Когда-то давным-давно Феоктист Васильевич был молод... Очень давно. Уж и не вспомнить когда такое было. Но ведь было же?! А может, это всего лишь парадоксальная игра воображения? И не разобраться уже. А жаль, но очень хотелось бы, чтобы всё-таки по-настоящему было такое блаженное время жизни...
"Странно, - думалось ему, - для людей воспоминания о молодости, о себе самих в эти годы полнокровной жизнедеятельности с каждым прожитым годом в пожилом возрасте всё более и более становятся неким самодовлеющим жупелом. Как-то странно, в совершенно необычном ракурсе воспринимаются стариками эти воспоминания. Иногда воспоминания дарят им гигантский прилив сил, который бывает настолько мощным, что они вдруг начинают ощущать себя как в юности вновь здоровыми, сильными, способными на различные невероятные поступки; а в другой раз эти же самые воспоминания, наоборот, повергают их в такую бездну отчаяния и безнадёги, что у них в голове остаётся всего лишь одна единственная мысль, смысл которой выражает некую железобетонную убеждённость, что всё в этой никчёмной жизни кончено, и осталось всего одно дело - просто помереть. А бывает и так, что с этими воспоминаниями накатывает на старичка всепоглощающая слезливая жалость к себе постаревшему, немощному, зачастую внутренне неизмеримо одинокому и потерявшему всякий смысл своего личного существования, вслед за чем его душат ничем не остановимые слёзы, и откуда-то из глубин стариковского сознания прорывается безотчетный протест на скоротечность жизни людей и особенно - её молодого времени. А параллельно этому старикан испытывает страстное желание каким-либо чудодейственным способом донести в прошлое до себя ещё молодого истошный призыв не тратить прекрасное время молодости, самые ценные и яркие мгновения жизни человека, на всякие глупости и бездарное прожигание этого поистине божественного подарка небес. Одно можно отметить со стопроцентной правдивостью - воспоминания молодости всегда вызывают в человеке совершенно различные, каждый раз совершенно новые чувства и мысли. И никто никогда не сможет прийти к однозначному заключению, полезны или вредны эти воспоминания, недостоверно оживляемые частично повреждённым по причине множества пережитых по жизни психических травм воображением человека, умудрившегося дожить до старости..."
Вот такие обескураживающе-ностальгические мысли трепали разум Феоктиста Васильевича чуть ли не каждый день, заставляя его при этом вдруг оцепеневать в состоянии внутреннего созерцания. А начались-то такие выпадения из грубой дисгармоничной реальности в ментальные сферы красоты совершенной человеческой разумности в те давнишние годы, когда живительные соки восторженной молодости щедро питали всё его существо. Первопричинами же такой необычной особенности послужили неотвязные размышления по какому-то необъяснимо-тревожному предчувствию о широко распространённой в народе поговорке "Если бы молодость знала, а старость - могла...". В его молодом возрасте эти раздумья носили довольно-таки простецкий характер, сводившийся к стремлению обнаружить пред всезнающими старичками свою образованность и пощеголять тем, что нынче и младость "знает" жизнь не хуже стариков. Но супердинамичная суета сует бурлящей крови молодого возраста, когда считалось крайне унизительным терять даже малую возможность ярких чувственных впечатлений от каждого мига жизни ради каких-то стариковских теоретических подмен живого восприятия действительности на выхолощенную оторванность от реалий, быстро развеяла по ветрам кочевого образа жизни молодёжного освоения пространств бытия все эти щегольские мысли. Мол, в молодости надо жить по полной мере, а с различными мудрёнными мыслишками следует разбираться позже в пока ещё отдалённом будущем, когда кровь поостынет и появится масса времени, которое нужно будет хоть чем-то заполнять.
Вновь подобные размышления внезапно посетили Феоктиста Васильевича уже в зрелом возрасте, когда он был полон сил для свершения великих планов и ощущал себя способным горы своротить на пути к реализации выпестованных им целей и задач по достижению сияющих высот собственной самореализации в обществе развитого капитализма. При таком настрое подобные мысли, как-то уж больно настойчиво стимулировавшие необходимость возвращения к осмыслению народной мудрости, показались ему тогда настолько ветхими, что сообразно тогдашнему времени выглядели просто глупыми и даже вредными, поскольку на корню противодействовали концентрации сил на мейнстриме его личной устремлённости к благам цивилизации.
