В воскресенье решили устроить пикник: поехать далеко в лес, развести костёр, жечь смолистые сучья и смотреть, как дымная полоса убегает вверх, к тёмным пихтовым макушкам. Смотреть и мечтать. Однако утром пала роса, похолодало, стало неуютно. Возникло смятение: ехать или нет? Мокрый еловый лес - место тоскливое. Тогда Элеонора (моя сестра) волевым решением перенесла пикник на задний двор своего дома. Я подумал, что это даже лучше: меньше суеты и мясо легче пожарить. Так получалось, что во всех компаниях и при любых обстоятельствах мясо жарил я. И птицу, и рыбу. "Карма такая, - говорил один подпитый экстрасенс. Сдёргивал со шпаги зубами шашлык и уверял, что разбирается в вопросе. - Не самая, к слову, плохая".
Часам к восьми вечера гости разошлись. Остались только Элеонора, её муж Стас, я и красивая девушка Нина. Красивая, умная и немногословная.
В мангале догорали угли, и два куска мяса стыли на решетке. Два последних кусочка. Вместе с теплом из них уходила привлекательность. Испарялись жизненные соки. Уже не хотелось съесть их - не просыпался аппетит; и только бумажные папильотки на косточках выглядели по-прежнему нарядно. "Туалет умерших, - не к месту пробежала мысль. - Парадный саван".
- Ты почему не пьёшь? - спросила Элеонора. Смотрела проницательно. - Завязал?
- Нет, не завязал.
- А чего?
- Не хочу.
Она покачала головой, это означало глубоко-идущие выводы. Быть может диагноз и курс лечения. Налила полстакана водки, затем томатного сока и каплю табаско. В качестве бонуса прибавила васаби - эту приправу обожал Стас. Стива - сестра называла мужа на французский манер.
- Нина, вы любите качаться на качелях? - Стакан Элеонора поставила на столик, как бы не для кого. - У нас замечательные качели. Стива благоволи покатать девушку. Только не увлекайся.
Качели оказались действительно замечательные: лодка, подвешенная к балке на тонких стальных струнах. Нина стала на носу, Стива - на корме, он глубоко присел, потом сильно распрямил ноги. Через некоторое время челнок поплыл по небу взад и вперёд.
- У неё красивое лицо. - К вечеру день разгулялся, солнце сползло под облака, и я прикрыл глаза ладонью, чтобы смотреть. - Есть что-то трогательное.
- При чём здесь лицо? - Элеонора удивилась. - У неё замечательно развита грудь и широкие бёдра. Она выносит и родит здорового ребёнка, будет кормить его молоком, а не смесью. Своим молоком.
- Твой практицизм граничит с цинизмом.
- Мой практицизм граничит с жизнью.
Понятно: сестрёнка подбирает для меня альтернативный вариант - девушку здоровую, образованную и покладистую. Чтоб во второй раз братика настигло счастье. "Любовь нечаянно нагрянет, - вертелась на языке фраза. - Вот только за нечаянно, бьют отчаянно".
- Официального объявления не было. Пока это называется поездка в Карелию на отдых. Или в командировку... я не уверен точно.
- Когда вернётся не сказала? - Я кивнул. - Сына взяла с собой? - Ещё один кивок. - И целый чемодан вещей? - Кивок. - Понятно. Как воспринял Мишка?
- Не думаю, что он понял. Шесть лет мальчишке, что с него взять?
- Телефон, надо полагать, отключила, сучка?
Иногда она невыносима в своей прямолинейности, я хотел сказать колкость или даже грубость, но сестра не дала этого сделать, она сунула мне стакан и приказала: - Пей, робкий человек!
- У меня завтра смена, - вяло возразил я. - Мне работать. Ты же не хочешь, чтоб я оперировал с похмелья?
- Твои пациенты - чужие люди, - ответила Элеонора. - А ты мне брат. Родная кровь. Я за тебя чувствую ответственность, а другие меня не волнуют, у них свои сёстры.
Железная логика. Железобетонная. Я выдохнул и залпом выпил стакан.
- Я люблю её, Элка. Я всё ещё люблю её.
- Это поправимо. Качественный секс и вкусный ужин - через месяц в твоём мозгу не останется никого, кроме Нинки. - Элеонора махнула рукой: - Вы мужики примитивные создания.
Закат растёкся кленовым сиропом, вязким и жарким. Рубашка прилипла к спине; стало безмятежно и совсем расхотелось спорить. Даже говорить не хотелось. Только между третьим и четвёртым... кажется, коктейлем я попросил:
- Не торопи события. Пусть всё идёт естественным путём.
- Как скажешь. Ты доктор. Будем надеяться, что рассосётся само.
