Аннотация: Аибга. История высокогорного села Аибга через призму истории жизни её первых поселенцев.
Аибга
Анастасия Григорьевна Манихина долгое время вела обширную переписку с многочисленными родственниками и друзьями. Со временем адресатов становилось всё меньше и меньше, и она начала записывать свои мысли, размышления, воспоминания в тетрадь.
***
Семья моего деда Коваценко родом с Полтавской губернии, деда Дейнеко с Черниговской. На Украине жилось тяжело. Земля была в руках панов (помещиков). Будучи уже взрослыми, женившись, оба мои дедушки и Коваценко и Дейнеко, поняли, что в будущем на Украине будет невозможно создать свое хозяйство, будет невозможно прокормить свои разросшиеся семьи и приняли решение о переселении на восток, где как они думали, много свободной земли. В 1886 году семья Дейнеко приехала в Сальский округ Войска Донского. В Сальских степях, целинных земель было много, но хозяева земли казаки не разрешали переселенцам селиться вблизи водоёмов: рек, озёр. Были выделены участки в безводных местах. Пётр Акимович Дейнеко начал осваивать новое место жительства. Построил дом. Завёл скот. Вырыл несколько глубоких колодцев, но в них было мало воды. Качество воды было тоже не удовлетворительное. Вода была жёсткая с большим количеством солей. Часто вода уходила, исчезала из колодцев. Приходилось рыть новые и всё равно воды не хватало. Без достаточного количества воды невозможно разводить скот. Бедствовали. Из-за некачественной воды и плохих жизненных условий стали болеть и умирать дети. Из детей осталась одна Анастасия. В 1888 году Пётр Акимович собрал небогатый скарб, забил окна и дверь, поцеловал, перекрестил дом и отправился на Кубань. Осели в станице Абинская, где прожили 11 лет. Где-то в это же время на Кубань в станицу Крымская приехала с Украины семья Коваценко. Отношение казаков к иногородним, а особенно к новым переселенцам было плохое. Их детям не разрешалось посещать школу. Учиться можно было только казачатам. Владеть землёй можно было только казакам. Иногородние были батраками. Они не имели права строить дома на фундаменте, крыть крышу черепицей, жестью, деревом (можно было только соломой). Не имели права участвовать в круге (решать какие - либо социальные вопросы). Было полное бесправие. 11 лет батрачества.
В 1900-м году, независимо друг от друга, Коваценко и Дейнеко решили поискать счастья на Черноморском побережье Кавказа. В станицы приезжали вербовщики и агитировали иногородних переселяться на Кавказ, обещали подъёмные и налоговые льготы. Сбор представителей семей переселенцев проводили в Хосте. Здесь, в переселенческом отделе, Пётр Акимович Дейнеко встретился и познакомился с Андреем Никитовичем Коваценко. Землю предлагали только в горах. Из Хосты по горным тропам они добрались до Аибги, где на 1-м участке уже были переселенцы. Земля в равнинной части была распределена. Им предложили спуститься ниже на 4-й участок, где они и стали первыми жителями. Начали строить временное жильё. Строили год. Помогали друг другу. Через год привезли семьи. В Абинской осталась Анастасия т. к. вышла замуж за местного казака. Шли в Аигбу пешком, только малые, Петя и Варя, ехали на лошадях, гружёных вьюками. Здесь, в горах, их ждал тяжёлый, но зато свободный труд на своей земле. Начали корчевать лес на выделенных участках. Наравне со взрослыми трудились дети. Дедушке Коваценко было легче, т. к. у него были почти взрослые сыновья: моему папе Григорию Анреевичу, шёл 16-й год, его брату Аверьяну, было 18 лет, а у дедушки Дейнеко сыну Ивану было 8 пет, Петру - 3 года. Земля наделялась только на лиц мужского пола. У Коваценко мужчин было больше, чем у Дейнеко, а потому они могли разработать больше земли. Трудно представить себе, сколько труда было вложено в расчистку леса и на постройку первых домов.
