На сломе веков.
На сломе веков, на розе ветров
Храним мы свечу, не задуваем.
В прозрачных руках, как в лоне цветка
Дрожит язычок
И согревает.
И все, что твое - на сердце легло.
И все, что мое - твое навеки.
Дрожит язычок,
Мерцает свеча,
Струится песок...
Японская вечеринка в Раанане.
У сакуры я не сломаю ветку
И не куплю бутылочку саке.
Мне гейша не подарит статуэтку
И не отдастся тихо в уголке.
Я не найду гравюру Хакусая,
Что Фудзи рисовал в родной глуши,
В шелка свою подругу пеленая
И поедая порцию суши.
Я не рожден составить икебану
И Дао воплотить ночной порой...
Зато смогу поехать в Раанану,
И провести с тобою выходной!
Одиночество.
Растаяли шаги в ночи,
Впитала скатерть сок с мартини.
Но две оплывшие свечи
Еще мерцают на камине.
Осколки давешних речей
Еще скрипят под каблуками.
И взоры пламянных очей
Туманяться в зеркальной раме.
Когда окончен званный пир
И умолкают пересуды,
Нас окружает сонный мир
С горой невымытой посуды.
Мы настороженно молчим,
Прислушиваясь к плачу где-то.
Мы - две неновые свечи,
Что не погаснут до рассвета.
Моей жене.
Фонари. Снегопад.
Зимним вечером ботиночки скрипят.
Две цепочки следов
По тропинке убегают в темный сад.
Двадцать лет мы вдвоем
По дорожке непроторенной идем.
Чтоб не сбиться с пути,
Все расчеты оставляем напотом.
Мы идем налегке.
Согреваю твои пальчики в руке.
Двадцать будущих лет
За деревьями таятся вдалеке.
Света сноп.
Ветер в лоб.
Посреди дорожки намело сугроб...
Театральный романс.
(Б.Ш.О.)
Драматург читает пьесу,
Он от творчества ослаб.
На лице его восторженном -
Лихорадочный румянец.
Режиссеру интересно.
Он рисует голых баб.
И на одной из белых задниц
Он задерживает палец.
Примадонна улыбается,
У нее затух роман.
И на шее поутру
Обнаружена морщина.
А герою не здоровится.
Ему хочется стакан,
Чтобы сгинула кручина
От ушедшей половины.
Если вздохи раздаются
За кулисами порой,
Половицы стонут жалобно
От таинственного действа.
Знай, что в сумраке крадется
Театральный домовой,
Благороднейший отец
Благородного семейства.
Он устал от репетиций,
Ему хочется уют,
Чтоб зеленый абажюр
Освещал родные лица.
Но заложнику традиций
Все покоя не дают -
Абажюр волчком кружится...
Драматург на пол садится.
О, эти странные союзы...
О, эти странные союзы
Чужих людей, чужих сердец!
Обременительные узы
И предсказуемый конец.
Глаза пустые отражают
Сиянье белых облаков,
Чужие люди заселяют
Микрорайоны городов.
У стенки, в сумрак погруженной,
Скрипит унылая кровать.
Словно в палате прокаженных
Любовь ложится умирать.
В домах их скучно и покойно...
Поцелуй в пустыне.
Много верст пройдя без влаги,
Зноем иссушая очи,
Путник в выжженом овраге
Увидал живой источник.
Как слеза, чиста и ясна,
Та струя между буграми.
И хватал ее несчастный
Воспаленными губами.
Пил он и не мог напиться
Чудодейственного блага.
Все, казалось, испарится,
Опьяняющая влага.
Как слеза, чиста и ясна,
Та струя между буграми.
И хватал ее несчастный
Воспаленными губами.
Вот и я от губ любимой
Не могу освободиться.
Нитью связанный незримой,
Пью и не могу напиться.