Будков Андрей : другие произведения.

Призрак Барби

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Иногда действительность намного страшнее снов. Тем более когда не знаешь - спишь ты, или все происходит на самом деле.


   Призрак Барби.
  
  
   Глава 1.
  
   Этот город выглядел до унылости однообразно: серые постройки, малолюдные улицы, чахлые деревья, страдающие от недостатка влаги.
   Танин дом из общей картины не выделялся, и она утешала себя только одной мыслью, что сможет ко всему этому привыкнуть. Но когда станет взрослой, уедет отсюда обязательно, обратно в Киев.
   Жизнь в столице вспоминалась как что-то яркое, безоблачное. Единственным темным пятном в той жизни был Танин отчим.
   Борис Борисович появился в их с мамой жизни, когда Тане было три года. Вечно занятый своими делами, он не смог стать для нее отцом. И она не помнила когда именно он начал скандалить с мамой, - была слишком мала, или потому что так было всегда.
   Когда мама решила разорвать отношения с отчимом, то оказалось, что он только этого и ждал, и поступил не наилучшим образом. Будучи прописан несколько лет в их квартире, он подал на раздел имущества. На деньги, которые у них с мамой остались, купить жилье в Киеве они не смогли. Пришлось переезжать в другой город, где жилье дешевле. Теперь стали жить поближе к бабушке.
   И вот, этот город. Их новый дом, -- унылая, серая пятиэтажка. Ни деревьев, ни кустарников, только бетонные лавочки, возле подъездов, на которых сидели старушки.
   Все лето Таня провела у бабушки, и приехала перед самым началом учебного года. Единственная новенькая в седьмом классе. Друзей в школе так и не появилось, хотя прошло уже полтора месяца. В доме, где они с мамой ещё обжиться не успели, ровесников не было, или же она их не встречала.
   Лето пролетело быстро, это были самые лучшие каникулы. Деревенская детвора оказалась веселой и шумной. Познакомилась со всеми за пару дней, а здесь, в городе, за полтора месяца, не то, что друзей, даже знакомых нет.
   Сначала не обращала на это внимания, но однажды, на перемене, она заметила, что девчонки в классе шушукаются. Светка, которой она про себя дала прозвище "Бритни Спирс", за внешнюю схожесть, при этом кивала в ее сторону. В руках она держала журнал мод.
   Таня, сидя за своей партой, решила перекусить. Мать давала ей в школу бутерброды, и она ела их с удовольствием. Но видя, что девочки шушукаются, Тане стало не по себе. Ей, в буквальном смысле, кусок поперек горла стал. Лоб покрылся холодной испариной. Она сунула остатки бутерброда вместе с пакетом в сумку, рванула в коридор к крану с водой. Чувствовала, что вот-вот закашляется. О дальнейших последствиях и насмешках она и думать не хотела.
   Но она успела, ей очень повезло, что возле крана никого не было. Пока пила воду, мысли метались в голове, успокаиваясь, ложились одна на другую, воздвигая стену между ней и одноклассниками.
   Кроме неё не одна девочка из их класса не брала с собой в школу бутерброды. Все перекусывали яблоками или цитрусовыми, иногда сухим печеньем, а так же прочей мелочевкой: леденцы, конфеты и непременно маленькие бутылочки с газировкой. Дальше еще хуже, Таня, перенесшая панику от кратковременного удушья, начала замечать то, что раньше не замечала вокруг себя.
   Она присмотрелась к одноклассницам, сравнивая их с собой: прически, одежда, куча косметики в сумках вместо учебников, разные побрякушки, дорогие мобильники, которые они даже во время контрольных из рук не выпускали, хотя те были отключены на время урока. Но это еще цветочки. Таня поняла, что они не только одевались как те девочки, модели из журналов, а и были похожи на них внешне. "Кожа да кости", -- как говорила баба Катя.
   Так бабушка сказала и Татьяне, когда она в начале лета приехала к ней. Обняв и расцеловав внучку, она стала её утешать, мол, баба Катя это дело мигом поправит. И ей это удалось. Тане понравилась деревенская еда, которую готовила бабушка, и ела с таким аппетитом, что редко обходилось без добавки. И вот результат. Нет, для своего возраста у Тани был нормальный вес, но может два--три лишних килограмма. Но сравнивая себя с одноклассницами, Таня прекрасно понимала, что выглядит рядом с ними толстушкой.
   Домой Таня шла далеко не с лучшим настроением. По дороге скормила остатки бутерброда какой-то шавке. Та схватила ветчину, на булку ноль внимания, впрочем, как и на Таню, и умчала за угол.
   Тягостные мысли не покидали Таню до самого вечера, до того самого момента когда пришлось ложиться спать. Только ночь развеяла все печали, укрыв крепким сном все, что было днем.
  
  
   2.
   Таня проснулась, когда мама готовила завтрак.
   -- Привет, ма.
   -- Привет солнышко, как спалось? -- мать потрепала по взъерошенным, после сна, волосам дочери. -- Может, хоть сегодня позавтракаешь? -- спросила без энтузиазма.
   -- Да нет, только кофе, -- и подумав секунду, добавила, -- с булочкой.
   -- Ой, золотце, знаешь, -- растерялась мама -- булочка только одна. Тебе в школу на бутерброд. Но я могу сделать тебе бутерброд с хлебом, -- спохватилась мама.
   -- Да нет, знаешь ма, не нужно мне больше в школу бутерброды делать, -- сказала Таня, и попыталась укрыться в ванной комнате, но взглянув на маму, поняла, что без объяснений из кухни не выйти.
   -- Понимаешь, -- на ходу начала придумывать Татьяна, -- мне не хочется совершать путешествие через половину школьного корпуса в столовую, чтобы там поесть, а в коридоре...
   -- Ну а в классе? Ты ведь в классе обедаешь? Что в этом плохого? -- мама непонимающе смотрела на Таню.
   -- Ну, да. -- Таня лихорадочно придумывала что ответить. Об истинной причине говорить не хотела. -- Раньше обедала в классе, а сейчас... теперь... в общем, бутерброды слишком сильно пахнут, и на меня обращают внимание. Лучше буду брать в школу яблоки или печенье. Все кстати так делают, -- наконец-то сообразила Таня как выкрутиться.
   -- Ну, хорошо. В субботу съездим на рынок за яблоками, а сегодня без бутербродов я тебя не отпущу. И если ты все-таки не хочешь обедать в школьной столовой, то завтракать дома будешь обязательно.
  
   Возвращаясь из школы, Таня подходила к своему подъезду, когда вспомнила о злополучных бутербродах. Кругом ни одной дворняжки, которой можно было бы их скормить, да и соседи на лавочке.
   Таня зашла в подъезд, повеяло сыростью. С правой стороны подъезда пять ступеней вели на площадку первого этажа, с левой стороны ступени уходили вниз и вели в подвал, оттуда и тянуло сыростью. Таня мимоходом глянула вниз. В полусумраке увидела внизу дверь в подвал, та была немного приоткрыта. "Странно", -- подумала Таня. Она считала, что дверь замкнута, а там, наверное, и замка то нет, просто прикрывается. Кто-то забыл закрыть или сквозняком приоткрыло.
   Таня поднялась на третий этаж, где находилась их квартира, подошла к двери и стала доставать из сумки ключ от квартиры, когда услышала шум за дверью. Играла музыка.
   Мать работала в частной фирме, рабочий день был не нормированный, поэтому, бывало, отпускали домой раньше. Ну вот, и куда теперь девать эти злосчастные бутерброды?
   Решение пришло само собой. Таня спустилась на площадку внизу, затем спустилась вниз к подвалу. Возле приоткрытых дверей Таня немного постояла, пока глаза привыкли к сумраку. Осмотрела стены, в надежде найти выключатель, но выключатель отсутствовал. Может свет включается где-то внутри?
   Дверь на удивление открылась легко. Таня включила подсветку на мобильном телефоне; пред ней предстал небольшой тамбур, который пересекали трубы разного диаметра. Когда-то, наверное, делали ремонт и чтобы долго не придумывать с разводкой, по обе стороны тамбура в кирпичной кладке проделали несколько отверстий, через которые пустили трубы. Дверь, которая должна была вести из тамбура в подвал, отсутствовала, дверной проем был заложен кирпичом. А если бы дверь и была, все равно не открылась бы из-за труб.
   Куда же деть пакет с бутербродами? Справа в стене одно из отверстий было намного шире, чем труба, которая через него проходила. Оттуда тянуло сквозняком, сыростью и запахом гнили. Дыра была как раз на уровне головы. Таня заглянула туда, но ничего не увидела. Положила в проем пакет и поспешила наверх. Поднявшись на площадку, она осмотрела всю себя, не хватало еще появиться перед мамой в пыли и паутине, да нет, вроде все в порядке.
  
   Ночью Тане снился подвал. Не та маленькая комната у входа, а большие нескончаемые комнаты: грязные, пыльные, опутанные паутиной труб, которые пересекались по горизонтали и вертикали, под разными углами. Вырастали из бетонного пола и уходили в потолок. Некоторые трубы были теплые, другие холодными, на других был конденсат, но самыми мерзкими были трубы с какой-то слизью, что вызывало отвращение. Она пролезала под ними, через них, иногда приходилось возвращаться, чтобы пойти в обход, так как дальше невозможно было двигаться. И все это нужно было для того, чтобы дойти до противоположенной стены, у которой, она надеялась, будет выход. Но вместо выхода всегда была еще одна дверь, ведущая в такую, же комнату. Она без остановки пробиралась через нескончаемые лабиринты труб, понимала, что что-то не так, но не могла догадаться что это лишь сон.
  