Здесь, на месте бывших черкесских поселений, новые поселенцы получили возможность пользоваться плодами своего труда. Были посажены саженцы груш, чернослива, яблонь, грецких орехов и других плодовых деревьев, которые через пару лет стали давать обильные урожаи. На расчищенных от леса полях были высокие урожаи кукурузы, овощей, картофеля. Сажали ячмень, рожь, завели скот, птицу, пчёл. Моя мама, Мария Петровна Дейнеко вышла за муж за Григория Андреевича Коваценко в 1906 году. Венчались они в Красной Поляне, где уже была церковь, для чего прошли путь в 18 километров, преодолев гору Аибга. В селе Аибга церковь построили позже. Папа взял маму в дом своего отца. На мамины плечи легла вся работа по дому. Кроме того, она трудилась в огороде и в поле вместе с мужем. В 1907 году мой папа был призван в армию на 4-е года. Служил в лейб-гвардии драгунском полку, расквартированном в Петергофе. Во время службы он получил образование в объёме начальной школы, играл в полковом оркестре на бейном басу. Помню большую фотографию, на которой был снят весь полковой оркестр. На всех оркестрантах была красивая форма, которая почему-то в 30-е годы вызывала неприятие у некоторых, напоминая офицерскую. Эту фотографию сохранить родители побоялись, но сохранили ряд небольших по размеру фотографий отца с его сослуживцами. Отец в составе эскадронов полка не раз участвовал в праздничных парадах в Санкт-Петербурге и в Москве. Демобилизовался он в 1911 году. В 1913 году родился первенец Терентий. Летом 1914-го года началась Первая Мировая война. Григорий Андреевич Коваценко был снова мобилизован. В его отсутствии, в 1915-м родился второй сын Георгий. В 1916-м году в семье произошла трагедия. Терентий рос очень активным и любознательным мальчиком. Он любил всё повторять за мамой. Мать не на долго оставила детей в доме без присмотра, и в этот момент почтальон принёс газету. Терентий попробовал поджечь газету, как это делала мама, разжигая печь. Газета загорелась, но тут Терентий понял, что сделал что-то не то: ведь газета была новая, а не старая. Он выхватил газету из печки, и одежда на нём загорелась. Малыш получил сильные ожоги и умирал в муках. В сердце мамы на всю жизнь осталась незаживающая рана.
В Отечественную войну мой папа видел во сне убитого на поле боя своего сына Терентия. Рассказав маме этот сон, он постарался убедить её в том, что не надо больше страдать, что ему было предначертано погибнуть в огне, если не на пожаре в детстве, то в огне в бою, в этом случае остались бы без отца его дети: "У Жоры, Павла, Насти, если они придут с войны, а они не погибнут я верю, ещё родятся дети, родятся наши внуки."
В Первой Мировой войне участвовали оба моих дяди: Пётр и Иван Дейнеко. Брат отца Аверьян, по какой-то причине, не участвовал ни в Империалистической, ни в Гражданской, а мой отец участвовал в обеих войнах. В Первой Мировой он был урядником Черкесского полка Кавказской туземной дивизии. Получил два Георгиевских креста, и навсегда замуровал их в фундамент своего дома в 1930 году, опасаясь доноса со стороны соседей, которые зная, что он служил в Дикой дивизии, считали и называли его царским опричником. В 1979 году, я, Павел, Георгий, Татьяна, Мила посетили Аибгу в последний раз, отеческий дом был цел. Возможно он цел и сейчас, и где-то в его фундаменте хранятся Георгиевские кресты моего отца
.
В Гражданскую войну папа воевал в составе 11-й Красной армии Северо-Кавказской республики. Вернувшись с Гражданской, он в 1921-м году построил свой дом. Я уже родилась в новом доме 5-го декабря 1922 года. В двадцатые годы Григорий Андреевич Коваценко был председателем ревкома в Аибге, и подвергался большой опасности со стороны банд, скрывающихся в горах. Был председателем Аибгинского сельсовета. По каким-то соображениям он отказался вступать в партию и в году примерно 1927-28-м его сняли с должности председателя и поставили на эту должность человека, который не воевал в Гражданскую, не боролся за Советскую власть, а прятался в горах, но в удобный момент вступил в партию. Во времена коллективизации этот новый председатель поднял вопрос о раскулачивании нашей семьи, так как в своё время, отец построил на реке Псоу водяную мельницу, на которой молол зерно и не только для себя. Все односельчане вступились за моего отца. Он ни с кого не брал платы за помол и ему пришлось доказывать, что он не эксплуататор, что всё нажито своим трудом. Отец одним из первых вступил в колхоз и отдал в него и эту мельницу и лошадей. Лодыри торжествовали, с гордостью называли себя пролетариями.
