Мужчина почтенного возраста через силу, что отчётливо бросалось в глаза прохожим, шёл, а вернее - плёлся вдоль невзрачной улицы, не замечая ни луж, ни начавшего накрапывать мелкого дождика. Он был полностью погружён в себя, в свои думы, которые, судя по выражению его лица, вовсе не отличались радостью и оптимизмом. Порассуждать же Ивану Васильевичу было в чём в избытке, ведь на протяжение его многотрудной, до предела насыщенной впечатляющей событийностью, порой противоречивой и неоднозначной жизни накопилось великое множество проблематичных вопросов, требующих глубочайшего осмысления, дабы распутать тугие узлы житейских потоков, тем самым облегчив свою исповедальную долю перед уже скорым вступлением в мистериальные воды Леты.
Вот и в данный момент он с беспокойством размышлял о возможных причинах занудно тянущих болей в груди, вызывающих у него крайне неприятные ощущения. Вдобавок ко всему на него ещё накатила какая-то обволакивающая волна слабости, из-за чего его котомка с нехитрой снедью, закупленной им в приличном по местным понятиям магазинчике, расположенном в соседнем квартале, становилась почему-то всё тяжелее и тяжелее с каждым шагом по мере приближения к месту своего проживания. За грудиной что-то надсадно ныло, отдаваясь в области лопатки. Как-то нехорошо это было, поскольку провоцировало совсем уж пессимистические чувства безысходности, сдобренные изрядной долей панического страха из-за необратимой потери здоровья с соответствующими последствиями. Вот и идти становилось всё более невмоготу, поскольку ноги, пытаясь изобразить из себя монументальных истуканов, коим вовсе не полагалось куда-то и зачем-то двигаться, с трудом воспринимали его понукания к этому самому движению без остановок, так как после них чрезвычайно сложно вновь начинать двигаться...
Как-то уж слишком резко и обвально-обескураживающе на Ивана Васильевича навалилась старческая пора его жизненного пути. По этой причине теперь ему приходилось постоянно сражаться с разной степени мерзости недомоганиями, нескончаемым потоком одолевавшими его телеса. И, конечно же, этот разнообразный букет вдруг обнаружившегося нездоровья весьма основательно повлиял на его душевное состояние, что было вполне естественно и вполне объяснимо. Причём это влияние всякий раз неизменно возрастало вслед за теми прискорбными моментами его сегодняшней жизни, когда по отношению к нему проявлялось уничижительное отношение сторонними персонажами. Но когда подобное отношение выказывалось ему близкими людьми, к примеру, друзьями, приятелями, старыми знакомыми, коллегами, единомышленниками или, что самое мерзопакостное, - родичами и любимыми людьми, он мог впасть в состояние, при котором душа готова немедленно отлететь в горний мир.
Хорошо представляя психическую организацию своей натуры, ему как-то даже и не приходилось сомневаться в том, что при уважительном отношении к его сединам, к его жизненному опыту, к его нравственным ценностям, к его чисто человеческим качествам, к его знаниям, навыкам и умениям, обретённым им на ухабистом пути своей нелёгкой жизни, он наверняка быстро бы разделался со всеми своими болячками и недомоганиями, чтобы деятельно включиться в процесс благодеяний вкупе с родными по духу людьми. Однако же всё в его нынешней жизни обстояло с точностью до наоборот. Поэтому, солидаризируясь с классиком русской литературы, совершенно правильно в своей обнажённой истинности выразившим суть подобных ситуаций ("Мечты, мечты... Где ваша сладость?"), Иван Васильевич вскорости после своего полувекового возрастного рубежа на корню подавил в собственном сознании все идиллические иллюзии на уважение и понимание со стороны людей того круга, среди которого по воле владык судьбы проистекала его обыденная жизнь. А поскольку его миропонимание резко диссонировало с потребительско-гедонистическими рефлексами, которые в полной мере определяли поведенческие реакции индивидов, окружавших его в силу неодолимых обстоятельств социально-имущественного характера, трудно было представить даже эмпирическую возможность проявления кем-либо из таких среднестатистических обывателей хоть малой толики восприятия его образа мыслей, ментально-чувственного постижения реальности, метафизических достижений по осознанию закономерностей окружающей действительности. Полностью же предсказуемым следствием такого презрения "продвинутых потребителей" к его внутреннему миру явилось жёсткое прозябание в обстановке полномасштабного душевного одиночества, что помогало ему держать защитный барьер от ядовитости психических атак нелюдей. Ну, а уж совсем неоптимистической трагедией для его силы духа стало пронзительное понимание абсолютной бесполезности своего богатейшего творческого потенциала даже для детей и внуков. Говорить же о мировоззренческой заинтересованности результатами его трудов со стороны различных категорий людей из принципиально чуждого ему окружения вообще не приходится.
К слову надо заметить, что в школьные годы Иван Васильевич восторгался русской литературой XIX века, особо почитая произведения, где отражались многогранные аспекты проявления в реальности могучей тенденции осмысления глубинных основ жизни высоконравственных людей и исторических судеб народов в зависимости от их морального здоровья. Он восхищался мастерством великих русских литераторов, создававших поражавшие его юношеское сознание образы духовных и интеллектуальных воителей за познание истины сущего супротив различных гонителей правдолюбцев. Эти блистательные книги породили у него возвышенные детско-юношеские мечты о своём предназначении к сотрудничеству с просвещёнными, культурными, высоконравственными и благородными представителями рода человеческого.
Но даже несмотря на то, что этим благостным мечтаниям в течение всего его жизненного пути суждено было сбыться лишь в ничтожно малой части, он до сих пор был неравнодушен к будоражащему душу наследию своей молодости. Присущее ему богатое воображение частенько рисовало перед его внутренним взором притягательные своей безусловной добротой и светом миросотворяющей радости картины беспредельного человеческого счастья, к которому он непрестанно стремился всеми фибрами души и которое ему довелось за всю свою долгую жизнь испытать всего лишь в краткие периоды долгого пути из детства в старость. Помимо же этих пленительных мгновений праздника души реальность потока реки жизни была чересчур жестока по отношению к его эфемерным устремлениям к счастливому будущему.
