История эта началась, как водится с телефонного звонка. В один прекрасный, скажем так, день мне позвонил мой большой друг Андрюша Коханец и предложил встретиться вечером, дабы в неформальной обстановке обсудить проблемы внутренней и внешней политики. Это Андрюша так любит выражаться. Витиевато и глубокомысленно. Я был как раз не против встречи, потому быстро согласился ждать знакомый зеленый Мерседес в 18 ноль-ноль, около синагоги (Андрюша сказал: "бiля вашої церкви". Слово "синагога" в его лексиконе отсутствовало). В общем, незадолго до назначенного времени я уже маячил возле здания синагоги. Погода была из тех, которые заставляют самых невыдержанных поэтов и художников забыть о воспевании киевских красот. Все вокруг серое. С неба что-то постоянно сыплется, причем дождь это или снег разобрать не удается. Но я стоял, так сказать, невзирая на непогоду и сверлил взглядом свежеотремонтированную синагогу.И размышлял о бренности всего сущего. В том смысле, что вот раньше в этом здании был кукольный театр. А до кукольного театра тоже синагога. В общем, все в мире непостоянно. Мой философский настрой был разрушен ничем не примечательным мужиком лет пятидесяти, одетым в псевдокожаное пальто. На голове мужчины красовалась шляпа, как говорится из того же материалу. Мужик этот вышел из синагоги и быстрым шагом направился ко мне. Я еще раздумывал, не превратиться ли мне в какой-нибудь неодушевленный предмет, а мужик уже протягивал руку для пожатия.
- Привет, - сказал он. Причем сказал так, словно последние сто лет мы с ним пользуемся одним полотенцем. Первая мысль, которая пришла мне в голову была о том, что надо будет попенять Коханцу за привычку опаздывать. Вторая, более структурная мысль пронзила мозг страшной догадкой - родственник!
Здесь надо сделать небольшое отступление и рассказать о том, что у моей еврейской бабушки было какое-то неподдающееся алгоритмизации количество родственников. Причем все эти родственники были так разбросаны по Киеву, что самый оголтелый антисемит не посмел бы даже подумать о едином сионистском центре, доведись ему проехаться с моей бабушкой по адресам ее сестер, племянников, кузенов, племянниц и прочих свояков. Будучи в возрасте, который не подразумевает пререкания со взрослыми, я зачастую сопровождал бабушку, когда ей вдруг приспичивало проехаться с визитами. И надо было куда-то долго ехать в шестьдесят девятом. Побыв у тамошних родственников с часок, мы отправлялись в обратный путь, чтобы пересесть на семьдесят первый и на нем доехать до элеватора. Потом была Чоколовка, потом Сталинка... Мы перелистывали Киев, страницу за страницей. И главное, заметьте, что все это мне малолетнему доставалось вместо тихой игры в "ножики" во дворе. А то и вместо принципиального футбола с соседним двором. А самое противное, что каждая страница нашего путешествия была наполнена какими-то горластыми тетками (мужское население обычно отсутствовало. По сей день не знаю, где они прятались). Тетки были разные, но все как одна спрашивали меня шестилетнего, когда у меня свадьба, потому как я сильно вырос с предыдущей встречи. И еще везде пытались накормить всякой несъедобностью, типа фаршированной рыбы. И надо было быть вежливым и "хорошо кушать".
Так вот. Из всего этого хоровода родственников я не помнил никого. Потому поздоровавшийся со мой мужчина вполне мог быть из этого лагеря. Удивляло только, как же он меня узнал, ибо на тот момент прошло уже лет двадцать с последних бабушкиных "визитов". Тем не менее, мужик пожал мне руку и сказал:
- Привет! Ты хоть знаешь, что вчера умерла Фаина Борисовна? - сказал он.
Я добавил в лицо немного скорби, а память уже встала на дыбы, расписываясь в собственном бессилии. Дескать, такого имени у нас в закромах не обнаружено. А мужик все продолжал говорить, и, в общем-то, все стало на свои места после того, как он возвестил о том, что усопшая тридцать лет проработала на железной дороге и еще, что ему вчера позвонили с соболезнованиями Ельцин и Клинтон и оба сказали: "Такую, как Фаина, ты, Боря, хрен найдешь".
На этом месте мне наконец-то стало все понятно. И стало совсем не смешно. Просто грустно. С трудом я выдавил из себя несколько соболезнующих звуков и попрощался с незнакомцем, поскольку зеленый Мерседес Коханца уже причалил к бровке неподалеку. Я ввалился в салон, поздоровался с Андреем и тут в голове моей возникла идея. Нет, Идея. Я попросил друга Коханца подождать еще минут десять и выйдя из машины, рванул к массивным дверям синагоги.
Единственное, что я тогда знал об обычаях иудеев, это то, что в синагогу нельзя входить с непокрытой головой. Правда я не знал, сойдет ли за подходящий случаю головной убор моя кепка или может быть надо где-то купить специальную шапочку. Кипа она называется. Войдя в синагогу, я спросил у здоровенного парня в кипе:
- Где у вас тут главный?
Парень пристально посмотрел на меня и махнул рукой, указывая направление. Так я впервые в своей жизни увидел раввина. Раввин был вполне молод, румян и оттого роскошная темно рыжая борода казалась приклеенной.
- По вопросам обрезания приходите в четверг, - сразу отрезал раввин, увидев меня. В несколько слов я разочаровал священника, поведав, что я вовсе не по вопросам обрезания. Да и какие там могут быть вопросы. Я рассказал ему о встрече с несчастным Борей, который лишился жены и теперь настолько одинок, что делится своими печалями с первым встречным...
- А, вы, молодой человек, с Борей общались. Мне знакома его история. Должен Вас разочаровать. Все, что могли, мы для Бори сделали. А одиночество, извините, не в нашей компетенции.
- А в чьей? - снаивничал я.
Раввин хитро взглянул на меня и показал пальцем вверх...
Потом мы с Коханцом пили водку. А еще позже я брел домой пешком по серому-серому городу и думал, что вокруг ходит множество одиноких людей. Просто толпа. Толпа одиноких.
К утру погода изменилась. Ветер унес тучи. И солнце отразилось в лужах прихваченных первыми заморозками.