Иванов С. : другие произведения.

Дневники мозга Брейна 1-2 Главы

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    ...что тебе несет следующая минута?..

*Дневники мозга Брейна*

психологический триллер

Автор: Иванов С.С.

  
  

- Суицид не освобождает разум от ответственности, он лишь приносит страдание другим, гибелью тела. Так не решают свои проблемы!

   Посвящается памяти Носова Артема, и всем погибшим в не равном бою, с самим собой.
  
  

ПРЕДИСЛОВИЕ

  
   Семь кровоточащих ран, как семь дней каждой недели, поливают болезненный мозг, каплями-часами, каплями-минутами, каплями-словами. Не проходит и части жизни, чтобы эти капли не приблизили нас к смерти.
   Началом этой истории будет ее финал, так сказать - суть всего произведения. Чтобы ты, мой дорогой читатель, мог подготовиться к пониманию данной книги. Чтобы ты мог понять, что именно хотелось рассказать в этой путанице и пересеченных мыслей, и реальности, созданной больной фантазией автора. И так, пора к началу - "Эпилог"!
  

Автор

  
  
  

ГЛАВА 1

ЭПИЛОГ

   Мир, дающий нам самое лучшее, съедает нас изнутри. Сверху вниз. Начиная от коры головного мозга и заканчивая подошвой ступни. Безмятежно, он врывается в наше подсознание, пускает свои корни по всему телу, укрепляется и остаётся в нас. Мы же в свою очередь, под действием этого мира, совершаем много нелепых и в том числе странных поступков. Отдаёмся ему, как отдаются в объятия любимого человека молоденькие девушки. Он играет нами, пользуется нашим бессилием, а затем убивает, как ненужных существ отработавших своё предназначение.
   Счастье, любовь. На первый взгляд похожие, но на самом деле совсем разные вещи. "Я счастлив,- потому что я люблю!" Разве - это не знакомая фраза. Но разве нельзя быть несчастным от любви? Можно! И чаще всего это именно так.
   Внушением счастья, вот чем захватывает нас этот мир.
  

ПРЕДАННОСТЬ

  
   Искаженность сознания дает импульсы памяти: О да, это лучшие моменты моей жизни. Я этого никогда не забуду, я этого никогда не забуду. Это просто чудо, от которого я не смогу отказаться. Память о тех днях даёт мне надежду на будущее! На будущее? На будущее, которого у тебя нет!? Ха. Да, человек; ты глуп. Ты ещё глупее, чем я думал. И как меня, меня прототип идеального разума, занесло в этот склад идиотских идей и глупых выдумок? Он это мне, мне правителю этого никчёмного тела, о своих планах на будущее. Да нет у тебя будущего, нет! Есть задание: родится, и умереть. Одно так называемое задание "а", ты сделал. А "б", "б" это смерть и она тебе дона лишь один раз! Поэтому её надо тянуть, смаковать ею, как вкусным напитком или приятным жизненным случаем. Её не надо торопить, она сама придёт к тебе в назначенный момент.
   Не бойся, она тебя не бросит, как это сделала та, сомнительная особа в черном плаще и белой, кружевной блузе с отогнутым воротником. Ну! Ну, ты же помнишь ее, да, я знаю что помнишь! Но дело не в ней, она тебя предала, а смерть, смерть она не придаст. Ты ей нужен, она преданная тварь! Не торопись к ней, а жди.
   -Ужас! - вскрикнул, смахнув со лба холодный пот, мужчина. Второй рукой он отбросил в сторону мокрое покрывало.
   - Ты чего так орёшь? - развернувшись от стенки, спросони, спросила женщина. Ее растрепанные волосы смешно торчали в стороны, а тушь была размазана вокруг глаз и напоминала синяки.
   Черным силуэтом он сидел посреди кровати, в комнате казавшейся серо-голубой от утреннего света, и лишь несколько желтых лучиков медленно ползли по полу, как будто дикие кошки, охотившиеся за своей добычей.
   -Что? - повернувшись чуть вправо, спросил он.
   -Что ты так кричишь? - недовольно повторила она. - На девятом наверно проснулись.
   Он поднял глаза вверх и мысленно прикинул:
   "Да, два этажа. Видимо громко крикнул".
   -Что подскочил, ты знаешь время сколько?
   -Где сигареты? - потянулся он к пачке лежавшей на тумбочке и, заметив будильник, стоящий ближе к стене, пробормотал. - Пятый час. Еще!
   Развернувшись, он свесил ноги с кровати, и закурил. Щелчок зажигалки на мгновение осветил комнату и снова ее окутал полумрак. Тоненькая струйка дыма поднялась вверх, к потолку, наполняя помещение привычным запахом табака. Уткнувшись взглядом в полку, висевшую на стене напротив, он пытался разглядеть в темноте надписи на флаконах с туалетной водой и духами, тюбиках со всевозможными кремами, которые знал и так уже давно. Взгляд его двигался слева на право:
   "Карго Ноир" - Виа пари групп. Франция.
   "Франк Оливе" - Парфюмерная вода для женщин. Франция.
   "Гучи Раш" - Парфюмерное масло. Коллекция Дольче. Франция.
   "Грин Мама" - Крем бальзам для тела. Россия.
   "Эвелин" - Крем для лица. Польша.
   "Миа" - Гель для кожи склонной к появлению прыщей. Россия.
   "Назипам" - Успокоительное. СССР.
   Сигарета медленно тлела у него между пальцев, и пепел падал на пол, разлетаясь от соприкосновения в стороны.
   - Ну что ты сидишь как привидение? - спросила женщина, но он ее не слышал. Он был далеко от этого места, где-то там - в своих мыслях.
   Обугленный фильтр вернул его в реальность, обжог пальцы.
   - Ай! - Вскрикнул он и уронил окурок на пол.
   - Ложись и спи, - проворчала женщина, и отвернулась к стенке, вернув своему телу привычное положение.
   - Спать, да надо спать, - закрывая глаза, произнес он.
  
   Брейн, ты меня слышишь? Ты меня чувствуешь? Ты меня знаешь? Знаешь! Я это твои мысли, я разум, я правлю тобой. Скажу Брейн руки, и они движутся, скажу Брейн ноги, и движутся ноги. Ты человек, мой раб, а я твой хозяин. Видь без меня, ты не сможешь сделать ничего, абсолютно ничего! Я жизнь, смысл, память, разум, мозг, мысль, а ты туша. Тело. Безжизненное и молчащее. Неподвижная, холодная масса мяса, костей, требухи и дерьма. Лишь отходы твоего существования могут сравниться с тобой. Я правлю, я создаю порядки и условия. Не веришь мне? Нет? Ну вот, смотри! Брейн, проснись. Проснись!
   Он открыл глаза и, глядя в потолок, подумал:
   "Выспался? Или нет?"
   - Наконец-то! Я тебя бужу, бужу, а ты не встаешь, - сказала женщина, когда он повернулся к ней. - Я кофе тебе заварила, иди, умывайся и завтракай.
   - А ты что?
   - А я полетела на работу, - накинув черный плащ, по верх белой блузки, ответила она.
   Он повернулся обратно и снова закрыл глаза. В дали коридора послышался скрип закрывающейся двери. С обратной стороны был вставлен ключ, и повернут два раза. Затем раздались два звонка в дверь, как напоминание о том, что пора вставать. Нехотя он откинул покрывало, сел на край кровати, закурил сигарету, нырнул в свои домашние тапочки, медленно встал и побрел в ванную комнату, по пути оставляя полоску дыма.
   Часы уже показывали начало девятого, когда он вышел из ванной, и по узкому коридору направился на кухню, где его ждали: горячий кофе и бутерброды с сыром, и колбасой. На кухне он закурил еще одну сигарету и налил себе чашку горячего, бодрящего напитка. Крепкий аромат привел его в чувство после бесконечной ночи, и дал сил в это утро.
   Пятница выдалась, к несчастью, пасмурным днем. Первым своего рода на этой недели. Серое небо, тяжелые от влаги облака массивным грузом нависли над городом. Изредка покрапывал мелкий дождь, и, падая бисером на листву, собирался в увесистые капли, которыми орошалась земля под деревьями. Небольшое болотце, напротив кухонного окна, казалось в это утро страшным озером, таящим в себе какую-то опасность. "Озеро Лох - нес"! - подумал он, глядя на его поверхность, спокойную, и в тоже время настораживающую.
   Постепенно кофе в чашке кончился. Он сунул окурок в пепельницу и направился в спальню, чтобы одеться и привести свои волосы в порядок. Рабочий день у него начинался с одиннадцати часов, и поэтому он сильно не торопился. Время было без пятнадцати девять, он надел брюки, сел на кровать и закурил еще одну сигарету.
   - Сигаретой больше, сигаретой меньше. Хуже не станет! - произнес он, застегивая ворот рубашки.
   Стрелки медленно доползли по циферблату, показывая девять, когда он уже стоял у двери. Обувшись, вышел на лестничную клетку и, повернувшись, достал из кармана связку ключей. Сунул один, большой желтый, в замочную скважину и по инерции повернул два раза. Дернув ручку, проверив, что запер, медленно пошел к раздвижным воротам лифта. Тот не работал, в общем, он не удивился, видь это было не редко именно так.
   - Придется снова пешком, - вслух произнес он, и затопал по ступенькам.
   "Шестой этаж" - гласили надписи на стенах.
   Пятый.
   Четвертый.
   Не цензурная брань вместо номера и слово "этаж".
   Второй.
   Спустившись на площадку первого этажа, он наткнулся на человека в белой шляпе, с голубой лентой окантовки, который только что нажал на кнопку, рядом с дверями лифта.
   - Лифт не работает!
   - Разве? - переспросил тот, и створки распахнулись. - А мне кажется все работает.
   Он ошеломлённо смотрел, как створки закрылись, и зашумел мотор, оповещая о том, что кабина направилась на выбранный клиентом этаж.
   - Странная шутка.- Развернувшись к двери с надписью "выход" произнёс он. "Может кнопка не работает?" - такая мысль промелькнула в голове.
   Выйдя на улицу, он полной грудью вдохнул влажный, и в тоже время свежий, от дождя воздух. Множество луж на асфальте начали испаряться от тепла солнца, которое вот-вот только вылезло из-за туч. Он улыбнулся и, сойдя с крыльца на узенький тротуар, направился к остановке. Путь лежал через небольшую аллею, идущую возле этого и нескольких других домов. Ветви дикой яблони свисали сверху над головами прохожих прямо на дорогу, а их стволы были спрятаны за кустами акации. Солнечные лучи ели пробивались через плотную шапку листвы прямо над дорожкой. Иногда, с этого потолка, падали капли недавнего дождя, или собираясь вместе, струйкой текли на головы прохожих. Те, с криком и удивлением на лицах, отскакивали в стороны, смотрели вверх, и, отряхиваясь, начинали бранить непогоду.
   Не спеша, он добрался до остановки, закурил сигарету и взглянул на часы. Время уже было двадцать минут десятого. Сделав несколько затяжек, он обернулся и увидел, как к нему на встречу идет женщина в платке и длинной цветастой юбке.
   - Сынок, постой, хочешь, судьбу расскажу?
  

ЦЫГАНКА

   - Я свою судьбу сам знаю! - со злостью в голосе ответил он.
   - Сынок, послушай умную женщину, я не совру. Все, что увижу
   расскажу. Дай ручку! - продолжала цыганка.
   Он нехотя протянул ей левую руку, та ухватила двумя руками и тщательно стала разглядывать.
   - Сны тебе странные сняться, сынок, недобрые, - читала она по руке. - Несчастье тебя скоро ожидает, опасайся.
   - Что за несчастье?
   - Не вижу что! Все в темноте, в тумане. О - о!
   - Что там? - с интересом и в тоже время с сарказмом спросил он, и выбросил в сторону окурок.
   - Опасайся человека с белой головой, он твоя беда! - сказала она.
   К остановке подъехал автобус.
   Он достал из кармана сотню и сунул ее старухе, а сам побежал к дверям.
   - Сынок, знай, их нет! - крикнула та в след. - Помни это.
  
   Посмотри вверх, посмотри вниз, посмотри вперед. Что ты видишь? Двери! Ты всегда видишь перед собой только двери. Никогда не ходи за эти двери, за ними только ненависть и смерть. Зачем тебе ее ненавидеть? А смерть тебе вовсе ни к чему, ты так молод, зачем тебе умирать!
   Цикличность - это повторение одних и тех же ошибок. Нет! Нет даже не ошибок, а обид. Тебя обидели, извинились, обидели вновь, и обидели также, извинились вновь. И это повторяется постоянно. Видимо она просто не может понять, что этими поступками она все время толкает, и толкает тебя в лапы смерти! Смерти, которой ты не хочешь, к которой ты еще не готов. Но может она поймет это позже, позже, когда будет уже слишком поздно, чтобы вернуть тебя к жизни. Может тогда? Стой Брейн! Стой Брейн, приди в себя, ты можешь здраво смыслить! Не убивай нас!
  
   Автобус остановился на перекрестке улицы Петра Осминина и проспекта Свободный. Наверное, это были две самые красивые улицы в городе. По одной шли дорогие фишинебельные магазины, элитные бутики и огромные ювелирные лавки. Вторая была улица всевозможных ресторанчиков, кафе, пабов. Днем они были зеленые, как две огромные аллеи, а ночью их освещали тусклые уличные фонари, и неоновый свет вывесок и витрин.
   Он не спеша, вышел из транспорта, осмотрелся по сторонам и закурил. Дым, струйкой поднимаясь вверх, попал ему в глаз, и тот заслезился. Он смахнул капли со щеки, протер глаз ладонью, и не спеша, побрел по улице Осминина к офисным зданиям, в одном из которых работал он сам.
   - Погодка сегодня подвела! - медленно и отрывисто, хрипловатым голосом, произнес кто-то за спиной.
   - Что вы сказали? - поворачиваясь к стоящему сзади человеку, переспросил он.
   - Говорю, что погода сегодня не то чтобы хорошая!
   - А! Да, так себе, - ответил он, повернулся и пошел дальше.
   - Меня зовут Авраам Альбертович, я художник-декоратор, - догнав, протянул руку человек, с редкой бородой, в круглых очках и кепочке стиля "Гуд бай, Ленин". На вид ему лет шестьдесят, лицо значительно покрылось морщинами, волосы поседели, да и сам он опирался левой рукой на трость. Может, какая травма заставила взять опору, но вероятней всего это старость.
   -Что вы от меня хотите? - остановившись, спросил он.
   Бабах!!! Где-то неподалеку раздался приглушенный взрыв. В небе сверкнула молния.
   - Что это? - спросил он.
   - Наверное, гром! Извините, молодой человек, за мою назойливость. Да, я не должен был расспрашивать вас не о чем! Наверное, это мои года берут свое, - он потянулся во внутренний карман пиджака. - Вот, возьмите этот конверт. Внутри все есть, не бойтесь других, я ваш друг! - старик подмигнул, и свернул за угол одного из домов.
   - Странно!? - он говорил его взглядом, и оборвал угол конверта.
   Внутри находились два листка бумаги: на одном была надпись: "Три часа дня, кафе-бар "Будапешт". Не опаздывай!", второй был на много интересней. Буквы и слога вырезанные из газет и журналов, образовывая слова, угрозой кинулись в его глаза.
   - Никому ничего не говори! - вслух читал он. - Приходи один. Если тебя не будет, мы все равно тебя найдем. Ведь мы все знаем!
   Он прочел записку еще раз, и от каждого слова его сердце начинало биться еще сильнее. Дочитав до конца, он смял листок и выбросил его в урну у входа в здание. Дернув ручку входной двери он влетел во внутрь и пулей поднялся по лестнице на второй этаж, где располагался его кабинет и еще куча других, абсолютно одинаковых дверей. В голове вертелись слова, прочтенные в записки. Он шел по коридору, покачиваясь из стороны в сторону, глядел на повторяющиеся, идентичные двери. Их отличали лишь номера, как будто номера копий. Может за каждой из них сидит такой же человек, в таком же пиджаке, таких же туфлях, с такими же мыслями. Голова начинала кружиться, ноги слабели, и он рухнул посередине коридора, так и не успев дойти до своего рабочего места.
  