   Глава 2.
   Разбудила её мама, ещё до того как зазвенел будильник. Проходя мимо Таниной комнаты, услышала непонятные звуки, и решила заглянуть в спальную. Таня ворочалась во сне и что-то бормотала непонятное, чуть слышно. Изредка издавала тихий стон, замолкала на несколько секунд, лежала неподвижно, потом снова начинала ерзать по постели и бормотать. Постояв пару минут у постели дочери и не разобрав не единого слова, решила разбудить её.
   Присела на край постели, положила ладонь на лоб дочери. Лоб был горячий. Лицо Тани, до этого напряженное, при прикосновении матери приобрело нормальный вид, дыхание выровнялось, и через несколько секунд она открыла глаза. Удивленно посмотрела на мать, затем улыбнувшись, повисла у неё на шее.
   -- Ой, мама! -- она отстранилась от матери, чмокнула её в щеку. -- С добрым утром, -- опять обняла, -- мне такой сон приснился. Хочешь, расскажу?
   -- У тебя лоб горячий. Скорей всего температура, вот и приснилось. А сон, если плохой, то до обеда лучше не рассказывать, а то сбудется. Потом расскажешь, если захочешь. Лежи, я сейчас градусник принесу.
   -- А если я его до обеда забуду?
   -- Ну и хорошо если забудешь. Плохие сны лучше не помнить. В школу сегодня не пойдешь.
   Таня опять забралась по самый подбородок под одеяло. Стала вспоминать сон. Но теперь он казался нереальным, смазанным, серым, почти забытым. Вспомнила вход в их подвал. Этот подвал был реальным. Интересно в их доме он такой же, как в её сне. Да нет, не может быть.
   Может, в соседнем подъезде вход не заложен?
   В комнату вошла мать с градусником, встряхнула и дала его Тане.
   -- Как ты себя чувствуешь? -- мать нежно погладила Таню по волосам, -- голова не болит?
   -- Да нет, не болит. Только тяжесть непонятная, и слабость, -- ответила Таня.
   -- Чайник, наверное, уже закипел. Что ты будешь -- чай или кофе.
   -- Я пока не хочу. Принесешь воды? Во рту пересохло.
   Пока Таня пила воду мать посмотрела на градусник, встряхнула его и хотела, чтобы дочка еще раз померила температуру, но передумала.
   -- Тридцать семь и восемь. Школа отменяется. Сейчас позвоню Шурочке, узнаю, где находится поликлиника, а может можно на дом врача вызвать.
   ***
   Врач пришел после обеда. Мать к этому времени была уже дома - отпросилась с работы.
   -- Температуру давно измеряли, -- спросил врач, начиная осмотр.
   -- Недавно, -- ответила Танина мама, -- тридцать семь и два, но утром была выше -- тридцать семь и восемь.
   -- Понятно, -- сказал врач, -- ничего страшного, обычная простуда. Хоть погода пока еще теплая, но осень есть осень.
   Он быстро осмотрел Таню, выписал рецепт.
   -- Придете в поликлинику в конце недели. Это если будет все нормально. Ну, а если будут ухудшения, сразу звоните.
   Пока мать ходила в аптеку, Таня оставалась в постели и уже начала дремать.
   -- Как дела? - спросила мама, вернувшись.
   -- А что за полчаса могло случиться, ма?
   -- Да я не за то. Как ты себя чувствуешь?
   -- Ну, за время твоего отсутствия выздороветь у меня не получилось. За полчаса это, наверное, еще ни кому не удавалось. И если ты не начнешь меня сейчас же лечить, как раз буду болеть до самых каникул.
   Мать улыбнулась.
   -- Ну, если пытаешься шутить, значить дело быстро пойдет на поправку. Вот порошки, я сейчас воды принесу. Может, все-таки поешь что-нибудь? Целый день на одном чае, так не выздоровеешь.
   При этом Таня вспомнила, о злосчастных бутербродах, а вслед за ними и о подвале.
   Под вечер Тане стало немного лучше. Она устроилась в зале у телевизора, закутавшись в одеяло и обложив себя подушками. Шел какой-то сериал, уже бог знает какая серия, но Тане было все равно, что смотреть, лишь бы отвлечься. Мать сидела рядом в кресле, читала книгу, иногда мельком поглядывая на телевизор. Сериалы ее мало интересовали, она предпочитала книги. В этом Татьяна удалась в мать. Но сегодня ей читать не хотелось, трудно было сосредоточиться.
  
   Ночью она проснулась с непонятным чувством смятения и тревоги. Ей что-то снилось, но сейчас она не могла вспомнить что именно. Очень хотелось пить.
   Прохладная влага смочила пересохшее горло и водопадом опустилась в пустой желудок. Захотелось есть. Подойдя к холодильнику, вспомнила мамины слова, что ночью есть вредно. Холодильник так и не открыла. "Ладно, -- подумала Таня, -- попробую уснуть голодной". Но выходя из кухни, все-таки, захватила со стола одно печенье.
   Когда утром она проснулась, посмотрела на часы. Почти половина одиннадцатого. Вспомнила, когда она засыпала, ночью, напившись воды, последними мыслями, перед тем как заснуть, были мысли о еде. Но сейчас есть абсолютно не хотелось, только пить.
   -- С добрым утром, соня -- в комнату вошла мама. -- Однако ты быстро выздоравливаешь. Таня вопросительно посмотрела на мать. -- Могла бы ночью меня разбудит, -- сказала мама, присаживаясь на край постели. -- Я бы разогрела тебе поесть. Не нужно, было, столько есть, все холодное, да еще в таком количестве. Да холодильник ты значительно ополовинила. Таня, ничего не понимая, удивленно смотрела на мать.
   -- Ну, ничего, -- продолжала мама, -- я уже успела сходить в магазин.
   -- Мама, но я ночью ничего не ела, -- возмутилась Таня. Единственное что она взяла из еды, это было печенье, да и то лежало целехонько, на тумбочке возле кровати. Теперь пришла очередь удивляться маме.
   -- Ты, наверное, была сонная и не чего не помнишь. Такое бывает.
   -- Нет, мама, я все хорошо помню. Я вставала только попить воды. Вот взяла одно печенье, да и то не съела.
   -- Наверное, ты вставала ещё, позже, и не чего не помнишь.
   На кухне протяжно засвистел чайник. Мать с беспокойством посмотрела на дочь и решила не продолжать разговор.
   -- Давай поднимайся. В ванную и завтракать.
   -- Мама, но я не хочу есть!
   -- Захочешь!
  
   Высушив волосы, Таня направилась в кухню. В голове до сих пор был сумбур. Она отчетливо помнила, как вставала ночью попить воды, как потом легла спать и больше не вставала. Да, ночью ей очень хотелось есть. Но сейчас абсолютно не хочется. И это было странно. Может она и в самом деле ничего не помнит. Она постаралась отогнать эти мысли.
   Мать уже допивала кофе, когда Таня села за стол. Рассеяно посмотрела на свой завтрак. Картофельное пюре с сосиской, сыр, гренки. Комок подступил к горлу, задержался в гортани на секунду и опустился назад в желудок, вызывая тошноту и дрожь в руках, а потом и во всем теле. Чтобы хоть как-то совладать с собой Таня начала вилкой разделять сосиску на маленькие кусочки. Мать встала, положила свою чашку в мойку.
   -- Тебе чай или кофе? -- спросила мама.
   -- Чай, без сахара. Хотя нет, одну ложечку положи.
   Таня не видела, как вопросительно поднялись мамины брови, как застыл на её губах немой вопрос. Таня всегда любила очень сладкий чай да еще с вареньем. Кофе тоже пила сладкий. А тут вдруг. Что--то не так. Не похоже это на обычную простуду. Да и уж слишком больной, не смотря на вчерашнюю температуру, она не выглядела.
   "Нужно хоть что-то съесть, -- думала Таня, -- а то мама и в самом деле удостовериться, что я ночью хозяйничала в холодильнике. Но мне не хочется есть!". Она нанизала на вилку кусочек сосиски и отправила в рот.
   -- Танюш. Даже если не хочется, съешь через силу, -- мама укоризненно посмотрела не дочь.
   Таня принялась молча, почти не чувствуя вкуса, поглощать завтрак. Выпила чай и отправилась к себе в спальную комнату. Упала на кровать и долго, молча, смотрела в потолок. В горле стояла тошнота. Постепенно начала одолевать сонливость. Уже засыпая, она слышала, как мать заглянула в комнату, на секунду. А еще, через мгновенье, Таня уснула.
  
   -- Ну, вот видишь, -- сказала мама, когда Таня проснулась, -- послушала меня и выглядишь на много лучше. И температуры, скорее всего, нет. Лоб холодный. Может, и от ужина не откажешься, -- Таня сонными глазами посмотрела на мать. Та улыбнулась. -- Ты весь день проспала. Ну, так как? Давай просыпайся. Жду на кухне.
   Таня убрала покрывало. Наверное, мама укрыла её, когда она спала. С кухни слышались голоса. Таня окончательно проснулась. На ней была пижама. Если бы это был кто-то чужой, мама предупредила бы её. Скорей всего это Шурочка. Да и других подруг у мамы не было. Кроме тети Шуры, которая в первый раз представилась как Александра, и бабушки у них никто не бывал.
   Таня называла мамину подругу тетя Шура. Та обижалась только по началу. Просила называть её Александрой. Потом смирилась или привыкла.
   -- Ну, иди сюда симулянтка, -- сказала Шурочка, обнимая Таню и целуя её в щеку. -- Что-то я смотрю, ты совсем не выглядишь больной! А? -- И вопросительно посмотрела на маму.
   --Да я ведь тебе говорила, -- ответила мама, -- ей уже намного лучше.
   -- Так что, завтра в школу? -- спросила Шурочка.
   -- Нет. Завтра нужно пойти в поликлинику. Хотя видно будет. Может еще день--два побудет дома
   -- Ну-ну... Торт будешь? -- это Шурочка спросила уже у Тани. Таня, давно заметившая торт села на свободный стул. Шура отрезала кусок торта, мать налила чаю. Шурочка молчала. Наверное, они о чем-то разговаривали, а она им помешала.
   -- Ма, я пойду в зал чай пить, -- сказала Таня, беря чашку и блюдце с тортом. -- Включу телевизор.
   -- Да посиди с нами, -- неуверенно сказала мама, поняв, что Таня догадалась, что они о чем-то разговаривали, что не предназначалось для Таниных ушей.
   -- Я с вами посижу, только позже.
   -- Ну, хорошо, иди, -- сказала мама, уже встав и закрывая за ней двери кухни.
   Торт вместе с чаем отправился в унитаз. Так будет проще. Ей надоело объяснять, почему она не хочет есть. Она и сама этого не понимала. Разговор на кухне возобновился. Она не стала подслушивать. Ее это не интересовало. Пошла смотреть телевизор. Шурочка с матерью еще долго разговаривали на кухне. Таня уснула на диване, и не слышала, как ушла мамина подруга. Будить её не стали.
   На следующее утро, хотя Таня была бледна, ни каких других признаков её недомогания мать не обнаружила. В поликлинику решили, все-таки идти на следующий день. Таня почти все время спала. Ела очень мало или по возможности отправляла еду в унитаз, когда матери не было дома.
   В поликлинике врач, который их принимал, очень удивился. Он обратил внимание на Танину бледность и темные круги под глазами. Он был уверен, что у Тани плохой сон, но удивился когда узнал, что Таня наоборот даже слишком много спит. Отсутствие аппетита списал на чрезмерный сон. Выписал витамины, которые Таня и так принимала, но мать промолчала. Сделал запись в амбулаторную карточку, объяснил, где закрыть больничный лист. Когда они выходили из кабинета врач попросил мать задержаться, посмотрев на Таню так, что она поняла, её это не касается. Минута ожидания в коридоре превратилась в десятиминутное ожидание. Мать вышла, как показалось Тане обеспокоенной, но нечего ей не сказала. И еще ей не совсем понравилось, каким взглядом провожал доктор её мать, вышедши из кабинета, чтобы пригласить следующего пациента.
   -- Что тебе врач говорил, когда попросил задержаться в кабинете? -- уже только дома спросила Таня у матери.
   Мать не спеша разделась в прихожей, прошла в зал, села на диван. Сидела в задумчивости. Таня по дороге домой не хотела расспрашивать её, так как кругом были люди, и мать вряд ли ответила бы ей.
   -- Мама?
   Мать посмотрела на нее, все еще находясь в том же состоянии. Потом вероятно вспомнила вопрос, и ели тряхнув головой, ответила:
   -- Да так. Ничего серьёзного, -- ответила мать, но поняв, что такой ответ её дочь не удовлетворит, добавила, -- расспрашивал о наших жилищных условиях, как давно мы переехали. Говорил, что тебе чаще нужно бывать на свежем воздухе и зависти друзей, иначе ты совсем зачахнешь сидя в квартире. Да мне тоже...
   -- Что тоже? -- не поняла Таня.
   -- Ничего! Я устала. Иди, собирайся в школу.
   -- Но в школу только в понедельник, -- с не понятием и легким возмущением ответила Таня.
   -- Ты неделю пропустила, не занималась! Отстала! Узнай уроки у одноклассников..., -- и осеклась. Увидела побледневшее лицо дочери, которое лишь слегка порозовело на прохладном осеннем воздухе по дороге домой. Таня стояла вся белее мела. Кончики пальцев рук её дочери мелко дрожали. Она поняла, какую глупость только что сказала. У Тани нет друзей, даже знакомых одноклассников. Её мобильный телефон всегда молчал. Она не помнит ни одного разу, чтобы дочь с кем-либо разговаривала по телефону. Да она вообще не помнит, чтобы он звонил, кроме одного разу. Это было после их переезда в этот город. Она только начала ходить в новую школу. Самой ей пришлось поменять три работы, и была занята поиском постоянной работы, на которой бы ценили её профессиональные качества, а не внешний вид и то насколько она может быть уступчива похотливым боссам. Когда в тот вечер раздался телефонный звонок, они обе не сразу поняли, что это из спальни звонит Танин телефон. Таня тогда чуть не перевернула обеденный стол, за которым они ужинали. А вернувшись из спальни, сказала, что ошиблись номером, и молчала весь вечер.
  
