Борисов Алексей : другие произведения.

Цветные сны, (роман Утро Земли, 10-я новелла)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    (Роман Утро Земли, 10-я новелла)

  Цветные сны, 116 год после ус
  Союз Юга, Австралийское побережье
  
  Я ухожу не навсегда. Я ухожу в последний раз.
  ("В последний раз", группа "Мальчишник").
  
  Родители дали ей имя Лея. Она никогда не знала, что оно значит, да и не хотела знать. Гораздо интереснее воображать, будто это таинственное имя пришло в мир вместе с ней из сказок. Так могли назвать королеву цветов на троне, невесомом и зыбком в своей тонкой красоте. У королевы обязательно должен быть сад, в котором цветут королевские лилии. Какая же королева без лилий? Особенно, если её зовут Лея. А как выглядят лилии? В библиотеке можно найти несколько файлов с маленькими картинками. Но Лея знала, что изображения на тонких пластинах мониторов - это жалкое подобие настоящей красоты. И там, где растут лилии, они, конечно же, во много раз крупнее, чем на картинках, и почему-то слаще. О том, каковы лилии на вкус, никто не знал. Но ведь есть так много вещей, о которых никто не знает. А уж если вещи эти принадлежат другому миру, который в тысячи раз больше привычного и знакомого, и говорить не о чем.
  Странно - тот мир крупнее, а выглядит маленьким. И всё же он красивый. Этот голубой шарик за окном.
  - Мама, а почему он такой маленький, Большой мир?
  - Он далеко, милая. Спокойной тебе ночи.
  И Лея засыпала, под тихую музыку. А в окошке медленно ползла по горизонту бело-голубая капля света. Далёкая, неведомая Земля.
  Девочке снились огромные, в пол неба, купола. Если правду говорят, что вокруг большого мира много воздуха, значит, смертельные космические лучи не дотянутся до людей постройки могут быть прозрачными. И купола в большом мире парят над верхушками деревьев. Снизу пола касаются листья, шуршат и трутся о прозрачную преграду. Пол ведь тоже прозрачный, как же иначе? Деревьям нужен свет, иначе они погибнут. Вот люди и ходят по прозрачному полу. А снизу посмотреть - совсем смешно. Лея видела однажды, над трубами в техническом зале по решётчатому полу ходили люди. Она испугалась тогда, что тонкий пол проломится, порвётся как молекулярная плёнка, пробитая электронами.
  - Не бойся, решётка крепкая, - успокоил её папа.
  Она видела Землю и во снах. Только под ногами гудели не трубы завода, а огромные, в несколько метров, листья и лепестки лилий, ромашек, васильков. Ветер ревел на необъятном просторе, рождал сильный звук в сплетении зелёных тел гигантских цветов. Такие большим и должны быть цветы в большом мире.
  А если стоять на прозрачном полу, легко представить, как под ногами расстилается до горизонта бесконечное поле цветов. Они там словно под стеклом, как растения в гидропонном зале. И если посмотреть с высоты города-купола, когда он летит над землёй по воле ветра, цветы совсем небольшие. А лилии крупнее всех.
  Когда Лея подросла, сны потеряли свою первозданную наивность, перестали оставлять в душе след, от которого замирает сердце и перехватывает дух. Но сны никуда не исчезли. Просто теперь девушка их видела реже.
  Зато чаще смотрела на Землю.
  - Полечу, конечно, - решила она.
  Председатель комиссии строго просмотрела документы шестнадцатилетней Леи.
  - Мисс, там очень опасно.
  Так говорят, решила Лея, но мало ли, что говорят? Добровольцев поубавилось уже в первые месяцы. Земля оказалась сосем не тем раем, о котором шептали в сказках на ночь. А теперь, когда правительство ускорило программу переселения с Парного мира на Четвёртый, Красный, повсюду была нехватка рабочих рук.
  Но девушку со свежим дипломом об окончании психологического колледжа никто не тянул вниз. Здоровые, умелые руки и светлые головы пригодятся на Марсе.
  - Я так решила, - она выдавила из себя эту последнюю, самую важную улыбку. Отец вполголоса выругался и пожал плечами. Мама шмыгнула носом и отвернулась. Прошли месяцы бесплодных уговоров, но совершеннолетняя дочь осталась непреклонна.
  Ей выдали вещевой мешок и обмундирование. Металлизированный комбинезон выглядел нелепо и странно, Лея привыкла к практичной свободной одежде. Давным-давно за основу лунной униформы модельеры взяли индийский шальвар камис.
  - Это защита от Флоры.
  Лея удивлённо переспросила интенданта, разве Флора не перестала нападать на людей? Вместо ответа получила монетку памяти с "путеводителем по Земле" и недовольную реплику о том, что к полётам допускают всех подряд.
  Спорить со служакой о том, кто больше знает о Земле, Лее было некогда. У него не было шанса выиграть спор. Старик, пожалуй, и не вспомнит, в каком году два полушария объединились под звёздно-полосатым флагом. Сколько лет прошло с тех пор, как он читал учебник истории? А Лея только что закончила колледж.
  - Добро пожаловать на борт, мисс, - поприветствовал девушку пилот, одетый в элегантный бирюзовый камис. Он указал, на пассажирские лифты.
  Лея вошла в лифт первой. За ней протиснулись ещё человек десять. Пока лифт оставался в шахте, смотреть было не на что. Стройные колонны синего света в тоннеле разгонного модуля ярко вспыхнули, на миг навалилась перегрузка. Экран в кабине лифта ожил панорамой лунного горизонта. Девушка вставила в уши капельки мульта - она любила слушать музыку и наблюдать за сине-белой каплей Большого мира. Словно сама Земля пела ей о том, как скоро состоится их встреча.
  Кабина лифта поднялась над лунной поверхностью, шлюз разомкнулся и принял капсулу с пассажирами внутрь межпланетного лайнера.
  Лея стянула капельки за уши и огляделась по сторонам.
  Межпланетный корабль мало отличался от местного. Девушка сверилась с жетоном и поискала своё место.
  Миниатюрная и обильно украшенная косметикой стюардесса вышла в салон. Заговорила мелодичным голосом:
  - Дорогие пассажиры, вас приветствует экипаж межпланетного лайнера Х-89. Мы готовимся совершить полёт по маршруту Штат 53 - Большой мир. Время в полёте 96 стандартных часов с начала момента разгона и до выхода на орбиту Большого мира.
  Лея показала стюардессе язык и забросила сумку с вещами на полку возле кресла. Забралась с ногами на уютный, подогретый матрас. Лак-хамелеон на ногтях ног и рук принял белёсый оттенок.
  Девушка вела себя уверенно, можно сказать, нагло. С видом бывалого космонавта выдвинула столик и зашелестела обёрткой ирисок. А кое-кто из пассажиров с недоумением вертел в руках застёжки от ремней безопасности.
  Ещё до того, как зажглись тревожным красным светом фонари на полу и на потолке, корабль перешёл в невесомость. Но Лея знала, что ждать. Пристёгнутый к запястью тюбик не уплыл далеко. Она потянула за шнурок и вернула питьё в руку. Её внимание сосредоточилось на экране мульта. Лея просмотрела всего несколько закладок, а уже поняла, как мало знает о современной Земле.
  Через несколько часов она огляделась по сторонам. Кое-кто из пассажиров читал с мультов, другие спали. Она тихо отстегнулась и аккуратно пробралась в тренажёрный зал. Скинула свой кремовый шальвар камис, расшитый белыми лилиями и включила дорожку. Чем ближе становилась Земля, тем больше ей казалось, что она недостаточно тренирована. Ведь в Большом мире она будет в несколько раз тяжелее.
  
  Каждый день она наблюдала, как вырастает в иллюминаторе бело-голубой Большой мир. Вначале шар, а позже гигантская, невероятная сфера заполнила весь обзорный экран. Лея знала, что здесь, как и дома, нет никакого "окна", и всё транслируется по проводам под многослойную защиту от космических лучей. И всё равно переживала точно так, словно своими глазами смотрела на околоземное пространство.
  