СТРАХ

   Непонятное чувство - толи боль, толи радость, или горе, а может это ненависть? Ты боишься меня? Чувствуешь, как твои пальцы немеют, как по твоей кожи бегут мурашки. Озноб! В твоих глазах паника, в твоих мыслях Я. Я твой хозяин. Брейн, Брейн не бойся, я тебя утешу, я дам тебе счастье! Если ты хочешь этого, скажи "да"!
   - Да! - воскликнул он, и подскачил на больничной койке.
   - Успокойтесь, тише, тише! - подбежала санитарка.
   - Где я?
   - Вы в надежном месте. Это больница!
   - Сколько времени?
   - Начало третьего. - Она взглянула на наручные часы.
   - Боже мой! - ответил он и взглянул на стоящего рядом человека.
   Тот улыбнулся в ответ, развел руками и поправил белую шляпу.
   - Мы с вами знакомы? - опускаясь на подушку, спросил он.
   Санитарка взглянула на него, уже лежащего, ошалевшими глазами и отходя к двери сказала: "Я лучше позову доктора!"
   - Видишь, за тобой уже врачей зовут. Эх, Брейн, Брейн ты же сходишь с ума. Разве ты сам этого не замечаешь. - произнес человек в белой шляпе.
   - Вы кто?
   - Я хозяин, я страх который загнал тебя в эту палату, уложил на эту кровать, отнял у тебя право на движение, я - это сама смерть.
   - Что ты несешь? - с испугом крикнул Брейн.
   - Что я несу!? Ха. Я приношу горе, беду, - он загибал пальцы. - Разочарование, и наконец смерть. Посмотри на себя, теперь ты калека! Без ног тебе придется трудно.
   Он приподнялся на кровати, откинул простынь и увидел две, по колено отрезанные конечности, перевязанные бинтом. Медленно, он протянул руку вперед, ощупал и закричал.
   - Ну что ты, тиши, тиши! Зачем тебе привлекать посторонних, я могу все решить, ляг.
   - Как это случилось?
   - Лифт! Ты собирался на работу, зашел в лифт и на пятом этаже он оборвался.
   - Я этого ничего не помню. - Провел рукой по лбу он.
   - И меня, как ты сам видишь, это ни чуть не удивляет! Потеря сознания, легкая амнезия, шок - вызванный переломам. Ты все это пережил. Ха, тебе везет как утопленнику Брейн.
   - Почему ты называешь меня Брейном?
   - Я знаю, что ты есть Брейн, но если хочешь, я буду звать именем тела, Алексей Николаевич Садченко! - с сарказмом произнес тот, и чуть отошел в сторону, так что свет от лампы, находившейся до этого у него за спиной, стал падать в лицо Алексею (Брейну).
   - Какое тело, о чем вы говорите, это мое имя, - прикрывая лицо ладонью, ответил он.
   - Я пришел не за тем, чтобы давать ответы на все твои вопросы, которые, между прочим, ты должен будешь найти сам. Через час и тридцать минут ты умрешь! А теперь я спрошу у тебя снова...
   Дверь распахнулась и в палату вбежала санитарка, вслед за которой медленно вошел врач.
   - Итак, мой дорогой пациент, говорят, вы бредите? - поправив очки, с улыбкой спросил он.
   - Нет, доктор, вы что, я разговариваю со своим приятелем, - он поднял руку и тяжело повел ей в сторону лампы.
   - А, с приятелем, ну тогда ясно. Вы отдохните, а мы, с вашим приятелем выйдем в коридор и поговорим. Хорошо?
   - Да, доктор, поговорите! Он сказал мне, что я умираю. Это правда? - в его голосе прозвучали ноты разочарования.
   - О, нет, мой дорогой, нет! Вам чертовски повезло, отдыхайте, ответил он и вышел.
   - Ты хочешь показаться перед ними сумасшедшим? - он чуть поправил идеально белую шляпу, - Только ты можешь со мной разговаривать, только ты можешь меня видеть, и ты должен мне ответить! Ты хочешь встать на ноги и жить дальше полноценной жизнью, такой, какой ты жил до этого случая? Хочешь, или нет?
   - Да, да! Я хочу встать на ноги, хочу! Я хочу жить! - начал кричать Алексей, и слезы ручьем потекли из его глаз.
   - Возьми мою руку, - сказал человек в шляпе.
   Алексей медленно оторвал прибитую болью к кровати руку и протянул ее вперед. Тот резко ухватился за нее, как будто боялся, что он передумает, и Алексей почувствовал, как по всему телу разливается волшебная энергия. Неизвестным эликсиром она согревала и будоражила его изнутри.
  
   Ну же, Брейн, открой глаза. Ты меня слышишь, это я Брейн, открой глаза, посмотри на свет, вдохни воздух. Ты чувствуешь меня, я знаю, чувствуешь. Ведь я - это ты, а я себя чувствую прекрасно. Послушай, Брейн, я тебе не враг, но и не друг, в принципе, тоже, но ты должен меня понять, Брейн, я твой хозяин, но ты мне не раб, нет. Ты, скорее всего, мне как сын, да, Брейн, ты мне сын. Ну же, открой глаза, проснись! Так- так, что делать? А, вот! Брейн, ты очень-очень сильно хочешь курить, встань!
   Он открыл глаза и посмотрел на потолок. "Курить, разве я хочу курить?" - про себя рассуждал он. Рисунки на потолке начали оживать под действием тени и света, падающего из окна. На грудь ему упала рука. Он обернулся к стене и увидел лежащую рядом женщину.
   - Не спится? - спросила она. Тушь была размазана вокруг глаз, и это показалось ему очень знакомым.
   - Сейчас лягу, - ответил он и закурил.
   Его взгляду попались флакончики и тюбики на полке.
   Комната медленно наполнялась запахом табака, его дым растекся струйками к потолку и, словно, собирался капать на пол. Он взглянул сначала на потолок, затем на женщину и остановился на стуле, на котором висела белая блузка.
   - Кошмарный сон, - вместе с дымом выдохнул он.
   Раздался негромкий щелчок, когда большая стрелка часов дошла до двенадцати. Он взглянул на часы - время было пять.
   - Лешечка, ложись спать, мне на работу рано. Или ты до утра собрался сидеть на кровати, - сонным голосом сказала женщина.
   - Сейчас, милая, лягу, ты спи, спи! - прошептал Алексей.
   Докурив сигарету, он сунул окурок в пепельницу, лег и развернулся к стенке, обняв женщину.
  
   Утро было пасмурным. Тяжелые облака висели над городом, налитые влагой, и иногда дарили ее людям мелким, кратковременным дождем. Его разбудил бодрящий аромат, идущий из кухни. Открыв глаза, Алексей сразу почувствовал прилив сил, и как никогда за последние несколько месяцев сразу же встал с кровати. Немного потоптавшись в спальне, он по узкому коридору направился в ванную. Открыв дверь, он увидел, что женщина уже вышла из душа и вытиралась мягким махровым полотенцем. Ее мокрые черные волосы аккуратно лежали на влажных плечах.
   - О, Леша, ты уже проснулся, - с улыбкой сказала она.
   Он улыбнулся ей в ответ, развернулся и вышел из ванной. Проходя по коридору на кухню, он потянулся и пригладил взъерошенные волосы. Поудобнее устроившись за столом, он закурил сигарету и пригубил из чашки кофе, которое слегка обожгло ему губы, а глоток согрел грудь изнутри.
   - Что с тобой? - раздался голос у него за спиной.
   - Не знаю! Наверное, погода влияет, - ответив, он подошел к окну.
   Ветер за окном гнул деревья, метал их макушки то в одну, то в другую сторону. Мелкий дождь бисером пробивал поверхность и без того неспокойного сегодня болотца.
   - Ты странно себя ведешь. Я боюсь, может ты заболел?
   - Да, вроде бы, нет, - сделав еще глоток, ответил он, - Просто на душе что-то тяжело.
   - Перестань! - махнула она рукой, - Ты сегодня на работу идешь или...
   - Конечно, меня еще не перевели.
   - Ну ладно, а я уже побежала.
   - Подожди, - поднялся он со стула, - Я за тобой дверь закрою.
   Он приобнял ее за плечо, и они вышли в прихожую. Обувшись и надушившись, она поцеловала его на прощание и вышла за дверь.
   - Пока! - махнула она.
   Закрыв дверь на два оборота, он вернулся на кухню и снова поднял со стола чашку с недопитым кофе. Глоток, другой, и чашка опустела.
   - Теперь покурить и идти, - взглянув на часы, произнес он.
  

ЖЕНЩИНА

   Лифт звякнул и приветственно раскрыл перед ней свои двери, как будто просил покинуть помещение. Она взглянула вниз, вроде соглашаясь с просьбой, слегка прислонилась перед аппаратом и вышла на площадку первого этажа.
   - Извините, девушка вы время не подскажете?
   За углом стоял человек в белой шляпе. Она сразу его не заметила, поэтому и вздрогнула, когда он её спросил.
   -Я вижу, вы испугались.- с улыбкой сказал он. - Прошу простить меня!
   - Незачем, и я ничуть не испугалась. Вы время спрашивали.- она подняла левую руку и чуть задрала рукав. - Так, без пятнадцати девять сейчас.
   -Огромное спасибо, и ещё раз извините! - приподняв шляпу, склонился он.
   - Не за что! - уже выходя из дверей дома, ответила она. Пока она шла по аллеи до остановки, то успела обернуться, раз пять или шесть. Сама не зная почему. Ей хотелось вернуться домой, на душе было неспокойно, но, взглянув на часы, она отогнала эту мысль. Время было уже девять. На остановке было много народу, и поэтому она не сразу заметила женщину, которая пристроилась сзади.
   - Девушка постой, дорогая стой! - дёргала та её за плащ.
   - Что вам нужно? Отпустите. - махнула она рукой. - Что вы меня тянете?
   - Девушка дорогая, извини дочка. Хочешь, судьбу расскажу.
   Да что вы ко мне прицепились.
   - Горе вижу над тобой беду. - цыганка провела рукой у неё перед лицом.
   - Типун тебе на язык, что ты мелешь.
   - Зря ты так, тебе его беречь надо они его ищут. Ищут и найдут. Спаси его, и себя спасёшь и нас всех.- кричала ей в след цыганка, когда та ринулась к подошедшему автобусу. Когда двери закрылись и он, шурша резиной по мокрому асфальту, двинулся с места, она выдохнула.- Ой, горе. Беда, беда!
  
   "- Остановка " Дом физкультурника"" - донеслось из громкоговорителя.
   Она встала с места и подошла к выходу. Двери открылись, и холодный ветер обдал ей лицо и качнул безупречные пряди волос. Когда она вышла, из автобуса ей на секунду показалось, что она что- то забыла. Но, похлопав себя по карманам, и медленно переводя взгляд на закрывающееся двери, решила, что это уже неважно. На улице капал мелкий дождь. Она подняла вверх правую руку, и как будто выстрелом из ружья, над головой огромным куполом раскрылся зонт- трость. От остановки идти было недолго. Прямо, по улице Багратиона, и на перекрёстке налево. Но улица Маршала Жукова. Параллельную с улицей Петра Осминина и аллеей Приозёрной. Впрочем, на последнюю ей и было нужно, просто она решила зайти в один из ювелирных магазинов на Петра Осминина, а там пять минут и на работе.
   Девушка, покажите мне вот это кольцо. - Ткнула она пальцем в витрину. - С александритом и двумя изумрудами.
   - Секундочку. - ответила та. Она была занята мужчиной невысокого роста, седого. Этакая смесь кота Базилио и Владимира Ленина.
   Он несколько раз взглянул на неё, как будто они уже где-то встречались. Он пытался вспомнить её, но видимо старость уже не позволяла. Когда она его заметила, он улыбнулся, и смущённо отвернул голову.
   - Спасибо душка, - с ярко выраженным еврейским акцентом сказал старик, и поднял со столика белоснежный конверт.
   - Спасибо Вам, господин Отто, - любезно ответила продавец. - Вы, что - то хотели? - обратилась она к женщине стоявшей у витрины, и взглядом провожающей старика.
   - О - да, мне колечко покажите, - встрепенулась она.
   - Вот это, с изумрудами? - спросила девушка и перевела взгляд на входную дверь. Над ней только что звякнули колокольчики.
   - Да! И с александритом. Вот тот, что ближе к вам, - Подтвердила та и взглянула ей в лицо. В глазах девушке за прилавком, застыл страх и ужас, а нижняя челюсть медленно опускалась. Скорее всего, интерес заставил обернуться. Она повернула голову и тихим, протяжным голосом выдавила. - О боже!
   Через несколько секунд она уже лежала на грязном полу магазина. Висок почувствовал прикосновение чего - то холодного и твердого. Боковым зрением она увидела приставленный к ее голове пистолет. По спине пробежали мурашки, стая бешеных, подкожных червячков. Рука державшая столь грозное оружие была облачена в серую перчатку, из нежной, телячьей кожи, с вырезами под костяшки пальцев. Раздался выстрел, и девушка - продавец за столиком упала, забрызгав своей кровью и кусочками мозгов витрину с дорогими украшениями. Из двери за углом, с надписью "служебный вход", выбежал молодой охранник с автоматом на перевес. Она чуть шевельнула головой, так, чтобы видеть. Второй из нападавших выпустил очередь из своего оружия, явно не отечественного производства. Прямо на ходу мальчика с автоматом подкосило, и он упал мертвой тушей, так и не успев сделать ни одного выстрела. Как потом выяснили эксперты: из семнадцати пуль, тринадцать попали в тело.
   От ужаса она зажмурила глаза, и почувствовала, как капли крови брызнули в лицо. Нападавшие общались только жестами. Оперативно они собрали украшения и вырученные с продажи деньги в черную спортивную сумку. Из служебного помещения вывели еще одного человека, в строгом коричневом костюме, с папкой в руке. Наверное, директор этой лавки. Или менеджер.
   - Деньги есть? В сейфе. - гаркнул один из нападавших. С испугу директор втянул шею, и судорожно затряс головой:
   - Не - ет.
   Тогда он толкнул директора на середину зала, выхватил из-за ремня пистолет, и выстрелил ему в спину, испортив вельветовую ткань дорогова пиджака.
   - Уходим! - крикнул один из них, стоящий у двери.
   Вся группа двинулась к выходу.
   "Неужели забыли, неужели..." - зажмурив глаза, думала она.
   Последний, как будто прочитал ее мысли, достал из кармана гранату, и кинув в зал, захлопнул дверь. Раздался взрыв, от которого вылетели все витринные стекла. Осколки попали в машины на стоянке, и осыпали проходящих мимо людей. Те упали на мокрый от дождя асфальт, прямо в лужи, и поползли прочь. Такой грохот, гул. И тишина. Лишь слышны сигнальные устройства автомобилей, включились от взрыва, и пиликают. И где-то там, там под развалинами бывшего ювелирного магазина, среди пыли и кирпичей раздался сигнал мобильного телефона. Напоминание его владельцу, что время уже десять часов.
  
