в два часа ночи мне позвонили
но я не услышал
а утром, когда я включил телвизор
он ужасно громко щелкнул и погас
и я отнес его на телевизионное кладбище
потом проверил мигающий телефон
я думал там Войтов, он только по ночам звонить умеет ,сволочь
а оказался женский полузабытый голос
принадлежал кажется той , с продолговатыми красивыми ягодицами
и небольшой аккуратной головой
и постоянно меняющимся выражением лица
обезьяннего, но ничего особенно страшного
как у сестер из гордости и из предубеждения
любивших гримасы
по моему она когда-то была докторшей зубной горделивой
а после ,идя на работу ,я поздоровался
с главным в нашем доме
он совсем оглох и ослеп ,но
всё сидит за барьером и говорит на шести языках
дымясь дымясь
как те корейские фарфоровые куколки
к ним прилагались пачки миниатюрных сигарет
и они умели курить и даже
пускали дым кольцами
одна из них была корейским негром-матросом
в матросском зеленом костюме и берете с помпоном
дырка для сигареты у него находилась
в самом самом конце ухмылки
а например другая была розовой дамой с зонтиком
и выпяченными губками с дыркой посередине
и вот в итоге на работу в обед ко мне
зашел пакостный знакомый ,пьяница и развратник
и я зачем то вместе с ним
на пожарной лестнице
(где есть воспоминания у меня)
тоже выкурил какой то косяк прямо
в самой середине белого дождливого
рабочего дня
он взялся объяснять ночные звонки
и ,глядя в пол ,собщил
что малютка с продолговатыми ягодицами
выходит замуж в Челси на двадцатый этаж большого дома
за наевшегося и напившегося уже американского человека
а он мерзкий, как и ожидалось всеми
и за свою милость заставляет ее
грызть ногти на своих старческих ногах
и портит ее всякими обжорскими ухватками
и ей не нравится
она не можт выработать тактику
не может достойно отбиться
а когда-то она косила на меня
взглядом
и объясняла ,что ее имя
значит парус ,наполенный ветром
и даже
рисовала этот парус
английский грубый шекспир сказал бы парус брюхатый ветром
но эта девочка была деликатной
и любила японские хризантемы
и казалсь такой доступной
из-за своей ненастоящей наивности
и ,вернувшись домой,я
снова смотрю на картины на стенах
одна называется глаза города ,и я б ее любил
но она розовая
другая бердслея с дамой шляпе и кудрявом платье
есть и али баба его же
и бабушка ,вяжущая спицами,древняя
и квадраты и ромбы одного француза
и я не никого не жалею