Честно говоря, за всё то длительное время после своего излёта из родительского гнезда вплоть до сегодняшних дней ему постоянно не давал покоя вроде бы достаточно прозаический вопрос о причинах невероятного для его взглядов на реальность падении общечеловеческого духовно-интеллектуального уровня. По его представлениям тот исключительно достоверно описанный русскими писателями, публицистами, философами уровень образованности передовых социальных слоёв, которые с полным правом можно отнести к высоко культурной части общества, необходимо было определить в качестве своеобразной отправной точки дальнейшего всестороннего развития народных масс во имя всеобщего благоденствия ещё на довоенной стадии ХХ века. Однако всё произошло откровенно антагонистично этому здравому суждению: культурный уровень ХIХ века для современного состояния духовной и интеллектуальной жизни общества превратился в недосягаемую вершину без какой-либо реальной возможности взойти на неё.
Вокруг Ивана Васильевича с детских лет в избытке крутилась масса людей с примитивизированными запросами к проистекающей жизни. Доминирующими личностными проявлениями у этой людской массы всегда были страстные желания получать всё больше и больше телесных удовольствий, вожделенная тяга к приобретательству всего и вся, пусть даже эти приобретения совершенно бесполезны или вызывающе вредоносны для здоровья, стремление к паразитизму, а также к культивированию тотальной бездарности своей жизни, и основное - паталогическая неспособность к мышлению, выходящему за шаблоны потребительско-обывательского образа жизни, и истерическое отвержение даже самых малых шажков на пути собственного духовного развития. И если в молодые годы на фоне веселого времяпровождения в шумных и беспечных студенческих компаниях, когда бурлили гормоны и фонтанировала потребность в избытке адреналина, низость духа и интеллектуальная ограниченность окружающих индивидов как-то особо не бросались в глаза, то уже в зрелые годы стало очень тяжело выносить общество подобных примитивов.
Именно в те времена, после осознания сего нелицеприятного факта, у него возникло настоятельное желание проредить круг своих знакомых, прекратив тем или иным образом общаться с людьми, живущими исключительно низменными инстинктами. Эта задачка по его мнению не должна была вызвать особых сложностей. И действительно, разве трудно под каким-либо благовидным предлогом сначала сократить совместное времяпровождение, а затем и вовсе перестать выходить на связь с неинтересными для него людьми?!
Поначалу и в самом деле всё было просто и однозначно. Круг его общения довольно быстро сократился, и ему казалось, что в этом круге остались лишь люди высоких культурно-интеллектуальных потенций, вместе с которыми они будут находиться в режиме постоянного устремления к высочайшим ценностям жизни человека на Земле. Внешне всё именно так и выглядело. Они плотно общались, их интересовали в общем и целом одни и те же сферы жизни, они сдружились, в том числе, и семьями. Всё было отлично: компания людей с близкими жизненными интересами, с достаточно высокими интеллектуальными способностями, успешными в профессиональном плане, что способствовало неуклонному повышению их семейного благосостояния, и отчётливо наблюдаемым продвижением по духовной стезе часто собиралась для приятного совместного времяпровождения, выбирая ради этого необычные места, где в специфически-завораживающих обстоятельствах происходили увлекательные дискуссии по самой разнообразной тематике.
Такое благодушие текущей жизни со временем притупило критическое восприятие реальности, что и поспособствовало выпячиванию среди компаньонов имущественного неравенства с появлением целого вороха неразрешённых в своё время застарелых обид друг на друга. Серьёзный разрушительный потенциал имели также и всё чаще проявляемые в межличностных отношениях элементы снобизма с позиционированием подавляющего интеллектуального превосходства одних над другими. В результате вся эта команда людей, много лет по зову своих душ создававших некую однородную духовно-ментальную среду обитания угодила в коварную мировоззренческую ловушку. Ловушка эта оказалась не просто многоуровневой и мультифакторной - главным образом она состояла из накопившихся глубинных психологических противоречий и развившейся за прошедшие годы индивидуалистичности миропонимания без какой-либо внутренней потребности восприятия и осмысления стороннего суждения по той или иной проблематике.
Для ещё недавно кичившихся монолитным единством жизненных взглядов компаньонов единственно возможным выходом из сложившегося положения межличностного раздрая оказалось постыдное разбегание по своим приватным норкам, чтобы ради сохранения собственного душевного спокойствия уж более без особой на то нужды не высовываться из них. А далее на удивление быстро они превратились в абсолютно чуждых друг другу людей, как будто бы и не было вовсе этих лет душевно-дружеского единения между ними. Таким образом, неутешительным итогом такого многообещающего периода жизни Ивана Васильевича стал императивный развал сообщества близких ему по жизненным ценностям людей с полным разрывом какого-либо общения между ними. При этом, бывшие компаньоны, как оказалось по прошествии многих лет, навсегда исчезли с жизненных горизонтов друг друга.
Всё случившееся вылилось в колоссальную катастрофу для внутреннего мироощущения Ивана Васильевича, когда он обнаружил себя страшно одиноким в мировоззренческой пустыне, казалось, растерявшим весь свой жизненный багаж. Он отлично сознавал, что теперь основной его проблемой стало погружение в эдакую трагедийную среду обитания, где в принципе отсутствует потенция высокоинтеллектуального взаимообмена мыслями и дискутирования за гранью детерминированных постулатов архаичных представлений о сущем. Ну, а к главной своей потере он относил исчезнувшую возможность наслаждения красотой коллективного мыслетворчества. И выбраться из такого губительного для своего внутреннего самоосознания состояния в полной мере он так и не смог вплоть до сегодняшних дней, хотя прошло уже немало лет с того печального времени фактического краха, казалось бы, исполнившихся мечтаний его молодости.