   Прошло две недели. Было начало первого урока. Шумная половина класса понемногу утихомиривалась, в отличие от той, что по дороге в школу не совсем еще проснулась. Но и те угомонились, заметив, что Эльвира Георгиевна уж слишком долго и пристально изучает классный журнал.
   Она то склоняла голову над журналом, то смотрела на класс, бегло, не на ком не останавливая свой взгляд. При этом ее позолоченные очки поблескивали, отражая яркий утренний свет из окна.
   "Повелительница Тьмы" -- такое прозвище дали ей ученики. Не из-за темных платьев, которые она все время носила, а после того, как два года назад, когда она только стала их классным руководителем, по телевизору показывали фильм с запоминающимся названием "Эльвира -- повелительница тьмы". Хотя ей было лишь немного за тридцать, для 7го б класса она с самого начала была взрослой теткой. Ее особо некто не боялся, да и не было за что. Но как классный руководитель уважением среди учеников и педагогов пользовалась, бесспорно.
   Потихоньку в классе опять началась вялая возня и шушуканье. На задних партах начали перешептываться. Те, кто сидел у окон, молча созерцали, не надоевший еще с начала учебного года пейзаж, который состоял в основном из пятиэтажек, построенных в начале восьмидесятых, и двухэтажных "хрущевок", которые прятались за тополями великанами. Поэтому не все заметили, в какой именно момент у Повелительницы Тьмы появилась ее "Черная Тетрадь". Она сделала несколько заметок. Посмотрела на Татьяну, которая сидела на предпоследней парте первого ряда. Именно на нее. Татьяна это чувствовала.
   -- Татьяна..., -- начала, было, учительница.
   -- Эльвира Георгиевна, -- Татьяна не стала дожидаться вопроса. -- Записка от матери лежит у Вас на столе. Там все написано.
   Учительница посмотрела на записку, сложенную вдвое, которая, в самом деле, лежала на столе с самого начала урока. Она ее взяла, развернула, бегло прочла, сложила и сунула в "Черную тетрадь". На мгновенье задумалась, снова взглянула на Татьяну.
   -- Все равно после урока подойдешь ко мне. -- Вздохнув, посмотрела на класс, затем на свои миниатюрные наручные часики, как и оправа очков отливающие бледно-желтоватым цветом. -- Так, время идет. Начнем урок. Тема сегодняшнего занятия...
  
   Татьяна не слушала учителя. Она целиком погрузилась в свои мысли. Лишь иногда, как бы издалека, она слышала голос преподавателя. Ее тяготил предстоящий разговор с учителем, избежать его было невозможно. Вторым уроком был урок русского языка, который естественно тоже вела Эльвира Георгиевна. И вдобавок ко всему седьмым уроком классный час, который на самом деле редко длился больше двадцати минут.
   Когда прозвенел звонок, она подошла к учительнице. Класс быстро опустел. Исключение составляли Лена и Катя -- закадычные подруги, которые устроившись на задней парте, рассматривали журнал мод.
   -- Таня, -- начала Эльвира Георгиевна, -- я просмотрела классный журнал. Поздравляю, ты абсолютный чемпион по пропуску занятий. Это только начало второй четверти. И при этом, не считая одного больничного, только записки от матери. И все они идентичны. Я не стану расспрашивать тебя, что и почему, а лучше поговорю с родителями. Вот мой номер телефона, -- она быстро написала на листочке номер и протянула Татьяне. -- Пусть мать мне позвонит, и мы договоримся о встрече. Таня? Я не понимаю, почему твоя мать не хочет показать тебя врачам, если ты так часто себя плохо чувствуешь. Или она так занята, что ей проще оставлять тебя дома? Все, можешь идти. Непременно пусть сегодня позвонит. Погоди, как зовут твою мать?
   Таня знала, что в конце классного журнала записаны адреса, телефоны, а так же фамилии, имена и отчества всех родителей. Фамилии родителей и учеников часто отличались. В нынешнее время это ни кого не удивляло. Но Таня не стала умничать и ответила.
   -- Людмила Васильевна, -- и только потом добавила, -- Большакова.
   У Тани была другая фамилия. Но она, никогда не задавалась вопросом, почему у них с матерью разные фамилии. Учительница не стала записывать. Может она знала. Зачем тогда спрашивала?
   -- Можешь идти.
   Таня мысленно пожала плечами и пошла к своей парте. Вспомнив, что Эльвира Георгиевна во время перемены останется в классе, вышла в коридор.
   После занятий Таня поспешила домой. Она жила не далеко от школы и через десять минут уже подходила к своему подъезду. Утром она как обычно не завтракала. Вчера придя из школы, её ожидал приятный сюрприз. Приехала бабушка из деревни. Жалко, что уже сегодня она уезжает. А может уже уехала, судя по тому, как она прощалась с Таней утром. Придя в школу, её, ожидал еще один сюрприз. Доставая учебник по литературе, она заметила у себя в сумке какой-то сверток. Откуда он? Когда она развернула сверток, увидела бабушкины пирожки. Кровь прилила к её лицу. Она быстро оторвала свой взгляд от пирожков. Свернула его, как попало, и быстро сунула в сумку, все еще надеясь, что никто не увидел.
   -- Ну, ну, -- услышала она голос Гали, соседки с задней парты. Обернувшись, увидела полный ехидства Галин взгляд, её самодовольное лицо. Галя демонстративно бросила свою тощую сумочку, в которой кроме тетрадей и пары учебников никогда ничего не носила.
   -- Картошечка с лучком пахнут отменно. На весь класс принесла? -- соседка не унималась.
   В классе было всего несколько человек. Но кроме соседки Гали никто ничего не видел. "Сейчас начнется", -- подумала Таня, доставая учебник и ставя сумку под парту. Но раздался звонок и одноклассники, болтавшие с учениками из других классов в коридоре, гурьбой повалили в класс. Начался гул голосов, приветствия подоспевших опоздавших. Затем зашла Эльвира Георгиевна. Она не любила разбираться с теми, кто ухитрялся хоть на минуту, а все равно опаздывать на первый урок. Поэтому сама всегда задерживалась на пару минут.
   Галя про пирожки видимо забыла. Таня, которую, не оставляло напряжение до самого окончания занятий, тоже о них забыла. Теперь по дороге домой вспомнила. Она надеялась, как это уже было однажды скормить пирожки какой-нибудь дворняжке, но за короткую дорогу домой ей как назло не одна шавка не попалась. Пирожки конечно можно было выбросить, но ей было стыдно это делать. Бабушка все-таки старалась. Для неё, для любимой внучки. Ничего, подумала Таня, положу в стол, к остальным пирожкам, мама не заметит. Хотя..., а если дома пирожков не осталось?
   -- Блин! -- вырвалось у неё вслух.
   Вспомнила про подвал. Делать нечего. Разоблачение перед мамой и объяснения, следующие за этим, пугали её больше чем темнота и сырость подвала.
   Последнее время она испытывала непонятные ощущения, когда проходила мимо подвала. Зайдя в подъезд, достала мобильник. Уже привычно пахнуло сыростью. Начала спускаться в подвал, одновременно поправляя сумку и включая телефон. Тот на мгновенье засветился бледным, желтоватым светом, слабо пискнул, как перед смертью и потух. Таня от неожиданности, сделав по инерции ещё один шаг, застыла на месте. Рука разжалась, и телефон, а вслед за ним и сумка покатились вниз.
   Тишина, бессилие. Темнота внизу тянула к себе как тянет вниз человека, стоящего на краю пропасти, манящая пустота. В чьей-то квартире, на первом этаже неожиданно завыл пылесос. От разорвавшейся так неожиданно тишины Таня крутнулась на месте, поднимая голову в сторону раздавшегося сверху шума. Потеряла равновесие и покатилась вниз по ступеням.
   Очнулась она от капли, непонятно откуда, капнувшей ей на шею. Злосчастного пылесоса уже не было слышно. "Ну, я и трусиха", -- подумала Таня. Попыталась улыбнуться, чтобы придать себе еще чуточку, непонятно откуда взявшейся, храбрости. Затылок заныл пульсирующей болью, не очень сильной, но улыбаться перехотелось. На ладонях и щеке ощущалась то ли пыль, то ли грязь. Таня помассировала затылок. Ну, вот теперь и шея грязная. Одежда тоже вся в пыли. Поднимаясь сама и поднимая лежащую рядом сумку, она думала -- почему она так боится маминых упреков? Боится с самого раннего детства. Ведь на самом деле мама никогда её по-настоящему не ругала. Просто Таня сама во всем виновата. Видя, как маме тяжело одной с ней, она боялась её хоть чем-то огорчить. Всегда была примерной дочерью, а в результате стала нервным, переполненным комплексами подростком.
   Все, больше ничего она бояться не будет. Уже сделав шаг, чтобы подняться наверх она вспомнила о телефоне. Осмотрелась кругом. Глаза более-менее привыкли к темноте, но среди лежащего внизу мелкого мусора телефона не заметила. Остановился её взгляд на приоткрытой двери, ведущей в подвал.
   Телефон, наверное, отскочил от ступеней и проскочил в приоткрытую дверь, по-другому быть не могло. "Как все-таки удачно я свалилась", -- думала Таня. "Если бы не это падение до сих пор бы маялась по всяким пустякам, а теперь совершенно ясно, как все глупо. Наверное, от несильного удара затылком о пол в голове что-то встало на место". Осторожно приоткрыла двери, чтобы не раздавить телефон, и шагнула внутрь. А вот и телефон. Подняв, она стала оттирать его от пыли. В это время заметила еле различимую дыру, где когда-то прятала бутерброды. Бутербродов уже не было. Времени прошло довольно таки много. Кошки стащили или мыши. Хотя почему стащили, она сама их тут оставила.
   Она представила, как мыши дерутся за её колбасу. Стало легко и весело. От непонятного веселья у неё сам собою возник маленький, хитрый план. Пирожки уже не проблема, по сравнению с её падением в подвал, тем более вызовом матери в школу. Можно просто сказать, что она их не заметила в сумке. Но тогда бабушка обидится, если она еще не уехала. Однако два упрека, как не крути, меньше чем три. Так что пирожки лучше оставить здесь. Потом она с веселым видом поднимется в квартиру. Мать, конечно, испугается, увидев её в таком виде. А Таня скажет, что войдя в подъезд разволновалась, из-за того что сейчас ей придется рассказать о разговоре с учителем, ну и что она по рассеянности пошла не туда, войдя в полутемный подъезд, и свалилась в подвал. Мать станет переживать, начнет её успокаивать. За одежду вряд ли ругать будет. Да и за учительницу тоже, сама ведь дома оставляла, записки писала. Решено. Таня вынула пирожки, развернула пакет и сунула в отверстие. Все дело сделано. Таня направилась к выходу.
   -- Спасибо, Таня. -- Услышала она безликий голос у себя за спиной.
   Ужас провел своей ледяной рукой по Таниной спине, начиная с поясницы и заканчивая затылком. Сжал пальцами её шею, отдавая на затылке холодом, в том месте, где она ударилась головой. Кругом было темно, но непонятным образом она увидела белый свет, который огнем заполыхал у неё в голове.
   -- Ты забыла меня? Забыла мой голос?
   Огонь, который полыхал внутри, соприкоснулся со льдом, который был снаружи, зашипел лишая её слуха, лишая её остатков возможности что-либо понимать. Голос зазвучал снова, теперь уже внутри неё.
   -- Ты забыла меня? Забыла!
   Она не понимала, падает она или парит в воздухе. Огонь начал медленно утихать, превращая лед в пар и воду. Пар поднимался вверх, делая её волосы влажными и ослабляя пульсирующую в затылке боль. Вода же наоборот стекала вниз, огибая её бедра наполняя её нижнее бельё теплой влагой и стекая по ногам в ботинки.
   Ощутила соприкосновение тела с бетонным полом. Падение было мягким как на пуховую перину или стог сена в деревне. Бабушка. Она уехала, она её не дождалась. Боль утихала, огонь угасал. Снова голос. Но теперь он шептал:
   -- Верь мне. Верь мне. Верь мне. Верь мне...
   Без остановки. Это же её собственный голос!
   Огонь внутри головы стал темно бордовым. Он больше не заполнял все пространство внутри. Она видела его неровные, черные очертания, которые все больше наползали на бордовый свет, уменьшая его в размерах, делая коричневым, потом черным. На затылке вместо холода появилось тепло. Она снова начала слышать голос. Он стал тише, но отчетливей.
   -- Верь мне. Верь мне. Верь мне. Верь ...
   Нет, это не её голос, похож, но не её. Такой голос был у нее, когда ей было лет пять, или около того.... Нет, это вообще не её голос. Это голос какой-то маленькой плаксивой девочки, которую наказали родители, которая плачет потому, что ей никто не верит.
   Таня уже начала различать силуэт дверей, вернее серо-молочную, недвижимую полосу, которая весела в воздухе впереди неё. Она просто снова потеряла сознание, не придала значения шишке на затылке. Сейчас, сейчас она немного полежит, встанет и пойдет домой.
   Свет, проникающий через дверь, становился ярче, медленно увеличивался в размерах. Голос. Она или снова его услышала или же он ей просто мерещиться, моделируемый шумом, который все усиливался в ушах.
   Она почувствовала чуть солоноватый привкус на губах. Провела по ним языком. Не осознавая зачем, может быть просто, чтобы проверить, сможет ли она говорить. Хотя бы для того, чтобы позвать на помощь, если придется. Она еле слышно прошептала:
   -- Зачем тебе верить?
   -- Верь мне! Приди ко мне!
   О, Боже! Это снова был голос, не маленькой девочки, а хриплый, полный боли и ненависти голос обезумевшего человека. Этот голос на миг снова зажег яркий свет у неё в голове. Затем свет вырвался наружу. Часть его наполнила тело адреналином, часть заполнила окружающее пространство.
   Почувствовав внутри себя небывалую энергию, Таня вскочила, и буквально пролетела сквозь приоткрытую дверь. Устремилась вверх по лестнице, перепрыгивая через несколько ступеней за один шаг.
   Когда миновала второй этаж, снова услышала голос у себя в голове, но на этот раз тихий, спокойный. Голос маленькой девочки:
   -- Я знаю, ты придешь. Ты всегда приходишь.
   В это время она успела забежать на площадку третьего этажа. Дверь их квартиры. Мама. Испуганные глаза мамы.
   -- Мама!!!
   Слабость. Темнота. Она проваливалась куда-то вниз.
   Она падала вниз долго, очень долго. Последней её мыслью было, что так долго можно падать только в бездну... или в ад.
  