   Голуби, на площади аллеи Приозерной, взлетели вверх, от хлопка. От взмахов крыльев, поток воздуха метнул в стороны пыль, зерна и крошки хлеба. Дед, сидевший на лавке, опустил газету, и взглядом проводил улетающую стаю. Голуби поднялись над площадью, сделали несколько кругов, и расселись на крышах ближайших домов. Внизу, под аркой одного из них, с вывеской "Будапешт", стоял хорошо одетый мужчина и курил. На нем был костюм светло кофейного цвета, который отлично сочетался с голубой рубашкой, и золотым галстуком; на ногах бежевые туфли, хорошо отлакированные, и очень чистые; на руках были перчатки такого же цвета, с золотистыми кнопками у запястьев. Он посмотрел вверх, как будто услышал как голуби сели на крыше, и улыбнулся. Его улыбка была адресована отнюдь ни утреннему солнцу, и не воркутанию птах над головой. Она была полна ненависти и злобы. Он сделал затяжку, выбросил окурок в сторону, тот упал рядом с урной, и зашел в зал кафе.
   Усевшись за столиком, он подозвал официантку, до этого времени прохлаждавшуюся под кондиционером у барной стойке:
   - Бокал коньяка и чашку кофе. Черный.
   - Минутку, - ответила та и поскакала к бару.
   В кафе было жарко, и сильно накурено, не смотря на то, что до обеда посетителей в этом заведении практически никогда не было. Редкий человек отправится в десять утра, чтобы начать свой день со стаканчика хорошего шотландского виски, или рюмочки дорогова ликерного напитка. Но все же несколько человек нашлось. Не считая двоих, в дальнем углу, они пили кофе с воздушной сливочной пенкой. Один сидел около стойке на высоком табурете, и потихоньку цедил скотч, в низком стакане с кубиками льда внутри. Похоже, что он выпил уже значительную дозу, это было видно по выражению его пьяных глаз. А возможен и такой вариант, что он продолжал свое вечернее гуляние. Или, что в его жизни не все так гладко, как это кажется по его дорогостоящей одежде, и по ровным, ухоженным ногтям. Другой, недавно вошедший, заказал двести грамм русской водке, и салат. И теперь сидел, закурив сигарету, и терпеливо ждал, когда нерасторопная официантка принесет его заказ.
   Минутка оказалась в десять раз дольше, чем обещала девушка.
   - Вы немного дольше, чем обещали, - прошептал он, и подал ей купюру. - Сдачи не надо. Я жду человека, и поэтому попрошу, чтоб ко мне никто не подсаживался.
   Да и врятли кто-нибудь бы сел, ведь практически все места были свободны.
   - О, конечно, я лично об этом позабочусь, - отрабатывая нехилые чаевые, официантка нервно начала суетиться над клиентом.
   Отпив немного из чашки, он долил туда коньяк, и понюхал. Терпкий аромат черного кофе отлично сочетался с приятным запахом "Хеннеси". Один не угнетал другого, а наоборот, добавлял собой общею палитру запахов.
   Отлично!
   Несколько глотков, и по спине пробежали мурашки. Тело начало расслабляться и вот.... В дверях появился мужчина небольшого роста.
   - И вот он, - шепотом, но вслух произнес он, ставя чашку на столик.
   "Отто, Авраам Альбертович. Шестьдесят восемь лет от рождества Христова. Работал на трех развед-управлениях: Ген Штаб СССР, в пятьдесят пятом вербован ЦРУ, в девяносто первом объединенной бригадой сепаратистов Аллаха (ОБСА), - прокручивал он у себя в голове, пока сам Отто искал его среди пустых столиков. - Национальность еврей, гражданство Германии. Чтобы с этим немцем в конце тридцатых сделали?"
   - Я вас еле нашел, - пробормотал старик, и сел напротив.
   - А вы меня действительно искали? - вдруг спросил он.
   - Да, а вы меня разве не видели? - старик чуть привстал, и наклонился к собеседнику.
   - Видел.
   - Ну вот.
   - Ближе к делу! - он нахмурил брови.
   - Все готово, - старик успокоился, сел и снял кепку. Положил ее на стол справа от себя.
   - Конверт передали?
   - Да! Он сначала сомневался.
   - Вы сказали, что мы союзники, и у нас одни с ним цели? - он отставил, пустую чашку в сторону, и принялся за коньяк.
   - Конечно, - старик повернулся к барной стойке, и позвал официантку, которая с удовольствием готова была принять заказы от столика, за которым сидели люди, дающие щедрые чаевые. - Мне кажется, он не поверил.
   - Почему? - он сделал глоток из бокала.
   - Господин Осаев... - подошла девушка, и старик прервался.
   - Что вы хотели? - спросила она, и достала из кармана передника, расшитого золотистыми нитями, блокнот и карандаш.
   - Извините, - обратился старик к Осаеву. - Я сделаю заказ. Ликер с крем-содой, темный шоколад, и сигарету "Morli U.S.A.".
   Рядом, на столике, лежало пачка такой же марки, принадлежавшая Осаеву.
   - Хорошо. Минутку, - ответила та, и посмотрела на Осаева. Он улыбнулся, и тут же перевел взгляд на сидевшего напротив старика:
   - Ваша задача заключалась в том, чтобы убедить его в нашей правде. Это не совсем много, это практически ничего. В тот момент, как мы выполняем свои, намного ответственнее, задачи, вы в свою очередь портите все дело. Вы не выполнили положенную на вас миссию. Почему он вам не поверил?
   - Господин Осаев, я не знаю, почему он не поверил, - продолжил старик в свое оправдание. - Может, его кто-то предупредил, может он просто боится. Я не знаю! - он смотрел, не отрывая глаз с огня, когда Осаев подкуривал сигарету. - Но конверт он взял! Что делать, будем работать с ним дальше.
   - Работайте! Мне нужны значительные результаты, а ни ваши ошибки и прощеты. Вы видь знаете, что я итак очень сильно рискую. Что я, не могу войти лично в прямой контакт с данным объектом нашего внимания, и, так сказать, со спасительным маяком, нашей операции. Я уверен, что вы тоже не хотите быть погореть, и поэтому попытаетесь справится. Хотя.... У меня возникла другая идея на ваш счет, - после этого глотка бокал опустел. Он шумно поставил его на столик, и выдохнул. - А, женщина как?
  
   Где-то далеко - далеко, за кавказскими горами, в одном из аулов, у молодой семьи родилась маленькая девочка, по имени Зура. Счастье наполнило семейный быт, но денег у них не хватало. Отец гонял скот летом, продавал туши овец, и шкуры. Мать занималась домом и растила, на небольшом участке земли, кое-какие фрукты и овощи. Весь урожай она сбывала на базаре за гроши, оставляя себе лишь небольшую часть. Когда девочке было шестнадцать лет, отца убили на войне, где он пытался заработать хоть какие-то деньги для семьи. Мать, собралась, взяла ее, и увезла в Грозный. Девочка не могла привыкнуть к городской жизни, ее тянула свобода: просторы полей, высоты гор, ветер в волосы, скорость коня. Пришли к ней однажды люди, назвались "войнами Аллаха", и увезли с собой. "Мстить надо за отца!" - сказали. И стала, маленькая девочка Зура, так любившая мать и отца, убийцей. Управляемой бомбой массового поражения - шахидкой.
  

ПЕЧАЛЬ

   Глубокое сожаление о чем-то не случившемся, или наоборот произошедшем. Чувство, порожденное грустью, и неизбежно ведущее к страданию. Каждый, печаль осознает по-разному, но с полным чувством, насколько ему позволяет его душа. Насколько сердце полно любви. Чем больше ненависти, тем печаль глубже. Тем больше она осознается, и чувствуется.
   Глубина мысли настолько четкая, что видится, где-то в конце коридора, дверь. И за этой дверью спрятан настоящий бог, скрыт самый главный секрет. Смысл своего существования, существования каждого человека, и человекообразного существа, в отдельности и, в общем. Смысл жизни!
   Он бежал по этому коридору. Двери становились все ближе, и ближе. Сердце билось в ритм с движением. Шаг - удар, шаг - удар. Чем ближе он приближался к цели, тем осознание реальности становилось все ярче.
   Шаг - удар, шаг - удар.
   Ближе и ближе.
   Ярче, отчетливей.
   Он протянул руку к дверной ручке, и...
   ... и еще одна точка в его деле. Деле под грифом "жизнь". Любовь мертва. Она умерла еще тогда, когда он получил в руки белый конверт. Нет, ни в его душе и сердце, а в ее реальном, физическом смысле.
   Шаг - удар, шаг - удар.
   Он открыл глаза, и его взгляду предстал ослепительно белый потолок. Слабость в руках и ногах, не позволяла подняться с холодного, зеркально-начищенного кафельного пола, на котором он пролежал, максимум, пару минут. Пальцы - как будто покалывало иголочками, тоненькими, незаметными, а в ушах стоял дикий гул. Он сделал попытку подняться, оперся на левое плечо, чуть привстал, и увидев в конце коридора людей - снова рухнул на холодную поверхность пола.
  
   Ветер дует за окном,
   Листья осыпает.
   Бесконечно долгим сном,
   Осень наступает.
   А за осенью зима,
   Холод, снег, и вьюга.
   Но ее убьет весна!
   Верная подруга.
   Изменяясь, день за днем,
   Все погибнет вскоре.

Лишь мы останемся вдвоем -

   Только я, и горе.
  
   Секундная стрелка двигалась так медленно, что он слышал ее ход.
   Шаг - удар, шаг - удар.
   Каждый переход, словно удар в колокол, звучал в ушах. "Три, два, ... - считал он. - ...один, ...."
   - Леха. Что случилось, что с тобой? - раздался голос.
   Мысли в голове не давали покоя. Их было так много, что он не успевая обдумать одну, сразу переключался на следующую, и еще одну, и еще.
   - Леха!
   - Что с ним?
   - Не знаю. Вроде дышит, - разговаривал кто-то. Голоса были так близко, и он открыл глаза.
  

РЕЗЬБА

   Если бы тебя попросили вспомнить, что ты делал вчера, или, к примеру, позавчера. Нет, ни так, как будто при заполнении анкеты. Встал, умылся, поел, пошел на работу, вернулся, поел, лег спать. А в подробностях. Как при допросе. Каждая минута для тебя, что-то значит. Или свобода, или расстрел.
   Ты бы смог вспомнить?
   - Врятли, - ответил он. Его тело было приковано к стоматологическому креслу, к такому, как в кабинете у зубного врача. Звук бормашины где-то сзади, чуть слева. Он не чувствовал своего тела. Возможно, был сделан укол морфия, какого-то обезболивающего, ведущего к онемению тканей. Например: ледокаин.
   Тебе придется это сделать.
   Постарайся. Напряги голову.
   Звук стремительно приближался, и вот он уже почувствовал вращение сверла, около своего левого уха.
   - Что вы делаете?
   Я задаю вопросы, а вы, на них, даете мне ответы.
   - Какие ответы? - он пытался пошевелиться, но действие препарата было настолько сильным, что....
   На вопрос, ...Что вы делали вчера?
   Кап-кап.
   С того момента как встали, и до того как снова легли.
   - Мне надо подумать. Я не могу сразу вспомнить.
   Сверло коснулось мочки уха, и он, изо всех сил дернул голову вправо.
   - Сейчас, сейчас, сейчас, - кричал он. - Утро. Я...я просыпаюсь. Утро. За окном утро. На часах, да, я помню, на часах тоже утро.
   Я просыпаюсь один. Она уже встала, и наверное пошла в ванную. Я так думаю, но я не уверен. Наверное. Я курю. Я беру сигарету с тумбочки, рядом с кроватью. Да, я просыпаюсь оттого, что хочу курить. Я встаю, и иду на кухню, пить кофе, которое она мне любезно приготовила. Она варит чудный кофе, я обожаю его.
   Она будет меня, говорит, чтобы я закрыл за ней дверь, так, как она уже уходит. Она идет на работу. Наверное. Насколько я помню!
   Я помню! Я помню идет дождь. Я слышу дождь. Он капает, капли падают на подоконник.
   Кап-кап. Кап-кап.
   Я слышу их. Они стучат, и этот стук отдается в моей голове.
   Кап-кап. Кап-кап.
   Я, пью кофе и ем. Ем, и снова курю. Она говорит, что я много курю, и, что я обеспокоен. Чем-то?
   Она уходит. Я закрываю дверь, и иду на кухню. Кофе уже почти остыл, но я помню его горячим. Как каждый глоток согревал мне грудь. Но теперь он остыл, и не так вкусен. Но я пью его, пью и ем, ем и снова курю.
   Рот его наполнился жидкостью. На вкус как гранатовый сок. Он полон жидкости и ее придется сглотнуть. Глоток - тошнота. Его вот-вот вырвет. Звук бормашины отдаляется, и затихает. Пахнет, впрочем, как всегда пахнет в больнице. Фурацилин, хлорка, и еще несколько ингредиентов. Обычный, стандартный больничный запах.
   И это все? И это все, что ты мог вспомнить?
   Кап-кап.
   - Я не знаю! - говорит он. - Мне плохо.
   Что ты делал еще? Отвечай, говори, колись. Я жду.
   - Я курил, ел, пил. Это утро, - говорил он.
   А дальше, что было дальше? Может быть, ты смотрел телевизор, читал книгу, газету, звонил кому-нибудь? А!?
   - Я не смотрю телевизор, я никому не звонил, - отвечал он. - Я вообще стараюсь не смотреть телевизор.
   Я ненавижу телевиденье. Эти бесконечные сериалы, эти повторяющиеся день изо дня истории. В них одно и тоже. Если пропустить неделю, или даже месяц просмотра, смысл никоем образом не потеряется. А лучше смотреть с конца, а лучше не смотреть вообще. Я ненавижу этих актеров и актрис. Бездарности. Ненавижу счастливые концы в этих мыльных операх, и стиральных опереттах. Все это не правда, это не похоже на правду. Это не настоящая жизнь. Борьба за рейтинг. Гонка по отмыванию эфира. Уничтожение культуры. Культуры жизни.
   Я ненавижу рекламу. Эти голые задницы, и обнаженные груди. Разврат - в прямом эфире. Скоро ты увидишь их даже в рекламе детского питания. Какая-нибудь, якобы, мамаша, кормит грудью ребенка, держа его в одной руке, а другой она массирует клитор, раскрытого в возбуждении, влагалища. Или слизывает пюре, из маленькой баночки, с набухшего члена, якобы, папаши этого малыша. А в конце ролика надпись, или фраза: "И вашему ребенку будет также приятно!" Все это уже скоро появится на голубых экранах ваших долбаных телевизоров.
   А как же этика? В жопу - этику!
   Я ненавижу новости. В них каждый день слышишь об очередном теракте, или о нападении миротворцев на, якобы, известные точки обитания террористических группировок. Погибло столько-то мирных жителей. Мне страшно выходить из дома! Они каждый день говорят о войне! Но! Где же она, война?
   Я слышу - президент решил.
   Я слышу - президент сказал.
   Но, по сути, то это ничего не значит. Чтобы победить, нам нужно объединиться - создать свою армию ополчения. Нужно сломать эту систему.
   - Нет, - ответил он. - Я не смотрю телевиденье. Я даже не включаю телевизор.
   Он сглотнул еще раз, и тошнота усилилась вдвойне. Это всего лишь гранатовый сок. Это сок, сок.
   Ну и что ты опять замолчал? Мне нравится тебя слушать. У тебя давольно интересные мысли. Продолжай!
   - Рассказывать, что я делал вчера?
   Да. И не просто рассказывать, а в подробностях. Не упуская ни один момент, не оставляя в тени самые мелкие, и, на первый взгляд, незначительные детали.
   - Я пил, ел, ... - пытался вспомнить он.
   - Я начал одеваться, - слова, словно тянулись, медленно вылезали из гортанного отверстия. - Мне надо на работу, и я начал собираться. Оделся, привел волосы в порядок и закурил. Я много курю. Она говорит, что я много курю.
   Кто она?
   - Что?
   Ты часто говоришь слово "она". Но ты ни разу не сказал, кто - "она".
   - Женщина, он немного смутился, и растерялся в ответе, но, сделав несколько глубоких вдохов, продолжил. - Мы с ней вместе живем.
   Любовь?
   - Что?
   Ты ее любишь?
   - Я? Я не знаю.
   Ну, тогда, возможно ты подскажешь, к кому я могу обратиться, чтобы получить ответ на заданный тебе вопрос. Тебе, именно! Кто может знать о тебе больше, чем ты сам?
   Кап-кап.
   Не молчи! Я не люблю, когда меня заставляют ждать, видь, ты это знаешь, видь ты сам такой. Продолжай! Ты любишь ее?
   - Наверное. Конечно. Мы спим вместе! У нас секс!!
   Каплей за каплей, каплями-секундами, длилась минута молчания. Минута - тишины и спокойствия, а затем.... А затем, где-то в этой тишине, послышался щелчок, и бор машина вновь завелась, разбив спокойствие своим уничтожающим жужжанием.
   Меня не интересует ваша половая жизнь. Я спрашиваю тебя о чувствах. Что ты испытываешь. Ну.... Вот, например, сейчас? Когда ее нет рядом.
   - Я должен рассказывать, что я делал вчера.
   Ты должен отвечать на мои вопросы!
   Звук бормашины переместился вперед, и вот он уже чувствовал его лбом. Чуть выше переносицы. Он почувствовал его еще тогда, когда машинка только-только включилась. Болевой сигнал, внутри черепной коробки, давал понять о приближении, в такой ситуации, столь опасного аппарата. И вот он уже предстал его взгляду, и вот он уже двигается прямо на него.
   Боль.
   Кровь, медленно, двумя струйками, стекает по обеим сторонам носа, и, преодолев не большое расстояние, собирается в одну большую, густую каплю над верхней губой.
   Еще одно грязное пятно. Сок, это гранатовый сок.
   Сверло уже преодолела, мягкие ткани кожного покрова, достигло черепа, и уперлась в кость.
   Так раньше, в древности пытались справится с головной болью. Ослабляли внутричерепное давление, путем создания отверстия или щели в оболочке.
   Кто она? Кто она? Кто она? - голос то ускорялся, то вновь становился медленным, и протяжным. - Кто она? Кто она?
   Сверло уже на половину преодолело преграду, вставшую ему на пути, трудным заслоном. Черепная коробка.
   - Кто она? Кто она? - он уже сам, в слух, повторял этот вопрос. - Кто о-н-а?!!
   Сейчас бы в ванную. С летней водичкой. Такой, чтобы не слишком теплая, и не достаточно холодная чтобы замерзнуть. Лечь. Охладить голову. Череп, как будто битком набит раскаленными углями. И этот звук, неумолкающее жужжание.
   И боль.
   - Кто она?! Кто она?! - повторял он. Его глаза были закрыты, скулы напряжены. Нижняя челюсть плотно прижималась к верхней, и слышен был скрип зубов.
   Не молчи. Отвечай. Отвечай мне.
   - Отвечай, сейчас же! - полушепотом говорил он.
   Тело начало отходить от уколов. Непонятно чего. Неизвестного лекарства. Руки ломило от онемения.
   Он повернул голову, и увидел зажатую, в правой руке, бормашину. Он все также шепотом повторял:
   - Кто она? Отвечай, отвечай!
   Кровь, текла медленно, но иногда пульсировала, заливая лицо. Она начиналась из дырочки во лбу, и заканчивала свой путь на полу. Капая с ушей и щек. Кровь попадала в рот.
   Это сок, вкусный, полезный нектар плодов граната. Чистый, без консервантов.
   Глоток.
   Это сок. Сокращение мышц желудка.
   Рвота.
   Организм не принимает в пищу свои собственные части. Мясо, кожу.... В данном случаи это - кровь.
   "Отвращение" - так, наверное, это можно назвать.
   Когда тебя тошнит, и рвотные массы уже подходят к горлу. Лучшее лекарство это - сон. Уснуть трудно. Но возможно. Это надо сделать постепенно. Сначала открыть глаза, и мысленно досчитать до десяти. Затем, десять секунд лежать с закрытыми. Девять с открытыми, десять с закрытыми. И так, каждый раз уменьшать время пребывания с открытыми глазами.
   Восемь.
   Семь.
   Шесть.
   Пять.
   Снова рвота.
   Еще одно грязное пятно. Сок, это гранатовый сок. Не переваренный желудком, чертов гранатовый сок.
   Во рту кислит, и отдает железом. Наверное, это от лекарства. Интересно, что это? Наркотики?
   Наркотики?!
   Они абсолютно разные.
   Опиум можно курить и есть. Подкожные инъекции приводят к гниению тканей в месте укола. Обцесс. Внутривенные инъекции неприятны, и возможно, опасны. Героин - инъекциями под кожу, в вены, мышцы, вдыханием через нос. Морфий, филадудит, метафон, глюкодон, метадон, паракодин, тионин, кодеин, демерол. Все они ведут к привыканию, хоть и в разной степени.
   Продолжительное употребление кокаина ведет к нервозности, депрессии, иногда к желанию причинения физического вреда. Иногда, к наркотическому психозу с параноидальными галлюцинациями.
   В комнате холодно и сыро, и, необычно для таких помещений, довольно темно. Две лампы фиолетового света в одном из углов. У двери. И лампа дневного света, направленная ему прямо в лицо. Стены обклеены, синим кафелем, местами плиток не хватало, и на их мести виднелся овальный шлепок, уже застывшего цемента. Пол - серым. Блестящие металлические шкафы и столик, пластиковые стулья. И стоматологическое кресло. Прямо в центре комнаты.
  

