Вожделенной шикарной любви не получилось. После курицы, Палыч впал в прострацию. Никакие выкрутасы любвеобильной незнакомки теперь не могли восстановить его и так покалеченную водкой потенцию.
-- Ах, ты погань ощипанная! - всерьёз возмутилась дама. (Это относилось к призраку недавно съеденной курицы).- Какого рожна припёрлась? Кто тебя звал?
Курица растопырила голые крылья, намереваясь напасть на свою соперницу:
-- А ты-то что? Не ощипанная?! На себя-то посмотри! - таким же неприятным , каким-то утробным голосом парировала бесстрашная и потенциальная носительница гриппа.
-- Хватит! Всё! Замолчите! - закричал Петров и заткнул уши. - Убирайтесь вон! Я сейчас милицию вызову!
Незнакомка, предчувствуя бурю, каким-то образом переместилась на потолок. Туда же, продолжая махать крыльями, перебралась и птица.
-- Ну, ладно, не хотите по-хорошему, я сейчас вам устрою!
Палыч бросился в ванную комнату и набрал целое ведро воды.
-- Сейчас, сейчас, - повторял он постоянно, - сейчас, сейчас увидим, кто в доме хозяин.
Петров появился в комнате и изо всех своих сил плеснул из ведра на потолок. - Смою, на хрен, вместе со штукатуркой.
Курица и дама изворачивались, как могли, но четвёртое ведро достигло цели. Послышалось жалобное завывание и слабое кудахтанье. Галлюцинации исчезли. Вместе с ними исчезла бутылка с недопитой брагой. Комната представляла собой страшное зрелище. Кругом вода, лужи, а с потолка капает белая жидкость, напоминая недавно выпитую бражку. Эти ассоциации подтолкнули Женю к дальнейшим решительным действиям. Наскоро одеваясь, он на ходу пересчитал наличность. Восемнадцать рублей шестьдесят копеек. Два флакона боярышника - это уже хорошо. И Петров устремился в ближайшую аптеку. Как назло в аптечном киоске была очередь. Пожилые женщины выбирали лекарства. Побывав на приёме у таких вот Палычей и собрав в кошельки остатки от нищенских пенсий, они выясняли: нельзя ли купить похожее лекарство подешевле. Разборки стояли серьёзные, и старушками поминались все, начиная от министра здравоохранения и заканчивая участковым врачом, у которого теперь зарплата большая, а ответственность та же. У Жени бешено колотилось сердце и казалось, что ещё минута, и оно выпрыгнет из груди. Причитания и проклятия сильно воздействовали на и так расшатанную психику. Петров уже ничего не видел вокруг, кроме перекошенных лиц больных. Они все, как будто обращались к нему, и складывалось ощущение, что именно он один виноват во всех их болезнях и бедах. Всю эту картину окутывало туманом, или дымом.
-- Молчать, старые кошёлки, чего бунтуете? Я сам врач и знаю, что вам необходимо. Выписали лекарство - будьте любезны, идите и покупайте. А то разорались. Нормальному человеку купить не даёте!
Старушки на мгновение притихли, но, сообразив, кто перед ними находится, разорались ещё громче:
-- Изверг, кровопивец! Вот из-за таких, как ты, мы тут последние копейки оставляем. А ты, гад, ещё не проспался со вчерашнего, а уже, небось, похмеляться пришёл за боярышником.
Откуда у старух появились силы? Ватага пенсионеров прямо-таки на руках вынесла бедного Палыча из киоска. Одна самая больная, но, видать, очень агрессивная бабушка добавила Петрову костылём по лбу. Моментально вздулась гематома. Палыч прикинул, что ещё чуть-чуть и забьют костылями и палками. Не вступая в дальнейшую дискуссию насчёт здравоохранения, доктор рванул ближе к дому.
