- Это что тут за консилиум? - Елена Петровна остановилась возле строжки, где сторожа, сменяясь, что-то разглядывали у своих ног.
- Да вот собаки откуда-то дохлого крысёнка притащили. Счас лопату возьму да выкину. Это ж надо прямо под дверь сторожки положили, - и Иван Федорович захромал в сторону стоящей у ворот лопаты.
- А тряпочку под этого "крысёнка" тоже собаки подстелили? - на грязном замасленном кусочке ветоши чуть подрагивая коротким неровным кончиком хвоста лежало нечто... или некто?
- Не... тряпочку собаки не могли. Собаки значит, ничего такого не могут.
Елена Петровна наклонилась и несколько секунд молча рассматривала несчастное создание. Маленький щенок, сплошь покрытый блохами, либо другой подобной живностью, неподвижно лежал у её ног. Веки его, впрочем, как и всё тощее до жути тельце, были покрыты этими насекомыми настолько, что глаз открыть он не мог. Блохи были крупные жирные темно бордового цвета. Хвост щенка заканчивался красной точкой. При ближайшем рассмотрении был виден белый хрящик. Хвост либо отъели крысы, либо оголодавшие братья и сёстры. Но, вопреки всему, щенок был жив!
- Иван Федорович у тебя бадейка какая-нибудь есть?
- А на что она вам?
- Да ведь живьем съедят. Не видишь что ли?
- Что ж поделаешь? Знать судьба такая, того крысёнка.
- Щенок это. Тащи воду. А я найду в чем помыть его, - и она засучила рукава модной кофточки.
- Алексей?! Сын?! Ну, где ты? Что смотришь? Мыть надо.
- Надо так надо, - и он, не особенно выясняя, что за живность, стал помогать матери.
Налили в пластмассовое ведерко воды, вылили из аптечки глазные капли левомицитина, в надежде - антибиотик, убьет хоть каких-нибудь микробов.
Маленькое тельце настолько было покрыто разъевшимися блохами, что кровь текла по рукам, а вода в ведёрке скоро стала розовой.
- Давай тряпку, я подержу, а ты неси другую воду.
- Угу.
- После третьей смены воды щенок открыл блестящие карие глаза.
- Ну вот. Иван Федорович, пусть у тебя в сторожке пока полежит. А там будет видно.
- Да, мне что. Он тапереча чистый. Места ему с гулькин нос надо. Пущай лежит. Только, напрасно вы с ним возитесь. Всё одно подохнит. Из него, видать, всю кровушку выпили.
- Кормить будем - выживет. Уж такое пережить... На роду написано - в живых остаться.
-Мам, я тут молока в блюдце капнул. Так он даже голову не может поднять.
Нашли старую пластмассовую ложку, капнули щенку в рот и оставили его в уголке сторожки.
Только через сутки щенок чуть пропустил молока. К еде привыкал медленно. Также медленно, но верно, восстанавливались силы. Крохотный щенок, которого чуть заживо не съели блохи, и кто-то по живому откусил часть хвоста, как все дети не помнил зла.
- Это ж кто вам это чудо дал? - смеялись мужики.
- Дал, дал... Никто не дал. Подкинули, как обычно подкидышей. Под дверь. В тряпочку и под порог к добрым людям, - кряхтел Иван Федорович.
- Ну, значит теперь это наша собака. Нам этот пёс дан. И звать его будем - Дан, - вздохнула завхоз. К её хлопотным обязанностям добавилась ещё одна. Забота о пропитании пса.
А время текло своим чередом. Закончилось лето, потом осень. Уже и морозы отступили.
Умная дворняга с коротким куском хвоста, рыжая, с черными подпалинами шерсти, с экстерьером, который определить просто не возможно, в виду полного отсутствия схожести хоть с какой-нибудь породой, вдруг на глазах стала округляться.
- Людмила Владимировна, вот так Дан!
- Подумаешь. Был Дан. Будет Дана.
- Одна буква разницы. А какая прибыль,- смеялись мужики.
- Куда прибыль девать будешь?
Дана сама жила на "птичьих правах", поэтому о приплоде и речи быть не могло. Но как объяснить это собаке? Поэтому было принято решение: "... без царицы весь приплод, тайно бросить в бездну вод". Утопить щенят, сразу как будут появляться на свет. Чтоб мать и не видала.
Щениться ей приспичило в выходной день. Видать своей собачей душой чуяла утрату, и рассчитывала, что в такой день может некому будет уследить появление щенков. Однако поручение было дано сторожу. А тот по графику работает.
Родила Данка двенадцать щенков. Только один появлялся на свет, в следующую минуту попадал в ведро с водой. Щенки были крепкими и крупными. На удивление, некоторые из новорожденных, пытались выплыть, и успевали заскулить. В этой немудрящей процедуре (кому такая неизвестна?), было нечто, заставившее всех находившихся по близости, сторонится и этого ведра, и будки где щенилась собака. К вечеру всё было закончено. И маленькую кучку щенячьих телец, завернув в марлечку, закопали у забора.
Набухшие молоком соски стали твердыми, и, видимо, сильно болели. Но собака не скулила, не подходила к людям и, казалось первые день или два пыталась понять, что же произошло? Потом ушла из своей будки. Забилась в старую конуру сторожевого пса, свернулась там и осталась лежать на долгих несколько недель. Сторожевой пес, по всей видимости, отец убитых щенят, зубами затаскивал в будку железную чашку с кашей и водой. Ела Данка мало и неохотно, да и то по ночам.
За своими серьезными заботами люди скоро забыли о Данкиных детях. Старую будку надо было ремонтировать, вольер чистить и собаку вернули на её прежнее место. Казалось, ничего не случилось. И только сторожа говорили, что сидя в старой будке Данка рассказывала отцу своих щенят о рожденных детях и без слез оплакивала их. Правда это или нет - кто знает? Но когда собака вновь вернулась в свою будку - блестящие карие глаза, простившие и не помнившие боль своего горького младенчества, смотрели с такой болью, будто все знали и понимали, да забыть не могли.
Елена Петровна чесала собаку между ушей, подкладывала в чашку вкусные кусочки. Данка чуть виляла обкусанным хвостом. И только выражение собачьих глаз не менялось. Не было в них ни радости, ни злости. Так и жила не прошедшая боль.
- Да чтоб ещё хоть раз щенят утопили - ни за что!
- Это куда ж мы их девать будем?
- Не знаю.
- Вот и я о том же.
Прошел год. Опять был выходной. Данка с огромным пузом лежала всё возле той же будки.
Елена Петровна наклонилась и заглянула в собачью конуру.
- Раз, два.... Девять.
- Ну?
- Три мастью в Данку, а остальные в Цезаря. - Она наклонилась вновь, глаза женщины и собаки встретились.
Боль, страх и счастье вместе, вперемешку. Как они выглядят? А как Данкины глаза в то мгновенье. Лапы собаки дрогнули, подгребли поближе щенка...
- Ничего, Дана. Перебьемся.
В глазах собаки почти ничего не изменилось. Надо было время, чтобы понять и поверить, что беда миновала.
- Ну, пусть уж одного оставим, а столько-то куда?
- У вас сколько на руке пальцев?
- Известно. По пять на кажной. Да при чем энто тут?
- Какой можно порезать, чтоб Вам не больно было?
- При чем тут это? Объект же. Сами понимаете - нельзя. Все одно придется выбрасывать. А уж чем участь бездомных псов хороща? Сами знаете.
- Знаю. Как сейчас быть не знаю. Убить нельзя оставить.