- Ладная в этом году зима. Всё чин-чинарём: снежок, оттепель, морозец, когда следует. - Первым шел Михалыч. На широких охотничьих лыжах он шагал ровными, размеренными шагами; казалось, он мог так идти и день, и два, и три если потребуется. Без передыху. Речь дробилась паузами, в такт движению: - Да и осень задалась. Я фазанов набил - страсть сколько. Жирнючие, что твои поросята.
- Михалыч! - Саша нагнал охотника, пошел рядом. - Ты сколько очков в тире выбиваешь из сотни?
- Я-то? - Михалыч коротко взглянул на Сашу, улыбнулся в рукавицу. - Два. На двоих.
- Два? А я девяносто на той неделе... - Саша сообразил, что Михалыч над ним подтрунивает. - Как это: "два"?
- Лет пять назад дело было. Мы тогда изюбра добыли. Я первый стрелял, да неудачно. Подранил олешку - он в сторону и стрекача. Мы за ним. Измучились, пока загнали. Всю душу, стервец, вынул. Ну и что? Ночь на дворе, а мы у черта на куличках. Илья и говорит: "Ночи ещё теплые, без костра обойдемся". Я помыкался трохи, бересты надрал - без костра всё ж таки неуютно, а... плюнул: не помру, думаю, за одну ночь, не околею. Изюбра мы ельником прикрыли, от воронья значит, и легли. Вдруг посреди ночи шум-гам, лай до хрипоты - Илюшкин Бъюн кого-то прямо на нас ведет. Я по лаю чувствую, зверь-то крупный, уж очень Бъюн старается. Видать какой-то хищник запах убитого оленя почуял. А тьма - хоть глаз коли. Что делать? Я с перепугу даже про Илью забыл. Карабин вскидываю и на слух ба-бах! Тут же у меня из-за спины: ба-бах! И тишина-а-а! Разом всё стихло. Утром смотрим: рысь убитая лежит. И две дырки в груди, одна моя, другая Ильи. Вот тебе и два очка на двоих.
Ветер гулял по макушкам высоченных елей, раззадорившись, сбивал с лап снежные плюшки. А, иногда, обидевшись незнамо на что, взвывал с дикой необузданной яростью, гнул столетние деревья, ломал их с такой легкостью, что жутко становилось от мысли, сколь слаб в сравнении с природой, с великой тайгой человек.
- Михалыч, а правду говорят, мол, зов тайги и всё такое прочее?
- С чего ты взял? - Саша стал сбоку, поправил шапку и осмотрелся. - Тайга как тайга.
- Я его ещё осенью заприметил. Столкнулся нос к носу в черничном кусту. Здоровый амакан, года четыре, не меньше. Сытый он был, поэтому и отпустил меня. - Михалыч отвязал лыжи, скинул рюкзак. - Самец в таком возрасте - самый лютый зверь в тайге. С голодухи или в злобе даже другого медведя заломает.
- Чего стоишь? Скидывай рюкзак. Здесь он. Здесь. Дальше пойдем пешком. Я первым. Ты будь готов, не теряй меня из виду.
Узкими шагами, покачиваясь из стороны сторону, Михалыч стал заходить кругом. Прихваченный морозцем снег сыпался и шуршал под ногами, как сахар. Саша стоял у тропы, следил за Михалычем, тот, почти описав широкий круг, остановился, рукой машинально тронул затвор карабина и попятился назад. Вернувшись несколько шагов назад, он, не поворачиваясь, сделал напарнику знак подойти ближе. Саша осторожно двинулся к охотнику, остановился шагах в тридцати.
Со ствола осины Михалыч содрал сухого мха, растер его между пальцами в пыль и подбросил. Синеватое облачко повисло в воздухе, стало медленно опускаться, отклоняясь в сторону. Михалыч кивнул, крадучись, малыми шажками, стал подбираться к высокому, присыпанному снегом выворотню. Трухлявый лиственничный ствол ощетинился обломками толстых ветвей. Густо пропитанные смолой эти "штыки" надолго переживали свою заваленную бураном "мать".
Под самым корневищем в белом снегу чернела нора. Михалыч как-то напружинился, наклонился к самой норе, пригляделся.
Всё произошло молниеносно.
Разорвав края снежной норы, с яростным рыком выскочил медведь. Огромный темно-бурый амакан. Он махнул когтистой лапой, стараясь с ходу достать охотника, но Михалыч успел отпрянуть и выстрелил.