*
Утром я чувствовал себя измятым. В голове гудела пустота, как внутри треснутого колокола и ныло в боку. Я дважды почистил зубы - противный привкус не исчез. "Следует сделать томографию, - подумал. - Печень не в лучшей форме". Попытался прикинуть сколько вчера выпил в пересчёте на чистый алкоголь. Получалось немного.
Первая половина смены прошла спокойно: несколько порезов, ожег руки, позже привели старика с переломом ключицы. Хотел попросить медсестру наложить гипс, но сделал сам. Решил, так скорее разгуляюсь. Временами накатывала слабость и тошнота, однако пальцы не дрожали.
Сразу после обеда привезли мальчика. Стервец катался на доске, цепляясь за грузовики. Длинная такая доска с колёсиками - лонг-боард, если я не путаю. Доска-убийца.
Множественные переломы правого бедра, вывихнутое плечо, сотрясение мозга и четыре часа операции. Четыре часа я собирал его кости, чистил, вбивал спицы, штопал и твердил себе: "Будет ходить. Обязательно, - повторял заклинание, - будет. Как без этого? Иначе, зачем здесь я? Для чего?" Воротник разбух от пота, временами тёплые щекотные ручейки сбегали по груди. До истерики хотелось пить.
Операция закончилась. Что ж... ходить будет - я хороший хирург. Когда закончил, стянул маску, посмотрел в лицо мальчику. От наркоза черты разгладились, исчезла болевая гримаса, осталась только чистая красота детства. "А бегать? - медсестра покатила парня в послеоперационную. - Бегать вряд ли. Не лги себе, ты не Бог".
После операции долго сомнамбулически мыл руки, тер пальцы синтетической щеточкой. "Скажите, доктор, - спросила совесть, - если бы вы вчера не пили, сделали бы операцию лучше?" Она не могла упустить шанса помучить себя.
- Ты как? Нормуль? - К соседней раковине встал Джексон. Неутомимый оптимист он всегда приходил на час раньше смены. - Выглядишь паршиво.
- Нет, я всё сделал правильно. Лучше не могу.
- Чего? - густые татарские брови Джексона взлетели вверх, к потолку головы. По паспорту его звали Хадиджа Абдулаевич Барсай. Не имя с фамилией, а просто восточная песня с припевом. Первую неделю это восторгало, потом медсёстры урезали куплеты до демократического "Джексон". Почему именно это имя? Не знаю. Быть может по созвучию или разглядели что-то общее в профиле и разрезе глаз. - Перетрудился?
- Да, устал как собака. Мальчишку оперировал.
- Тогда я за него спокоен. - Джексон энергично заработал щеточкой. - Что думаешь об уик-энде? У моих близняшек день рождения. Фатима хочет организовать вечеринку. Вино, молодая баранина, сласти и новый фильм. Приходи, а?
- Не хочешь остаться с тинэйджерами один на один? - Он кивнул в ответ, я вспомнил сына Мишку. Он там, в Карелии без друзей, а я здесь. Будет предательством пойти на день рождения без него. - Пожалуй, нет. Плохо себя чувствую. Хочу отлежаться.
- Не отказывайся, дорогой! Поправишься - вся неделя впереди! Будешь, как огурчик! - Джексон толкнул меня плечом и перешёл к сушилке. - Забыл тебе сказать, там привезли ещё одного.
- Черт! - я никак не рассчитывал на ещё одного пациента.
- Давай я прооперирую, - предложил Джексон. - Не против?
- Спасибо... с меня причитается.
Мы вышли в блестяще-голубой коридорчик. Лампы сегодня сияли сильнее обычного, до рези в глазах.
- Тебе придётся сделать одну вещь. - Он стоял, подняв руки в перчатках кверху. - В приёмной дочь этого парня. Пациента. Поговори.
- О чём? - опешил я. - Что я могу сказать? Зачем это вообще?
- Девчушке пять лет, твоему сыну шесть. Ты сможешь тактично ей объяснить.
- Объяснить что?
- Дело вот в чём, они ехали в машине, - Джексон рассказывал, опустив глаза, старательно отводил взгляд. Я понял, что он боится. Боится, что я откажусь и потому предложил оперировать. - Дочка и он. Впереди с длинномера сорвало трубу. Тонкую стальную трубу, понимаешь?
- Нет.
- Прямиком бедолаге в голову. Пробило навылет. Жутко, правда? Теперь понял?
- Да я-то что могу? - почти закричал я. - Воскресить его? Превратить трубу в воздушный шарик?
- Какие ты глупости говоришь, как дурак, прости господи! Нельзя просто так пойти и сказать девочке, что из-за какого-то разгильдяя-рабочего её отцу разнесло череп! Тут нужно что-то придумать! Ты же сам отец! Представляешь, какой это шок? У неё год назад мать умерла, а теперь с отцом трагедия. Тут нужно тактично. Только ты сможешь!