Великие подвижники человеческого духа были едины, как правило, во мнении о том, что внутренний мир человека - это самодостаточное духовное явление, не зависящее на высоком уровне своего развития от значимого взаимодействия с грубоматериальным миром. До развала их компании любомудров, когда было неимоверно интересно знать о любых, даже самых малых, подвижках в состоянии внутреннего мира каждого из компаньонов, Иван Васильевич ни при каких условиях не мог согласиться с подобной сентенцией великих духовников. Однако оказавшись предоставленным самому себе вне интеллектуально-насыщенной дружелюбной атмосферы близких по духовным вибрациям мыслителей ему пришлось в полной мере хлебнуть из горькой чаши разочарования своими прежними взглядами на это свойство осознанности человека.
Уже в скором времени после наступления нового этапа его интеллектуальной деятельности ему пришлось уяснить для себя весьма нелицеприятные истины той реальности, в которой он теперь вынужден был прозябать. Наиболее жестокой для всего его существа оказалась истина о том, что из всей той массы окружающих его по жизни людей никому, в принципе, не было никакого дела до тех интеллектуальных и духовных ценностей, которые он обрёл на своем жизненном пути и которыми он истово желал поделиться со светоносными людьми. Мало того, окружающие абсолютно безразлично относились к кричащей подавленности его душевного состояния. Он стал часто болеть, мог, простыть, к примеру, даже в тридцатиградусную жару. И при этом ни у кого из родственников не возникало ни единого проблеска мысли о том, что именно неподъёмная тяжесть навалившихся на него психических проблем как раз и была тем главным звеном, что повлекло за собой резкое обострение целого букета болезней его организма, изрядно изношенного в житейских баталиях прошедших лет.
Особо тягостные переживания охватывали его по поводу унижающей его достоинство позиции родственников и давних друзей, которые, как будто бы нарочно, игнорируя всё то самое значимое, что он достиг за время своего проявления в мире Земли, ничтоже сумняшеся, стремились попользоваться им исключительно в рамках ещё наличествующих потребительских качеств его физического тела. Другими словами, он превратился для тех людей, от которых зависел по причине своего преклонного возраста, в некую вещь, в особый вид неодушевлённого предмета, который по мере необходимости использовался в том качестве, который был актуален на данный момент в соответствии с его физическими потенциями. Он выполнял функции например сторожа, посыльного, сопровождающего, присматривающего за чем-то или кем-то, подносящего или относящего, встречающего или провожающего. Короче, ему недвусмысленно указывалось, что по жизни он уже ни на что иное не способен, окромя роли "шестёрки на подхвате", и только эта роль теперь имела хоть какую-то его потребительскую "ценность", поскольку все остальные качества его личности никоим образом не котировались в наступившей эре абсолютного господства либертарианского идеала "служебного человека". Про себя он усмехался тому, что идеология "интернета вещей" в той её части, которая уравнивала в правах всё неодушевлённое со всем одушевлённым, уже активно процветала в реальности человеческих будней, во всяком случае, по отношению лично к нему самому.
Надо признать, что его ближайшее окружение мастерски, без всяческих экивоков и сопливой сентиментальности весьма быстро и эффективно свергло его с пьедестала развитого интеллектуализма в болото стандартизованной посредственности, периодически заставляя его погружаться с головой в оболванивающую болотную жижу рядовой текучки бытового характера. Так, если поначалу введение в роль "служебного человека" обставлялась в виде уважительных просьб, то со временем начали звучать рулады со слегка завуалированными требованиями неукоснительного исполнения ролевой антрепризы, ну а к настоящему моменту всякие притворные реверансы псевдоморального свойства полностью отброшены за ненадобностью, мол, нечего особо церемониться с этой старой рухлядью, по которой уже так скучает "мир иной". Теперь до него доводилось очередное задание-поручение без всякого стеснения, без кого-либо уважения к его душевно-психическому состоянию, а часто и вообще с полнейшим пренебрежением к его телесному самочувствию. В случае же его мотивированного отказа от исполнения очередного поручения-приказа по какой-либо причине, к примеру, из-за нездоровья, что, кстати, случалось всё чаще и чаще, на него обижались, отворачивались или удалялись, пылая возмущением, поскольку молодым завоевателям престижных ценностных атрибутов брутальной жизни в толпе из-за него приходилось на время сходить с круговой дистанции массового забега по удовлетворению сияющих всеми красками жизни потребительских зависимостей, дабы самим, скрипя сердцем, выполнить то, от чего отказался этот несносный старик.
Домашняя атмосфера в такие моменты перенасыщалась их эмоциями негодования, мол, просто зла не хватает, ведь, по здравому рассуждению, чем ещё этому старикану заниматься целыми днями на пенсии?! Мог бы, принять какое-нибудь лекарство и преспокойно выполнить свою по преимуществу эскортную роль, не требующую тяжёлых физических напряжений! И ведь знает же, что нам приходится в режиме сверхзанятости постоянно рваться в бесконечной гонке за более значимым социальным статусом, пусть даже эфемерным и разорительным, но таким важным для приобщения к мейнстримовским мероприятиям, крайне необходимым для общественного признания наших устремлений к престижному потребительскому уровню современности! Короче говоря, от старика только-то и требовалось как выбросить свой интеллектуальный багаж на свалку прошедших времён, чтобы стать образцовым статистом в чьих-то никчёмных жизнях, бездарно бурлящих пустопорожним расточительством интеллектуального и физического потенциала, деградационно-опосредованных и шаблонно-запрограммированных согласно чуждым природе человека волеизъявлениям незримых хозяев.
И всё же, вопреки откровенному игнорированию его интеллектуальных заслуг Иван Васильевич никоим образом не мог согласиться с итоговой бессмысленностью своей жизни, о чём ему в глаза высказывали окружающие его люди, сами, впрочем, никогда не блиставшие особыми интеллектуальными достижениями. Однако убеждать себя в обратном с каждым днем становилось всё более сложнее, поскольку буквально все признанные в современном обществе реперы, которые так или иначе принято воспринимать в качестве индикаторов жизненного успеха какого-либо человека, с полновесной достаточностью реставрированной в 90-х годах прошлого века логики бизнес-преуспевания теперь трактовались не иначе, как полное отрицание его личной успешности на протяжении всего времени собственной дееспособности - с самого начала его взрослости вплоть до сегоднящних дней полного забвения самого факта существования его творческого наследия.