Пуля попала в голову медведя. Раздробила кости нижней челюсти и вышла с другой стороны. В реве медведя смешалась боль и неистовая звериная злоба. Амакан вздыбился, когти в добрый десяток сантиметров сверкнули в воздухе, и бросился на охотника.
Михалыч успел только передернуть затвор, и уже поворачивал карабин в сторону медведя, когда хищник обрушился на него.
- С-с-стреляй, Саша! - Из горла вырвался только сдавленный хрип. Левой рукой Михалыч пытался отпихнуть от себя медведя, правая - сжимала бесполезный теперь карабин. Длинный его ствол зажало между телами. - Д-да-ва-й же!
Саша опешил. Ужас пробежал холодом по спине, сжал сердце тисками, и с прозрачной ясностью Саша почувствовал, что это холод смерти.
- Стреляй! - Выдохнул Михалыч. Смердящая медвежья морда мелькала над ним, заливала лицо слюной и кровью. Медведь шамкал охотника, стараясь загрызть, но перебитые кости не позволяли сомкнуться челюстям. - Давай же!!
Саша поднял двустволку, попытался прицелиться. Руки дрожали, ружьё прыгало так, что он едва различал мушку. Он сделал несколько глубоких вздохов и стиснул двустволку.
"Не смогу! Не попаду!!" - Мысль прострелила мозг. Саша потянул спусковой крючок и за мгновение до выстрела закрыл глаза.
Грянул дуплет и сразу за ним стон Михалыча. Один жакан врезался в лиственницу в стороне от свары, второй разбил охотнику колено. Белая вата стеганых штанов окрасилась кровью.
Медведь резко повернулся к Саше, подскочил и уже было ринулся на второго охотника, когда выстрелил Михалыч. Почти в упор, он прострелил медведю затылок. Амакан пошатнулся, переступил раз, другой, Михалыч передёрнул затвор и выстрелил ещё раз. Бурый гигант рухнул в снег.
- Михалыч! Михалыч! - Подскочил Саша, хотел поднимать охотника, потом бросился назад, к рюкзакам, опять вернулся.
- Да не мельтеши ты! - Михалыч сжал ногу выше колена. В ране бурлила кровь. - Быстро мой рюкзак, там тонкий сыромятный ремешок в кармашке. Быстрей!!
Ремнём Михалыч перехватил ногу, что было сил стянул вязку.
- Сколько лет его таскал с собой. - Охотник усмехнулся побелевшими губами. - Для такого вот случая. Думал, уже не пригодится.
- Я... Михалыч... Он как сиганет... - Саша нервно всплёскивал руками, глаза его бегали, не останавливаясь ни на мгновенье. - Как я испугался... душа в пятки...
- Не суетись, - резко одёрнул его Михалыч. - Вяжи из моих лыж сани. Будем отсюда выбираться.
- Ага... ага...
Чертыхаясь, прыгающими руками Саша связал пару лыж в подобие маленьких нарт. Михалыч переполз на них, подсунул под спину рюкзак, простреленную ногу перебинтовал и обернул спальным мешком.
- Куда теперь? - Саша малость поуспокоился. Практические заботы вернули связь с действительностью. - Назад? к последней ночевке?
- Нет, Саня. - Михалыч лежал бледный. Он слабел с каждой минутой. - До станции мы теперь не доберемся. Держи по компасу на юго-восток. Через полдня пути зимовье будет. Там Заинчев соболюет. Опытный охотник, я тебе рассказывал про него. В зимовье аптечка. - Михалыч закусил губу. Шок схватки отступал, вместо него тело наполнялось болью. - Так вернее будет.
Чтобы не кричать, Михалыч сжал кулаки, откинулся на рюкзак. Саша накинул лямку и потащил "упряжку".
По неглубокому рыхлому снегу сани пошли бойко. Саша тянул изо всех сил, неистово, до ломоты в мышцах. От этого напряжения, от ручьёв пота по спине, от ноющей боли ему делалось легче. Будто физическое усилие снимало-стирало напряжение душевное.
- Михалыч? - Через час Саша устал, дыхание его сбивалось, шапка съехала набок. Сани пошли медленнее. - Ты как, Михалыч?
- Как покойник.
- Шутишь? Значит живой. Значит прорвёмся.
