Алмаз Пандоры. Часть1, главы из романа
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
Алмаз Пандоры
Эпизод-1
Чердак оказался очень хорош, в нетронутой многолетней пыли. Похоже, даже вездесущие мальчишки не облюбовали его в качестве своих тайных "штабов", вдали от пристального внимания родителей. Слуховое окно выходило на противоположный дом, который был совсем без надобности, но оставлял в поле зрения - слева - край следующей многоэтажки, а именно - тот самый подъезд.
Дверь парадного отлично просматривалась и без оптики, так что, проблем не предвиделось. Дверь он закрыл изнутри, а уходить собирался по заранее заготовленному тросу на тыльной стороне здания.
Киллер терпеливо лежал без движения уже около часа. Умение ждать - чуть ли не главное на охоте... что там, в горах, что здесь, в каменных джунглях.
Это было его первое "дело" на гражданке, в непривычных условиях мирного города.
Подкатил белый лимузин - почему-то, один. Ожидалось три... Открылась задняя дверь и появился клиент - крупный, не старый мужик в сером костюме. Смеясь, он говорил что-то собеседнику, хлопая его по плечу. Идентификация была полной - Гаров, Вадим Гаров.
Крест прицела упёрся точно в лоб.
Под шапочкой, возле левого уха, ожил микрофон.
- Отбой, - сказал нервный, напряжённый голос, - повторяю - заказ аннулирован. Отбой.
- Да. Понял. Отбой.
Тёмная фигура отползла от окна и встала на ноги.
По барабану. Работа оплачена, а там - Заказчику виднее. По барабану.
***
"Эмбриональные приключения"
Давным-давно... Очень, очень давно...
Дождь то прекращался, то, как бы одумавшись, начинал сеять с новой силой, наполняя этот опасный, враждебный мир новыми, влажными запахами.
Солнце не сдавалось, периодически раскалывая серую облачность острыми жёлтыми лучами.
Дождь был "слепой", как назовут его много-много тысячелетий спустя...
Нгу подвернула левую ступню. Вчера.
Подвернула несильно, да и не самое это главное, что с ней произошло за последние сутки, но всё-таки... Поэтому она отстала от группы женщин, направляющихся в глубь леса, и улеглась на тёплый песок возле неширокой, быстрой реки.
Она была очень молода. Если б Нгу умела считать, то сказала бы, что ей тринадцать Зим. И ещё чуть-чуть...
Если б умела говорить.
Её племя было чёрноволосое. Почему ж она так резко отличалась от подруг - рыжая, прямо огненная, выше, да и стройней не только одногодок, но и многих взрослых женщин?
Странно.
Ступня ныла. Нгу перекатилась на живот, устроившись поудобнее, и поднесла прямо к глазам узкую ладошку, на которой поблескивал... она не знала, что это. Камень? Но камни - шероховатые, серые. И не прозрачные; лёд? Но почему тогда он не тает? Правда, холодный...
Многогранный, вспыхивающий в лучах солнца странный кристалл неправильной формы, - большой, с голубиное яйцо! - переливался радугой и манил, притягивал, завораживал. Такого чуда не было ни у кого, даже у громадного, сильного Дара, вожака... да что там Дар! - даже у его жены, злой красавицы Лии! А у неё - есть, вот он, и нашла его Нгу сама, сама! - уже давно, возле страшной Ворчащей Горы, куда ходить без разрешения - нельзя. Там живут могущественные рогатые боги!
Нельзя... но, если незаметно и быстро...
А кто может догнать Нгу-Молнию?!
Никто. И если б вчера не подвернутая нога...
...Сначала она решила, что Дар на что-то рассердился. Оскалившись и прищурив глаза, он медленно направился в её сторону через поляну. Нгу попятилась и юркнула за старое огромное дерево, но это не помогло, и через миг они уже мчались по лесу, сквозь заросли папоротника и хвоща, которые она перелетала лёгкой птицей, а огромный тяжёлый Дар проламывал, как страшный пещерный медведь. Ни за что не догнал бы...
Но за последним кустом оказался овраг, нога скользнула по влажной траве, и Нгу покатилась по склону.
Дар не упал. Он остановился у края обрыва и с ухмылкой смотрел вниз, на Нгу, которая возилась в густой траве оврага, попискивая от боли в левой ступне.
Потом прыгнул к ней.