  Но всё, чего она так опасалась во время полёта, оказалось намного опаснее самых мрачных предположений. Тяжесть навалилась уже тогда, когда руки в обшитой алюминием одежде легли на поручни в кресле челнока. Здесь не было даже крохотного экрана. Мульт приказали убрать, ириски отобрали, а пилот самолично проверил, все ли пристегнулись. Он бесцеремонно ощупал мускулатуру на руках и ногах девушки. Лея обругала его всеми словами, которые вспомнила, но пилот и не подумал отстегнуть её от ложа, водянистого на ощупь.
  - Хам! - закончила тираду Лея.
  - Все в норме, сэр, - крикнул пилот в рубку, - Дура, для тебя же стараемся, - прошептал он на ухо Лее, когда прошёл мимо неё на своё место.
  Девушка покраснела, и решила, что потом даст ему пощёчину.
  В начале спуска встряхнуло так, что Лея едва не потеряла сознание. А это были только первые секунды. Она не заметила, как закричала. В тесном салоне шаттла играла громкая ритмичная музыка. Может быть, кричала не только она?
  
  - Мы, - прошептала Лея.
  - Да, прибыли, - пилот расстегнул ей ремни и подал руку.
  - Ох, - Лея попыталась прикрыть рот, но рука безвольно опустилась. А ведь она её едва приподняла.
  - Ничего, это бывает. По первому разу, - кивнул пилот, - Отдышись, всё равно пока расшлюзовка. Кстати, если решишь обратно, три недели карантина. И не на орбите, а тут.
  - Знаю, - огрызнулась Лея на крепкого мужчину.
  Он еле сдерживал улыбку.
  Несколько минут прошли в борьбе с бастующим организмом. А потом Лея решительно поднялась на ноги. Мышцы загудели, но девушка справилась с тяжестью и попыталась сдуть прядь, которая мешала глазам. Волосы неприятно хлестнули обратно по щеке.
  
  А потом были запах и свет.
  
  Лея сжала пальцами поручень и тихо прошептала молитву. Над головой, словно вывернутой наизнанку, простиралась Земля. В ярком небе светило белое, ослепительно тёплое и колючее солнце. Девушка резко отвела глаза, смотреть было больно. Приложила ладонь к лицу так, чтобы часть веса пришлась на голову. Внутри черепа, казалось, гудел молот и отбивал барабанную дробь, которая отдавалось болью изнутри глазниц.
  Краем глаза она увидела облака. Белые комья, ажурные узоры и мелкая крупа. Ветвистые нити белого цвета. А потом чёрные. Что это?
  Девушка посмотрела вверх, в другую сторону. Там солнечные лучи пробились сквозь тёмные переплетения.
  - Деревья, - прошептала она.
  Кто же мог знать, что они такие огромные? До ближайшего не меньше десяти метров, а оно выше лопастей шаттла! Это оно так пахнет? Это запах или звук в воздухе? Или всё вместе? Лея посмотрела пристальнее и увидела листья. Миниатюрные зелёные ладони, на них узор, словно десятки, сотни растений слились в одно.
  А что там, вдалеке? Синее и чуть более тёмное, чем небо с облаками.
  - Там тоньше атмосферный слой, у горизонта, да? - она задала вопрос в пространство.
  Кто-то незлобно рассмеялся.
  - Нет, горизонт тут гораздо дальше. Вон там, у границы тёмного и более светлого. А тёмное это море.
  - Море? - переспросила Лея.
  - Ага, - объяснили ей, - Вода. До самого горизонта.
  К такому зрелищу девушка оказалась не готова. Чьи-то руки не дали ей упасть, и бессознательное тело отнесли под натянутый тент, в тень. Были и другие, кто последовал за Леей.
  - Ничего, - хмыкнул один пилот и подмигнул другому, - Акклиматизация.
  
  Его имя звучало как Оскар. И хотя многие путали, на какой слог делать ударение, ему было всё равно.
  Когда мальчику исполнилось восемь лет, родители подарили щенка и тогда все узнали, кто в посёлке главный. Ни у кого не было личной собаки.
  - Давай пойдём к Оскару в гости! - щебетали школьники, - Посмотрим на Райта и поиграем с ним.
  - Это я ещё подумаю, - важно говорил Оскар, - Что папа с мамой скажут.
  Родители относились очень сдержанно к новым программам обучения. Тихо перешёптывались, когда мальчик шёл с друзьями на занятия к медиуму. И велели бежать обратно, как только уроки закончатся.
  - Тебе надо заниматься, - вкрадчиво говорили Оскару мама с папой.
  Но совсем запретить общение с друзьями, конечно, не могли. Иногда то Роман, то Хельга, а то и Сьюзи с Андреем прибегали к их дому, и тогда во дворе звучная какофония из детских криков смеха и визга.
  Бабушка выходила на крыльцо и выводила Райтика. Пудель недовольно смотрел на детский кавардак и тихо, но внятно гавкал. Обычно одного раза хватало.
  - Райтик хороший, - говорила бабушка.
  Оскар в этот момент становился похожим на пса, даже если до этого разгорячённый носился по двору с палкой и визжал ни чуть не тише остальных. Он перенимал настороженную, злобную самоуверенность Райта и спешил поближе к бабушке. В душе была странная, тугая и липкая неопределённость. Словно сомнение и недовольство своей привязанностью. Дети смущались и вскоре собирались по домам. А Оскар садился за уроки.
  Учителя хмурились, а кое-кто однажды напомнил родителям Оскара о трудах социолога Роберта Уилсона.
  - Знаете что, - отозвалась бабушка Оскара.
  У бабушки был необыкновенно чистый, сильный и звучный голос. Поговаривали, что это у них семейное, но тётка бабушки, медиум Регина всячески отнекивалась. Старалась доказать, как мало между ними общего.
  - Что? - переспрашивали бабушку.
  - Родительское воспитание никто ещё не отменял, - авторитетно заявляла она и гладила Райтика, который тихо рычал, - Так вот и не суйте нос не в своё дело.
  Прошло много лет прежде, чем Оскар нашёл в себе силы крикнуть:
  - Нет, суйте!
  Бабушкин ответ был таков:
  - А ты вообще молчи! Ишь, разговорился, - и добавила, глядя на гостей, - Он вон молчал, пока вы не пришли. Потому что сказать ему нечего, всё правильно.
  - Нет, - ответили бабушке, - Всё от того, что вы ему говорите - заткнись.
  И не важно, что эта беседа прозвучала в его воображении.
  Однажды он нашёл в себе силы начать разговор в таком тоне. Но не успел.
  Недостроенную Цитадель атаковала Флора.
  
  История его борьбы за личную свободу могла бы стать книгой. Но он не любил писать и долго говорить. Более того, он вообще не понимал, что любит, а что нет. Его, кажется, не научили понимать это. Его слишком сильно затянули шнурками правил и приучили следовать порядку. Сдержанно, вернее сказать, бесчувственно.
  
