"Две женщины: одна добра, как хлеб, и не нарушит клятвы,
другая мирры благородней и клятвы не дает".
Роберт Грейвз
Новое платье для Долорес Романо
"Я вернусь и привезу тебе новое платье". Сколько раз Долорес Романо слышала это обещание. Сколько раз Долорес Романо стелила клетчатую скатерть и доставала из буфета тарелки под пасту болоньезе. Сколько раз Долорес Романо роняла слезы в салат, отчего шарики моцареллы становились горько-солеными. "Я вернусь и привезу тебе новое платье". Шифоньер скрипел тяжелыми дверцами. По утрам Долорес Романо открывала дубовые створки, вдыхала запах нафталина и отдушки из масла иланг-иланг.
Ждала.
С Долорес Романо можно было говорить о чем угодно. О новом кремнеземовом композите для кальсон и о том, что теперь на учениях все мочатся прямо в скаф, не опасаясь опрелостей и чесотки; о самих скафах, которые не выдерживают больше кило по Моосбахеру, отчего во время последнего отступления три полка новобранцев превратились в омлет; о том, что в новостях об этом, как обычно, промолчали, но "bro-radio" подсуетилось, и начкурса, полгода назад списанный по инвалидности, напился в каптерке и потом бродил по казарме, облевывая паркет. С Долорес можно было говорить обо всем: о том, что позавчера капрал несправедливо поставил в наряд; о несвежей тушёнке, которую ротный приказал "жрать и облизываться"; об утренних эрекциях; о том, что через неделю - полевые занятия, а откосить не выйдет; а также о том, что скоро выпуск и хочешь не хочешь, но придется сменить курсантский китель на боевой камуфляж.
Долорес слушала, смахивала слезу и ставила на стол тарелки под пасту болоньезе. Курсант Чезаре Броччио смотрел на ее мягкие ладони и думал, что за все эти годы Долорес так и не сменила серую трикотажную юбку и кофту крупной вязки на что-нибудь нарядное.
"Я вернусь и привезу тебе новое платье", - клялся Чезаре. "Это будет длинное ярко-красное платье из мернского шелка. Ты только жди". Долорес подходила близко-близко, так что аромат молока, меда и свежестираных простыней обволакивал юношу с головы до ног. Она брала круглую, похожую на спящего ежа голову Чезаре в свои большие ладони и баюкала долго и нежно, до тех пор, пока Чезаре не начинал проваливаться в сонливую негу. Потом они шли в спальню, где кровать наскрипывала уютные колыбельные, где тяжелые груди Долорес и ее нежный живот дарили покой и надежду.
- Я буду ждать тебя, Чичче, - шептала Долорес. - Буду ждать.
***
"Мужчины должны воевать"! Негодяй, выдумавший эту ложь, давно уже умер, как и тот, который солгал, что мужчины не плачут. Когда-нибудь матери, жены, невесты, сестры, подруги опомнятся и предадут анафеме этих подлецов. Но пока мужчины продолжают убивать мужчин, оставляя женщинам право оплакивать мертвых и ждать живых. Ждать и верить, что солдат обязательно вернется. Ждать, невзирая на то, что во входящем блоке коммуникатора давно нет новых сообщений и что на запрос "ФИО - Звание - Номер части" над эмиттером всплывают матовые строчки мартиролога.
Ждать.
Встречать, ежевечерне выстраивая на клетчатом льняном плацу круглые тарелки под пасту болоньезе. Заправлять соусом салат из пресных шариков моцареллы, крошечных томатов и лука, нарезанного кольцами. Держать наготове кувшин с домашним вином. "Возвращаются лишь те, кого ждут", - тот, кто первым выдумал эту ложь, давно уже умер.
Но теперь каждый раз, когда сержант Чезаре Броччио идет в бой, он вспоминает о том, что дома у него осталась Долорес Романо. "Я привезу ей новое платье", - твердит сержант, и ему становится легче, его жизнь приобретает смысл, а его слишком вероятная смерть отодвигается на неопределенный срок.
***
Чезаре Броччио мог бы стать ученым. Или таксистом. Или полицейским. Он мог бы стать адвокатом, нейрохирургом или бухгалтером. Он мог бы петь в Опере или, одетый в оранжевую муниципальную робу, собирать контейнеры с мусором по понедельникам и средам. Мог бы, если бы родился девочкой. Но Чезаре не повезло.
Когда биотехнолог А-категории Мария Таледжио очнулась после кесарева и обнаружила на своем запястье синюю пластиковую браслетку, она с облегчением вздохнула: хорошо, что всё закончилось. Мария дотянулась до пульта вызова сестры, нажала на кнопку с нужной пиктограммой. Через минуту дверь в послеоперационный блок отъехала в сторону, впуская посетителей.
- Крепыш и здоровяк, пригодный к воинской службе. Поздравляю с выполнением гражданского долга, - главный акушер роддома лично зашла поздравить роженицу. Голос врача звенел бодрыми интонациями, успешно подражая контральто ведущей утренних фронтовых хроник.
- Благодарю. - Мария Таледжио приняла аккуратный сверток и немедленно, точно боялась испачкаться, положила его в пластиковую кюветку, привинченную к ложементу. - Оформите идентификацию на Чезаре Броччио.