Навсегда уезжая из Аибги в Сталинград в 1958-м году, папа вырубил из дуба новые, монолитные кресты и установил их на могилах своих родителей, родителей жены, сына Терентия. Каждый участок имел своё кладбище. Имена и фамилии на крестах не писались. Каждая семья знала места захоронений своих родственников. В начале кладбища 4-го участка, стоят два вековых дуба, у их основания три могилы: семьи Дейнека, семьи Коваценко, и между ними маленькая могилка моего брата Терентия. В 1979-м году я легко нашла эти могилы ориентируясь по дубам. Дубовые кресты не покосились, лишь слегка потемнели.
Не могу не вспомнить с благодарностью моих родителей за атмосферу в семье. Мы воспитывались без криков и пинков. Правда, Жоре и Павлу иногда доставался ремешок от папы. Но так как это было за дело, то они, будучи взрослыми, весело вспоминали об этом. С раннего детства нас приучали к труду. Каждый знал свои обязанности и очень радовался, услышав похвалу от мамы и особенно от папы. Мы росли послушными и дружными. Старшие заботились о младших и чувствовали свою ответственность перед родителями. Чтобы учить детей и содержать их на стороне, родители работали на пределе сил. В колхозе платили трудоднями. Чтобы заработать наличные сдавали заготовителям и продавали на рынке огромное количество грецких орехов, сушку яблок, груш, чернослив. Чтобы сушить фрукты отец построил огромные сушилки и заготавливал дрова для их топки. Имели пасеку, сдавали и продавали мёд. Разводили свиней, мясо тоже сдавали.
Аибга 1931 год, дети семьи Коваценко: Павел, Жора, Таня, Настя, Мила.
После окончания начальной школы в Аибге, Жору для дальнейшей учёбы отвезли в Ермоловск (ныне Леселидзе), там его устроили на квартиру в одной семье. Ему было 10-ть лет и он в этом возрасте начал самостоятельную жизнь в стороне от семьи. Конечно материально его содержали родители. В 1931 году он поступил в педагогический техникум в Абинской станице. В 1934 -м году Жора закончил техникум и сразу поступил в Краснодарский пединститут на физико-математический факультет. Проучился год и перешёл на заочное отделение. Дело в том, что папа написал сыну о невозможности свести концы с концами: в Адлере уже учились, живя на частной квартире, Павел и Мила. Жора принял решение о необходимости помогать семье, чтобы могли продолжить обучение сёстры и брат. В 1935-м году, он поступил на работу в среднюю школу города Гагры, сначала преподавателем физкультуры, а по окончанию 2-го курса пединститута он стал преподавателем математики в 5-х-7-х классах. Жора взял к себе брата Павла в 7-й класс. Вместе с Павлом приехали из Аибги Алексей и Андрей Дейнеко-дети дяди Вани. Вот они вчетвером жили в маленькой комнате на 1-м полуподвальном этаже своей школы. Окончив 7-й класс, ребята поехали в Ростов поступать в железнодорожный техникум, и Жора решил взять меня. Я тогда окончила в Аибге 6 классов (в 1935-м году открыли на 1-м участке неполную среднюю школу). Через год Жора взял к себе и Таню. Прожили мы втроём два года. Я окончила 9 классов, Таня-7 классов, а в сентябре 1939-го года сняли бронь с Георгия (началась вторая мировая война, немцы напали на Польшу), и его призвали в армию, в артиллерию. Помню торжественные проводы. Провожали учителя и учащиеся всей школы, принесли много цветов. Напутственная речь директора. весёлое оживление. Я гордились и радовалась тому, что нашего брата так ценят и уважают учителя, любят ученики. Было ощущение какого-то восторга от происходящего. Глупый, наивный оптимизм шестнадцатилетней девочки. На следующий день приехал папа. Комната наша была завалена цветами. Он понял, что опоздал на проводы. Папа сообщил нам, что Павлу не пришлось закончить последний курс техникума, и его тоже призвали в армию. Я видела растерянность, волнение, тревогу, страх моего отца и думала: "Чего он боится? Война где-то там далеко в Европе, а если придёт на нашу землю, то Красная Армия и мои братья быстро разобьют врага.