   Глава 3.
   Таня проснулась в своей кровати. Поначалу она ничего не осознавала. Просто лежала и смотрела в потолок. Постепенно начала различать голоса. Она вспомнила кто она. Узнала мамин голос. Мама с кем-то говорила. Где? Ах да, на кухне. Нет, при закрытых дверях, она бы её с кухни не услышала. Наверное, она говорит в коридоре по телефону. Ну конечно. Она услышала, как мама сказала:
   -- Нет, не по телефону! Приезжай скорей, потом все расскажу.
   Сейчас мама зайдет и все объяснит. Но вместо этого она услышала тихое стрекотание телефонного диска.
   Почему она ничего не помнит? Что с ней случилось? Она заболела? Скорей всего. Да, она вспомнила, к ней приходил врач. Сказал что у неё обычная простуда. Что-то еще, ах, да. Он говорил, что если не будет осложнений в пятницу она должна прийти в поликлинику. Нет, в пятницу это если все будет нормально. Значит, у неё осложнения и мама должна была вызвать врача. Но почему она не помнит, как приходил врач. Наверное, ей стало хуже вчера вечером или ночью. И врач должен приехать с минуты на минуту.
   После простуды, думала Таня, таких осложнений не бывает. У неё воспаление легких или грипп. А значит, её заберут в больницу. Несколько минут Таня лежала не о чем не думая, а просто проверяя свое самочувствие, так как поняла, что никаких болезненных симптомов не чувствует. Ни жара, ни жжения в груди. Странно.
   Спина затекла, нужно повернуться на бок. Это оказалось не сложно, думала, придется звать маму. Когда поворачивалась, что-то ощутила у себя на голове. Пощупала -- марлевая повязка, наверное, компресс, но почему так туго?
   Дверь в комнату открылась, вошла мама и села на стул рядом с постелью. Взяла дочку за руку. Долго смотрела на Таню не решаясь начать разговор. Таня тоже молчала, ожидая пока мать, заговорит первой.
   -- Таня, ты помнишь, что с тобой вчера случилось? -- наконец спросила мама.
   -- Нет. А что, температура поднялась? Врача вызывали? Мне стало хуже? Врач говорил, что может быть осложнения.
   -- Голова не болит? -- спросила мать, -- подожди, я сейчас воды принесу.
   Таня приподнялась на постели и стала жадно пить воду. Она и не подозревала, что настолько ей хочется пить. Выпила стакан и попросила ещё.
   -- Как ты можешь помнить, что говорил врач, если ты бредила и несла какую-то околесицу? -- удивленно спросила мать. -- Ты очень сильно ушиблась головой.
   -- Когда, ведь я из дому не выходила? -- удивилась Таня.
   -- Не беспокойся Таня и не волнуйся, я тебе сейчас что-то расскажу, но ты не переживай, все в порядке. Простуда у тебя прошла три недели назад. Все это время ты ходила в школу. Вчера ты оступилась на лестничной площадке, свалилась в подвал и стукнулась головой. У тебя легкое сотрясение. Шишка на затылке.
   -- Не может такого быть, -- Таня пощупала свой затылок через марлевую повязку, -- голова у меня не болит, и я ничего не чувствую.
   -- Да, -- вздохнула мать, -- врач говорил, что может быть кратковременная потеря памяти, -- может, вспомнишь, а можешь и не вспомнить. Давай я сниму повязку, компресс все равно уже высох. Толку от него уже никакого.
   Мать начала осторожно разматывать марлевую повязку. Закончив, положила скомканный бинт на стол, начала аккуратно рассматривать Танин затылок.
   -- Странно, но я сама вчера видела. -- Она растерянно смотрела на дочь.
   -- Что видела, мама? -- Таня провела рукой по затылку, ничего не понимая.
   -- У тебя вчера была гематома, я прикоснуться боялась, когда компресс меняла, а сейчас ничего нет. Сядь, пожалуйста.
   Таня села, на постели свесив ноги.
   -- Наклони голову вниз, не болит?
   -- Нет, нисколько не болит.
   -- Ничего не понимаю.
   Мать растеряно смотрела на Таню. Взяла со стола листок, на котором что--то от руки было написано. Бегло пробежала глазами, так как содержание знала наизусть.
   -- Странно. Завтракать на кухне будешь или сюда принести?
   Таня выявила желание позавтракать на кухне. Ела с большим аппетитом, что еще больше удивило мать, которая сидела рядом да все вздыхала.
   -- Ты вчера, когда стучала в дверь, перепуганная была. У тебя такие глаза были, будто за тобой кто-то гнался. Ты так ничего и не вспомнила?
   -- Нет ма, ничего не вспоминается, -- ответила Таня. -- Спать хочется, я пойду в свою комнату посплю еще немного.
   -- Да, конечно, иди. Сумку я твою нашла, грязная вся. Учебники и тетради я выложила, а сумку постирать надо. Там листок был с номером, сейчас принесу. Телефон твой, кстати, разбился. Может его получится починить, но я в этом не разбираюсь.
   -- Вот, -- сказала мама, показывая листок Тане, -- Эльвира Георгиевна -- это твой классный руководитель? Я знаю, виновата, так ни разу в школе с первого сентября и не побывала.
   Таня взяла листок, безразлично повертела его в руках и вернула матери.
   -- Спи, а я пока позвоню учительнице.
   Таня проспала до самого вечера.
  