  Райт погиб вместе со множеством других домашних питомцев. Таких же милых и пушистых. В те жестокие дни смерть настигала и людей и животных без разбора. Потом кто-то остановил войну с Флорой. Какая-то девушка, слышал Оскар. В безумном хаосе, который оставила после себя война, юноша не находил опоры для души. Самым шатким гвоздём всего песочного замка, каким ему представлялся мир, были комплексы и правила, смешанные в умопомрачительном калейдоскопе. Он так бы и продолжал жить, дезориентированный и усталый. Группа, где он занимался до начала войны, распалась. И дело было не в смерти Медиума или ранении кого-то из группы. Оскар чувствовал, сколько вины в нём самом. Он так и не сумел стать частью группы, словно родственники держали его за руки и не пускали в путь под названием жизнь.
  Только когда с неба спустились гости Луны, или Малого мира, как они сами его называли, парень нашёл в себе силы посмотреть по сторонам. Понимание того, что его родители погибли, и их никогда не вернуть пришло гораздо позже. А пока он медленно пробуждался от холодного, туго скрученного узлом внутренностей оцепенения. Голос Медиума по имени Алекс заставил его вздрогнуть и посмотреть в реальный мир.
  - Мы набираем новые группы. И не важно, учился ты раньше или нет. Пойдём, парень, я познакомлю тебя с первым учеником.
  Алекс настойчиво встряхнул Оскара и повёл за собой. Жизнь пришла в движение. Люди строили временные дома на территории, отвоёванной у Флоры. Или отданной людям по её соизволению. Алекс отвечал на вопросы, пока они шли сквозь суету. Вопросы звучали невпопад, да и ответы были не лучше. Медиум принял состояние своего ученика таким, каким оно было. Придёт время, и всё переменится к лучшему.
  - Знаешь, парень, мы тут ещё долго будем жить, - голос Алекса звучал ненавязчиво. Медиум не скрывал того, что старается сделать так, словно говорит это не для Оскара, а для себя. В первые минуты знакомства это показалось ему самым ценным.
  - Год, два, три, как знать? Пока они там, на небе, соберут флот, чтобы переселить нас на Марс. Будем работать вместе со всеми, но становиться лучше - тоже работа, от которой пользы подчас больше, чем от молотка или пряжи. Понимаешь, о чём я? Сколько человеку надо для счастья? Много лет люди мерили его верой, успехом в делах или количеством ценных вещей. И только сейчас начали понимать, что для любого человека самое важное - быть понятым другими и принятым. Не обязательно любить, не обязательно делиться всем из глубины себя. Важно лишь знать, что ты можешь этим поделиться. И тебя поймут, если потребуется. Важно знать, что ты не одинок.
  Он остановился. Развернул Оскара лицом к себе. Два взгляда встретились. Оскар, совсем ещё юный парень, красивый, стройный и высокий. Со спокойным взглядом чуть прищуренных глаз и с усталым изломом губ. Такое впечатление, что эти губы живут сами по себе, полны неудовольствия, отчаянной злобы, стыда за самих себя и за хозяина. У Оскара было печальное и одинокое лицо.
  Алекс оказался чуть ниже ростом, не намного старше Оскара, только в его коротких чёрных волосах уже мелькнули тонкие белые нити. Почти прозрачные, они выглядели так же, как светлые кудри Оскара, когда сквозь них просвечивало солнце. В серых глазах медиума Оскар видел не только мудрость, но и усталость. Он смотрел в глаза учителю.
  - Ты больше не одинок, Оскар, - Медиум взял его за руку, - Можешь сейчас уйти, но знай, что теперь тебе есть куда вернуться.
  Парень высвободил руку и пошёл прочь. Земля под ногами плыла и шаталась. Прошло много времени прежде, чем он отыскал путь назад.
  У тента сидели двое. Алекс поприветствовал парня.
  - Я бы мог оставить тебя силой, загрузить работой и объяснить это тем, что тяжёлый труд лечит душу. Но это прозвучит так, словно проповедь религиозного толка. А я не проповедую религию. Поэтому просто говорю тебе, рад видеть. Садись к костру и перекуси. Завтра с утра будет много дел, днём занятия, а вечером опять работа. Надо заново строить город и восстанавливать сельское хозяйство. Так что давай, оставайся если хочешь. В других местах будет не хуже и не лучше.
  Оскар сел на бревно. Рядом оказалась незнакомая девушка в одежде из металлизированной ткани. Парень догадался, что это гость с Малого мира.
  - Меня зовут Лея. Я тут совсем недавно. Ты будешь горячий чай?
  Оскар коротко кивнул. Его сдержанность Лея восприняла как гордость и упрямство. Но она успела о многом поговорить с Алексом. Оттого и не спешила с выводами. Когда она поняла, что молчание продлится долго, то решила - этот паренёк сильно себе на уме или так глуп, что не знает, как себя вести. Откуда ей было знать, что он занимался изучением глубины самого себя и приведением этой глубины во что-то, менее похожее на хаос.
  - Ты странный, - сказала она однажды.
  - Нет, - быстро ответил он, - Я просто начал жить совсем недавно.
  - По-моему, я тоже, - усмехнулась Лея. Она хотела добавить, что считает его чересчур гордым. Но сдержалась, покраснела и решила сказать всё это и многое другое позже.
  Алекс наблюдал за ними и украдкой улыбался. И ничуть не удивился, когда Лея спросила у Медиума совета, есть ли способ уговорить чиновников Малого мира.
  - Ты хочешь взять Оскара с собой на Малый мир? - догадался он.
  Лея смутилась, но всё-таки кивнула.
  - А он об этом знает?
  Девушка покраснела ещё больше.
  - Ты бы всё-таки поговорила с ним прежде. На всякий случай. Да только если вы оба по закону Малого мира совершеннолетние, я не вижу препятствий.
  Лея решительно кивнула и убежала прочь.
  Алекс не стал ей говорить, что до этого к нему подходил Оскар. Форма вопроса была менее обдуманная и более эмоциональная, но по сути повторяла вопрос Леи.
  
  В группе появились ещё два ученика.
  
  Разные истории рассказывали о прошлом. И рассказчики были разными. Как жестокие, но справедливые, так сладкоголосые и скрытные. Они все были разными. И ей не составляло труда видеть эти различия. Она читала их, как открытые книги, а настоящие книги давались ей с большим трудом. Многие разобрать вообще невозможно. Катакану - ещё куда не шло, но иероглифы. А в тех книгах, где нет иероглифов, слишком мало написано.
  - Раньше таких девушек, как ты, наряжали гейшами, - твердила бабка и посмеивалась, - И всё-таки полновата ты для гейши. Но тут ты хотя бы не пропадёшь, а то раньше им, гейшам этим, ой как тяжело было.
  Касумико слушала, и думала, попросить бабушку сменить тему, или не стоит. Дед между тем сидел на крыльце и дымил трубкой. Две женщины, одна совсем юная, а другая лет шестидесяти, вся сморщенная и сухая, словно кора дерева. Она была дочкой кого-то из тех, которые вышли в День Избавления из-под земли. Это произошло уже после Утра Смерти, но история о судьбе Ниххона путаная, в ней много вымысла. А вот истории о давних временах - это совсем другое дело. Тут даже если приврать немного, и то кажется, что всё достоверно. Почти никто не помнит довоенного прошлого, бабка с дедом всё больше выдумывают. Но почему бы и не послушать? Кто мешает хоть вот на столечко поверить, что так всё и было?
  
  Теперь в их жизни было мало радости. На острове не хватало еды и нормальной одежды. Про медицинскую помощь вообще не знали. Только всё это Касумико поняла, когда их перевезли в Австралию.
  Тут иногда говорят, Союз Юга - это жалкое подобие прошлого мира. Каким же тогда был мир до Утра Смерти? Опять много домыслов и слухов. У каждого свои представления о том, как было раньше, сообразила Касумико, когда немного освоилась и заговорила по-английски. Люди Союза многое вспоминают и трактуют вразнобой. Что касается жителей Луны или тех, кто добрался сюда из Европы, или спасся из других опустошённых земель, то их рассказы слишком похожи на сказки.
  Но ведь откуда-то всё это взялось? И древние машины, которыми люди строят дома, и летающие в небе шаттлы. Машины, как оказалось, привезли с Ниххона. А она-то их никогда не видела, думала, что самый сложный предмет - это механическая швейная машинка.
  
  Однажды бабка сидела на крыльце домика и наблюдала, как реставрируют старый квартал.
  - Слышала я, что когда-то люди из России помогали нам строить дома на Ниххоне. Только не по своей воле. Их заставляли военные.
  Касумико не впервые слышала эти разговоры. Но спросить не решалась. Жители Союза Юга, в том числе и беженцы из России, покидали Землю. И оставляли не просто пустыню, обезображенную войной с Флорой. Вместо разрушенных поселений возводили они новые. Заново вспахивали и засевали участки плодородной почвы.
  