И ничего-то он на неё и не сердился... Конечно, она с детства видела, как мужчины её племени овладевали женщинами, но с ней, всё-таки, это было впервые, страшновато как-то... но и волнительно. Удушливая волна ожидания ползла вниз, по груди... к животу...
Дар навалился тяжёлой глыбой.
Она и не думала сопротивляться. Властная жёсткая рука, никак не тоньше её бедра, скользнула вниз, расталкивая ноги, а левая грудь, практически целиком, оказалась в пасти хрипящего самца. Глаза сами закрылись, она сильно обхватила могучую шею... но Дару что-то было не так, что-то его не устраивало, и он, рыкнув, протащил её спиной по мху чуть влево.
Острый, большущий шип какой-то ветки, прячущийся в толстом ковре травы, буквально нанизал Нгу на себя, впившись под правую лопатку. Боль была не столько сильной, сколько неожиданной, и вот тут-то она заверещала и начала яростно биться в его руках. От удивления вожак отпрянул, но тут же прижал ещё сильней, загнав шип в спину на всю глубину. Нгу рванулась, как раненая рысь, и в этот момент что-то взорвалось внизу живота... С воплем, из последних сил, она взбрыкнула всем телом, почти вырвалась, и тогда осатаневший Дар резко ударил её куда-то за ухо, закрытое копной рыжих волос.
Когда очнулась, его уже не было.
Распластанная на зелёной подстилке мха, по-прежнему, нанизанная, как бабочка, на острую иглу шипа, она смотрела в синий провал неба между ветками платана.
Вот такое было "вчера".
Нгу перевела взгляд с искрящегося камня на руку, потом на левую грудь с огромным сине-бардовым укусом вокруг соска. Ну и пасть у него... хорошо, не откусил.
Болело - всё. И синяки на шее и запястьях, и торчащий сосок, и внизу, между ног. И под лопаткой. Но больше всего, почему-то, ныла подвёрнутая нога. Вообще - странно, почему многие - да почти все! - женщины её племени с удовольствием принимают мужчин? Она ж видит - с удовольствием! А оказывается - сначала боль в спине, потом - в животе... да и вообще...
Нгу поднялась с песка и попыталась спрятать своё сокровище в прореху набедренной повязки. Удивительно! Теперь камень был горячий, как уголёк костра. А из его глубин в небо бил острый разноцветный луч!
Мохнатая шкура лесного барана расслаивалась, образуя то, что через много-много лет назовут "кармашек". Вот только найти его... ага, вот!
И тут она почувствовала, что на неё кто-то смотрит.
Пристально оглядела свой берег и зелёный занавес леса - никого. Но взгляд был... она его кожей ощущала, гривой своей рыжей... Вот. Вот он!
Дар стоял на том берегу реки. Спокойно так стоял, без напряжения... не было ни вчерашнего оскала, ни прищура хищного. А разделял их мутный, неширокий поток - если б посуху, то три-четыре прыжка.
И Нгу сделала ошибку.
Зажав в руке так и не спрятанный камень, она понеслась к лесу. Медленно бежала, прихрамывая. А если добыча бежит...
Позади мгновенно раздался шумный всплеск - вожак бросился в воду.
Догонит, конечно... с такой ногой не побегаешь! Смысл в другом - вдруг женщины ушли недалеко, дохромать бы до них, а там - Лия, наглая, злая, но - при ней Дар... не очень-то...
Нет. И не слышно.... Ушли.
Он догнал её на границе маленькой поляны, после которой лес изменялся - становился густым, непроходимым. В длинном прыжке самец ухватил добычу за волосы, и они покатились к вековым деревьям на противоположном краю поляны. Опыт - великое дело! - подсказывал, что сопротивляться - себе дороже... и, когда вожак, перевернув её на спину, вдавил в траву, Нгу просто закрыла глаза.
Только всё было не так.
Дар, ухватив её под левое колено, вдруг резко вскину ногу наверх, себе на плечо, придавив всем телом правую ногу. От неожиданности и боли глаза распахнулись...
То, что она увидела, было намного страшнее перекошенного судорогой рта и выпученных зрачков вожака.
С дальнего платана, в затяжном, распластанном прыжке, на дёргающуюся спину Дара падал огромный древесный лев. Жуткая коричнево-полосатая кошка, ночной ужас всего племени - этот монстр не раз воровал детей и подростков, но чтоб на взрослого мужчину, да и посредине дня...
