Когда я увидел её, то не мог отвести глаз от её лица. Одновременно я и боялся смотреть на неё – чтобы она этого не заметила – и в то же время хотел, чтобы заметила.
Она заметила. Наши глаза встретились. Мы смотрели друг на друга по детски чисто и по-доброму понимающе. И тогда я подумал, что полюблю её.
Её взгляд был лёгок, необыкновен и прекрасен. Она смотрела на меня доверчиво и вопросительно. В её глазах не было ни тревоги, ни печали, а была счастливая надежда. Можно было подумать, что у неё никогода не было ни единой заботы. В ту минуту и для меня не существовало ничего, что могла бы отвлечь внимание от неё.
Я попытался отвести взгляд. Перекинул его в сторону, ничего не увидел там и вернулся обратно. И вот, мы снова смотрели друг другу в глаза и видели в них согласие, как будто давно были знакомы и потому хорошо понимали мысли каждого; как будто мы очень сильно любили друг друга.
Вокруг были люди. Они что-то говорили. Когда было необходимо, я и она отвечали им. А потом снова чувствовали электрическое присутствие другого и ту связь, что установилась между нами.
2.
Мы должны были пожениться. Когда это стало ясно, то появилась забота и печаль. Я чувствовал, что она боится какого-то несчастья. И я понимал её и знал, что она права. Мы не говорили об этом – мы вообще ещё ни разу не говорили друг с другом , – но каждый это знал.
Потом события вокруг нас начали разворачиваться и совершаться сами собой. Появились друзья, предлагавшие себя в качестве посредников. Понаехали родственники, и возникла атмосфера сжатого воздуха с втиснутой в него весёлостью. Казалось, все были рады, и мы – я и она – тоже начинали чему-то радоваться, и все страшные мысли отступали на второй план. От улыбавшихся лиц мы заразились безумием смеха и фатализма. Всё окружающее, похоже было, ждало чего-то от нас, а точнее, склоняло нас к тому, что должно было произойти.
Наши лица смеялись, больно растягиваясь в улыбке, а внутренний голос, появлявшийся порою, когда каждый оставался наедине с собой, был едва заметен и сознательно гоним прочь, как нечно постороннее, отвлекающее. Мы не верили в надвигавшуюся опасность.
3.
Это случилось во время Великого Поста. Однажды к нам понаехало множество родствевнников. А вместе с ними оказались и какие-то совсем незнакомые люди. Они странно посматривали на меня, когда я встречался с ними; приоткрывали дверь в мою комнату, когда я сидел у себя, заглядывали и даже спрашивали, чем я тут занимаюсь.
Потом все сели за стол, и я снова увидел её. Нас даже посадили рядом. Случайно я коснулся её руки – и тут же со мной сделалось что-то невероятное. Это было каким-то безумием, вдруг меня охватившим. Я вовремя его осознал и сумел подавить, ничем не проявив своего состояния. Только сердце забилось с невероятной частотой, а всю мою грудь наполнило растекшееся внутри меня блаженство. Я стал плохо понимать происходящее вокруг меня. Все мои мысли были обращены к ней. Мешала лишь какая-то внутренняя преграда, чтобы нам заговорить друг с другом непосредственно, без слов, духовным образом. Я был пьян от счастья и почти что спал наяву. Я сходил с ума, одновременно понимал это, но ничего не мог с собой поделать. Я забыл даже, что видел её прежде: рядом со мной сидела девушка, которую я, как будто, видел впервые и которую безумно любил.
Временами в мою внутренюю тишину врывались звуки извне: наполнявшие комнату люди о чём-то громко говорили и время от времени смеялись. Одни пили водку, закусывали. Другие – вино и тоже закусывали или всё время что-то ели.
Тут я захотел у девушки, спросить имя. Но в это время из среды людей выделился мой дядюшка.
Он начал со смеха. Раскатисто и заразительно посмеявшись нам в лицо, он огляделся вокруг с недоумением, почему никто не поддержал его, а потом сказал:
«Ну, что, ты, племянничик, мать твою налево!.. Ха-ха-ха-ха!.. Что, ты, такой постный сидишь? На! Пей!» – Он взял со стола рюмку водки, кем-то уже налитую, и протянул мне. Я взял и приготовился его слушать.
