Жила в одном городе молоденькая киска, недавно вышедшая из детского возраста, пушистая, серая с дымчатым оттенком. Летом киска походила на комок шерсти, из которого торчали усы, ушки и хвостик. В эту замечательную пору Муськины задние лапки одевались в шикарные шерстяные штанишки.
Никому не приходило в голову остричь киску наголо, а ведь мог бы получиться свитер на взрослого человека, и цены бы этому свитеру не было по всем медицинским показаниям. А так Муськина шёрстка пропадала впустую. С приходом холодов, когда киска больше всего в ней нуждалась, она, эта шёрстка, по закону подлости покидала киску, и становилась Муська похожей на крысу, вынырнувшей на промысел из унитаза, - вид неприглядный, отчасти даже отвратительный.
Несмотря на превратности межсезонья, киска Муська содержала себя в большом порядке, и под хвостом у неё всегда было о-кэй. Она не допускала, чтобы всякие там какашки висели в виде сухофруктов на её штанишках. Чистюля она была, одним словом!
Однажды Муська без спросу, чего раньше себе не позволяла, выбежала из дому и отправилась к супермаркету, где она ещё никогда не бывала, но где, как сказали по радио, среди множества разного товара и всевозможной живности продаются для козочек козлятки, для филинов - филятки, а для кошечек - котятки. Обзавестись котятами было её мечтой с осени, поэтому Муська, не отвлекаясь по сторонам, быстро заперебирала лапками в нужном направлении и, чтобы не заблудиться, проверяла свой путь по компасу, украшавшему её шейку вместо медальона.
Возле ближайшего гастронома её окликнул важный господин, назвавшийся котом Мурилио. Он был пушистый, как и она, и серой масти с дымчатым отливом. Мурилио деликатным образом выведал у Муськи причину, побудившую её удалиться от своего дома, и пригласил её отдохнуть к себе в гости.
Киска Муська была домашней кошкой. Это означало, что она ничего, кроме телевизора, на свете не видела и встречаться ни с какими котами ей не приходилось. И она, невинная душа, доверилась кавалеру Мурилио, решив про себя, что сбегает в супермаркет в другой раз.
Мурилио повёл киску на крышу, как он сказал, своего особняка. Там был разбит сад с террасами, лужайками, качелями, ручейками, водопадами и беседками. В бассейне плавали рыбки, по дорожкам прыгали птички, в клетках возились мыши. Сладкая парочка вдосталь нагулялась среди всей этой благодати и нашла себе отдохновение в дальнем павильоне.
Сколько часов, а, может быть, и дней провела Муська в обществе благородного кавалера, она и считать забыла. Время не замечалось. Только вдруг Мурилио, извиняясь за вынужденную отлучку до вечера, покинул нашу киску ради неотложных дел и, чтобы она не скучала, сдал её на руки Феодосии Егоровне, своей старой знакомой.
Феодосия Егоровна имела прозвище "Кошачница", что говорило само за себя. Она терпеть не могла видеть, чтобы где какая кошка страдала бы от голода, холода, злых собак, хулиганистых детей и от равнодушия двуножек - так, находясь не в духе, она называла людей. В те минуты Феодосии Егоровне было стыдно за человечество и, чтобы не приумножать зла, она, не раздумывая, засовывала несчастное животное, очередную жертву цивилизации, попавшуюся ей на глаза, в свою багажную сумку на двух колёсиках. Одну из своих комнат она давно уже преобразовала в кошачий приют.
Встреча Муськи с Феодосией Егоровной произошла очень просто. Мурилио привёл киску к квартире под номером 61, позвонил и незаметно исчез. Феодосия Егоровна открыла дверь и, хмыкнув: "Опять подбросили!" - взяла Муську под мышку, и отнесла её в свой зверинец.
Там она показала Муське, где её угол, где туалет и где лоток для еды - один на всех! При этом она делала отмахивания свободной рукой по воздуху, угрожая каким-то невидимым силам: кыш, кыш, не смейте, вот я принесу керосин, узнаете тогда, мало не покажется!