Резким ударом хищник обрушился на голову вожака, буквально вырвав его из тела Нгу. Зверь и человек покатились в сторону, но обманчивая пушистая лапа с чудовищными когтями успела скользнуть по шее и груди девушки, смертельно распоров плоть.
Перевёрнутая на правый бок и уткнувшись щекой в залитый кровью мох, она ещё видела, как чудовище потрошит когда-то грозного Дара, вырывая из него куски красного дымящегося мяса. И ещё она видела свою неестественно вывернутую руку, раскрытую ладонь, и выпавший из неё удивительный камень, как никогда прекрасный от сочетания крови и солнца. Разноцветная игла луча, тускнея, исчезала...
Ей оставались секунды.
Весь Мир - поляна, лес, пирующий победитель, - заштриховались мелкой сеткой, потом просто свернулись в огромное, идеально чёрное пятно... но в самом его центре, разгораясь диким первозданным пожаром, полыхал Сказочный Камень.
Через миг костёр стал уменьшаться, превращаясь сначала в звёздочку, потом - в яркую точку.
Потом она взорвалась.
Исчезла...
...Тьма.
***
Давно. Но уже не так, чтоб уж - совсем очень...
Солнцеподобный Гильгамеш был счастлив: сын вернулся овеянный славой, с блистательной победой и сказочной добычей. На ковре перед троном громоздился невероятный курган золотых изделий; кубки и чаши, полные драгоценных камней, тюки редчайших восточных тканей, ковры; инкрустированное бриллиантами и изумрудами старинное оружие. А за стенами дворца ликовали жители богом избранного города Ниппур...
- Нет, не зря мы заложили новый зиккурат в честь ясноокого Эйлиля! Царь милостиво улыбался восхвалявшим его поэтам, почёсывая за ухом своего любимца, - гепарда Арда... из присутствующей сотни придворных, похоже только один - старый Бахтияр - хранитель царской библиотеки, - выглядел нерадостным, угрюмым и озабоченным. Владыка поманил его божественной дланью:
- Говори, уважаемый, что может печалить в этот выдающийся для всего народа шумеров, день - тебя, его Учителя?!
-Я не убеждён, О Великий, - старец указал трясущейся рукой на чашу полную бриллиантов, - но, если мне будет позволено рассмотреть ближе... он поднёс драгоценности к глазам, и в этот момент Ард, выскользнув из-под ласкающей руки, молнией метнулся ему на грудь. Человек и гепард рухнули на ковёр: алмазы разноцветным дождём прыснули по залу...
Изумлённые слуги - с Ардом, практически домашней кошкой, ничего подобного не случалось, оттащили зверюгу за вышитый бисером ошейник. Учёного библиотекаря подняли, и, убедившись в том, что он не пострадал, усадили на кипу мягких подушек. Но не тут-то было, уже через минуту Бахтияр, пав на колени, ползал по залу, выискивая закатившийся под трон наиболее интересовавший его камень; достал, и стал пристально изучать, что-то возбуждённо бормоча себе в бороду и неодобрительно покачивая головой.
В почтительном поклоне к старцу осмелился приблизится единственный ученик великомудрого Бахтияра, юный Равиль, и попытался что-то сказать учителю, пожирая взглядом бирюзовое пятно на ладони наставника. Но тот раздражённым движением руки отогнал допустившего вольность вьюношу. Равиль, непокорно сверкнув глазами, смешался с толпой придворных.
За странным поведением библиотекаря наблюдали десятки глаз. Исключение составлял, пожалуй, только Солнцеподобный. Он был занят разговором с героем страны, любимым сыном.
Лишь к вечеру следующего дня учёный муж сумел выпросить аудиенцию у высочайшего правителя.
В назначенное время Бахтияр явился пред Повелителем в сопровождении ученика. Выделено хранителю знаний было четверть часа, однако Солнцеподобный быстро проникся важностью информации, и отпущен был великомудрый с Равилем уже в сгустившиеся сумерки.
-Да, Могучий, я головой отвечаю. Ошибки быть не может! Это тот самый алмаз, о котором говориться в древних клинописях времён великой жрицы Инанны, которую впоследствии неразумные северяне и воинственные аккадцы, упоминают под именем Иштар...
- Вот, - старец раскрыл ладонь, на которой лежал крупный, прозрачный, отливающий лёгкой, еле уловимой голубизной кристалл.