- Чезаре Броччио - подходящее имя для сына воина, - улыбнулась главврач и, посерьезнев, добавила: - Надеюсь, он будет его достоин.
- Надеюсь, - равнодушно произнесла Мария, откинулась на подушку и облизнула сухие тонкие губы.
- Воспитание? Вскармливание? - Медсестра выудила из кармашка униформы стилус, чтобы занести информацию в персональный файл пациентки.
- Вскармливание искусственное, разумеется. Воспитание... - Мария подумала с четверть секунды и решительно продолжила: - ... домашнее. Если мальчик... Чезаре не требует спецухода, я бы хотела выписаться к вечеру.
- Мы подготовим все необходимое. - Кивок. Профессиональная улыбка. Сестра засеменила вслед за главным акушером, оставив мать и сына вдвоем.
Мария тяжело повернулась набок, потянулась к сыну. Коснулась было крошечной ладошки, но тут же отдернула руку. Словно побоялась обжечься или запачкаться. Скрипнула зубами и снова откинулась на спину, не обращая внимания на Чезаре, который вдруг захныкал, почуяв мать. Мария Р. Таледжио, не моргая, смотрела на потолочную видеопанель: звук и трехмерка сбоили, отчего молоденькая хроникёрша то и дело сдувалась в камбалу, смешно открывала плоский рот, что-то перечисляя. Прямо поверх ее изображения, похожие на окопных вшей, сыпались слева направо буквы, цифры, значки - последняя информация с Мерны. Мария следила за тем, как списки погибших за последние сутки сменяются списками раненых, как строчки выползают из-под левой ладони ведущей и скрываются под ее правым рукавом, и жалела о том, что завтра целый день придется проторчать дома, потому что няню для мальчика... для Чезаре... обещали подослать лишь с понедельника.
"Ничего. Поработаю с домашнего терминала", - решила Мария и с раздражением нажала на кнопку вызова сиделки - ребенок закричал. Наверное, проголодался.
***
- Что значит А-спец! Сразу видно умную женщину и сознательного гражданина! Первородка, но никаких истерик, слез, скандалов и тому подобное. При этом приняла решение взять ребенка в семью, - делилась главврач с коллегами на вечерней пятиминутке. - Разве это не очередное подтверждение гипотезы корреляции социального статуса с уровнем гражданской ответственности? С такими женщинами мы непобедимы! И сегодня же совершенно омерзительный случай: пациентка решила избавиться от сына, потом передумала и решила "избавить" его от воинской службы, но ничего кроме грубого членовредительства ей в голову не пришло. Едва успели спасти новорожденного, а саму эту дрянь - язык не поворачивается назвать ее матерью - передали куда следует. Проглядела досье. И что вы думаете? Она - курьерша, не добирающая даже до категории Д.
- Отсутствие самоконтроля, ленивый, нетренированный ум, минимум логического мышления препятствуют подавлению животных инстинктов. Интеллектуальный КПД таких "самок" стремится к нулю. Если заглянуть в медицинские архивы... - анестезиолог, репродукт-неспособная женщина лет сорока, собралась было поддержать коллегу, но оборвала реплику, обнаружив, что по ее чистым бахилам только что проехался полотер. - Что вы себе позволяете?!
- Ноги подбирать надо, - буркнула одетая в форму медперсонала категории Е старуха. - Наполучают себе броней, а потом рассуждают... Попробовала бы выносить шестерых, как я.
***
"Если ждать, то обязательно вернется". Такое могла выдумать только женщина. Изнуренная бессонницей женщина с надеждой в сухих глазах. Ждать и вздрагивать от каждого шороха в подъезде. Ждать и фиксировать переносной терминал на прикроватном блоке, настроив громкость на "max", чтобы случайно не пропустить входящий звонок. Ждать, и нарезать кольцами лук, и стелить крупноклетчатую скатерть, и ставить круглые тарелки под пасту болоньезе.
Ждать.
"Я вернусь и привезу тебе платье"! - обещал солдат. Поэтому Долорес Романо выключает монитор до того, как мартиролог успевает загрузить номер нужной части, и спешит на кухню, чтобы добавить в бак с молоком чайную ложку лимонной кислоты. На столе замерли по стойке "смирно" тарелки, а в открытую дверь спальни видна застеленная свежим бельем кровать.
***
Полупустая пыльная студия в Квинсе, где Чезаре провел первые восемь лет своей жизни, принадлежала Институту биотехнологий. Мария Таледжио, как ведущий специалист категории А, пользовалась правом на льготное жилье и личный транспорт. Пока Чезаре был совсем маленьким, Институт выделял приходящую няню. Потом эта же няня - пожилая женщина с серым, похожим на половую тряпку лицом возила Чезаре и еще нескольких сыновей работников Института в ведомственные ясли. Там в яслях Чезаре впервые осознал разницу между мальчиками и девочками. Он не мог пояснить словами, но ему казалось, что это похоже на нечестную игру в прятки, где у девочек всегда фора, и даже если их найти, они все равно оказываются в выигрыше. А еще за девочками всегда приходили мамы. За мальчиками обычно приходили или женщины с серыми тряпичными лицами или никто. Случались исключения. Например, сопливого Хосе из старшей группы мама забирала сама. Неопрятная тетка с голограммой охранника на нагрудном кармашке каждый вечер стояла у входного бокса и ждала, когда Хосе выбежит к ней навстречу. Она по-жабьи приседала, широко расставляла руки, и Хосе с разбега бросался на ее шею. "Нюня", - дразнили Хосе остальные. Чезаре тоже дразнил, хотя порой ему хотелось отпихнуть везунчика-Хосе и самому уткнуться носом в переливающийся зеленым шеврон чужой мамы.
