Когда тебе тридцать три, ты все еще по инерции, не задумываясь, несешься по жизни, задрав хвост, и тебе не приходит в голову, что чуть меньше половины жизни уже прошло. Ты продолжаешь расточительно и бесполезно тратить время, и окружающие тебя люди в возрасте шестидесяти пяти - кажутся стариками, а к тебе это придет не раньше, чем через вечность.
Не сразу, а много позже, я поняла, что тогда, в те три месяца, прочертилась грань между до и после: как две разные жизни, почти не имеющие к друг другу никакого отношения. Ну, если не учитывать естественную ностальгию, и тоску по близким. Тоска, которая потихоньку утихла вместе с рыданиями по березкам - жизнь заставляла натирать мозоли не только на руках, но и на сердце...
По неизвестным причинам, к счастью - потому как, кому нужна эта затяжная агония - ровно через три месяца после подачи документов, мы получили разрешение на выезд. Несколькими днями позже, видимо из-за плохо сработавшей бюрократической машины, пришло извещение на получение двухкомнатной квартиры, в новостройке, мечта любого нормального человека, который ждал этой манны небесной около десяти лет. Мы были ненормальные, как определили мои родственники, и почти не обратив на ордер внимания, носились по своим, абсолютно необычным делам, пытаясь успеть сделать то, что люди делали годами.
В те времена проделывалась огромная работа по уничтожению сил, нервов, чувства собственного достоинства получивших разрешение на выезд. Я никогда не была комсомолкой, так уж получилось. После седьмого класса я перешла в вечернюю школу, так как нам с бабушкой нужно было или, по крайней мере, желательно было остаться в живых. Работая днем, вечером я делала вид, что охотно хожу в школу. Пятерки у меня были только по литературе, а остальные предметы мне засчитывали из жалости и доброжелательности. Но речь не о том. Я так и не вступила ни в какие ряды чего бы там ни было, и нисколько от этого не страдала. Когда пришла моя судьба, я вышла замуж, родила сына и жила себе со своей маленькой семьей в однокомнатной квартире, совершенно не переживая, так как никогда в жизни не имела ничего лучшего.
Будучи политически неопределенной, увольняясь с работы в связи с выездом за границу, как предатель Родины я все равно должна была стоять в центре зала, лицом к сидящим комсомольцам и коммунистам и объяснять, как я докатилась до жизни такой. Собрания эти были чистой формальностью, так как решение о выезде принималось верхами, не учитывая мнение сидящих в зале. Но, как я уже сказала, работа по уничтожению личности велась исправно, и благодаря этому моя ностальгия в дальнейшем носила характер ветрянки: пара оспинок на душе осталась, а, в общем, жизнь продолжалась и жить хотелось. Разочаровав моих начальников тем, что не разрыдалась на собрании, я занялась конкретными делами по приготовлению к отъезду. Например, починкой зуба.
Верхний, с глубокими корнями, явно не хотел покидать мой рот. Две молодые докторицы-дантистки пытались, как могли, помочь мне. Они всадили в десну новокаин, и пока мы ждали заморозки, я сдуру протрепалась о том, что через неделю уезжаю в Штаты.
Искусственная блондинка приставила долото к зубу, а естественная брюнетка трахнула по долоту молотком: "Э-эх, ухнем! Еще разик, еще раз!"
- Ты только погляди на нее!- нисколько не смущаясь тем, что я услышу, сказала блондинка. - Я в отказе уже два года, а она, гойка, получила разрешение! Ну, как тебе это нравится?!
Я знаю, как люди, потеряв работу, сидели и ждали разрешения годами, поэтому я чувствовала себя виноватой, что я такая везучая. И я нисколько на них не обиделась. Я не обиделась на них даже в Италии, когда через три недели после их "уханья", я чуть не распрощалась с мечтой попасть в Штаты. У меня было такое воспаление, что доктор-итальянец, увидев мое то, что осталось от лица, перекрестился, дал антибиотики и отослал умирать не у него в кабинете...
Глава 2. Уматывайте в свой Израиль!
Прежде, чем продолжить свои воспоминания, я хочу "определиться". Очень уж боюсь, чтобы меня не поняли неправильно. Я постараюсь не использовать "мы" и "они", это было бы несправедливо по отношению к человеку конкретно. Злость, если и будет вылезать, то только к системе, которая растоптала человека в мое время на моей Родине, а люди - они везде люди, один свой. а другой - так себе. И, кроме того, что мог сделать частный человек, закованный с рождения в рамки принудительного образа жизни и поэтому, кому будет интересно читать дальше, поймет, что моя Родина и система - это две разные вещи.