-- Надо хоть сигарет купить, нервы успокоить, - появилась в голове Петрова ещё одна идея. Наверное, удар старушки встряхнул разложившиеся от алкоголя мозги медицинского работника. Купив пачку дешёвой "Примы", Женя присел на скамейку и попытался прикурить. Внезапно стоявшая рядом машина подмигнула одной фарой и улыбнулась всей решёткой радиатора:
-- Дай закурить, дружок, - услышал голос Петров, - со вчерашнего дня не курю. Хозяин пепельницу выкинул, ни одного хабарика не осталось.
Описать состояние Петрова было невозможно. Как под гипнозом, дрожащей рукой, он достал сигарету и попытался засунуть её под капот. Появился хозяин машины:
-- Ты чего тут, гад, ковыряешься? Подфарник открутить хочешь?
Назревала в лучшем случае вторая гематома. Объяснять, что жигулёнок стрельнул покурить, у Палыча настроения не было. Страшно захотелось домой. Пусть даже в мокрую, грязную квартиру, но домой. Очутиться где-нибудь в "Пряжке" или в "Скворечнике" (психиатрические больницы г. Санкт-Петербурга) совершенно не хотелось. Что по сценарию ожидало бы его дальше в случае правдивого объяснения, Петров знал со всей очевидностью.
-- Извини, друг, померещилось что-то. Я клянусь, ничего откручивать не собирался. Я приличный человек, врач...
Закончить хозяин машины не дал. Вторая шишка обрела своё место.
-- Знаю я вас, врачей. Вчера такой же, как ты, козёл, сто восемьдесят рублей с меня содрал за то, что я не псих. Мне справку о медкомиссии надо было для работы получить, так я ещё должен платить за то, что я не алкаш и не психбольной. Одному козлу сто восемьдесят, другому сто тридцать. Совсем озверели твари в белых халатах.
Палыч тоже решил больше не дискутировать, а рванул дальше, благо мужик вполне одним ударом удовлетворился.
-- Домой, домой и подальше от людей. Лучше с голой бабой и курицей общаться, те хоть не бьют, - принял окончательное решение наш герой и уже через пять минут закрывался на все замки в своей мокрой квартире.
Устроившись на кухне, Евгений Палыч закурил и задумался:
-- Чего это меня заглючило?
Давно, ещё до отсидки, у него случилось нечто подобное. Лет двадцать пять-тридцать назад у молодого врача один раз случилось подобное видение. Петров работал в Молдавии. Удачно попав на пациента, он получил хороший гонорар. Селянин Гагауз, Палыч даже фамилию запомнил, Лапушнян, любил уколы хлористого кальция, в практике именуемые - горячими. Их делали, в основном, при заболевании дыхательных путей, после пневмонии или обострении бронхиальной астмы, остром бронхите. Этот молдаванин просто тащился от их эффекта. Возможно, наблюдался случай мазохизма, но если пациент платит, он барин. Селянин завалил врача деньгами и домашним вином. Отколов курс, Палыч запил. Но в советские времена даже в Молдавии такое поведение медицинского работника не поощрялось и пришлось резко завязать. Ночью, часа в два, к дому врача подошли монахи. Всю ночь они ходили по комнатам с зажжёнными свечками и грустно взирали на перепуганного доктора. Палыч и в шкаф прятался, и в погреб - всё было бесполезно. Они преследовали его повсюду. Уставший, под утро Петров уже схватился за топор и стал рубить монахов, но это ни к чему не привело. Топор проходил через них, не причиняя им никакого вреда. В результате, он порубил всю мебель и чуть сам не покалечился. В конце концов, они ушли, но вместо них появились черти. Небольшие такие чертяки, размером с кошку. Эти не молчали, а стали успокаивать и уговаривать выпить ещё. Притащив бутыль вина, они здорово тогда напоили молодого специалиста. Это кончилось плачевно, и Палычу пришлось уволиться и вернуться в Питер. Он уже подзабыл эту историю, если бы не сегодняшнее приключение.
