Другой путь 2 1\2
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
|
Аннотация:
Посмотрим на ситуацию сбоку. Для любителей драйва - не читать! Здесь драйва нет. Дождитесь целой части III, там его будет больше чем в первых двух. Нельзя упрекать лягушку в том, что она зеленая. Эта часть и называется II1/2 потому что она совсем другая. Больше не пишите в комментах (ple-e-e-ease), что здесь мало действия - оно здесь и не появится.
|
О я сПамять. Другой путь 2, 1\2.
- А ведь так хорошо все начиналось, - мысли в голове ворочались тяжело, как запревший жирный мишка в новой берлоге. Иван Матвеевич тоскливо смотрел в окно на уныло-серую осеннюю площадь перед зданием областной администрации, и не знал, за что хвататься: синее пламя пожирающего все и постоянно убегающего времени не позволяло собраться и предпринять верные шаги.
Все звонки сделаны, запросы разосланы, поручители и свидетели ждут своего часа, но как-то все это ненадежно. Да и не помогло никому. Кросселю не помогло, Свиридову и Толкаченко тоже. Да что там какие-то Кроссели. Ельцину Борису Николаевичу и то столько предъявили, что старый алкаш еще на суде в девяносто шестом ласты склеил. Инфаркт. Из знакомых оправдали только Зимина. Но Зимин - бессеребренник, идеалист. Пахал как проклятый, о себе не помня. Зато теперь в Москве. Вице-премьер. Дом загородный на Рублевке дали, квартиру на Кутузовском. Самолетик для срочности. До следующего суда. А там... Не рулетка, конечно, но мало ли кому нужно подставить крупного чиновника?
Темное заоконье отразило мужественное, словно вырубленное из мрамора, лицо бывшего вице-губернатора Фомичева; чуть вздернутый нос, который всегда так нравился женщинам, сильные, чувственные губы, с годами почти не утратившие юношескую полноту, седые усы и вертикальные морщины на загорелых щеках. Пронзительный взгляд умных глаз небесной голубизны со стальными проблесками умел внушать окружащим и почтение и уважение и расположение - он всегда был популярным. Пожалуй, популярнее этой крысы и выскочки - губернатора. Президент его назначил. Ишь ты, господин Губернатор! Подумаешь, учился в Европах и Азиях! Попробовал бы он тогда, в самом начале девяностых, на своем месте усидеть! Когда вызывая "на ковер" какого-нибудь директора ТЭЦ, невозможно было предсказать - явится к тебе какой-нибудь ставленник московского начальства или кто-то из доверенных от местных "авторитетов", увешанных оружием и "решающих вопросы" со словами "стрельбу закончил". Но тогда он где-то знаниями "пропитывался". Сука...
- Иван Матвеевич, - после короткой трели в интеркоме раздался голос Лидии.
Лидии? Это для тех, кто в приемной сидит - она Лидия. Для многих Лидия Сергеевна. А для него - Лидочка. Из семьи из-за нее чуть не ушел. Давно это было, тогда она еще и для посетителей "Лидочкой" была. Да и Иван Матвеевич всего лишь руководил орготделом горкома КПСС. Молодая, упругая... розовая... Как она умела иногда такие ... фигуры... и на столе и даже на шатком стуле. Куда Машеньке до нее! Деревенская баба Машка! Хоть и влезшая на мужниной шее на самый верх. Госпожа супруга вице-губернатора! Вот как теперь Машку зовут-то. А она, ведь, кроме борща, и делать ничего не умеет. Как с нею троих детей сварганил? - удивительно! А вот Лидочка прежде - огонь-девка была! Да...
- И-ээх! - Иван Матвеевич тяжело вздохнул. - Что там, Лидия Сергеевна?
И собственный голос показался неуверенным и чужим.
- Здесь люди из Народного Контроля. Говорят, время подошло...
Он промолчал в ответ. И стал суетливо оглядываться вокруг: вроде бы нигде не осталось личных вещей. Фотографии, книги, грамоты и дипломы уже в доме у старшего сына... пара сорочек в комнате отдыха осталась - забыл вчера в коробку бросить. Armani. Да и Бог с ними. Теперь не понадобятся.
- Иван Матвеевич? - снова заговорила Лидочка проникновенным, чуть сипловатым от частого курения, голосом, понимая, как тяжело приходится сейчас руководителю, любовнику, кумиру. Бывшему. Во всем бывшему. - Вы не волнуйтесь, может быть, обойдется?