Собственно говоря, в условиях тотального разрастания примитивности и деградации глупо было надеяться на сколько-нибудь серьёзную заинтересованность публики интеллектуальной деятельностью известного только в узких кругах высоколобых эрудитов мыслителя в области аналитического прогнозирования вероятного будущего человечества, стран, народов и этносов, когда среда обитания людей стала целиком и полностью искусственной, лишённой природной энергетики творящего начала. И в самом деле, если бы его жизнь действительно была значима и успешна в соответствии с шаблонами урбанистической цивилизации капиталистического образца, то среди молодого поколения городских жителей современного толка, и прежде всего - родных ему людей, обязательно нашёлся бы некий индивид, который из чисто рациональных побуждений с удовлетворением пополнил бы свой умственный потенциал обширными знаниями сего ведающего человека преклонного возраста, обретёнными им на своей жизненной стезе в процессе постоянного познания тайн Вселенной и глубокого осмысления всего, происходящего с ним на Пути. К великому сожалению старче, персонажей, интересующихся богатейшим заделом его знаний, рядом с ним так не появилось, и, что крайне печально, такие интересанты уже вряд ли когда-либо обнаружатся рядом с ним.
Довершали же порождённый толпой серых людишек вердикт, клеймящий его жупелом бесполезности по обывательским понятиям итогом прожитой им жизни, его давнишние друзья - ещё со школьных времён близкие ему по жизненным интересам люди. С ними он многие годы щедро делился наиболее сокровенными таинствами своей души, смело открывая им её светлые, возвышенные, утонченные стороны, всю её поэтику, то есть всё то, что сторонние индивиды с чёрствыми душами не способны были бы воспринять даже в отдалённом приближении. К примеру, он не опасался доверять им свои душевные переживания по поводу печальной судьбы жизнерадостной и нравственно чистой детворы, что было запланировано с жестокой беспощадностью в мрачных закулисьях мировых властителей. Разумные доводы его верных друзей позволяли ему всякий раз обретать определённую душевную уравновешенность в моменты упадка духа, когда становилось невыносимым оказываться тет-а-тет с фатальностью наступления чего-то ужасающего, например, со ставшими известными угрозами массового вымирания на планете в обозримом будущем большинства биологических видов... Теперь же эти давнишние друзья по самым разным причинам больше не нуждались в глубинном душевном общении с ним. Дабы хоть как-то скрасить сию безрадостную картину, он постоянно пытался убеждать самого себя в том, что будь они помоложе, посвободнее и поздоровее, то обязательно примчались бы на встречу с ним.
В прежние времена, находясь на пике своей творческой активности, Иван Васильевич часто выступал перед разнообразными аудиториями на самых различных дискуссионных площадках, где собирались культурно развитые, высоко эрудированные, широко и глубоко мыслящие интеллектуалы. Его жизнь в тот период целиком и полностью была наполнена благостью осознаваемого им сакраментального смысла своей жизнедеятельности. Интеллектуальным и духовным поиском было пронизано всё и вся в пространстве жизнепроявления любомудров, что побуждало в нем чувство приобщённости к творящемуся прямо на его глазах преображению мира Земли, в связи с чем он с упоением лелеял в себе будоражащее всё его существо ощущение долгожданного обретения истинно своего места в жизни, что в свою очередь выливалось в некий магический восторг полноценной осмысленности каждого проживаемого мгновения. И именно в этот период блистательного всплеска мыслительной активности он испытывал ни с чем не сравнимую удовлетворённость своим творчеством, поскольку его умозаключения по профильным областям знаний и актуальным аспектам метафизики были востребованными и весьма ценились среди здравомыслящих людей.
К сожалению, на всепоглощающее полыхание искромётного блеска интеллекта, творческие свершения, взлёт духовных дарований, повсеместный подъём оптимистических настроений и массовой креативности провидение отвело краткий срок - всего нескольких лет, в течение которых людям щедро дарилась надежда на лучшее будущее. И всё же вопреки всему это яркое время ежедневных прорывов в неведомое и таинственное оставило в душе Ивана Васильевича неизгладимый след, как нечто самое светлое и радостное в его жизни. А иначе и быть не могло, потому что ему посчастливилось состоять в той когорте землян, на долю которых выпала эпоха перемен как в общественном сознании людей, так и в общепланетарных процессах космической трансформации. И поныне каждый раз, когда его внутренний взор обращается к этим перенасыщенным энергией жизни годам, он отчётливо сознаёт, что в эти несколько лет ему довелось влиться в крайне важный и значимый для всего сущего от мала до велика трансцедентальный вселенский поток разумности первоистока, который, собственно, и порождает непостижимым для материалистической науки образом таинство жизни.
Сию блистательную эпоху силы духа и мощи интеллекта сменил этап массированной реставрации нищеты духа, а также доминантной ущербности недообразования, что провоцировало галопирующее невежество общественных отношений людей фактически повсеместно на планете. В сложившихся обстоятельствах для Ивана Васильевича стала абсолютно неприемлемой любая апелляция к своим прежним заслугам в среде современных продвинутых потребителей, для которых обрыдло соотносить себя с советскими временами, поскольку даже для людей так называемого поколения Х, родившихся, получивших образование и начавших активную самостоятельную жизнь в период позднего Советского Союза, всё, что относится к государству развитого социализма, должно быть предано полному забвению, ибо впитанные ими в детстве и юности "коммунистические истины" по их стойкому убеждению являются главной причиной их жизненных неудач. Для поколений же Y и Z человек, гордящийся своими достижениями советского периода своей жизни, вообще воспринимается эдаким замшелым артефактом третичной эпохи. И поскольку сложившееся вокруг Ивана Васильевича родственное окружение составлено как раз из означенных трёх поколений "россиян" упоминать среди них о том, каких высот на духовном и ментальном уровнях он достиг в зрелые годы жизни, для него стало себе дороже. В лучшем случае он мог получить в ответ снисходительную насмешку либо услышать тираду в унизительном тоне, мол, это было очень давно, в другой жизни, а теперь на дворе новая реальность, новый стиль жизни, новые увлечения и, главное, новая мораль, которая, кстати, по его просвещённому мнению сводится всего лишь к разнузданной свободе нравов и полному забвению традиционных этических заветов предков. В результате же складывается некая жуткая фантасмагорическая картинка: весь тот псевдосоциум, который существует рядом с ним и с которым он сам неразрывно связан, захвачен мощным психоделическим потоком, бурливо тащащий всех попавших в него индивидов с бешенной скоростью куда-то в темноту неизвестности, и что самое опасное - у этого потока нет берегов.