Гагры 20.05.1940 Выпускное сочинение
Я и Таня проучились вместе ещё один год. Комнату оставили за нами. В 1940-м году был выпускной балл. Актовый зал школы был заставлен столами с закуской и шампанским. Меня на вальс пригласил наш классный руководитель, любимый учитель математики Левон Самсонович Киладзе. Много пели, танцевали, веселились до утра. Я больше никогда не встретила никого из ребят выпускников 40-го года нашей школы. Не вернулся с войны и наш преподаватель математики Левон Самсонович Киладзе.
Гагры. Выпускной вечер. Анастасия Коваценко, 3-й ряд, крайняя справа
Я подала заявление в МГУ. В ответном письме было отказано в общежитии, в случае приёма. Тогда я поехала в Краснодар и меня зачислили в пединститут благодаря аттестату с отличием. Получила место в общежитии, в котором предстояло прожить всего лишь один год.
В первые дни войны нас студенток отправили на уборку хлеба в Кущёвский зерносовхоз. Работали на току с раннего утра до позднего вечера. Приходилось для просушки перелопачивать тонны зерна. К началу учебного года возвратились в Краснодар. Мой брат Павел учился в Краснодарском авиационном училище. Он, как мог, заботился обо мне. Когда по выходным его отпускали в увольнения, он водил меня в кафе и угощал шницелем, устраивал мне праздники чревоугодия. Вместо учёбы послали рыть окопы, сооружать противотанковые рвы. Начались авианалёты на Краснодар. Всё чаще раздавался вой сирен. Взрывными волнами от авиабомб были выбиты все стёкла в окнах общежития. Лётное училище эвакуировали: часть на Урал в город Чкалов, часть в г. Агдам в Азербайджан. Павел попал в Агдам. Перед отправкой он звонил мне в общежитие и настаивал на моём отъезде домой. По окончанию училища для приобретения лётных навыков Павел и несколько других выпускников училища перегоняли самолёты с ленд-лизовскими грузами из Ирана. Летали по приборам в любую погоду. Потом получили американские бомбардировщики - "Бостоны" и отбыли на фронт.
Краснодар май 1941-го года. Павел и Анастасия Коваценко
В октябре студентов распустили по домам. Трудно было с выездом. На железнодорожном вокзале сотни людей штурмовали поезда. Из-за бомбёжек поезда по расписанию не ходили, но я всё-таки села в поезд, который шел на Сочи через Армавир. Какой-то парень через окно втащил мои вещи, а потом за руки втянул и меня. На станциях Кавказская и Армавир был авианалёт. В общем, домой добралась без особых приключений. Дома с родителями жила Таня. Мила в Адлере училась на медсестру. Много испытаний выпало на её долю. Война застала её с мужем Игнатием Савеличем в Луцке. Игнатий был кадровым военным-пограничником. В первый же день войны пограничники вступили в бой. Мила, чтобы не попасть в оккупацию, стремилась вырваться из города. Ей удалось сесть в товарный вагон последнего уходящего поезда. По дороге состав много раз бомбили, и ей приходилось выпрыгивать из вагона и бежать в сторону от состава, а она была беременна. В Батайске её сняли с поезда, отправив в роддом, начались преждевременные роды. Ребёнка она потеряла. О муже ничего не знала, пропал без вести.
В конце ноября я была призвана на строительство аэродрома в Адлере. Это была стратегическая стройка, на которой мы работали часто под дождём по колени в воде. Удивительно, что не болели, вот только некогда было лечить зубы, а потому их просто удаляли. В декабре по общей мобилизации я была призвана в ряды Красной Армии. Призывали всех бездетных женщин в возрасте от 18-ти до 40-ка лет. Я оказалась в 180-м запасном полку. Нас учили стрелять, оказывать первую помощь, обращаться со средствами индивидуальной химической защиты.7-го декабря нас привезли в Старую Мацесту, в ванных зданиях и в подсобках которой размещался 34-й отдельный батальон химической защиты (ОБХЗ) Северо-Кавказского фронта. Нас распределили по ротам. Поскольку я умела печатать на машинке, командир батальона перевёл меня из роты в штаб писарем. В январе батальон передислоцировали в посёлок за Адлерским мостом. От Аибги это небольшое расстояние. Я попросила комбата отпустить меня домой на три дня, напоследок проведать родителей: "Завтра праздник - крещенье, я хочу порадовать родителей"
Комбат отговаривал меня от этой затеи:
- "Горная дорога в Аибгу опасна и летом. В горах сейчас снегопады. Сорвёшься в пропасть или попадёшь под лавину. Мне отвечать за пропавшего бойца, а тебя запишут в дезертиры".