- Да дайте ж человеку с мыслями собраться! - Привычно рявкнул на нее бывший вице-губернатор.
- Господин Фомичев, у нас время, - вторгся в диалог спокойный мужской голос. - Пять минут еще и прошу вас...
Иван Матвеевич нажал "Отбой".
Как же, обойдется! У Сопелова не обошлось - расстрел, у Кросселя не обошлось - расстрел, у тихони Урюпина и то не обошлось, тоже расстрел. Только у Зимина обошлось. Даже повышение вышло. А здесь...
У Ивана Матвеевича подкосились ранее не отказывавшие ему ноги, и он опустился в кресло.
Как можно было честно работать в той обстановке? Когда добро валялось ничейное и нужно было только не лениться и нагибаться-подбирать? Ну да, не всегда честно, ну да, случалось, что и не впрок. А бывало, что и сознательно нарушая закон. Да какой тогда закон-то был? То - не написано, это - не регламентировано, про это - вообще никто никогда не слышал! Но ведь делал, делал, делал! Людям работу давал, наживался сам впятеро против каждого работника, но ведь и им было, что на семейный стол вечером поставить! А другие и этого не делали!
Только Зимин. Зимин все порученное областное хозяйство сохранил. И приумножил, сука. Но Зимин - характер! Талант, сволочь принципиальная! Любого в подобие жестяной стружки свернет. Не каждый может выгнать из дома жену, когда она просит шубу. И не любой отправит сына учиться в ПТУ на другой конец страны. Это нужно яйца чугунные или стальные иметь. Как у Зимина. А мы попроще. Так что, умирать теперь у стенки? Знать бы ту скотину, что пропихнула этот закон об обязательной ответственности чиновников и депутатов. Своими руками удавил бы тварь!
В двери щелкнул язычок замка, и она отворилась, впуская Тихонова из НК. Сережик Тихонов, ублюдок! Скольких он достойных людей проводил в "последний путь". А ведь такие были! Умные, хваткие, наглые. Такие дела могли делать!
- Иван Матвеевич, - на пороге стоял и улыбался упомянутый Сережик, скот, вроде и доброжелательно, а вроде бы и с издевкой какой-то изощренной, - пора.
Фомичев еще раз вздохнул.
Еще неделю назад Тихонов сидел тихонько в уголке на расширенном совещании. Сидел и вроде бы просто в окно поглядывал. Такой весь "от сохи", незаметный, услужливый. "Чайку, Иван Матвеевич? С молочком? Я вам три ложечки сахара..." Какая скотина. А сам-то, поди, запоминал-записывал. Все неосторожные слова, всю гадость, что легко срывалась с языка перед толпой придурков, возомнивших себя важными птицами.
Вице-губернатор усмехнулся. "Собака тонула, но все равно держала хвост пистолетом"! А он не собака, он - второе лицо в области величиной с пару Франций! Стало быть, повоюем!
Фомичев упруго поднялся, сжал губы:
- Куда теперь?
- В "Холидей Инн", - улыбался Тихонов. - Для вас там люкс забронирован на два месяца. All inclusive. Впрочем, если желаете, то можно в "Обь".
- Не на Толмачевскую, 31?
- Иван Матвеевич, бросьте! Какие тюрьмы?! Ну уж вы-то не слушаете эти дебильные "западные голоса"? Вам-то хорошо известно, сколько средств выделяется из бюджета области на содержание... ждущих справедливости! Люкс. Четырехразовое питание. Баня, спортзал, шахматы. Полный пансион и санаторий. Пока суд не доказал факт преступления. До тех пор любой подследственный просто в плановом двухмесячном отпуске. Даже Мария Александровна пару раз в неделю заезжать может. На часок-другой. Мы ж не враги. Просто есть время разбрасывать камни и время...
- Веди, Харон, - оборвал его Фомичев.
Сережик опять загадочно улыбался.
- Чего ты щеришься?
- Не волнуйтесь, Иван Матвеич.
- Ладно, пошли. - Хотел добавить "сукин ты сын", но сдержался.
В приемной Лидочка умело изобразила на лице сочувствие.
- Ваня..., - она сделала порывистое движение: обнять, посопеть на плече, разбрызгивая влагу по стенам, но Фомичев не захотел такого прощания и она почувствовала.
Она всегда была очень чувствительной и понимала его с полуслова. Кофе с молоком и корицей утром, сначала газеты, потом письма (не путать!), в десять поменять пепельницу и крепкий чай без сахара... Может быть, зря не бросил Машку тогда? Может быть - вот стоит, размазывая тушь по щекам, его счастье? Ведь все могло бы статься совсем иначе?