Дядюшка наклонился к самому моему уху и прошептал, чётко выделяя каждое слово:
«Ты протяни руку-то... Да ухвати её прямо за...» – Поперхнувшись он не договорил и опять рассмеялся. – «Ведь, это же такое удовольствие!..» – добавил он. – «Такое удовольствие!..»
Он опять стал смеяться и, смеясь постепенно отходить от меня. Несмотря на то, что он смеялся, глаза его были серьёзны. Несколько раз он метнул взгляд на мою девушку, а потом исчез среди людей.
Мы снова были вместе. Откуда-то извне то и дело продолжал смеяться дядюшка, разговаривая с родственниками и знакомыми. Заговорить с девушкой мне расхотелось. Мне было стыдно перед собой за моё недавнее безумие, и я выпил рюмку, которую до сих пор продолжал держать.
Вскоре после дядюшки к нам подсела моя старшая сестра. Она начала разговаривать с девушкой и со мной одновременно, желая нас познакомить. Мы отвечали ей, но разговор не клеился. Когда сестра устала или истощилась разговаривать на всякие житейские и прочие пустые темы, то предложила поговорить с каждым из нас поочереди. Она ушла с девушкой в мою комнату, и их не было минут десять. Потом они вернулись, и сестра увела с собой меня.
Когда мы оказались одни, она сказала, что всё решилось благополучно. Я хотел сказать, что не стоило ничего специально предпринимать, но она не стала меня слушать и посоветовала не терять времени. Что, хотя, мол, девушка, как бы,со всем согласна, но пока согласна лишь косвенно, и потому, чтобы не было никаких недопониманий, необходимо это согласие как-нибудь закрепить.
«Когда ты сядишь за стол», – продолжала сестра, – «То все сразу же притихнут. И тогда ты протянешь ей руку. И она должна будет взять твою руку. Вот и всё! Это так просто! Тебе только нужно первому протянуть ей руку».
Сестра говорила тихо, хотя мы и были одни в комнате. Она жестикулировала руками, прикасалась ко мне, то и дело зачем-то устремляла взгляд на окно, единственное в моей комнате, подмигивала и даже вовсе закрывала свои глаза на секунду или две и кивала головой на дверь.
Пока я передвигался вслед за сестрой от моей комнаты к своему месту за столом, прошла целая вечность, за время которой произошло что-то очень важное и почти сверъестественное. Но как я ни пытался потом вспомнить, что это такое было, ничего не получилось. Как будто я спал, проснулся, и в воспоминании остались не мысли, а только чувства от тех мыслей, которые были, когда мне снился сон. Наверное это так произошло из-за рюмки водки, что я выпил до этого.
Только я сел подле девушки, как подумал, что до сих пор не знаю её имени и что даже не догадался спросить у сестры, котоорая наверняка знала. В то же самое время сделалось тихо. Я взглянул на мою соседку. Она смотрела на меня. И как только наши глаза встретились, её зрачок метнулся в сторону. Это был страх. Я почувствовал будто нахожусь при каком-то чудовищном жертвоприношении. Но потом она улыбнулась. Я и забыл про страх. А все собравшиеся в ожидании молча замерли с улыбками на лицах.
И тогда я протянул руку...
Девушка не поняла моего жеста. Очевидно, всё то, что говорила ей моя сестра, вылетело в ту минуту из её головы. Или моя сестра совсем не уговарилась с ней об этом. А может быть девушка просто не поняла, чего от неё хотели.
А моя рука медленно изгибалась в локте, приближаясь к ней. Она же всё не подавала мне своей руки. Я стал зачем-то отводить руку в сторону, куда-то к её плечу. И вдруг она схватила мою руку и прижала её к своей груди. По моим пальцам пробежала судорога. Вспомнились слова моего дядьки. Безумная кровь бросилась мне в голову. Пальцы зашевелились, продолжая символическое движение жеста и попали под створку платья. Расстегнулась пуговица. Моя рука коснулась её тела и осталась так, прижатая сверху её ладонью.