Гильгамеш с опаской дотронулся до холодной блестящей грани, не беря в руки - действительно, как лёд... А вот отец не верил в него, рассказывая мне в детстве, - есть, говорят, такой "проклятый" алмаз, убийца Кесарей. И имя ему - Блик!
- Да, Великий, но в самых ранних хрониках есть более полное описание: во-первых, это не алмаз... он не поддаётся шлифовке, да и любой обработке! Его не раз пробовали пилить, расколоть... безуспешно! А высокочтимый Зиусудре ещё до Инанны упоминал о Блике, как о каре людской, посланной на землю задолго до решения Высших Богов о Потопе... Пока камень холодный - он приносит удачу... но в какое-то мгновение "Блик", будто рассердившись, резко нагревается и выпускает тонкий разноцветный луч. Это приговор! Хозяин камня гибнет...
Прошла неделя.
Гильгамеш слыл правителем не только мудрым, но и практичным, принимающим решения как обдуманно, так и решительно.
Прибывшие на празднования, по случаю победы над коварными аккадцами, послы соседнего великого города, белокаменного Урука, где сидел двоюродный дядя Солнцеподобного, готовились в обратный путь. На прощальном пиру в знак вечной дружбы, для родственника и повелителя братского города, Гильгамеш приказал изготовить подарок - царский двурогий шлем, обрамлённый изумрудами и бриллиантами... центральное место - во лбу, занимал крупный, слегка голубоватый алмаз. Подарок получился несколько более дорогой, чем того требовал статус; не только Гильгамеша, но и положения городов - побратимов: Ниппура и Урука, на что Солнцеподобному попытался указать его любимый наследник. Отец небрежно взмахнул рукой - пусть великий Мурзакан возрадуется, а заодно, и прочувствует разницу в богатстве и мощи наших тронов!
На следующий день после отъезда послов повелитель вызвал ухмыляющегося Бахтияра.
- Ты сделал описание даров?
- Да, Солнцеподобный! Но о Блике - ни слова!
- Ты умён, старик. И ещё... уничтожь, пожалуй, и все предыдущие упоминания о нём...
- Уже, великий!
- Ну, что ж, теперь остался, кроме меня, только один свидетель...
Старец посерел и пал на колени, с мольбой протягивая к государю руки, - я нем, как уничтоженная клинопись! Помилуй!
- Живи, раб, тебе и так осталось всего-ничего...
***
Мелькали дни, весна перетекала в лето. Наступил светлый праздник богини Бау. В этот день правители Урука и Ниппура съезжались на традиционную охоту; хозяином выступал могучий Мурзакан. Свита Гильгамеша прибыла в священный город. Однако уже на подступах к дворцу стало ясно, что не всё хорошо в Белокаменном. Их не встречал почётный эскорт, на улицах не шумели восторженные толпы жителей... Только перед Царской Аркой, растянувшись в пыли, рыдали коленопреклонённые плакальщицы. К колеснице Солнцеподобного подошёл верховный жрец центрального храма - зиккурат Энлиля ясноокого. Опустив глаза и теребя край белого хитона, он прошептал горестную весть:
- сегодня утром наш отец и возлюбленный Повелитель отправился в царство мёртвых...
История смерти, особенно в приложении к огромному, атлетически скроенному Мурзакану, выглядела просто неправдоподобно: как обычно, ещё затемно, в сопровождении слуги и этого самого жреца, он поднялся по центральной каменной лестнице зиккурата на верхнюю террасу, чтоб встретить первый луч восходящего светила нового дня, и испросить благословения великого Энлиля на предстоящую охоту. Сняв свой новый двурогий шлем, владыка обратил лик на восток... но, вдруг, закатив глаза, схватился за голову, застонал и рухнул, как раненый буйвол, скатившись вниз по гранитным ступеням. Когда к нему подбежали, царь уже не дышал, а голова была неестественно вывернута.
- Что ж, -промямлил Гильгамеш - видимо, Ясноокий решил, что земной срок владыки Урука подошёл к концу. - А светило -то уже появилось? Первый луч дядя увидел?
Жрец почему-то стушевался и отвёл глаза, - да, луч... - да, увидел, и не один! Я до сих пор не могу понять, как это... луч солнца скользнул по шлему, и из него навстречу ударил ответный, только тонкий и разноцветный! Странное и необъяснимое знамение...