В конце концов сжалился и отпустил. За мной с двумя лошадьми заехал Алексей Маркович - муж приёмной дочери моих родителей Ксении. Он уже был списан из армии по инвалидности после ранений. Мы с большим трудом добирались до Аибги. Пришлось чистить несколько больших обвалов, заваливших значительные участки дороги. Особенно трудно пришлось с переводом лошадей на этих участках. Ноги лошадей погружались глубоко в снег, они чувствовали край пропасти, чувствовали опасность и не хотели идти. Пришлось заночевать в горах у костра. Папа и мама встретили с радостью и слезами. Благодарили и упрекали меня за то, что я решилась на такую опасную дорогу только для того, чтобы повидаться с ними. В доме родителей я пробыла всего один день. Обратная дорога была такой же трудной. Меня сопровождал папа. Он ехал в военкомат записываться добровольцем на фронт. В часть я прибыла без опоздания. Папу в армию не взяли из-за возраста, в военкомате сказали, что он нужнее здесь, в тылу, кто-то же должен кормить армию.
Из штаба фронта приехал офицер. Он предложил мне составить какой-то документ. Когда документ был готов, он прочитал его и сказал комбату: "У нас в штабе дефицит грамотных людей, я думаю, что вашего писаря мы заберём". Что и случилось через несколько дней. И не как-нибудь,а за мной прислали машину на которой приехал офицер с этим важным заданием. Так я простилась с 34-м ОБХЗ. Меня определили в отдел кадров химуправления фронта. Пока особисты проверяли, посылали запросы в Адлер, я работала связной между отделом кадров и другими отделами штаба фронта. После проверки меня допустили к секретной переписке.
9-го августа был сдан Краснодар, Ейск, Майкоп. В сентябре началось сражение за Туапсе.Немцы рвались к перевалам. Я переживала, боялась, что они захватят Гагры, Сочи.
Борис Манихин. 23.10.1943
В январе 1943-го года в штаб фронта прибыл со своим взводом лейтенант Манихин на строительство блиндажей. Его взвод разместился на хуторе, где я жила, и здесь состоялась наша первая встреча. 19-е января всегда был для меня праздничным днём. В Аибге все отмечали и Новый год, и Рождество, и Крещенье. Некоторые мужчины купались в этот день в Псоу. 19-го января день рождения моего брата Павла, и наша семья всегда его поздравляла. 18-го января 1943-го года я шла в штаб и несла поздравительное письмо брату. Борис Манихин шёл мне на встречу. Моё сердце подсказало, что он идет познакомиться со мной. Он первый отдал мне честь со словами: "Товарищ рядовой разрешите обратиться?". Я кивнула.
-Сегодня святки-девушки гадают. Погадайте на меня. Что предвещает мне будущее? Я погибну или нет на этой войне?
-Вы верите в провидение?
-Я верю в эффективность собственных действий.
-Тогда зачем гадать?
-Это нужно вам. Если не погибну - то я буду вашим суженым.
Помню я обомлела, покраснела, сказала, что тороплюсь и побежала в сторону штабных блиндажей.
Ночью я гадала. Получилось он не погибнет. На следующий день мы снова встретились.
Поздоровавшись он спросил:
-Ну что, за ворота башмачок сняв с ноги бросали?
Я ответила:
-К сожаленью башмачка не было, бросала кирзовый сапог. Скажите, во что ещё вы верите?
-Верю в победу и в чудеса, бывающие в ночь на Крещенье.
-С вами, хоть раз было чудо на Крещенье?
-Год назад я командовал отделением "Катюш" из трёх машин. 18-го января вечером мы вышли на позицию, дали залп и рванули в тыл. Пересекали какую-то речку. Две установки прошли, а последняя провалилась под лёд по самую крышу. Потеря "Катюши" грозила трибуналом. К счастью, недалёко стоял дивизион 152-мм гаубиц, транспортировали их мощные тягачи, ЧТЗ. Пока солдаты прорубали во льду канал от машины до берега, я с полчаса нырял в святую крещенскую воду, прикреплял троса к машине и периодически грелся у костра. Я мерзляк и никогда не закалялся, а тут не чувствовал холода. Машину вытащили. Я не заболел, не было даже насморка. Разве это не чудо?