Я поднял глаза и увидел родственников. Все они внимательно смотрели на мою руку. И я понял, что они переживают за меня своими чувствами то, что им хочется чувствовать. Моя мать съедает нас любопытными глазами. Дядюшка смотрит сладострастно, как на порнографическую картинку. Отец – будто бы просто констатирует факт: «Ты делаешь то, что делаешь». А сестра смотрит с гордостью, потому что именно благодаря ей мы имеем теперь возможность делать это, и что об этом она знала даже раньше нас самих, потому что уже сама испытала это, и что ни за что в жизни она не откажется от этого, и будет всем, кто не знает этого, говорить о том, как хорошо это...
И тут сестра стала гнать родственников и знакомых из комнаты. Она говрила, что теперь молодых нужно оставить наедине, чтобы им не мешать. Родственники зашумели, задвигали стульями и стали медленно протискиваться в дверь, оглядываясь, закрывая дверь и вновь открывая её, чтобы просунуть голову, будто они что-то забыли.
Наконец стало тихо. Мы посмотрели друг на друга и вздрогнули. Но она вздрогнула на мгновение раньше меня. Гипноз прекратился. Я резко выдернул руку, оторвав пуговичку от её платья. Пуговица запрыгала по паркету, и каждый её стук возвращал меня к безумной мысли. Девушка будто бы прочла её, почувствовала и – вскочила со своего стула. Я тоже поднялся, медленно приблизился и стал её целовать.
4.
В тот же день нас венчали. Из-за того, что в Православной Церкви был Великий Пост, нас венчали в Католической, где время поста отличалось. Я не помню,как мы оказались в церкви. По случаю венчания в неё внесли деревянные лавки, а может быть они там уже были. Приглашённые, те же родственники и знакомые, а ещё какие-то совсем незнакомые и чужие люди, расселись. Вошли и мы. Я еще не понимал, что между нами произошло нечто, связавшее нас странной необходимостью. Наверное и она ни о чём не догадывалась. Я держал её за руку и чувствовал, как она в страхе сжимает мою. Она боялась предстоящего обряда.
Нам обоим не хотелось жениться. Нам было достаточно видеть и знать друг друга. Мы женились, и за этим выступало что-то большое, страшное, необратимое и делающее несчастным.
В церкви нам досталось место за колонной, и мы не видели ни алтаря, ни священника. Только мы сели, как все поднялись с лавок. Мы же продолжали сидеть, не зная, как лучше. Вокруг послышался говор, и кто-то сзади тряхнул меня за плечо. Тогда я и моя невеста поднялись. Но как только мы сделали это, все сели. Тогда и мы снова опустились на лавку.
И тут все присутствовавшие начали будто бы проделывать какой-то танец. По знаку священника, скороговоркой произносившего молитвы, они то приседали, то вставали на ноги, то опускались на колени. Всё происходило так, будто бы включили на ускоренную перемотку видео фильм. Я не мог противиться происходившему обряду и будто бы по чьей-то воле, заставлявшей меня следовать ей, вместе со всеми проделывал эти упражнения. Все мои усилия сопротивляться гипнозу лишь замедляли мои действия: я приседал тогда, когда все поднимались, и напротив, поднимался, когда все приседали или на несколько секунд опускались на колени.
Наконец обряд кончился. Казалось, будто именно в нём заключалось всё самое главное. Но я ошибся. Оказывается это был всего лишь какой-то предварительный обряд.
И вдруг стало ясно, что почему-то венчать нас не станут.
Взяв за руку свою невесту, я вышел из-за колонны и посмотрел на алтарь. Сзади него, будто бы за письменным столом, лицом к приходу сидел священник, почему-то одетый в джинсы и короткую молодёжную куртку. Кто-то подошёл к нему с нашей стороны, он привстал, перевесился через алтарь и начал о чём-то шептаться. Священник кивал в знак согласия и говорил: «Да–да» или мотал головой в разные стороны и тихо отвечал: «Нет-нет». Его собеседник, говоря ему что-то несколько раз посмеивался.
Потом священник достал откуда-то из-под алтаря рыцарский шлем с забралом и протянул человеку, с которым разговаривал. Тот сразу же надел его себе на голову и направился в зал. Священник же вытащил другой шлем и тоже надел его себе на голову. В то же время по залу стали ходить министранты и раздавать всем такие же шлемы. Кто-то сзади, не спрашивая, нацепил такой шлем и мне на голову.