Через пять дней безутешный племянник покойного вернулся в родной Ниппур. Вечером он затребовал к себе великомудрого Бахтияра. Однако вместо него пред светлые очи повелителя явился Равиль - лучший ученик, как выяснилось, погибшего библиотекаря... Без всякого разумного объяснения на него повторно напал Ард. Уворачиваясь от клыков обезумевшего гепарда старец рухнул с балкона третьего этажа и сломал шею.
***
(Продолжение следует)...
Э-2
Прошло несколько веков...
... Шторм обрушился как топор палача, как приговор богов. Только что безжалостное солнце, выжигающее из него последние капли жизни на протяжении всех трёх дней побега, словно провалилось в какую-то небесную трещину. Голубизна над головой за долю секунды перекрасилась в непроглядную черноту, вспарываемую сотнями молний и взрывами грома. Идеальный до сих пор штиль превратился в клокочущее беснование пены и нависающих над убогой лодчонкой смертельных водяных шквалов.
Он лежал в утробе своей пироги, успев привязать себя к ней попавшимся под руку обрывком какого-то то ли шнура, то ли ремня.
Это его пока что и спасало... Лодку уже дважды швыряло с одной водяной горы на гребень другой, заставляя кувыркаться в воздухе десятки метров.
Закрыв глаза, он молил всесильного Энки, - нет, не о спасении, а просто о том, чтоб это безумство как можно быстрей прекратилось.
И вдруг... небесная твердь, идеальная чернота туч раскололась, пропустив в мир то самое, проклятое им солнце! Ветер явно успокаивался, волны хоть и оставались большими, но становились всё более пологими, уже не шквалами-убийцами.
К вечеру, на закате, океан опять ласково покачивал лодку с молящимся в ней беглецом.
А утром следующих суток всё пошло, как и в предыдущие дни...безжалостное солнце, от которого не было спасения нигде, огромные акулы, преследующие утлую лодчонку, в полной уверенности, что добыча, это просто вопрос времени!
Впрочем, напоминание о шторме было, и такое, что лучше, может быть...
Из лодки волей провидения, был выброшен единственный, кожаный бурдюк с питьевой водой.
Ливень.
Стена, непроницаемая стена воды.
Третьи сутки, без минутного перерыва, что днём, что ночью, что утром... о, Боги-и-и!!!
Какое это блаженство! Он пил тугие струи, пытаясь захватить распахнутым ртом как можно больше влаги - всю, всю воду! Весь этот божественный водопад счастья! Он плясал внутри потока, извиваясь, как шаман, кричал что-то восторженное и пил, пил, пил...
Большая вместительная пирога уже несчётное количество дней болталась по необъяснимо тихому океану, который через много, очень много столетий назовут Индийским. Зеленоватое зеркало внизу, голубое марево вверху... Солнце. Нет птиц. Нет облаков. Ничего нет...
Смерть не приходила.
Несколько раз на горизонте появлялась земля.
Он хватал обломок весла и кричал, грёб, кричал... а когда снова поднимал глаза, мираж исчезал. Тогда беглец ложился на дно лодки и пил дождь...
***
Неделей раньше...
... Совершенно неожиданно им приказали прекратить работу. Надсмотрщики, щёлкая короткими бичами, отделили от основной массы толпу голов в триста и погнали наверх, на гребень вала, где передали воинам, пешим и конным. Двое суток их вели на север, пока остров не закончился маленькой лагуной, выходящей в необъятный океан.
И они опять начали рыть землю. Видимо, была задумана новая крепость, или зиккурат - в честь чужих, непонятных, сложно произносимых богов!
Он нашёл алмаз в первый же день.
Спрятать было некуда, пришлось засунуть в рот, за щёку.
Всё делалось быстро, рефлекторно, не обдумывая и не строя планов. Словно какая-то сила взяла на себя ответственность за поступки и повела, потащила за собой - вперёд, вперёд...
Чудеса посыпались, словно песок с бархана... камень явно притягивал удачу!
До конца работ никого не убили.
Им дали приличный ужин.
На ночь практически не выставили охрану...
Подчиняясь воле Богов, а особенно всесильного Энки, он встал и пошёл от костра к берегу - медленно, спокойно, не оглядываясь. У кромки воды стояла пирога... - а чему удивляться? Удивляться-то - чему?!!!