Однажды утром Чезаре подкараулил Марию за завтраком и спросил напрямую: "Если бы я родился девочкой, ты бы сама забирала меня из яслей?" Она пожала плечами: "Ты мальчик и солдат. Все, что необходимо для воспитания солдата, получаешь с избытком. Я не могу нефункционально расходовать свое время", - добавила она уже в дверях. Она всегда уходила рано, а возвращалась заполночь, когда в Квинсе отключали освещение и прожектора-энергосберегайки кромсали небо на треугольные лоскуты. Чезаре прятался под одеяло, чтобы не видеть пляшущих чёрных уродцев на стенах, и ждал мать. "Не спишь? - луч фонарика скользил по комнате. - Ложись. Уже поздно. И постарайся не отвлекать меня, Чезаре. Мне нужно поработать".
***
Мать всегда называла его полным именем, поэтому, когда Чезаре впервые услышал, как Долорес Романо произносит "Чичче", как ее певучий голос оглаживает каждый звук его имени, как мягко пружинит "ч" о влажное женское нёбо, он обмер. Он даже закусил губу, пытаясь удостовериться в том, что не спит и что эта полная женщина в длинной юбке и кофте с продолговатыми деревянными пуговицами действительно обращается к нему - Чезаре Броччио.
В тот день Чезаре исполнилось одиннадцать, и он уже три года назад перевелся из общеобразовательной школы с совместным обучением в кадетское училище. Там в "кадетке" он, как и тысячи других учеников, осваивал азы мужской науки убивать и не быть убитым сразу. Шесть суток в казарме - день расписан по минутам: подъем, кросс, стройподготовка, тир, теория, снова тир, лётный симулятор, тренажерка, тир, сампо... Сутки дома. Увольнение начиналось в двенадцать часов ноль-ноль минут каждую субботу. Ровно через двадцать четыре часа зеленая полоса на рукаве превращалась в ядовито-оранжевую - сигнал для патрулей о нарушении казарменного режима. Каждую субботу Чезаре брел до Квинса пешком, чтобы приблизительно в двадцать один час ноль-ноль минут открыть дверь студии и пробраться по темному коридору на кухню. Там он залезал на высокий металлический стул и старался не заснуть. Получалось трудно - бесконечные тренировки выматывали организм.
- Ты здесь? - Мать сутулой тенью скользила к холодильнику, доставала банку с бобами и присаживалась напротив. - Как училище?
- Вчера отстрелялся лучше всех. - Чезаре гордо выпрямлял спину, словно она могла разглядеть его в полутьме.
- Ясно. Ложись спать. И постарайся не мешать, мне нужно работать.
***
В тот день, а вернее, утро ему исполнилось одиннадцать. Нашивка предупреждающе мигнула - до установленного срока прибытия в часть оставалось три часа. Чезаре сидел на бетонных ступеньках подъезда и врал черноволосой соседской девочке про пленного мернийца, на котором в тренажёрке отрабатываются приемы рукопашной борьбы. Девочка ахала и закрывала ладошкой рот.
- Поможешь донести? Лифт сломан, а мне на пятнадцатый. - Немолодая, одетая в вязаную кофту и серую трикотажную юбку, женщина доставала из старенького смарта какие-то пакеты и тяжелый бидон.
- Курсант Броччио к вашим услугам, мэм. - Чезаре вскочил и лихо, чтобы произвести впечатление на соседку, приподнял бидон с асфальта.
- Не надорвись. - Женщина улыбалась, но не снисходительно или чуть отстраненно - к таким улыбкам в свой адрес Чезаре давно привык, - а с ласковой усмешкой. - Там пятнадцать литров. Давай-ка я возьму бидон сама, а ты держи остальное. Идём. Заодно накормлю тебя завтраком.
- В полдень я обязан быть в части, мэм. Но от завтрака не откажусь. - Чезаре подмигнул заскучавшей девочке и, подхватив свертки, направился к входу.
Вот тогда-то Чезаре и познакомился с синьорой Романо. Точнее, познакомились они через несколько минут в столовой уютной квартирки на пятнадцатом этаже. Когда клетчатая скатерть легла на стол, когда большие круглые тарелки - одна желтая, другая синяя - встали напротив друг друга, Долорес сказала:
- Чезаре - слишком колюче, поэтому я стану звать тебя Чичче. А ты можешь называть меня просто Долорес. - Над ее верхней губой дрожала маленькая папиллома, а от кофты домашней вязки почему-то пахло молоком и медом. - Говоришь, у тебя сегодня день рождения? Поздравляю, милый.
***
Следующего увольнения Чезаре Броччио ждал так, как не ждал еще ничего за свою одиннадцатилетнюю мужскую жизнь. Он впервые не пошел гулять по городу, а сел на транспорт, идущий прямо в Квинс. Помявшись недолго перед дверью с идентификатором "Д. Романо", Чезаре решительно надавил на кнопку звонка. Звук колокольчика, приглушенный изоляцией, заметался и угас, а потом Чезаре услышал шаги.