Когда я припухла лицом до такой степени, что ни глаз, ни рта, ни носа не было видно - сплошной розовый футбольный мяч - спасла меня дантист из Киева, как говорят евреи, чтоб у нее ручки не болели! Мы, эмигранты, ожидающие разрешения на въезд в Штаты, дружно жили в Ладисполи, недалеко от Рима. Дантист, молодая и хорошенькая, взяла использованную бритву для бритья (помните, были такие - "Нева") и... резанула мне десну. На испуганный взгляд моего мужа, ответила: "Не пугайтесь, там сейчас такое заражение, что можно ржавым топором рубить!" Антибиотики помогли. Я на всю жизнь осталась благодарна, а вот имени ее не помню. Судьба дала билет на проезд в Новую Жизнь.
Но, это все было потом, а пока что я прощалась с соседями по двору, в котором жила последние годы моей предотъездной жизни.
- Уматывайте в свой Израиль! - кричала соседка Клава. - Может вас Бог накажет, за то, что Родину предаете!
- Тетя Клава! Хотите, я поклонюсь от вас Христу в Иерусалиме?
- А ты не выпенривайси, где тот Израиль, а где - Русалим?!
- Так Русалим в Израиле!
Клава, задумавшись, промолчала. На следующий день: "Маринка, ты того, поклонись от меня"... Через 5 лет, гуляя по Иерусалиму и вспомнив Клаву, я присела на корточки, и, улыбаясь, приложила ладонь к булыжникам на мостовой. Бог услышал тебя Клава!
С друзьями прощались у мало знакомых людей, в их квартире - добрые души! В открытую якшаться с отъезжающими было чревато последствиями, особенно для тех, кто был в Партии. Моя подруга делала карьеру, вступила в КПСС, работала преподавателем физики и математики и метила на место завуча. Как она могла рисковать? Я нe в обиде, это ей нужно было оставаться в живых.
Где ты, моя единственная подруга детства и юности... Много позже, когда рубили лес и щепки летели, когда республики отделились, русские, живущие там, остались не у дел.
Родичи из Америки прислали мне искусственную дубленку, и первый раз в жизни я чувствовала себя королевой! Я была "ничего себе" и дубленка мне шла, мужчины в троллейбусах стали место уступать, что, в общем-то, не было принято. Я выделялась из толпы! Учтите, это было очень давно и дубленка, даже искусственная, была вещью из постороннего мира и поэтому тот, кто ее носил, автоматически выдвигался в ряды Потустороннего. Свекровь, которая тоже уезжала несколькими месяцами позже, продала дом и дала нам денег. Еще не уехав, мы почувствовали себя богачами! "Ешь ананасы, рябчиков жуй, день твой последний приходит, Буржуй!!"
Я на радостях пошла в центральную кулинарию, чтобы купить столько цыплят, сколько захочу. И они не будут выглядеть как посиневшие Плисецкие! Многим, наверное, все это уже непонятно. Мой муж занимал довольно большой пост в строительной организации и, даже в нашем положении, цыплята были роскошью.
Стоя в очереди за "цыплятами будущего Табака", я встретила знакомую, которая всю жизнь относилась ко мне свысока. Талантливый пианист, преподаватель в консерватории, а я - манекенщица с ногами, в которых недоставало ровно четыре сантиметра до стандарта, а поэтому, брюки мне никогда не давали на показы. Я не дотягивала длину ног. Увидев на мне дубленку, у снобихи вытянулось лицо, а, узнав, что я уезжаю, она стала похожа на посиневшую курицу, из окраинной кулинарии. Бабы все стервозные, и я не исключение, в ту минуту я была Королева Стерв! И на нашей улице бывает праздник! Дубленку перед отъездом я отдала своей родственнице. Любимая моя сестра, жена моего брата, выглядела в ней как ангел! А я собственноручно пошила пальто из черной шерсти. Это был еще тот шедевр, портниха я была никудышная! Я гуляла по Вене, и была похожа на трубочиста, который провалился в курятник, так как шерсть эта цепляла на себя все, что попадалось на пути...
Глава 3. Венский вальс
Но Вена была потом, а прежде, чем попасть за границу, нужно было пройти через эмоциональный стресс, который много лет позже всё возвращался ко мне во сне, и я просыпалась от слез.
На вокзальной платформе стояли провожавшие нас родственники. Какая-то заторможенность и чувство нереальности происходящего, как будто это не мы, а съемки фильма, радуешься, что тебе повезло принимать в этом участие, и параллельно возбужденной радости - предвкушение поездки в отпуск. Вот сейчас сядем, поедем, наглядимся и приедем обратно, и нечего тут слезы лить! Глаза ловили взгляды родных, которые думали, что мы больше никогда не увидимся. И сознавая это, также воспринимали всё не реально, а вроде бы репетируя - как могло быть ужасно больше никогда не увидеть.
И все эти разрешения родных с дикими справками из жэка - " мы такие-то не имеем материальных претензий к отъезжающему такому-то, печать" - это тоже все делалось как в какой-то условной игре, которая вот-вот закончится и можно будет пойти на кухню и пить чай.