- Тактично! - Во рту скопилась горечь, хотелось выплюнуть эту черноту на пол. - Что тут можно придумать? Идиотизм!
- Иди! Она в приёмном. А я побежал в операционную.
- И что ты собрался оперировать? Тело с раздробленным черепом?
- У него есть пульс. Мы обязаны.
Я пошел в приёмный покой, раздумывая, как хорошо выполнять долг, если нет ответственности. Стоять на страже границы из ниоткуда в никуда. "Сволочь всё-таки этот Джексон. Хитрая сволочь".
*
В приёмном находилось несколько человек. Когда я вошел, все они подняли глаза, посмотрели с преданной мольбой, так смотрят старые дворовые собаки в ожидании хлеба: "Я не к месту, доктор, простите, но мне очень важно знать. Помогите, доктор, вам стоит только захотеть, и вы сможете помочь".
Не подняла взгляда только маленькая девочка. Она сидела на самом крайнем стуле, отвернувшись лицом к окну. Катала по коричневому дерматину маленькую машинку. Вперёд, назад, пауза, разворот и опять вперёд. Бесконечное движение красненького автомобильчика.
Я подошел и молча взял её за руку. Она не противилась. Со стороны могло показаться, что порядочный родитель пришел забрать своё чадо. "Пойти в кабинет? Лучше всего". Я не знаю, почему она пошла за мной. Почему не расплакалась, не отняла руку. Вероятно из-за шока, а может быть из-за того, что я "тоже отец" - так сказал Джексон. Да, я отец. У меня семья и сын, Мишка. Ему шесть с хвостиком. Вот только моя семья... она в прошлом, и этот "хвостик" длинною в несколько месяцев Мишка живёт отдельно. Его мать решила, что я слишком много времени отдаю клинике, что я паршивый отец, и нет надежд на выздоровление. Бесперспективный больной - существует такое определение.
Теперь я пишу письма. Каждый день. Не электронные, обычные. Пишу и бросаю в почтовый ящик по дороге на работу - письмо гулко ударяется в металлическое дно. Я думаю, оно единственное в синем ящике.
Она не отвечает. Я пишу снова, и она снова не отвечает. Мы играем в игру: "Переписка в одном направлении". Я уже не надеюсь получить ответ. Подозреваю, что он мне не нужен. Эти цидулки нужны мне самому. Как только я это понял - исповеди стали длиннее. Парадокс вот в чём: в один момент я решил их не отсылать, и даже не запечатывать в конверт - это желание напугало меня. Встревожило до глубины души, как больного тревожит первый очевидный симптом наследственной болезни.
- Можно я не зажгу верхний свет? - Мы вошли в кабинет, я затворил дверь. В сумерках ещё можно было разобрать контуры предметов. Я опустился перед девочкой на корточки. - От яркого света болят глаза. Разрешаешь?
Она едва заметно кивнула.
- Вот и хорошо, - я включил настольную лампу. Шоколадный свет очертил на полу круг, наполнил комнату теплом. Мой маленький кабинетик, блиндаж в котором можно спрятаться. Я собирал его уютную "домашнесть" несколько лет.
Сесть на диван вдвоём было бы неудобно. Я подвинул кресло для девочки, сам сел за стол, на своё обычное место. Барьер стола чуть-чуть успокаивал, появлялось родное ощущение "доктор-пациент". Хотя это препаскудное чувство видеть в пятилетнем ребёнке пациента.
- Тебя зовут... дай угадаю... Маша?
- Лиза, - одними губами шепнула она.
- Лиза... Елизавета. - Я придвинулся ближе, так, чтобы свет лампы попадал на лицо. Мне казалось, открытое лицо должно успокаивать. - У тебя красивое имя.
Она кивнула и спросила: - А что с папой?
Вот и всё. Прелюдии окончились, оркестр урезал марш. Никого не интересуют твои попытки смягчить трагедию. Простой вопрос требует простого ответа. Что ответишь, дохтур?
- Видишь ли... твой отец... он не совсем обычный человек... он - космический хранитель, понимаешь? - Я попытался придать лицу строгое выражение, подумалось, что это соответствует моменту. - Он... так получилось... В общем, нашу секретную базу на Марсе атаковали.
Я откинулся на спинку кресла, убегая из круга света. Кончики ушей пылали. Если кто-то скажет, что врать ребенку это гнусно, то я соглашусь. А потом рассмеюсь умнику в лицо и пожелаю оказаться на моём месте. Не дай Бог. Не дай Бог!