-- Может, добровольно сдаться в психушку, отдохнуть дней сорок? Подержат на транквилизаторах, сон восстановится, нервишки успокоятся и вообще пить брошу, - стал подумывать Петров, но откуда ни возьмись, опять появилась эта баба и, хитро улыбаясь, обрадовала:
-- Давай, давай, сдавайся, только чем заниматься потом будешь? Ты же, кроме как дурить больным головы ничего не умеешь, а сейчас времена другие. Помрёшь с голоду, никто корки хлеба не даст. А на работу тебе будет не устроиться. Ты же ни к физическому, ни к умственному труду не способен, да и возраст никудышный. До пенсии ещё два года, а после дурки только и останется, как на паперть. Но, я думаю, и милостыню тебе подавать не будут. Руки, ноги есть, не калека. Есть, конечно, ещё вариант, грабить женщин и пьяных, но этого ты тоже не умеешь, на первом же скачке завалишься.
Всё было верно, и перспективу дальнейшей жизни незнакомка описала убедительно. На этот раз она была одета в какой-то чёрный халат, но, похоже, под ним ничего не было. Появилась и курица. Она вдруг обросла перьями и тоже чёрными.
-- Ну, вот, теперь все в сборе, не хватает только мужиков с моей антенной и жигулёнка, - попытался пошутить Палыч, но "глюки" не среагировали.
-- Как тебя звать-то величать? - поинтересовался Женя у незнакомки, но курица, взлетев на холодильник, с важным видом представилась:
-- Зови мня просто - Петя.
-- Вот тебе на, - удивился Палыч, - это же мужское, то есть петушиное имя.
На это пернатая не обиделась, а доходчиво пояснила:
-- А с чего ты решил, что я курица? Я, может, и есть Петух, только гребень ещё не вырос.
-- А ну, кукарекни для доказательства, - стал подкалывать Женя, но незнакомка прекратила их диалог:
-- Заткнись, паскуда, и не кудахтай тут, пока опять не сварили, - это прозвучало для куры-петуха, а Палычу она представилась:
-- Галя, зови меня просто Галя.
Но и тут Петров не сдержался, чтобы не вставить:
-- Галя - это от слова галлюцинация, да?
Но та не обиделась или сделал вид:
-- Как хочешь, так и думай. Ты спросил - я ответила.
Галя вышла в коридор и вернулась с трёхлитровой банкой прозрачной жидкости и полиэтиленовым пакетом.
-- Что это? - предвкушая застолье, оживился Петров.
-- Самогон, первач, сама гнала.
Галя развернула пакет. Четыре картофелины, отваренные в "мундире", два солёных огурца и кусок чёрного хлеба. У Палыча даже слюнки образовались в его давно засохшем рту.
-- Вот это по-нашему, - как-то уже спокойно, как будто всю жизнь общался с призраками, радостно объявил Петров.
Разлили на двоих. Куре-петуху - нет. Да оно, это пернатое существо, не особенно и настаивало.
Самогонка Галиного производства прошла, как "дети в школу". Палыч крякнул и закусил неочищенной картофелиной. К его удивлению, полость рта не болела. Огурец, брызнув соком, отправился вслед. Чтобы закончить долгожданный приём пищи, Женя стал жевать кусок чёрного хлеба. Хлеб был мягкий, как будто только из печи, но почему-то аромата хлебного не ощущалось. Как врач, Петров себя продиагностировал: "От чрезмерного употребления алкоголя, рецепторы языка, по системе Павлова, теряют вкусовые качества." Профессор, или академик, в его диагнозе уже не имели значения. Да и вообще, причём тут Павлов - было не ясно. Но наш доктор всегда любил поражать несведущих собутыльников "красным словцом", благо проверять ни образования, ни желания не возникало. "Если врач говорит в морг, значит, в морг", - ещё один из постулатов или анекдотов советской медицины.
