Аннотация: "Счастье - такая тpyдная штyка..." - Из песни слова не выкинешь. :) Рассказ занял пятое место в жюрейском списке Вк-6.
Вовка почесал кудрявую макушку хрустнул костяшками цепких пальцев и направился к батарее. Поджарый, среднего роста, в старых джинсах, приспособленных для домашней носки, он выглядел даже моложе своих двадцати семи лет. Если звякнуть по батарее, то звук этот услышит сосед Серёга, и вечер пройдёт за душевной беседой. На прошлой неделе жена предварительно взяла для Вовки талончик к зубному, и завтра с утра предстояло посещение врача. Поэтому сегодня, забрав с собой трёхлетнего сынишку, она уехала на дачу без него. Ну, к зубному ещё только завтра, а сегодня... придёт Серёга, Вовка достанет бидончик с ранеточной настойкой, и они будут сидеть в маленькой кухне, неспешно тянуть ароматную жидкость и говорить, говорить, говорить... Главное, чтобы Серый был дома, хотя куда ему деться?
Звонок в дверь прозвучал неожиданно, Вовка никого не ждал. Однако, открыв дверь, остолбенел. Перед ним стоял Серёга, держа в руках замороженную курицу. В майке и старых спортивных штанах, в домашних шлёпках на босу ногу, жилистый и загорелый за прошедший дачный сезон, Серёга выглядел взъерошенным и даже растерянным.
-На.
-На кой она мне?
-А мне? Своей отдашь.
-Так нет её дома. Только тебе по батареи брякнуть хотел... Чего стоишь? Проходи.
-Куда её?
-Суй в морозилку. Дома свою, всю что ли, забили? - Вовка открыл дверцу холодильника.
-Не в том дело. На её хозяина забили, - растерянно развёл в стороны освободившиеся руки Серёга.
-Не понял?
-Я тоже. Есть что?
Вовка, молча, выставил на стол трёхлитровый бидон.
-А как же? - Потом достал из холодильника колбасу, огурцы, накромсал и разложил по тарелкам.
-А хлеб и стаканЫ?
-Щас.
Пропустили по одной, по второй...
-В общем такое дело... Людка Вадика своего выставила... вместе с курицей.
Вовка удивлённо посмотрел на Сергея. Людка это младшая сестра Сергея. Разница в годах не велика, но Сергей вырос рослым и видным мужиком, а у Людки ноги точно деревенский ухват, мало того что жутко кривые, так ещё и короткие. В Московской больнице четыре месяца оттрубила, так ничего и не вышло. Зимой на саночках, весной и осенью на самодельной коляске возили Людку в школу, чаще по-соседски выпадало Вовке, он с ней с одной смены учился. Из школы забирал Сергей. Все привыкли и никакой особой проблемы, вроде бы, не было. В детстве разве что не бегала со всеми по крышам гаражей, а так... во дворе понимали и часто по вечерам просто сидели на лавочке возле подъезда. Бывало, конечно, что и одна оставалась, но Людка не обижалась на них, только вздыхала украдкой. С квартирами было туго, и выросшее поколение в большинстве своём, обзаводясь семьёй, продолжало жить с родителями. Ну, как говорится, в тесноте да не в обиде. Легче становилось с наступлением весны. Старшее поколение перебиралось в дачные избушки - насыпушки, на пяти сотках и трудовых денежках хоромы не построишь.
Людка, когда окончила школу, стала настоящей кормилицей для семьи. И шила, и вязала так, что отбоя не было от желающих заказать сшить платье или даже брюки. Приходили тайком, мол, подругу навестить. Она уж у "новеньких" и не принимала заказы, постоянных клиентов только успевай обшивать. А как она готовила?! Как говорил Серёга - язык проглотишь.
-Пришел этот "субчик" первый раз месяца три или четыре назад. Людка ему какую-то рубашку особую шила, апаш, вроде как. Только я смотрю, апаш давно пошит, а этот красавчик захаживать стал.
-Так чего ты ему не навалял?