Я сразу же снял его, схватил за руку невесту и решительно направился к алтарю. Она послушно шла за мною. Подойдя, я спросил священника, будет ли он нас венчать.
Священник приподнял забрало, и я увидел его губы. В это время чья-то рука поставила на алтарь рядом с ним бутылку вина.
«Попробуем», – сказал он, не то отвечая мне, не то говоря сам с собою. При этих словах он налил вина в Потир и не снимая шлема сделал глоток. – «Поцелуй меня, дочь моя!» – сказал он, обращаясь к моей невесте.
Она покорно приблизилась к свщеннику и поцеловала его в губы. Поцелуй был долгим. Его прекратило сорвавшееся забрало.
«Хороша!» – послышался из-под шлема приглушённый голос. – «А я красив, дочь моя?»
Он засмеялся, приподнял забрало, и я увидел небритый коричневый подбородок.
«Возьмите!» – я положил свой шлем на алтарь. – «Мы будем венчаться в другой церкви.
5.
Я схватил невесту за руку и потащил к выходу. Кто-то закричал, стал хватать меня за одежду, что-то объяснять. Замелькали безумные лица с пустыми глазами. Они были чем-то мне знакомы, и временами казалось, что я должен бы их хорошо знать. Но они пропадали, как только я узнавал их, и заменялись другими.
Началась дикая пласка людей. Мне казалось, что причиной происходившего был один только я. Моя невеста прижалась ко мне, и я обнял её. Я был готов её защищать. Как ни было здесь мерзко, я испытывал радость, зная, что моя невеста принадлежит мне, и чувствовал, что окружавшие безумцы бессильны причинить нам вред, потому что вопреки им она любит меня, а я – её.
Потом откуда-то сверху полились потоки вина. Нелюди стали наполнять им свои шлемы и пить. Они лезли друг на друга, совсем забыв про нас, вывёртывали друг другу руки и ноги, откусывали себе куски мяса, корчились и рычали по-звериному, хватали мыжчины – мужчин, женщины – женщин.
Откуда-то с хор спрыгнул чёрт, и одновременно рядом со мной полилась другая струя вина. Чёрт бросился к нам – а я ударил рукой по струе, и брызги полетели в него. Он остановился и стал зеленеть. Я снова ударил по струе – и чёрт мгновенно сделался красным, а потом превратился в человека. Это оказался один из моих родственников – моя дядюшка. Он закрыл лицо рукой, стыдясь меня, потому что был совсем голый, и, пятясь, растворился среди нелюди.
И сразу же из ниши в стене выпрыгнул другой чёрт. Он долго вывёртывался телом, когда я кропил и крестил его – пока совсем не испарился.
Наконец мы выбрались из дверей капища и оказались в большом городе .
Соприкасаясь плечами от случайных толчков прохожих, держась за руки, мы медленно пошли мимо ларьков, магазинов и поъездов домов по старым улицам и переулкам. От её присутствия со мною на душе было хорошо и спокойно. Казалось, нас было только двое во всём мире.
6.
Пришла осень. Я держал её за руку, что-то объяснял, но она не понимала меня. В последнее время она стала странно озабоченной, будто с ней стряслась какая-то беда. Я догадывался о её внутреннем состоянии, но не верил себе. Всё рушилось. Почва утекала из-под моих ног. То, что мы оба знали , было начисто забыто.
Она спорила со мной и ни с чем не желала соглашаться. Интуитивно я чувтвовал, что неправ. Но и она даже не хотела меня слушать, когда я критиковал иезуита. А я продолжал перед ней юродствовать, сам себя обманывая.
Она знала, что она – чрезвычайно красива. Красива не по-женски, а, скорее, по-детски. Я говорил ей о чём-то, с чем она была заранее не согласна. Она спорила, но так как убедить меня не могла, то умело уводила разговор туда, где уже ни я, ни она не понимали, о чём шла речь. И вот тогда, зная именно то, что ничего уже непонятно, она безапеляционно наносила такой же непонятный мне, но заключительный риторический удар…
В другой раз эта девушка так искренно глядела на меня своими голубыми бездонными глазами, за которыми таилась всячески скрытая женской детскостью и уверенная в своей непосредственности последовательно продуманная хитрость, что я невольно ей уступал и соглашался со всем. Она была так уверена в том, что её внешность не соответствует её хитрости, что ни одним движением лица не выдавала себя. И в то же время она была не ребёнок: я не выдерживал и отворачивал свой взгляд от её детских глаз, смотревших на меня непостижимым бессмысленно-осмысленным взором, – лишь, чтобы она не подумала, что я пытаюсь в ней усомниться.