Родственники моего мужа выезжали вслед за нами несколькими месяцами позже и, встречаясь с ними глазами, мы играли уже в другую игру: мы не расстаемся, и все приключения впереди - до встречи. Наша общая, почти физическая оторванность от настоящего, которое уже в эти минуты стало прошлым, объединяла нас. Прошли годы, и мне удалось вытащить мою маму и жену моего брата с детьми. И я радуюсь этому по сей день. Поезд тронулся, мы прилипли к окну и платформа стала медленно уплывать, набирая скорость, и мне казалось, что я стою у окна не двигаясь, а прошлое уплывает назад. Прощай, моя Первая половина жизни!
Наши три чемодана, утрамбованные до предела осколками уже прежней жизни, наивными вещами, якобы нам нужными в путешествии в Новую жизнь, и нас самих поезд выплюнул в Чопе на вечерний мороз, и, войдя в переполненный вокзал, мы удивились пару, который стоял над толпой. Это было дыхание людей в нетопленном вокзале, и холод прокрался под пальто за несколько минут.
Шла большая проверка багажа. Вдоволь поиздевавшись над нашими чемоданами, вывернув их наизнанку, таможня разрешила упаковать все обратно. Но не тут то было! Вещи, возмущенные таким наглым обращением с ними, не хотели упаковываться обратно в чемодан. Чтобы не мешать следующим, мы сбросили все на пол и то, что не вместилось, лихорадочно завязали в простыню с наивными розовыми цветочками. До отхода поезда в другую жизнь оставалось ровно 10 минут. Три огромных чемодана, которые мне было не под силу тащить, сумка в правой руке, и ребенок - в левой, бежать нужно было к началу состава, а он стоял в конце длинной платформы. Мой муж взял узел в зубы, да-да, в зубы и, прихватив два чемодана, пытался бежать за мной и сыном. Я, оглянувшись, запомнила его так на всю мою оставшуюся жизнь, и именно это заставляло меня просыпаться от слез через много лет.
Я никогда не прощу этого бесчеловечной системе, которая правила жизнью моей родины. Послушайте, ведь это не ужасы войны, это мирное время, когда, казалось бы, самое страшное уже позади, прошли через сталинщину и все такое прочее, и по большому счету - ну, подумаешь, бежит человек с узлом барахла в зубах, даже вроде бы смешно...
Я никогда, никогда не забуду, как человек, который ничем не обидел этот строй, работал как вол и жил как собачка в квартире величиной с собачью будку, решив поменять место жительства на этой планете, в цивилизованное время, бежит с узлом в зубах.
Строй грохнулся и сейчас уже некому сказать, к сожалению,- поцелуйте моего мужа в... ниже поясницы!
Пробегая вдоль забора, отгородившего платформу от улицы, я увидела своего брата в проеме выломленной доски, он ехал с нами, помочь, но охрана не впустила его на вокзал - вокзал был уже почти заграница. Я помахала ему рукой, и это был последний раз в жизни, когда я видела брата, тремя годами позже он погиб, попав под машину. Прощай мой младший братик, прощай, любимый мой...
Вена встретила нас таким морозом, что перехватывало дыхание. Праздничное предновогоднее настроение, убранство улиц и магазинов, надменно дефилирующие венские дамы в длинных шубах, без головных уборов, с красивыми прическами, вся эта роскошь придавала этой, полу реальной ситуации еще большее сомнение, что это явь, а не сон. Ну, напрягитесь и представьте себе человека, который тридцать с "кусочком" лет прожил за забором и знал о загранице только по художественной литературе, да и то каждый на свой лад... Это была сказка, и возбуждение не давало уснуть ночами, и начиналась какая-то эйфория, где ты путал сон с явью.
Нас поселили в гостинице "Доме вон Мадам", которая оказалась каким-то странным заведением, с очень пышнотелыми, одетыми в темно синий бархат, с открытыми декольте дамами, в основном, блондинками. Зал и бар были обшиты бардовым бархатом, и глаза у дам были бархатные, и звучала бархатная музыка, и по лестнице с поручнями, обшитыми бархатом, наш провожатый повел нас на второй этаж, где бархата уже не было, но были чистые комнаты, в которых стояло по две огромных кровати и стол с четырьмя стульями. Комнат было шесть или восемь, я уже не помню.
- Господа! - бархатным голосом обратился к нам сопровождающий, из наших, русский, задержавшийся в Вене, чтобы подработать. - Господа! - я, как дурочка, не удержавшись, прыснула в кулак. Живьем слово "господа" я услышала впервые. До этого только в книгах читала. И жизнь мне в эту минуту показалась еще более нереальной, как будто я попала в девятнадцатый век.
- Спать будете по две семьи в одной комнате, к сожалению, мест не хватает, и мы надеемся, что вы поймете сложившуюся ситуацию, - с ноткой сожаления сказал инструктор...
