьской ночью. Вырастила его бабушка. Мать, чудом не лишенная родительских прав, редко вспоминала о родительских обязанностях. Эжен учился и обеспечивал себя сам: мыл машины, расклеивал объявления, заменял дворника, когда тот расхворается или уйдет во внеочередной запой.
Комната, где селились алкоголики, была проходной. Приходилось по нескольку раз в день преодолевать ее, чтобы пройти в ванную или на кухню. Чтобы лишний раз не сталкиваться с ее обитателями, Эжен предпочитал выбираться на улицу через окно, благо жил он на первом этаже. Участковый об этом прекрасно знал и перестал принимать его за вора. На занятия Эжен одевался всегда одинаково: ботинки, сшитые лет двадцать тому назад, джинсы, снятые с одного из собутыльников матери, убитого в пьяной драке бутылкой по голове, и толстовка "Iron Maiden", презент от бывшей подружки. Девушка уже год как отправилась в свободное плавание, а подарок остался. Правда, монстра, разинувшего пасть на матушку-землю, Эжен зарисовал. Вместо него на толстовке красовался живописный обрыв, мерцающий водопад и юноша с девушкой в древнегреческих хитонах, держащиеся за руки и неотрывно глядящие друг другу в глаза. На спине был один водопад, изображенный с помощью старых лаков для ногтей, по большей части пожертвованных знакомыми девчонками. Футболки, серую и синюю, Эжен разрисовывать не стал. Зато свою нехитрую мебель он расписал масляными красками, между прочим, купленными на собственные деньги. После этого комната как-то сразу засветилась, повеселела и, если уж быть честным, стала напоминать хоть сколько-нибудь приемлемое жилище нормального человека. Ящики стола Эжен расписал под Палех, только вместо Иванов-царевичей и серых волков изобразил "сценки из рыцарских времен". В роли одного из благородных воинов, облаченного во все белое, с импозантной проседью, с горящими черными глазами - Эжен нарисовал себя. Для проседи было рановато, а вот глаза у художника были действительно такие: темные, пронзительно-печальные, похожие на пылающие угли. И безумно одинокие на вид... На спинке стула уютно тлел камин, освещающий мохнатую медвежью шкуру. Левую створку шкафа занимала морская баталия, а на правой висела резная золоченая рама под картину формата А2, написанная бронзовкой. О содержимом этой рамки - чуть позже.
На одной спинке кровати был нарисован горный пейзаж, на другой - парил гордый орел. Крышку стола украшало тихое лесное озеро, окруженное зеленой губкой деревьев, густым ивняком; в нем купались люди. С небесно-голубого потолка сияло солнце; по сути, оно, а не голая лампочка на проводе освещало комнату. Пол "зарос" травой, цветами и красноголовыми грибами. Вдоль стен был расположен сад с фруктовыми деревьями, от яблонь и красной смородины до апельсинов и виноградных лоз. Но всего великолепия красок не видел никто: Эжену некого было привести в сияющую комнату. Но несмотря ни на что, в свои пятнадцать лет ОН НЕ БЫЛ ОДИНОК.
Да, у него было НЕЧТО, по сравнению с чем бывшая подружка была не более значима, чем пылинка на березовом стволе в северо-восточном углу комнаты. Если уж быть честным, их отношения вообще были сплошным недоразумением. Она на спор очаровала угрюмого художника, в пух и прах рассорившись с истинным предметом своей бессонницы - длинноволосым красавцем металлистом. Вскоре они помирились, и Эжену была немедленно дана отставка. Было обидно, но не более. Потому что теперь у Евгения была ОНА.
Над ЕЕ портретом он трудился целых четыре месяца, каждую ночь. Именно он и расположился в золотой рамке на двери шкафа. Она была воплощением Красоты и Вечной Женственности. Он долго придумывал ей имя, но так и не нашел достойного. Поэтому звал ее просто - Милая.
полупрозрачная кожа... блестящие золотисто-каштановые волосы... упрямо изогнутые брови... огромные янтарные глаза... невесомая юбка до колен... очень маленькие ножки... огненно-рубиновый браслет на щиколотке... язычок, беззащитно облизывающий красно-оранжевые губы... Само совершенство!
Он любил ее! Любил! Любил! Любил!!!
Помимо этого портрета Милой было написано еще несколько ее изображений. Если хотелось подарить ей букет, Эжен рисовал ее с охапкой цветов. Если нужно было сводить ее в ресторан - Милая изображалась за изысканным столиком, в окружении приглушенных огней. Он чувствовал себя почти всесильным, способным сделать то, на что не способен даже самый богатый человек на свете: он мог подарить возлюбленной весь мир!!!
Каждое утро Эжен начинал с того, что нежно прикасался губами к излому ее бровей, к кончику языка, к тонкой щиколотке, к беззащитному чуть выпуклому приоткрытому животу... Неуловимо, нежно, чтобы не испортить акварель.
Однажды его за этим занятием застукала мать и с порога разразилась такими словами, самыми безобидными из которых были "урод" и "извращенец". Эжен остолбенел и даже не препятствовал матери, когда та схватила портрет и стала рвать его на мелкие кусочки! Из ступора его вывела одна фраз, вдруг пришедшая в голову: "ЕЕ НЕТ!!!" Не помня себя, он кинулся к матери, вцепился руками ей в волосы с намерением отгрызть ненавистную грязную, пьяную голову! Он был готов принести эту жертву на алтарь Красоты и Вечной Женственности!!! Он полез зубами к ее горлу...
Его отрезвила вдруг пришедшая в голову мысль: "это моя мать... она меня родила... а не будь меня, не было бы и ЕЕ..."
Он опустил руки и бессильно прошептал: "Мам, прости... Что ты наделала... Я ЕЕ четыре месяца писал...Может, удастся склеить?"
"Жень... Эт че? Твое, что ли? Красиво как!"
"Да, мое. Я после школы собирался поступать в Москву, в художественную академию..." (причина была не в этом, Милую на растерзание мастерам кисти он бы не отдал, но не объяснять же ей?)
Мать пожала плечами и вышла. Ну что за день сегодня. Этот дерется, тот дерется, теперь еще и сын родной стал на нее руку поднимать.
Эжен закрыл дверь, собрал картину по кусочкам и прошептал: "Не волнуйся, Милая. Скоро мы выберемся отсюда, вот увидишь." И, усмехнувшись, добавил: "Кажется, будущей свекрови ты понравилась"