  Касумико с трудом говорила по-английски и боялась, что над ней будут смеяться. Мало того, что она почти ничего не умела, вдобавок природа не наделила девушку красотой. Некоторое время она подолгу наблюдала за суетой людей на стройке и не решалась приблизиться. Её никто не пытался позвать и познакомиться, не знали, что у неё на уме. А она и сама как будто не знала. Её до боли угнетало это напряжённое одиночество. От мысли приручить какую-нибудь зверушку девушка быстро отказалась. Не столько из-за того, что дед с бабкой станут ругаться, мол, чем её кормить, самим бы не голодать. Касумико видела, как люди Союза улетали с Земли и оставляли любимых питомцев. Трогательная грусть людей стоила малого в сравнении с тем, как потом переживали оставленные животные. Касумико увязала эти размышления с воспоминанием о том, как от неизвестной болезни умерли родители и брат.
  
  Однажды Касумико раздобыла кусок ткани и села на освещённой солнцем скамейке. Достала кисть и баночку с краской. Писать она не умела, и, наверное сыграла свою роль какая-то глубинная память. И на ровном фоне появились странные, похожие на иероглифы линии. Тонкий каллиграфический узор запечатлел образ посёлка с того места, откуда его наблюдала Касумико.
  Кое-кто подошёл посмотреть, что делает японская девушка.
  К первому заинтересованному взгляду присоединился второй. И так далее.
  - Хорошо рисуешь, - сказал кто-то, кого Касумико увидела впервые.
  Она неуверенно улыбнулась.
  - Ты говоришь по-английски?
  Девушка ответила: "да, только немного".
  - Знаешь, пройдёт несколько месяцев, и мы улетим отсюда. Вот этот город достанется тебе и твоим друзьям, - незнакомец тщательно подбирал слова, - Ты понимаешь меня?
  Касумико кивнула.
  Незнакомцем был Медиум по имени Алекс. Он представился, и японка в смущении пожала протянутую руку.
  Несколько дней спустя он предложил ей заниматься в группе.
  - Конечно, весь курс обучения пройти уже не получится. Но, может ты слышала, кое-кто из ваших согласился попробовать стать Медиумом. Из тех, кто останется тут жить. А может и из тех, кто потом вернётся на Ниххон.
  Касумико не знала об этом. Она смутно представляла, что "стать Медиумом" за короткий срок невозможно. Они уйдут, жители Союза Юга. И эта земля никогда не будет прежней. Даже если они все поселятся тут и сумеют перенять наследие этого общества. Сумеют ли?
  Касумико много думала об этом, но знала неизбежное.
  Союз Юга погиб в дни войны с Флорой. Некоторые люди уцелели, но само государство прекратило существование. И в долгой череде событий, которые последовали за приземлением первого челнока с Лунной колонии, не осталось стрежня, вокруг которого Союз мог возродиться. Всё, что люди могли, это оставить о себе след накопленного опыта.
  - Ты останешься и научишь их. Всему, что успеешь узнать. Не все поймут, не все примут, - говорил Алекс японке.
  Ещё два ученика, австралиец Оскар и Лея, девушка с Луны, почтительно слушали Медиума. В их обращении с Касумико почти не было отчуждённости. Но и близкой дружбы не сложилось. По сути, их сближала только работа над постройкой города для переселенцев с Ниххона. Девушка не могла похвастаться ни ловкостью Леи, ни выносливостью Оскара. Всё, что она могла, это кое-как работать кистями и краской, но и маляром она была - так себе.
  В другом месте и в другое время подростки её бы в упор не замечали. Но Алекс успел победить в них обычную детскую жестокость. В годы, когда Союз Юга был на вершине расцвета, с этим начинали бороться раньше и добивались большего успеха.
  Но что можно ждать, если наспех обучать спесивую девчонку с Луны? А если следом добавить парня-сироту, жертву активного воспитания, снобизма и консервативной отчуждённости? И дополнить общество малограмотной девушкой, запутанной в комплексах и лишённой веры в то, что она хоть кому-то нужна?
  Алекс делал всё, что мог. Иногда слишком активно обращал внимание на каллиграфические эксперименты японки, придавал слишком много значения тому, как Касумико распространит в будущем учение Медиумов среди своего народа. Девушка была далеко не глупа и знала, что в словах Алекса аккуратно отмеренная смесь сочувствия и правды.
  С непростым настроением размышляла Касумико о том, одна она или нет. В разрозненных группах учится мало японской молодёжи, но она не единственная. И найдутся те, кто будут умнее, больше поймут и запомнят. А самое главное, найдутся те, кого станут слушать.
  
  Однажды Касумико рассказала им о фонетической азбуке катакана, а на следующий день Оскар и Лея попросили японку изобразить их имена красивой каллиграфией. И по-японски и по-английски.
  Алекс нахмурился, когда увидел слёзы. Из-за особенностей языка Касумико на знала, как написать катаканой имя Лея, она испугалась, что теперь её прогонят из группы. Но девушка с Луны нисколько не обиделась, а села рядом и постаралась успокоить японку.
  
  Как-то раз Касумико, которая очень любила животных, решила нарисовать змею. И удалилась на окраину посёлка с набором кистей и красок. Она знала, что змеи любят выбираться и греться на солнце возле больших камней. Она не знала, что змеи бывают ядовитые. А та мелюзга, которая на Ниххоне ползала в зарослях низкорослого бамбука, кусалась не больно.
  Конечно, она испугалась, когда крупная змея недовольно зашипела. Но откуда она могла знать, что эта серо-зелёная зверюга метнётся в её сторону? Как раз тогда, когда он решила сложить кисти и пойти поискать другую змею.
  Касумико громко вскрикнула и с силой стукнула чешуйчатую зверюгу. Та зашипела снова, но второй раз атаковать не решилась. Девушка очень расстроилась, тем более, что из двух ранок потекла кровь. Она прижалась к ране ртом и постаралась выдавить кровь. Так её учили бабка с дедом. Это её и спасло.
  Девушка сплюнула на песок и быстро собрала сумку. Змея испортила ей настроение, и рисовать расхотелось. И почему-то стала кружиться голова, а в укушенную руку потёк неприятный холод.
  Последние несколько шагов она сделала уже в бессознательном состоянии. И даже не почувствовала боль от падения. Смертельно опасный отёк на руке увидел другой человек.
  
  Он оказался рядом случайно.
  
  Вернее, не совсем так. Он даже не знал, кого увидит в зарослях. Знал только, что этому кому-то очень плохо.
  
  Когда он подрос, то мысленно посмотрел на себя со стороны. Если кто-нибудь решит написать портрет "самого обычного человека", он подойдёт на роль натурщика. В нём не было ничего особенного. Самое заурядное лицо, черты можно назвать правильными, если чуть-чуть подправить тут и там. Спокойный взгляд карих глаз не притягивал и не отталкивал. Он даже одевался невзрачно. И дело тут было не только в природной скромности, не только в том, что его родители, выходцы из России, были людьми верующими и следили за соблюдением меры во всём. Просто, он не обращал внимания на внешний лоск, его это не волновало.
  Он чаще слушал и думал.
  Мама с папой считали, что сын усердно проявляет смирение и слушается.
  Так, конечно и было. Только слушаться и слушать - вещи разные. А Николай слушал.
  - Грешно так думать, - говорила мама за столом, когда отец снова и снова рассуждал о том, как невозможно примирение православного христианства и буддизма. С этим мама не спорила, но отец в рассуждениях шёл дальше. Раз нет примирения, нет смысла и строить для этих косоглазых антихристов города и фермы. Пусть они убираются к себе на Ниххон. Ведь много лет назад они прилетели на материк и обратили выживших россиян в рабство.
  - И теперь мы должны им строить? - возмущался отец.
  Никол ковырял палочками рисовую кашу и не поднимал от тарелки взгляда. Вовсе не потому, что боялся встретиться с гневом в глазах отца. Всем своим существом он обратился в слух.
  - Ты посмотри, чем мы едим!? - отец стукнул палочками по столу.
  - Ты не хуже меня понимаешь, что это развивает моторику и не менее удобно, чем другие столовые приборы.
  Мама была права, подумал Николай. Большинство русских попали в Союз Юга сюда из научного городка на Дальнем востоке. Отсюда широта кругозора, критичность и общий уровень образования. В свои неполные семнадцать Николай успел это осознать, кое-что почерпнуть из редких книг, сумел многое узнать, пока слушал разговоры людей.
  - Тренировка моторики - это, я не спорю, правильно, - отец снова взял палочки, - Но я жду не дождусь, когда нас отсюда заберут на Марс. Там не будет этого противоречивого сосуществования. И, по крайней мере, будут нормальные вилки.
  Николай между тем внимательно изучал переплетение нитей в грубой материи, из которой была сделана рубашка. Этот разговор он слышал далеко не впервые. Ну что же, пройдёт несколько месяцев, и они действительно улетят на Марс. А японцы нет. Тут отец может быть спокоен. Говорят, они как будто задыхаются там, уже на орбите. И просят вернуть их домой. Может, всё дело в радиации, к которой они привыкли? Да нет, живут же вот они в Союзе Юга, а тут совсем низкий фон, не то, что Ниххоне. Правда, сам Николай там не был. Только слышал обрывки разговоров.
  