Я рассказала ему, что год назад я тоже замерзала в горах и грелась у костра в Крещенскую ночь, когда добиралась к родителям в Аибгу и ждала, что появятся двенадцать месяцев и растопят эти снега. Но чуда не произошло. Выслушав мой рассказ, он сказал, что Крещенское чудо произошло сегодня, и оно в том, что мы встретились. Мы ещё встречались несколько раз, но срок командировки закончился, и лейтенант Манихин со своим взводом вернулся на передовую. Уезжая он сказал, что мы обязательно встретимся после войны: "Надеюсь, что придёт ей конец".
Как только немцы стали отступать от Туапсе, мы двинулись в путь. Мы двигались по сожжённой Кубани. В мае добрались до красивейшего хутора в близи станицы Холмская. В отличии от других поселений, дома и крупные здания были не разрушены. Вокруг хутора был лес. Это был какой-то оазис в степи. Улицы утопали в цветущих акациях, их запах дурманил, кружил голову. Мы ночевали под открытым небом в бункерах спецмашин. Звёздная ночь, тишина, пение цикад. Спать не хотелось. Было ощущение чего-то необычного, волшебного. Утром мы покинули это райское место. По дороге шофёр сообщил нам, что это был лепрозорий, а его жители эвакуированы в тыл, потому он и цел, что немцы боялись и обошли его стороной. Мы ехали по разбитой дороге мимо разрушенных, догорающих хуторов и станиц, где-то недалеко грохотала канонада, было нечем дышать - трупный запах, смрад преследовал нас. Кругом в степи и в лесах лежали незахороненные трупы. Приходилось надевать противогаз. В эти моменты я думала: "Почему такое несоответствие - рай в лепрозории и ад вне его?". Ожидание и боязнь эпидемии, выбивающиеся из последних сил бойцы похоронных команд, переполненные полевые госпиталя, врачи в пропитанных кровью халатах, налёты вражеской авиации и огонь наших зениток, маленькие дети вокруг сбитого, дымящегося, немецкого самолёта, бросающие камни в обгоревшие трупы лётчиков, слёзы молодых измождённых женщин, похожих на древних старух, умоляющих нас забрать их с собой, эвакуировать, не оставлять на повторную оккупацию в случае отступления и нового прихода фашистов.
В мае в штабе фронта появился Г.К.Жуков. Он лично руководил операцией по прорыву немецких оборонительных рубежей под станицей Крымской. Жуков провёл совещание с комсоставом штаба фронта. Я готовила ряд документов для этого совещания.
В отделе кадров был большой объём работы с документами, кадровики не справлялись. У меня, как у рядового бойца была 3-я форма допуска. Я допускалась к работе с документами только с грифами: для "служебного пользования" и "секретно". С грифом "совершенно секретно" и "особой важности" имел право работать только офицер с 1-й или 2-й формой допуска. Мой начальник майор Байков подал рапорт начальнику отдела кадров с предложением о моей демобилизации и оформлении в качестве вольнонаёмной. Так в октябре 1943-го года я сняла солдатские погоны. Мне присвоили высшую форму допуска, допустили к работе с документами любого грифа секретности и завалили работой, но я справлялась.
Приезжал лейтенант Манихин. Мы радовались встрече. Его вызвали в штаб фронта, присвоили звание старшего лейтенанта и поручили сформировать отдельную 13-ю роту химической защиты, подчиняющуюся непосредственно хим.управлению фронта. Он уехал на формирование роты в Краснодар. Но не долго пришлось ст. лейтенанту Манихину командовать сформированной ротой. Бои на Кубани завершились разгромом немцев, бежавших через Керченский пролив в Крым. Северо-Кавказский фронт стали расформировывать и из его частей формировать Приморскую Армию, которой предстояло вести бои за Крым. Меня переводили в оперативный отдел этой армии. Мой бывший начальник подполковник Маканин говорил мне: "Никого не слушай, не соглашайся, там будет бойня, мясорубка. У тебя оба брата на фронте, для одной семьи достаточно. Девочка пиши рапорт, уезжай домой". Внезапно появился ст. лейтенант Манихин, прибывший за назначением в Приморскую Армию. Судьбе было угодно опять нам встретиться. Всю ночь мы просидели в "Эмке" начальника. Борис поддержал совет подполковника, сказал, что найдёт меня после войны. Его отправляли в 255-ю морскую бригаду командиром роты. Бригаде предстояло штурмовать Керчь.