- Атаковали предательски, нарушив международные соглашения. - Я пытался припомнить фантастические книжки или фильмы, хоть что-нибудь подходящее. Главное говорить много и уверенно. - Целые полчища дракхов напали на наше исследовательское поселение. - Лиза смотрела, широко распахнув глазёнки-бусинки. - Охрану базы смяли в первые мгновенья. Все способные держать оружие мужчины выступили на защиту, но силы оказались слишком неравны. Многие погибли. Первый уровень обороны пришлось сдать. К счастью тут подоспел твой папа, - что-то мелькнуло в её глазах и я, с облегчением понял, что на верном пути. - Его пришлось срочно забрать прямо из машины.
- У моего папы светлые волосы, - похвасталась Лиза. - Тётя Рита называет его блондином.
- Точно! - подхватил я, - полковник Сильвер - так теперь зовут твоего отца. Он возглавил оборону. Дракхов удалось сдержать на втором уровне. - Избегая кровавых сцен, я описывал оборону воображаемой марсианской базы.
Через некоторое время Лиза успокоилась. Я заметил, как расслабленно опустились её плечи. Моя бредовая выдумка дала мне паузу. Несколько минут, чтобы успокоиться и подумать. Хотя о чём тут думать? Отец Лизы мёртв, и мой рассказ неизбежно должен подойти к этой заключительной точке.
- Лиза! - Сегодня я не мог сказать правду. Не был готов. Я придал голосу пронзительную искренность и опять соврал: - Мне необходимо идти. Могут поступить раненые.
Она согласно кивнула: - А можно я здесь подожду?
Дежурная сестра сказала, что у бедняжки нет родственников, и что её будут оформлять в приют. Я подумал, что ночь в больнице при таких обстоятельствах не худший вариант.
- Конечно. Я попрошу тётеньку в приёмном покое.
Через полчаса она уснула - красная машинка выпала из раскрывшейся ладони, а я отправился домой.
*
Сирена хрипела от надрыва, по стенам коридоров метались оранжевые огни - безумные, припадочные. От посадочной площадки к командному пункту бежал человек. Закованный в латы, с бластером у пояса, он отмахивал планшетом в правой руке. Командир влетел в зал, и все присутствующие вытянулись по стойке "смирно". Он кивнул "вольно" и прошел к столу - бойцы смотрели на полковника во все глаза, - речь Сильвера была коротка и отрывиста:
- Положение базы критическое. Страйкеры заправлять наполовину, до взлетной массы добирать боеприпасами.
- Это противоречит уставу, - попытался возражать дежурный офицер.
- Молчать! - рявкнул полковник. - Как можно больше боеприпасов и забудьте чему вас учили в училищах! Огонь открывать в любом положении: на взлёте, в маневре, заходя на посадку. - После этих слов многие офицеры побледнели, всяческий шум в зале затих. Слова Сильвера означали, что истратить полный бак у пилотов нет шансов. Страйкер должен взлететь, уничтожить как можно больше противников и погибнуть. - По машинам, Серебряная эскадрилья! В пространство!
Первая дюжина страйкеров поднялась в шестнадцать пятнадцать. В шестнадцать тридцать при заходе на посадку был сбит последний из них.
Дракхи использовали пулехсы - самое мерзкое оружие во Вселенной. В локоть длиною стальная блоха пулехс наполовину состояла из взрывчатки - полуразумный камикадзе вращающий в полёте стальными ногами-зубьями, и в момент гибели разрывающийся, как бомба. Единственное успешное средство борьбы с пулехсами - уничтожать их прямо у корабля-матки. Дракхи это прекрасно знали и всеми силами прикрывали корабль.
Ещё через час боя от Серебряной эскадрильи осталась только дюжина машин. Выжили только пилоты-асы, теперь они сдерживали атаку. Однако этот час не прошел даром: полковник Сильвер сумел организовать огневую поддержку со стен базы и первую атаку дракхов отбили.
*
Домой я приехал чуть после двенадцати. Консьерж Тим сонно щурился и, отпирая дверь, беззвучно шевелил губами - очевидно, выговаривал проклятия. Он был большой любитель "крепкого многоэтажного" слова. Тим впустил меня и проводил к лифту. Запоздавших жильцов Тимон развозил на лифте лично - не хотел, чтобы кабина оставалась на верхних этажах.
- Как твой гайморит, Тим? - Хотелось посочувствовать старику чтоб... чтоб сгладить своё позднее возвращение.
- Спасибо, мистер Дворжак. С носом порядок. Сердечный имплантат, бля, сбоит. Вероятно придётся менять батарею. - Тим вздохнул. Современным "штучкам" он не доверял, и невольно торжествовал, когда они давали ему повод.
- У тебя клапан? - удивился я. - Не знал. А когда...
- Да какое там клапан, - перебил Тим. - У меня био-силиконовое сердце. Уже лет пять, наверное.