НЕМНОГО ЖИЗНИ

   Идешь вперед, ты всегда идешь только вперед. Достигаешь цели, и ставишь себе новую. Даже самую мелочную - например: "Купить молоко, или хлеба; сходить на почту или в банк; помыться, побриться". Каждый день новая задача, а порой также самая. Все так похоже, что ты говоришь себе, что это уже где-то было, или ты где-то уже это слышал. А, может, тебе это приснилось? Интересно, как ты будешь жить без цели? И будешь ли жить вообще.
   - Неужели!? А мы думали, что ты уже ушел. Ну-у, в мир иной! - сказал кто-то из толпы, самый ближний.
   В глазах летали мухи, и изображение расплывалось. Именно поэтому он не мог понять, кто с ним сейчас разговаривает.
   - Леха, ты как? - спросил он же.
   Странное ощущение, когда тебя несут трое мужчин: Двое крепких и чахлый ссутулившийся очкарик. Его они заставили нести за ноги, а сами взяли под локти.
   Когда тебя несут на руках, время тянется расстоянием от лампы до лампы. Одна - работает. Белая пелена штукатурки, местами отвалившейся. Как облака. Бетонные облака на белом небе штукатурки. Всю жизнь у меня над головой только такое небо.
   Свет.
   Вторая - работает. А это солнце. Оно греет меня всю жизнь и освещает мой дом. Я такой же, как и миллиард других людей, живущих под искусственно созданным источником света. Домашним солнцем. От этого света мое небо бледно-голубого цвета. Третья - не работает. Тошнота.
   Рвота.
   - Бл(ин)! Переверните его, а то он захлебнется, - крикнул очкарик, который нес за ноги, и, поэтому, смог увидеть весь процесс в полном объеме, насколько позволил желудок Алексея.
   Они посадили его на пол и, протащив задницей по ковролину, прислонили спиной к стене.
   - Леха, ты как?
   - Ужасно голова болит, - тихо сказал он.
   - Тебя, может, в больницу? - спросил очкарик. Снизу он был похож на этих крепких парней, несмотря на свою сутулость.
   - Мне бы в душ... и в постель.
   - Давай я тебя отвезу, - предложил крепыш, - У меня машина внизу, на стоянке.
   Этого крепкого парня, предложившего свои услуги, как извозчика, звали Максим. Они вместе работали уже пять лет, с того дня как пришли сюда, с того дня как начала свое существование эта контора. Максим - чеченец. В том смысле, что он служил в Чечне. В штабе, писарем, как это говорит он сам. Макс частенько рассказывает, как трудно было на войне. Кровь. Искореженные до неузнаваемости тела. Кишки. Взрывы. Безжизненные глаза остывших тел, стеклянным взглядом уткнувшиеся в твое лицо. Мясо. Голод. Окровавленная плоть, бывшие солдаты, она валяется на каждом шагу, ею усыпаны все улицы. Пулеметный дождь. Гранатовый град. Минометный обстрел. При штабе.
   Скорее всего, война оставила шрам на шике Макса. Длинной полосой он начинался около глаза и, обогнув ухо, исчезал где-то под черными прядями волос. Еще, она оставила свой отпечаток не его теле, в виде наколки на руке, чуть выше запястья. Свастика, изображенная кругом, а ниже аббревиатура "ОБСА". На вопрос, "Что это значит?", Макс отвечает с неохотой. "Не стоит! Не хочу вспоминать!" - говорит он. Возможно, это воспоминание о какой-то травме, которое наносит душевный вред, и по сей день. Почему он ее не выведет? Ни хочет?
   У Максима отличная машина, все деньги, по его словам, он вкладывает в нее. Это его семья. Заменитель счастья. Если ты несчастен - займись делом! Вот Максим и занялся. "Каррера GT". Такой марки была эта красавица, пока не попала в его руки. Темно - вишневая. Эмблемы нет, теперь это он ее производитель. Сзади, над номером, табличка: "Рыцарь Свастики".
  
   Машина чуть дернулась на рессорах, и по уклону, пошла вверх по Кутузовскому мосту. Самая высокая точка города. Он вздымался на двадцать два метра над уровнем земли. С этого места лучше всего наблюдать за красотой городского пейзажа. Открытая местность, ничего не мешает обзору. В это время года, не то лето - не то осень, город выкрашен в цвет хаки, весь покрыт разноцветными пятнами. Листва некоторых деревьев желтеет раньше, чем на остальных, ..., ветви других покрыты коричневыми, бурыми, красными листьями. Можно наблюдать на улицах, как череда еще зеленых листьев моментально заменяется желтыми и коричневыми цветами. На рябине виднеются массивные огненно-красные гроздья. К концу зимы их уже не будет. Дикие стаи беспардонных птиц, уничтожат красоту природы, отдав в замен, прогуливающимся по паркам и скверам, людям свои божественные голоса. В основном поют старые самцы, но их активность не бывает одинаковой. Она зависит от внутреннего, физиологического состояния, и во многом от погодных условий. Чем больше выпадет ярких, золотистых осенних дней, тем интенсивнее будут петь теньковки и барабанить дятлы. В этом отношении осень напоминает раннюю весну.
   В груди, что-то задребезжало и затряслось, а затем салон бывшей "Карреры" наполнялся звуками гимна советского союза.
   Звонил мобильник.
   Алексей достал из внутреннего кармана пиджака маленькую черную трубочку, размером с открытый спичечный коробок, и посмотрел на дисплей.
   Номер отсутствует в телефонной книжке!
   Горела надпись зелеными буквами.
   Он нажал на кнопку "прием", и поднес коробок к уху.
   - Я слушаю, - прошептал он в трубку.
   - Алексей Николаевич? - спросил приятный женский голос на том конце несуществующего провода мобильной связи.
   - Да, а вы кто?
   - Это из регистратуры семьдесят шестой поликлиники. Сестра Эзера, Регина. Мы ваш номер в телефонной книжки нашли, - объяснялась сестра Эзера.
   - В какой книжке? - голос Алексея стал немного резким.
   - Извините, но вам лучше приехать. Дело касается одной вашей знакомой, - сказал голос из трубке. Затем два коротких сигнала, и тишина.
   Он поднес трубку перед собой и посмотрел на дисплей. Светилась надпись: "соединение завершено".
   - Не понял, - шепотом проговорил он. Выбрав из списка принятых вызовов номер, с которого только что звонили, он нажал кнопку "соединить".
   Гудок, второй, третий, ...
   Молчание.
   ... четвертый, пятый, шестой, ...
   Не отвечает.
   Он повторил запрос.
   ... седьмой, восьмой, ...
   Снова нет ответа.
   - Макс, маршрут меняется, - повернувшись к водительскому месту, произнес Алексей. Максим, не сводя глаз с дороги, махнул головой, мол: "Куда?"
   - Едем в больницу. В семьдесят шестую, на Толстого.
   - А, что стряслось, та?
   - Да я пока еще сам толком не знаю.
   Автомобиль развернулся на трассе, рядом с рекламным щитом. Реклама сигарет. Ниже предупреждение Минздрава, мелким шрифтом. Резкое ощущение организма в потребности новой дозы никотина. Нужно закурить! Я много курю. Она говорит, что я много курю.
   Дым медленно поднимается от сигареты и, не успев распространиться по салону, исчезает за открытым окном темно-вишневой "Карреры". Наверное, там же теряются и мысли. Сконцентрироваться, сосредоточить внимание на какой-то одной, невозможно. Каждая новая, как вредная тварь, убивает предыдущую, а следующая, в свою очередь, ее.
   Машина Макса, темно-вишневая, без эмблемы, остановилась в среднем ряду, на дороге одностороннего движения. До перекрестка оставалось метров двести. Сзади, тут же, проезд запломбировала вереница других автомобилей. Пробка. Ну, а как же! Час пик. Электронное табло, рядом с прикуривателем, показывало тридцать восемь минут первого.
   "Тупик" - так, наверное, это можно назвать.
  
   Максим включил радиоприемник, тем самым, приглушив шум моторов, и не смолкающую симфонию автомобильных клаксонов.
   Когда ты находишься в автомобили, время длится расстоянием от песни - до песни.
   После третьей, радиостанция прервалась на пяти минутную рекламу. Потом еще три, а это десять минут. Сидеть и бездействовать - вот, что остается делать, застряв в пробке. Но это не тот случай. Неизвестность, неведенье и страх толкают на совершение хоть каких-то действий.
   - Макс, я больше не могу ждать, - нервно дернулся он. - Я лучше пешком.
   - Друг! Я не знаю, что тебе даже сказать, - он почесал мокушку и повернулся к Алексею.
   - Тут, до Толстого, четыре улицы, я через дворы, пятнадцать минут и там, - он нажал на прикуриватель и полез в карман за сигаретами. - Черт знает, сколько мы еще здесь стоять будем. Может полчаса?!
   - Ну ладно, давай, беги.
   Щелкнул прикуриватель, дав понять, что уже нагрелся до нужной температуры. Алексей подкурил сигарету и сунул его на место. Махнул Максу рукой и, потянув узенькую ручку, открыл дверь.
   - Ты позвони, как все узнаешь, - перевалившись на место, где только что сидел Алексей, Макс крикнул в открытое окно. Тот, соглашаясь, махнул головой и, пройдя несколько рядов машин, вышел на тротуар.
   Небо затянуло тучами. Где-то неподалеку слышались раскаты грома. Сверкнуло несколько молний. Электрический разряд пробил атмосферу, начал капать мелкий дождь. Редкие капли тяжелой массой обрушивались на асфальт, прибивая пыль и не давая ей подняться в воздух. Неподалеку, около палисадника прилегающего к жилому дому, бурля и опорожняясь горячей лавой кипятка, клубила паром прорванная труба теплотрассы. Вокруг этого бетонного сооружения похожего на дот, испуганная извержением кипящей воды, бегала кругами бездомная собака. Бездомная с недавних пор. Раньше, еще до разрыва трубы, это теплотрасса и была ее убежищем. Укрытием от непогоды и от людской ненависти, и злости. Улицы наполнились разноцветными куполами зонтов. Огуречный, молочный, медовый, лимонный, прозрачный резиновый цвета оливкового масла. Но все ровно...! Для чего делать разноцветные зонты, если в такую пасмурную погоду они все одного оттенка! Серого. Серые флаги, серые платья, серые костюмы, серые дни. Серый траур.
   Через один из дворов бежал мужчина в сером костюме и красном галстуке в косую полоску. Нет, даже не в красном, а темно-вишневом. Как машина Макса. Это был Алексей. На белой рубашке пятно - всех оттенков коричневого. От дождя оно намокло и растекалось. Текло вниз, в брюки. Медленно, но целеустремленно. И довольно неприятно пахло. Примерно так же, пахнет мусор, если его хранить в тепле, в плотно завязанном пакете, несколько дней. Вонь.
  
   Семьдесят шестая городская поликлиника не так давно переместилась в новое здание. Пять этажей красного кирпича с мраморной облицовкой, для придания зданию дороговизны и красоты. Звукоизоляционные стеклопакеты из пластика и алюминия. Хромированная крыша, поблескивающая на солнце. Кованые лестничные перила и узорчатые перекрытия. Каждый этаж поликлиники занимало свой больничное отделение.
   Первый этаж - стоматология.
   Второй - черепно-мозговые травмы.
   Третий - хирургия.
   Психиатрия.
   И пятый этаж - реанимация.
   Чем пациент тяжелее болен - тем он ближе к богу. Видимо этим правилом пользовались, когда поэтажно располагали больничные отделения.
   Неподалеку, метрах в двадцати, располагалось старое здание поликлиники. Какую-то часть его еще использовали. Кишечное отделение, наркология и морг. Многие окна были забиты досками, в остальных, попросту выбиты стекла, местами их заменили плотным полиэтиленом. Дверь черного хода то распахивалась, то снова закрывалась, поскрипывая на осеннем ветру ржавыми петлями.
   Кровля со временем прохудилась, а местами отсутствовала вовсе. Видимо, более-менее целые листы шифера, попросту растащило местное население, чтобы использовать государственное имущество на свои личные нужды. Подлатать крышу сарая, или обновить теплицу. Именно в том же направлении ушли и остальные строительные материалы, которые хоть как-нибудь еще можно было использовать.
   Когда шел дождь, вода беспрепятственно попадала на чердак, скапливалась в лужи и, через дыры в потолке, просачивалась на третий этаж старого больничного комплекса. Ручейками по стенам, и по ступенькам лестниц, она спокойно перетекала и на другие этажи. Многие больные, попавшие в кишечное отделение или наркологию (за исключением морга) в конце своего лечения, были безнадежно больны туберкулезом, осложненным бронхитом, легочной пневмонией, и множеством других заболеваний связанных с дыхательными путями. Электричество подавалось только на второй этаж - в наркологию и, на первый, снабжая светом и теплом кишечных больных; и безнадежно мертвых - в морг.
   Тошнота. Наверное это чувство испытывают больные кишечными заболеваниями, когда по коридору их отделения катят очередные носилки, с наполовину сгнившем человеческим телом. Иногда попадается, что это бывают и утопленники - вздутые, синие тельца. Когда повезет, и нормальный труп получат. Но это редкость. В основном услугами этого заведения пользуются неопознанные тела пациентов, точнее, тела которые невозможно опознать.
  