В конце ноября 1943-го года я вернулась домой. Папа, прижав меня к груди, плакал. Таня работала в колхозе бухгалтером. В марте папа привёз Жору. Жора рассказал свою военную историю:
Утро 22 июня его 437 артиллерийский полк встретил на марше при подходе к городу Могилев- Подольску. В 16 часов получили первый бомбовый удар. Первые убитые и раненые. В старом укреп районе под Могилев-Подольском вступили в ближний бой. Вот здесь, 17 июля 41-го года я получил первую фронтовую отметину- тяжёлое осколочное ранение в руку и ногу. Два месяца пролежал в госпитале в Харькове. Раны зажили, и я был направлен в 51-й артполк РГК, который вёл ожесточённые бои на Харьковском направлении в районе Чугуева и Волхов Яра. Эти зимние бои декабря 41-го года отличались особой жестокостью и кровопролитием. Немцы беспрерывно бомбили, а мощные атаки, поддержанные танками, шли одна за другой. Наши части изматывались, не хватало боеприпасов. Потери были огромные с обеих сторон. Не успевали убирать трупы, и они замороженные, исчезали под снегом. Враг замыкал Харьковское кольцо. Я получил вторую фронтовую отметину- осколочное ранение под правую лопатку. Снова два месяца в госпитале в городе Шахты. И на этот раз выдюжил. Снова в строй 103-й отдельной стрелковой курсантской бригады. Отступая, мы сражались уже на Кубанской земле в районе "Волчьих высот" под Новороссийском. 3-го сентября 42-го года третья фронтовая отметина, тяжёлая контузия, перелом позвоночника. 14 суток не приходил в сознание, затем полгода в госпиталях Новороссийска, Геленджика, Батуми, Сочи.
Жору не хотели отдавать отцу: "Что вы будете с ним делать? Инвалид первой группы Он будет неподвижен всю оставшуюся жизнь. Мы заберём его в дом инвалидов."
Отец не согласился: "Это моё дитё. Мой крест. Какой ещё дом инвалидов?"
Несколько месяцев Жора лежал парализованный. Родители его одевали, кормили. Ежедневно грели воду, купали его в корыте с какими-то травами, семенами. Делали массаж, парили в бане. Особый эффект дало пчелоужаливание по особым точкам. Добились на первых порах, чтобы он мог сидеть в подушках и сам мог держать ложку. Отец сам сшил ему корсет, соорудил лесенку, перекладину и другое специальное оборудование. Только благодаря родительскому подвигу, через год его поставили на костыли. Но и сам он совершал героические усилия, удивлявшие всех, преодолевая боль, как мог, тренировал своё тело.
Мы с Жорой стали работать в школе. Школа была на 1-м участке (от нас 4-км в гору). Каждое утро отец готовил лошадь, помогал Жоре сесть в седло, я брала лошадь под узду и мы шли в школу.
В середине марта я повезла Жору на медосмотр в госпиталь в Гагры. Здесь в Гаграх состоялась неожиданная встреча с моим одноклассником - учеником Георгия, старшим лейтенантом Виталием Попковым. Почему в марте 1944-го года он оказался в Гаграх, не могу знать. Откуда-то узнав, что его любимый учитель Георгий Андреевич здесь в госпитале, он нашёл нас. Повёл в ресторан. Угощал не жалея денег. Я никогда не была в ресторане и не могла предположить, что сейчас, во время войны, здесь в Грузии есть такие места, где такая богатая обстановка, такие изысканные продукты, и что много людей могут себе позволить тратить такие большие деньги. Все посетители ресторана с любопытством поглядывали на нас. Мне было приятно, что на груди моего одноклассника орден Отечественной Войны, Орден Красного знамени, Два ордена Ленина, Звезда Героя Советского Союза. После ресторана, Виталий повёл нас в фотоателье, где мы сфотографировались на память.