Серёга глотнул из стакана, посмотрел на Вовку:
-За что? А самоё главное - Людка. Придумала ещё какую-то чертовщину ему сшить. Чуть ни через день на примерку приглашает. И к каждой "примерке" то пирог испечёт, то курицу зажарит. Понимаю, что-то происходит. А вот что? И этого вроде быть не может, и того...
Вовка знал, готовит Людка так, что от одного запаха весь подъезд слюнки глотает.
-Так поговорил бы с ней... брат всё-таки, родной.
-Пробовал. Говорит:"Может это мой единственный шанс в жизни?"
-Не понял? Какой шанс?
-Дурья твоя башка! Она же как мы, тоже молодая. Всё как у всех. Ты просто привык, присмотрелся. Если бы не ноги... Ну не мог я... - Серёга замолчал, молчал и Вовка, не зная, что сказать?
-Как-то раз пришёл Вадик, а Людка мне шепчет: не хочу ли я к тебе в гости сходить? И так выразительно смотрит, что я, ни слова не говоря, к тебе отправился. Потом уж как только этот Вадик к нам - я из дома, не дожидаясь пока она меня выпроваживать начнёт. А у самого руки чешутся. Сам не знаю почему, но хочется этому Вадику по морде съездить.
-Так в чём дело?
-В Людке! - вздохнул Серёга. - Смотрит на меня умоляющим взглядом... Ну, я сказал, что если что... у тебя буду, пусть по батарее звякнет. Она смеётся, а я чувствую, ещё немного и ... вмажу ему, сам не знаю за что, но вмажу! - Не в силах усидеть на табуретке, Серёга заметался по тесной кухне. - А сегодня поднимаюсь по лестнице, возле наших дверей этот самый Вадик. В руке эту самую курицу держит. Я подумал, что Людки дома нет. Давай дверь отмыкать, а та сама открылась. На пороге Людка, меня без слов пропустила, а Вадик только хотел войти, она в крик:
-Сказала - уходи! Чтоб больше тебя не видела! - И хлоп дверью. Я к ней с расспросами, мол, не обидел ли гад? У неё на глазах слёзы, а сама головой мотает:
-Что ты, Серёженька? Это я его выгоняю, видишь?
-И что такого он сотворил, что ты его взашей?
-А ничего. Но ты сам подумай: я ему чуть выше пояса. В люди вместе не выйти. И вообще, у него наверняка девок пруд пруди. Я же, Серёженька, себя в зеркало вижу. Не пара мы. Когда никогда всё равно оставит. Каково-то мне будет? Хотя, и сейчас ... - вздохнула, промокнула слёзы подолом нового халата, который только к его приходу одевала, и такое сказала, что я уж и не знаю как тебе передать?
-Сейчас-то этот Вадик где?
Серёга только отмахнулся, мол, не в нём суть:
-Я, - говорит, - дорогой братец, всё, что хотела от него поимела.
А я думаю: что с него взять? И как дурак спрашиваю:
-В смысле? За рубашку рассчитался?
-В смысле, что Вадик отец моего будущего ребёнка. - И тут у неё слёзы рекой, а я не знаю что делать. Когда Людка плачет... я просто... караул, короче. А она глянула на меня да как засмеётся... сквозь слёзы: - Я о таком счастье и не мечтала. Пошёл бы ты в гараж, картошки дома мало. - От такого "винегрета" я просто не знал, как быть? В гараж идти, или не идти? А она говорит, что одной побыть надо, успокоиться, выплакаться, а передо мной неудобно. Вот и направился к тебе, выхожу, Вадика след простыл, а курица у наших дверей на перилах висит в пакете. Ну не оставлять же людям на смех?
Вот, вроде и всё. Потом накатили друзья ещё и ещё раз. Что уж там из их разговора пересказывать? Только это не финал.
Прошло с тех пор двадцать лет. Молодые ребята шли под окнами дома, того самого, где всё ещё жили теперь уже поседевший Владимир Петрович и полысевший Сергей Иваныч. Чуть впереди в модных кроссовках и куртке-косухе торопился невысокий жутко кривоногий юноша.
-Вадька, слышь, Вадька? - неслось с балкона, - сходил бы в гараж за картошкой. А то тесто уже подошло.
- Мам, ну потом.