Мы так и не поженились… Когда-то раньше, мы не думали о том, что говорить. Наши мысли висели на звуках слов собеседника. Мы не спорили, мы просто болтали. Мы не знали тогда, что были по-настоящему счастливы в нашем единомыслии.
Теперь же всё было иначе. Мы подвергали сомнению каждое произнесённое слово, искали, чтобы поймать другого и как-нибудь обвинить. Говорить было нечего, но не говорить было нельзя. И мы, медленно ворочая языком, продолжали чертить одни и те же круги.
Эта перемена произошла молниеносно. Чья-то чужая властная мысль сторглась в её сознание. Я попытался защитить её от удара, но не сумел. Ударило обоих Нас бросило в разные стороны, и наверняка кто-то из нас погиб.
7.
В то утро мы встретились случайно. Это была, конечно не она. Правда, я не знал об этом, а точнее опять не верил в это.
Но это был чужой человек, который странным образом многое знал из того, что знали только мы оба.
Было жарко от осеннего бабье-летнего дня, Она всё время жаловалась на тошноту и пила сливки, пакет за пакетом. Кругом был солнечный мрак. Моя голова раскалывалась. Я хватался за соломинки, которые она кокетливо продолжала мне подбрасывать.
Потом я снова встретил её случайно, у того самого капища. Я видел издали, как она подошла к иезуиту, и они поцеловались. На нём не было шлема, но были всё те же джинсы и короткая зарубежная куртка, не шедшая к его возрасту.
Наконец всё кончилось. Я утонул и остался один. Постепенно, месяц за месяцем, я стал осматриваться, осторожно тыча руками в окружавшие меня незнакомые декорации. Бежали одинаковые недели. Я спал, и мне снился страшный сон...
Потом я родился, и был необычайно удивлён окружавшим меня миром.
Мой первый вопрос был: откуда всё появилось, кто всё это создал, включая меня самого?
Кто-то и раньше постоянно подсказывал мне ответы на этот всегда один и тот же вопрос. Эти ответы каждый раз были различны и, однако, по странной причине никогда не противоречили друг другу. Один раз я уже так сильно приблизился к этому вопросу, что вместо ответа получил сногсшибательный удар ниже пояса. Теперь я старался быть осторожным.
И всё же, я не хотел и не мог забыть всего, что случилось, не мог согласиться с причинно-следственной конструкцией мира. Теперь я знал о его несовершенстве, присутствие которого намекало на его противоположность. Я уже больше не спрашивал: «Почему так?»
Когда я увидел её впервые, то она меня соблазнительно оттолкнула от себя. Это вышло оттого, что я ещё очень плохо ориентировался в мире. Он страшил меня своей безграничной и непостижимой потенцией. И кто был я в нём? Этот вопрос занимал меня снова и снова, ибо ту же иррациональную мощь я обнаруживал в себе. Казалось, стоит лишь стать безумным хотя бы на одну минуту, то я бы умер и пропал бы, растворившись в своей противоположности.
После того, как мы навсегда с ней расстались, я знал, что когда-нибудь снова её встречу. И конечно же это произошло.
Мы встретились. Я сразу же её узнал. Правда, на этот раз она была одета совсем в другое тело, так же красивое, как и прежде. Жаль было, что я так сильно забыл её. Лишь какой-то слабый огонёк теплился всё ещё в моей памяти. Только на мгновение мелькнуло её лицо, которое успело сказать мне всё: она тоже узнала меня сквозь огромное расстояние и время, разделявшие нас.
То, что блеснуло передо мною всего лишь слабым огоньком, незаметно как, я вдруг своим дыханием раздул и превратил в настоящий костёр, снова теперь не дававший мне своим безумным жаром покоя.
И я вновь посвятил всё своё свободное время ожиданию новой встречи…