Мы господа были не гордые и разместились еще с одной семьей - папа, мама, сын, и получилось - две мамы, два папы и два сына, что было очень удобно. Все рождественские каникулы мы ждали разрешение на въезд в Италию, так как все учреждения, включая ХИАС, были закрыты. Благодаря этому, мы сумели на наши последние гроши попасть в Венскую оперу и послушать, стоя на галерке, "ТОСКУ"! Сейчас никого ничем не удивишь, люди ездят куда хотят, и это большое счастье. А тогда мы, у которых было сто долларов в кармане на новую жизнь, почувствовав себя богачами, кинулись в театр.
Мы чревоугодничали, покупая йогурты с фруктами, которые пробовали первый раз в жизни, и показалось нам это райской едой.
Даже мое черное пальто, на которое наклеились все пушинки от подушек - так как было холодно ночами и я укрывалась им - даже это пальто не портило мне настроение!
Мы вспомнили, что у нас есть номер телефона отца одного из наших знакомых и позвонили ему, чтобы передать привет от родственников. Через минут сорок, в комнату постучался пожилой мужчина и возбужденно радостным тоном сказал: "Я был рад услышать от вас о моих родичах и рад видеть вас, и собирайтесь, и поедем ко мне, и будем встречать новый год!"
В эту ночь я пила шампанское, стоя на балконе маленькой, но уютной, квартирки и смотрела на ночную Вену, потрясающей красоты.
И в эту же ночь, мы с мужем, опьянев, признались шепотом друг другу в любви и увидели по телевизору, первый раз в жизни, передачу из Парижа, где кордебалет с длиннющими ногами, приставленными к потрясающим торсам и головкам, показывал нам, что жизнь - это ничего более, чем волшебная сказка.
Глава 4. Едем мы, друзья
Но сказки, на то они сказки, что они сказки... После нового года мы, потихоньку отойдя от ошалевшего состояния, поняли, что "Доме вон Мадам" не гостиница, а определенное заведение, куда приходят мужчины, которые любят танцевать Венский вальс с блондинками. К нам это не имело никакого отношения хотя бы потому, что в нашей комнате были все брюнеты.
Мы гуляли по городу, стуча зубами, так как холод стоял собачий, и я не верила своим глазам - местные одеты были легче и без головных уборов, и они не дрожали. Потом, через десять лет, навестив родных на Родине, тоже зимой, я была одета легко и без головного убора, и мне не было холодно. Знаете почему? Витаминами напичкана! Ведь раньше, в прошлой жизни, зимой не хватало витаминов из-за отсутствия овощей и фруктов, вот мы и напяливали на себя семь одежек. А эти австрияки едят ананасы и рябчиков жуют целую зиму, вот и ходят, не застегивая своих шуб, а так, небрежно накинув на плечо, как будто на случай, если шуба эта надоест, ее тут же сбросить на тротуар и идти дальше.
Мы восхищались витринами и мечтали о будущей жизни, которая смотрелась нам издалека как ананас и рябчик. Познакомились с ребятами из Москвы, и они пригласили нас к себе, там тоже жили три семьи вместе, но это была квартира, где на кухне вечно пили чай и играли на гитаре, и жизнь будущая показалась не только с ананасами, но и с музыкой.
Две недели пролетели быстро, и мы были посажены в поезд, куда нас напихали, как селедку в бочке. Было весело, пели под гитару, и дети "ползали по потолкам" вагона. Впереди следующий этап - Италия. Я так увлеклась рябчиками, что забыла рассказать о том, что самый большой стресс эмоциональный был на вокзале, где представители Сохнута пытались нас уговорить ехать в Израиль. Решение наше было принято еще до отъезда, поэтому сомнений не было, но была жуткая неловкость и чувство вины, что мы не выбрали Землю Обетованную...
Вина так и осталась до сих пор, и каждый раз, приезжая в Израиль, я стесняюсь глядеть в глаза девочке, проверяющей наши паспорта: "А, привет, потенциальный Израильтянин! Как там вам поживается в этих Америках?" И еще стыдно за то, что она говорит по-английски лучше, чем я, она же его в школе учила, а я пятнадцать лет подряд работала на русского работодателя в Нью-Йорке, или, по крайней мере, в местах, где подавляющее большинство были русские с ужасным английским. А зачем его учить живущему на Брайтоне? - Вот тебе русский магазин, русская аптека, русская парикмахерская и русское похоронное бюро. Жить можно! Но русская аптека была потом, а пока что мы пели песни в вагоне и спали по очереди, так как стоять было негде, не то, что сидеть.
На рассвете мы въехали в Италию. Осторожно перешагивая лежащих на полу в тамбуре, мы с мужем протиснулись к окну. Сын спал в купе на полке вместе с детишками. Поезд летел, вставало солнце, от снега ничего не осталось, пошли зеленые луга и перелески, какие то полустанки, похожие на картинки из детских цветных книжек. Мы чувствовали себя великими путешественниками и уже взглядом собственника осматривали проносящиеся куски итальянской жизни.