Плыть надо было строго на север - это он знал и без подсказок свыше. Там была его Родина - большая, изумительная страна. Гораздо, гораздо больше, чем тот остров, где он провёл восемь страшных лет. Да, далеко. Неделя... две. Но Боги знают, что делают... и это подтвердилось! Во-первых, в лодке была вода - немного, бурдючок такой, кожаный, неполный, во-вторых - течение тащило его как на верёвке, привязанной к одинокой пальме родного берега.
Первые двое суток беглец молился и рассматривал найденное сокровище. В той, прошлой, жизни, он был зажиточный человек, толк в драгоценностях знал. Алмаз, который катался по ладони... - этого просто не могло быть! У него не было цены.
На пятые сутки камень валялся на дне пироги.
Счастливчику было не до алмазов - он пил дождь....
... очнулся от того, что по левой щеке ползла муха.
Сгущался вечер, солнце почти утонуло, а лодка периодически тыкалась носом в прибрежные кусты, покачиваясь на лёгкой волне. Устье реки! Безумец перевалился за борт и начал всасывать в себя, захлёбываясь, чистую пресную воду.
Всё утро он искал камень. Каждая пядь, каждая щепочка и водоросль с днища была перетёрта в трясущихся пальцах - алмаза не было.
В очередной - который уже раз! - он забрался в брюхо пироги.
- Эй, чумазый, задница твоя тощая! - а ну, вылезай! - голос гортанный, молодой и насмешливый. Из всего сказанного, ясно было только "Эй!" и интонация - язык совершенно незнаком.
Возле воды стояли два всадника... молодые, загорелые, черноволосые. Какие-то неизвестные доспехи... Мечи - короткие, обоюдоострые... расцветка странная...
- Что уставился, пёс старый? Золото прячешь?
- Да брось его... поехали. Видишь - дурак бездомный.
- Дурак... а прячет что?
Ни слова не понятно, ни слова. А что-то надо же отвечать!
- Воины! Пожалейте несчастного... я... - он начал жалобно говорить о жестокой судьбе скитальца. Рассказал, откуда родом, упоминая, кроме страны, общепринятые названия крупных городов и известные в том, его мире, имена правителей.
Монолог не перебивали, но и никак не реагировали. Похоже, эти два олуха впервые слышат, понятные каждому мальцу в его стране слова.
Потом тот, что помоложе, глядя на товарища и криво усмехаясь, сделал общенародный, вненациональный жест: покрутил грязным пальцем у виска.
Лошади переминались точёными ногами, всхрапывали. Всадники с изумлением слушали чужую речь, напоминавшую им птичье щебетание.
- Я ж говорил тебе - убогий... Поехали!
- Ну-у... да, похоже. А, может, возьмём, покажем Урсу, пусть решает?
- Делать ему больше... смотри, смотри, Марас!!!
В этот миг солнце плеснуло последней вспышкой, и с высоты боевого коня открылось чарующее зрелище - из утробы чуть наклонённой пироги, вспыхнув, ударил тонкий разноцветный луч невиданной красоты.
Марас уже слетел с седла, но сумасшедший безумец оказался шустрее. Он, подвывая, выцарапывал из щели в днище что-то... что-то...
Молодой воин отшвырнул дурака в воду, и тогда чужеземец кинулся ему в горло.
Сверкнул меч....
...Через час в небольшой лагерь - три костра, один шатёр - влетел на хрипящей кобыле разъярённый всадник.
- Урс! - крикнул он главарю шайки, - Урс! - и добавил, опустив лицо, - погиб Марас... его зарубили пятеро солдат, - рука махнула в противоположную от моря сторону - там, за городом...
Ватага всполошилась. Солдаты - это серьёзно! Седлали коней, скатывали шатёр, повелительно кричал атаман, зыркая по сторонам шальным глазом.
Не суетился только лихой разбойничек, принесший дурную весть. Внимательно осмотревшись, он, будто по нужде, отошёл к высоким густым кустам. Глупость, конечно, но ничего с собой поделать не мог... Присев на корточки, вытащил из потайного кармана широкого походного пояса своё сокровище.
- Да, - шептали серые от пыли губы, - да, Марас... зачем он тебе? Зачем? А поделить - так не делится же... не делится!
Алмаз грел твёрдую шершавую ладонь и соглашался - ну, не делится, не делится.
...Прошла неделя.