Издавна для человека, потерявшего "берега", семья оказывалась тем последним окопчиком, где он мог укрыться от всяческих катаклизмов мира объективной реальности. Вот и Иван Васильевич вопреки всем доводам разума хоть и слабо, но всё же надеялся на возможность развития и сохранения разумного взаимодействия с близкими по крови родственниками молодого поколения по совместному преодолению возникающих перед семьёй проблем. Поэтому, следуя мощному глубинному осознанию родового уклада жизни пращуров, лет десять назад он начал предпринимать активные попытки выйти на серьёзный разговор с родичами о своих потенциях более значимого участия в общесемейной жизни, пусть даже всего лишь на уровне ненавязчивых советов прошедшего через многие жизненные коллизии многоопытного члена семьи.
Однако каждый раз его очередная попытка смыслового внутрисемейного контакта безрезультатно проваливалась. Его ставили на место жесткими фразами, типа: "Мы живём "здесь и сейчас", как все нормальные люди вокруг. Нам реально помогает в жизни житейский опыт наших знакомых и друзей по их выходу из тупиковых ситуаций, аналогичных нашим трудностям. А твои взгляды на жизнь, мягко говоря, очень странные и архаичные. Все твои советы не могут ни в чём помочь нам, и поэтому перестань донимать нас своими фантазиями. Тебе давно надо понять, что ты живёшь в понятиях давно прошедшего времени, да и вообще, определись окончательно со своим положением среди нас, чтобы по минимуму отнимать у нас время и силы. А чтобы между нами сохранилось хоть что-то общее, в меру возможностей снимай с нас хоть часть нагрузки по затратным во времени бытовым мелочам. Остальные же свои придумки выбрось из головы, как никому не нужный хлам, который только вредит нашим с тобой отношениям". После пары лет нешуточных конфликтов на этой почве Иван Васильевич, окончательно убедившись в полной тщете своих усилий быть услышанным, зарёкся когда-либо ещё поднимать эту тему... Так, в дополнение к осознанию им плачевного состояния отношений внутри рода, к которому он принадлежал вместе со своей семьёй, ему пришлось смириться со смертельной болезнью и самой семьи, здоровье которой он всеми силами хоть и пытался сохранить в течение многих лет разразившейся в нынешние времена эпохи перемен, но ничего хорошего из этого не получилось.
Таким образом, призрачные надежды Ивана Васильевича на возможность исключения его собственной семьи из общемировых закономерностей поступательного угасания института семейственности, свято ценимой им в качестве одного из главных характеристических атрибутов человеческого образа жизни, разлетелись на мелкие осколки. Указанные его близкими сородичами новые правила родственных отношений, которые он был волен принять или отвергнуть в зависимости от своего личного решения остаться в семье современного формата или выйти из неё в автономное плавание по волнам жизни нового общественного замеса, полностью соответствовали стандартному процессу умирания семьи, как таковой. Спасти свою семью у него не получилось. Он проиграл эту битву, навязанную людям какими-то закулисными структурами, у которых полностью отсутствует совпадение с человеческим образом жизни.
"Новые правила", которые ему так доходчиво объяснили его любезные родственники, никоим образом не предусматривали существования такого понятия, как "большая семья трёх поколений", в которой каждому её члену всегда было, чем заняться в соотнесении с его возрастом, знаниям, навыкам, уровнем духовной и социальной зрелости, практической полезностью семье, степенью глубинного понимания истинных причин происходящих явлений в обществе существования семьи. По современным понятиям большие семьи, ранее объединявшие несколько малых семей, безвозвратно распались как явление традиционного наследия прошлых эпох по неотвратимым причинам в виду того, что укрупнённые семейные образования для установившегося в обществе нового социального уклада стали чужеродными из-за объективно приниженных возможностей удовлетворять требования к мобильности, оперативности, экономичности, согласованности действий и минимизации психологической несовместимости её членов, то есть большие семьи попросту трансформировались в некий конгломерат малых семей с затухающими родственными связями. В настоящее время взаимодействие между близкородственными малыми семьями фактически прекращается сразу же при отселении молодых от родителей. Более того, эти формально родственные малые семьи часто становятся более чужими друг к другу, нежели малые семьи друзей и близких знакомых, между которыми часто образуется некое подобие большой семьи, основанной на временно совпадающих экономических и бытовых интересах.
А далее, как и следовало ожидать, вслед за развалом больших семей незамедлительно последовал удар нечеловеческих сил планеты и по малым семьям - последним остаткам некогда базовой основы общественного обустройства у различных народов мира. В идеале можно было бы ожидать, что снятие традиционного общесемейного контроля старших поколений над младшими, поспособствует гармонизации взаимопонимания как между самими супругами, так и между ними и детьми. Однако в действительности всё вышло совсем противоположным образом - скоротечный процесс кардинального видоизменения внутрисемейных отношений привел членов малых семей, к такому положению, когда в неосознаваемом, как правило, режиме они в максимальной степени атомизировались по отношению друг к другу, что существенно снизило уровень взаимной ответственности в семьях и поспособствовало кардинальному мировоззренческому отчуждению, когда каждый член семьи имеет свою уникальную точку зрения на всё происходящее в реале, а общесемейный консенсус по этому поводу его абсолютно не интересует. То есть, в семьях перестали советоваться друг с другом по принципиально важным вопросам, предпочитая во всём полагаться только на собственное мнение или на советы друзей и знакомых. При этом другие члены семьи о возникающих у кого-то из членов семьи проблемах личного порядка информируются "проблемоносителем" в телеграфном режиме, да и то, только в случае настойчивой заинтересованности родителей, сестер или братьев. Ну, а коллективные обсуждения трудностей жизни семьи в целом или отдельных её членов ныне воспринимаются, как убогие нонсенсы примитивного мышления, приводящего к возмутительному вторжению в личную жизнь того или иного семейного "атома". Да и к чему, собственно говоря, устраивать подобные психические турниры на семейных сходках, если подобные вопросы легко и просто дискутируются в социальных сетях без надрыва нервов, когда сетевые доброхоты выдают на гора массу вариантов преодоления случающихся у кого-то жизненных коллизий?!