- Прощай, Лид. Будь счастлива и не грусти.
Он прошел мимо ее стола, достал из шкафа плащ и шляпу, оглянулся на Тихонова:
- Идем, Вергилий!
И Сережа опять загадочно улыбнулся.
- Что ты все время щеришься? - не сдержался Иван Матвеевич.
- Просто обычно либо Харон, либо Вергилий, либо сукин сын. А у вас и Харон и Вергилий. Наверняка еще и "сукин сын". Шепотом?
- Откуда вас таких набирают в НК? - выходя из приемной, Иван Матвеевич подержался секунду за резную дверную ручку - прощался.
- Работа как работа, - пожал плечами глава областного Народного Контроля. - Найдет у школьного выпускника психолог патологическую честность и расположенность к людям - отправляем приглашение. Учим в Москве бесплатно, ну и конечно, оклад жалованья сразу кладем хороший. Потому что ...
В коридоре третьего этажа обладминистрации навстречу вышагивал глава департамента имущественных отношений - Уразбаев Михаил Юрьевич. Вернее, на самом деле там было какое-то совершенно зубодробительное имя... Садруддин Фатхулаевич. Вот как! Умнейший узбек. Каким боком здесь Михаил Юрьевич? Однако для своих все-таки МихалЮрич. И на двери табличка "Уразбаев М.Ю." Обрусел.
- Добрый день, Иван Матвеевич, - если бы кто-то захотел нарисовать стопроцентного узбека-бая, получился бы Уразбаев: тучный, холеный, умный. Тюбетейки только нет. - Как Мария Александровна, дети, внуки? Такое несчастье, такое...
- Привет, Миша-джан. Перестань, нечего жалеть. Все пока хорошо, знал ведь, на что шел. Маша тебе привет передавала. Куркуму твою хвалила. Вкуснее, говорит, чем на базаре.
- Куркуму мне старший брат присылает, э! - обрадовался толстячок и взмахнул ухоженными руками, - Слушай, Иван Матвеевич, а давай, я тебе тоже письмо напишу? От Бухарской администрации? Или Андижанской? Выбирай, а? В Самарканде еще шурин Рустэм высоко сидит, поможет. Ты же его знаешь? И он про тебя хорошо говорил! Да мы все знаем, какой ты хороший человек!
- Спасибо, Миша. Нет такой профессии "хороший человек". А то бы конечно. - Фомичев искоса поглядел на Тихонова, стоящего чуть позади. - Сереж, пригодятся такие письма, как думаешь?
- Они уже есть, Иван Матвеевич, - отозвался глава НК. - В последние полгода все ваши прошлые контакты установлены, опрошены. Протоколы, показания, рекомендации и характеристики - все в деле. Не волнуйтесь вы так.
- Ну, вот видишь, Миша, все уже сделано, - бывший вице-губернатор виновато развел руками, словно это была его личная ошибка - обращение ко всем прежним знакомым. - Так что, просто помяни как-нибудь при случае добрым словом.
Он похлопал бывшего подчиненного по круглому плечу.
В холле первого этажа охрана испуганно жалась к колоннам, и Фомичев с Тихоновым прошли по красной дорожке в гордом одиночестве - словно самые важные персоны. Хотя дорожка знала людей и поважнее. Иван Матвеевич тогда в командировке был, и именно в тот момент, как на зло, самый богатый человек мира - Закария Майнце почтил своим присутствием стены областной администрации. Даже вон фотографии висят: молодой лысый щеголь смотрит на прежнего губернатора взглядом восторженной акулы. "Вот он, мой завтрак"! Злые языки говорят, что после отказа прежнего областного начальника от некоторых инициатив заезжей знаменитости и наступил конец карьеры Виталия Петровича. А как соглашаться, если личной выгоды никакой, а геморроя - вагонами?! Любой бы отказался. Кроме Зимина. Зимин что-то свое думал. Он хоть и железный мужик, но чуйка у Вовки как у хорошей гончей. Потому и в Москве сейчас. Энергетика и Средмаш на нем. Рулит. Тоже та еще синекура: морда в инее, жопа в мыле. Доходов всего: зарплата, да гранты Президента ежегодные, если все верно делаешь. Правду сказать, иногда и по пять миллионов гранты случаются. Но чаще мелочь - пятьсот, семьсот тысяч. Ерунда. Для человека, бюджет ведомств которого приближается к сотне миллиардов - это вообще не деньги. Считай - субботник у Зимина. На всю жизнь. А вечных субботников не бывает. Так еще Иван Иваныч иногда говорил. Когда сам в "Левобережный" ушел. Вице-президентом.