Тим опять вздохнул. Я принюхался, пытаясь различить запах алкоголя. Ничего. "Шутит? Странная шутка придумывать несуществующие протезы. И слово какое красивое придумал: "био-силиконовое". Впрочем, весь день сегодня... бестолковый".
- А почему не человеческое? - спросил я, чтоб поддержать разговор.
- Мудак потому что. Поверил рекламе. - Лифт поднялся на мой этаж, створки распахнулись, Тим вышел на площадку. Свет на площадке был уже погашен, и когда старик очутился в сумерках, я различил, как расширились его зрачки. "Трезвый, - понял я. - И не под кайфом. Значит это маразм. Фантазии отмирающего мозга". Тим подождал покуда я открою дверь, махнул рукой и посетовал: - Вот и старуха моя советовала обычную пересадку. Нет, клюнул на цветастую рекламу, чтоб её... в рот!
Лифт дрогнул и поехал вниз. Я разобрал ещё несколько ярких слов о лживой рекламе и поздних возвращениях жильцов. От этих выражений стало легче. Легче и проще.
Есть не хотелось, я заставил себя подогреть пиццу, выпил стакан сока для аппетита и сел перед телевизором. Шел какой-то фильм; я не следил за действием, просто наблюдал: у главной героини были чрезвычайно подвижные мышцы лица, она не просто произносила фразы, она их мимически обыгрывала. Я подумал, что она напрасно стала актрисой, в качестве мима она имела бы больше шансов. Картину неожиданно прервали, с бешеной скоростью замелькали фрагменты каких-то происшествий, наплыла заставка новостей. Встревоженный диктор смотрел строго и одновременно растеряно:
- Мы прерываем вещание экстренным выпуском новостей. - В студии что-то звякнуло, луч прожектора задрожал, описав дугу. Диктор извинился и поправил галстук. - Колония землян на Марсе подверглась нападению дракхов.
Треугольник пиццы замер у открытого рта. "Какого чёрта? Что за шутки?" - я бросил пиццу в коробку, тронул пальцами пульс. Пульс есть. Первая мысль была о розыгрыше, вслед за ней пришла идея о реалити-шоу: "Меня снимают. Поставили скрытые камеры и подсматривают. Надеются запечатлеть, как я превращаюсь в идиота. И Тима, мерзавцы, подговорили". Однако с трудом верилось, что режиссёру удалось связать такое количество случайных "концов": Джексон, девочка Лиза, Тим, авария... "А может никакой аварии не было?"
Меж тем, диктор продолжал:
- С орбитальных баз Земли по тревоге были подняты четыре тяжелых крейсера. Через сутки они будут на орбите Марса.
"И к чему такие сложности? Чтобы увидеть, как корчится одинокий мужик? Нет, это чепуха. Скорее я схлопотал нервный срыв и галлюцинирую. Интересно, насколько обширно видение?"
- Сутки! - надрывался диктор. - Целых двадцать четыре часа всё население Земли будет переживать за своих соплеменников. Это будут долгие сутки, полные... - Чем будут полны эти сутки я не услышал, выключил телевизор.
Я почти не сомневался, что это было психическое расстройство. Более того, этот факт несколько успокоил меня. Я посчитал пульс, померил температуру, сделал пару коротких тестов. Физическое здоровье вне отклонений, разве что голова закружилась после приседаний.
Я распахнул окно и несколько раз энергично вздохнул. Внизу, на третьем уровне магистрали у светофора остановилось такси. Трасса была пуста, но таксисту приходилось ждать. Он с ненавистью посмотрел на меня и, когда светофор переключился, показал неприличный жест. Такси поднялось на уровень выше и умчалось. "Вау! - с восхищением молвил я голливудский клич. - Да я изрядно сошел с ума!"
Это открытие вызвало во мне восторг, уже не опасаясь за нездоровую печень, я достал бутылку водки и отпил примерно треть. Пил прямо из горлышка: "Чего теперь чиниться? - подумал. - Для вареного рака всё худшее уже позади".
Я приложился ещё раз и отправился спать. Водка не решила вопросов, но позволила мне уснуть. И на том спасибо.
Если говорить откровенно, я надеялся, что утром всё прояснится: безумие пройдёт, "крыша" вернётся на прежнее место, а марсианская база... я не успел придумать, что делать с базой. Выглянул в окно и понял, что ничего не изменилось: машины летали в несколько слоёв, рекламный шар висел прямо в воздухе, а у старика Тима, очевидно, в груди стучало био-силиконовое сердце.
Позвонил Элеоноре. Она подняла трубку сразу, будто ждала звонка. Встретила упрёком:
- Пить не умеешь, - это она про воскресный пикник. Будто не она смешивала коктейли. - Это первое. Второе, на пятницу я взяла два билета в лунную оперу. Ворлонский оркестр будет давать "Севильского цирюльника" Билеты в ложу для тебя и для Нины. Вопросы есть?