  Он слышал многое. А может, видел. Это получалось почти со всеми, только с некоторыми лучше, а с некоторыми хуже. Настроения и эмоции окружающих были так отчётливы и ярки, словно расцвечены красками. Он видел их оттенки и перемены даже тогда, когда люди молчали. Даже тогда, когда люди оказывались вне поля зрения. Он опасался что-то пропустить и от того весь обращался в слух. Его привычки многих раздражали.
  - Ты слишком тихо ходишь. Напугал опять.
  Николай вслушивался. И от того видел-слышал-ловил многое. Иногда восприятие могло сделать остановку на том или ином замечании, фразе, обрывке диалога, тончайшем намёке на образ. Два слова о больном ребёнке, об изголодавшейся собаке, о забытой и засохшей корке хлеба. О бессильной и наивной радости того, кто никогда не знал тепла искренней ласки. О тихом и всепоглощающем ликовании человека, который никогда не ел досыта и вот однажды оказался за праздничным столом. О ребёнке, который не знает, что может быть нежеланным. О старости, в которой одно утешение - не думать бы о том, что в трудный час, когда силы откажут, некому будет поднести воды.
  Он не встревал, только впитывал и слушал. И как мог, отдавал внутренние силы на поиск пути, как помочь тем, кто страдает и не способен даже осознать своё страдание. Николай без слов молился и беззаветно верил, что хотя бы этим способен помочь. Если не избавить от горя и тягости, то просто смягчить. Смотри, Бог, я вижу и знаю, в этом мире много горя. Наставь меня на путь, чтобы я хотя бы не преумножил его, это самое горе.
  Николай часто не мог сформулировать своего протеста, зова, крика или просьбы. Он молчал и слушал. А когда ночь ложилась тёмным занавесом на чистое Южное небо, Николай отворачивался к стенке и закрывал руками лицо. И в тишине просил Бога пожалеть этот мир. Слёзы текли по щекам, а когда он успокаивался и замирал в бессилии, сон увлекал его прочь от боли в глубине сердца. Утро приносило солнечный свет и желание снова смотреть на мир. Узнавать и попытаться понять, сколько истины в его знании и понимании, вот чем питалась душа Николая.
  Он работал на ферме рядом с остальными. И хотя родители не пускали его учиться у Медиумов, он всё равно находил общий язык с окружающими. И как умел объяснял, почему не строит город для переселенцев с Ниххона. Получалось коряво. Ведь основным аргументом был наказ отца не поступать так из уважения к предкам. Этот аргумент обладал своей силой. Право русских не участвовать в постройке никто не оспаривал. От этого Николай ещё сильнее задумывался и ещё больше слушал. Он знал, что на многие вопросы Бог даст ответ.
  
  Многое происходит случайно. А с такими, как Николай, более случайно, чем с теми, у кого нет сильной эмпатии. Медиумы в Союзе Юга специально не занимались изучением ясновидения, имели о явлении свои суждения, весьма возможно, кое-кто из них и знал, как пользоваться даром. А русский паренёк Николай не знал ни про дар, ни про то, как им пользоваться. Просто однажды он увидел яркий, цветной сон.
  Он попал в какое-то другое время, ещё до Утра Смерти.
  Он сам, один из многих, стоял под низким потолком в каком-то подземном доме. Почему дом был подземным? Он не знал, но догадка подтверждалась отсутствием окон. Рядом были испуганные, растерянные люди. Чья-то рука была в его руке. Пальцы сжимались друг вокруг друга, а тепло от телесной близости было таким же явственным, как и запах тела, разогретого бегом. Кто так бежал? Он обернулся. Черты были смазаны и не складывались в чёткий рисунок. От девушки волнами накатывал страх.
  - Что происходит? - спросил кто-то.
  - Утечка газа, - донёсся ответ.
  Оба мужских голоса звучали из отдаления. За спинами людей, которые стояли плотной толпой, Николай не мог разглядеть, что происходит у выхода. Только струился под потолком белёсый газ.
  - Дайте нам противогазы! - закричал ещё кто-то.
  Послышался звук затворного щелчка.
  - На место, мужик! Стой, где стоял! Сейчас оттянут, только что по рации передали.
  - Ты сам в противогазе! Сволочь погонная.
  Послышался звук тупого удара.
  - Терпение! - в новом голосе послышался командный тон, - На всех противогазов не хватит. Но утечка локализована.
  Несколько минут шипел воздух, потом белёсый пар улетучится.
  Кто? Когда? Зачем? Ни одного ответа. Их вновь толкают прикладами наружу. Как и раньше. Он уже знает силу этого удара. Лучше покориться. Откуда всё это? Откуда эти образы?
  - Яд.
  - Это был яд, - неслось отовсюду.
  И в хаосе бессвязного шёпота три ясных слова.
  Николай не знал, сколько в них смысла, кто их автор. Только чувствовал значимость. И не мог её объяснить.
  - Проверяют на людях.
  В этот момент он проснулся.
  Это воспоминание так и останется внутри навсегда. Вперемешку со страхом, с отчаяньем и знанием, что всё это не здесь, не сейчас. Николай знал - воспоминание из сна надо спрятать глубоко-глубоко. Но мысль оказалась необычайно живой, она не давала покоя. Слово "яд" буквально выжигало его изнутри. И он растерянно метался, точно предвидел, как придётся многое понять и осмыслить.
  
  Много часов спустя он подошёл к дому.
  - Мы улетаем в следующем месяце, да? - спросил он отца.
  Мужчина с ровной окладистой бородой в изумлении смотрел на решительного, собранного, словно готового к драке подростка. За плечами - рюкзак, карманы набиты мелкими предметами.
  - Коля?
  - Отец, я не полечу с вами. Я пока останусь тут. Улечу последним рейсом.
  Они смерили друг друга долгими взглядами. И всё могло пойти иначе, если бы не женская рука, которая легла на плечо недовольного мужчины.
  - Он уже большой, понимаешь? Если сейчас ты попытаешься его остановить, он никогда не простит. А если отпустишь, он никогда не забудет.
  Родители Николая посмотрели друг другу в глаза. Отец нахмурился и отвернулся.
  - Ну и, то правда. Ступай, если так решил.
  - И я хочу, чтобы ты знал, отец, я буду строить для японцев город.
  - Ты? - мужчина сдержался, но это стоило ему немало сил.
  - Да. Я. Ведь они такие же люди, отец. И пусть они не той веры, но раз есть они на белом свете, значит, и в Божьем замысле отведено им место. Разве нет? А раз так, значит, все мы дети Господни и грех мой будет велик, если не помогу им. Грех перед такими же людьми, как и я сам. Перед детьми Господа нашего.
  - Ну, вижу я, без слов Медиумов тут не обошлось, - вздохнул отец и махнул рукой, - И то верно, Бог тебе и им судья, Коля. Жалко, что ты вопросы веры воспринимаешь настолько поверхностно. Ладно, решил так решил. Если передумаешь, возвращайся.
  