Тогда ведь всем предложили: либо честная работа и потом суд. Либо вали на заслуженный отдых сейчас, и не мешай работать оставшимся. Иван Иваныч верно тогда решил. Банк под себя сделал и ушел. Голова. Только все одно не дали ему сильно развернуться, так и остался мелкий региональный банчок, вроде большой сберкассы. Пыхтит кое-как до сих пор. Шляпу при встрече снимает. Снимал.
Красный проспект еще не проснулся. Рано. Редко проезжали троллейбусы и автобусы, развозя утренние смены по предприятиям. Тринадцатый поехал на Речной вокзал. Семь двадцать. Уже пятнадцать лет Фомичев приезжал на работу к семи, а уезжал часто и за полночь. Кто это оценит?
Сережик распахнул дверь черного "мерса", предлагая Ивану Матвеевичу удобный задний диван - совершенно пустой, что оказалось неожиданным.
Когда мотор завелся, бывший вице-губернатор спросил:
- А ты чего один, Тихонов? А вдруг я бежать начну?
- Раньше, лет пять назад, когда закон только-только начал работать, случались и побеги, бывала и стрельба. Такие, знаете, люди бывали! Помните Никишина? Вот уж... А ведь почти чист был. Отделался бы конфискацией и запретом занимать руководящие должности. Но стрелять начал. Двоих хороших мальчишек из охраны инвалидами сделал. Один так и не ходит до сих пор. А вы бежать не начнете, - весело ответил глава НК, - вас посчитали. Вы ж, Иван Матвеевич, упрямый как... сильно упрямый. И думаете, что ничего плохого не делали. Зачем вам бежать? К тому же боитесь вы за детей и Лиду. Кстати, знаете, от кого у нее дочка?
- Догадываюсь, - буркнул Фомичев.
- А у нас тест ДНК есть, - сообщил Тихонов. - Мы знаем. Сказать?
- Не нужно. И на суде не нужно. Маша расстроится.
- Да это ваше личное дело, суд к нему отношения не имеет. У нее отчество почему-то Евгеньевна. Почему Евгеньевна? Непонятно. Школу в этом году закончит.
- Отстань, а?
- Умная девочка. И глаза голубые, ямочки на щеках. Очень на Лидию Сергеевну похожа. С моим младшим в одном классе в первой гимназии учится последний год. И, кажется, он к ней неровно дышит.
- У Дома Быта гимназия?
- Ну да.
Машина проехала по Вокзальной магистрали, свернула на Советскую, потом пересекла Фрунзе и выскочила на площадь Кондратюка. Далее по Нарымской мимо цирка под путепровод и остановилась на перекрестке с Дусей Ковальчук. По этой дороге частенько приходилось сопровождать важные делегации, Президент, Премьер. Тот же Зимин полгода как приезжал Химконцентраты инспектировать. И тоже ехали здесь.
"Холидей Инн" был построен рядом с новым зоопарком, в начале улицы Жуковского.
Здание "из стекла и бетона", похожее на свечу, если бывают свечи в тридцать этажей высотой. Фомичев лично приезжал на торжественную сдачу этого объекта в эксплуатацию. Пять сотен номеров. Первая четырехзвездочная гостиница в регионе! Интернет, конференц-зал, бассейны и джакузи, зеркала и вышколенный персонал. Если бы Иван Матвеевич не съездил пару раз до того в Японию и Бельгию, то решил бы, что попал в рай - так все блестело и благоухало.
А теперь в этом здании нужно жить два месяца.
- Гулять-то можно? - спросил Фомичев, смотря в окошко: на блестящий фасад, возносящийся к облачному небу, мерцающий частыми блестками освещенных окон.
- Со мной по зоопарку - хоть каждый день, - разрешил Сергей. - Сосны, дорожки, благолепие. Заодно со своим старым оппонентом товарищем Шило поговорите. Правда, злой на вас директор зоопарка. А то можно шефство над какой зверушкой взять, я его уговорю. Ростислав Александрович - человек понимающий. В прошлом году Толкаченко грифа с руки кормил. А Сопелов вообще перед приговором с лигром дружить затеял. Обнимался. Трогательно так, да я вам фотографии покажу, если хотите. Ни у кого нет. Только у меня - Сопелов с лигром. Кислов выхаживал помет ягуарунди. Смешные такие коты, коротколапые.