- Чичче? - Динамики искажали ее голос, усиливая обычно едва заметную хрипотцу.
- У меня дома никого, а ключ я в другом кителе... - Он не успел договорить. Дверь распахнулась, и деревянные продолговатые пуговицы замаячили прямо перед носом.
- Конечно, заходи. Я как раз варю кофе. Ты ведь любишь кофе?
Двадцать три часа - период между 12:30 субботы и 11:30 воскресенья - Чезаре провел в квартирке на пятнадцатом этаже. После того как они разобрались с кофе, Долорес предложила перебраться на кухню. Чезаре устроился на стуле и с любопытством следил за тем, как Долорес режет бесформенный желтоватый сгусток длинным ножом, как мешает зернистую массу шумовкой. Как сливает через выложенный бинтом дуршлаг сыворотку и подвешивает влажный узел к специальному кронштейну над раковиной.
- Какой мягкий и холодный, - Чезаре трогал получившуюся желтоватую массу через марлю. - Как... Как мертвый. А что с ним будет дальше?
- Сыр! - расхохоталась Долорес. - Сыр будет. Моцарелла. Маленькие сырные кругляши. Такие же симпатичные, как те, что у меня в холодильнике. И очень вкусные. Ну, пошли ужинать, солдат.
Они ели пиццу и захрустывали ее свежими огурцами. Потом листали комиксы, в которых отважный Полковник Смит-Вессон уничтожает мернийский флагман и спасает пленных пехотинцев, потом они говорили о том, что у каждого в жизни есть свое предназначение и что в Центральном парке недавно открыли монумент погибшим героям, и надо бы в следующее воскресенье пойти посмотреть. А ближе к вечерним сводкам Чезаре сморило.
Долорес расстелила на диване простынь в синий горошек по белому полю. И когда лысая, похожая на модель земного шара голова курсанта Броччио коснулась подушки, Долорес запела. Она мычала что-то бессвязное, монотонное, глупое, но от этого мычания Чезаре стало спокойно. И он уснул.
***
Чезаре терпел день или два. В среду, когда рота собралась в душевой после тренажерки, он не выдержал. Со старательным безразличием Чезаре расписывал друзьям "чудаковатую тетку, что живет на двадцать этажей ниже, одевается в тряпье, не умеет настраивать домашний терминал и не знает элементарной таблицы коэффициентов коагуляции Шавиньоля".
- Но кормит от пуза. Правда!
- А что она от тебя хочет? - Дваро - смешливый пацан с параллельного потока - рассматривал синяк на лодыжке.
- Кто их разберет, этих баб. - Чезаре ухмыльнулся, точно так же как и капрал, когда речь заходила о женщинах. Потом нахмурился и пояснил: - Я не уточнял, но она вроде как "Д", а у них инстинкты первичны. Может, у нее сын или даже сыновья там...на Мерне, вот и компенсирует подсознательно. Ужасно смешная тетка! Знаете, у нее терминал какой модели? В жизни не догадаетесь...
- Ну-ка, ну-ка, бро... - Пятикурсник по имени Збринц, недавно получивший нашивки младшего сержанта и от этого нестерпимо высокомерный, высунул голову из-под душа и уставился на Чезаре с картинным удивлением. - А за войну она с тобой трет? А за мернийцев? Хроники зырите? А комиксы фронтовые?
- Ну да, - кивнул Чезаре. - С ней вообще про что угодно можно говорить. Она слушает внимательно и совсем не поучает. Я же и поясняю, что тетка смешная и глупая.
- Ха! Сур-мать это! Надо быть идиотом, чтобы не сообразить, что тебе подсунули сур-мать. - Збринц переключил режим, и теперь жесткие струи ударялись о его жилистые плечи и разлетались ледяными брызгами. - Или ты тесты слил, или дятлы настучали чего особистам. А "тетка" твоя - психотерапевт-целевик категории А со специализацией суррогатной матери. Фрейда читай и слушай стариков, бро.
- В смысле сур-мать? - Чезаре недоверчиво нахмурился.
- В прямом. Ты же "домашний", бро? Да? Ну, так у вас, домашних, мотивация солдата-защитника на хрен сбита. - Збринц потянулся, хрустнул суставами. - Это нам, госам, никакие фрейды не страшны. Нас родина воспитала, ее и защищать, выходит, будем. А ты кого станешь защищать? А? За что пойдешь месить мернийское дерьмо? За мамочку свою био, которая тебя на улице увидит - не узнает? За сестричку-спеца или за халупу в даунтауне? Нет? То-то же! Червивая у вас мотивация и никакого патриотизма. Давно пора "домашку" отменить - толку от нее с белкин хрен и экономии столько же. Ну, а пока не отменили, надо как-то вас - телков - выправлять. Психику нежную лечить, чтобы вы, как положено мужчинам, жгли врага, а не раздумывали, на кой такой хер вам это сдалось. Ясно, бро?
Збринц выскочил из-под колючих струй, быстро вытерся и, натянув форму за положенную уставом минуту, выбежал из душевой. Чезаре молча топтался возле именного контейнера и то набирал, то сбрасывал код.
- А я слышал, - Дваро скользнул мимо Чезаре в освободившуюся кабинку и оттуда страшно зашипел, - что сур-матери вообще киборги. Им в бошки вставляют шунты, а во лбу у них камеры и самописцы. Ты сам спроси, и посмотришь, что она тебе ответит.