-Ладно, напеку лепёшек, вместо пирогов с картошкой! - И сумка полетела с балкона. Вадьке пироги на лепёшки друзья поменять не позволят.
Как-то зимним вечером Людмила разговаривала с сыном. Честно, без утайки рассказав всё как было.
- Я когда забеременела, врачи сказали пятьдесят на пятьдесят, будешь с ногами в отца или в меня. Говорили, что, скорее всего, в меня. Мол, вырастешь, проклинать станешь: чем думала, когда рожала? Но я и так выбрала самого красивого отца для тебя. Многие здоровые девушки такого не нашли. А уж сама... не в силах ничего изменить.
-Ну, ты, мать, даёшь! Кому бы лучше было, если бы я не родился? Уж только не мне, точно! - Вадька пожал плечами. А Людмила Ивановна растерялась. Она приготовилась к серьёзному разговору, оправдываться перед сыном, а тут...
-Ты лучше скажи, куда батя делся?
-Отец-то твой? Так я ему ничего не сказала. Зачем? Не вини его. Он о тебе просто не знает.
-И фотографии нет?
-Нет. И фамилию не знаю. Только имя - Вадик.
Наметывая стежки, строча на машинке, Людмила Ивановна часто думала: какая у неё жизнь? Счастливая или нет? Любила? А как иначе? Она молодая, он - живой Аполлон. С одной стороны, на что могла рассчитывать девушка инвалид? Что юный баловень и ветренник будет с обожанием целовать её искорёженные ноги? Нет? Ну, хотя бы просто ими любоваться? Искать такого же как сама калеку? А как же любовь? Вот именно. С другой стороны - когда приходит любовь, не до расчётов. А если бы встретился в жизни человек, который бы полюбил её? Людмила Ивановна резко остановила швейную машину. Нет, не могла она рассказать сыну, всего того, что тогда пережила. Вот встретит сын свою единственную - сам поймёт.
А тогда... Вадим очередной раз пришёл на примерку. И все было как всегда: вкусный обед, поцелуи, расставанье ранним утром, как только пойдут автобусы. Но, она уже знала, что беременная.
-Вадик, а ты никогда о семье не думал?
-Какие мои годы?
-Но тепло, уют, дети...
-Ты о чём?
-Я хорошо готовлю, умею шить... и вообще у других, может, ещё большие недостатки, только их не видно. - Её трясло мелкой дрожью. Она вовсе не собиралась говорить ничего такого. Это получилось нечаянно, само собой, она так думала, но чтобы сказать? Сама не понимала, как эти слова вырвались.
-Да ты, ты посмотри на себя! Ты мне ноги должна целовать только за то, что я с тобой сплю! Подо мной такие девахи бывают! А ты... ты что о себе возомнила? - Он торопливо натягивал брюки, прыгая по комнате на одной ноге.
-Вон! Пошёл вон!
-Ну, дура! Да если я буду жениться на всех, с кем сплю, мне гарем придётся заводить!
Потом, что было потом? Через несколько дней Вадим пришёл, как ни в чём не бывало. Она открыла дверь, он протянул мороженую курицу:
-Пожарь. Да дурацких разговоров больше не заводи. А то ноги моей здесь не будет.
-Я тогда всё сказала. Уходи. - Захлопнула дверь и села прямо на пол. Потом пришёл Серёжка и отомкнул своим ключом. Тогда, за его спиной, она последний раз видела Вадима.
Людмила Ивановна опустила лапку швейной машинки, и её равномерный стрёкот вновь заполнил комнату. Довела до конца шов, завязала узелок. Если начинать о ногах думать - то, какое уж тут счастье? А если о красавце Вадиме и волшебных ночах, о их сыне, о родителях, теперь уж - земля им пухом, о брате, который и женившись, далеко не уехал, на этаж выше живёт и о ней не забывает, о соседях, которые за долгие прожитые рядом годы стали как родные? А ноги? Ну... вот так протоптали они ей линию жизни. И только об одном не позволяла себе думать Людмила Ивановна, о том, что изменить была не в силах: сын унаследовал сбой в её генетическом коде. Не позволяла, чтоб не перевернуть пусть не очень лёгкую, но вполне счастливую, как она думала, жизнь, с ног на голову.