Аннотация: Незаконченный рассказ про детдомовца Вальку, который ищет себе папу.
ОДИН ДЕНЬ ИЗ ЖИЗНИ ВАЛЬКИ КОРШУНОВА
Сентиментальная история
Шаловливый солнечный зайчик соскочил с подоконника на подушку, перепрыгнул на слегка оттопыренное ухо светловолосого пацаненка, раскинувшегося в своем беспокойном мальчишечьем сне по всей кровати. Легкий ветерок растрепал русые вихорки, коснулся лба и потрескавшихся губ, забрался под майку, тщетно пытаясь выхватить мальчишку из сладкого небытия.
Было еще слишком рано. Спальный корпус, словно часовой в дозоре, хранил безмятежную утреннюю тишину, укутавшую округу толстым ватным одеялом покоя.
Детский дом спал. Спал мирно и спокойно, как спят дети, у которых впереди новый непредсказуемый день.
Здание, немного потертое, но не старое, разнообразием архитектурных форм не баловало: добротная каменная коробка в два этажа из красного кирпича, с покатой крышей и большим центральным входом.
Издали оно напоминало подростка, удивленно взирающего на мир. Лохматого, неумытого, с торчащими в разные стороны ушами-балконами, с блестящей россыпью окон-веснушек. Чувствовалось в этом взгляде какое-то горькое недоумение: будто человека незаслуженно обидели, да так и оставили одного со своей обидой. Разбирайся, мол, сам, как можешь...
Сбоку к дому примыкал небольшой садик - заросший и неухоженный. Сквозь листву деревьев виднелось некое подобие спортивных снарядов, беспорядочно расставленных на асфальтовом пятачке в окружении буйствующей летней зелени - царский уголок для загадочных игр и таинственных приключений. Взрослые заглядывают сюда редко и неохотно. Подобные места, плененные травой и репейником, не привлекают их трезвый и расчетливый ум.
Солнце, размеренное и ласковое в своей степенной доброте, наконец, осветило верхний этаж корпуса.
Июльское утро ворвалось в открытые окна многоголосым гомоном. Будто взрыв разметал в воздухе пестрые комочки жизнерадостных пичуг, носившихся во всех направлениях с деловым и в то же время беспечным видом.
Дом зашевелился, потягиваясь и сонно вздыхая, наполняясь звуками и движениями: неторопливыми - чувствующих свое превосходство старшеклассников и стремительными - неугомонной и деятельной малышни.
- Валька, вставай! Пора! - негромкий голос воспитателя сделал то, что не удалось незадачливому ветерку.
Русоволосый пацаненок, улыбнувшись, разомкнул тяжелые ото сна веки с длинными пепельными ресницами и взглянул на мир открыто и доверчиво. Впрочем, это было обманчивое впечатление: в бездонной глубине его огромных светло-карих глазищ тотчас загорелась хитроватая искорка, выдававшая внимательному взору тщательно скрываемый мальчишечий секрет. Вернее, наличие такового.
- Давай, Валька, быстрее просыпайся! Все уже побежали на зарядку, - мягко, но настойчиво поторопили замешкавшегося мальчугана.
Конец фразы мгновенно утонул в нарастающем гуле требовательных детских голосов. Голоса, по обыкновению, были беззаботны и одновременно недовольны чем-то; бесстрашно отстаивали ущемленные права и задетую честь и послушно вторили общему хору; бодро оповещали мир о своем существовании и спросонок не могли разобрать, что, где, зачем и почему.
День стартовал, и теперь только вечером можно будет перевести дух и вновь обрести покой и "душевное равновесие". А пока:
- А-а-атдай мою пасту!
- Колька, на Ялик сегодня идешь?!
- ...А он... а он такой красивый,.. и глаза светятся... ну прямо... эта...
- Не твоя это паста!!!
- Чую я, братцы, что на завтрак у нас опять молоко подгорело.
- Гапон, ну дай вкладыш!.. Ну, пожалуйста!..
- Да врешь ты все!
- Андрей Викторыч, а че он?!.
- Меняю на две "Турбы"... Или сыграем?
- Что? Сами разобраться не можете?! Здоровые лбы!
- Ко мне сегодня мамка приедет!
Суматошный гвалт прорезала короткая команда дежурного:
- На завтрак!
Маховик ребячьей активности закрутился еще быстрее, набирая привычные обороты. Невидимый ураган пронесся по этажу, оставляя позади менее расторопных, ибо завтрак в детдоме, как в армии - дело святое.
Лишь выпускники, как-то сразу посерьезневшие с последним школьным звонком, могли позволить себе делать все неспешно и основательно. Словно нехотя примеряя костюм наступающей взрослости.