Четыре бандита копали могилу - на вершине небольшого холма, прямо у кромки густого буша. Атаман неотрывно смотрел на изуродованное лицо покойника - надо же, две стрелы, одновременно, по одной на каждый глаз. И - от кого?! Из кучки толстопузых купчишек... да откуда у них вообще арбалеты взялись!!!
Яма была готова.
Один из могильщиков, молодой кучерявый, - подошёл к телу, постоял, подумал, и начал стаскивать с мертвеца грубый кожаный пояс.
- На память! - Подёргал его, пробуя на прочность. - Хорош.
- Нет, - сказал Урс, - так не годится. Брось.
- Чего это? - Разбойник оскалился, но не сильно, с опаской...
В это время оставшаяся троица завернула покойника в длинный серый плащ и, взявшись за его концы, опустила тело в могилу.
- Чего-чего... талисман. Они с Марасом были как братья! Это от Мараса. Подарок.
Кудрявый помялся, хмыкнул, и, с явным сожалением, бросил пояс в яму.
Засыпали.
***
(Продолжение следует) ...
Э-3
Февраль 1774-го...
Угрюмый, неразговорчивый по жизни, Адольф Винбланд скрипел пером на шатком, самодельном столике возле окна. Запасы бумаги подходили к концу. А труд летописца тех удивительных событий, в которые ввергла его насмешница - Фортуна, находился ещё в самом начале, и судя по всему, конца-краю ему не было, ибо рядом с таким человеком, как барон Бенёвский, нельзя быть уверенным не то что в будущих зигзагах судьбы, но и в ближайшем, скажем, завтрашнем утре...
На пальму за окном уселась небольшая стайка красно-синих попугаев, и загалдела, ничуть не хуже переругавшихся сорок в его родном Хельсинборге. Хотя, если сказать правду, то шведских сорок он не слышал уже лет восемь. Так что речь может идти только о российских, а точнее о камчатских птицах.
- ЗдоровО! - зашёл Ванька Устюжанинов, загоревший до черноты, скоро от мальгаша не отличишь...
- Скрипишь всё, перья изводишь?
- Иди, бога ради, - хотя, - что там... барон ничего нового не затеял?
- Ты эту иронию брось! - в глазах русского, при упоминании патрона появился восхищённый блеск; Бенёвский - великий человек, не нам чета... всё что делает, - правильно! - Он вышел, и Винбланд увидел в окно, как Ванька побрёл через невысокий папоротник в сторону то ли стройки, то ли прилепившегося к навесу рабочих лазарету, всё более расширяющемуся под прессом малярии, и прочих неведомых европейцам хворей.
Устюжанинов вышел на берег достаточно широкого, быстрого потока, пробившего себе путь через густые заросли тамаринда. В них шуршала и возилась мелкая местная живность. Красавица Манингури несла свои воды с запада на восток, где и впадала в безбрежный океан. Он полюбовался рекой, пожал плечами, отвечая на какие-то свои мысли, и решительно развернулся в сторону лазарета.
... Ван Брокенен умирал. Это было видно по запавшим глазницам, вытянувшемуся лицу и тяжёлому, прерывистому дыханию. Верный друг, и толковый мастеровой; взявший на себя основные хлопоты по обустройству сначала их лагеря, а потом, проникнувшись громадьём планов вездесущего губернатора, и закладке столицы будущего государства.
- Сядь, - показал он глазами подошедшему Устюжанинову. - пришла безносая за мной, отбегался, минуты остались... Покаяться хочу! Ты не пастор, Ванька, но всё же душа христианская, сын, говорил, священника...
- Попутал меня лукавый, на последних днях грешного пути земного. Вот! - Он вывернул скелетоподобную руку из лохмотьев наброшенной сверху ветоши. - Туземцы копали на стройке Луисбурга, или Тананариве, как они промеж собой называют. Отрыли... И знал же, что осталось мне - всего ничего, только всё равно, - не смог... Решил припрятать!
Пальцы разжались, и на край плетённой из лианы койки, выпал крупный, прозрачно-голубоватый кристалл.
Алмаз - не алмаз, Ванька не был силён в драгоценностях...
- Отдай барону! - Еле шелестел губами умирающий. - В благодарность за то, что помираю свободным, не кандальником презренным в снегах камчатских. Бенёвский найдёт, как распорядится...
Тело дёрнулось в судороге, но застывший взгляд так и остался прикованным к бирюзовому пятну рядом со скрюченной кистью руки.