   До больнице оставалось не так уж и далеко. Он бежал через очередной двор, заполоненный грязными лужами от идущего дождя. Даже асфальтовая дорожка, блестящая от сырости, возвышавшаяся над обильными водными угодьями, похлюпывала под подошвами его туфель. Около сараев стояли два автомобиля, до самой крыши заляпанные грязью. Пятно, на рубашке, намокло до такой степени, что уже стекло в брюки.
   - Эй, мужик, - окликнул голос.
   Он сбавил шаг, остановился и повернул голову. Его глаза искали знакомое лицо, но никого, креме трех абсолютно неизвестных мужчин, он не увидел. Один поманил его пальцем:
   - Иди сюда, ты - ты! - сказал он.
   Алексей, нехотя, направился к лавочке под козырьком, пристроенном к фасаду дома, на которой они сидели. Передышка - подумал он, и левая рука потянулась в карман пиджака, чтобы порадовать организм своего хозяина дозой никотина.
   - Куришь!? - спросил один, тот, что покрепче, и сидел в центре.
   - Курю, - ответил он.
   - А я думал, ты спортсмен, - бодро, с подковыркой в голосе, добавил тот же.
   - Почему вы так решили?
   - О! А мы уже на "вы", - сидящий справа улыбнулся. - Отлично!
   - Бегаешь быстро! - лицо крепкого расплылось в улыбке. Те, что сидели по бокам засмеялись.
   Алексей смутился.
   - Да не шкерься ты, - крепкий встал. - Садись с нами.
   - Я тороплюсь, - он сделал глубокую затяжку, и кинул сигарету перед собой.
   - Куда это ты так торопишься, даже нас не замечаешь? - приподнялся тощий, с прыщавым лицом и, усами, плавно переходящими в бачки.
   Алексей сделал несколько шагов назад, не сводя глаз с приближающихся парней. Тело охватило холодом, и он вздрогнул.
   "Озноб" - так, наверное, это можно назвать.
   Нужно сконцентрироваться и вспомнить. Правая рука опустилась в карман. Мобильник! Увеличит силу удара, если зажать его в кулаке, на сорок килограмм.
   Зажигалка - на пятнадцать.
   Спичечный коробок - на десять.
   - Что вам надо? - спросил он, глядя на крепкого парня.
   Тот, ничего не ответив, кинулся на Алексея. Рука, с зажатым в кулак мобильным телефоном, вырвалась из кармана. Алексей замахнулся, направляя удар прямо в нос здоровяку. Тот чуть увернулся и, сорока килограммовая плюха, прилетела ему в ухо. Складно. Руку тут же перехватил подбежавший, тощий. Неожиданно для Алексея, он оказался на много сильнее, чем это могло показаться на первый взгляд. Он заломил руку в плече и, с размашки, пнул в калено.
   Дождь потихоньку начинал успокаиваться и, где-то за домами, появился край яркого солнечного диска.
   Алексей упал на бок, рядом с одним из грязевых озер улиц, и схватился обеими руками за коленную чашечку. Второй удар пришелся ему в лицо. Это был крепыш. Очухавшись от полученного удара в ухо, он заметил, что клиент уже лежит на земле. И разбежавшись, он исполнил задуманное собой коварство. Кровь, двумя струйками хлынула из носа. Алексей прикрыл голову руками и свернулся в калачик. Этот ход помог сгладить серию следующих ударов. Ноги, руки. Одни сильнее, другие слабее. Только так можно было различить, чем били.
   Когда тебя бьют, время длится от удара до удара - и это довольно быстро. Это быстрее чем песни, если ты застрял в пробке, или находишься на трассе по пути в соседний город. Это быстрее чем лифт, когда ты считаешь этажи по свету дверных проемов. Когда тебя бьют - это быстрее чем сердцебиение. Бум - бум.
   Бум - бум.
   Оно становится реже.
   Бум - бум. Реже.
   Бум. И замолкает.
  
   Это сон. Тише, не нужно шуметь. Крики нам не к чему, да и этим делу не поможешь. Видь, я это знаю, и ты это тоже знаешь. Тише!
   Он почувствовал во рту, что-то твердое и влажное. Руки связны за спиной. Ноги? Ноги крепко подтянуты, и привязаны к рукам. Затекли. Онемели. Значит, точно затекли. Глаза?
   Он открыл глаза - видят, и приподнял голову, чтобы осмотреться по сторонам. Вокруг было довольно темно, и лишь свет от луны (цвета голубого лайма), проникающий через дырявую крышу, время от времени тускло освещал помещение. На небе смутно. Белые, серые облака. Черные, тяжелые грозовые тучи. От дуновения ветра они вновь разошлись в стороны, освободив дорогу лунному свету. Полумрак помещения вновь приобрел голубой, чуть - чуть зеленоватый окрас.
   Алексей вновь приподнял голову.
   Помещение, в котором он странным образом очутился, явно напоминало сарай. Доски на стенах, или стены из досок, не плотно прилегающих друг к другу, пропускали свет с улицы. Не яркий, а даже очень отдаленно напоминающий свет. Свет, свет, свят. Он лежал на возвышенности, скорее всего стол. У стены напротив стояли лопаты, грабли, тяпки, и другой, сельскохозяйственный инструмент. Слева, от него, на таком же столе, лежали коробки со свежемороженой рыбой. Видимо они тут уже очень давно. Лед растаял и стек на пол, кордон местами был порван, или что-то в этом роде. Рыба пахла. Рыба стухла. Неподалеку от коробок с тухлой рыбой, поблескивая в темноте хрусталиками глаз, сидела крыса.
   Тише, не нужно шуметь.
   Трудно дышать.
   Нос забит тромбами засохшей крови, во рту кляп.
   Он перевернулся на бок, свесив голову со стола, лицом вниз. С усилием разжав челюсти, подтолкнул кляп языком. Тот, под тяжестью впитавшей в себя слюны, со шлепком ударился об деревянный пол.
   Луна вновь выбралась из-за туч, наполнив темноту оттенком голубого лайма. Под луч этого божественно притягательного света, идущего от дыры в шиферной крыше, попал кляп на грязном полу сарая. Это был, свернутый в валик, его носок. Он, проверяя, пошевелил пальцами на ногах. Действительно, одного носка не хватало. Ботинок тоже не было.
   - Бл(ин)! - в слух выругался он.
   Осмотрелся по сторонам.
   Данных аксессуаров обуви здесь не было. Нужно было как-то выбираться из этого сарая, из этой ситуации. Никакие варианты не посещали его голову. Она болела.
   Когда луна вновь освободилась от плена облаков, осветив помещение, он напряг шею и поднял голову. В углу, где стояли лопаты и другая утварь для садово-огородных работ, он заметил стоящую лезвием вниз косу. Рядом, около небольшой поленницы березовых дров, валялся топор. В соседнем углу, справа от двери, стояло огромное полено, залитое кровью. Кровь давно засохла, а местами лежали стайками трупики мух. Видимо те слетелись на запах - предвещавший им пиршество, но влипли, в загустевшую, вязкую массу.
   Варианты, как избавиться от веревки, наконец-то появились. Теперь оставалось придумать, как спуститься вниз. Решение, тоже не заставило себя долго ждать. Он попросту свалился с этого злополучного стола. Всей своей массой, шлепнув по дощатому полу сарая, приземлившись рядом с кляпом-носком. Крыса, мирно кушавшая на соседнем столе, явно не ожидала такого поворота событий от своего сокамерника. Проследив за полетом Алексея, видимо поняв, что пора "делать ноги", так как ловить здесь больше нечего, она, лихо вскарабкавшись по стене - вылезла на крышу.
   - Уф - ф. - выдохнул он.
   Цепляясь плечом за неровности деревянного пола, и отталкиваясь коленом, Алексей дополз до двери. Слева, у стены, воспользовавшись косой, он перерезал веревку, которая тянула руки и ноги, друг к другу. Это заняло не много - не мало, около сорока минут. Коса несколько раз падала, все время, попадая черенком ему по голове. Изворачиваясь, как червяк на солнце, он вновь ставил ее в угол, чтобы удобнее расположить лезвие. Чтобы веревка двигалась поперек тупого лезвия косы, ему приходилось, лежа на боку, работать одновременно и руками, и ногами у себя за спиной.
   - Ну, наконец-то! - его лицо озарила улыбка.
   Он вытянул затекшие ноги, и лег на спину. Пролежав в таком положении минут пять или десять, сгруппировался, подтянул ноги к груди, плотно прижал, и перебросил связанные за спиной руки вперед.
   - Ну, вот. Еще проще стало, - снова улыбнулся он.
   В последнее время, он все чаще и чаще стал разговаривать в одиночку. Точнее сам с собой.
   Тучи так быстро меняли место своего расположение, что лунный свет казался мигающим. Пульсирующей лампой статоскопа на одной из дискотек. То вспыхнет, то тут же погаснет, закрытый облаками.
   "Сирена" - так, наверное, это можно назвать.
   Алексей подполз к двери, и прислонился к ней спиной. Достав из поленнице березовых дров бревно, и подложил его под веревку. Рукоятка топора, который он поднял с пола, тоже оказалась выпачкана вязкой кровью. К ней прилипли веточки и древесная труха, которыми был усыпан весь пол.
   Сверху, по шиферу, что-то заскрежетало, и в одной из дыр на крыше высунулась голова той самой крысы. Заблестели хрусталики глаз - видимо она наблюдала.
   Он взмахнул топором и, с усилием, направил его вниз, к ногам. Сделав кивок, топор резко воткнулся в березовое полено, оставив несколько сотен нитей, собранных в пучок, навсегда разъединенными. Перекрутив топор в руке, он зажал его между голенями обеих ног, лезвием кверху. Прислонил к нему веревку, связавшую ему руки, и начал движения: вверх - вниз, вверх - вниз. Это заняло намного меньше времени, чем акт с косой, но было на столько же трудно и неудобно.
   Наконец то, руки свободны!
   Он скинул, оставившую на запястьях синие следы, веревку. Та, полетела в сторону и упала, отскочив от стены, на коробки с гниющей рыбой на столе, напротив которого он недавно лежал совершенно беспомощный.
   Отдышавшись, Алексей подскочил к двери и ударил в нее кулаком. Заперто. Толкнул плечом. Еще, и еще раз. Замок, качнувшись на петлях, стукнул в дверь с той стороны.
   - Глухо, - выдохнул он, и присел на корточки рядом.
   Вытянув руки, он подтащил к себе топор, повертел его в руках, встал, оглядел дверь, и начал наносить неразборчивые удары в ее сторону.
   Доски начали расщепляться.
  
  

ГЛАВА 2

СОЗНАНИЕ

   Двери! Ты всегда видишь перед собой только двери. Межкомнатные, створки лифта, пневматические жалюзи автобуса, ... Вот одна из них, с дырой по середине. Доски торчат в стороны, пол усеян щепками. Она искорежена и изуродована. Это больше не дверь.
   "Жертва жажды жить" - так, наверное, это можно назвать.
   Эх, Брейн, Брейн. До чего ты дошел? Какими методами ты движешься к цели? Или это цель движет тобой! И ты идешь вперед, ты пытаешься преодолеть все преграды, разбить в щепки все двери, уничтожить все заслоны. Уничтожить все, что будет мешать. Уничтожить всех, кто будет мешать.
   Присев на стоящее в углу, заляпанное кровью полено, Алексей обшарил свои карманы. Бумажника и телефона не было, ну это и понятно. Но Каму в голову пришло забирать ботинки? Хотя, что тут говорить, если даже пачку сигарет взяли.
   Ноги мерзли. Особенно та, что была без носка. Рядом с паленом, в куче бумажек и каких-то тряпок, валялась смятая пачка из-под сигарет. Он поднял ее, и прочитал вслух написанное белыми буквами название:
   - "Прима Люкс".
   В пачке находилось три сигареты, одну из которых уже кто-то пробовал курить. Он достал ее, приложил к губам, чиркнул зажигалкой, которая чудом уцелела в кармане пиджака, и затянулся. Взгляд его задумчиво устремился куда-то в никуда. В даль. В заросли кирпичного леса домов, сквозь железобетонные столбы - деревья, через прорубленную дыру в двери сарая. Он курил не вынимая сигарету изо рта, пепел, маленькими валиками, падал ему на брюки, и разлетался в пыль.
   Чего-то не хватает.
   Может быть того самого носка.
   Он обернулся и посмотрел на влажный, скрученный пухлой трубочкой носок. Крыса, уже спустилась с крыши и сидела рядом с мокрой тряпочкой.
   - Шу-у, пошла! - фыркнул он, и топнул босой ногой по, закиданному стружкою всех размеров, полу.
   Крыса дернулась, но осталась сидеть на месте. Будто бы стеклянные, блестящие маячки ее глаз, в лунном полумраке цвета голубого лайма, сошлись взглядами с его глазами. Они смотрели друг на друга.
   - Ну и черт, с ним! С этим носком, - он махнул рукой, и снова повернулся к пейзажу, открывающемуся за дырявой дверью. - Что сидеть то, чего ждать? - дернув плечами, он встал.
   Босая нога, высунувшаяся между оставшихся досок дверного проема, шлепнула в жидкую грязь. Затем высунулась голова, и он осмотрелся по сторонам. Все чисто!
   Чисто?
   Точнее темно.
   В ту же вязкую лужицу угадила и вторая, облаченная в носок. Да! Теперь в нем не было необходимости и, шагнув на пожухлую траву, он стянул его с ноги, и демонстративно кинул в сторону.
   - Если уж босиком, то полностью! - решил он.
   Стебли сухой травы - кололи ступни, земля - уже не лето, холодная. Мокрая. Грязная и скользкая. Нужно было идти к больнице, но сначала выйти на какую-нибудь улицу, но на какую? Уже не лето. Темно, влажно и страшно.
   Он просто шел.
   Шел вперед.
   Голова начинала болеть. Под левым глазом назревал синяк, не малых размеров. Зарождение новой жизни. Он созреет, и будет портить жизнь другому. Своим видом, своим сине-зелено-желтым телом. Метка на лице. А как же работа? Как появится в таком виде завтра в офисе. Что ответить, когда спросят "Кто это тебя так?". Что сказать? Но его нельзя в этом винить, каждый за свое недолгое существование успевает испортить несколько жизней других.
   Болела рука и ребра, скорее всего одно из них было сломано. Боль в руке была ниже локтя, как от удара тупым предметом. Таким, видимо, послужил ботинок одного из нападавших.
   Резец! Эстетика челюсти просто уничтожена. На нее насрали и смыли, чтобы больше никогда не вернуть. "Колгейт", "Блендомет", больше не вернут ее привлекательность. Нет больше белоснежной улыбки. Почему резец? Почему не боковой, или клык? Смешно. Резец! Вот в правду смешно. Ха - ха...
   - Я смеюсь обворожительной улыбкой, - он улыбнулся. - Щербатый. Ха.
   Идти было больно, особенно по гравию. Ступни начали кровоточить, оставляя в отпечатках следов красные капли.
   Преодолев кусты ольховника, отгораживающие сараи, склады баров и магазинов, мусорную свалку, от цивилизованной части города, он подошел в плотную к дому. Тот самый двор, где он не так давно вступил в неравный спарринг с тремя людьми явной криминальной наружности. Та лавка под козырьком, на которой он и увидел их в первый раз, распивающими спиртные напитки. И тот самый, лежащий около подъездной лестницы, освещенный дворовым фонарем, ботинок.
   - Вот так да! - воскликнул Алексей и подбежал нему, еле касаясь ступнями колючего асфальта. - Мой. Е богу, мой!
   Он схватил ботинок обеими руками и прижал его к груди, как это сделал бы дикарь с ляжкой убитой антилопы, если бы не ел несколько дней, и вот нашел ее. В таком положении - наполовину сидя, - он огляделся по сторонам.
   Вокруг никого не было.
   Он сел на ступеньку перед дверью подъезда, и начал натягивать его на ногу. Это был левый ботинок. Шнурок отсутствовал. Теперь одна нога была защищена от стекла, и другого, колюще - режущего мусора. Мелкого, таким был усыпан весь город.
   Нужно закурить. Организм дает сигнал, и рука свободно устремляется в левый карман пиджака. "Прима Люкс" - красно-бордовая, как будто выцветшая, цвета пачка. Формат? Стандарт пачек "Прима", или, например "Астра". Сигареты овальной формы, без фильтра. Осталось две. Он, за кончик, тремя пальцами вытянул одну и, покрутив ее, разминая табак, зажал между губами.
   Щелчок.
   Легкие наполнились дымом. Выдох. Ветер сбивает выдуваемую серую струйку, и растворяет ее в воздухе. Дворовый фонарь раскачивается, и его свет попадает на лавку под козырьком. Алексей подрывается с места, открывает рот, ... и сигарета падает на бетонную площадку перед лестницей.
   - Неужели, - выкрикнул он и подбежал к, на мгновение освещенной, скамейки.
   Там, в груде мусора: банок из-под пива, пластиковых бутылок, и битого стекла; лежал его второй ботинок.
   Шнурок присутствует.
   - Отлично, - прошептал он и, сев на прежнее место, одел его на ногу. Поднял с бетонной площадки упавшую сигарету и, поместив ее в рот, зажал зубами.
   Ветер на улице потихоньку начинал усиливаться, но между тем было тепло. Теплее, чем без ботинок. Куда теплее! Где-то вдалеке, скорее всего за кустами, у мусорной свалки, залаяла собака. Потом вторая. Снова первая, ... затем их голоса слились в один протяжный, с завыванием рев. Видимо они не поделили что-то из объедков, и сцепились. Начался бой. Тайсон - Холлифилд. Главный приз - кусок кости с остатками вареного мяса. Бой за звание чемпиона помойки. Гул, лай, и тишина. Победу одержал сильнейший, и теперь, наверняка, наслаждается вкусным трофеем. Высасывает остатки, загустевшего при варки мяса, костного мозга, из трубчатой кости. Или похрустывает аппетитными хрящами шейного отдела.
   Боже, как собаки похожи на людей.... Или это люди на собак. И в тоже время все они такие разные. Нет, даже речь идет не о внешних данных. Не об обширности волосяного покрова, и о величине клыков. Чтобы собака предала себе подобного. Этого нельзя увидеть. А то, что происходит на улицах, где одна лаем отгоняет другую, так это оборона своих территорий. А человек с легкостью убивает свое племя. Колонки газет краснеют от строк: "...молодой человек убил свою мать, тело расчленил и скормил свиньям.... На вопрос, за что ты убил своего отца, тринадцатилетний подросток засмеялся, и ответил, что тот отправлял его в школу..." У животного больше сострадания друг к другу. Пусть даже физически они не эволюционировали до уровня человека, но душевно, уже преодолели эту грань. Они превосходят род людской. Стаи собак нападают на людей, что это? Бешенство? Голод? Или ответ совсем в другом! Борьба. Победит сильнейший. Битва за вкусный трофей. Бой за звание чемпиона мира. За право обладать планетой. За нравственность и понимание. За жизнь. Где разум, где, где, где, ...где душа? Человеческая!
   Алексей затянулся и щелчком направил окурок в темноту. Красный огонек, немного пролетев, ударился о стену, и рассыпался фейерверком искр. Алексей встал с бетонной лестнице, потоптался немного на месте, чтобы ощутить присутствие обуви. Или ноги затекли. Осмотрелся по сторонам и продолжил свой путь в том направлении, где его не так давно прервали.
  