- Долорес - человек! - Чезаре вспыхнул и пошел на друга, размахивая скрученными в жгут кальсонами. - Бить буду сейчас.
- Я тоже хожу к одной сур-матери по имени Долорес. Она делает сэндвичи с тунцом. Кажется, субмарины, - почти прошептал Эторки - худенький тихий мальчик, до этого молча ожидавший своей очереди. - Она хорошая.
- Точно. Хорошая, как микроволновка, - заржал Дваро.
- Мне наплевать, что у нее в башке! - Неожиданно для себя Чезаре закричал во весь голос. - Наплевать! Даже если там встроен целый оружейный склад и полевая кухня! Она меня слушает! И понимает! И ждет!
- Чего орешь? - Дваро выскочил из-под душа, едва не задев сменившего его Эторки плечом. Пробежал на цыпочках по холодному полу к своему контейнеру, схватил из верхнего отсека полотенце. - Ходи. И Эторки пусть ходит. Я просто говорю, что это у них работа такая. Им за это платят.
- Плевать! - Чезаре вдруг со всех сил вмазал кулаком по контрольной панели душевой. Эторки, словно ошпаренный, вылетел из-под ледяной струи, запрыгал, захлопал ладонями по бокам, пытаясь согреться. Дваро прыснул, Чезаре, не удержавшись, рассмеялся вслед, а уже за ним разразился громким хохотом сам Эторки.
***
Субботу Чезаре провел в части. На следующей неделе его поставили в наряд, потом рота выехала на учения. И лишь еще через одну субботу он наконец-таки выбрался в город. Отметив увольнительную на КПП, Чезаре помчался на армейский челнок до Центрального парка. В парке, возле монумента погибшим героям, ждала Долорес Романо. День выдался ветреный, и Долорес куталась в кофту, застегнутую на продолговатые деревянные пуговицы. "Знаешь, ты должен гордиться своим отцом", - проговорила она, трогая выгравированные на списке фамилии. Чезаре хотел было ободряюще взять Долорес за руку, но вспомнил Збринца и только усмехнулся.
- Не поднимешься к себе? - спросила Долорес вечером, когда они уже убрали свежую моцареллу в холодильник, перелистали новый журнал с комиксами про Смит-Вессона и собрались посмотреть блок военной анимации.
- Не-а, - мотнул головой Чезаре, - она все равно не заметит, дома я или нет.
- Смотри сам, Чичче. Главное, чтобы не волновалась.
- Долорес! Я же мальчик!
- Конечно, - глаза Долорес потемнели, точно она вспомнила что-то очень грустное, - но я бы волновалась.
"Тебе положено", - хотел съязвить Чезаре, но почему-то промолчал. Вместо этого он зевнул, потянулся за пультом терминала и резко - слишком резко для одиннадцатилетнего подростка - заметил:
- Моей био нельзя растрачивать свой потенциал на нефункциональные действия и эмоции. Она - специалист А-категории. Ей даже репродукт-бронь выдали, чтобы она могла полностью погрузиться в работу. Кстати, а какая у тебя категория?
- Да... То есть... - Долорес замялась, - ты прав, Чичче. У твоей био ... мамы много важных задач. Пора перебираться в гостиную, анимешки уже наверняка давно начались. Я тут наделала сэндвичей с тунцом - возьми их завтра с собой. Угости друзей.
- Спасибо. Не хочу. - Чезаре поднялся и защелкнул карабин ремня. - Я передумал. Пойду-ка я домой. Не люблю мультики.
В ту ночь Чезаре долго не мог заснуть. Он жалел о том, что не дал Долорес понять: Чезаре Броччио нельзя обмануть, нельзя приручить салатом, макаронами и простынями в горох. Ближе к утру, когда он решил прекратить всякое общение с синьорой Романо и начал проваливаться в сон, вернулась мать.
- Ты здесь? - Она упала в кресло и закрыла глаза. - Как учеба? Постарайся не ворочаться, я еще поработаю.
- Послушай, Мария... - Чезаре поднялся, сел на кровати, прижав колени к груди, и уставился на мать. За те недели, что он провел вне дома, она еще больше похудела. - Могу я тебя кое о чем спросить?
- Только поторопись, у меня мало времени.
- Ты жалеешь, что не получила бронь до того, как я родился? - Голос Чезаре дрогнул, но он справился с собой и продолжил: - Ты жалеешь, что у тебя сын, а не дочь? Ты обо мне иногда вспоминаешь? Я тебе вообще нужен? Ответь мне, пожалуйста.
- Странные вопросы. - Мария тяжело поднялась с кресла и подошла к окну. Прожекторы-энергосберегайки резали небо на лоскуты. - Но я отвечу, хотя не вижу в этом смысла. Мне некогда и незачем сожалеть о сделанном, Чезаре. Я репродукт-способная женщина. Мой гражданский долг - выносить и родить мальчика. Лучше не одного. Помимо репродукции, у меня, как и у любого А-специалиста, имеются обязанности. Много обязанностей. Слишком много, чтобы нефункционально растрачивать себя. А у вас, мужчин, всего лишь один долг и одна обязанность - воевать. Поэтому ты необходим мне и обществу. И, разумеется, я часто вспоминаю о тебе. Ведь ты - мой сын.