***
Он отложил перо и перечитал последний лист рукописи. - Да, их сумасшедший, не вписывающийся ни в какие рамки логики побег из кандалов камчатской каторги, на лихо угнанном купеческом галиоте "Святой Пётр, в мае 1771года, с последующим "хождением" по японским островам, посещением Макао и, - далее, на зафрактованных двух фрегатах, через Индийский океан, вплоть до Бретани.
Нет, по большому счёту, швед был полностью согласен если не с величием, то точно с незаурядностью Морица - Августа.
Просто, чересчур уж разные типы характеров. Холерик-авантюрист Бенёвский и он, угрюмый реалист. Как только дал уговорить себя на эту новую авантюру дружища Морица там, в Париже?! Ведь всё уже, добрались в Европу, судьба хранила и в штормы, и от шпаг с мушкетами... Что ещё ему было надо?!
Вернувшись к самому первому листу, задумался: - стоит ли вписать эпизод их знакомства с мятежным бароном в Сибири, ещё на этапе; два сторонника независимости Польши, рыцари Барской конфедерации, пленённые войсками Российской императрицы, и сосланные Екатериной на Камчатку.
В довечную каторгу...
- Нет, тихо сказал себе Адольф. - Чепуха! Не существенно.
Но кто ж мог предположить?! Что во Франции неугомонный барон доберётся до самого Людовика 15-го, и так очарует Бурбона рассказами о волшебном острове Мадагаскар, что монарх сам предложит сладкоречивому авантюристу средства, корабль, и флаг Франции, для колонизации сказочного острова на юго-востоке Африки?!
И вот, - пожалуйста, уже второй год - личный секретарь-летописец беспокойного славянина. То ли поляка, то ли венгра. А теперь уже и не губернатора, а, надо понимать, короля?! На прошлой неделе решением великих вождей 62-х племён, барон избран новым "Ампан-сакабе" - верховным правителем Мадагаскара! Неисповедимы пути...
- Патрон вернулся? - это опять Ванька, слуга и сподвижник Бенёвского с первых дней Камчатского бунта.
- Нет! Да он верно, заночует там, на плато, у мальгашей!
- Угу, - Устюжанинов направился в свою лачугу.
-Иван! - Окликнул приятеля швед. - Может, это, зайдёшь, шахматишки расставим?
- М...м, ну, давай...
В шахматы на острове кроме них, играл один человек, - барон. Но сражаться с ним было себе дороже. Ещё в Европе Мориц-Август слыл одним из лучших шахматистов своего времени. Был даже известен "мат Бенёвского - в четыре хода".
Тропическая ночь, как обычно, мгновенно проглотив нерешительные сумерки, обрушилась на лагерь первопроходцев.
- Тео умер. - сказал Устюжанинов, усаживаясь за доску.
- Кто?
- Теодор. Ван Брекенен.
Швед поднял глаза к тростниковому потолку. Болезни, при отсутствии в местных джунглях серьёзных хищников и полном дружелюбии туземцев, были единственной причиной смерти среди колонизаторов. Но их хватало с головой; хоронили каждую неделю, часто не одного.
Винбланд двинул слона. В принципе, он играл лучше, и Ваньке как правило, приходилось туго.
Из мрака джунглей раздался отчаянный крик птицы, хлопанье крыльев.
- Фосса, - без интереса буркнул русский.
- Да, вышла на охоту.
Оба знали эту небольшую полосатую кошку, местный аналог европейской рыси.
- Днями должен быть фрегат с Иль-де-Франс, Маврикия. Они в Париж ладятся...
- Угу, подтвердил Устюжанинов. - слышь, - он неожиданно оторвался от шахмат. - А ты это, в брильянтах разбираешься?
Швед безразлично пожал плечами. - Да было, от матушки оставалось, видел. Так сестрица лапу наложила... - А что? Здесь, я знаю точно, ни черта, ни золота, ни...
Ванька полез в карман, и равнодушно выложил на стол бирюзовый кристалл. Тео перед смертью отдал, мальгаши при стройке откопали... Сказал, барону, от него!
Винбланд склонив набок голову, с прищуром смотрел на камень. Чисто по-русски полез чесать затылок.
- Это не бриллиант, выдохнул через минуту. Это алмаз. Пока не обработан, - алмаз. Только большущий, я думал, таких не бывает!
Иван пошёл ладьёй.
- Шах! Мгновенно отреагировал Адольф.