  Николай так никогда и не рассказал родителям, как изнутри, в сознании, он уловил удар. Словно из тихого переплетения эмоций-красок выплеснулся одинокий отросток. Ослепительно яркий, острый. Он звал на помощь того, кто способен услышать.
  И парень вздрогнул. Вскочил на ноги и бросился в заросли. Потом он уверял себя и других, что это был крик, хруст веток или что-то ещё. Он и сам понимал, как нелепо его объяснение - слишком далеко, да и потом, кроме него никто не слышал крика.
  Николай продрался сквозь иссушенные солнцем ветки, увидел тело, в котором уже не осталось сознания. От яда в крови рука распухла и посинела. Николай не раздумывал. Перевернул девушку лицом вверх и даже не обратил внимания, как сильно она похожа на ту, которая стояла рядом в сновидении.
  - Помогите! Кто-нибудь! - он едва не сорвал себе голос истошным криком.
  Сколько в мире случайностей? Вот лишь одна из них: его крик услышали ребята из группы Алекс.
  
  Дальше были бесконечные часы, их Николай провёл у её постели. Касуимко пришла в сознание не в первый день и даже не во второй. И не знала, что рядом находится тот, кто всей душой хотел лишь одного. Чтобы эта незнакомая девушка перестала испытывать боль. Ему, этому человеку, было абсолютно всё равно, что Касумико не красавица, что она японка и что он сам русский. Ей тоже было всё равно.
  
  Николай был первым, кого она увидела, едва пришла в сознание.
  Во взгляде юноши она прочла сочувствие, желание помочь и кое-что ещё, предназначенное только ей и никому другому.
  
  Медиум отложил дощечку с записями. Его взгляд не был требовательным, скорее, озабоченным. И под напором этого взгляд, полного скрытой внутренней силы, Николай смутился. Он видел в этой силе родство с добротой и заботой отца или старшего брата.
  - Что-то случилось, Николай?
  Алекс решил подождать, не торопить юношу с ответом.
  Николай ощутил - сейчас один из моментов, когда он знает, что в его словах будет истина. Но почему-то нелегко произнести слова. В чём дело, спросил себя юноша. Он чувствует напряжённый интерес, недоверие. Вернее, привык чувствовать. Раньше он знал, что каждый миг промедления - это потеря уверенности в себе. А они, те, кто рядом, словно зеркало, видят неуверенность. И даже если не понимают, воспринимают её, усиливают и впитывают подсознанием, настраивают себя на тот лад, когда. А, впрочем, какая разница, когда? Всегда. Так происходит всегда - глупость тем сильнее, чем больше людей её видят. Всегда ли глупость является глупостью, а не становится ей лишь потому, что так положено думать?
  Медиум Алекс употребил слово "положено" только однажды.
  - Сейчас я назову вам несколько понятий, слов, терминов, называйте, как хотите. Эти слова мы с вами постараемся забыть или, если не удастся, просто не применять. Почему этим словам приготовлена такая участь? Если захотите, я объясню. Но не раньше, чем мы закончим изучение вводного курса социологии. Курс составлен на основе трудов Роберта Уилсона.
  А потом Алекс перечислил эти слова. Среди них было и слово "положено". У Николая не возникло вопросов. Но одно дело - понимать, и совсем другое - чувствовать сердцем. Он ёрзал на скамье, когда слова готовы были вырваться наружу, но Алекс умел понять его настроение и специально остановился на истории нигилизма. О ужасной роли, которую сыграли последователи учения в истории страны, откуда пришли предки Николая. Тогда Николай понял, что в отношении нигилизма его внутреннее, неосознанное, реагирует в точности так, как подаёт своё отношение Алекс. Впрочем, в его словах звучало мало отношения. Только факты.
  