Из сообщений разнообразных социальных служб широко известно, что душевного человеческого общения в семьях наблюдается все меньше и меньше. Для молодых разнообразные девайсы и гаджеты заполоняют всё пространство смыслового и чувственного обмена с другими людьми или киберботами. Поэтому им кажется странным, когда старшие родственники, которые ещё не впали в стойкую зависимость от смартфонов, планшетов, ноутов, компов или пресловутого телевизора, настойчиво пытаются отвлечь их, к примеру, от навороченного смартфона, превратившегося для центениалов в самого близкого и незаменимого существа на всём белом свете. Спрашивается, ради чего эти стариканы "выносят мозги" продвинутым молодым людям, отвлекая их от невообразимо приятных путешествий по виртуальным мирам? А оказывается всего-то ради каких-то музейных пережитков, каковыми, видите ли, являются потребности в живом общении. И с кем же общаться продвинутой молодёжи? С ещё почему-то живыми "артефактами" канувшей в Лету эпохи? Но это же просто маразм... Понятно, что подобная настырность стариков вызывает раздражение у молодых, живущих уже в новой эпохе цифровой антиутопии. И, конечно же, ни в каком разрезе человеческого общения между ними не происходит. В понимании молодых членов семьи для такого вожделенного стариками живого общения вполне достаточно и коротких реплик бытового характера, которыми можно обмениваться при пробежках мимо них в сторону работы, школы, детсада, шопинга, кафе, тусовки, корпоратива, нежного свидания и т.д. и т.п.
Из-за широкого распространения подобных взаимоотношений внутри семей такие люди пожилого возраста, как Иван Васильевич, совершенно искренне недоумевают, непрестанно задаваясь тяжёлыми для себя вопросами: "А зачем вообще нужны такие семьи, если они являются всего лишь жалкой пародией на настоящую семью?! Ведь дошло до того, что в этих пародийных семьях канула в небытие даже традиция празднования памятных дат и событий, а если и устраивается какое-то празднование, то всё это выглядит натянутым карикатурным мероприятием, без проявления искренних чувств, без атмосферы возвышенности над будничными делами, без запоминающегося на всю жизнь ощущения восторга и светлой радости, короче - праздники теперь отмечаются и в ускоренном режиме с минимальной затратой времени и средств чисто формально, как механистическое действо ради неких корыстных целей".
Как специалист по проблемам современного общества Иван Васильевич, на протяжение длительного времени исследующий различные аспекты семейственности, со временем пришёл к однозначному выводу: семья, как традиционная ячейка общества, доживает последние годы, поскольку урбанизированное общество принципиально отторгает любые социально активные силы, нацеленные на сохранение и развитие семейственности. В результате многолетних исследований данной проблемы у него сложилось стойкое убеждение в том, что в недалёком будущем среди биологически зрелых человеческих индивидов установятся псевдосемейные отношения по типу промискуитета, культивировавшийся в первобытно-общинном обществе. Да, собственно говоря, сегодня уже мало кто отважится опровергать ставший очевидным факт того, что современные телекоммуникационные технологии знакомства и обмена информацией, в частности социальные сети, активно способствуют уничтожению традиционной семьи, в лучшем случае, в пользу экзогамии. Полноценная же семья, где между её членами царила любовь и душевная гармония всё уверенней становится исторической реликвией ушедших эпох.
Наблюдать исчезновение из окружающего пространства жизни последних очертаний того периода времени, в котором он вырос и сформировался как личность, Ивану Васильевичу день ото дня становилось всё более невыносимей. Из людей, из межличностного общения, из общественных отношений, из государственной политики зримо уходила человечность как исконная нравственная ценность народа. И, что больше всего обескураживало, хоть как-то воспрепятствовать этой тенденции не представлялось возможным никоим образом. Иван Васильевич много лет пытался на различных общественных подмостках заострить эту общенациональную проблему, отстоять для следующих поколений хоть что-то из свода человеколюбия, дошедшего до наших дней из далёких времён всемирной славы наших предков. Писал заметки и статьи в газеты и журналы, выступал на различных конференциях, семинарах, слушаниях и сходах. Даже вместе с соратниками учредили общероссийскую партию, программа которой провозглашала вечную первоценность принципа высокой нравственности во всех сферах жизнедеятельности людей. Но все эти деяния ни к чему существенному не привели, и всё пошло прахом: философия глобального потребительства и неукоснительной доминанты неудержимого обогащения, когда освящаются любые аморальные, человеконенавистнические методы достижения финансовой прибыльности, победила с убедительным результатом на всех уровнях общественной иерархии. При этом самым болезненным лично для него стало безоговорочное восприятие либертарианских постулатов жизни его ближайшими родственниками, равно как и старинными друзьями.
Существующей положение дел в реальной жизни этого неординарного человека в возрасте уже конкретно обозримого времени ухода в мир предков - весьма печальное зрелище. Духовное и физическое одиночество, принудительная изоляция от комфортной по мировосприятию среды обитания, абсолютная невостребованность его нестандартного интеллекта, отчуждение близких родичей из-за его неумения жить "как все", стеснённые бытовые условия ежедневной жизни - вот лишь небольшой перечень признаков его периода "доживания", как возраст старости человека весьма "жизнеутверждающе" обозначается в документах Пенсионного фонда. Все эти социальные блокировки в результате прочно сковали жизнедеятельность Ивана Васильевича на достаточно продолжительный отрезок времени, продолжающийся и в сегодняшние дни испытываемой им душевной скорби при уже обозримом истечении срока его жизни.