Ладисполь - место, где тебе выдадут билет в Америку, и "Боинг" уже ждет тебя, роя копытом землю. Ну, не совсем еще тебя, ты подожди, передохни, оглянись и соберись с мыслями, тебе еще много чего придется решить, прежде чем войти внутрь этой огромной серебряной птицы.
Глава 5. Она дышит
Когда мы, по дороге в Ладисполь, болтали с попутчиками, выяснилось, что многие везли всякую ерунду на продажу, нашпигованные информацией о знаменитом Блошином рынке в Риме. Поначалу, меня это не заинтересовало, но позже стало завидно, что люди и при деле были, и деньги какие-то выручили на житье в Италии в ожидании разрешения на въезд в выбранную страну. Зависть была не материальная, на курицу и хлеб нам хватало, а просто сам факт, что все выглядели деловыми, а я лопух лопухом, да еще с помытой шеей.
Но нет худа без добра. Гуляя до обалдения, я так раззнакомилась с Римом, что в конце четырех этих месяцев он стал мне казаться добрым другом, и я плакала, расставаясь с ним. По счастливой случайности, со мной была книга "Муки и радости". Ею можно было пользоваться почти как путеводителем и я никогда не забуду этот малюсенький период моей жизни. Не имей сто рублей, а имей одного друга, канадского подданного, который пришлет вам триста долларов на исполнение мечты - посмотреть хоть чуть-чуть Италию. Мы благодарны ему на всю оставшуюся жизнь. Мне так и не удалось пока вернуться в Италию, а поэтому все воспоминания о поездке во Флоренцию и Венецию - это для меня праздник души. Венера Боттичелли с детства приводила меня в восторг и восхищение, хотя и были это картинки в плохом исполнении с ужасными типографскими красками. А когда я стояла перед картиной во Флоренции, практически невозможно передать мои чувства и не удивляйтесь, что я плакала, стесняясь своих слез, и ничего не могла поделать с собой. Я не могла поверить, что это реальность, что я в Италии, что я стою рядом с картиной, которую люблю с детства. Такие моменты не забываются.
В Ладисполи жизнь была наполнена через край знакомствами с потрясающими людьми. Мы сняли квартиру на три семьи с одной общей кухней. Да, я знаю эти ужасные рассказы, как люди ссорились до драки и прокляли друг друга навсегда. Нам повезло, соседом по квартире у нас был советский Паганель, профессор Клеопов. Я до сих пор в него влюблена по уши. Редко встречаются такие интересные и порядочные люди. Это он показал мне Рим не глазами туриста, а Рим как он есть. Это он привел меня с сыном на маленькую улочку, где за оградкой стояла Венера, очередная, каких много. Мой сын, глядя на нее внимательно, тронул меня за плечо и прошептал: она дышит. Поверьте мне, если вы и постоите тихонько, глядя на нее, - увидите, что она действительно дышит. Тайна Большого искусства.
За неделю мы прижились в Ладисполи, как будто этот маленький уютный городок, на берегу моря, принадлежал нам. Сын через две недели уже играл в футбол с итальянской детворой, и что-то лопотал по-итальянски, и они его понимали. Рядом с домом, в котором мы жили, было маленькое кафе, где вечерами собирались местные поболтать и выпить стакан вина. Русский художник из Москвы Володя рисовал шаржи и итальянцы, которые делились с ним вином, полюбили его и уже считали своим.
А потом время остановилось, так как тот починенный зуб - помните эй, ухнем? - решил взбунтоваться и напомнить о себе. С лицом, превратившимся в футбольный мяч, со щелью в том месте, где обычно рот, и двумя дырочками над этой щелью, носа не было, все слилось в единое, глаза я открыть не могла, потому как они исчезли в под опухолью. Вот и отправил меня дантист-итальянец, перекрестившись, помирать. На мое счастье, добрые люди привели с улицы врача, из эмигрантов, которая разрезала мне десну, и совсем не перекрестившись, сказала: "Бегите за питьевой содой, и пусть полощет, как сумеет. Ну, и антибиотики". Про соду, запомните, в Штатах было смешно с этой содой, но это потом.
За пару дней до отъезда, уже отказавшись от Австралии, в которую нас очень звала какая-то община, обещая нам подарить дом и работу инженера для мужа, мы стали собираться в дорогу. Лицо мое пришло в норму, и жизнь звала и манила. Потом, мы всю жизнь, когда было очень тяжело, говорили: " Вот интересно, а если бы мы поехали в Австралию, как бы там сложилась наша жизнь?" И тут же радовались, что мы здесь, потому что уже обзавелись друзьями, и сын нашел свое счастье, а так кто его знает, что было бы, это была бы другая жизнь. А эта уже наша.
Глава 6. Yes, please!