Перед Новым 1944 годом я получила письмо от Бориса. Он поздравлял с Новым годом, сообщил, что его родители погибли ещё в 1942-м году, в августе при авиаударе по Сталинграду, что его брат Геннадий при освобождении Запорожья потерял ногу. После этого писем не было до марта. В марте я получила письмо обратный адрес которого был: Сочи, эвакогоспиталь (номер не помню), санаторий НКВД-2. Он сообщил мне, что после высадки десанта в Керчь, начались уличные бои за город. Его батальон пробивался к горе Митридат. Склоны горы были усыпаны телами в чёрных бушлатах. Наступление стало захлёбываться и был получен приказ коммунистам возглавить штурмовые группы - "Коммунисты вперёд". (Борис Манихин вступил в партию летом 1943-го года).30-го января 1944-го года, на подступах к горе Митридат старший лейтенант Борис Манихин был ранен в голень правого колена, правое и левое плечо, крестец, касательно в голову. Рядом с ним, убит начальник особого отдела полка подполковник Маканин, который уговорил меня уволиться из армии. У него остались сиротами две дочери. Борис Манихин чудом был переправлен назад на материк. Переправу и катера бомбили. Суда под Красным Крестом расстреливали на бреющем полёте немецкие самолёты. Пролив был нашпигован донными минами. В Ахтанизовской станице оказали только первую помощь. Время было потеряно. Стационарный госпиталь находился в станице Варениковская. По прибытии в госпиталь врачи установили газовую гангрену и заявили о необходимости ампутации ноги. Борис не соглашался: "Дома нет, родителей нет, без ноги - лучше умереть". Тогда его положили на ночь в "мертвецкую" - неотапливаемое, холодное помещение с мертвецами. Утром зашёл врач, спросил: "Не передумал? Смотри к вечеру будет поздно." Борис ответил: "Передумал. Режьте. Уж больно неприглядная у вас обстановка в этой комнате." Усыпили хлороформом и увезли в операционную. Ногу отняли выше колена.
Сочи 1944. Госпиталь Ленгорздрав. Борис Манихин справа
Он не просил меня приехать. Это было прощальное письмо и заканчивалось словом - прощай. Я рассказала о нём своим родителям. Мама сказала мне: "Поезжай". Я отправилась к нему в госпиталь. Когда я зашла на территорию, очень волновалась и решила сначала пройти по аллее к морю, чтобы немного успокоиться. На встречу, на костылях шёл Борис. Он улыбнулся и сказал: "Зря говорят, что не бывает чудес. Вот оно чудо. Твой приезд - царский подарок для меня."
Я уволилась из школы и переехала в Хосту к Миле, чтобы ухаживать за Борисом. Выздоровление шло медленно. В связи с начавшимся рожистым воспалением культи пришлось делать реампутацию. Выходили осколки из других участков тела. Мы вместе строили планы на будущее. Приезжали родители, знакомиться с моим будущим мужем. У Бориса оказался тот же месяц и год рождения, что и у старшего их сына Терентия. Мама сказала, что вместо Терентия бог подарил им нового сына.
В октябре Борис уехал в Сталинград и вскоре прислал письмо, в котором сообщил, что обком партии направил его на работу на 91-й завод (нынешний Химпром), с представлением комнаты в коммунальной квартире. В скором времени я получила вызов для поездки к нему в Сталинград. Я взяла справку в институте, по которой могла сделать перевод в Сталинградский пединститут. Седьмого ноября 1945-го года мой поезд прибыл в разрушенный Сталинград. Стоя у окна и вглядываясь в темноту, я подумала: "Начинается новая жизнь. Я приложу все усилия, чтобы она была счастливой, как у моих родителей, как у моих бабушек и дедушек.
Аибга 1945 год. Мост через р. Псоу на 4-м участке. Павел Коваценко, первый отпуск после войны.
***
Манихина Анастасия Григорьевна умерла 02.04.2019 года. В 14-00 часов дочь позвала её к обеду. Получила ответ: "Хорошо, спасибо". Прошла минута, дочь вошла в её комнату повторить приглашение.
Прежде чем уйти в другой мир, она успела положить на журнальный столик очки, ручку и общую тетрадь. На последней странице была последняя запись: "Всё предопределено. Единственный мой, спасибо тебе за то, что ты был со мной в этой жизни".