- Ты мне объясни, как так получилось?
- Испугался я. Очень испугался. Ружьё поднял, а прицелиться не могу!
- Дак что ж ты ближе не подошел? Пока медведь меня мял, ты мог в упор подойти! Он же на тебя даже не взглянул!
Саша вздохнул и наддал ходу. Несколько минут шел молча.
- Не знаю, Михалыч... Извини.
Могучий ельник поредел, пошел рыхлый, после пожара, подлесок. Пара чахлых лиственниц вперемежку с рябинами и редкими березами. Молодой кишмиш и лимонник. Саша отломил веточку лианы, пожевал. Кисловатая кора приятно освежал рот.
Через пару часов с южного бока сопки они спустились в распадок. Долго петляли в зарослях ивняка на замерзшем болотце. Двухметровые в палец толщиной палки выстраивали плотные стены лабиринта, жестко колотили по плечам. Наконец "упряжка" выбралась на широкую чистую полосу - русло ручья. Недавно здесь прошли кабаны. Двигались плотным цугом, почти след в след пробили в снегу ровную узкую борозду. Изредка только молодой подсвинок, играя, выскакивал из этой борозды, пробегал по чистому снегу десяток шагов и снова возвращался на тропу.
Долину ручья пересекли вдоль кабаньей тропы; потом табун отвернул влево, а Саша потянул сани дальше, на юго-восток. За распадком начался северный бок следующей сопки. Он резко вступил высоченными голыми лиственницами.
К сумеркам прошли только половину пути.
- Саша! - Чуть слышно позвал Михалыч. - Саша!
- Чего?
- Сегодня не дойдем. Нужно ночёвку устраивать. Ищи сушняк. И побольше. У него заночуем.
Уже почти в темноте наткнулись на огромный сухой кедр. Ствол метра в три стоял стоймя, сломленная выше макушка валялась рядом. Эту трухлявую макушку Саша расколол топором на две половины, похожие на корыта, вытряхнул из них труху и щепки. Получились две лежанки - их расположили у стоящего кедра. В комеле у самой земли Саша пробил дыру, поджег дерево изнутри. Сухая древесина быстро занялась, обдала путников жаром. Лежанку Михалыча Саша придвинул поближе к теплу, сам принялся сушить промокшую от пота одежду.
- Ложись, Саша. - Михалыч протягивал к огню ладони. - Отдыхай. Я всё равно не усну, а ты поспи. Завтра идти в сопку. Тяжело будет.
Саша расстелил на лежанку спальник, укрылся шинелью и через минуту уснул. Во сне он часто вздрагивал и сдавленно поскуливал.
Алые блики пламени резво прыгали на лице раненого охотника, раскрашивали ночь своими, диковинными красками. Михалыч долго смотрел на огонь, потом, морщась от боли, развернул колено. Нога опухла. Побелевшие лохмотья мяса свисали вокруг раны. В глубине блестели осколки кости. Охотник чуть ослабил вязку, пустил в ногу свежей крови. Когда рана забурлила - затянул опять. Вместе с кровью пришла ноющая тяжесть. Михалыч тоскливо посмотрел на спящего Сашу, покачал головой и опять запеленал ногу.
Под монотонный треск огня, под его мягкое тепло, незаметно смежились очи, навалилась дрёма, сминая усталость и боль... Михалыч уснул. Уснул тревожным, полупрозрачным сном больного человека. Видения не давали ему провалиться в спасительный глубокий сон, тонкими злыми нитями удерживали над ватным зыбучим океаном.
Вдруг какой-то шорох, резкое движение вырвало охотника из этой дрёмы. Михалыч приоткрыл глаза; рука немедленно потянулась к карабину.
Прямо за пылающим кедром, шагах в пяти от него на снегу горели два уголька. Настолько ярко, что в первую минуту Михалыч действительно принял их за стрельнувшие от кедра угольки. Он пригляделся и оцепенел: на него смотрел волк. Огромных размеров взрослый самец притаился в снегу и смотрел на людей горящим ненавистью взглядом.
"Карабин... - Михалыч, не отрывая взгляда от волка, пытался сообразить, перезарядил он оружие или нет. - Не помню... - Волной нарастало отчаянье. - А... будь, что будет..."