Муська таращила во все стороны свои круглые жёлтые глаза и не заметила, как за хозяйкой закрылась дверь и щёлкнула задвижка. Когда же она опомнилась, то увидела вокруг себя не менее дюжины, таких же, как и она, созданий кошачьей расы, разных мастей, кошки и коты все вместе, были тут и котята, тощие и наглые.
Только теперь киска Муська почувствовала, что в комнате нехорошо пахнет. Стояла такая вонь, что хоть нос затыкай, да как же его заткнёшь, если хочешь остаться в живых. Муська вскочила на нары. В углу, который был ей назначен, она обнаружила грязный матрац, точнее сказать, холщёвый мешок, набитый трухой неизвестного происхождения. Повсюду прыгали блохи, в полёте их было столько же, как на болоте комаров, и на полу от них было черным-черно, ступить некуда.
Муське стало понятно, от кого отмахивалась Феодосия Егоровна, когда фыркала: кыш, кыш. Бедная киска была тут же обсыпана летучими тварями и вполне познала, как они умеют кусаться. Матрац лучше было бы не задевать, потому что из него повалила такая пыль, что Муська тут же задохнулась и свалилась в беспамятстве.
Кошки живучи. Про кота Мурилио, например, ходил слух, что котёнком он упал с девятого этажа и, грохнулся, как есть, на асфальт. Но одно дело - асфальт, а совсем другое - приют Феодосии Егоровны.
Феодосия Егоровна была маленького роста, но широка в кости, так что головка её с мелкими и суетными чертами лица казалась и вовсе крошечной. Всех удивлял её резкий скрипучий голос, который производил звуки, похожие на собачий лай. Даже когда она, улыбаясь во весь рот, ласкала слух своих питомцев добрыми словами, получалось всё равно как-то хрипло и неразличимо, как у испорченного громкоговорителя.
Феодосия Егоровна считала кошек умнее собак, а на вопрос: кто разумнее - собака или человек? - она твердо отвечала, что собака впереди будет. Но, правду сказать, кошки в зверинце не очень-то согревали душу Феодосии Егоровны, слишком их было много, чтобы всех любить.
Утешением её была Ляля, собачонка со сложным родословием, плоской мордочкой и короткими лапками, которая всюду без поводка, переваливаясь с боку на бок, ковыляла за хозяйкой. Феодосия Егоровна передвигалась не быстрее Ляли, потому что слегка припадала на правую ногу. Когда Ляля уставала, она забиралась в сумку на колёсиках, изображая из себя пассажирку. Феодосия Егоровна хоть и ворчала, но терпела Лялино своеволие.
Ляля всегда была рядом: на улице, в магазине, в кухне, в туалете, в постели. При всей своей жалости к кошкам Феодосия Егоровна не допускала и мысли, чтобы держать хоть одну из них при себе, как Лялю. Нельзя Лялю нервировать!
Ляля была верх собачьего совершенства и, если случалось, что случайный ребёнок на улице интересовался ею, Феодосия Егоровна позволяла гладить рыжую Лялину шерсть, вся сияла счастьем и, волнуясь, начинала рассказывать что-то хорошее о Ляле. Ребёнок же и взрослые с удивлением смотрели ей в рот, не веря, что радостное взвизгивание, которое они слышали, исходит от тётеньки, а не от её собачки, и, смущаясь, спешили расстаться с ними обеими.
Много времени Феодосия Егоровна проводила возле мясного и рыбного отделов магазина, хотя терпеть не могла запаха жареной рыбы. Здесь она выпрашивала всякого рода отходы и обрезь на корм своим питомцам. Её там прекрасно знали, к её приходу рубщики мяса и продавщицы снеди приготовляли коробки и пакеты с отбросами, костями, с просроченными консервами и протухшей колбасой. Она приходила строго по часам, два раза в день, потому что для своих кошечек установила двухразовое питание. Что касается рыбы, то она придерживалась правила: не хочешь, чтоб на кухне пахло жареной рыбой, не жарь её на кухне!