Захорошело, и сразу потянуло на философские изречения:
-- Я, конечно, очень благодарен вашему появлению в моей неказистой квартире, но возникает справедливый вопрос:
-- Почему ко мне и почему именно я?
Я было сказано с таким апломбом, как будто перед глюками восседал, по меньшей мере, президент Российской федерации.
Кура-петух промолчала, а Галя, наливая ещё целый стакан, пояснила:
-- Дорогой доктор!- Галя выдержала паузу, дабы все присутствующие осознали величие и торжественность момента. - Несмотря на ваши жизнеопределяющие трудности, мне не хотелось бы ставить точки над и.
Моментально переменившись в лице и уподобившись вороне, с пристальным взглядом и желанием всех учить, Галя, сменив интонацию и обретя металл в голосе, стала задавать и сама отвечать на свои вопросы:
-- Кто такой Петров Евгений Павлович? Он-то думает, что он Бог. Он-то думает, что лечит людей, и он один несёт ответственность за их жизни на этой бренной земле. Но боги -0 это не люди. Да, человек создан по образу Божьему, но это ещё не значит, что он обладает Божественной силой и Божественной любовью. Ты - жалкое подобие того человека, который должен был принести в этот мир хоть немного сострадания к ближнему. А что сделал ты? Ненавидел своих больных. Относился к ним так, как относится дворник, убирающий мусор за людьми. Чисто и ладно, а ещё насрёте - метлой по башке.
Галя выпила чуть-чуть и, не скрывая отвращения, продолжала:
-- Дворник ненавидит людей, которые создают ему работу. Любой человек любит работу, которую находит сам. Если ему подобные, за исключением детей и неадекватных личностей приносят лишний труд, это его раздражает. Неужели так трудно бросить окурок в урну, а пустую бутылку оставить там, где её ждёт бомж. Вы - люди, считающие себя врачами, подобны дворникам, рассматривающим проблемы под своим углом градуса. Но хотелось бы заметить, что вы должны заниматься совершенно другим делом. Всю грязь и болезнь, вы должны драть на себя и при этом не роптать. Выбрал путь - шагай по этому пути, но с полной отдачей. А не нравится - ищи себе другой. Только чтобы от этого не пострадали подобные тебе. Но не подумай, что среди вас все такие. Среди вас есть настоящие целители, и эти люди очень близки к Богу. А ты и тебе подобные своим поведением дискредитируют имя целителя. Да, впрочем, Бог тебе судья. Я сказала - ты послушал. А теперь выпьем и поговорим, почему мы тут у тебя в гостях.
Петров хотел возразить. Чувство негодования и обиды за себя переполнили чашу терпения. Слишком долго он слушал эту обличающую его речь и за правду и чувство собственного ничтожества, требовавшего справедливого возмездия. Палыч скрипнул зубами, приготовил ответную речь, но его взгляд задержался на трёхлитровой банке, в принципе, чуть-чуть отпитой.
-- А вдруг обидится, уйдёт? И банку с собой прихватит? Как в прошлый раз?
Остаться без спиртного не хотелось и, сделав скорбное лицо, он стал делать вид, что раскаивается и полностью согласен с доводами, которые приводила Галя.
-- Ну, оступился, не прав, с кем не бывает? - схитрил доктор всей своей подленькой сущностью.
Было непонятно, купилась Галя-глюк на эту феню или нет. Не говоря больше ни слова, она наполнила стакан и молча кивнула врачу-наркологу. Не заставив себя долго упрашивать, Палыч выхлебал самогонку и, смачно закусив огурцом, вспомнил Булгакова и его роман "Мастер и Маргарита". Там Стёпе Лиходееву тоже вначале предложили рюмку холодной водки и сосиски в томате на закуску. А потом тот оказался в Ялте без документов и лишился собственного жилья.
-- О чём задумался, хороший мой? - нарушила молчание спасительница.