Охотник резко вскинул оружие, не глядя скинул предохранитель... Волк напружинился, готовый к прыжку; уши прижаты, хвост уперся в снег. Щелкнул боёк - карабин молчал. "Конец!" - Михалыч не испугался, противно было охотнику умирать вот так - беспомощным подранком. Волк дёрнулся, ощетинив загривок...
Ствол кедра, подточенный огнем, круто накренился, и рухнул плашмя, рассыпая вихри искр и шипящего снега. Он развалился на ярко пылающие куски.
Лишь на мгновенье Михалыч отвлекся - передёрнул затвор карабина - волка уже не было.
- Да ничего, - охотник опустил карабин. Прилёг. - Привиделось мне в бреду, кедр видишь, рухнул. Вот и привиделось.
Саша собрал пылающие головешки в кострище, подбросил пару свежих поленьев и снова уснул. Михалыч перезарядил карабин и тоже лёг. До утра он не сомкнул глаз: ныла, колющим шаром пульсировала растревоженная нога, мерещились в темноте пылающие глаза.
*
- Всё. Не могу больше! - Выдохнул Саша, сел на снег и привалился к Михалычу. Семь часов он тянул сани в сопку. - Нету сил.
- Передохни. - Михалыч сидел как истукан, смотрел в одну точку.
- Надо было всё-таки на станцию идти. - Саша вытер шапкой вспотевшее лицо. - Дальше это, но вернее.
Михалыч не ответил. Метрах в тридцати, в кустах, у валёжины мелькнуло серое пятно. Осторожное движение охотящегося хищника, и снова всё замерло.
- Волк что ли? - Саша приподнялся, приложил ко лбу ладонь. - Михалыч, ты глянь!
- Заметил? - охотник головы не повернул. - Вчера они ещё нас "взяли". Не хотел тебе говорить.
- Как это "взяли"?
- Шестеро их. Один впереди идет, дорогу нам торит. Мы его следы дважды пересекали. Не заметил? Двое с боков ведут. А остальные нас сзади подковой оббегают. Конвой, мать его...
- Шмальнуть разок! - Саша сплюнул сквозь зубы. Поднял ружьё и, почти не целясь, выстрелил. Пуля брызнула фонтанчиком снега. Волк лежал не шелохнувшись. Потом резко отпрыгнул в сторону и, петляя, скрылся. - Сучары!
Саша накинул лямку, потянул сани с удвоенной силой. Остервенело. На его счастье за ложком подрезанный верх сопки выровнялся и скоро пошел под уклон. Очень пологий, едва заметный. Если бы он шел один, да ещё без поклажи - не заметил бы. Но сейчас этот склон показался божьей милостью.
- Эта зима сытая, - заговорил Михалыч. - Волк, если не кривой, не раненый, он зайца легко зарежет или бурундука добудет. - Охотник говорил медленно, с большими паузами беспамятства. Саше сперва показалось, что он бредит от боли. - А эти... одни самцы... банда. Людоеды. Видать человечинки попробовали. Прошлой осенью геодезистов партия пропала... Слышь? Наверняка их работа... У Болтливого ключа только котелок нашли... да расческу... Не отстанут от нас...
- Брось, Михалыч! - Впереди показалась просторная поляна и избушка, крытая тёсом. Зимовье. - Всё будет хорошо. И ногу твою спасём.
- Ногу? - Михалыч откинул полу спальника, резким коротким ударом вогнал в ногу нож. Чуть пониже колена. Нож вошел на пару сантиметров. С тупым хрустом, как в сухую деревяшку. - Замёрзла нога.
Правая сторона избушки под самую крышу была уложена дровами. Заинчев заботился о своей зимовке. Кряхтя и отдуваясь, Саша втянул Михалыча на высокое крыльцо, нетерпеливо толкнул дверь...
Из пустой избушки пахнуло гнилой сыростью полгода нетопленного жилища. Саша удивленно оглянулся на Михалыча, ещё надеясь, что всё как-нибудь разъяснится, шагнул внутрь.
В избушке был полный хаос: жестяные банки, бутылки, ржавый молоток, какие-то тряпки, даже деревянные полки - всё валялось на полу, будто жилище покидали в спешке, не заботясь о возвращении или в отчаянной борьбе.
- К-как же так? - Саша в отчаянье развел руками, на глазах у него показались слёзы. - Ты говорил, здесь Заинчев... аптечка... Как же так, Михалыч? - Он осел на пол. - На станцию ну...