  - Если не хочешь говорить, не говори. Просто дай нам знать, что можешь продолжать участие в беседе.
  Касумико дотронулась пальцами его руки. Пальцы рук переплелись. Николай сглотнул и беззлобно усмехнулся. Долго ещё будет продолжаться это недоверие? Всё дело в нём самом, а не в них. Увы, он может ошибаться, видеть недоверие там, где его никогда не было. Даже у Леи, с которой он так и не достиг взаимопонимания. Алекс помог им общаться, расставил всё по местам, объяснил, как важно сосуществовать без вражды.
  Девушка с островов снова сжала пальцы Николая. Уверенность тонким ручейком стала перетекать к нему. Это не техника рэй-ки, о которой они имели небольшое представление. Это было чем-то большим, странным, хрупким.
  Так и должно быть сегодня.
  Алекс собрал их в последний раз.
  - Николай, если ты не хочешь говорить, сядь поодаль, мы продолжим беседу, - в третий раз Алекс проявил настойчивость.
  - Напротив, хочу, - произнёс Николай, - Сегодня я видел сон.
  Медиум терпеливо кивнул и присел рядом. Оскар и Лея придвинулись ближе.
  - Сегодня многие видели сны. И в этом нет ничего странного. Мы все переживаем из-за того, каким будет завтра. Многие расстанутся навсегда. Тебе и Касумико не нужно объяснять, насколько это нелегко.
  Медиум сказал последние слова как можно бесстрастнее. Японка всхлипнула и отвернулась.
  - О чём сон?
  - Алекс, это странный сон. В нём было много огня и тьмы. Так, будто в северной земле горы превратились в желоба, по которым текли реки расплавленного железа. Как в кузнице. Понимаете?
  Слушатели терпеливо промолчали. Им стало интересно, что же дальше.
  - По узким избитым дорогам шли люди. Они кутались в лохмотья, и было их совсем немного. Они спешили уйти подальше от текущих с гор огненных рек. А в небе над ними растекались серым чадом холодные тучи, сыпали на землю чёрно-белый пепел. Белый пепел падал очень давно, и его насыпалось много-много. Он остывал и был ледяной на ощупь, ногам путников становилось холодно.
  Алекс нахмурился. Он лично не видел, но слышал. То, что описал Николай, называлось снегом. Переселенцы из России жили в Союзе Юга на протяжении трёх поколений. Николай родился в этом государстве и никогда не видел снега.
  - Было что-то ещё? - спросил Медиум.
  - Да, вначале, перед тем как эта картинка возникла у меня в подсознании, прозвучал голос. "Мы много раз представляли, что это будет, но никто не знал, что будет именно так. Пришельцы из космоса превратили мир в хаос".
  Алекс закусил губу и глубоко вздохнул.
  - Я правду говорю! - воскликнул Николай.
  Медиум потёр лицо ладонями и обратился к Лее.
  - Лея.
  Девушка не дала ему договорить. Рассмеялась и постучала себя по карману на поясной сумке.
  - Мистер Медиум, он просто пересмотрел кучу записей по мультику. Ну, знаете, старьё всякое. Я накачала перед отлётом. "День независимости" там, "Икс-файлз", весь это сай-фай со времён до Утра Смерти. Он такой впечатлительный, - девушка осеклась, ей стало стыдно за вспышку сарказма, - Николай не виноват, просто это подсознание. Знаете, как тут говорил кое-кто? Американцы сговорились с пришельцами, а потом разругались. Вот пришельцы и обозлились. Утро Смерти - их рук дело. Бам, бабах, а досталось всем.
  Оскар остановил Лею жестом, проговорил:
  - Лея, ты же не хуже меня знаешь - это нелепые выдумки. Даже расследование проводили. А потом с орбиты фотографировали. Я понимаю, всё хотели свалить на твоих соотечественников. Извини, что перебил.
  Девушка из Лунной колонии не ответила. Популярная гипотеза имела один большой изъян. В те времена Лунная колония была штатом Америки. Как она избежала участи других штатов Большого мира?
  - Я просто высказала предположение, - примирительно сказала Лея, - Мне тоже сны по фильмам снятся. Иногда.
  - Ты смотрел эти фильмы, да? - переспросил Алекс.
  - Конечно, - сознался Николай, - Мы все смотрели. Лея нам показывала по мультику.
  Медиум медленно выдохнул, собрался с мыслями. Но он недолго искал, чего сказать, ответ лежал на поверхности.
  - В другое время и в другом месте я и те, кто со мной рядом, могли бы счесть литературу и фильмы тех времён неприемлемыми. Тем более, с таким содержанием. Назвать ересью, если угодно. Но как вы уже поняли, учение Медиумов Союза Юга это не религия. Поэтому мы не имеем права запрещать или ограничивать доступ к информации. Мы можем научить думать. И оценивать. Понимать, что в истоках подсознания могут быть истина и ложь, эмоции и рассудок, отголоски прошлого и, как знать, может быть - будущего.
  Медиум промолчал, дал им осознать его слова.
  - Поэтому я просто не знаю, что это. Может, будущее, может прошлое, может отблеск чего-то другого. Пока мы можем только гадать. Оставь воспоминания и ощущения, ведь их ни у кого больше нет. Было бы неплохо сохранить их свежесть и цвет, такие, какие ты сумел передать нам в словах. Я знаю, Николай, как тяжело тебе было, но ты справился, рассказал. А теперь, - Алекс посмотрел куда-то над головами слушателей.
  Из-за холма донёсся рокот, и белый след прочертил синее небо.
  - Вот и всё. Мои уроки окончены. Пора в путь. Касумико, ты проводишь нас до порта?
  Девушка кивнула. Она не выпускала руки Николая. А он только хмурился и сдержанно утешал её.
  - Ну я никогда не забуду про тебя, никогда, понимаешь? Даже там, на Марсе.
  Лея переглянулась с Оскаром. Австралиец очень хорошо помнил, как встретил сочувствие японки после рассказа о погибшем псе по кличке Райт. И за это был бесконечно благодарен Касумико. Они кивнули друг другу и получили одобрение во взгляде Алекса.
  - Касумио... Ты... Ты была отличной подругой мне и всем нам другом, - Лея хотела сказать, что Николаю даже больше чем другом, но, разумеется, сдержалась, - У нас с Николаем не всегда ладится в отношениях, но он отличный парень и всегда будет помнить о тебе. Мы с Оскаром приготовили для вас два подарка. Большего мы всё равно не сможем сделать.
  Девушка с Луны протянула Николаю и Касумико раскрытую ладонь. В ней лежали два стеклянных шарика. Красный и голубой.
  - Касумико, тебе красный, чтобы помнить о Марсе, где будет жить Николай, а тебе, - Лея дождалась, когда японка возьмёт шарик рукой, мокрой от слёз, - Тебе, Николай, голубой. Чтобы ты помнил о ней и о Земле.
  - Спасибо, - прошептали подростки.
  Николай уточнил:
  - Вы тоже летите?
  - Да, мы с Оскаром летим обратно на Луну. Переселяют в первую очередь жителей Большого мира. Из-за Флоры. Так что может не мы, а наши дети окажутся на Марсе.
  Касумико бросилась на шею Лее и зашептала слова благодарности. На японском. Оскар и Николай переглянулись.
  Когда над холмом раздался гул колокола, Алекс поторопил:
  - Надо спешить, это сигнал о сборе. Николай, ты всё взял?
  - Да, чего брать-то? - парень покосился на рюкзак. Ноша лежала возле столба, на котором крепился тент, - Родители взяли, что надо. Десять килограмм с человека. А у меня почти ничего нет. Самое ценное не взять, - сказал он еле слышно и обнял Касумико за плечи.
  Медиум удовлетворённо кивнул и взял в руки свою сумку.
  Их ждал шаттл. Он переправит на орбиту последних землян, которым надо покинуть Большой мир. А там ждёт межпланетный корабль. И навигатор проложил курс к четвёртой планете с учётом гравитационных позиций небесных тел. Отлёт нельзя задерживать ни на час.
  - Мы можем поговорить с экипажем, - прошептал Алекс, когда они с Николаем чуть-чуть отстали.
  Впереди Лея и Оскар, Касумико между ними. Они шли и болтали умолку, лишь бы отвлечь японку от мыслей о расставании.
  - Она не сможет лететь, ты же знаешь. И показания врачей, и вообще. Помнишь, что было с теми, с Ниххона, когда кто-то пытался улететь? Это также необъяснимо, как и многое другое. Их словно держит здесь... Что-то, а возможно и то же самое, что заставляет уйти нас, тебя, меня и их. Я не знаю, - отмахнулся Николай, - Хватит об этом. Давай поднажмём, я хочу последние минуты побыть рядом с ней.
  Медиум отвернулся и подтолкнул Николая вперёд.
  - Конечно, беги.
  
  Как часто человек готов решиться на отчаянный поступок? Если часто, на свете не останется храбрецов. Но иногда важно послушаться внутреннего голоса. Он может позвать, но привести на неожиданный путь. Ведь человек слышит, прежде всего, то, что хочет услышать.
  
  Задержка старта была нелепой, непреднамеренной и от того мучительной болью истекали в ничто последние минуты.
  
  Они боялись разорвать последнее объятие. Ведь знали, что такое не повторится никогда. Оттого пили глазами взгляды друг друга и шептали слова на родных языках. Слова были понятны без перевода. Звучали прямые голоса из сердца, они выражались во всём: в дыхании, в пульсе, в силе сомкнутых пальцев и осязания тёпла любимого прикосновения.
  
  Николай сглотнул подступившее к дыханию препятствие, а может, задушил готовый вырваться крик. Да разве они посмеют упрекнуть?
  - Подожди, - парень с трудом понимал, что его толкает на странный поступок. Да, это глупая идея, такая же нелепая, как и все остальные. Он давно их все перепробовал. Кроме одной.
   - Я сейчас. Не уходи. Дождись, ладно?
  А ей и некуда было идти. Разве только прилетит в этот самый миг конвертоплан с иероглифом на титановой обшивке и заберёт навсегда домой, на родной Ниххон.
  Вряд ли.
  
  Касумико прижала ладонями ткань платья, ветер рвал её одежду вверх и в сторону. На открытом поле, куда скоро приземлится шаттл, метался яростью сухой и тёплый ветер. И почему, бросает в дрожь? Не он ли сдул все слёзы с лица? А может, их не осталось. Только боль и тоска.
  
  - Не уходи, - порыв ветра, похожий на слова.
  Касумико молчит.
  - Я вернусь, - Николай отворачивается и бежит прочь.
  