Наш герой, давно усвоивший стремительный ритм детдомовской жизни, натянул поношенный, выданный специально для летней беготни свитерок и потрепанные, но очень удобные с житейской точки зрения шорты. На скорую руку проглотил малоуважаемую манную кашу и весьма обожаемый омлет. Запасливо сунул в карман два больших яблока. И с многозначительным видом направился в сторону заведения под названием "Белый дом".
Однако отнюдь не этот специфический объект для самоуглубленных размышлений привлекал Вальку. Не доходя нескольких шагов, он, торопливо оглянувшись, юркнул в просвет между кустами черемухи и во весь дух помчался в дальний конец сада.
Здесь, надежно защищенная от посторонних глаз густыми зарослями железняка и одичавшей смородины, у него была штаб-квартира.
Нетронутая дневной суетой тишина и знобящая прохлада царили в укромном тайничке. Сюда не доносились нудные увещевания воспитателей, собирающих загорелую и обветренную ребятню на трудчас. Не долетали негодующие протесты: "И это все мне одному?!". Унылые препирательства в конце концов завершались вполне миролюбиво, и стороны расходились по своим делам.
Солнце, между тем, теряя самообладание, добела раскалилось на неповоротливых "работников", старавшихся под любым предлогом увильнуть от знойного огорода.
Самые хитрые, начхав на возможные репрессии и пользуясь виртуозно высчитываемыми благоприятными моментами, уже удрали - кто на речку, кто в лес: подальше от бдительного ока взрослых.
Проникнув в убежище, Валька на мгновение замер, жадно прислушиваясь к беспорядочным летним шорохам. Но, видимо, никто не обратил внимания на его исчезновение.
Нет, Валька не принадлежал к широко распространенному, по выражению строгой и чопорной воспитательницы старшей группы Аллы Степановны, типу "отъявленных лентяев" и "балбесов", по которым "плачет спецшкола". Обычно он добросовестно выполнял поручения, хотя и бурчал частенько в соответствии с негласным детским "этикетом": "Че, я лысый, что ли?!." Но это скорее из уважения к законам пацанячьей жизни, нежели по причине каких-либо черт характера.
Сегодня же...
Сегодня Валька решился. Решился, как думал, окончательно и бесповоротно.
Однако, сделав первый шаг, вдруг почувствовал, что казавшаяся непоколебимой уверенность, дрожью отдавшись в коленках, рассыпалась мурашками по коже и бесследно исчезла в муторной пустоте где-то под ложечкой, предательски ввергнув в коварные объятия вязкого оцепенения.
...В свои восемь с хвостиком лет Валька успел прожить три жизни.
Первая - от появления на свет до внезапно нагрянувшего и никакому разумению не поддающегося дождливого осеннего дня, когда в сопровождении неулыбчивой тетеньки с сухими и жесткими ладонями он перешагнул незримую черту, безвозвратно отделившую его от родного дома. Валька, признаться, плохо помнил эту жизнь - не очень-то сытую и не всегда безоблачную. От нее сохранилось только неуловимое ощущение уюта и надежности, которое возникает у заснувшего на руках матери ребенка.
Очутившись в детдоме, Валька горько и долго плакал по ночам, не желая верить в свершившуюся над ним несправедливость. Отчаянно хотелось к маме, пусть вечно пьяной, порой неласковой, но его, Валькиной маме. Та же за три года так ни разу и не вспомнила о родной кровиночке, беспокойно мятущейся и терпеливо ждущей ее в лабиринтах казенных стен.
Время равнодушно отмеряло дни, недели, месяцы, обволакивая Вальку холодновато-липким туманом безразличия. И он перестал ждать. Замкнулся, превратившись из озорного неунывающего бесенка в молчаливого заторможенного старичка.
В школе, куда Валька поначалу ходил с охотой и на первых порах слыл чуть ли не отличником, скатился на "тройки" и учился постольку, поскольку хоть это еще представляло для него какой-то интерес.
А вообще на все было наплевать. Осталась лишь тоскливая безнадежность.
Поэтому радостные вопли приятелей, разносивших по округе счастливую весть: "Ко мне мамка приехала!.." - не вызывала у Вальки уже никаких чувств. Смутный образ матери, потерявшись в закоулках короткой мальчишеской памяти, изредка врывался в сознание, чтобы, обжегшись на безжалостном огне слепой детской ярости, исчезнуть вновь.
Все переменилось три месяца назад.
В Валькиной группе объявился новенький - сумрачный паренек с пронзительным взглядом из-под нависающей на глаза темной челки. Он держался особнячком в без умолку галдящей, ежеминутно ссорящейся и мирящейся и, тем не менее, дружной детдомовской семье.