- Есть, - сказал я на всякий случай. - Лунная опера это... она в луна-парке?
- Ха-ха. Юмор из третьего класса. Смотри с девушкой так не шути, остряк. Лунная опера на Луне. В Юнивёс-холле. В твоём возрасте пора бы знать такие вещи. Убедись, что твой смокинг в безукоризненном состоянии. - Она вложила в последнюю фразу яду.
- Непременно, - парировал я. - Не знаю, как остальное, но смокинг будет безупречен. - И положил трубку.
На работу добирался привычным манером - на метро. Удивлялся новым турникетам, что открывались без жетонов, реагировали на отпечаток большого пальца, и необычным причёскам девушек. Впрочем, я не слежу за модой и не могу утверждать насколько они диковинны.
Охранник в холле сочувствующе оглядел и даже махнул мне рукой. Я воспринял это как знак и осторожно проверил ширинку. На замке. "Быть может, на лице осталась зубная паста?"
- Здравствуйте, Александр! - дежурная сестра смотрела на меня отзывчиво, по-матерински нежно. Я почувствовал себя замурзанным, побитым хулиганами студентом, которого хотелось пожалеть.
"...или пятно от кетчупа. Интересно где?" Дабы не гадать, я первым делом прошел в туалет: выбрит, чист и уложен. Даже рубашка поглажена. "И спрашивается, какого хрена они..."
- Монин, Алекс! - вошел Джексон. Даже после ночного дежурства он оставался энергичен. - Держись, старина! Если я чем-то могу помочь, обращайся!
- Да что произошло? Чего вы ко мне прицепились?
- Не смотришь канал новостей? - Джексон искренно удивился. - Твоя жена и сын на Марсе, в осаждаемом, - меня просто покоробило от этого "осаждаемом", - городе.
- Что ты мелешь? Какой Марс? Какой город?
- Ты только не волнуйся. Я поговорю с главным, думаю, мы сумеем освободить тебя от работы на эти дни. - Он сжал мою руку. - Базу и порт на Марсе разбомбили, но, в новостях сказали, людям удалось укрыться в центральном ангаре. Там был проложен подземный туннель.
Я стоял и хлопал глазами. События перешли на какой-то новый уровень и то, что я принял за своё персональное безумие, уже не укладывалось в границы одного мозга. "Что-то происходит, - думал я. В животе холодало, и я подсознательно чувствовал, что добром это не закончится. - Происходит что-то большое и нехорошее". Захотелось убежать в спальню родителей, спрятаться там в платяной шкаф.
- Какой туннель, Джексон? Ты что-то перепутал, они здесь на Земле! В Карелии. Я сейчас позвоню и дам тебе поговорить.
Я набрал номер жены, трубка долго молчала, наконец, женский голос сообщил, что абоненты Марса временно недоступны из-за повреждений оборудования. Голос извинился, уверил, что техники уже работают, попросил перезвонить позднее.
- Всё образуется. Нужно верить, Алекс! - он положил мне ладонь на плечо.
А я подумал, что хорошо бы ему двинуть кулаком в ухо, так чтобы слетела его рука и, самое главное, исчезло с лица идиотское сочувствующее выражение.
В ординаторской было полно народу: врачи полукругом стояли перед телевизором, как только я вошел, они расступились. Женщина-диктор красочно описывала трагедию на Марсе. Несколько снятых минут боя крутили по кругу: удар с воздуха, выстрелы орудий, страйкер сгорает в пламени взрыва, и растерзанное тело пилота - на экране расплывчатое овальное пятно, - валится на землю. Точнее на Марс.
Показалось, что в ординаторской кончился воздух, я вышел прочь из кабинета. У двери стояла Лиза. Она ждала меня, спросила:
- Мой папа живой? Злая тётя сказала, что он умер.
- Ерунда. Конечно, он жив! Пошли.
Я взял её за руку и повёл в левое крыло больницы, в исследовательский центр. Пока мы петляли по коридорам, я продолжил свой вчерашний рассказ о полковнике: - Понимаешь, когда дракхи напали на марсианскую базу, твоему папе потребовалось очень быстро оказаться там. Ему пришлось оставить земное тело. Иначе бы он летел целый день. Понимаешь?
Не думаю, что она поняла про телепортацию и про обмен телами - ей это было не нужно, она услышала, что папа жив и здоров. И это главное.
"А я? Жив?" - я подошел к зеркалу, заглянул за оттянутое веко. Опыт подсказывал, что я не сошел с ума и не страдаю галлюцинациями. "Это было бы слишком просто. У нас тут творятся дела покруче, не моего калибра". Что это означает? Что искать причину нужно не во мне, а в девочке.
- Вдруг тебе придётся полететь к отцу, - соврал я. - Для этого нужно проверить здоровье.