Надо сказать, что усилия по сохранению себя в качестве действующей духовно-интеллектуальной единицы Вселенной Творца дорого дались Ивану Васильевичу. Вспоминая все перипетии своей борьбы за сохранение своего природного начала, его частенько одолевало неизбывное сожаление о том, что он мог бы свершить для мира людей гораздо больше, если бы не приходилось тратить свои жизненные ресурсы на постоянное преодоление мерзопакостных препятствий, которые в изобилии возникали у него на Пути по воле противостоящих ему духовных антиподов. С их стороны это всегда была чётко просчитанная линия по нивелированию любых его деяний, ибо ничего так сильно не обессиливает творческого человека, как сыпящиеся на него, как из рога изобилия, мелкие гадости бытовой жизни. И до сего времени избавиться от лавины давящих на психику нескончаемых мелочных проблем ему так и не удалось, несмотря на длительные энергичные усилия по расчистке своего жизненного пространства от деструктивного засорения разрушительными эманациями легионеров тьмы. Периодически легионеры использовали супротив него и крупную артиллерию, обрекая его на невосполнимые утраты и потери, что практиковалось в случае успешного преодоления им "минного поля" большей части обрушенных на него каверзных проблем. Нескончаемые духовные битвы, большие и малые по уровню нервотрёпки, привели к тому, что в нагрянувшем старческом возрасте он ощущал себя матёрым, но с большим числом глубоких, незаживающих ран бойцом, у которого осталось слишком мало сил даже на то, чтобы просто покинуть поле брани.
Типичным проявлением в реальной жизни такого его состояния стала утрата им способности смеяться. Фактически к настоящему времени он стал настолько угрюмым, что рассмешить его теперь стоит большого труда, хотя, надо сказать, в молодые годы веселей него, казалось, не было другого человека, что прекрасно помнили все те, кто знал его в то давно прошедшее время, в связи с чем друзья молодости и сегодня всё ещё не перестают удивляться случившейся с ним по непонятным для многих из них причинам данной метаморфозе. А он в действительности вынужден был "разучить" себя смеяться, опасаясь шутить и веселиться даже среди близких. Это была своеобразная защитная реакция на массовую утрату людьми чувства юмора. После звериной жестокости 90-х годов прошлого века, когда случился небывалый разгул предательства, бесчестия, подлости, лживости, подстав, стремления обогатиться на искренних человеческих чувствах друзей и хороших знакомых, когда ради собственного выживания люди перестали доверять друг другу на работе, в семьях и дружеских компаниях, когда установились правила жизни по понятиям, одним из которых было жёсткое наказание за нарушение ставшего обиходным неписанного воровского закона "За базар отвечать надо", люди стали опасаться шутить, так как за свою даже совершенно простецкую смешливость на невинную шутку можно было лишиться всех возможностей выживания как собственной персоны, так и близких людей, включая родичей. На бытовом же уровне веселая шутливая атмосфера, помогавшая в советское время преодолевать тяготы жизни, как-то быстро стала повсеместно исчезать сразу после реставрации капитализма в стране. И немудрено, ведь любая шутка могла обернуться капитальной обидой с выяснением отношений по уличному типу, что часто приводило к полному разрыву дружбы, знакомства, а то и родства.
При всём при этом, Иван Васильевич, придирчиво исследуя на профессиональной основе поведенческие реакции современной молодёжи, не мог без жалости наблюдать за нескончаемой суетой молодых людей, которую они пытаются очень "убедительно" обосновывать суперважными, чуть ли не мировыми причинами, на проверку оказывающимися оторванными от каких-либо реалий иллюзиями. Вместе с тем, он прекрасно понимал, что все эти издёрганные, загнанные в извечный временной цейтнот, неимоверно уставшие, часто подверженные состоянию нервного срыва и депрессии люди при таком нечеловеческом образе существования вряд ли уже остаются способными на великие свершения, на гениальные озарения, на наполнение своей жизни выдающимися достижениями ради общего блага. И хотя внутренне он всё ещё продолжал лелеять радужный настрой на благоприятное развитие событий, на практике его многолетние исследования по молодёжной тематике привели его к резко скептическому выводу о том, что изменить что-то на принципиальном уровне в своей бездарно проистекающей жизни они в принципе не могут, поскольку это выше их сил, прежде всего, из-за недопустимо низкого потенциала силы воли большинства из молодых членов общества. С кем бы из них ему не приходилось заводить разговор о данной им природой полноценной возможности кардинальным образом изменять свой уклад жизни исключительно в молодом возрасте дабы ускорить посредством активного творчества молодёжи наступление эпохи всеобщего благоденствия на Земле, в ответ звучали резкие слова об их нежелании продолжать беседу на подобную тему. Так они выражают свой протест за личностное уничижение легионерами тьмы своих естественных способностей ко всему тому, что относилось к созиданию совершенномудрой счастливой жизни на Земле.
В такие моменты, Ивану Васильевичу не приходилось сомневаться в мотивации молодых, наотрез отказывающихся от обсуждения весьма болезненных для них вопросов. Молодые люди панически боятся открывать своё сознание каким-либо внешним ментальным вторжениям по данному направлению по причине того, что ни в семьях, ни в учебных заведениях никто целенаправленно не занимается развитием их психики в плане тренировки преодоления нестандартных коллизий реальной, а не иллюзорной жизни. И, как ни печально это фиксировать, но общественный заказ на качество образования молодого поколения сегодня основан на формировании стандартно мыслящего человека толпы, поступки которого строятся с опорой на шаблонные поведенческие модели его современников - друзей и знакомых, находящихся среди толпы в соизмеримых возрасте, общественном статусе (сословной принадлежности), уровне образования и культурных запросов. А боязнь открытости в общении происходит у них от интуитивного предчувствия угрозы катастрофического развития разнообразных явлений в мире, к которому они худо-бедно приноровились и в котором имеется устоявшаяся на какой-то, может быть и краткосрочный, период времени стабильность, позволяющая выработать пусть даже в некотором роде и иллюзорную определённость на самое ближайшее будущее.