К Феодосии Егоровне наведывалась Вика, внучатая племянница, худенькая темноглазая девчоночка с тоненькими и длинными, как соломинки, ножками. Была эта Вика как тепличный цветочек, мало видевший солнца. Вику тошнило смотреть, как её тетя кормит несчастных кошек, а в зверинец она и не заглядывала, чтобы не задохнуться. Безуспешно она просила Феодосию Егоровну выпустить животных на свободу.
Феодосия Егоровна не уставала объяснять девочке, что её питомцы погибнут, как только окажутся на улице, что только благодаря ей они живут в тепле и сытости. И если бы ей дали власть, то она бы первым делом устроила большой, на весь город, приют для беспризорных кошек и собачек - большие собаки внушали ей ужас - и, невзирая на проблемы со здоровьем, она бы трудилась там день и ночь. И пусть бы на крошечном, отдельно взятом пространстве восторжествовало подлинное милосердие!
Иногда, тайком от Феодосии Егоровны Вика открывала окошечко, устроенное в двери зверинца, и вытаскивала оттуда двух-трёх кошечек. Она кормила их колбаской, которую за обедом прятала себе в кармашки платья. Кошечки, как мячики, подпрыгивали выше её головы, того и гляди - откусят пальцы. Быстрота их реакции потрясала девочку. "Как же им, бедненьким, хочется вкусненького! - с болью в сердце думала она. - Ну что у них за жизнь!"
Вика давно просила тётю взять её с собой за город, когда подойдёт время собирать кошачью траву, и надо сказать, что Феодосия Егоровна разбиралась в лечебных травках. И вот, наконец, они собрались с духом и снарядились в путь. Для Вики сбор трав был в новинку, в поезде она не могла сидеть от нетерпения. От станции пришлось идти достаточно долго, пока не показался огромный луг. Там паслись коровы и телята.
Один общительный телёнок, по кличке Борька, принялся играть с Викой. Борька и Вика бегали наперегонки среди цветов, вызывая тревогу у Феодосии Егоровны. Борька так разошелся, что предложил Вике покататься на нём верхом. Феодосия Егоровна была категорически против - не дай Бог, уронит ребёнка глупый бык! - но Вика засвоевольничала, вскочила на шею Борьки - и они понеслись.
Тётушка оказалась права - без синяков скачки не обошлись. Борька свалил-таки Вику в канаву, и Феодосия Егоровна с трудом нашла девочку, запутавшуюся в высокой траве. В сердцах Феодосия Егоровна отхлестала Борьку прутом и отругала Вику. Эти строгости не убавили веселья детей, они заливались хохотом, да так заразительно, что тётка под конец махнула на них рукой: "Ну вас, глупеньких!"
Занялись сбором трав, Борька им подсказывал. Феодосия Егоровна, утомившись, сказала: "Пора подкрепиться!" - и разложила под берёзкой содержимое своей сумки. Горячий чай из термоса задымил тонким паром, булочки, конфетки, сыр и масло в баночке - всё было вкусно! Борьку тоже полакомили, он отведал булочек, они ему понравились, но чай пить отказался, застеснялся, что морда его не поместилась в чашку. Увидев сыр, он спросил: "Что это?" Вика и Феодосия Егоровна вдвоём, как могли, терпеливо объясняли. Бестолковый бык сделал вид, что понял, и, промычав: "А-а!", согласился немножко отведать.
Разложила Феодосия Егоровна на бумажной тарелочке и колбаску. Вика ухватила кусочек и стала размахивать им перед мордой Борьки: "А колбаски ты не хочешь?" Борька обиделся, вскочил и, не сказав "спасибо", отбежал к коровам. "Что с ним?" - недоумевала девочка. Тётке пришлось втолковывать, что телята, да и вообще коровы не едят колбасы.