Она понимающе кивнула, сняла сандалии и носочки, аккуратно сложила платьице на стул - вероятно, так в её понимании готовились к медосмотру.
Чтобы она не волновалась, я временами продолжал "марсианскую хронику", прибавлял эпизоды к своей фантастической - ещё фантастической? - истории.
Значительных отклонений я не обнаружил. Мозг Лизы очень необычно работал в альфа-режиме, чем-то напоминая мозг кошки, и длина тета-волн отличалась от обычной. И ещё энцефалограмма показывала сильные, удивительной формы всплески, когда я рассказывал ей об отце - мозг будто переключался в особый, странный режим.
"Ну и что? - я вышел на лестницу и впервые за десять лет закурил. - Если каждого пациента с отклонениями в черепушке записывать в сумасшедшие, тогда никаких больниц не хватит. Она здорова, это определённо. Но, в таком случае, что происходит?"
"Неужели эта девочка оказалась способной выстроить целый мир силой своего мозга? - Мы вернулись в кабинет, она играла машинкой, я сидел в кресле и, закрыв глаза, растирал пальцами виски. - По моей подсказке она изменила действительность, чтобы спасти отца. - Мимо окна пролетел водитель-лихач, обиженно прогудела сирена. - Она смогла перевернуть цивилизацию? В голове не укладывается..."
Я размышлял о нашем мире, оказывается он такой призрачный и эфемерный. Как выдумка писателя-фантаста. И все наши устои, все массивные колоны цивилизации очень легко можно смять. Не сложнее, чем пластилиновую фигурку. Нужно только захотеть. И сильно-сильно поверить. "Нет, это ты, братец, погорячился, - я искал разумное объяснение. Материалистическое. - Скорее она передвинула наш мир в другую реальность. В параллельный мир. Здесь человечество достигло большего развития. Давай пока придерживаться этой гипотезы, а то действительно сойдёшь с ума".
Мысль мне понравилась. Она позволяла думать, что всё под контролем. Я встал к окну и опять тихонько закурил в щёлочку. "А какова моя роль? Я стимулировал её мозг, придумал историю, но почему я заметил перемещение? Почему кроме меня никто не ощутил перемены? Для чего необходимо моё авторство? Потому что я... проводник. Стержень, на который..."
Засветился дисплей телефона, звонил Джексон: "В ординаторскую, Дворжак. Срочные новости!" - он дал отбой не дожидаясь ответа.
- Побудь здесь, - попросил Лизу, - я ненадолго. - Она кивнула.
В ординаторской было всё также людно. "Что?" - спросил я, Джексон приложил палец к губам и показал на телевизор: - "Сейчас будут последние известия".
Выпуск начался полновесным видео, снимал кто-то из защитников базы - камера часто срывалась и уходила вверх или вниз. Мелькали вспышки взрывов, четвёрки страйкеров выстраивали фигуры высшего пилотажа. Могло показаться, что перепутали плёнку и показывают репортаж с авиасалона, а вспышки в небе это просто салют. Вдруг сверху и сбоку посыпался град пулехсов, они разрывались с оглушительным грохотом, в ответ со стен города застрекотали пушки. Далеко в небе висел корабль дракхов. Красивый блестящий призрак.
- Десять минут назад дракхи выдвинули требование, - на экране появился диктор. - Они грозят разбомбить город тритиевыми бомбами, если им не будет выдан полковник Сильвер. Напомню, что именно Сильвер возглавил оборону марсианской колонии.
Опять пошло видео: светловолосый мужчина в латах бежал по городской стене со штурмовой винтовкой в руках; он часто припадал на колено и, выстрелив, бежал дальше.
- Папочка! - никто не заметил, как в ординаторскую вошла Лиза. - Это мой папа!
Врачи вздрогнули; картинка сменилась общим планом боя, сквозь скрежет металла доносились крики раненых. Я поспешил увести Лизу. Когда мы шли, я заглянул в лицо девочки - оно светилось от счастья.
Условия игры изменились. Точнее их изменили. Кто-то передвинул фигуру, и настала моя очередь ходить. Именно в этот момент я почувствовал, что в моих руках моя судьба. И весь Мир в придачу. И этот груз бесконечно тяжел.
"Что теперь? - Я достал сэндвичи, включил чайник. - Что? Теперь? Делать?" Голова раскалывалась от этого вопроса.
- Ешь, - я подвинул Лизе тарелку. - Твой папа готовит сэндвичи?
Она отрицательно покачала головой.
- Почему? - удивился я. - Это же вкусно. Попробуй.