- Не ной! - Резко оборвал Михалыч. - Некогда сейчас ныть! Таскай дрова в избу. Много, чтоб под завяз избу забить. А я пока хлам разберу.
Первым делом Михалыч растопил печь, все ненужное сунул в топку, банки аккуратно составил в углу. "Росомаха залезла. - Старого охотника не провести, он сразу распознал, что в избушку проникла эта обжора. - До чего мерзкое животное, всё вверх дном перевернёт. Чует, что ничего нет, а всё одно испоганит. Но где же Илья? Неужели что-то изменилось?"
Горка дров в углу быстро росла. Саша таскал молча, хмурился, изредка поглядывал на Михалыча, поглядывал тяжело и недовольно. Решение остаться в зимовье он не считал верным. "День просидим... ну два-три, а что потом? Ждать у моря погоды? И чем это вообще может закончиться?" Он набрал очередную охапку поленьев и уже собирался тащить - на секунду замер отдохнуть перед подъемом на крыльцо - в десяти шагах от поленницы стоял волк. Он смотрел на человека, не отрываясь, серо-зелеными холодными глазами, злобно скалил клыки и рычал. Саша хотел медленно свалить дрова и ринуться в дом, но лишь только он пошевелился, шерсть на загривке волка стала дыбом, он двинулся вперед. Бежать? повернуться к волку спиной? или драться голыми руками? Саша растерялся, страх сковал его тело и мысли. Он только безвольно разжал пальцы; дрова глухо свалились под ноги.
Грянул выстрел; березовая чурка разлетелась, брызнула щепой. Волк взвизгнул - пуля зацепила его - и бросился в лес.
- Живой? - Михалыч лежал на крыльце, рядом валялась стреляная гильза.
Вдруг Саша задрожал всем телом, привалился к поленнице.
- На станцию! - самообладание оставило его. Он хрипел, скрипел зубами. - Пойдём на станцию! Пропадём здесь! Сожрут, с-с-уки!! - Глаза безумно бегали, тело колотило, изо рта брызгала слюна. - Сгинем, Михалыч! Сгинем, как падаль!! - Саша разрыдался.
- Вдвоём нам не дойти. - Михалыч говорил спокойно, без малейшей тревоги в голосе. - Пойдешь один.
- А ты, Михалыч? Они ж тебя...
- Вдвоём нам не дойти, - повторил охотник.- Пойдешь завтра утром. Пойдешь прогалинами. Днем любой хищник открытого места боится. Отсюда логом к ручью выберешься, там гарь, вдоль неё пойдешь, а там... Главное держись открытых мест...
- Не брошу я тебя, Михалыч!
- Я не мальчик. И ты меня не бросаешь, ты идешь за помощью.
- Да-да. - Саша мелко затряс головой. Размазал по лицу слёзы. - Я быстро... я приведу.
- Торопись. Пока я здесь, они за тобой не пойдут. Ну а потом... - Михалыч замолчал. - "Как меня сожрут... тут уж кто из вас быстрее..."
Утром, лишь только ленивое зимнее солнце поднялось над горизонтом, Саша стал на лыжи. Уже дойдя до середины поляны, он обернулся, вяло махнул Михалычу рукой, попытался улыбнуться. Странная эта улыбка больше напоминала гримасу боли.
Михалыч махнул в ответ.
Из леса за поляной наблюдало шесть пар волчьих глаз. Вожак вышел к самой поляне, стал у крайнего дерева; он высоко поднял голову, втянул ноздрями воздух и завыл. Коротко, тоскливо и одновременно злобно. Сегодня человеческий подранок станет их добычей.
Михалыч вполз в избушку, первым делом крепко запер дверь. Старый засов он выкинул, всунул вместо него кривое, но очень прочное ясеневое полено.
- Вот так. - Сказал сам себе. Михалыч торопился. Зимний день короток, а ночь ему предстояла... Охотник не сомневался, что ночью волки нападут.
На крепком дощатом столе он установил тиски, зажал в них карабин. Тщательно прицелился - ружьё смотрело точно в дверь, как раз на уровне волчьей груди. К курку привязал капроновую бечевку. Теперь он мог выстрелить лёжа на полу. Михалыч несколько раз подёргал бечевку - система работала безукоризненно. Тогда он передёрнул затвор, а конец веревки уложил справа от себя. Несколько раз проверил, насколько удобно схватить её. Любая ошибка могла стать роковой.