   -- Ты звонила Эльвире Георгиевне? -- спросила Таня, войдя в зал. Мать смотрела телевизор.
   -- Да, звонила, -- сказала мать, выключая телевизор.
   -- И что она сказала?
   -- Ничего, хочет, чтобы я пришла в школу, когда ты поправишься. Поговорить хочет, о чем не сказала. Завтра пойдем в поликлинику, хотя не знаю, стоит ли, -- она критически посмотрела на Таню, -- ты и в правду чувствуешь себя хорошо.
   -- Правда, чувствую я себя превосходно и есть хочу ужасно, -- с неподдельным весельем ответила Таня.
   -- Ну и, слава Богу!
   Посещение поликлиники превратилось в бесконечное хождение по кабинетам. Травматолог, осмотрев Татьяну, заявил, что по его части ребенок абсолютно здоров. Если и был ушиб, то сейчас его нет. Что, скорее всего и был оттек, который прошел благодаря компрессу. Направил их к невропатологу. Результат тот же. Невропатолог отправил их к психиатру. Тот, выслушав очень внимательно, испросил разрешения поговорить с Татьяной наедине. Через пять минут Таня вышла из кабинета и сказала матери, что врач ждет её в кабинете, хочет теперь с ней поговорить.
   -- Присаживайтесь, пожалуйста, -- врач выглядел удрученным, видимо не знал с чего начать разговор.
   -- Что-нибудь серьёзное? -- заволновалась Людмила.
   -- Это я и хочу выяснить. Дочь ваша психически абсолютно нормальна. Но что-то, все-таки, есть, на что стоит обратить внимание. Дело может оказаться намного серьезней. Физических травм у неё нет, но есть потеря памяти. В данном случае, потеря памяти может быть вызвана сильным шоком. Вы говорили, что вас вызывают в школу, но я сомневаюсь, что это смогло довести вашу дочь до такого состояния. Я подозреваю иное.
   -- Что доктор? В семье у нас все нормально, учиться она хорошо. Может переезд на неё так повлиял, новый город, другая школа? -- Людмила терялась в догадках и одновременно боялась, что доктор сейчас скажет такое, к чему она не готова.
   -- Такие перемены сказываются даже на взрослых людях, так сказать с устоявшейся психикой, а у вашей дочери сейчас переходной возраст. Если вы еще помните себя в её возрасте, то должны понимать свою дочь как никто другой, -- как можно убедительней старался говорить доктор.
   -- Доктор я прекрасно понимаю вас, но согласитесь, даже если бы дочь что-то скрывала от меня, я бы заметила. И проблемы в школе, какими бы они небыли, не могут вызвать у ребенка нервный срыв вплоть до потери памяти. -- Людмила начала нервничать, видя, что доктор не решается высказать ей свои подозрения.
   -- Да, вы правы, -- уже более решительным тоном ответил доктор.
   -- Так что же с моей дочерью. Вы можете мне сказать.
   -- Я с такими случаями не сталкивался, но много читал, да и слышал от коллег. Боюсь, что с вашей дочерью произошло то, что отказывается принять её сознание. Вот я написал направление, сходите к этому врачу, потом вернетесь ко мне я приму вас без очереди.
   Людмила взяла листок, это было направление к гинекологу. Страшная догадка мелькнула у нее в голове.
   -- Доктор, вы думаете, что Татьяну изнасиловали.
   -- Скажем, я не отбрасываю этот вариант. Многое указывает на то, что она перенесла сильный шок и потеря памяти, в данном случае, что--то вроде защитной функции организма. Да не переживайте вы так, ведь еще ничего не известно. Дочери ничего не говорите. И поймите, пока не посетите гинеколога, все наши разговоры пока бесполезны.
   -- Я все поняла. Извините за бестактность, я забыла спросить, как вас зовут.
   -- Владимир Игнатьевич, -- ничуть не смутившись, ответил врач, -- на дверях кабинета есть табличка.
   -- Ну да, извините, -- Людмила только сейчас вспомнила, что ожидая Татьяну в коридоре минут пятнадцать смотрела на ту самую табличку. В голове как-то все перемешалось.
   Выйдя из кабинета, она присела на скамейку рядом с дочкой. Да, к такому она готова не была. Татьяна молчала, ожидая, что ей скажет мать. Но мать молчала.
   Примерно через час, побывав у гинеколога, они вернулись в кабинет к Владимиру Игнатьевичу. Врач заметил, что Людмила успокоилась, и настроение у неё было значительно лучше.
   -- Ну и, слава Богу, -- без лишних вопросов сделал вывод врач, -- но только не обижайтесь, мне от этого не легче. Вопрос о том, что произошло с вашей дочерью, так и остался неразрешенным. Сейчас я помочь существенно не могу. Будем надеяться, что со временем Таня сможет хоть что-нибудь вспомнить. Обязательно сходите в школу поговорите с её классным руководителем, может все-таки какие-то проблемы в школе, хотя я сильно сомневаюсь. Сейчас я вам выпишу рецепт.
   Людмила присела на стул, Таня осталась стоять рядом, рассматривая плакаты на стенах кабинета.
   -- Вот смотрите, -- врач показал рецепт Людмиле, -- вот эти таблетки принимать строго, как я указал. Они улучшают кровообращение в коре головного мозга, улучшают память. Вот эти тоже, обязательно, -- посмотрев на Таню, добавил, -- прочитаете подробней в инструкции. Ну, а это обычное снотворное, оно же успокоительное, принимать, только если будет плохо спать. Вроде все. Жду Вас через неделю. Если Таня что-нибудь вспомнит или будут какие-либо изменения, сразу приходите. Вот Вам моя визитка, если возникнут безотлагательные вопросы -- звоните не стесняйтесь.
   -- Спасибо Вам большое доктор. -- На Людмиле сказывалось нервное напряжение, он устала от хождения по кабинетам, чего нельзя было сказать о Татьяне, той было, по-видимому, все равно.
   -- Да пока не за что, -- ответил врач, -- всего хорошего.
   -- До свидания, -- одновременно ответили мать с дочерью.
   На улице было прохладно, но после пропахшей медикаментами поликлиники свежий воздух был особенно приятен.
   -- Что-то не очень хочется идти домой, -- сказала Людмила дочери, -- может, пройдемся по магазинам?
   -- Я устала ма, поехали лучше домой.
   Людмила посмотрела на дочь, та и в самом деле выглядела уставшей, да и сама она устала.
   -- А как насчет того, чтобы зайти в кафе, съесть мороженного?
   -- Как хочешь. Я мороженое не хочу, но могу посидеть с тобой за компанию, -- уже совсем безразличным тоном ответила Таня.
   Конечно, с таким настроением они не куда не пошли, а отправились прямиком домой. По дороге все же пришлось зайти в магазин. Таня заходить в магазин не захотела, подождала мать снаружи.
   На следующий день Людмила пошла в школу, где должна была встретиться с классным руководителем. Таня осталась дома одна.
   -- Вот. -- Эльвира Георгиевна разложила записки перед Людмилой. -- Я, конечно, понимаю, можно оставлять ребенка дома, по семейным обстоятельствам, если нет необходимости вызывать врача, но не так часто. Я, как классный руководитель, просто вынуждена принять соответствующие меры. Сами посмотрите, -- преподаватель подвинул записки Людмиле, -- в течении двух недель, с периодичностью через день вы оставляли Таню дома. Все это очень странно, Вы не находите?
   Людмила ели сдержалась, чтобы не выказать удивления. Хотя какое там удивление, она была в шоке. Перед ней лежали записки, написанные её почерком с её подписями, но она их не писала! Она взяла записки в руки, стала рассматривать их более тщательно, до последнего надеясь, что это все-таки не её почерк. Но нет, почерк её, и подписи, вне всякого сомнения. Но откуда взялись эти записки? Таня ведь не пропускала занятий. Она её, до недавнего происшествия, ни разу не оставляла дома. Посмотрела на учительницу, та с видимым нетерпением ждала объяснений. Но не может она ей вот так сказать, что это не она писала записки. Придется давать объяснения, которых у неё не было.
   -- Эльвира Георгиевна, понимаете?.. -- Людмила попыталась сунуть записки к себе в сумочку, но преподаватель перехватила записки и молча, сунула в школьный журнал. -- У Тани не было явных симптомов, какой либо болезни, я сомневалась. И я оставляла ее дома. Но, вчера мы были на приеме у врача...
   -- Я надеюсь ничего серьезного? -- преподавателю явно не нравился их разговор.
   -- Нет, ничего серьёзного -- соврала Людмила. От этого ей было не по себе, но другого выхода она не видела. -- Врач сказал, что у неё сложность с адаптацией на новом месте. И лучше ей побыть еще некоторое время дома.
   -- Надеюсь, в этот раз будет больничный? -- похоже, учитель ей не совсем доверял. Ещё бы, целая стопка записок, непонятно откуда взявшихся. Но кто-то же их писал. Не Таня, же их писала?
   -- Да, безусловно. Через три дня на прием к врачу. Надеюсь к этому времени дочь поправиться.
   -- Я тоже на это надеюсь, -- ответила учительница, заметив, что Людмила явно серьёзно обеспокоена состоянием дочери. Попыталась её успокоить. -- Кстати, с успеваемостью у неё заметных проблем нет. Но мне приходится, как и всем классным руководителям, отчитываться перед педсоветом о посещаемости. Вы понимаете, что мне было необходимо переговорить с вами. Но раз все выяснилось, -- она уже в который раз посмотрела на свои позолоченные часики, -- не смею Вас задерживать. Всего хорошего. Скорейшего выздоровления Вашей дочери.
   -- Спасибо. До свидания, -- ответила Людмила и направилась к выходу.
   Если Танин преподаватель успокоился её ответами, то у Людмилы состояние было близкое к истерике. Она не видела ни одного вразумительного объяснения тому, что происходило с ее дочерью. Ей вдруг очень захотелось выпить чего--то покрепче, чем кофе. Она не случайно хотела забрать записки с собой, чтобы спросить у дочери кто их писал. Может быть, тогда она вспомнила бы хоть что-то.
   Людмила припомнила как сама, будучи школьницей, несколько раз прогуливала уроки. Вместо школы она отправлялась к подруге, у которой родители были в отпуске. Дурачились полдня. Потом просили соседских девчонок писать им записки, якобы от родителей.
   У Татьяны подружек нет. Где она тогда прогуливала школу? Кто ей писал записки? Или уже есть подруги, а она ничего не знает. Да, хороша мать, нечего сказать.
   Домашние заботы немного отвлекли. Но не настолько чтобы перестать думать о дочери. После обеда нужно будет попытаться с ней поговорить, как бы невзначай. Может все-таки у нее есть, пусть не подружка, но хотя бы знакомая девочка, о которой она не хочет говорить. Друзей-мальчиков Людмила отбросила почему-то сразу.
   -- Чай или кофе? -- без энтузиазма спросила Людмила. Она уже начала свыкаться с отсутствием аппетита у дочери. Таня так почти ничего и не съела. Молча, сидела, ковыряясь вилкой в салате. И зачем она только старается с обедами? По привычке.
   -- Кофе.
   Людмила решила забросить пробный шар:
   -- Погулять не хочешь, пока я в квартире уберусь?
   Татьяна посмотрела на мать. И той показалось, что на мгновенье в ее глазах что-то блеснуло. Но только на мгновенье. Дочь снова потупилась в тарелку, разбирая салат на составляющие.
   -- Я не хочу. Мне на улице скучно.
   -- Может, вечером погуляешь?
   -- Может быть.
   Людмила вздрогнула. Что--то в глазах ее дочери было такое, незнакомое ей до сих пор. Переходной возраст? Чушь! Людмила прекрасно знала, что такое переходной возраст. Провинциальные врачи все списывают на переходной возраст, раз у ребенка руки ноги целы, голова не проломлена, нет синяков ссадин, и некто не насиловал.
   Веселая, жизнерадостная, вечно с массой вопросов на самые неожиданные темы. Когда-то Людмила даже порой уставала от Таниной болтовни. Сейчас перед ней сидел как будто чужой ребенок. Только оболочка ее дочери. А ее дочь где-то далеко. А может, ее и нет вовсе, а перед ней сидит девочка, которую она совсем не знает. Хотя нет. Знает. Но понять не может. Не может до нее достучаться. Ее дочь где-то там внутри. Внутри этой оболочки, которая сидит и с невозмутимым видом и пьет кофе.
  