Я не смогла себе отказать в желании приобщиться к деловым людям. Постирала четыре простыни и один пододеяльник, прихватила четыре новых полотенца, нашла, порывшись в чемоданах, пять катушек ниток для шитья и свою лисью шапку, и вся исключительно деловая, поехала с коллективом на "бизнес"! Я тоже частный предприниматель! Свобода вскружила мне голову, и чувствуя себя ужасно предприимчивой, я поняла: мы не пропадем!
На блошином рынке было солнечно, весело и пахло деньгами. Скромно пристроившись к дядьке, который меня пожалел и подвинулся, игнорируя его жену, которая что-то шипела ему на ухо, я приготовилась стать миллионером. И скажу я вам, мне очень даже повезло: продав практически все и подарив оставшиеся катушки ниток доброму дядьке, я пошла транжирить свои миллилиры, заработанные честным трудом. Джинсы, которые мне не понравились, были в самый раз, а те, что понравились, были малы...
- Пикколо! Пикколо!- приговаривал итальянец и совал мне следующую пару.
- Сам ты Пикколо, - ответила я, улыбаясь, и уверенная, что лишнее всегда можно выбросить - я имею в виду килограммы, счастливая поехала домой.
Последняя поездка в Рим, прощание с этим потрясающим городом осталось в памяти на всю жизнь. Чемоданам стало полегче, и мы, приодевшись в итальянское - с Круглого рынка, втиснулись в автобус. И он покатил нас в Аэропорт на встречу с Боингом, который, как я уже говорила, "рыл копытом землю" от нетерпения перебросить нас через океан. Но не тут то было...
Хорошенькая, как кукла стюардесса, через переводчика пыталась объяснить вывалившей из автобуса ораве, что самолет не может принять такое количество груза. Наши рассейские, ополоумев от свободного рынка, набили столько чемоданов, что, казалось, они прожили в Италии всю жизнь и оставить что-то - значит потерять самое дорогое их сердцам.
- Перегружать самолет опасно, а поэтому каждая семья возьмет по одному чемодану на человека, а остальное прилетит следующим рейсом, - пыталась втолковать нам растерянная стюардесса.
Нашла кому говорить! Как будто мы сегодня родились! Нас не проведешь, мы ушлые! Раскрыв чемоданы прямо на полу, наши тети и дяди стали напяливать на себя по два-три свитера, по два пальто и шапку сверху. На одну старушку надели две искусственные шубы с Круглого рынка, и она еле передвигая ногами, покатилась в утробу самолета.
Давясь от смеха, я сказала мужу: "Слушай! Мы вряд ли приземлимся, скорее всего "приводнимся"". В Боинге я летела первый раз в жизни и слегка робела.
- Would you like a cap of coffee or tea? - приветливая стюардесса наклонилась надо мной с вопросом.
Я слишком была занята познаванием Рима, и учить английский было ни к чему, это все потом, потом, вся жизнь впереди. Кофе, по-английски, звучит так же, как и по-русски, это подкрепило мою веру в собственные познания, и я очень вежливо, но твердо ответила: "Yes, please!"
- Well... Tea or coffee?
И я терпеливо разъяснила: "Yes, please!" Я была готова к покорению Запада.
Аэропорт Кеннеди в Нью-Йорке встретил нас сквозняками и запахом гари на открытой всем ветрам платформе, куда мы были выплюнуты после всей бюрократической рутины. Там нас ожидал полуразвалившийся от старости маленький автобус с двумя американцами, более чем просто одетыми, и очень доброжелательными. Водитель был похож на моего бывшего соседа дядю Васю, но только трезвый. На этой платформе мы впопыхах прощались. Мы подружились еще в Италии, а сейчас все одновременно пришли к выводу, что дать друг другу свои координаты мы не сможем, так как никто еще не знал, куда его забросит судьба.
Прощайте, попутчики! Прощайте, первопроходцы-испытатели! Удачи вам и счастья в Новой неизведанной жизни!
Глава 7. Privacy
Автобус вез нас по ночному Нью-Йорку, было три часа ночи и то, что проплывало на приличной скорости мимо, было похоже на какой-то "сюр" и не имело отношения к реальности. После двенадцатичасового перелета, практически без сна, физическое состояние не давало воспринимать все реально. Отупевшими взглядами мы смотрели в окна и проезжая ужасную, неблагополучную часть Бронкса, которая ни чем не отличалась от Гарлема, я потихоньку начала впадать в шок. Муж гладил меня по плечу и шептал: "Ты не переживай, это не тот Нью-Йорк, куда мы едем, ты завтра увидишь..."
Сожженные и почерневшие здания шести и выше этажами, проплывали как приведения с "безмолвно орущими ртами-дверьми" и "безумными глазами-окнами" с выбитыми стеклами. Если бы кто-то в ту минуту сказал, что атомная война закончилась и это - ее последствия, я бы поверила.
