Аннотация: Очень старая история о женской наивности и мужском коварстве
ОКУНЬКИ
Очень старая история о женской наивности и мужском коварстве
В деревне Покровское наступило утро. Наталья, тяжело переступая, похожими на две синюшных бесформенных чурки, ногами, с потрескавшимися в кровь пятками, и черными толи от грязи, толи от запекшейся крови, ногтями, поднималась по крыльцу в гости к соседке. В деревне утро начинается рано. И солнце ещё не успело высушить предрассветный туман, который клубился вдоль деревенской улицы, заползая во дворы и ложась молочными клочьями на ступени крыльца.
- Кулинка, поднялась, щёль? - поскреблась она в дверь.
- Щё тебя такую рань принесло? - голос раздался сзади. Соседка и подруга с малолетсва, Акулина, уже вовсю трудилась на своём хозяйстве.
-Охо-хошеньки! Уж и не знаю с чего начать, - Наталья левой стороной широкого подола выцветшего от времени платья, вытерла сначала глаза, потом нос, - и-и-и...
- Да не вой ты! Никак что приключилось? - громыхнув подойником, спросила Акулина.
- И-и-и... Антипушка мой пропал! Как есть пропал!
- Помёр никак?
- Тьфу!!! Типун тебе на язык!
- Тоды говори толком, а не вой как по упокойнику.
- Дак ить, проснулась в постели оденёшенька... - опять запричитала Наталья.
-Поди во двор пошел, опорожниться! Тьфу на вас!
- Кулинка, всё обыскала, как в воду канул! Ой, кабы чего худого не случилось, - и хлюпала носом в безразмерный подол.
-Покель ты тут околачиваешься, Антип твой, наверно, уж дома на печи отлёживается. Поди опять к Мотьке улизнул. Ну, сама подумай: куды ему деться, ежли с вечера подоле тебя был, а в ночь - сплыл.
Наталья, швыргнула носом, грузно переступила с ноги на ногу:
- Мне пятерых настрогал. И опять, думаю, понесла. А он знай, своё, по бабам шастает, - уже совсем другим тоном, будто и не заливалась только что слезами, выговорила Наталья.
- Да ить к ней все деревенские мужики шастають. Не только твой. Глядь, один огородами сигает, а другой уже на приступке. Ты, особливо, душой не болей. Кому он нужон при таком-то выводке?
Наталья ещё раз, на всякий случай швыргнул носом, глубоко вздохнула:
- Ну, я ему, ужо! Пущай только объявиться! - поправила на голове платок, и открыла калитку.
- Пришёл дамо с рыбалки, а дома одни мальцы. Дак итить твою в кандебобер, куды бы думаю Наталье моей уйтить? Може у тебя? Хучь и рань ещё, да ить кто вас баб разберёть, и где вы шастаете, стоит только мужу отлучиться!
Прямо перед калиткой переминался с ноги на ногу щуплый русоволосый мужичёк, в мятой ситцевой рубахе до колен, которую он старательно разглаживал на груди заскорузлыми пальцами.
- Не мово ума это дело, но ужо и прекратил бы ты, Антип, энту рыбку-то ловить, - с укоризной покачала головой Акулина и направилась в дом, оставив Антипа и Наталью самим решать склизкие рыбьи вопросы.
- Чего энто, ты, Наталья, подбоченилась-то? Чего? Там на крыльце окуньки. Вот ушицу сварганим.
Мужичёк вошел в ограду, обошел Наталью, принявшую воинственную позу, и, не дав ей и слова сказать, обхватил со спины.
- Намёрзся за ночь - страсть. Погрела б мужа-то свово.
- У-у-у-у, горюшко моё, - Наталья боднула мужа головой, вздохнула и оба о чем-то негромко переговариваясь, направились к своему дому.
Вдоль деревни навстречу им двигалось деревенское стадо.
- Ой, вихром тебя скати, корову-то не выгнали!
- Ты иди, Наталья, иди, я щас, я мигом....
Наталья с подозрением посмотрела на мужа.
- Да, ты чего, чего... корову выгоню, а то покель ты дойдёшь? Стадо-то ужо вон где будет!. Иди, знай себе иди...
Антип шустрым живчиком кинулся вперед.
Всё тем же тяжелым шагом, Наталья шла к своему дому: " А вдруг и впрямь окуньки на крыльце? Чего бы зря болобонил? Ить дойду и увижу".
Уже подходя к дому, через редкие жерди старой ограды, Наталья, вытянув шею, старалась разглядеть окуньков.
- Ни окуньков, ни мокрого места от них.... Корова так и стоит в стойле.
В чугунке уже успела свариться картоха, когда Антип вернулся домой. Как ни в чем не бывало погремел рукомойником и уселся за стол: "Ну, мать, чем бог послал..."
- Окуньки-то твои где? Окуньки-то?
- Дак ить на крыльце... Куды ж ты их дела-то?
- Не видала я никаких окуньков. Не было их и не было и не было...
По щекам Натальи катились мелкие слезинки. Она размазывала их ладонью, но те упрямо продолжали катиться одна за другой.
- Вот ить напасть . Котов на деревне развелось, что комарья по лесу. Куды ж им , окунькам, было деться-то? Могёт сама забыла куда подевала, положила, да и позабыла, а потом найдешь и будешь себя кастерить: вот дура, я, дура. Ну, а уж ежели какой кот изловчился, то тогда поминай как звали тех окуньков. Энто ж надо ночь из-за них мытарился, мытарился, а ты нет, что бы убрать, дак оставила котам на прокорм. Где ж теперь их сышишь?
Наталья от такого поворота, сама не зная как уж и лучше - притвориться, что поверила, али уж...
- Куды ж я с этим выводком, куды? Да и ноги мои - страх. - Мысли её как-то незаметно для неё самой стали выискивать в словах Антипа что-нибудь такое, что б самой поверилось.
Деревенский день разгорался. А в сельсовете Антипа уже ждала повестка. И, хоть был он признан ограниченно годным, что, однако, не помешало его жене рожать каждый год по ребенку, подошла нужда и в нём.
Что ждало Наталью с пятерыми мал мала меньше, да шестым, которому ещё предстояло родиться, никому не было ведомо. И, слава богу.