Толком не поняв, в какой роте и в каком взводе он служит, поскольку ни утренних, ни вечерних поверок не было, но чётко помня, что его забирали в военный оркестр, Колька пару дней скрывался в шкафу или за ним. Там же скрывалось ещё пара духов. Духами считались Колька и все призванные этой осенью. Но периодически из-за шкафа надо было вылезать, или в туалет, или в столовую. Тут-то он и попадался на глаза какому-нибудь сержанту или старослужащему. Если его накрывали в туалете, то там он уже и сидел до отбоя, начищая медные краники на писсуарах своим брючным ремнём, а если по дороге в столовую или обратно, то можно было смело загреметь на разгрузку угля. Такой бардак продолжался две недели, пока в руководстве страны договорились переворота не делать, а подождать смерти следующего генсека. Любимым видом спорта политбюро в те весёлые годы считались гонки на орудийных лафетах. Пробравшись постепенно в расположение, где ночевали музыканты, Колька просто со слезами на глазах бросился к ним:
-- Братцы, я свой, я барабанщик, можно мне тут где-нибудь пристроиться?
-- А где ты был всё это время? - поинтересовался "старик" - валторнист, явно пользовавшийся уважением в музыкальной команде. Судя по внешнему виду и холёному лицу, солдат жил дома и в армию ходил как на работу к подъёму.
-- Да тут, в шкафу, - Колька стыдливо опустил глаза.
-- Где-где? - не понял старик.
-- Да вот, за шинелями, - Колька застенчиво указал рукой на длинные ряды шкафов.
-- Да ты, брат, дезертир, - посыпались насмешки со всех сторон.
-- Отставить, он же расположение части не покидал, - вступился за него какой-то младший сержант.
-- Молодец, дух! Мог бы до дембеля в шкафу просидеть, а потом выйти: "Здравия желаю, товарищи бойцы, мне пора домой" - смех немного разбавил неловкое Колькино положение.
-- Вон кровать, я всё равно ею не пользуюсь, - предложил валторнист. - Спи пока, а там придумаем что-нибудь.
Получив наконец-то место под солнцем, Колька бросился писать письмо другу - гитаристу, чтобы он там по своим каналам напомнил дирижёру про барабанщика - печатника. Вокалист - гитарист просьбу выполнил и замордованного очумевшего Кольку на утреннем разводе, не предупредив, ни с того, ни с сего, перед всем полком вызвали из строя, вручили барабан и заставили стучать перед марширующими ротами. Чуть не хватив от страха разрыв сердца, обалдевший Колька, схватил палочки и застучал с такой скоростью, совершенно не слушая бас - барабан, что полк, с нормального ритмичного шага, перешёл на бег, это всё очень напоминало фильм с увеличенной скоростью, не двадцать четыре кадра в секунду, а все восемьдесят. В общем, конфуз страшный. Объяснений никто выслушивать не стал. Дирижёр получил от командования хорошую взбучку за эту импровизацию, а Колька моментально был переведён в учебную роту водителей-механиков боевых машин пехоты, сокращённо БМП.
-- Какие ещё БМП? Я же барабанщиком шёл, - чуть не плакал Колька.
Но это армия, а не Лениздат, и слушать претензии здесь никто не собирался. Приказали быть водителем-механиком, отвечай "есть" и становись в строй.
Рота была разношёрстная. Кроме сержантов и офицеров, русских парней, практически, не было. Литовцы, узбеки гомонили на своём языке, не признавая русского. Из родного языка Колька слышал только прапорщик и казарма. Было ощущение, что он не под своим Ленинградом служит, а где-то в Узбекистане или Литве. Многонациональный Советский Союз твёрдо защищал свою неприкосновенность. Случись беспорядки среди народа, на улицу усмирить непокорных бросят этих солдат. А что узбекскому или литовскому парню до Ленинградских мужчин, женщин и детей? Да ничего! Возьмёт в руки автомат и по приказу или без, положит очередью, и ничего в душе у него не дрогнет. Также и питерским ребятам в случае чего нечего жалеть восточных соседей. Всё правильно, он нас тут, а мы их, в случае чего, там.
В дополнение к этому Коминтерну, Кольке достался хохол-сержант. Маленького роста, с многообещающей фамилией Выхватенко. Этот тракторист с первого взгляда невзлюбил нашего "барабанщика". Казалось, все комплексы неполноценности собрались в этом прыщавом, тупоголовом сельском пацане. Только сержантские лычки и полугодовалый срок службы, давал этой невзрачной личности кое-какие преимущества над молодым пополнением. В гражданской прошлой жизни Колька не то, чтобы разговаривать бы с ним не стал, но и, как говорится, не разделил бы поля для исполнения жизненно важных потребностей. А здесь приходилось отдавать честь и выполнять все его идиотские приказы, которые иногда всплывали в его маленькой квадратной голове. После, пройдя все школы мужества, он узнал, что это обыкновенный психологический приём, которому обучают весь командный состав, начиная от сержанта и заканчивая лейтенантами. В подразделении выбирается довольно слабый, как по физическим, так и по моральным качествам солдат, и на него устраиваются гонения, как правило, незаслуженные.