Палыч закурил и почувствовал какое-то успокоение. Самогонка сыграла свою роль, и в голову стали возвращаться более-менее здравые мысли. Глубоко затянувшись и манерно выпустив струю дыма, продолжая играть роль послушного и раскаявшегося гражданина, он заискивающе поинтересовался:
-- Галя, а Вы...- он запнулся и, переведя взгляд на куру-петуха, закончил, - Вы из преисподней?
Вопрос был немного идиотский не только по постановке о месте пребывания глюков, но и учитывая полностью атеистическую натуру врага. Галя очень пристально посмотрела прямо в глаза Жене и то ли пошутила, то ли констатировала:
-- Да, оттуда и тебя, хороший мой, заберём, если не одумаешься.
Кура-петух как бы в знак согласия закивала головой и, перелетев с холодильника на стол, стала клевать хлебные крошки.
-- Ты, Женя, перешагнул ту черту, за которую простому смертному переступать не стоит. Бог ограничил своих детей своеобразной стеной от параллельного, или, скажем, потустороннего мира, где пребываем и мы, и другие представители астрала, или, проще говоря, бестелесные виды, как в положительном, так и в отрицательном отделах. Есть, конечно, ещё и кое-что третье, но тебе для начала хватит и этой информации. Черта, за которую переступать нельзя. За ней, как ты понимаешь, не только черти,( кстати, обрати внимание, как похожи эти два слова). Так вот, ты со своими запоями переступил черту, за которой мы. Большое и чрезмерное потребление алкоголя открывает в человеческом мозгу определённые пути, по которым шагать со своими и наработками за определённую жизнь не рекомендуется. Это же касается и любителей наркотических препаратов. Как только у человека открывается третий глаз и открывается из-за алкогольного или наркотического воздействия на головной мозг, а не по велению свыше или ниже, наступает проблема. У кого-то она носит действительно проблематическое действие, а у кого-то наоборот. Но работы прибавляется у обоих отделов. Вы, недоучившиеся и неспособные к состраданию врачи, как правило, ставите диагноз: белая горячка. И по своему стараетесь воздействовать на пациента. Во-первых, он опасен для вашего общества, во-вторых, для власти. Любой человек с открытым третьим глазом опасен для властьимущих. Ведь не все же ловят чертей под кроватью и просят избавить их от этой напасти. Кто-то уходит в себя и выполняет распоряжения напрямую, например, нашего отдела.
Палыч проглотил слюну и поинтересовался:
-- Вашего - это отрицательного?
-- А какая тебе-то разница? Можно подумать, что ты примерный христианин, соблюдаешь заповеди, каешься и по воскресеньям ходишь в церковь?
Палыч не ответил, а, взглянув на банку, глазами показал своё желание. Галя налила опять и продолжала:
-- Иногда в наших отделах принимают решение. Например, человек живёт, живёт и не для нас, и не для положительного не накапливает энергии. Встаёт вопрос: отключать или дать последний шанс? Если надежды нет и возражений на отключение не поступает ни от одной стороны, приходит конец. Но если появляется надежда, что в каком-то из отделов этот тип может принести пользу, ему этот шанс даётся. Это, как бы, второе рождение. Новые друзья, новая работа, новая жизнь. Ну, как, Петров, есть желание попробовать всё сначала?
Галя опять пристально уставилась на Палыча.
-- А вы за этим здесь и появились, чтобы задать мне этот вопрос? - только и смог выдавить из себя врач, до конца не осознавая случившееся.
-- Да, именно за этим. Твоё время вышло, но этот последний шанс даётся тебе именно отрицательным отделом, но с согласия положительного. Пока допиваем эту банку, ты должен всё решить для себя, а не для отсрочки приговора. Всё очень серьёзно, и обман здесь не проскочит. Не справишься - в один момент появится Та, с косой.
Следующий стакан пили в тишине и, не чокаясь, как будто в доме был уже покойник.