С возрастом время почему-то ускоряет своё движение вопреки существующим научным теориям. Годы пролетают подобно стае гогочущих диких гусей. Часы жизни человека безостановочно тикают в соответствии со своим ходким устроением, при абсолютной невозможности каких-либо компромиссов неудержимо проворачивая шестерёнки часового механизма, взведённого при появлении конкретного индивида в явном мире на строго определённое число оборотов заводного ключа, дабы безостановочно приводить в движение стрелку на циферблате отпущенного данному человеку срока постижения земных реалий. Так при соответствующем положении стрелки на циферблате, незаметно прячась за всякой разной нескончаемой в своей пустопорожности суетой, на Феоктиста Васильевича обрушилась всем своим громадьём старость, во что он долго отказывался верить, с необратимостью чего его психике в противовес всем сопутствующим этому обрушению обстоятельствам никак не удавалось смириться и что он категорически не готов был принять даже вопреки тому, что буквально всё в его устоявшемся стиле жизни перевернулось с ног на голову.
Известно, что старость в человеке проявляется многовекторно, и эти трудно оборимые её проявления с течением времени и численно, и качественно начинают нарастать со скоростью курьерского поезда. В этой связи надо сказать, что поначалу Феоктист Васильевич отчаянно боролся с чуждым для его сознания потоком старческих проявлений, требующим от него капитальной корректировки всего его существа. Но, как и в отношении других подобных сопротивленцев, естественная объективность старческого периода в жизни людей со временем постепенно взяла своё: по всё более и более широкому кругу своего бытия он вынужденно прекращал бороться с выполнением жёстких требований по изменению жизненного уклада, диктуемых возрастом старости.
Ну, а к настоящему моменту этот престарелый человек уже окончательно уразумел всю тщету противления естественно-природному процессу непрерывного обновления всех форм жизни через циклическое отмирание старого, исчерпавшего свой жизненный потенциал, с заменой его на нарождающееся новое, наделённое солидными биологическими потенциями. И тем не менее, для него особенно безрассудным, нерациональным, граничащим с представлением о дичайшей несправедливости устроения вселенского жизнестроя являлось осознание того, что каждый следующий момент жизни может поставить жирную точку на всём, что составляет смысловую наполненность его земного существования. И, как бы это печально или трагически не воспринималось его жизнелюбивой натурой, Феоктист Васильевич вынужден был согласиться с необходимостью незамедлительного переформатирования всех своих ещё неоконченных деяний, особо значимых для него в плане осознаваемого им смысла собственной жизни на Земле, в процессы, дальнейшее развитие которых уже не требовало бы его непосредственного участия. Почему-то он знал, что ему будет тягостно покидать этот мир, зная, что его задумки и наработки, находящиеся в разной степени завершённости, а также уже существующие в реале прототипы - всё, во что он вложил свою душу, свой интеллект, свои жизненные силы, после его смерти пойдут прахом, поскольку достойных продолжателей творческих заделов Феоктиста Васильевича, мыслящих с ним в одном ключе, так и не оказалось в его окружении, несмотря на прилагаемые им титанические усилия по поиску оных единомышленников.
Оставив все дела, большие и малые, Феоктист Васильевич уединился для обдумывания процессов завершения или консервации на каком-то уровне всего того, над чем неустанно трудился много лет и что действительно имело для него особую важность, ибо соответствовало непререкаемым для него жизненным ценностям, резонируя с достигнутым уровнем духовного развития его личности. Думал, перебирал, что-то отвергал, что-то повышал в степени важности, пытался оконтурить весь спектр своих деяний, минимизировать длинный список самых наиважнейших целевых функционалов, которым щедро дарил свои самые творчески плодовитые годы. Однако, все его усилия, как бы он не старался, имели плачевные результаты, поскольку с каждым днём всё серьёзнее запутывался в своём творческом наследии - список архиважных творений никак не уменьшался, поскольку вычёркивать что-то из него было выше его сил. Всё казалось важным, всё требовало осмысленного завершения, ничего нельзя было оставить в туне из-за низкой результативности или возможности пренебречь в виду сегодняшней малой значимости, грозящей завтра превратиться в наиважнейшие общественные заботы.
Через неделю напряжённого сизифова труда он вдруг с ужасом осознал, что попросту не способен резюмировать всё то, что вершил по жизни. Мало того, что для подобной деятельности требовалась неимоверная мобилизация всех его внутренних сил, так ещё стало ясно, что и времени жизни на такое подитоживание у него вряд ли будет в достаточном количестве. Это было серьёзным ударом по его самомнению об эффективности собственной работоспособности, после чего Феоктист Васильевич напрочь утратил компетенцию здравомыслия, когда, находясь в состоянии крайней психической подавленности, он впервые в жизни ощутил себя примитивным индивидом, полностью не способным что-то и как-то делать и уж тем более - принимать взвешенные решения. Ну, а далее, вполне естественно, его как родного приняла в свои крепкие объятия депрессия высшей пробы.