Муж был прав, проскочив этот кошмар, мы попали на улицы с чистыми домами и сквериками. Знаменитый своей роскошью, обедневший и обанкротившийся Отель, я забыла его название, предоставил нам номер на двоих, где уже была приготовлена раскладушка для ребенка. В фойе стояла тихая толпа в очереди за чем-то, вереница была длинная и молчаливая. Я обратила внимание и удивилась, что люди все были ужасно одеты и, не смотря на тишину, вели себя очень странно: лохматый детина, небритый последние пять недель, глубокомысленно и сосредоточенно скоблил у себя под мышкой, его соседка по очереди, безмолвно и очень медленно танцевала танец Шахерезады. Увидев наши, округленные от ужаса глаза встречающий нас распорядитель объяснил: "Это бездомные, мы их кормим бесплатно и разрешаем принять душ..."
Это было первое милосердие, которое восхитило меня в Америке. Попав в номер. мы не умываясь свалились в постель, не оставалось ни одной искорки физических сил.
В шесть утра меня разбудил звук, поднимающийся от мостовой до высоты нашего этажа. Я должна вам сказать, что у меня фобия: я боюсь высоты. Если кто-то не понимает выражения "душа ушла пятки", желающим могу объяснить, что это значит во всех подробностях. Много лет позже, поехав с мужем в его командировку в Атланту, мы ночевали в номере, в котором фасадная стена была из цельного стекла и учитывая, что этаж был пятьдесят седьмой, то не удивляйтесь, что я, увидев частный самолетик, пролетающий на уровне этой стеклянной дыры в небе, грохнулась в обморок. Да уж, скалолаза из меня никогда не получится.
Услышав звуки просыпающегося Нью-Йорка, я поползла на четвереньках к окну. Хотя этаж был всего пятый, и окно было довольно узким, оно заканчивалось почти у пола... Перед тем как лечь спать, мужу удалось приоткрыть щель в окне, так как воздух в номере оставлял желать лучшего. Я, как пантера, заблудившаяся в джунглях, стоя на четвереньках, проявив животные инстинкты, вдыхая незнакомые запахи чужого города, со страхом и любопытством выглянула в окно. Внизу два черных в оранжевых куртках забрасывали содержимое мусорных ящиков в пасть машине, которая с жадностью пережевывала этот завтрак...
Сработало воображение, с которым я с детства приятельствую, и слово "завтрак "вызвало такое чувство голода, что стало ясно - если меня сейчас же не покормить, то плохо будет всем...
Но женское начало победило. Сравнивая себя с пантерой, я себе льстила, я, скорее, была скунсом после суток перелета. И если бы вы сидели в самолете рядом с дяденькой, который героически перевозил на себе три свитера, и ему было чуть-чуть жарко, то вы бы поняли, что я имею в виду. Приняв с наслаждением душ, я послала "Главаря этой маленькой компании" добывать пищу. Свое стадо надо кормить! У нас в кармане было 70 долларов, с которыми мы вступили в Новую жизнь. Родненькое правительство, дав нам разрешение на выезд, позволило вывести именно эту сумму денег из страны. Транжирьте ваши миллионы, будущие буржуи!!!
Я осталась в номере одна, сын увязался идти с папой на добычу. Стук. Я, удивившись, что муж вернулся так быстро, с голодным урчанием открыла дверь и на меня, держа что-то в руках, пошел огромного роста чернокожий великан, с вывернутыми розоватыми губами. Протягивая это "что-то", он лопотал угрожающе, как мне показалось в эту секунду. Ноги у меня стали ватными и, еле передвигая ими, я начала пятиться внутрь номера, все ближе и ближе к окну. Когда я увидела жуткий испуг на этом огромном черном лице, я интуитивно поняла, что опасности нет.
Работник гостиницы заботливо принес нам электроплитку и, увидев открытое окно, к которому я медленно, но верно направлялась спиной, пришел в ужас. Он быстро закрыл окно и лопоча уже довольно осуждающе, ушел.
Оказывается, окна открывать нельзя и табличка на стекле говорит об этом очень понятным языком. Я еще много всяких объявлений буду читать по своему усмотрению и представлению об английском языке.
Муж вернулся через минут двадцать с оливковым маслом, картошкой и солью. Узнав в коридоре, что принесут электроплитку, он по-хозяйски определил, что выгоднее всего набить желудки привычной родной картошечкой, это на много дешевле, чем покупать готовую еду. В чемодане была маленькая сковородка, нож и вилки. Да, вот такая я хозяйственная и организованная! И не важно, что в аэропорту рабочий, сидящий на проверке поклажи, долго и с удивлением рассматривал, как выглядит сковорода и нож с вилками. Подумаешь! По форме они ничем не отличались от обычных, ну а то, что это было в чемодане, так как ему бедному понять?! Выражение лица у него было задумчивое.
Я никогда в жизни еще не ждала с таким нетерпением жареной картошки! Поесть ее не удалось - мои мужики вместо соли купили питьевую соду. И не надо хихикать, и на старуху бывает проруха... У него был технический английский, а не продовольственный. Зато работу он получил через три месяца по приезду, работу инженера, а как сами понимаете - это было счастье.