- Врешь! Все ты врешь! Я для тебя не особенный, а просто мальчик! Как все! - Чезаре запнулся. Продолжил зло, отчаянно: - Тебе без разницы, есть я или нет, зайду я в субботу или пропаду навсегда. И оттуда, с Мерны, ты не станешь меня ждать. Вернусь я или сдохну - тебе все равно! Всем био всё равно! Мы для вас - тупые сырные головы, можно выловить из чана один или другой, какой первый попадется, потом съесть или выкинуть, а в мире ничего не изменится!
- Если рассуждать в масштабах государства, ты прав. А так - нет. - Мария задернула жалюзи и устало зевнула. - Ложись-ка спать, Чезаре.
В следующую субботу, ровно в двенадцать тридцать курсант Чезаре Броччио топтался у двери квартиры на пятнадцатом этаже высотного дома в Квинсе.
***
Пять лет - это так мало, особенно если они затесались между детством и совершеннолетием. Пять лет - много, когда идет война. Пять лет - жалкие крохи, если на жизнь отведено всего лишь двадцать четыре часа в неделю: с 12:00 субботы по 12:00 воскресенья, к тому же целых шестьдесят минут занимает дорога.
Чезаре Броччио побрился, прилепил новенькие курсовки на парадный китель и заполнил увольнительную - последнюю перед выпускными. Через неделю курс поедет на полигон, где в течение месяца комиссия, состоящая из А-спецов и ветеранов, будет убеждать себя в том, что выпуск готов убивать и не быть убитым сразу. Потом им - ещё-курсантам - вручат дипломы, присвоят очередные звания и повезут в порт. А там погрузят в карго-шаттлы, из которых только что выкатили контейнеры без маркировки.
***
"Мужчины должны воевать". Какая разница, кто и когда придумал эту ложь. Главное, что хочешь - не хочешь, но уже совсем скоро придется сменить китель на боевой камуфляж. Десять лет бесконечных занятий и изнурительных тренировок. И все только для того, чтобы убивать и быть убитым как можно позже. Или всё-таки победить и вернуться домой с новым платьем для Долорес Романо.
- В город, бро? - Эторки стоял в наряде на КПП.
- Да. Надо попрощаться. Позже могу не успеть.
- А я уже, - погрустнел Эторки. - Вчера вернулся и сразу в наряд. Вот незадача.
- Слушай, - Чезаре наклонился над окошком стеклянной дежурки, зашептал в динамик, - слушай, Эторки, мы никогда об этом не говорили... и не надо.
- Не надо, - согласился Эторки. - Лучше верить, что у нас разные Долорес.
- Спасибо, бро. Ну, я помчал. До завтра.
Подъемник, как всегда, барахлил. Чезаре легко взлетел на пятнадцатый этаж, привычно свернул в правое крыло и надавил кнопку звонка. Пять лет назад ему приходилось привставать на цыпочки, а теперь кнопка торчала точно на уровне глаз. Чезаре прижался ухом к обивке двери, услышал быстрые приближающиеся шаги.
- Чичче. Я ждала тебя. Заходи. Сегодня болоньезе, как ты любишь. - Долорес сияла нежной улыбкой.
- В следующую субботу я на полигоне. - Чезаре пришлось нагнуться, чтобы чмокнуть Долорес в щеку. - Дальше не знаю. Вероятно, сразу на Мерну. Там сейчас жарко, сама знаешь.
Они сидели на кухне. Чезаре с интересом наблюдал за тем, как Долорес возится с сыром. Как достает из высокой кастрюли вязкий сгусток, режет его на кубики, снова ставит на плиту. Как потом вымешивает жир и осторожно сливает его в стеклянную банку. Руки Долорес, ловкие и очень быстрые, мяли горячую сырную массу, растягивали ее, складывали и снова тянули. Постепенно бесформенные пряди становились однородными, принимая форму шара.
- Завораживает, - усмехнулся Чезаре. Встал. Долил в бокал вина. - Будто ты лепишь из сыра человечков. Иди сюда.
Долорес засмущалась. Она всегда смущалась и краснела, когда Чезаре смотрел на нее "по-мужски". Словно не было этих месяцев их странной, неправильной близости, совсем не похожей на близость любовников или друзей.
***
Впервые это случилось почти год назад. Чезаре пришел позже обычного и сразу врубил терминал. Ведущая щебетала что-то об открытии нового исследовательского блока в Колонии, а строчки мартиролога, как всегда, порхали между ее ухоженными пальцами.
- Обедать! - позвала Долорес из кухни. - Паста стынет.
Чезаре не ответил. Долорес обеспокоенно заглянула в гостиную. Он лежал на спине с закрытыми глазами и молчал.
- Что-то случилось, Чичче? Заболел? Опять с капралом неприятности? Что?
- Збринц... Я его не узнал... - Кадык неприятно дрожал, но голос Чезаре звучал спокойно.
- Расскажи! Пожалуйста, расскажи. Я все пойму. Только не молчи так. Слышишь! - Долорес присела на край софы, отложила полотенце в сторону. Положила теплую руку на лоб юноши.