  За ближайший холм, за высокий нанос, за поваленный и сухой кустарник. Туда, где вжалась в песок и дремлет Флора.
  - Будь же ты проклята, - он опускается на колени и с ненавистью смотрит на шевеление зелёных нитей. Дыхание сбилось от безумного бега, разгорячённый лоб тает вниз щёкотными солёными струйками пота. В доверчивых карих глазах боль превратилась в ненависть.
  - Если бы я мог. Если бы я только мог. Господи, да будет светлым имя Твоё, да придёт Царствие Твоё, - юноша шептал молитву, из последних сил сдерживал себя, чтобы не броситься в бессмысленном, отчаянном порыве на эту зелёную Нетварь. Нечисть, от которой погибло столько людей и два сердца умирают сейчас заживо, - Когда-нибудь я вернусь и расставлю всё на свои места. Слышишь, Господи? Дай мне только силу и веру. Мир возродится и Флоре придёт конец.
  Он закончил молитву и обернулся. Вот-вот заревёт искра в синеве, и белые нити скрученного пламени дюз устремятся к планете.
  Из глубины зелёного мира, враждебного людям, донёсся тихий смех.
  - Смейся, - скривился Николай, - Не вечно тебе смеяться.
  - Я не смеюсь над тобой, - раздался странный, глухой и глубокий голос. То ли мужской, то ли женский. В сплетении нитей он родился, в нём и затухала вибрация живой материи.
  - А что же ты делаешь?
  - Изучаю тебя, малыш. Можно?
  Николай прикинул расстояние. Рывок зелёного щупальца настигнет его в одно мгновение. Равной борьбы не будет. Прежде чем нити проникнут в кровь, он успеет несколько раз махнуть ножом. Повредит ли Флоре? Смешно, нелепо. А последние секунды будут совсем такими, как ему говорили. Нет, они будут хуже. Ведь теперь боль и ужас он испытает сам.
  - Не бойся, малыш, - голос Флоры был ровный и тихий, - Чего ты хочешь?
  - Чтобы ты сдохла, - прошептал юноша.
  Снова тихий смех, простой, беззлобный. Николай слышал, видел и чувствовал силу Флоры. Остроте его странной, почти животной эмпатии, мешал страх, но он чувствовал.
  - Это не очень реально и совсем не хочется, - донесла свою мысль Флора сквозь шелест зелёных щупалец, - И всё же, что тебе нужно? Ты пришёл сюда с целью.
  - Из-за тебя я должен покинуть любимую, улететь на небо и навсегда забыть Землю.
  - Иначе я убью тебя. Это выше моих сил. Возможно, - сказала Флора.
  Парень сжал руками острый нож. Нагрелась под солнцем сталь и едва не прилипла плашмя к разгоряченной коже. Но держать на весу неудобно. А в ножны убрать - страшно.
  - Я сделал бы всё что угодно, лишь бы остаться, - прошептал Николай.
  - А ты не думаешь, что я тебя боюсь? Ты ведь один из тех, кто...
  - Нет! - крикнул парень, - Я не такой! Мы все стали другими. Давно, неужели ты не видишь? Этот Союз Юга, эта... вера.
  - Вера? - удивилась Флора, - Ты только что шептал молитву своему Богу Иисусу, а не Совету Медиумов.
  - Учение Союза Юга это не религия. А вера в людей и вера людям, вот о какой вере я тут говорю тебе, Нетварь.
  Они замолчали.
  - Ты и правда не такой? - тихий вопрос Флоры был так похож на шелест листвы.
  Юноша вздохнул и усмехнулся.
  - Да откуда же я знаю?
  Снова тишина разделила их мысли по разным руслам.
  - Думаешь, ты один приходил так?
  Николай вздрогнул.
  - В смысле? - рука сжала отточенное лезвие, - Ты что, убила? Опять?
  Флора молчала.
  - Ну?
  - Нет, нет, я понимаю.
  Может быть, она говорила сама с собой?
  - Но и мне страшно и тебе страшно. Как будем жить?
  - Что?
  - Если ты останешься. Как мы будем сосуществовать?
  Николай стёр струйки пота с лица. Он смотрел перед собой потерянным взглядом и словно видел себя со стороны.
  Видел мысли и чувства. Свои, её.
  - Как?
  Она вздохнула.
  - Боюсь, я не могу тебе сказать. Ты должен догадаться сам. И отгадка в твоих руках. Если я буду тебя узнавать, я смогу перестроить себя, не считать тебя врагом. Но я боюсь прочитать твои мысли, ведь в них может быть ложь. Ты же хочешь меня уничтожить, разве нет?
  - Если нет иного пути остаться рядом с Касумико, то да.
  Правда ли это? Правда ли то, что он только начал понимать? Может, вся его жизнь в Союзе Юга, и эти долгие беседы с Медиумом вели к этой точке? Ведь это он сам, это его мысли.
  И тогда он сказал:
  - Но я не вижу причин хотеть твоей смерти. Ты могла нас убить, но остановила войну. Твой грех огромен, но раз ты есть, значит и в этом капля - Божьего замысла. И не мне судить тебя, Нетварь. Нет, Флора, я не хочу твоей смерти.
  - Тогда ты знаешь что делать, человек.
  
  Он с шумом втянул ноздрями воздух. И страх забился сильным надрывным вихрем, он спешил заполнить все его существо. Но мог ли он поступить иначе? И никогда не узнать, что же будет.
  - А если я не прав? Если ты не права?
  - А я не скажу тебе. Прости, человек, это только в сказках сфинксы дают подсказки в загадках. Докажи себе и мне свою искренность. Веру, если тебе угодно. Знаешь иные способы, вперёд. Пробуй. Я не знаю.
  Он поднялся на ноги. Сделал шаг вперёд и ступил ногами в шевеление жизни.
  Щупальца дёрнулись в его сторону, но мгновенно отпрянули.
  - Ну же, решайся. Или на пол пути остановишься, человек?
  Он почувствовал страх.
  Свой страх.
  И её страх.
  
  И веру.
  
  Желание Флоры испытать эту веру.
  
  Может быть, последний шанс этого существа поверить людям.
  
  Он поднял нож и ударил себя в руку.
  Кровь потекла вниз. Горячая, тягучая, туго, остро болезненная на ощупь. Рука загудела, а от боли он готов был прокусить губу насквозь. Силы покинули его, когда колени ударились о землю. Кровь брызнула в шевеление щупалец.
  
  Николай отполз назад. Перед глазами плыл туман, боль в руке и во всём теле высосала последние силы. В переплетении зелёных нитей потерялась острая твёрдость ножа, а сил дотянуться - не было. В изнеможении Николай подтянул ближе непослушную тяжесть руки. Взгляд наткнулся на тёмное пятно засохшей крови. Значит - не умер.
  - Ты поправишься, - раздался голос Флоры.
  Николай не сумел ответить. Прошло много времени, и силы начали возвращаться. Тогда юноша поднялся на ноги и побрёл назад, к месту посадки шаттла.
  
  Они кричали и махали ему. Кто-то бросился навстречу. Руки протянулись, чтобы поддержать, помочь, донести. Шаттл уже опаздывал. И если они не поспешат, корабль улетит. А когда следующий? И будет ли он вообще? До Красного мира лететь много месяцев. Кто решится ради одного или двух человек менять расписанные по секундам маршруты? В ближайшие годы Малый мир не планирует новых полётов к Земле.
  - Оставьте, - отмахнулся Николай, - Летите без меня.
  
  Они стояли и смотрели с вершины трапа. Лея и Оскар и многие другие вернутся на Малый мир. Алекс и остальные полетят дальше.
  
  И только Касумико в изумленном молчании глядела на него так, словно увидела приведение. Пара часов в объятии Флоры стоила многого.
  - Остаюсь, - тихо сказал Николай. Эти слова слышала только японская девушка, но там, высоко в проёме металлического корпуса поняли, что ждать бессмысленно.
  
  - Я сейчас, - он нашёл в себе силы и подошёл к краю трапа. Протянул раскрытую ладонь. Оскар спустился и взял в руки синий стеклянный шарик. Он ещё хранил тепло руки Николая.
  
  - Не забывайте нас.
  
  Пилот крикнул, чтобы закрывали люк, и последние слова поглотил рёв двигателей.
  
  Двое взялись за руки и отошли на безопасное расстояние. Вспыхнули огненные струи, металлическая птица оторвалась от земли и в ураганном грохоте пронзила небо. А потом они долго смотрели, как тает в голубой бесконечности тонкий белый след.
  
  - Как же ты так? - Касумико гладила ладонями его лицо, и в изумлении метался её взгляд. Словно в уголках глаз, в усталой бледности лица или в обесцвеченных солнцем волосах можно было найти ответ, - Это верная смерть!
  
  - Поживём - увидим, - медленно проговорил Николай.
  
  Придёт время, и он обо всём расскажет. Когда поймёт. Или когда смирится с тем, что понять можно многое, но далеко не всё. Только одно очевидно - назад пути нет. И если он решил остаться там, где труднее всего и опаснее всего во Вселенной, то это во многом из-за неё, японской девушки.
  
  Но есть и другие причины.
  
  - Это наша с тобой Земля, наш дом. Будет непросто, но вместе мы справимся.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"