Закончили обедать без Борьки. Тётя всё убрала за собой - в этом отношении она была страшная аккуратистка - и объявила: "Будем собираться в обратный путь! Иди, попрощайся с бычком, да и отравимся с Богом! Уже вечереет".
Вика подбежала к телёнку и погладила его между ушей. Телёнок с грустью сказал: "Сегодня ты играла со мной, а в новогодний праздник ты съешь меня". Вика испугалась: как это она съест милого Борьку! Она даже чуть ли не крикнула, что она же не людоедка, да вовремя осеклась. А он, направив на неё страдальческий взор своих карих глаз, продолжал: "Ты ведь любишь колбаску. Вот то-то и оно!"
Вернулись в город не в настроении. Мало того, что бычок расстроил Вику, у неё уже с неделю как пропала киска Муська. Вика очень переживала из-за Муськи и каждый день надеялась, что вот откроется дверь в их квартиру и степенно, как ни в чём не бывало и хвост трубой, войдёт потерявшаяся киска и отправится к своему блюдечку, и все будут удивляться: "Муська, да где ж ты была, бессовестная бродяга? Не иначе как за котятами ходила! Ну и как - успешно? Рассказывай, вертихвостка!" И Муська, ничего не давая в ответ, замурлыкает и начнёт с аппетитом лакать молочко.
Ночью Вике приснился плохой сон. Будто бы она на лугу прыгает на скакалке, справа скакалку держит киска Муська, а слева - тот самый Борька, телёнок. Затем бегают они втроём то вдогонялки, то взапуски, то как придётся - и радостно ей, что у неё такие хорошие друзья.
Набегавшись, уселись все отдыхать на травку. Вика вытащила из сумочки разное пропитание, в том числе и колбаску. Сама поела и Муське дала. Борька увидел колбаску, опять опечалился и сказал: "Нечестная у нас дружба! Как играть и бегать, так я с Муськой на равных, а, как наступит Новый год, съест меня Муська". Тут Вика проснулась.
Днём Вика спросила маму: "Почему на свете такая несправедливость, что коровы дают молоко и, по сути, кормят нас, а мы кормим их мясом всяких там кошек. Какой, в конце концов, от этих кошек прок? Ну мурлыкают, ну трутся о колени - и это всё?" Мама опешила: "Что с тобой, девочка? - но, раздумавшись, почти согласилась с Викой.
Она сказала: "От кошек действительно много неудобств - они блудливы, привередливы в еде, гадят, где придётся, царапают ковры, мебель и вдобавок истошно воют, будто их режут, когда приходит к ним сезонная лихорадка".
Но Вике правильные мамины слова не понравились. Хитренькая, она ушла от ответа на вопрос, чем Борька хуже Муськи. Но Вика знает, кто ей сможет всё объяснить. Она спросит у Феодосии Егоровны, уж тётушка-то в животных лучше всех разбирается.
Феодосия Егоровна, выслушав Вику, замахала руками. "Это я во всём виновата, - запричитала она, - не подготовила тебя, а взяла с собой в поле. И на нашу беду попалось нам настоящее стадо, а в стаде откуда-то взялся учёный телёнок, который не только говорить, но и рифмовать умеет. Полюбуйся - в утренней газете помещена подборка его стишков. Редакция считает, что это и не телёнок вовсе, а заколдованный мальчик".
И вот что Вика прочитала в газете:
Уходит лето. Жду я понапрасну.
Надежда сердце зря томит.
Спасенья нет - бычком несчастным
Мне суждено слепней кормить!
"Он и про тебя тут пишет", - съехидничала Феодосия Егоровна.
Верен Вике Борька,
Клялся ей до слёз.
Чем ответит Вика?
В этом весь вопрос.
"Нет никакого вопроса, не отдам я Борьку на колбасу! - закричала Вика. - Едем, тётя, скорее на то поле, где бегает Борька, и сделаем всё, чтобы спасти его".