Он обвиняется во всех грехах и, якобы, из-за него начинают страдать все. Ему специально подкладываются в тумбочку запрещённые предметы и специально вынуждают нарушать устав. Затем принародно делают замечания и, не забыв напомнить, из-за кого страдает весь его взвод, а то и рота, из-за кого выгоняют всех ночью на спортплощадку или на плац заниматься строевой подготовкой. Это называется воспитание через коллектив. В этом подлом спектакле убивается сразу два зайца: страх! Сегодня он, а завтра я. И возможность публично над кем-то поиздеваться, в основном, кто выше тебя. В общем, заманчивая история.
Вот Колька и попал в грешники к сержанту Выхватенко. После отбоя, минут через двадцать, он шёл в сержантский класс писать конспекты, а потом "на очко", т.е. мыть сортир до подъёма. Периодически сержант поднимал отделение и напоминал, по чьей милости они страдают, направляя их в туалет к Кольке. Попинав неудавшегося барабанщика сапогами, узбеки, довольные собой, шли спокойно спать. Так продолжалось дней пять, и Колька уже приготовил бритву, чтобы ночью перерезать горло проклятому хохлу. И вдруг ни с того ни с сего заговорил лейтенант из другой роты.
Поскольку говорить, как мы уже сообщали выше, в роте было не с кем, Колька от обиды вылил на незнакомого лейтенанта всю свою накопившуюся злость, не забыв отметить, что он внук полковника и сын генерала. Лейтенант обалдел от родственников этого курсанта, а когда Колька вдобавок пожелал внукам и детям лейтенанта служить в такой же учебке, просто не выдержал, куда-то сбегал, принёс шинель, и под свою ответственность повёз нашего защитника социалистического Отечества, домой. Колька, как будто в другой мир попал, в ванне отмок, что-то вкусного съел и даже успел подворотничок новый пришить.
Лейтенант немедленно связался по телефону с отчимом и доложил, что сын жив, здоров, находится в увольнении и осмелился поинтересоваться, какие будут указания. Отчим обалдел, лейтенанта поблагодарил и обещал приехать на присягу. Весь разговор офицер стоял по стойке смирно и к концу разговора, кроме как : так точно и есть - больше уже ничего не говорил.
Прикинув, что без вранья ему не выжить в этой Ленинской учебке, Колька стал брехать как газета "Правда". И что папа раздумывает: не принять ли эту дивизию под командование, и там всяческие домашние секреты.
Литёха совсем сник, но "сын генерала" его успокоил и пообещал лично заняться его карьерой, если он сержанта его на место поставит. Ну, не книги же ему обещать, в самом деле?
-- Да я его сейчас в бараний рог!!!
-- Верю, верю, - горячая ванна и сытный ужин придали ему уверенность в завтрашнем дне.
Говоря по правде, к еде Колька относился всегда спокойно, но с момента своей воинской службы, он постоянно голодал. То новобранцы неправильно заходили в столовку и им оставляли на обед секунд тридцать. А что съешь за это время? Кусок хлеба, не больше, и то на ходу. А попав в узбеко-литовскую роту, кроме киселя с бромом он не ел уже ничего недели две. А тут колбаса,... в общем, разморило солдатика, и теперь ему было на всё наплевать. Тумаки, Выхватенко и туалет ушли на задний план, и Колька начал готовиться к новой жизни. Лейтенант его привёл, сдал дежурному и пошёл бить морду сержанту-хохлу. Счастливый боец, наконец-то, спокойно лёг в кровать и уснул сном настоящего солдата. Но, как говорится, не долго музыка играла. Здорово помятый Выхватенко опять среди ночи поднял взвод и уже объявив, что на него настучали и теперь взводу точно до экзаменов не дожить, погнал всех на турник. Наутро, при команде: Подъём! Колька уже с большим трудом натягивал на себя штаны. Избили здорово.
-- Ну, гнида питерская, тебе конец, - сержант ударил носком сапога чуть выше колена, - пиши домой прощальное письмо.