- Сегодня ночью была панихида... - начал говорить Чезаре. - Обычная. Такая бывает всегда, когда наших выпускников привозят оттуда... с Мерны. Собрали все курсы на малом плацу, генерал зачитал приказ о посмертном награждении. Потом А-спец из министерства что-то плела, про героев, которые должны лежать в родной земле... Ещё какую-то чушь. Всё как всегда. Потом стали по очереди вывозить гробы, чтобы мы могли попрощаться. И салют... Знаешь, на панихидах очень красивый салют! Небо такое цветное, будто в горошек. Мне нравится.
Долорес слушала тихо, едва дыша.
- Дальше... Говори, Чичче.
- Дальше? - Чезаре скрипнул зубами. - Ты, наверное, не знаешь: сейчас в целях экономии делают один ящик на несколько погибших. Транспортировка дешевле, и вообще... Они там все вместе, аккуратно очень лежат, как ботинки в калошнице или... или как твоя моцарелла. Вообще удобно. Панихиды гораздо быстрее заканчиваются. Раньше подолгу, а теперь быстрее. Они еще моторизированные - ящики эти. На колесном ходу. Едут себе друг за другом: один, второй, третий... Скрипят чуть-чуть. Все замерли. Салют. Гимн играет. Красиво очень...
- Говори, Чичче.
- Наша рота как раз дежурила, поэтому когда там с последним ящиком что-то случилось и он встал намертво уже за плацем, пришлось его доталкивать вручную. Я шел слева, а там как раз список... Смотрю - напротив шестнадцатого номера - Збринц. Понимаешь? Наш Збринц. Мы с ним дрались в каптерке, а потом он меня за куревом в самоход гонял.
- Я здесь, Чичче. - Долорес легла рядом с Чезаре, прижалась к его худому телу. - Говори.
- И я сказал ребятам, чтобы открыли крышку. Сам не понимаю зачем. Может быть, хотел посмотреть или попрощаться по-настоящему. Не понимаю.
- Говори...
- Я его не узнал, Долорес. Их там двадцать или двадцать пять лежало. И я не узнал Збринца... Совсем. - Чезаре вдруг обхватил Долорес руками, уткнулся ей в шею и захлебнулся, задрожал, заметался, словно хотел что-то еще сказать, сделать, но не знал как. - Долорес! Мне страшно...
- Не бойся. Не бойся ничего, мальчик мой. - Она целовала его лицо, смуглые щеки, сухие напуганные глаза. - Все будет хорошо. Я же рядом. Все будет хорошо. Ты слышишь? Слышишь меня?
Он вжимался в ее такое родное, такое знакомое тело, и в голове у него вспыхивали цветные огни, сначала немного похожие на всполохи салюта, а потом непохожие уже ни на что, но нестерпимо прекрасные. Чезаре сам не понял, как стянул с Долорес ее старую кофту, как ее юбка оказалась где-то в ногах и как Долорес вдруг стала такой близкой, что нельзя было разобрать, где заканчивается Долорес Романо и начинается он сам - Чезаре Броччио.
Они стали любовниками, и сначала Чезаре было немного стыдно, но потом он привык, и радость от встречи с Долорес стала в тысячу раз сильнее, чем прежде. Теперь он совсем иначе целовал ее при встрече и не стеснялся, когда она заходила в ванную, чтобы подать свежее белье.
***
- Иди ко мне, - Чезаре любовался ее смущением.
- Погоди, Чичче. Уберу моцареллу в холодильник.
- Позже. - Звонко щелкнул карабин ремня. - Я очень соскучился.
Потом Чезаре Броччио курил и думал, что всё будет хорошо, и он обязательно вернется сюда и сядет за стол, покрытый клетчатой скатертью. Он думал, что по статистике на Мерне в первый год погибает половина новобранцев, значит, у него есть отличный шанс выжить.
- Я горжусь тобой и верю, что ты будешь сражаться как настоящий мужчина, - прошептала Долорес.
- Давно хотел тебя спросить... - Чезаре запнулся. - У тебя есть... были дети? Точнее, сын?
- Я репродукт-неспособная. - Голос Долорес полнился искренним сожалением.
- Разве в сур-матери берут неспособных? - Чезаре и сам не ожидал, что вопрос, который все эти годы считался табу, вдруг выскочит сам по себе.
- Что? - Долорес перевернулась на живот, потом привстала на локте, заглянула в лицо Чезаре. - Что ты сказал?
- Ну, я знаю, что ты сур-мать! - отчетливо повторил Чезаре. - С самого начала.
- Чичче! Чичче! С чего ты это взял?! Это же... Боже ты мой! Глупый! Какой же ты глупый. Маленький мой милый мальчик! Чичче! Да я... Ты... На, смотри! - Долорес вскочила с кровати, бросилась к высокому шкафу, распахнула створки. Рухнув перед шкафом на колени, Долорес достала откуда-то с самой нижней полки коробку, вытряхнула содержимое на ковер и вытащила оттуда карточки. - Смотри!
Сертификат о репродукт-непригодности, прошлогоднее подтверждение категории С, проф-удостоверение, идентификационная карточка. Долорес, почти захлебываясь слезами, швыряла в Чезаре документы один за другим. Чезаре, ошеломлённый, ничего не соображающий, сидел на кровати и часто моргал.
- Как не сур-мать? Как?
- Вот так! - рыдала Долорес. - Я техник. Простой пищевик-С, работаю по свободному графику. Понимаешь?