Старость и депрессия - хуже не бывает, поскольку эта гремучая смесь быстро разрушает всё существо человека, которому не посчастливилось хлебнуть этой омерзительной субстанции. Вот и Феоктист Васильевич попал в эту разрушающую всё и вся вихревую воронку: здоровье резко ухудшилось, психика оказалась на грани патологического расстройства, вместо мыслей в голове воцарился леденящий хаос, чувства улетучились подобно нестойкому аромату дорогих духов. Казалось, всё - он сдался, а дни его сочтены, ибо пульсация жизни затихала в нём весьма зримо.
И вдруг, совершенно неожиданно, не иначе как по воле божьей, к нему, раздавленному массивным катком прошедшей жизни, потерявшему веру в человеческие благодеяния, окончательно утратившему надежду на хоть какой-то интерес людей к его пожизненным трудам во имя блага ещё разумных жителей Земли, уже полностью готовому покинуть сей бренный мир, невесть по какой причине стали непроизвольно приходить красочные воспоминания о его молодости. Абсолютно не помня себя молодого, Феоктисту Васильевичу было очень сложно поверить в реальность этих воспоминаний притом, что он никоим образом не стремился вызвать их из своего забытого прошлого, не воспринимал их сюжеты, да и вообще, не понимал, зачем теперь они ему сдались, даже если поверить в их достоверность.
Однако же, эти воспоминания, как по волшебству, превратились для него в навязчивые ежедневные видения, с чем он ничего не мог поделать, дабы прекратить эту уже бессмысленную процедуру восстановления памяти о давно минувших днях. Проявлявшиеся в его сознании воспоминания сразу же начинали жить каким-то своим самодостаточным образом, оставляя за ним роль всего лишь пассивного наблюдателя, что было похоже на бесправное положение зрителя в темном кинозале, где кто-то с какой-то целью демонстрирует некие кинофильмы вне зависимости от желания и настроения этого зрителя.
После нескольких лет таких зажигательных видений, благодаря которым он настолько хорошо стал вмещать в своё сознание себя молодого с прежними мыслями и желаниями тех благостных лет своей жизни, что ощущение современного себя, находящимся уже в пожилом возрасте, как-то поблекло и размылось до такой степени, что в текущей жизни стало легче решать возникающие проблемы с позиции себя молодого, нежели исходя из жизненного опыта того старика, каковым он являлся здесь и сейчас. И при всём при том, у него после этих лет молодых видений возник один очень щепетильный вопрос, на который Феоктисту Васильевичу никак не удавалось найти ответ, тщетно пытаясь одолеть границы ирреального миропонимания. Вопрос "Что же всё-таки является движителем той неохватной насыщенности жизни человека в молодом возрасте, и нельзя ли такой умозрительный движитель запустить на полную мощь и в старости?" он задавал самому себе по нескольку раз в день, ожидая, что ответ на этот вопрос непременно будет доведён до него в каждый вновь наступающий день. Однако, в ожидании ответа на этот необычный вопрос прошёл не один год...
Где-то что-то как-то во Вселенной взорвалось и вспыхнуло, свернулось и аннигилировалось, проявилось и озарилось - так или иначе Феоктисту Васильевичу, как в каком-то чудесном наваждении, однажды в миг открылось понимание сути этого движителя и способа его эффективного запуска в любом возрасте человека. Кристально ясно стало, что самое важное в этом явлении для каждой бессмертной души состоит в строго индивидуальной генерации такого движителя с полноценной настройкой на духовные вибрации конкретного человека. А критерием осознания данного порядка вещей человеком, страждущим запустить такой движитель в собственной жизни, служит волевое упразднение им своей чувственной вовлечённости в процесс воспоминаний о временах молодости, когда изображения собственных молодых лет прокручиваются перед внутренним взором данного человека, как некие кинозарисовки чьих-то жизней, никак не относящихся к данному индивиду...
И конечно же читателям наверняка будет интересно узнать, как познание истины об универсальном для всех возрастов движителе жизни отразилось на самом Феоктисте Васильевиче. Влияние на него сей истины было просто фантастическим.
После означенных событий его внешний вид, мысли, поступки, ощущение текущей жизни - всё изменилось быстро и самым радикальным образом, а его родные и близкие с величайшим удивлением были обескуражены, когда столкнулись с беспрерывно фонтанирующим всплеском его творческой активности, чего они, в принципе, уже никак не ожидали от почти было умершего человека, каковым Феоктист Васильевич на самом деле и был на момент случившегося светопреставления во Вселенной.
Не верите? Так извольте, милостивые государе и государыни, поверить в чудеса наяву! В противном случае пеняйте на себя со своим крайне низким уровнем постижения сюрреализма.