***

   Вот уже буквально в десяти шагах, сквозь когтистые безлиственные пальцы деревьев, показался новый больничный комплекс. Фасад здания был освещен маленькими лампами дневного света, над каждым окном, и уличными фонарями, идущими вдоль дорожке выложенной брущаткой к входным дверям поликлиники.
   "Парадный вход" - так, наверное, это врят-ли можно назвать.
   Капля дождя, не так уж давно бывшая паром, а еще ранние частью городского пруда на Приозерной улице, набрав скорость, рухнула ему на нос. Вторая затерялась в прядях темных волос, торчащих в разные стороны. Третья, и все последующие, с более частым интервалом обрушивались на остальные части тела, не жилая оставить на нем не клочка сухого места.
   - Опять дождь, - произнес он, подняв голову вверх, к черному небу. Рукой пригладил смоченные волосы.
   Из-за темноты, капли можно было увидеть только в близи, когда они находились перед самым носом, освещенные электрическим светом фонарей. Или он отражался в них.
   Алексей перешагнул через бордюр, и ступил не зашнурованным ботинком на брущатую поверхность дорожки.
   "Городская поликлиника номер семьдесят шесть" - красовалась, золотыми буквами на черном фоне, вывеска около стеклянных дверей. Красный крест в белом круге над входом, был, почему-то, повернут на сорок пять градусов. Это довольно явно напоминало свастику, ...еще бы несколько штрихов.
   Он поднялся по ступенькам к двери под прозрачным пластиковым козырьком, и дернул ручку, так как надпись на стеклянной поверхности гласила: "На себя".
   - Заперто? - не понял он.
   Дернув за ручку еще несколько раз, он отошел назад.
   - С восьми, до двадцати ноль нуль, - читал он мелкий шрифт, все на той же, черно-золотой таблички. - приемное время.
   Алексей прислонился лицом к стеклянной двери, прикрыв ладонями отблески фонарей, и заглянул во внутрь. Вдалеке, в темноте коридора, за стеклянной перегородкой регистратуры, светло-вишневым светом горели часы. Три ночи! Твердо заявили светящиеся палочки, сложенные в цифры, на электронном табло.
   - И, что теперь? - проверив еще раз карманы, прошептал он. Денег в них не было.
  
   Ходить кругами, тоже было бесполезно.
   Проходя, уже в третий раз, мимо стеклянных дверей поликлиники, он заглянул внутрь. Светло-вишневые цифры подсказали, что на все время его прогулки ушло семнадцать минут. Это по пять минут сорок секунд на круг.
   - Да!
   Дольше всего время тянется в ожидании. Но такой вариант был выбран не удачно. До восьми утра он мог сделать шестьдесят кругов! Шестьдесят раз обойти вокруг одного и того же здания. Шестьдесят раз взглянуть на светло-вишневые палочки, за стеклянной перегородкой регистратуры.
   - Свихнуться можно, - сказал он, остановившись около старого здания больницы, не дойдя четвертый круг и до середины. От мыслей голова шла кругом.
   Дождь, тем временем, все не прекращался, а скорее даже становился еще сильнее. Одежда промокла. Вплоть до нижнего белья. И кожа на мошонке сжалась, от сырости и холода. Он встряхнул пиджак, и поднял ворот. Втянул шею в плечи и запахнулся, чтобы хоть чуть-чуть согреться. Стоять на месте было просто бессмысленно. Ходить кругами, мокрым!? Под дождем!? Глупо. Да еще со сжатой мошонкой, которая при каждом шаге уходила все глубже внутрь.
   - Надо куда-то деться, - сказал он себе под нос, и направился ближе к наполовину заброшенному зданию старого больничного комплекса.
   Через разбитое кем-то окно, он забрался внутрь этого захудалого помещения.
   Пол был усеян осколками стекла и битой кафельной плитки, которой раньше были оклеены стены приемного покоя. Осколки хрустели под подошвами ботинок, гулким эхом разбегаясь и звеня по заброшенной территории здания. Слева от коридора, по которому он шел, находилась лестница, ведущая на другие этажи.

ТЕМ НЕ МЕНИЕ

   Теракт - что это? Что такое терроризм? Бандформирования? Эксцентристские движения? Альянсы? Алькайды? Партии?
   Сборища одинаково мыслящих, власте-озабоченных субъектов. Скорее всего, их трое, или немного больше. Глава, идейный лидер, и два его последователя. Это основа. Это основание, заложенное во всех аналогичных предприятиях.
   "Предприятиях"!?? - если это можно так назвать.
   Именно предприятиях! Программ по выкрапыванию денег. Да, да. Выкрапыванию. Больших, очень больших денег. Таких, что даже самая больная фантазия не может их обрисовать. Видь, многие даже сомневаются, существует ли миллион. Миллион. Есть ли такая сумма как миллион? Что уж говорить о тех деньгах, которые заработаны на чужой крови.
   На чужих жизнях.
   На чужих душах.
   Схема построения этих альянсов очень проста. Главнокомандующий (отдающий приказы, и получающий самый большой кусок этого сочного, кровяного пирога), старший состав (распределяющий обязанности между младшими, и имеющий тоже не плохой доход), младший (исполняющий обязанности старшего, и управляющий пехотой на поле боя), пехота (пушечное мясо, имеет лишь крошки от этого пирога).
   Есть всего два выхода для честных ребят, взять автомат и убивать всех подряд. Или покончить собой. "Честные ребята" выбирают первый.
   Цель оправдывает средство, ради светлого здания идей. И пусть при этом погибнут другие, дорогие не им, люди.
   И весь этот процесс длится, сопровождаясь истошным криком: " ...наша правда, наша вера, наше дело...!".
  

***

   Кафе "Будапешт" - самое популярное заведение в городе. Предприниматели, банкиры, бандиты, чиновники - все появлялись здесь время от времени. Господин, в золотом галстуке, гармонирующем на голубом фоне рубашки, сидел за столиком в самом дальнем углу кафе. Рядом двое мужчин играли на биллиардном столе. Карамболь. Шары, по цвету, вгоняются в лузы. Один из них разбивал. Ему видимо было жарко и он, сняв пиджак, кинул его на стул, рядом. Подмышки взмокли, и на рубахе появились влажные следы. Второй пиджак не снимал, но приспустил галстук, стянувший ему шею. Из динамиков доносился мелодичный гитарный перебор.
   Укрывшись за зеркалами, спрятав саму себя - пел приятный женский голос.
   Я на траву наступила, и босиком пошла.
   Я лишь его любила, я для него жила.
   Но что-то случилось, и я изменилась,
   И им себя продала...
   Бах! - и шары разлетелись по столу. Один попал в лузу, другой остановился рядом.
   - Подставка, - прошипел второй мужчина, еще приспустив галстук.
   Не любила. Врала.
   Изменила. Ушла, - продолжил песню грубый мужской голос из динамиков на стене. Его сопровождал жесткий трансовый бит, гитарные рифы и мелодичные полифонические секвенции.
   - Ваш кофе! - поднесла молоденькая девушка-официантка поднос. Поставила чашку на стол. - И коньяк.
   - Благодарю, - ответил он, мельком взглянув ей в глаза.
   Девушка, демонстративна развернулась, и пошла к бару. Он взглядом проводил ее до стойке и сделал глоток из чашки. Кофе в ней убавилось ровно на половину. Видимо техника выработалась с годами до автоматизма. Коньяк, и чашка вновь полная.
   А мужской голос продолжал орать из динамиков какой-то куплет песни:
   Я не бог, я всего лишь сын бога.
   Для тебя это хватит, тебе даже много.
   Все вокруг, все мое! Я вообще в шоколаде!
   Только ты отвечаешь, что по-твоему я в заде.
   Удар, треск шаров, и красный в лузе. Снова удар, и очередной в лузе напротив.
   Под потолком бара, запутавшись между тусклых ламп, ползали белой пеленой, струйки дыма. Даже не струйки, а облака. Одно большое белое облако нависло над посетителями этого заведения. И каждый принял участие в создании его. Но, наверное, Осаеву показалось, что дыма еще мало, и он достал сигарету, из пачки лежавшей на столике рядом с пепельницей. Он сидел уже давно, окурков накопилось не мало и девушка-официант, стоящая у барной стойке, заметив, что он вновь закурил, подошла заменить ее. "Morli USA" гласила надпись на слегка смятой пачке. Коричневые сигареты с черным фильтром и двумя красными полосками по ободу. Аромат ванили.
   Осаев подтяну вверх манжет левого рукава рубашки. Двадцать семь минут четвертого. Ночь! Так расположились стрелки на его "командирских" часах. Им явно был уже не первый год: краска на кольце погружения стерлась, стекло было местами поцарапано.
   - Что так долго? - шепотом, вместе с дымом выдохнул он ванильные строчки.
   Его терпению не было границ, но когда кто-то опаздывал на встречу, он все-таки начинал нервничать.
   Дым у потолка, скапливался и медленно перетекал, почему-то, к биллиардному столу. Один из игроков чихнул и скосил удар. Шар стукнулся о борт, и откатился в сторону, минуя выбранную лузу.
   - Вот Бл(ин)! - выругался тот.
   Осаев искоса взглянул в его сторону. Щеки втянулись, коричневая сигарета зашкварчала и легкие наполнились ароматным дымом.
   Выдох.
   Колокольчики, весящие над входом, звякнули от толчка открывающейся двери. Его взгляд моментально перевелся в ту сторону. В дверях появился тощий мужчина с усами как у Холка Хогана, и прыщавым лицом. Следом за ним вошла расфуфыренная блондинка в короткой белой шубке и красной юбке до колена. Кудрявые белые волосы собраны в хвост на затылке, а спереди, на глазах, висела одна прядка. Она постоянно поправляла ее за ухо. Ногти на руках длинные, покрытые красным лаком. Под шубкой черный бюстгальтер, его видно, так как та расстегнута. Он немного сбился в сторону, и поэтому видно один сосок. Ни весь, а лишь часть. Коричневая луна, спрятавшаяся за черным облаком кружевного бюстгальтера. Девушка не стесняется этого, либо попросту не замечает.
   Из динамиков продолжал петь приятный женский голос в сопровождении электронных лупов и скрипичной мелодии.
   Прыщавый Холк Хоган шепнул девушке на ухо, и она направилась к стойке, а сам он, не спеша, пошел к столику в дальнем углу помещения. К столику, где сидел Осаев. Тот сделал глоток из чашке и сунул недокуренную сигарету в пепельницу.
   - Опаздываете, товарищ, - в пол голоса сказал он, когда мужчина с прыщавым лицом подошел вплотную к столу, и выдвинул стул.
   - Дела задержали, - сквозь густые заросли усов промямлил тот.
   - А это кто? - Осаев махнул головой в сторону барной стойке, где, на высоком стульчике, сидела светловолосая девушка. В руке она держала высокий стакан, с оранжевым напитком, из которого торчала соломинка. Ноги ее были чуть раздвинуты, а юбка задралась вверх, примерно на половину. Он заметил, что под ней у девушки нет нижнего белья, и аккуратно выбритая полоска кучерявых волос делит лобок на две части. Девушка смотрела в их сторону. Кончик ее языка двигал соломинку вдоль губ - то в одну, то в другую сторону.
   - Это? - прыщавый Холк повернулся через плечо и помахал девушке. Та раздвинула ноги еще шире. - Это сестра моя. Белокурая бестия.
   - А-а! Ну, ... вы похожи, - уголки рта Осаева приподнялись в улыбке.
   - Не стоит шутить, Максим Жоресович! Перейдем сразу к делу.
   - Хорошо, хорошо. Тогда я жду от вас отчета о проделанной сегодня работе, - он потянулся к слегка помятой пачке.
   Щелчок.
   Колесико чиркнуло по овальному кремню, воспламенив пары бензина зажигалки "Zippo", и струйка ванильного дыма поднялась к потолку.
   - Ну, во-первых... - начал усатый мужчина. - ...как вы и говорили клиент попался нам в том самом месте.
   - Отлично! - воскликнул Осаев, поперхнувшись дымом.
   - Портмоне, телефон и сигареты, мы у него вытащили, - он положил вещи перед собой на стол, и передвинул их собеседнику.
   Осаев взял портмоне и открыл его, отложив сигарету на край пепельницы.
   - Деньги, я забрал себе, остальное все на месте, - сквозь усы, добавил тощий господин.
   Кредитные карты, визитки, фото с изображение женщины обнимающей Алексея за плечи, несколько клочков бумаги с именами и номерами телефонов - находились в кошельке.
   Осаев убрал портмоне во внутренний карман светло кофейного пиджака, и взял в руки телефон. Набрав какой-то номер, он приложил черную трубочку, размером с открытый спичечный коробок, к уху.
   - Алло, дежурный, - через несколько секунд, ответили на другом конце.
   - Взрыв ювелирного магазина на Осминина - это запланированный теракт, - говорил в трубку Осаев. - Следующий взрыв будет в мэрии, - сказал он и отключился.
   Тощий, прыщавый Холк тупо похлопал глазами.
   - Хорошо, - сказал Осаев, и протянул ему телефон.
   Тот молча взял его.
   - Теперь, сними номер в гостинице "Большой Ошар" на имя Алексея Садченко, - он протянул ему деньги, плотно перетянутые резинкой. - В номере оставишь телефон и пачку сигарет. Несколько сигарет придется скурить, окурки оставишь в пепельнице. Нужно сделать вид, что тут кто-то прибывал, по меньшей мере, дня три. В ванной спрячешь пистолет, но так, чтобы при обыске его могли легко найти, - он вытащил из-за пояса черный полиэтиленовый сверток, перемотанный несколько раз скотчем.
   Усатый взял сверток, и сунул его за пазуху.
   - Теперь иди, - сказал Осаев, и взял сигарету, лежавшую на краю пепельницы.
   Тощий встал из-за стола и, нечего не ответив, направился к выходу. Проходя мимо барной стойке, он поднял правую руку и щелкнул пальцами перед лицом светловолосой девушки. Та поднялась с высокого стула, явно демонстрируя оголенную задницу, и потянула юбку вниз. Сделала еще несколько глотков оранжевого напитка и, поставив стакан на стойку, направилась к выходу.
   Колокольчики вновь звякнули. Осаев поднял голову и увидел, как за девушкой закрывается дверь.
   В динамиках на стене играло что-то из классики.
   Дым наполнял помещение бара все сильнее, и сильнее. Толстым, как будто полным воды облаком, скапливался у потолка. Курили все. Ну, за исключением, пожалуй, только проигравшего биллиардиста. Казалось, что оно вот - вот взорвется фейерверком молний, и польет проливной осенний дождь.
   От барной стойки отошла девушка-официант, с подносом в руке, и направилась к столику в дальнем углу бара, за которым сидел Осаев. Над его головой возвышались огромные оленьи рога, прибитые к стене. На них висела белая шляпа, рядом, на стенном крючке, висел плащ.
   - Повторить? - спросила она.
   - Нет, спасибо! Я уже ухожу, - встав из-за стола, ответил Осаев.
   - Вам тут... - девушка-официант протянула ему в руку, аккуратно сложенный в несколько раз, листок бумаги. - ... девушка записку передала.
   Он сразу же зажал листок в кулаке и, убрав в карман, спросил:
   - Светловолосая?
   - Да, - ответила та, прислонив поднос к бедру.
   - Спасибо, - золотой галстук блеснул всеми цветами радуги, отражая тусклый свет бара. Как радужный маяк, на голубом небе рубашки.
   Он потянулся за пачкой сигарет, так и лежащей на столе, рядом с пепельницей. Снял, с оленьих рогов, шляпу и удобно расположил ее на голове, поверх темных рогов. Накинул плащ и, не обращая внимание на девушку, так и хлопающую подносом по ноге, пошел к выходу. Шляпа цепляла облака дыма под потолком, и тащила их за собой.
   Вновь звякнули колокольчики.