  
   Глава 4.
   Ночью Людмила никак не могла заснуть. Сон, который вот-вот обволакивал ее, каждый раз отступал.
   На светящемся в темноте электронном табло цифры показывали без четверти полночь. Уснуть она не могла. Утихли соседи, которые с вечера что-то праздновали. Тишина. Соседи не причем. Не из-за них она не могла уснуть. Но и просто так лежать в постели ей надоело. Нужно выпить воды, иногда это помогает уснуть. Снотворное принимать не хотелось, после снотворного она чувствовала себя утром разбитой и не выспавшейся.
   Возвращаясь с кухни, решила по привычке заглянуть в спальную дочери. Приоткрыв дверь, так и замерла на проходе. Тани в комнате не было.
   Может она в туалете? Хотя уже знала, что там ее нет.
   Одной рукой она пыталась надеть курточку, второй шарила в антресоли, ища фонарик.
   Куда дочь могла отправиться среди ночи? На вешалке висела Танина курточка. Людмила заскочила назад в спальную дочери. Включила свет, осмотрелась. Одежда дочери тоже была на месте, аккуратно повешена на стуле.
   Дверь квартиры была не заперта. Людмила вышла на площадку, прислушалась. Справившись с испугом, и кое-как взяв себя в руки, стала неспешно спускаться вниз по лестнице.
   Только сейчас она услышала как громко и часто стучит у нее сердце. Самые страшные мысли метались в голове. Она не знала, куда ей идти, где искать дочь. Но надеялась, пока спуститься до первого этажа сможет успокоиться и взять себя в руки.
   Может Таня просто вышла на улицу подышать свежим воздухом.
   В ночной рубашке? Ночью?
   Людмила уже выходила из подъезда, и даже взялась за ручку двери, когда услышала где-то за спиной чуть слышное бормотание. Поначалу подумала, что ей это только послышалось. Обернулась. Звуки доносились из подвала.
   Включив фонарик, она начала спускаться вниз. Дрожь пробегала по всему телу. От этого луч фонарика дрожал на приоткрытой двери подвала, то растягивая, то сужая тени.
   Спустившись вниз, она услышала Танин голос, но разобрать слов было невозможно. Она с кем-то разговаривала. С кем?! Ночью?! В подвале?!
   Нервы у Людмилы не выдержали. Она рванула дверь и рывком зашла в тамбур подвала. Луч фонарика выхватил из темноты Татьяну, которая стояла лицом к стене в одной ночной рубашке и тапочках. Таня повернулась к матери и, несмотря на свет, который бил ей прямо в глаза, смотрела, не щурясь и не моргая. В руках у нее что-то было, но Людмила не обратила внимания. Таня смотрела сквозь нее. "Боже мой! - подумала Людмила. - Моя дочь лунатик!".
   Она отвела луч фонарика в сторону. Подошла к дочери. Бережно взяла ее за руку, чтобы вывести из подвала. Только тогда она заметила, что дочь что-то держит в руке. Оказалась кусок колбасы. Во второй руке тоже что-то было. Она посмотрела в лицо дочери, та смотря сквозь нее, жевала с набитым ртом. Попыталась потянуть ее за руку, чтобы вывести из подвала, но Таня и шагу не ступила с места. Она потянула дочь чуть сильнее. В ответ на это Татьяна выдернула руку, и по-прежнему, глядя сквозь нее, закричала писклявым голосом:
   -- Барби хочет есть! - при этом куски жеваной колбасы вываливались ей прямо на ночную рубашку.
   Людмила села прямо на пол прислонившись к стене, и беззвучно заплакала. Над ней стояла ее дочь, кусок за куском, проглатывая колбасу жуя не останавливаясь. Слезы застилали лицо Людмилы, поэтому она не сразу заметила, когда ее дочь направилась к выходу. Подобрав фонарик, Людмила направилась за дочерью.
   Таня вошла в квартиру, а Людмила все еще стояла у дверей, не решаясь войти. Затем, собравшись, переступила порог и закрыла за собой дверь. В коридоре по-прежнему горел свет. Бросив фонарик на трюмо, она направилась в комнату дочери. Та спала, свернувшись калачиком на своей постели, как будто ничего не произошло.
   Закрыв дверь, Людмила направилась на кухню, выпила воды. Не помогает. Снова заплакала, ее всю трясло. Открыла дверцу шкафа, там стояла бутылка коньяка.
   Была глухая ночь.
  
   Утро не принесло облегчение. Голова была тяжелой от бессонной ночи, а может от выпитого коньяка. Татьяна еще спала. Людмила пила уже вторую чашку кофе и ждала когда проснется дочь.
   Людмила ставила чайник на плиту, когда в кухню вошла Таня.
   -- Доброе утро, ма.
   Людмила ждала пробуждение дочери. Придумывала сотни вопросов, которые хотела ей задать, но сейчас растерялась. При этом боялась заглянуть в глаза дочери. Боялась, что не выдержит и расплачется.
   -- Мама? Мне сегодня сон приснился. -- Людмила вся сжалась от напряжения. -- Сон такой реальный, как будто это было все на самом деле. Ты тоже там была.
   Людмила, стараясь придать своему голосу спокойный тон, сказала:
   -- Расскажи. Сон хоть интересный? -- Поставила чашку кофе для дочери на стол и села рядом.
   -- Он не интересный. Он очень странный. Мне приснилось, что ночью меня кто-то зовет. Из подъезда. Я спустилась вниз, в подвал. -- Ее дочь все помнит, но думает что это сон. -- В подвале была небольшая дыра, голос звучал оттуда.
   -- А что за голос Таня? Что он говорил?
   -- Ну, голос... это не он, а она. Это была маленькая девочка. Она звала меня, просила, чтобы я пришла.
   -- Маленькая девочка, ночью в подвале? А, ну да, это всего лишь сон.
   -- Так вот, эта девочка говорила, что она моя подружка. А я про нее забыла и не прихожу с ней гулять. -- Таня замялась, как будто еще что-то вспоминая.
   -- А ты раньше с ней гуляла? -- спросила Людмила, забирая пустую чашку у дочери.
   -- Мама, как я могла раньше с ней гулять, если это только сон? -- на лице дочери мелькнула улыбка.
   -- А, ну да. Продолжай дальше. Мне очень интересно.
   -- Она очень обижалась на свою мать. Она любит свою маму, а мать ее не любит.
   -- Как такое может быть, чтобы мать не любила своего ребенка?
   -- Не знаю. Представляешь, она ее не выпускает гулять на улицу. Разрешает гулять только в подвале. Бывает, забывает ее там. И она сидит всю ночь в подвале, в темноте.
   Татьяна снова задумалась. Что-то вспоминая.
   -- Она попросила, чтобы я принесла ей что-нибудь поесть. Таня посмотрела на холодильник. Встала и направилась к нему. -- Я точно помню, как во сне я возвращалась домой к холодильнику.
   Таня открыла холодильник. Колбасы в нем естественно не было. Она испуганно посмотрела на мать.
   -- Мама, а колбасы то и в самом деле нет!
   -- Ну что из этого. Я вчера очень поздно легла спать, проголодалась, делала бутерброды -- соврала Людмила. -- Если хочешь кушать, возьми сыр, а я сейчас быстренько что-нибудь приготовлю.
   -- Я не хочу есть. -- Таня вернулась за стол. -- Говорю же тебе, что сон был такой, будто это было на самом деле.
   -- Ну да ладно, а дальше что снилось?
   -- Она мне рассказала, что мать ее все время упрекает, за то, что она родилась не такая, как ей хотелось. Что матери стыдно за нее, потому она никуда ее не выпускает. А когда злиться запирает ее в подвале нашего дома. И когда к матери кто-то приходит, тоже запирает.
   -- Но я ведь тебя не запираю?
   -- Причем тут ты. Я сон рассказываю.
   Людмила поняла, что ляпнула глупость.
   -- А она не говорила, почему матери стыдно за нее, -- спросила Людмила.
   -- Говорила. Дай сейчас вспомню... Она говорила, что мать хотела, чтобы она была красивой и стройной как Барби. А она на нее совсем не похожа. Даже наоборот.
   -- Да, ну и сон. Таня, в нашем доме маленьких девочек нет. И запереть в подвале ее никак не могли. Вход в подвал заложен кирпичом. Сколько хоть лет твоей Барби?
   -- Не знаю, лет пять. И причем тут наш дом. Я рассказываю только то, что мне снилось. Не хочешь слушать -- не надо.
   -- Да нет, теперь уж рассказывай дальше.
   -- Она говорила, что живет в соседнем подъезде. На первом этаже. В том подъезде вход в подвал не заложен. Нет, подожди ма, она мне этого не говорила, откуда я тогда знаю?
   -- Ну, это же сон. Больше ничего не помнишь?
   -- Я еще помню, она рассказывала мне, что мать заставляет называть ее по имени -- Региной. Это при посторонних, чтобы никто не подумал что она ее дочь.
   -- Ну и присниться же тебе. Ладно. Я, пожалуй, займусь завтраком. Можешь пока сходить в душ.
   -- Это еще не все. Она хотела мне еще что-то рассказать. Но не успела. Сказала, что ты меня ищешь, и убежала вглубь подвала. Потом пришла ты, и мы пошли домой. А если ты была в моем сне, может и тебе такой же сон снился? Ну, про подвал?
   -- Может быть. Я не помню, что мне снилось. Да и не спала я вовсе.
   -- Это хорошо.
   -- Что хорошо, -- не поняла Людмила.
   -- Хорошо, что не спала. Я когда проснулась и вспомнила сон, подумала, что это было на самом деле. Но раз ты не спала, то заметила бы, что я выходила из квартиры. Ведь так?
   -- Да, конечно, -- растерянно ответила Людмила.
  