Взрастая и взрослея в обществе, предельно насыщенном широчайшего спектра информационными потоками, большинство современных молодых людей просто переполнены разноплановой информацией, доступ к которой при наличии множества продвинутых гаджетов сегодня максимально упрощен. А посему они через тот или иной информационный канал полновесно осведомлены о неизбежных в скором времени кризисах современной урбанистической цивилизации. И именно по этой причине, догадываясь, что от надвигающихся катаклизмов спрятаться никому не удастся, в результате чего жизнь со строгой закономерностью безвозвратно превратится в ад наяву, они стремятся получить от современного мира, уже готового в любой момент взорваться и разлететься на мелкие кусочки, максимум всевозможных удовольствий.
Если же углубиться в тему, то станет вполне очевидно, что неотступный страх "последнего дня нормальной жизни" живёт в подсознании фактически каждого человека дееспособного возраста, что часто толкает его на совершенно алогичные действия и поступки, лишённые по меркам традиционного общества даже малой толики здравого смысла. Сплошь и рядом эти люди стремятся по совершенно непостижимым даже для самих себя мотивам предельно насытить каждый день своей жизни всякими удивительными, щекочущими нервы событиями и развлечениями, нередко пренебрегая даже их смертельной опасностью. Главное, чтобы всё ежедневно случающееся с ними приносило им кучу удовольствий, а по вечерам они с удовлетворением отмечали бы, что очередной день прожит с полной самоотдачей процессу наслаждения исполненными негой минутами жизни.
Каждому - своё. На фоне неимоверной загрузки любого мгновения жизни молодых центениалов всем, что в максимальной степени ориентировано на получение чувственных удовольствий высочайшего разряда, конечно же, для многих людей поколения Ивана Васильевича подобное бездумное прожигание жизни молодёжью находится вне области их понимания. Воспитанные и образованные в идеологии постоянной борьбы за лучшее будущее человечества те люди старшего поколения, которые остались верны идеалам своей молодости, воспринимают молодёжь, для которой борьба за установление в обществе человеколюбивых социальных отношений относится к самому низшему приоритету в сравнении с восторгом ежедневных наслаждений от разнообразных плотских утех, в качестве мелких бестолковых "винтиков" примитивного механизма культа "золотого тельца", выдавливающего из людей все жизненные соки уже к сорокалетнему возрасту. Наблюдая за умопомрачительной мобильностью молодых, желающих получить всё и сразу, они искренне расстраиваются за свою грядущую смену на капитанских мостиках сложнейшего комплекса управления жизнедеятельностью страны, ибо сменщики особо-то и не стремятся услышать настоятельные предупреждения старших о слишком быстром излёте того возраста, когда человек в максимальной степени способен на великие свершения, которые в более старшем возрасте ему будут уже недоступны чисто по физиологическим причинам, специфическим для каждого периода физического существования человеческого организма.
Центениалы, положение которых в современной иерархии общественного устройства страны можно ёмко охарактеризовать категорией "технологические рабы системы", в промежутках между рабским трудом предпочитают потреблять такой объём блистающих самыми яркими красками рекламы ценностей современной жизни, который ограничивается только степенью их финансовой обеспеченности и состоянием здоровья. Не желая унижаться даже перед самими собой признанием своего статуса подневольных рабов, молодое родственное окружение Ивана Васильевича каждый раз шумно негодует от регулярно задаваемых этим общесемейным мудрецом вопросов: "Существует ли для современных молодых людей хоть какой-то смысл их бездарного существования в роли инфантильных недорослей, если к тридцати годам они уже основательно растрачивают энергетический потенциал жизненных сил своего организма, пополняя собой армию ни на что не годных деградантов, которые оперативно списываются в утиль? И не стоит ли молодым да рьяным всё же напрячь остатки своего интеллектуального потенциала для поиска исконного варианта их жизнепроявления на Земле?" И почти всегда те молодые, что одержимые пустопорожней амбициозностью своей мнимой исключительности (синдром холопа), от таких нелицеприятных вопросов основательно оскорбляются, злобно огрызаясь на Ивана Васильевича ... Однако, как метко подмечено в народной среде, старики при всём своём критическом настрое по отношению к молодому поколению оставляемого ими по сроку жизни мира людей любят частенько повторять невесть когда возникшую пословицу "Надежда умирает последней", адресуя её именно к молодым людям...
...Иван Васильевич, в голове которого означенные мысли обо всём том, что донельзя накипело в душе, хаотично пульсировали подобно мощному гейзеру, уже минут десять стоял у входной двери в свой подъезд, не замечая её. И только грубый возглас: "Подвинься дед!" - какого-то только недавно вселившегося жильца их подъезда, тащившего большую коробку с ашановскими припасами, вернул его к реальности, в которой люди крутятся и вертятся, как в какой-то не предусматривающей перерывов и остановок гигантской машине по искоренению в них человечности с тем, чтобы они стали полностью индифферентными к проявлению эмпатии к себе подобным. Интеллектуал высокого полёта, грубо оттеснённый увесистой коробкой в сторону, тяжело вздохнул от беспардонности оборотистого соседа... И вдруг лицо оного деда озарилось радостной улыбкой: почему-то перед его внутренним взором возникло лицо внука с искрящимися пытливыми глазами, который, очевидно, с нетерпением ждал возвращения из магазинного похода эрудированного дедушку, чтобы сразу же с порога задать ему очередной каверзный вопрос о чём-то несомненно важном для построения мальчишеского человеколюбивого мироздания. Иван Васильевич приосанился, сосредоточился, взял себя в руки и быстрым уверенным шагом направился к лифту, чтобы побыстрей окунуться в негу восторженных детских глаз...