ЖИЗНЬ В МОРГЕ

   Он шел по коридору второго этажа. Мимо всевозможных кабинетов с напрочь выбитыми дверями.
   "И у меня есть конец!" - радостно воскликнул коридор.
   Всякая чушь лезет в голову. Пиджак промок и уже совсем не согревает.
   Уролог.
   Проктолог.
   Хирург.
   Висели таблички над дверями кабинетов. Черный шрифт, на белом фоне, под стеклом, окантовка: дюраль-алюминий. Очень полезный ингредиент при самопальном производстве взрывчатки.
   Невролог.
   Наркология. - дверь закрыта.
   Рядом "Служебный вход". - дверь закрыта.
   Он подошел к ней поближе, и дернул ручку. Дверь не открылась.
   - Интересно, что там? - он вспомнил детство.
   Когда они мальчишками бегали по стройке, выдумывали различные игры. "Я сегодня буду, Фокс Молдер!" - кричал он, когда начинали разбирать героев. Потом это имя приживалось, и уже становилось постоянным, вторым именем. И это уже не игра. Это вторая, известная лишь небольшому кругу людей, жизнь. Тайная организация. Ограда. Алькайде. Бандформирование. Война. Война против мальчишек из соседнего двора.
   Он подтолкнул дверь плечом.
   Дверь дернулась, но тут же уперлась о преграду замочного каркаса. Тот был не надежен. Старый, и разваливался при малейшем касании.
   Он сделал пару шагов назад и, с оттяжки, ударил ногой по пластиковому покрытию двери, рядом с замком. Пластик хрустнул под твердыми подошвами ботинок, и дверь резко распахнулась, ударив обо что-то металлическое. Алексей упал на пол и схватился за колено обеими руками.
   Зверская боль.
   Жестокая боль.
   Коленная чашечка выскочила из своего законного места положения. Это после удара тощего мужика в одном из дворов города, через который он шел к больнице.
   Боль медленно начала спадать.
   Но мыслям здесь уже нет места. Малейшее движения, и она возобновляется, уничтожая собой осколки фантазии и клочки идей. Боль - единственное оружие против мыслей, в какой бы части тела она не была вызвана.
   Он отполз к стене, напротив распахнутой двери. Опираясь на нее спиной, и помогая себе руками, встал. Нога болела в колене так, что не возможно было ступить не нее.
   - Кто здесь? - эхом пронеслось по коридору. Алексей повернул голову в ту сторону, от куда доносился чей-то голос. На лестнице были слышны шаги. Топот каблуков становился все громче и отчетливее.
   Практически не касаясь пола больной ногой, Алексей, скачками добрался до помещения с надписью "служебный вход" и, войдя внутрь, аккуратно прикрыл дверь. Кусок пластика, от дверной обшивки, упал на пол коридора. Темнота наполнила комнату. Свет, узкими полосками, пробивался лишь через щели дверного проема. Он прижался спиной к металлическому стеллажу, и прислушался.
   - Кто здесь? - уже громче звучал чей-то голос за дверью, эхом разносившийся по коридору.
   Кто-то шел, хрустя битым кафелем и стеклом по всему этажу. Алексей, не отрывая спины от стеллажа, сполз на пол, подогнул одну ногу к груди и затаил дыхание. Шаги, становившиеся все громче и громче, вдруг затихли. Он повернул голову к двери. Внизу, через щель, была видна тень от чьих-то ног.
   К горлу подошел ком.
   Дыхание сдавило и внутри, как будто что-то затряслось. Как маленькая сирена внутри грудной клетки, включилась, задребезжала, затрясла весь организм - предупреждая об опасности.
   Человек, стоящий за дверью, нагнулся и поднял с полу кусок серого пластика. Это было видно через щель, между дверью и порогом. "Наверняка он сейчас разглядывает то место, от куда вывалился этот кусок. А рядом выбитый замок" - как будто бегущая строка, промелькнуло у Алексея в голове, и он медленно начал отползать в угол комнаты.
   Скрипнув, дверь медленно начала отворяться, наполняя комнату тусклым светом коридорных ламп. Через образовавшуюся щель приоткрытой двери в комнату проник пучок направленного света, от какого-то мощного фонарика. Освещенное пятно, со стены сползло на стол, затем переместилось на пол. Обшаривая комнату, оно неизбежно двигалось к тому место, затаился Алексей. Петли вновь заскрипели и, в полностью открывшемся освещенном дверном проеме, показался темный силуэт. Человек в медицинском халате и с шахтерским фонариком в руке.
   Луч - разоблачитель нашел своего, спрятавшегося в углу комнаты, клиента.
   - Эй, мужик, ты, что тут делаешь? - спросил тот, произведя несколько шагов навстречу, сидевшему в луче света, Алексею.
   Тот молчал.
   - Ты че-е, глухой? - вновь спросил он, подойдя еще чуть ближе. - Эй! - он приблизился практически в плотную. Алексей вздохнул. Немного приподнял голову и прошептал:
   - Мне нужна помощь.
   - Да мужик, тебе действительна нужна помощь, - он сделал шаг назад и присел на корточки напротив Алексея. - Жаль только не моя, а психиатра. Какого черта ты залез в эту больницу? Не бомж видь. Вроде и одет не плохо. Если, конечно, отбросить тот факт, что грязный как свинья, да промок весь как суслик.
   - У меня колено выбито. Или сломано, - жалобно простонал он. - Или..., черт его знает, что с ним!
   - Да, - человек в халате снова встал, продолжая освещать сидевшего на полу, в углу комнаты, между металлическим стеллажом и столом желтого дерева (ему уже лет семьдесят), Алексея. - Идти хоть сможешь?
   Тот щурился, и прикрывал глаза, повернутой от себя, ладонью.
   - Врятли, - ухватившись одной рукой за край стола, а второй за хромированную полку стеллажа, он попытался встать.
   - Постой, я тебе помогу, - подскочил лекарь и, перекинув руку Алексея через плечо, поднял его с полу. - Надо в низ идти, я там работаю. Вот сегодня ночная смена выпала, так не к стати.
   - А, где там? - воспользовавшись плечом, как опорой, он встал.
   - В морге.
  
   Оказывается и в морге есть жизнь!
   Своя. Маленький мирок, ограниченный лишь рамками стен. В нем есть свои люди, свои маленькие жители, ограниченные лишь только рамками тел. Замершие в последних мгновениях своего прежнего бытия. Но и тут во главе стоит злобный человек. Грубый и безжалостный, к своим подчиненным, тиран. Он у них и бог, и король, и любовник.
   Вам знакомо слово - некрофилия*? (* - не принужденное совокупление с трупом) Даже не напрямую, а просто вы слышали об этом. Тогда вы представляете, что произойдет с вашим бренным телом, прежде чем его закопают в сырую землю татарского кладбища. Вас трахнут! Подло и безбожно. Вам воткнет в задницу толстый, возбужденный член, каждый из работников этого медицинского учреждения. Даже если это будет женщина. Они умудрились при помощи электрических разрядов шёкера возбуждать эту мышцу, после чего она замирала так навсегда. Вечный стояк.
   Работник морга (лет сорок на вид, коренастый, ростом под два метра, зовут Митяй, белый халат (местами заляпан кровью, и какой-то желтой жидкостью. Возможно: сперма), резиновые перчатки (испачканы в чем-то жирном и скользком. Возможно: вазелин), фонарик (это уже совсем интересно. Возможно, не стоит), и высокие ботинки на голые ноги, что под халатом не видно (это наводит на разные мысли. Возможно: пусто)) тремя пальцами толкнул коленную чашечку Алексея вверх, и она встала на место.
   Боль, тем не менее, не прекратилась, а наоборот, обострилась и вырвала из тела истошный крик.
   - Тише, скоро боль утихнет, - он убрал руку, оставив на коже жирный след. Отошел на несколько шагов в сторону, и шепотом добавил. - Здесь всегда должно быть тихо....
   Да, сейчас хотя бы минутку покоя, чтобы боль прошла и успокоилась. Хотя бы минутку побыть одним из обитателей этого мира. Мира, застывшего в глазах последним мгновением. Последний кадр их прежней жизни, как воспоминание о прошлом. Хочется почувствовать на себе, спокойствие и безмятежность. Созерцать душой каждый метр этого, антидеприсантного мира удовлетворенности, и вечного довольствия. Несравнимого не с каким другим из миров - мира тишины.
   Вот, наверное, сейчас!
   В голове созревает вопрос: что там? Что за этой гранью? Проблема за проблемой, как тяжелые трех пудовые мешки с песком, ложатся на твою спину, прижимая тебя к земле. "Из воды вышел, в землю уйдешь!" - кричит за левым плечом, маленький гнусный черт. Проблемы толкают тебя в могилу. Нужно скинуть с уставших плечей, столь тяжелый груз. И выход есть, ....
   Пистолет: лучше засунуть ствол в рот и повернуть на тридцать градусов от вертикали. Так, что бы пуля прошла через весь мозг и закончила на вылет, через затылочную часть черепа. Вероятность мгновенной смерти: Девяносто пять процентов.
   Обрез, дробовик, помповое ружье: прислонив стволом к носовой части головы, развернуть на сорок пять градусов от вертикали. Результатом будет полная голова мозговой каши. И дробь, двойка, тройка. В зависимости от начинки патрона. Дробинки разойдутся в твоей голове в разные стороны, насытив ало-кровяную массу. Как изюм в кексе. О вероятности мгновенной смерти не приходиться и говорить, картинка выплывает сама собой.
   Петли и удавки петельного типа: ну, во-первых, повешенье имеет несколько типов, а точнее два. Перелом шейных позвонков и, что часто встречается, удушье. При переломе происходит разрыв нервных связок, что является причиной потери связи между мозгом и другими жизненно важными органами. Смерть безболезненная, первым отключается сознание, а затем, в течении десяти - пятнадцати минут, наступает полная остановка работы всех органов. Удушение..., а точнее самоудушение, куда более тягостный и напряженный процесс. Пока ты сидишь в петле, и веревка душит тебя за горло, у тебя еще есть возможность остановиться, .... Смерть не мгновенна, но безболезненна. Десять минут и Морфей, царь спящий, тянет тебя за собой в свой волшебный мир снов. Спокойствия и гармонии с самим собой. Еще десять минут, и вы уже от туда некогда не вернетесь.
   Передозировка, яд и ядосодержащие вещества, кислоты: скорее всего это самый жестокий способ уйти в мир иной. Передозировка снотворными лекарствами. Процент успеха мал. Яд это самый быстрый, конечно в зависимости от выбранного вами ядовитого вещества, способ покинуть свои проблемы. Но! Но хорошие яды дороги в цене. Уксусная кислота - достаточно выпить полстакана, и внутренности подвержены сильнейшему кислотному ожогу. Так же долгая и мучительная смерть наступает при внутреннем употреблении ацетона, бензина, и других токсичных и воспламеняющихся веществах. Их же можно применить внутривенно. Долгая смерть гарантирована.
   - Эй, - толкнул в плечо, закимарившего Алексея, санитар в белом халате, дядя Митя. - Ты здесь не спи. Иди, вон лучше в препаратную, там один стол свободный, ложись. - он ткнул пальцем вытянутой руки на проем в стене, занавешенный тканью.
   Алексей привстал со стула, и аккуратно ступил больной ногой на холодный пол битого кафеля. Ходить было значительно легче. Опираясь о стену, он направился к препаратной. Справа, на забитом со стороны улице, полусгнившими досками, окне, в маленькой деревянной коробочке, по краям украшенной чем-то под тип золота, стояло маленькое дерево бонсай. Это было единственное живое в этой комнате, не учитывая дядю Митяя. Деревце было аккуратно острижено и привлекало к себе внимание. За занавеской, из двух белых медицинских простыней, ему предстала довольно тошнотворная картина. Среди многочисленных полочек и шкафчиков, со всевозможными препаратами в разноцветных баночках. С трудно выговариваемыми словами оканчивающимися на -пам, -ол и -ин, посредине небольшой комнаты, стояли два стола. Один был занят телом, не большого размера, сверху которое было накрыто целлофаном и белой тканью. Из под покрывала свисала рука, с привязанной к пальцу биркой.
   Алексей сначала смутился и, признаться честно, подумал, что это шутка, но взглянув на серьезное лицо Митяя, он вошел внутрь комнатушки, размером три на четыре, и задернул за собой медицинские занавески. В препаратной довольно странно пахло. Сладковато-ванильный запах смешивался с другим, знакомым и приятным. Свет был тусклым и чуть-чуть красноватым, примерно такой же нужен для самостоятельной проявке фотографий. Напротив входа, на стене практически у самого потолка, висела лампочка, окрашенная в красный цвет. Зачем?!
   Алексей подошел к пустому столу и, осмотрев его чистоту, сел на край. Напротив, рядом со стеклянным стеллажом, в котором лежали различные инструменты (скальпели, зажимы, катетеры, растяжки, щипцы, ....), около стены стоял низенький столик. Светильник, несколько спичечных коробков, какие то стеклянные колбочки - все стоящее на его металлической поверхности, размывалось в тусклом красном свете. Алексей протянул руку в эту смазанную акварель и, щелкнув переключателем, зажег маленькую лампочку светильника. Теперь картина вырисовывалась намного четче. Собранный из стеклянных пробирок и других медицинских емкостей, аппарат для курения, возвышался над поверхностью стола. В одной из пробирок, припайный пластмассой, находился швейный наперсток, с проделанными в днище отверстиями. Он исполнял роль емкости для курительных смесей. Рядом с аппаратом лежала толстая иголка, снятая с какого то шприца (кубов на двадцать), и зажигалка. Острие, которое когда-то было стерильным, выпачкано в какой-то гари. Около коробков, а их было три, стояла, сделанная из пивной банки "БалтикаN3", пепельница. Окурков в ней не было. Лишь пепел, и остатки зеленой травы.
   Алексей снял пиджак, вытащил из кармана пачку с оставшейся сигаретой, и кинул ее на стол, рядом с аппаратом. Пиджак он скрутил валиком, и положил на край своей будущей пастели. Прямо напротив головы, лежавшего на соседнем столе, трупа.
   Пятно на рубашке высохло и превратилось в корку. Он приспустил красный галстук в косую полоску, расстегнул две верхние пуговицы, и поднял со столика, недавно брошенную туда, пачку с сигаретой.
   Щелчок. Осечка.
   Видимо газ закончился.
   Он взял один из коробков, поднёс его к уху и потрёс. Внутри, что-то было, но это явно не спички. Указательным пальцем он выдвинул внутреннюю часть. На половину коробок был заполнен высушенными, мелко раскрошенными листьями растения, семейство конопляных. Он понюхал содержимое и поставил эту часть "пакета" на стол, в открытом виде.
   Второй коробок был пуст.
   В третьем несколько спичек.
   Затяжка. Мятая, овальная сигарета зашкварчала, легкие наполнились дымом, подарив организму новую дозу никотина. Рука Алексея, в которой он держал сигарету, тряслась, и дым от неё тянулся не прямой струйкой, а зигзагообразной лесенкой. Не успевая дойти до потолка, он растворялся в воздухе, наполняя комнату знакомым запахам табака. Дешевого табака.
   Другая рука потянулась к столику и, взяв щепотку дурманящего зелья из открытой коробочки, наполнила золотистый наперсток. Алексей зажег вторую спичку и вознес ее над этой емкостью, в которой, уже ожидая своего часа, лежала доза так необходимой сейчас, отрешенности. Трава, шипя и стреляя разгоряченными семенами, буквально таяла под языками пламени. Алексей спрыгнул со стола и уселся на корточки перед аппаратом, наполненным плотным, желтым дымом. Вдох, и вот он уже в легких. Масла оседают на нежных тканях, наркотик попадает в кровь. Следующая точка его назначения - мозг, задание - угнетение центральной нервной системы. Дыхание на мгновение перехватывает, - одышка - и тут же, приход. Голова становится тяжелой, поднимается давление, расширяются, и наливаются кровью, капилляры белков глазного яблока. Расслабление мышц, повышение мозговой деятельности, а дальше: повышенная нервозность и психическое возбуждение, кровоточение десен, разрушение и выпадание зубов, рак легких, разрушение коры головного мозга, рак гортани, рак мозга, гнойные волдыри внутри ротовой полости, все это ..., и в итоге - смерть.
   Сосуд наполнился дымом во второй раз, когда новая щепотка травы, помещенная Алексеем в наперсток, переродилась в джина Золтана, мастера чудес, седевшего внутри стеклянных стен аппарата. Он вдохнул дым. Его легкие расширились, несколько секунд (чтобы маслянистые смолы могли в полном объеме осесть на стенках, а затем, через капилляры, проникнуть в кровь), выдох. В глазах потемнело, как будто грозовое облако повисло перед лицом, заслонив обзор. Снова одышка, но и она сразу же проходит. Пелена спадает, зрение восстанавливается.
   Сигарета все еще тлела на краю самодельной пепельнице. Он забыл про нее, и вспомнил лишь сейчас, когда вытрясал пепел из наперстка.
   Взяв этот не догоревший окурок, длинною в половину спички, он поднес его к губам, и сделал несколько сильных тяжек. Затем плюнул в пепельницу, и тут же отправил бычок во влажное пятно слюны. Уголек взорвался оглушающим шипением, и потух.
   - Ой! - вскрикнул он, попытавшись подняться. Ноги затекли от пребывания в неудобном положении, и колено не давало забыть о своей болезненной травме.
   Поднявшись, он сел на край прямоугольного стола. Развернулся и, заняв горизонтальное положение, пододвинул под голову мягкий валик влажного пиджака. Металлическая поверхность стола холодом жгла спину. Он повернулся на бок. Из под целлофана-тканного покрывала, виднелась свисающая рука соседа по препаратной, с привязной, к среднему пальцу, биркой. Увидев ее, Алексей сразу же подскочил с места и, схватив пиджак, попятился к занавески, отгораживающей его от работника этого заведения - Митяя.
   - Ты что? - раздался голос из-за спины, от чего Алексея передернула.
   Занавеска откинулась в сторону, и его взгляду предстал сам дядя Митя.
   - Ты что опять тут скачешь? - он вошел в комнату и, встав прямо перед Алексеем, посмотрел ему в глаза. - О-о брат, да ты, как я вижу, в глобальной сети сознания!
   - Да я не из-за этого, - еще раз вздрогнул Алексей.
   - Ладно, проехали, - махнул рукой тот и, приблизившись к низенькому столику, закрыл коробок с сушеными листьями.
   - Серьезно, - он подошел поближе к Митяю. - Я просто с трупом рядом не могу.
   - Да ты не волнуйся, он мертв! Хи, - приблизившись к лежащему на столе телу, Митяй откинул в сторону целлофан и белую ткань. - Огнестрел. В голову!
   Алексей подошел поближе.
   - О, боже! - воскликнул он.
   На столе, с дырой во лбу, лежал знакомый ему, по миру живых, человек.