   Понемногу у Людмилы в голове мысли становились на место, выстраиваться хоть в какую-то мало-мальски логическую цепочку. Скорее всего, доктор был прав. Новый город, новая школа. Подруги у нее нет, вот и придумала. Днем есть отказывается, стесняется своей полноты, а ночью растущий организм берет свое. Сонная бредет к холодильнику, берет что-нибудь поесть, и спускается в подвал к выдуманной подружке. Это конечно ненормально, но все равно лучше, чем теряться в догадках, гадая, что происходит с дочерью. Непонятным остается только история с записками. После выходных сходим к доктору, теперь он наверняка сможет помочь.
   5.
   На улице было довольно прохладно, все говорило о приближающейся зиме. Людмила не спеша брела из магазина домой погруженная в свои мысли. О Татьяне она старалась не думать, думала о домашних делах. Отопление в их доме до сих пор не включили, хотя давно уже пора. В квартире пока еще не холодно, но таки прохладно. Придется доставать из чулана обогреватель, хотя чем он поможет на три комнаты. Решила поставить Тане в спальную, а сама как-нибудь под двумя одеялами.
   -- Добрый день! -- Услышала она откуда-то со стороны. Это было для Людмилы неожиданно. Она не привыкла, чтобы кто-то в этом городе с ней здоровался.
   -- Здравствуйте! -- Она растерянно смотрела на старушку, которая тащила "кравчучку" с увязанной на ней здоровенной сумкой.
   Старушка остановилась, запыхавшись, поправила, берет, глянула на Людмилу, и поняла, что та в растерянности.
   -- Извините, Бога ради. Мы конечно не знакомы, но я Вас часто вижу возле нашего дома. Вас ведь Людой зовут? Да?
   -- Да, верно.
   -- А я ваша соседка. Во втором подъезде живу. Верой Петровной зовут.
   -- Очень приятно познакомиться Вера Петровна, -- ответила Людмила и собиралась идти дальше, но соседка ее остановила.
   -- Извините, Людочка. Мне право неудобно Вас просить, да деваться некуда. -- Людмила все еще непонимающе смотрела на соседку. -- Глупая я старуха. Попалась на рынке дешевая картошка, ну я и купила два ведра. Обычно по ведру беру, с горем пополам на четвертый этаж поднимаю. А два мне никак. Это я только сейчас сообразила, когда к дому подходить начала. Тут вас увидала. Уважьте старую, помогите, а я вас уж отблагодарю.
   -- Да, конечно, какие могут быть вопросы.
   -- Вот и ладненько, -- повеселела Вера Петровна.
   Они вошли в подъезд соседки и стали подниматься на второй этаж. Сзади раздался звук открываемой двери.
   -- Здравствуйте Вера Петровна. -- Услышала Людмила приятный женский голос. Она обернулась. Внизу стояла, закрывая дверь ключом эффектная, молодая блондинка с осиной талией. "Как куколка", -- подумала Людмила, -- "только бантиков не хватает".
   -- Здравствуй Регинушка, как твои дела?
   -- Спасибо Вера Петровна, все замечательно. -- Ответила та, и скользящей походкой выпорхнула из подъезда.
   Регина. Где-то Людмила уже слышала это имя.
   Вера Петровна что-то рассказывала о том, какой у нее замечательный чай на травах, и варенье малиновое есть. Людмила ее почти не слушала, отвечала невпопад. Пыталась вспомнить, где слышала это имя - Регина. Так они добрались до четвертого этажа. Соседка открыла квартиру, оттуда потянуло затхлостью. Чуть ли не насильно втащила Людмилу в квартиру. Откуда и силы у старушки взялись. Затащила бы она эти два ведра и не запыхалась. Может это просто повод. Скучно старушке, вот и решила в такой способ заполучить гостя.
   Чай и вправду был отменный, а вот варенье чересчур сладкое. Вера Петровна то и дело жаловалась на маленькую пенсию, на то, что отопление в их доме до сих пор не включили и так далее. Людмила улучила момент распрощаться и уйти, сославшись на то, что дома ее ждет дочь и, наверное, уже беспокоиться. Соседка проводила ее до дверей, взяв обещание, что Людмила обязательно к ней еще зайдет на чай.
   Татьяна сидела на кухне. Весь ее вид говорил о том, что она хочет что-то сказать, но не решается. Людмила выкладывала покупки в холодильник, не спеша, ожидая, когда дочь заговорит первой.
   -- Мама, тот сон, что я тебе рассказывала утром -- это был вовсе не сон.
   -- Ты что-то вспомнила?
   -- Нет. Когда тебя не было, не знаю как, я услышала голос той девочки. Из подвала.
   -- Но ты не как не могла его услышать!
   -- Я его услышала. Она до сих пор в подвале. Ей там холодно. Она просит, чтобы ее выпустили. Говорит, что Регина забыла про нее. -- Таня вопросительно смотрела на мать, ожидая от нее помощи.
   Так вот откуда она слышала это имя -- Регина.
   Все с нее хватит. Надо с этим разбираться и чем скорее, тем лучше.
   -- Будь дома, никуда не выходи. Я скоро вернусь.
   Если существует Регина, вполне вероятно, что и маленькая девочка не плод воображения ее дочери. Людмила звонила в квартиру, откуда выходила блондинка, но дверь никто не открывал. Она спустилась к подвалу, на двери весел массивный замок. Прислушалась -- тихо. Постучала в дверь, сначала негромко, потом сильнее. Никто не отозвался. Странно. Людмила снова начала сомневаться. Она поднялась на четвертый этаж и нажала кнопку звонка.
   -- Вера Петровна, извините за беспокойство...
   -- Проходи Людочка. Я же говорила, что можешь заходить в любое время. Я одинокая старуха. Единственная моя проблема, кроме здоровья -- это свободное время, которое мне не на что тратить, да и не на кого. Слушаю тебя.
   Людмила растерялась, не зная с чего начать, потом решила идти напрямую.
   -- Когда мы поднимались, с картошкой, вы здоровались с соседкой, у нее есть дочь?
   -- Да, вроде, -- растерянно ответила Вера Петровна.
   -- Как это, вроде? -- в свою очередь не поняла Людмила.
   -- Регина в нашем доме живет недавно, год - полтора. Поначалу я видела с ней девочку лет пяти, но она называла Регину по имени. Может это племянница была. Последние полгода, где-то, я ее не вижу. А откуда Людочка ты об этом можешь знать, ведь вы живете в нашем доме совсем недавно?
   -- Моя дочь, Татьяна, видела девочку в нашем доме. А соседи говорили, что в доме детей нет, одни пенсионеры.
   -- Ну, мало ли. Может внучка чья-то, в гости пожаловала с родителями.
   Людмила поняла, что так она от соседки ничего не добьется.
   -- Моя дочь разговаривала с ней. Девочка сказала, что Регина ее мама.
   -- Странно. Девочку Машей зовут, но я ее правда очень давно не видела. К Регине ходят молодые люди, тех я вижу постоянно. А вот девочку...
   -- А ключ от подвала у кого находиться? -- сменила тему Людмила.
   -- В первой квартире. Правило такое коммунальники завели, чтобы не бегать по всем квартирам в поисках ключа. А зачем Вам подвал?
   Людмила поняла, что без вранья не обойтись.
   -- Я не знала, что в нашем подъезде вход заложен кирпичом. Хотела снести кое-какие ненужные вещи.
   -- В подвале кладовок нет. Коммунальники строго-настрого запрещают захламлять подвал. Там постоянно прорывает трубы, редко какой год обходиться без ремонтов, а вещи жильцов им мешают.
   -- Да я не против. У нас там дыра в стене. Я светила туда фонариком, ради любопытства. Зацепилась браслетом. Он расстегнулся и свалился вовнутрь.
   -- Золотой? -- тотчас полюбопытствовала соседка.
   -- Нет, бижутерия. Но его мне подарили, и я хотела бы его найти.
   -- Так какие проблемы. Пойдем, возьмем у Регины ключ и поищем.
   -- Так ключ у Регины.
   -- Ну да. Она ведь живет в первой квартире.
   -- А если ее дома нет?
   -- Ну, нет - так нет. Подождем, когда придет.
   Они вышли из квартиры, начали спускаться.
   -- Вера Петровна вы пока ключ возьмите, а я домой быстренько за фонариком. Наверняка там темно.
   -- Давай милая, про это я и не подумала.
   Людмила опередила соседку и поспешила в свою квартиру.
  