- Так ты просто Долорес ? Никакая не...
- Да нет же! Господи! - Долорес тормошила юношу за плечи, целовала, плакала и смеялась одновременно. - Почему не спросил? Глупый мой!
- Не знаю. Я балбес! Знаешь, я лишний раз думать боялся. Где уж спрашивать?
- Лучше бы спросил! Как бы тогда все было по-другому!
- Теперь и так все по-другому. - Чезаре вдруг почувствовал, как в носу у него оживает щекотная жилка, а по щекам начинает стекать горячее. - Ты теперь просто моя Долорес.
- Чичче! Мой Чичче! Я буду тебя ждать! Обещаю.
- А я обещаю, что вернусь и привезу тебе это чертово платье!
***
Вечером Чезаре хотел забежать наверх, в пыльную студию, где провел первые восемь лет своей жизни. Хотел попрощаться с Марией, поблагодарить за то, что когда-то она стала его био, извиниться, что уже года три не навещал, добавить что-нибудь про гражданский долг, про победу над врагом. Но неожиданно заснул, а с утра оказалось уже поздно - Мария ушла. Чезаре побродил по студии, подошел к окну, раздвинул жалюзи, взглянул вниз - на Квинс - и спустился обратно.
Долорес не поехала провожать Чезаре до КПП, хотя он просил. "Боюсь, не выдержу", - извиняясь, пояснила она и снова заплакала. Слезы капали в недоеденный салат, отчего шарики моцареллы становились горько-солеными.
Долорес Романо и Чезаре Броччио попрощались у подъезда, там же, где и познакомились почти шесть лет назад. Когда дверь подъезда закрылась за Долорес, Чезаре наконец смог повернуться и пойти прочь. На войну.
Теперь каждый раз, когда сержант Чезаре Броччио идет в бой, он вспоминает о том, что дома его ждет Долорес Романо. "Я привезу ей новое платье", - твердит сержант, и ему становится легче, его жизнь приобретает смысл, а его слишком вероятная смерть отодвигается на неопределенный срок.
***
Мария Таледжио встретилась с Долорес Романо только на следующий день. Долорес, затянутая в униформу специалиста А-категории, поджидала в парке напротив корпуса институтской лаборатории.
- Ушел? - Мария кивнула Долорес как старой знакомой и присела на край скамьи.
- Да. Все получилось очень хорошо, не беспокойтесь. Мальчик теперь уверен, что синьора Романо это синьора Романо и только.
- Я и не беспокоюсь. - Мария запнулась, - возможно, эта просьба показалась вам странной. Мне и самой неловко. Но Чезаре всё-таки мой ребенок, и хотелось бы, чтобы там ему было не так ...
- Понимаю, - чуть хрипловатый голос успокаивающе зашелестел. - Сейчас многие био просят о чем-то подобном. Нефункциональная эмоция - печальный результат домашнего воспитания. А у вас, если не ошибаюсь, этот мальчик ещё и единственный. Ничего. Когда-нибудь война закончится, и все мы сможем спокойно рожать дочерей, жить, работать. Любить, в конце концов!
- Да. Любить, - в унисон повторила Мария Таледжио. - Я тут выписала чек, но если сумма покажется незначительной...
- Пустяки... - Долорес, не глядя, сунула чек в карман, поднялась со скамьи. - Ну, мне пора - сегодня первый сур-сеанс с новичком.
Они попрощались вежливо, без лишних церемоний, как и положено двум спецам категории А. Мария еще недолго посидела в парке, глядя на воробьев, бултыхающихся в луже. Один, с вздорным хохолком и несуразно длинными лапами, особенно отчаянно нырял в холодную воду. Раз за разом, стряхивая с перьев серые брызги, лез в лужу и возвращался на берег. Возвращался? Мария закрыла глаза, досчитала до пяти. Потом встала и обычным упругим шагом направилась к выходу.
Вечером она не поехала в Квинс, впервые за многие годы заночевав в лаборантской. Работа над проектом подходила к концу, требовалось лишь выбить гранты на полевые испытания.
***
Через полгода сыворотка на термофильной основе - разработка группы технологов под руководством М. Таледжио пройдёт предварительное согласование, и конструкторский отдел Института приступит к проектированию репродукт-системы с рабочим названием "бро-ферма".
Через пять лет несколько десятков "бро-ферм" введут в эксплуатацию, а через десять месяцев фермы выйдут на проектные мощности. Рекордные темпы ввода новых объектов позволят за год снизить количество репродукт-обязанных женщин на двадцать процентов. А ещё через пять лет правительство отменит Закон об обязательной репродукции.
Выпуск клонов идеального солдата Осо-Ирати Броччио будет полностью переведен на промышленную основу, и "человеческий фактор" перестанет влиять на объемы производства, что позволит увеличить их в несколько десятков раз. В результате удастся сначала приостановить атаки мернийского флота, а потом и перейти в наступление.
Группу биотехнологов во главе с М. Таледжио представят к правительственной награде. На церемонию награждения Мария Таледжио придёт со своей пятилетней дочерью.
***
Но это потом. А пока сержант Чезаре Броччио идет в атаку... Пока сержант Дваро Броччио идет в атаку... Пока сержант Иторки Броччио идет в атаку... Пока сержант Збринц Броччио идет в атаку...