- Так. - Слова казались чужими, чужеродными, будто произносил их в пустой комнате кто-то иной, невидимый комментатор. - Пора.
Нужно было сделать ещё одно. Дело, о котором Михалыч боялся даже думать. Гнал от себя мысли, ибо всякий раз вспоминая о нём, под ложечкой застревал холодный ком, от которого невозможно становилось дышать. И страстно, всей душой Михалыч надеялся миновать... И в то же самое время знал, что без этого не обойтись. Знал однозначно. Твердо. Ему нужно было отрезать больную ногу.
Михалыч оттёр от ржавчины поперечную пилу, положил её на раскалённую печь. "Хорошо пила нашлась, а то рубить пришлось бы". - Он криво усмехнулся.
Глоток водки... она пробежала по жилам, жаром отозвалась в каждой клеточке тела. Сразу запульсировала больная нога. Михалыч снял с печки пилу, пока она остывала, ещё рванул водки. Спирт ударил в голову, подарил надежду, что это будет не больно... не так больно... не смертельно больно...
Второй вязкой Михалыч перехватил ногу чуть выше, сыромятный ремешок ослабил.
"Пора... чего тянуть? - Михалыч занес пилу. Руки мелко дрожали. - Не смогу!"
Он глубоко вдохнул, потом ещё, и ещё, и ещё... до паморков, до черноты, до бешеных кругов перед глазами... Пила резко вонзилась в ногу, сдобно хрустнула в окаменевшей плоти. Михалыч судорожно её задёргал. Хмель исчез моментально, в первый же миг. Всё сознание заполнила боль... "Давай, давай, давай-давайдавайдавайдавай!.. - Он орал в голос и рвал пилу из стороны в сторону. Главное - не останавливаться. Остановишься - всё, конец. Никакие силы не заставят начать снова. - Дава..."
С алым оттенком тьма ударила в голову, вышибла из тела сознание. Михалыч выпустил из рук окровавленную пилу, ссунулся набок.
Он очнулся от резкой короткой боли в ноге. Инстинктивно охотник схватил бечеву и, ещё не осознавая реальности, дёрнул несколько раз. Карабин молчал.
- Чу-чу! Спокойно! - Заинчев что-то заворачивал в тряпицу. Рядом с культёй лежал его измазанный кровью нож. - Полежи спокойно. - Он положил свёрток в углу.
- Илья! Илюша! - Первый раз за последние дни Михалыч расслабился; глаза его заблестели влагой. Рядом стоял надёжный друг. - Где ж ты был? Я... я думал пропаду.
- Ты про волков? - Илья Заинчев приоткрыл дверь, осторожно выглянул на улицу. - Знаю-знаю. По ним и догадался, что кто-то в моей избушке схоронился. Не думал, правда, что ты. Что случилось?
- Да нас двое было. Медвежатников, мать его. - Михалыч усмехнулся. - Саня сдрейфил, сломался. Я отправил его на станцию.
- Ну что ж? - Илья развел руками. - Если хороший охотник - дойдет.
- Постой, а как ты... - Михалыч посмотрел на карабин в тисках.
- А вот это спасибо Бъюну, почуял. - Кобель-лайка у порога услышал своё имя, навострил уши, но глаз не открыл - верный признак толковой собаки.
- Дела-то наши хуже некуда. - Илья качал головой. - Жар у тебя, Михалыч, видать кроме ноги ещё и простыл. Да и нога плоха. Выбираться нужно отсюда. И как можно быстрее.
- А эти? - Михалыч кивнул в сторону леса. - Не отпустят.
- Не отпустят.
В маленькое оконце избушки заглянуло уходящее солнце. Окрасило веселым оранжевым цветом жарко натопленную избушку. И можно было принять двух сидящих у стола мужчин за счастливых друзей, что, устав от долгого разговора, задумались на мгновение каждый о своём.
*
- До станции нам суток... шесть, - Илья взглянул на Михалыча, тот согласно кивнул. - Это пять ночей у костра. Не так много. Можно попробовать. Опять же Бъюн подмога.
- Нет, Илья. Так не годится. И Бъюна они порежут, и нас. Послушай, что я надумал...
Заинчев слушал внимательно, молча покачивал головой и покрякивал.