Бойкая ватага с доброжелательным радушием по-хозяйски широко распахнула перед ним двери сиротского гостеприимства, но, столкнувшись с немым и презрительным сопротивлением, как бы подразумевавшим: мне, мол, с вами не по пути, я здесь случайно и временно - болезненно скривилась. Поначалу в растерянности, а позже в озлоблении, не в силах сразу осознать происходящее. Или, по крайней мере, припомнить нечто подобное в прошлом своем опыте.
Шок длился недолго. Откровенный вызов пришелся не по нраву не отличавшимся излишним благородством и выдержкой оскорбленным пацанам. Новичка начали "воспитывать", не стесняясь в выборе средств. Игорек - так звали парнишку - стойко, без жалоб и слез, переносил ехидные подначки и побои исподтишка, оставаясь для сбившейся в озлобленную стаю детворы чужаком, изгоем и раздражая тем самым обидчиков еще сильнее. Лишь однажды, не стерпев, выкрикнул срывающимся от боли и ненависти голоском: "Вот приедет мой папа, он вас всех!.."
Неделю спустя суровый новичок получил из далекой северной колонии объемную посылку, в которой, помимо крепенькой приполярной клюквы, оказались самодельный письменный прибор, изящно отделанный умелыми мужскими руками, и великолепный гребень с резной узорчатой ручкой.
Все ходили и втайне завидовали Игорьку. А Валька вдруг задумался всерьез и надолго: а почему у него нет отца?
Раньше такая мысль просто не приходила ему в голову. Откровенно говоря, Валька считал, что у человека обязательно должна быть лишь мама. Откуда берется папа, он не имел ни малейшего представления. Сие было непонятным и необъяснимым для восьмилетнего мальчишки, никогда не знавшего отеческой ласки.
Впрочем, его достаточно быстро и охотно просветили старшие ребята, едва Валька обмолвился ненароком на эту деликатную тему. Надо сказать, многие из приведенных с дурашливыми ухмылками подробностей он нашел донельзя глупыми и неправдоподобными. Но что возьмешь с испорченных и прокуренных старшеклассников? Нет, полностью доверять им, пожалуй, не стоит.
Но тот факт, что, по их словам, любому нормальному пацану, к коим Валька не без основания относил и себя, положен отец, взбудоражил истомившуюся душу призрачным ожиданием чего-то светлого, теплого и обязательно большого, просто огромного. Способного оградить Вальку от всех-всех невзгод и горестей.
Окрепнуть надежде, подтолкнувшей в итоге Вальку к решительным действиям, позволило одно событие.
С некоторых пор наш герой нашел утешение в книжках и при каждом удобном случае забредал в детдомовскую библиотеку - в гости к Марии Васильевне, добрейшей сухонькой старушке, в любую погоду печально и зябко кутавшейся в невероятных размеров пуховый платок. Как активный читатель и добровольный помощник, вскоре Валька приобрел право самостоятельно копаться в шкафах и беспрепятственно залезать в недоступные прочим углы крошечного читального зала.
Кроме своих прямых обязанностей по библиотеке Мария Васильевна помогала молоденькой секретарше Кате с оформлением разных срочных документов, отчего ее рабочий стол был постоянно обложен внушительными стопками бумаг и всевозможных папок.
Время от времени Марии Васильевне приходилось отлучаться, и тогда на Вальку с признательностью возлагались заботы о целостности и порядке в небольшом, но хорошо организованном книгохранилище.
Вообще, Валька не любил совать нос туда, куда не просят, но как-то раз, отыскивая нужный журнал, зоркий взгляд случайно выхватил на библиотекарском столе среди бумажных долин и гор с лиловыми озерами печатей тусклую корочку его собственного личного дела: "Вот так так!".
Боязливо прислушиваясь к посторонним шорохам, Валька осторожно раскрыл дело и наткнулся на болотного цвета книжицу с тисненой надписью "Свидетельство о рождении".
Путаясь в неудобных прописных буквах, он с трудом разобрал: "гражданин ("Че-го?!.")... года ("Ха, Зеленый брехал, что он на год старше!..")... национальность... село... город ("Где это?")... область... ОТЕЦ!!! ("КТО?!.")". Вальку бросило в жар, прошиб пот, а строчки поплыли в сиреневой дымке: Коршунов Иван Николаевич! И далее: "мать... отдел "какого-то" ЗАГСа..." Но все это было уже абсолютно неважно!..
Шаркающие шаги в коридоре заставили Вальку судорожно захлопнуть папку и, страдая от набатно гремевшего во все колокола сердца, ухватить нервно подрагивающими пальцами первый попавшийся под руку предмет. Мария Васильевна от удивления лишь вскинула брови, обнаружив под мышкой у сосредоточенно-серьезного Вальки "Психологический справочник учителя". Конфуз вышел великий, зато добрая старушка так ни о чем и не догадалась...