Знакомые по прошлой жизни, потихоньку отыскались, ХИАС не дал умереть с голоду и, очутившись в двухкомнатной квартире, уже оплаченной на три месяца вперед, мы почувствовали себя на вершине вселенной.
Благотворительная организация Хиас к нашему приезду слегка обеднела, и мебель уже не дарили. Ну и что, что нет мебели! Есть работа! Значит, все будет! Никогда у меня не пройдет чувство восхищения американцами, добровольно помогавшими приезжим и мебелью, и одеждой, и деньгами. Это удивительный народ, который так боится потерять свое прайвеси и приучен не приходить даже к родственникам без звонка. Не любящий задавать вопросы и не желающий давать ответы, касающиеся их личной жизни. И который с такой доброжелательностью помогал и помогает во всем всем нуждающимся! Я потом поняла причину: человек, живущий в нормальных человеческих условиях - не агрессивен и добр...
Соседи по лестничной площадке, американцы, при помощи словаря дали нам знать, что по средам, в одиннадцать вечера, жильцы выставляют все, в чем уже не нуждаются, и специальный сервис забирает это ночью с тротуаров.
Ровно в 11 ночи, уложив сына спать, мы пошли на разведку. Примерно в трех кварталах мы нашли сокровище. Это были матрасы! Не падайте в обморок, в довольно приличном состоянии и, как говорят, на безрыбье и рак рыба! Более того, тут же валялся металлический каркас. Положив матрасы на каркас, и убедившись, что это будет королевская кровать, мы потихоньку стали двигать находку в сторону нашей квартиры. Все было бы хорошо, каркасы были на маленьких колесиках, и муж пошутил: "Эх, прокачу", но проблема была в том, что эти сволочные колесики так пищали и скрипели при движении, что мы разбудили половину спящего населения этого района. Если бы я умела рисовать, я бы нарисовала улицу и лица в окнах, которые никак не могли понять, что происходит. И мы вдвоем, внизу, по ночному тротуару... Ночное эхо летит высоко и стоит в воздухе...
Таким же макаром мы в следующую среду нашли стол и два стула, а сын по малолетству располагался на ящике. Знакомые привезли довольно приличный диван и журнальный столик. Жизнь начинается...
Глава 8. Боря А. - гроза тараканов
Самым большим сожалением в моей жизни было то, что, приехав в Штаты тридцатилетней дылдой, я абсолютно не была готова к отдаче достигнутого. Да чего я, собственно, успела достигнуть?! Я никогда не прощу себе, что вместо того, чтобы приобретать профессию, я стояла, как болван, на пьедестале и демонстрировала одежду, пошитую чьими-то талантливыми руками. Не имея академического опыта и начав изучать английский лежа на пляже в Италии, я вынуждена была признать суровый факт, что толку от меня мало.
- Так тебе и надо, легкомысленная дурочка, - сказала я сама себе и пошла искать работу... Любую...
Проходя мимо аптеки, я с гордостью, что уже умею читать по-английски, поведала миру: "Borax Acid kills cockroach". И сосредоточившись, перевела: "Борис Аксид убивает тараканов"...
- Ну, какие наши эмигранты молодцы!- восхитилась я умиленно. - Предприимчивые и не гнушаются никакой работы!
Следует заметить, что старые здания Нью-Йорка кишат тараканами, как подмосковные - клопами. По крайне, мере Подмосковье кишело клопами, в пору моего детства. Для тех, кто не силен в английском, я поясню, что написано было: "Борная кислота убивает тараканов". Подстегнутая тем, что Боря Аксид уже работает, а не бьет баклуши, я двинулась дальше по улице.
Была весна, двери многочисленных магазинов, салонов и салончиков были открыты настежь. Услышав русскую речь, я с любопытством остановилась и, робея, вошла в Салон Красоты, где десять хорошеньких молодых женщин обрабатывали клиентуру: маникюр, педикюр и покраска волос хной. Девчонки громко чирикали по-русски, не стесняясь американок, которые с удивлением прислушивались к незнакомой речи.
- Как ты думаешь, эта корова даст мне чаевые?
- И не надейся, она так редко приходит, что не чувствует себя обязанной...
- Не знаю, что приготовить на обед, у меня уже эти макароны из ушей лезут...
- Клава! Перестань вылизывать ей пятки, она так, прохожая, больше не вернется!
- Еще долларов триста и мы будем искать машину, я дождаться не могу...
- May I help you?
- Я говорю по-русски...
- Я вижу, но мы обязаны спрашивать на английском. А тебе чего?
- Я... Я работу ищу...
- Ты работала в Союзе в парикмахерской?
- Нет...
- Девочки прекратите болтать по-русски, вы мне всю клиентуру распугаете! Нона! Девушка работу ищет!