Колька растерялся окончательно. Правда, он уже привык, что нет-нет, да в полку случались ЧП. То один курсант в одном убежал куда-то в лес и там замёрз, то кто-то вскрыл себе вены, а один "молодой" каким-то образом вообще перестрелял весь "караул" и даже застрелил проходящего мимо начальника столовой. Прапорщик, как обычно, спёр большой кусок мяса и пробирался домой, как вдруг попал в поле зрения солдатика. Озверевший курсант не пожалел и это7го расхитителя государственной собственности и прошил его насквозь автоматной очередью. Потом рассказывали, что руки прапорщика было не разжать, чуть с куском мяса не похоронили. Оставалось ещё сержанта прирезать, и полк тогда бы свой статус особо показательного оправдал полностью. По идее, можно было врезать по прыщавой роже, не дожидаясь ночи, но это привело бы точно в дисциплинарный батальон, поскольку весь взвод, в случае драки, свидетельствовал бы в пользу сержанта. Колька губу закусил, ничего не ответил и пошёл искать бритву.
Ближе к обеду в роту зашёл лейтенант. Как потом узнал Колька, фамилия его была Чернышов. Опять восторженный взгляд, уверенность в своей силе, молодости и победе коммунизма во всём мире.
-- Ну, как, Коленька, всё в порядке? - Чернышов почему-то нашего героя стал называть уменьшительно-ласкательным именем.
-- Спасибо вам большое, просто огромнейшее спасибо за всё, - в глазах Кольки стояли слёзы.
-- Что не так? Что произошло? - лейтенант искренне был удивлён. Он-то по своей простоте душевной уже решил, что с сержантом все проблемы позади, и Коленьку просто все носят на руках. Рассказав, чем кончилось вчерашнее воспитательное мероприятие, наш солдатик с безнадёжным видом махнул рукой и грустно закончил:
-- Всё, товарищ гвардии лейтенант, конец мне, видно, приходит.
-- Ну, я сейчас, - литёха пулей куда-то исчез. Прошло минут двадцать,
-- Сержанта Выхватенко к командиру батальона, прогремела команда дневального. Колька с удивлением стал наблюдать за сержантом. Застегнув воротничок и поправив головной убор, он рванул в канцелярию. Потянулись тягостные минуты ожидания. Что сейчас произойдёт? Чем кончится эта борьба за выживание? Колька сидел в расположении и не знал, что делать. Минут через пятнадцать, Выхватенко появился. Колька вытянулся по стойке смирно.
-- А что ты не сказал, что комбат - твой родственник?
-- А что хвастать-то? Я парень скромный, - Колька опустил глаза.
-- Ты, того, извини, я не знал, - сержант протянул руку неудавшемуся барабанщику. Только и оставалось, что отвечать тем же.
Через некоторое время появился и лейтенант.
-- Всё уладили, молодец, комбат, он, оказывается, у твоего деда учился, в академии тыла и транспорта.
-- Комбат-то молодец, - подумал Колька, - а вот ты-то чудак, на букву "м".
-- Ничего себе, ещё и присягу не принял, а уже стал довольно заметной фигурой в полку. Интересно, что будет дальше?- продолжал размышлять наш герой.
Дальше события стали развиваться, как подобает развиваться событиям в самых лучших в мире вооружённых силах Союза Советских Социалистических республик: "Плоское катай, круглое носи". На Кольку, как бы, пока перестали обращать внимание. Учебный автобат был брошен на важнейшую задачу по охране страны, а именно, строительство забора вокруг части. Поскольку весной или летом копать землю было бы слишком просто для курсантов - правнуков Ильича, задача была поставлена в декабре. Морозы, как назло, ударили как в сорок первом году, когда немецкие захватчики малость не рассчитали качество российских дорог и застряли под Москвой. А что вы думали, так просто воевать с Россией? Вас же ещё Бисмарк предупреждал, что дело это неблагодарное. А то рванули по Европе как на пикник, раз-два - и завоевали. Так это Европа, там же асфальт! А тут фиг! Тут СССР. Дороги если и есть, то, в основном, грунтовые, и для проезда пригодны только в определённое время. Мы-то привыкли, а немцы - нет. Пока до Москвы толкали свои танки, мороз врезал как назло. С одной стороны, полегче стало - земля подмёрзла и можно было ехать дальше, но выехали-то летом и шубы не захватили. Опять неприятность, да ещё и русские чего-то сдаваться не собираются, а ещё больше воевать кинулись. А как русский человек привык греться? Стакан, и рожу набить кому-нибудь! Как раз подходящая погода для решающего удара! Но не будем отвлекаться. Историю все знают, вернёмся к нашей истории.