Она откусила кусочек, потом ещё один. Понравилось. Я смотрел, как она ест, как двигаются кончики её ушей, как светятся счастьем глаза и от этого делалось горько. Невыносимо горько, потому что мой Мишка обожал сэндвичи, и ел так же жадно, и так же у него поднимались и опускались уши, и я говорил ему: "Что? Трещит за ушами?" А он смеялся и просил ещё.
Теперь он там, на Марсе, в полуразрушенном городе. И его жизнь хотят обменять на жизнь полковника.
Девочка Лиза из любви к отцу изменила наш мир. Смогу ли я убить её отца из любви к сыну и жене? Нужно только сказать, что полковник Сильвер мёртв и кошмар прекратится. Три простых слова: "Твой отец погиб. Извини", - и можно спокойно жить дальше.
"Спокойно? - я усмехнулся. - Разве после этого можно будет жить спокойно? Разве после этого можно будет жить?"
Элеонора бы сказала, что такие вещи нельзя сравнивать. Что жена и сын это родные люди, а полковник Сильвер чужой человек. Что нужно оберегать своих. Обязательно нужно: "Ты мужик, на тебе продолжение рода. Это генетический долг".
Очень хотелось подчиниться этому долгу.
- Я должен тебе сказать, Лиза, - слова получались глухими, тихими, будто не хотели выходить из груди. Я старался не смотреть на неё. - Дело в том, что...
Она догадалась, что я сейчас скажу: глаза набухли слезами, губы задрожали. Она съёжилась, будто ожидая удара:
- Папа?
Я покачал головой.
- Нет, с твоим отцом всё хорошо. С ним всё будет хорошо! - Я выдохнул эту фразу яростно и затравленно, так замерзающий волк воет на последнюю в своей жизни луну.
Она кинулась ко мне, схватилась руками за шею и замерла. Не могу описать своих чувств, вероятно, ещё не придумано людьми таких слов. Мы просидели до позднего вечера, она рассказывала о папе.
Потухли последние солнечные лучи, ещё один день подошел к концу. Крейсеры землян уже час как должны были прибыть на орбиту Марса. Это означало, что всё уже закончилось: "Кому суждено быть убитым - уже убит. Живые будут жить долго и счастливо", - подумал я. В душе зияла пустота.
- Пойдем, - дальше откладывать не было смысла, - посмотрим новости.
Мы прошли через пустой холл, вошли в осиротевшую, - "Где все?" - мелькнула мысль, - ординаторскую. В телевизоре ликующий диктор вещал о блестящей победе землян. Странно, но чем больше он говорил, тем паскуднее делалось у меня на душе, будто кто-то запустил внутрь меня трубочку и высасывал, вытягивал жизненные соки.
- К сожалению, этот день для многих станет днём траура. - Ликующая маска диктора сменилась трагической. Флейты заиграли "Аве Марию", на экране поползли фамилии погибших.
Я так медленно и старательно прочитывал эти фамилии, что пропустил свою, и стал читать дальше, а когда сообразил...
"За что мне это? - комната поплыла, закрутилась, и стало больно дышать. Я рванул ворот рубахи и, не разбирая пути, бросился прочь. Наружу, во вне, туда где ничего нет. Мне хотелось превратиться в маленького зародыша, в эмбриона: - Верните обратно... оставьте, как было... я не хочу, не могу, не могу..."
*
Марс. Город землян. Клиника разрушенного города.
- Зуев! - От окрика доктор в перепачканном кровью халате остановился и, будто, испугался. Главврач подошел ближе: - Отдохни, Зуев. Теперь уже можно. Тяжкая выдалась смена, а?
Зуев близоруко прищурился и, не трогаясь с места, переспросил:
- Можно я посплю пару часов?
- Конечно! Иди.
Зуев, всё ещё сомневаясь, снял стереоскоп, вертел в руках, не зная, куда его деть.
- Так я пойду?
- Иди, только ещё одна просьба. Там в приёмном покое сидит мальчик. Поговори с ним. - Зуев удивлённо поднял брови, главврач пояснил: - У него мать погибла, пулехс разорвался прямо в руках. Понимаешь?
- Но что я ему скажу? - в глазах Зуева вспыхнула тревога.
- Придумай что-нибудь. У тебя самого маленький ребёнок. - Главврач помолчал, понимая, что тут невозможно ничего придумать. - Ты сможешь ему объяснить.
- Объяснить? - Зуев поплёлся к приёмному покою. - Как такое можно объяснить?
В приёмном сидел мальчик шести с хвостиком лет. Зуев протянул ему руку и повёл в обеденную комнату, там никого не было в это время. Мальчишка покорно шел рядом.
- Знаешь парень, твоя мама, - Зуев чуть не сказал "была", но вовремя схватился, - она...
"Не лучше ли сказать правду? - устало подумал доктор. - Он взрослый. Выдержит".
- Твоя мама уникальный человек. Для неё появилось срочное дело... задание...