   -- Мама, случилось что?
   -- Пока ничего, но может случиться. Будь дома. Я скоро вернусь, потом расскажу.
   Взяла фонарик. Достала из шкатулки первый попавшийся пластмассовый браслет. Осталось его только бросить в дыру в стене и во лжи ее никто не заподозрит. Так и сделала.
   Вера Петровна ожидала ее у дверей первой квартиры. Дверь была приоткрыта. Значит Регина уже дома.
   -- Ключ никак не может найти, -- пожаловалась Людмиле соседка.
   -- А вот и наша любопытная растеряша. -- В дверях появилась Регина, держа двумя, до невозможности ухоженными, пальчиками ключ. Под ее ироническим взглядом Людмила почувствовала себя деревенской девкой на светской тусовке.
   -- Да уж так получилось, -- только и сказала Людмила.
   -- Ну, идите, ищите свое сокровище, -- сказала Регина, убирая со лба завиток волос, не сколько поправляя прическу, а чтобы продемонстрировать золотые браслеты на своем запястье.
   Вера Петровна уже спускалась с ключом в подвал.
   -- Люда, ну где ты там? Посвети на замок, ключ вставить не могу. Зрение совсем плохое.
   Людмила спустилась вниз, а Регина осталась стоять возле своей квартиры. Замок никак не хотел открываться.
   -- Заржавел никак замок то. А нет, пошел.
   "Выходит замок давно не открывался", -- подумала Людмила. Соседка взяла у нее фонарик и первой устремилась в подвал. Людмила вынула ключ из замка, на всякий случай, и пошла за соседкой.
   Подвал был абсолютно пуст. Соседка шла в конец подвала, водя фонариком по сторонам. Вокруг были только ржавые трубы отопления, толстые -- канализация. Невообразимый хаос какого-то "гениального" сантехника. Тут же на земляном полу валялись куски старых труб, которые бросили после прошлого ремонта.
   -- Вот эта дыра? -- Соседка светила фонарем на стену где выходило несколько труб.
   -- По-моему да. -- Ответила Людмила. Соседка посветила вниз.
   - Кто же, это у нас такой бессовестный. -- Внизу под дырой лежала куча мусора: промасленная бумага, смятые упаковки из-под печенья, колбасная кожура и еще непонятно что. Сверху лежал пластмассовый браслет.
   "Ну вот, -- подумала Людмила, -- теперь соседка решит, что я выбрасывала мусор через дыру и уронила браслет".
   -- Держи свой браслет.
   -- Спасибо Вам. Мне так неудобно, что Вас побеспокоила.
   "В подвале никого нет, и быть не могло. Замок давно не открывался. И как я только поверила Татьяне. -- Думала Людмила, -- Теперь перед соседями глупо выгляжу".
   Но соседку мусор мало волновал. Она светила фонариком по сторонам, как будто что-то искала. И нашла.
   -- Видишь вон труба гнилая, -- она указала лучом света, -- из-за нее нам отопление и не включают. Должны были еще летом поменять. Но как всегда дотянули до последнего. Вроде с понедельника обещают отремонтировать.
   Людмила выходила из подвала молча. Свет больно ударил по глазам, поэтому она не сразу заметила ироническую улыбку на лице Регины. Та ждала их у входа в подвал.
   -- Нашли свое сокровище?
   -- Да, спасибо, нашли.
   Регина бесцеремонно взяла ключ из рук Людмилы закрыла замок и направилась к своей квартире.
   -- Регина, а где Ваша дочь? У Вас ведь есть дочь? -- Людмила сама удивилась, что спросила.
   Регина остановилась возле своей двери. Несколько секунд стояла неподвижно. Когда она обернулась, на лице была ироническая ухмылка.
   -- Моя дочь -- это моя забота. Но раз у меня такие любопытные соседи я скажу, а то начнете сплетни сочинять. Она живет с моей матерью. У меня работа и некогда за дочерью смотреть. Довольны?
   Вера Петровна стояла и только хлопала глазами. Регина хмыкнула и захлопнула за собой дверь. Довольно громко.
   Ну, вот никакой девочки в их доме, тем более в подвале, нет. Последняя надежда, что с ее дочерью все в порядке рухнула. Подружку она все-таки выдумала. Ее дочь больна, и домашней психотерапией здесь не обойдется.
   Извинившись, в который раз, перед соседкой за беспокойство. Пообещав, что непременно зайдет на чай, Людмила поспешила домой.
   Татьяна была в своей спальне. Она сидела на постели, раскачивалась взад-вперед, держась за голову, и тихо завывала. Людмила подошла к дочери, хотела погладить ее по голове успокоить, но она стала раскачиваться еще сильней, а тихое завывание перерастать в вой. Теперь Людмила испугалась всерьез.
   В сумочке визитки доктора не оказалось. Людмила понимала, что нужно вызвать "скорую", но она хотела сначала поговорить с Владимиром Игнатьевичем. Обыскала трюмо. Полки, где были хоть какие бумаги. Нигде визитки не было. Оставалось еще одно место, где можно было поискать - спальная дочери, вернее ее письменный стол. Татьяна в одном из ящиков собирала всякую бумажную мелочевку: календарики, проспекты, брошюры, вырезки из журналов и прочий бумажный хлам, который жалко было выбросить. Людмила тихонько открыла дверь в Танину комнату. Дочь лежала на боку, прижав колени к груди, засыпала, тихо постанывая. Выдвинула нижний ящик, визитка лежала там, разорванная на несколько частей. Людмила вынула кусочки визитки, выложила на стол. Одного кусочка не хватало. Она снова выдвинула ящик на всю длину. А вот и не достающий фрагмент, и уже собиралась задвинуть ящик, как что-то привлекло ее внимание. В самом конце ящика лежал блокнот с заложенной в нем ручкой. Блокнот оказался абсолютно чистым, не считая, что несколько страниц были вырваны. Положила его обратно, но вдруг вспомнила, снова взяла блокнот. Просмотрела страницы. Да именно на таких листах были написаны записки в школу. Чиркнула ручкой по бумаге - цвет чернил тот же. Но написаны они были не Таниным почерком. Ее дочь больна и возможно во время приступов у нее менялся почерк.
   -- Здравствуйте Владимир Игнатьевич, вы сейчас не очень заняты? Нет? Тут такое дело... -- и Людмила рассказала все, что произошло с ее дочерью, попросила совета и помощи.
   Было очевидно, что без серьезного лечения не обойтись. Она только из фильмов имела представление о психиатрических лечебницах. То, что ее дочь скоро там окажется ее пугало, но врач сказал, что другого выхода нет. Все-таки была у нее слабая надежда, что этого можно избежать. Надежда испарилась. Врач убедил ее, что в данном случае госпитализация необходима, и чем быстрее, тем лучше. Завтра он подготовит все необходимые бумаги, выпишет направление. Им только нужно будет прийти завтра с дочерью на прием в назначенное время.
   Был уже вечер, но чтобы лечь спать, у Людмилы и мыслей не было. Она перетащила кресло из зала в спальню дочери, и решила провести ночь у ее постели. Теперь она даже на минуту боялась оставить дочь одну. Все-таки ближе к полуночи она задремала. Проснулась от прикосновения, Татьяна пыталась встать с постели, но приставленное кресло ей мешало.
   -- Танюша? -- чуть слышно позвала Людмила. Но дочь не отвечала. Она переползла на край кровати и оттуда спустилась на пол.
   -- Таня? -- чуть громче сказала Людмила и схватила дочь за плечи. Передернув плечами, Таня высвободилась и вышла из комнаты. Людмила, сжав губы, последовала за дочерью. Еще с вечера она закрыла входную дверь на второй замок, которым они не пользовались и который открывался только ключом. Таня стояла возле двери пытаясь открыть ее. Людмила стояла сзади, боясь что-либо предпринять.
   Подергав дверь за ручку несколько минут, Таня успокоилась, и просто стояла возле двери, не издавая ни звука. "Нужно отвести ее в спальню" -- подумала Людмила. Подошла к дочери и взяла ее за руку. Таня повернулась к матери, и в свете ночника Людмила увидела, как глаза дочери вспыхнули безумным блеском. Она резким рывком высвободила руку и толкнула мать с такой силой, что Людмила отлетела в противоположенный конец коридора. От удара о стену у нее сперло дыхание, ноги подкосились, и она сползла на пол.
   -- Она зовет меня! Она зовет меня! Она зовет меня! -- Таня начала бить кулаками в двери.
   Людмила подползла на четвереньках к трюмо и потянулась к телефону, не отрывая взгляд от дочери, которая билась в истерике возле дверей. Трубка соскочила с аппарата и предательски стукнулась об пол. Татьяна обернулась и посмотрела на мать. Под ее взглядом Людмила вся сжалась в комок. Слышно было только равномерные гудки телефона. Это длилось всего две-три секунды. В следующую секунду Татьяна выхватила телефон у матери из рук и замахнулась им. Самообладание покинуло Людмилу, она закрыла глаза в ожидании удара. Телефон разлетелся вдребезги от удара о стену. Только трубка оставалась целой и продолжала издавать равномерные гудки.
   Все, что происходило дальше, происходило как во сне. Людмила сидела на полу и смотрела на дочь, которая в двух шагах от нее билась головой о дверь. Звуки пропали, только шум похожий на шипение телевизора, когда на нем отключают все каналы. "Нужно ее остановить! Остановить, во что бы то ни стало! Мягкая обивка двери надолго не поможет. Она разобьет себе голову".
   Людмила поднялась на трясущиеся от слабости ноги и обхватила свою дочь сзади, прижав ее руки к туловищу. Но это не помогло. Татьяна вырвалась и через мгновенье Людмила почувствовала, что ее ноги отрываются от пола. Дочь в порыве ярости схватила ее за туловище, сделала рывок через коридор и швырнула ее в зал. Легко, как подушку. Последнее, что видела Людмила, стремительно приближающийся сервант, звон разбитого стекла, звон посуды. Гудящая тишина, мрак. Сознание покинуло ее.
  
   Сначала появился звук, тихий, далекий, бесформенный. Потом цвет. Бесконечные цветные круги, уходящие в никуда. У Людмилы было ощущение невесомости, скольжения по волнам света. Целый океан света. Затем свет начал тускнуть, звук усиливаться, а вместе с этим в голове начала нарастать тупая ноющая боль. Она открыла глаза, но от света ничего не различала вокруг. Попыталась подняться. Чья-то рука ее остановила.
   -- Лежи Людочка, лежи. Тебе нельзя вставать. Все хорошо. Все в порядке.
   Зрение пришло в норму. Она лежала у себя в комнате на постели. Рядом сидела на стуле Вера Петровна и улыбалась ей. Людмила ничего не понимала, прошедшая ночь казалась ей кошмарным сном.
   -- Где моя дочь? Она схватила Веру Петровну за руку.
   -- Успокойся. На кухне твоя Танюшка. Чай для тебя заваривает. Я травок принесла, целебных, быстро поправишься.
   Людмила осторожно приподнялась и села на постели. Посмотрела на свои руки. Левая была поцарапана, а правая забинтована до самого плеча, на голове тоже была повязка.
   -- За это не беспокойся, ничего серьезного. Врачей я вызывать не стала, зачем их по пустякам беспокоить. Я сама в прошлом медик. Тридцать четыре года медсестрой проработала. До самой пенсии. Раны обработала, перевязала, все в лучшем виде. Через день-два и повязки можно будет снять. А вот голова поболит, но что поделаешь.
   -- А как... как вы попали в квартиру, дверь ведь была заперта на ключ?
   -- Да я пришла новостью поделиться. Звонила, звонила, собралась было уходить, а тут твоя дочурка из-за двери, слышу -- плачет, и просит, чтобы я не уходила, пока она ключ не найдет. Когда открыла дверь, я даже сначала испугалась, Танюшка вся в слезах, ты в зале лежишь без сознания. Спросила, что случилось, она не отвечает. Да и не до расспросов стало, когда тебя увидела.
   -- А что за новость, которой вы хотели поделиться?
   Вера Петровна посмотрела на дверь, наклонилась к Людмиле и в полголоса начала рассказывать.
   -- Утром пришли рабочие отопление чинить. За ключом в первую квартиру не дозвонились. Поматерились минут пять, да и сорвали замок. Начали в подвале вроде как трубу выкапывать, а через пятнадцать минут все повыскакивали оттуда, как будто приведение увидели. Мы как раз с соседями на лавочке сидели, решали не отпускать их пока работу не закончат. Тут, значит, они выскакивают из подвала, бледные, старший их, с телефоном, все куда-то звонит и звонит. Нам ничего не говорят. Сидим, ждем, что дальше будет. Аж тут милиции как понаехало. Никогда бы не подумала, что у нас в городе столько милиционеров. И в форме, и в гражданском. Сначала в подвал спустились, а потом стали жильцов с первого этажа допрашивать.
   -- Да что ж там случилось?
   -- Случилось! Нас и в дом не впускали, просили подождать. Потом Регину привезли в наручниках, увели в дом. Федоровна с первого этажа вышла, рассказала нам все. Рабочие трубу откапывать стали, а вместо трубы детский трупик откопали. Не знаю как, но загубила Регина свою дочурку, а тельце в подвале схоронила!
   -- Какой ужас! Какой ужас! -- только и повторяла Людмила.
   В комнату с чашкой чая вошла Татьяна.
   -- Как дела, дочурка? -- Людмила попыталась улыбнуться, хотя знала, что после услышанного не получиться.
   Таня подошла к постели, отдала чашку Вере Петровне, села на постель и обняла мать.
   -- Барби больше не будет звать меня к себе. Она сказала, что видит свет и идет туда. Попросила, чтобы я помнила ее.
   -- И все?
   -- Теперь все.
  
   16.05.2010 г.
  
   Иногда действительность намного страшнее снов. Тем более, когда не знаешь - спишь ты или все происходит на самом деле.
  
  
  
  
  
  
  
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"