Раздали курсантам ломы и кирки, солярку и бушлаты и бросили на этот важнейший фронт. Ямку выдолбил в мёрзлой земле, солярочки полил, поджёг, чтобы земля оттаивала долби ломиком дальше, чтобы столбик поставить для забора. А рукавицы там, или перчатки забыли, а, может, специально не выдали, в качестве закалки. Вдруг опять враги зимой нагрянут? Немцы, конечно, вряд ли, они ещё с той войны не оттаяли, а вот, например, американцы... Так мы их голыми руками, если что. Вот потому перчаток не полагалось. Руки, конечно, поморозили, а Колька ещё и поранился здорово, но в медсанчасть пришёл и понял, что зря. Солдат больных не бывает. Солдат бывает живой или мёртвый. Фельдшер посмотрел, загноившиеся участки кожи ножницами обрезал, зелёнкой помазал, но освобождение от работы не дал. Колька опять загрустил и вспомнил про тюрьму. Ну, там хоть знаешь, за что страдаешь, а тут? Ничего себе, гражданский долг! Руки загнили, ноги загнили, поскольку в баню водили нечасто, а если и водили, то это было просто издевательство. Раз привели, а там ещё рота моется. На улице минус двадцать, все в х/б, поскольку по территории части в шинелях ходят только офицеры и караул, а солдаты имеют право только на шапку. Не стоять же час на морозе в одной гимнастёрке! А, займёмся тактикой
-- Вспышка слева!
-- Вспышка справа!
-- Вспышка сверху!
По этой команде надо падать на землю, в зависимости от того, какая команда прозвучала! И ногами обязательно в ту сторону, какая указана. А если сверху, значит, садись в сугроб и закрывай голову руками, чтобы ядерная волна последние мозги не вышибла. Вот так часик погоняли, чем не баня? Все мокрые от снега, потные от беготни. Потом минут на десять запустили в баню, опять нижнее бельё поменяли. Колька, правда, успел лысину тёплой водой помочить, и назад, в роту. А сапоги на размер больше выдали, а портянки постоянно мокрые и грязные. Натёр ноги в кровь. Но ноги фельдшеру показывать не стал, вдруг тоже что-нибудь обрежет своими ножницами, вообще ходить невозможно станет. Вот так и дожил до счастливого дня присяги. С утра пораньше забегали. Выдали парадную форму опять с чужого плеча и погнали на плац.
Выстроили полк, оркестр грянул встречный марш, командиру полка какой-то офицер доложил, что всё путём, можно присягать. И начали вызывать более менее знающих русский язык солдат, зачитывать текст присяги. Колька почему-то этой чести не удостоился, хотя русский знал, можно сказать, с детства. Но вместе с узбеками и литовцами громко рявкнул: "Клянусь"! И стал полноценным членом армейской семьи. Командир полка стал что-то говорить, типа: ну вот вы теперь, и прочую ерунду. Но вдруг он запнулся на полуслове, вытаращил глаза и заорал дурным голосом:
-- Полк, смирно! Равнение налево! - и чётким строевым шагом застучал по направлению, где стояли родители и гости, приехавшие на присягу.
-- Товарищ полковник, полк Ленинского комсомола для принятия присяги построен! Командир полка подполковник Плетнёв. В толпе гостей замелькала папаха.
-- Дед? Неужели дед приехал? - у Кольки защемило сердце, а на глаза выступили слёзы. За сегодняшнее утро он плакал уже второй раз. Первый раз часа два назад, когда их полк прямо на морозе, видимо, для последней проверки перед присягой, брил тупым лезвием на сухую сержант Выхватенко.
-- Да что вы, голубчик, не волнуйтесь, занимайтесь своим делом, я внука приехал повидать, - попытался успокоить командира взвода дед.
Но видимо его тирада Плетнёву успокоения не принесла и он закричал, обернувшись на заместителей:
-- Почему не доложили? Где внук? В какой роте? Ко мне, быстро!
Офицеры кинулись врассыпную. Почему в полку случился такой шухер - Колька понял потом. Дед, практически, всю жизнь прослужил экономистом, был доцентом и преподавал в академии тыла и транспорта. И интендантская служба имела на петлицах малиновый цвет, как у офицеров госбезопасности. Командир полка, увидев в толпе полковника КГБ СССР малость струхнул и побежал докладывать на всякий случай. Дед, похоже, объяснять, что он не комитетчик, не стал, чем привёл управление полка в шоковое состояние. Внука нашли сразу и привели к "опасному" деду.
-- Коленька, что с руками? - теперь уже в глазах старого полковника стояли слёзы.
Колька как-то сразу по-другому посмотрел на своего деда. Подумать только, вот стоит полк и все в страхе ждут, что сейчас скажет этот человек. Куча офицеров замерла в ожидании нагоняя, не говоря уже о каком-то сержанте-придурке, которого Колька боится и ничего не может с собой поделать. А дед? Сколько раз внук кричал на него, презрительно высказывался в его адрес и вообще, откровенно хамил. А его-то, оказывается, уважают и боятся все эти люди, которые от Кольки могут и мокрого места не оставить. Наверное, только ради этого стоило сходить в армию, чтобы, наконец, научиться уважать возраст и своего деда.