- Можно попробовать. - Он ходил взад вперед по избушке, обдумывая план Михалыча. Чуткие уши кобеля, как локаторы следили за хозяином. - Ты очень рискуешь. Очень. Но, пожалуй, это единственный выход. А если с тобой что... - Илья остановился, запустил ладонь в короткие волосы.
- Получится, Илья. Должно получиться.
- Тогда быстро. Быстро! Я должен уйти засветло.
Из свертка в углу Илья достал окровавленные бинты-тряпки, стал их рвать на куски и привязывать эти красные "флажки" к длинной веревке. Михалыч подполз к глухой стене избы, принялся топором вырубать в полу дыру.
- Возьмешь мой карабин. - Михалыч обтер мигом вспотевшее лицо - крепкая лиственница поддавалась с трудом. - Пять патронов лучше, чем два у твоего ружья.
- Хорошо. - Илья намотал веревку с флажками на локоть, взял в руки карабин Михалыча. Открыл затвор, вынул-проверил обойму, десяток запасных патронов положил на стол. - Хорошо. А свою двустволку я заряжу картечью. Если уж совсем прижмет - пали с двух стволов, даст Бог, попадешь. Ну, я пошел. С Богом. - Илья крепко обнял Михалыча. - "Что-то часто я стал Бога поминать, плохо это кончится". - От такой мысли во рту сделалось противно.
Один конец веревки Илья привязал к крыльцу, второй - к высоченной ели на краю поляны. Теперь левую сторону защищали красные флажки. "Нормально, - Илья проверил веревку. - Одну сторону отсекли, отсюда не сунутся". Бъюн на коротком поводке у пояса завертелся, тревожно зарычал.
- Врага почуял? - Илья торопливо зашагал прочь. - Завтра мы с ними посчитаемся.
Михалыч распахнул дверь избушки, подтянулся на руках, привстал. Из грязной тряпицы он вытряхнул что-то на снег.
Когда дверь избушки закрылась, из леса мелко затрусил волк. Он осторожно обнюхивался, заходил боком; нет, опасности не было. Тогда он подошел вплотную, обнюхал выброшенный предмет. В возбуждении зарычал, затряс хвостом, почуяв случайную добычу. Слюна капала на снег. Он вцепился зубами и поволок в чащу.
Из окна Михалыч видел, как на лакомство прибежал ещё один волк, потом ещё... Они грызли, вырывали друг у друга человечинку, рыча и собачась между собой. "Вот и хорошо, что отвлеклись. На Илью теперь внимания не обратят".
По стволу ели спускалась белка. Она добежала до верёвки с флажками, обиженно заверещала, побежала вверх, опять вернулась. То ли веревка её разозлила, то ли запах крови. Белка застрекотала, вцепилась в верёвку лапками и стала её грызть.
- З-зараза. - Михалыч поднял ружьё, прицелился.
В сумерках, на фоне ствола белка угадывалась только по белому кончику хвоста. Охотник прислонил для устойчивости ружьё к косяку, медленно потянул курок. Белочка, будто услышав человеческие мысли, перебежала на другую сторону ели. Михалыч облегченно выдохнул, - "обошлось", - опустил ружьё. Веревка качнулась, и бесшумно опустилась на снег. Белка радостно зацокала, сбежала на снег и бросилась к другому дереву.
*
Илья обошел широким полукругом. Очень широким. Было очень важно, чтобы волки знали, что он ушел, что раненый человек остался в избушке один. И ещё важнее - чтобы не заметили, как Илья заходит к зимовью с тыла. Чтобы быть в этом уверенным, Заинчев заночевал далеко от избушки. В глубоком овраге развел малый костерок - лишь только руки согреть, прижал к себе Бъюна и задремал.
Когда ночь только поредела, Заинчев был уже на ногах. Он подошел к зимовью на безопасное расстояние, Бъюна привязал к дереву.
- Сиди смирно. - Он погрозил собаке пальцем, Бъюн недовольно заворчал, мол, понимаю, мол, незачем пальцем... - Тихо. Я приду за тобой после.
Илья наполовину перерезал кожаный ремешок: - "будет худо - Бъюн почует, рванёт изо всех сил, ремешок порвётся". Он ласково потрепал кобеля.
- Пора! - Шепнул себе под нос.
*
- Пора! - Михалыч крепко оделся, - "может, не порвут", - снял ружьё с предохранителя. На левую руку надел рукавицу, правую оставил голой. - Твой выход, живец.