КРАН

   -Без вазелина тебе в эту голову не залезть! - во весь голос заорал Алексей и, видимо сам, оценив свою шутку, дико засмеялся.
   Не волнуйся, залезу.
   Ответил кто-то, за спиной или где-то сбоку, прошептал в затылок или крикнул прямо в ухо?! Но звук бормашины как будто приблизился, невыносимое жужжание стремительно ударило в лоб. Прямо над прошлой раной - неудачной попыткой. Кто-то всерьез решил преодолеть эту преграду белой кости.
   Сейчас надежда была на одно - чтобы наркотик, который держал тело в онемении и притуплял боль, не перестал действовать. Алексей закрыл глаза, сжал челюсти так, что скулы выделялись на лице сильнее обычного.
   - Что тебе нужно? - сквозь зубы крикнул он.
   Продолжай!
   Звоном пронеслось по комнате. Каждая буква, как капля ударила в середину мозга. В самый центр нервной системы; в пучок мыслей и воспоминаний; в среднее ухо - отключив на мгновение разум от восприятия и анализа звуков. Как будто кран, выводящий тебя из равновесия, капал на мозг. Как старушка из соседнего дома, интересующаяся о здоровье всей твоей семьи, дающая ценные советы и читающая поучительные нотации. Она тот же кран. Так же долбит и долбит своими каплями-словами в центр башки, которая и без того разрывается от проблем. "Перекройте ей кто-нибудь этот сраный вентиль!" - уже цепляясь маленькими коготками злости за влажную трахею, из груди ползет сжавшийся в комок крик о помощи.
   Продолжай.
   - Что? Что продолжать? - напрягая голосовые связки, практически хрипя, кричал Алексей.
   Звук бормашины продолжал будоражить нервы, а сверло, упершееся в лобную кость, сотрясало голову.
   Рассказывай о своей жизни, о последних ее днях, о прекрасных мгновениях, произошедших за это время. Обо всем, что привело тебя сюда! Ну...
   Голос стал чуть глуше и не таким раздражительным. Сверло подалось назад, так и не преодолев природную преграду. Алексей открыл глаза, голова кружилась, а на губах чувствовался соленый привкус крови.
   - Я помню, что я собираюсь уходить, - Алексей стал говорить тише. Он прищурил глаза от лампы, светившей прямо в лицо, и попытался вспомнить:
   - Я уже оделся и стою в прихожей. На лестнице я не встретил ни одного из соседей. Да! Да, еще лифт.
   Что?!
   Вновь звоном пронеслось по помещению, где располагался этот кабинет. Еще три тяжелые капли ударили внутрь центральной нервной системы, сотрясая тело.
   - Лифт, - Алексей хотел закрыть уши ладонями, но из-за действия неизвестного препарата руки не поддавались контролю. - Это первое несчастье, которое случилось со мной в этот день. Лифт не работал! Я спускался с седьмого этажа по лестнице.
   И что?
   Кап-кап, кап-кап.
   - В это время дня. Когда не работает лифт. Идти практически с самого верха одноподъездного секционного жилого дома по лестнице, и не встретить ни одного человека! - Алексей вздохнул. - Это странно. Вам так не кажется?
   Он сам выпросил еще несколько тяжелых капель-букв, обратившись к своему собеседнику. И тот ответил:
   Да, ты прав. Не каждый день увидишь такое явление, как исчезновение соседей.
   - Я не считаю этот факт какой-то там шуткой, - ему не понравился тон, в котором разговаривал этот странный человек. - Вы просто не знаете моих соседей. Чтобы пройти по лестнице и никого не встретить - это редкость. Здесь мусор вынести нельзя, чтобы хоть одного не увидеть. А это ведь всего десять метров туда и обратно. А может и того меньше.
   Кап. Кап.
   Вновь сотряслось в воздухе. Неразборчивые слова пулями проникли в голову, и как маленькие молоточки простучали по нервным окончаниям. Алексей не понял, о чем сказал тот, но все равно продолжил:
   - Погода. Она то сверкала ярким солнцем, проникая горячими лучами света сквозь золотистую листву осенних деревьев. То тут же небо наполнялось грозовыми облаками, проливая на город холодный дождь. - он так хотел бы в этот момент иметь глаза на затылке, потому что тот стоял где-то за спиной. - Такое ощущение, что она (погода) зависит от моего настроения. Если я расстроен или гневаюсь, то можно ожидать осадков. Дождь, ветер, снег и все, что угодно.
   Ты хрупкий человек.
   - Что вы имеете введу? - Алексей попытался повернуть голову, но тщетно.
   У тебя ранимая душа, хоть тело крепкое и ты можешь терпеть боль, ты слаб! Я могу тебя сломать. Нет, не болью. Ни кнутом, и не пряником.
   Сердце у Алексея заколотило. Сам он этого не ощущал, а лишь видел, как грудная клетка начала вздыматься все чаще, напоминая меха волынки, или надуваемую грелку.
   Я могу уничтожить тебя духовно. Размазать твои идеи по извилистой плоскости мозга. Смыть все надежды и мечты, разрушить все планы. Сжечь все мосты вокруг тебя. Наполнить твое Я серостью траура.
   - Зачем вам это? Для чего вы держите меня здесь? - голос Алексея волнами разлетелся по комнате. Взвиваясь громким криком, и умолкая после каждого слова.
   Так названый Дантист, медленно ходил за спиной. Он слышал его шаги.
   Он точно слышал его шаги!
   Разве я тебя держу!?
   Кап - кап, спросил он, и тут же продолжил:
   Нет! Если хочешь, ты можешь уйти. Но учти! Больше я тебя слушать не буду. Ты сам пришел сюда, ты просил меня выслушать, ты обещал говорить. А, что в итоге?
   Непонятный шорох за дверью, напоминающий скрежет стали по стеклу, сотряс атмосферу. Если бы Алексей был мухой, он бы точно это почувствовал. Лампы в углу дрогнули, заискрили, и фиолетовый свет погас. Комната погрузилась в полумрак. Лишь луч лампы направленной на Алексея, освещал стоматологическое кресло в центре, на котором он сидел. Помещение наполнилось оглушительной тишиной. Спокойствие и блаженство, на какое-то мгновение победили безжалостное жужжание, и треск нитей накала фиолетовых ламп. На улице по-прежнему шел дождь. Это было слышно по барабанной дроби капель, бьющихся о подоконники здания, и шиферу дырявой крыши. Кап-кап, звучало вдалеке, и вдруг громко:
   А в итоге мне приходится выбивать, вытягивать из тебя ответы.
   Дожди как будто проник в здание, пролился по голове Алексея очередной партией нравоучительных реплик.
   Вода где-то залила проводку. Напряжение в сети прыгнуло, а из-за отсутствия рубильников автоматического отключения, многие лампы сгорели. Здание больницы оказалось обесточенным. Луч света над головой Алексея продолжал светить.
   Не молчи!
   Грозно воскликнул дантист. Два шага и голос за спиной Алексея переместился влево.
   Что ты почувствовал, когда увидел тело?
   -Я?! Я сразу не понял, не осознал, наверное. Это пришло позднее, я и сейчас помню это лицо. Оно снится мне каждую ночь. Его фиолетовый язык высунут наружу, он опух и торчит зажатый зубами. Кожа, как будто коричневая. Как она изменила свой цвет всего за несколько часов, - по щеке Алексея катилась слеза, она попала в практически засохшую струйку крови, и продолжила свой путь по шее, уже преобразившись в красный цвет. - И глаза. На половину открытые. Сохранившие в себе последний момент жизни. Наверное, он как фото на прикроватной тумбочке, стоял в сознании. А дыра во лбу полностью усугубляла картину. Так что тем, кто любит всласть похохотать над какой-нибудь "Техасской резней бензопилой*" (* - популярный фильм ужасов 1987г., в 2004 году была снята новая версия этого фильма), этот лик бы вызвал обширный инфаркт.
   Зеленая ржавчина самообладания, обильно смоченная психоанализом, шилом беспомощности давит на извилистые ландшафты мозга. И это лишь начало. Начало неутомимой депрессии, название которой - головная боль.
   "Мозговая ломка" - так, наверное, это можно назвать.
   Человек, которого Алексей мысленно нарек дантистом, из-за его склонности к использованию бурмашины (в не совсем подходящих местах), молчал.

ВРЕМЯ

  
   Вот видь, как бывает. Еще несколько часов назад ты разговаривал с человеком, обменивался советами, интересовался о том, как он поживает. А теперь его нет. Его просто не стало, как будь он первым снегом или последним шансом. Теперь его не увидишь, не скажешь "Привет!" при встрече, не обнимешь, не поцелуешь, не расскажешь как твои дела. Теперь его просто нет!
   Алексей молча, не сводя глаз с синего тела, стоя напротив металлического стола. Он не мог понять, как такое могло случиться.
   - Ты че, знаешь его? - толкнув его в плече, от чего Алексей немного пришел в себя, задал вопрос Митяй.
   Тот, немного потупив взгляд, ответил:
   - Да, мне сегодня пришлось с ним встретиться, - в голове Алексея всплывали картинки их встречи. - Он еще представился. И дал мне конверт.
   Он отошел немного в сторону, чтобы вид мертвого тела не сбивал с мыслей.
   - Авраам, да! Его точно зовут Авраам.
   ­- А что в конверте? - перебил его подошедший сзади Митяй.
   - В конверте письмо с угрозой. Если я не приду на назначенную встречу, то что-то случится.
   - Что?
   - Я точно не знаю. Там не было таких слов, как казним, четвертуем, кастрируем, отрежем член и заставим с ним бегать по улицам, - по голосу было понятно, что Алексей начинал раздражаться. - Просто если я не приду, они все равно меня найдут. Они что-то знают?
   - А ты не пришел, да?
   - Я не смог, - он вскипал, его голос начал дрожать, а жесты стали более резкими. - Я был заперт в каком-то сарае!
   -Я понимаю, но тому, кто писал это письмо, ты видь не объяснишь, - сделал вывод Митяй.
   Алексей молча стоял около второго стола, изредка переводя взгляд на усопшее тело Авраама. Какие чувства испытывал он в этот момент известно только Богу, ну и конечно ему самому. Мы лишь можем предполагать.
   Кто знает, сколько еще могла длиться эта пауза молчания, если бы не сработал механизм будильника, стоявшего в другой комнате.
   - Вот и смену скоро сдавать, - радостно произнес Митяй и, спустя секунду, скрылся за занавеской.
   Ржавый треск так же вывел из состояния ступора и Алексея.
   - А сколько уже? - чуть прихрамывая, он направился вслед за Митяем.
   - Шесть часов, - ответил тот и, повернув маленький рычажок на старом механизме, остановил раздражающее дребезжание.
   - Как быстро пролетело время, - застегивая пуговицы на рубашке, шептал он себе под нос. - А видь я, даже не вздремнул.
   - Ну, у тебя есть еще час, - расслышав его шипение, добавил Митяй. - Сменщица приходит в семь, так что до этого времени можешь вздремнуть.
   - Тогда я на кресле присяду, а то что-то не шибко охота с покойником тет-а-тет находиться.
   - Да мне без разнице, - махнул рукой тот. - Хочешь в кресле, спи в кресле.
   Алексей повесил пиджак на спинку и рухнул всем телом в маленькое, но удобное лежбище. Вытянул ноги вперед и положил на стоящий перед ним стул. Не диван конечно, но спать все ровно можно.
  
   Это как на Яву. Чей то голос кричит, но не понятно кто. Слова невозможно разобрать. Это не речь, это гул создаваемый гортанными связками.
   В его руке крепко сжат нож, по лезвию которого стекает густая темно-красная кровь.
   Это как во сне. Он размахивается и наносит удар. Затем еще один, и еще. И еще...
   Его взгляд опускается на жертву.
   Это как на Яву. Вторая рука сжимает мертвой хваткой маленького беззащитного котенка. Он вновь размахивается и, вонзив острую сталь в основание его живота, начинает делать надрез.
   Брызги летят в разные стороны и руки уже по локоть запачканы кровью. Он смотрит в залитые кровью глаза котенка. Тот кричит от боли, но звуков не слышно. Он просто открывает рот, как будто делает глубокие вдохи.
   Чей то голос кричит, но кто, по-прежнему не понятно.
   Это как во сне.
  
   - Боже! - подскочил с кресла Алексей.
   - Да не пугайся ты так, это всего лишь я, - сказал стоящий рядом Митяй. - Время уже, без пяти семь.
   Он потыкал пальцем в циферблат будильника.
   - Сейчас смена моя придет, так что тебе придется уходить.
   - Да, я понимаю, - ответил Алексей.
   Пиджак практически высох. Он набросил его на плечи и, уже направившись к выходу, обратился с вопросом к Митяю:
   - Слушай, а у тебя случайно сигаретки не найдется?
   - Да я в принципе не куры, - он засунул руку в карман и вытащил из него помятую пачку "Беломора". - Папирос вот несколько есть.
   Он протянул ее Алексею.
   - Если будешь, то вот, на! Забирай.
   Алексей предпочитал курить легкие сигареты с угольным фильтром, но в такой ситуации сгодился бы даже самосад.
   Он подошел поближе и взял пачку у Митяя:
   - Спасибо.
   - Какие могут быть вопросы, - он махнул рукой и направился к шкафчику с его повседневной одеждой. - Человек должен помогать другому человеку в трудной ситуации.
   Он открыл дверцу и что-то начал доставать.
   - Сегодня я помог тебе, завтра кто-нибудь поможет мне.
   - Вот возьми, - в руке его, был маленький белый бутылек. - Если совсем плохо станет, выпьешь две.
   - А, что это? - Алексей открыл крышку и увидел внутри несколько зеленых пилюль.
   - Успокоительное.
   - Только сильно действующее, - добавил Митяй. - Так что не переборщи!
   - Хорошо, - он убрал бутылек во внутренний карман пиджака. - Спасибо тебе еще раз. Я надеюсь, что мы с тобой еще встретимся. В другой обстановки.
   - Обязательно, - согласился он. - Ну, а теперь иди.
   - Удачи!
   - Бывай.
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"