И они поспешно вышли из дома, сели в автобус и прибыли на вокзал. Точно по расписанию пригородный поезд отвёз их до остановки 34-й километр. Место глухое, даже платформы нет - шпалы, рельсы, трава, лес. Феодосии Егоровне пришлось просто вывалиться из вагона на Вику, спрыгнувшую вниз первой. Вика не удержала её, обе повалились на землю. Хорошо ещё, что сумка на колёсиках, набитая провизией, смягчила их падение.
Лес был и не лес, а заросли ивняка, ольхи, корявых берёз, а в стороне от дороги подобно муравейникам высились груды мусора. Через полчаса они вышли на тропу. Свалке, однако, не было конца. Ещё через полчаса тропа превратилась в заросшую травой тропинку. Идти стало трудно, прямо под ногами валялся мусор, ноги некуда поставить, день оказался пасмурный и тяжёлый.
Но вот и знакомое поле! Там по-прежнему паслись коровы и телята. Солнце на минуту пробило дырку в тучах, и лучи его осветили Борьку. Вика издали заприметила его, сердце её дрогнуло.
Путешественницы приблизились к стаду, телята их обступили и сразу запросили булочек. Феодосия Егоровна не скупилась. После того, как с выпечкой было покончено, у телят началась беготня. Они носились кругами, не обращая внимания ни на мычание коров, ни на слёзы Вики. Тот бычок, который был похож на Борьку и к которому она протягивала руки, и близко не подбегал к ней. Зачем, спрашивается, она притащилась сюда?
Почти без сил Вика вернулась на остановку и уселась на рельсы. Как ни бранилась Феодосия Егоровна, она упрямо снова и снова садилась на поблескивающий металл. "Тебя же поезд переедет!" - кричала тётя. "Ну и пусть!" - рыдала Вика.
Глубоким вечером они вернулись на поезде в город. Феодосия Егоровна ничем не могла утешить девочку и сама расстроилась. "Подумай-ка, какая он, неблагодарная скотина! - возмущалась она поведением Борьки. - Ни разу не откликнулся на своё имя! Моя Ляля не позволяет себе такого. Неблагодарность - страшный грех, запомни это, Виктория!" А Вика думала только одно: "Чем я провинилась перед ним?"
"Бедный ребёнок, тебе не повезло! - утешала тётка Вику. - И кошка у тебя потерялась, и телёнок оказался свиньёй. Может, возьмёшь у меня для утешения котёночка?" Феодосия Егоровна заглянула в свой зверинец присмотреть, нет ли подходящего экземпляра в наличии, и с удивлением обнаружила, что новенькая кошечка отчего-то не захотела у неё жить. Дохлая, она валялась возле своего матрасика.
Экое наказание! Поохав и попеняв себя за недосмотр, Феодосия Егоровна взяла Муську на совок и сбросила в мусорное ведро. Только и дела, осталось всего лишь на помойку вынести. И она было пошла, как тут Вика, сама на понимая из каких побуждений, вызвалась заменить тётю. Пытаясь пощадить детскую душу, тётя попробовала воспротивиться: "Ты ещё маленькая, вдруг тебе будет дурно!" Но племянницу не переупрямишь!
У помойных баков Вика откинула крышку ведра и, зажмурив глаза, напряглась: заглянуть в ведро или уж не заглядывать? Вдруг она услышала слабое, но очень знакомое мяу и, приоткрыв один глаз, обнаружила, что в ведре-то лежит её киска Муська, и не совсем ещё мёртвая.
"Мусенька, миленькая, как ты похудела!" Счастливая Вика вытащила из ведра кошачий скелет вместе с принадлежавшими ему блохами и клочьями шерсти. Она прижала страдалицу Муську к груди и со всех ног, забыв о тёткином ведре, помчалась к своему дому, не разбирая улиц и дворов, и пока она так неслась, нарушая все правила движения, блохи с наслаждением пробовали её на вкус.
После этого памятного вечера Вика долго сердилась на Феодосию Егоровну.