По крыльцу он спустился, прыгая на одной ноге, неловко свалился в снег. Из леса показались волчьи морды. Волки стояли вокруг поляны, отсекая всякое направление к побегу. Михалыч пополз. Медленно, неуклюже, забрасывая вперёд ружьё. Волки нюхали снег и скалили пасти. Всё внимание их было приковано к ползущей добыче.
С другой стороны зимовья Илья нырнул в снег и тоже пополз. Ужом, не высовываясь, не поднимая головы. "Хорошо ветер с их стороны. - Снег забивался за воротник, в глаза. - Не унюхают".
Уже под зимовьем Заинчев поднял голову, осмотрелся. Не заметили. Он отодвинул с прорубленной дыры пустую кадку, влез в избушку. Запасные десять патронов лежали на столе.
"Патроны! - Заинчев вынул обойму, зачем-то пересчитал в ней патроны. Он и так прекрасно знал, что пять. - Волков-то шесть..."
*
Запах близкой жертвы будоражил. Запах крови смешивался с запахом страха. Вожак стаи первым ступил на поляну, огляделся. Торопиться не стал, уж слишком странно вёл себя человек. Лез на рожон. Нет, нужно подождать. Волк коротко завыл, отступил. Однако запах тёплого мяса заползал в ноздри, горячил волчью кровь. Вожак уже представлял, как он перережет горло человеку, как кровь брызнет фонтаном на снег, а он вонзит клыки в ещё живое, трепещущее мясо... И легкий парок струится над остывающими кусками.
*
Волки ринулись со всех сторон одновременно. Поджарые, мускулистые, полные звериной первобытной ярости серые убийцы.
Выстрел. Первый волк кувыркнулся через голову и без звука свалился в снег. "Щёлк-щёлк", - Илья передёрнул затвор.
Выстрел. Второй заметил упавшего собрата, на бегу повернул голову, оглянулся на избушку. Пуля врубилась ему точно в грудь, сломала на выходе левую лапу. Он с размаху врезался в снег. "Щёлк-шёлк", - без мыслей, без эмоций. Существовал только затвор, мушка и палец на крючке.
И друг на снегу, жизнь которого на твоих плечах.
Выстрел. Третьему пуля перебила хребет. Он подпрыгнул, упал; задние лапы продолжали загребать снег, причиняя чудовищную боль размолотому позвоночнику. В крике слились бешенство и стон. Волк продолжал кричать, пока, наконец, взгляд потух, вопль оборвался - смерть освободила душу от тела. "Щёлк-щёлк", - капля пота со щеки упала на ложе карабина.
Выстрел. Илья на мгновение оторвался от карабина. Он был уверен, что попал, но волк продолжал бежать. "Не может быть!" Волк рухнул. Из дырочки на шее текла тонкая струйка. "Щёлк-кррррр", - от неприятного звука Заинчева покоробило. Он дёрнул затвор на себя, потом снова вперёд, - "кррр", - патрон заклинило. Илья подскочил на колени, затвор на себя, несколько раз стукнул кулаком - мёртво, в бешенстве долбанул карабин об косяк...
"Уг-гух!" - мощно грянул дуплет. Заинчев глянул на поляну: Михалыч схватил пустое ружьё за ствол - на него мчался вожак. "Бля!" Илья отшвырнул карабин, рванул, вынимая на ходу нож. Сразу у крыльца нога запуталась в веревке, он упал. Нож улетел куда-то в снег.
Михалыч уже замахнулся ружьем, когда над ним мелькнула тень наперерез волку. Два зверя сцепились, рыча, покатились кубарем.
Илья нашел нож, подскочил к сваре и, ухватив за переднюю лапу, всадил нож вожаку в грудь.
- А где шестой? - Заинчев размахивал ножом, в пылу схватки. - Где он?
*
Вместо послесловия:
Почему шестой волк не напал? Или его не было на поляне у зимовья? А может, его и не было вовсе? Илья Заинчев и Михалыч этого так и не узнали. Уже на подходе к железнодорожной станции они попали в полынью. Сани с Михалычем затянуло под лёд, и он захлебнулся. К счастью, в этот момент он был без сознания. Илья Заинчев умер от переохлаждения. Он вытащил из реки мертвого друга и пытался развести огонь, но...