- Посмотрим, - в воротник плаща сказал Фомичев. - Пошли, что ли?
- Идемте, Иван Матвеевич.
Тихонов прошел через вестибюль как хозяин: не останавливаясь, отвечая едва заметными кивками на приветственные поклоны местной братии.
Поднялись на тринадцатый этаж, и Сережик открыл его своим ключом:
- Выбирайте номер, Иван Матвеевич. Этой осенью вы почти две недели в одиночестве будете. Пока не приедет глава Ордынского района. Потом еще из Тогучина Семен Александрович появится. А втроем уже не скучно. Можно и пульку расписать. Здесь еще охранника поставлю, потому что Геннадий Львович неврастеник и может в кого-нибудь пепельницу швырнуть. Горничная будет приходить во время выезда на допрос или на встречу к адвокату. Ресторан - местная кухня. Иногда им что-то удается. Заказывайте, не стесняйтесь: зарплата эти два месяца вам по-прежнему начисляется. Телефон прослушивается. У вас есть право на три звонка в день. По две минуты.
Фомичев подошел к окну первого попавшегося номера - двухкомнатного люкса с балконом. За стеклом просыпался его город. Большой, пока еще сонный, родной. Депо метрополитена виднелось в низине, дома-дома-дома...
- Я пойду? - то ли попросил разрешения, то ли просто известил Тихонов.
Иван Матвеевич махнул рукой "убирайся, гаденыш"!
И остался один.
Эпизод I. Молокозавод.
Реальность сильно отличалась от того, что показывали по телевизору. Хотя, на самом деле, уже давно не показывали ничего подобного. В самом начале, в девяносто пятом, приоткрыли кусочек одеяла, позволили обывателю взглянуть на тайные пружины подобных процессов. Аудитория собиралась перед "голубыми" - тогда еще очень часто "голубыми" - экранами огромнейшая, куда там "Рабыне Изауре"! Да и прикрыли телевизионную лавочку, потому что подчас такое всплывало, что народу было в самую пору усомниться в своей полноценности: как можно было подобных мутантов, отщепенцев и негодяев посадить на свою шею добровольно?
Тот первый телерепортаж забыть было невозможно. Чья-то умелая рука направляла весь процесс так, что у каждого, кто увидел хотя бы десяток серий этого двухмесячного сериала, отпадали любые сомнения в правильности судилища. Народ требовал крови и она пролилась.
Ивану Матвеевичу один телевизионный чиновник рассказывал, что идея снять "он-лайн"-репортаж возникла не в среде журналистов. Они-то как раз предполагали, что подобное разбирательство станет скучным процессом, где будут ворошить старое грязное белье и вытаскивать на свет божий давно истлевшие скелеты из всевозможных шкафов. Но чья-то умная голова раз за разом подбрасывала им в разработку таких персонажей, что возникало у маститых журналистов, что все на процессах срежиссировано - от "Встаньте, суд идет" до "Обжалованию не подлежит". А самым первым стал сам бывший президент СССР - Михаил Сергеевич Горбачев. И букет повешенных на него обвинений вонял так мерзко - измена Родине, шпионаж, коррупция, халатность, что даже пресловутые правозащитники, все эти персонажи из "Хельсинкской группы", младореформаторы и прочая пена, что с шипением вылезла на поверхность политической жизни вместе с невнятной Перестройкой в Горби-варианте, никто из этой братии не возмущался приговором. Слабые их голоса что-то повякали о "принципиальной невозможности этого гнусного фарса", да и заткнулись, когда на пресс-конференции товарищ Шандыбин перед сотней объективов новостных компаний снял с ноги свой огромный ботинок, шарахнул им по столу перед носом испуганной Алексеевой, а потом боднул лысой башкой побелевшего Немцова:
- А ты, сученок, готовься, скоро и тебя будем "анализировать", - мрачно пообещал недавно избранный депутат Госдумы Василий Иванович Шандыбин действующему нижегородскому губернатору. - Недолго тебе до следующего срока осталось. Там все припомним: и "Нижегородца", и Бревнова, и Клементьева. Лучше бы и дальше в своем институтишке сидел, да с антеннками баловался - с ними-то у тебя не в пример лучше выходило, губернатор!
За этот поступок был депутат осторожно порицаем коллегами, часто шпыняем журналистами, но, с медвежьей грацией отмахиваясь от назойливых вопросов о причинах такого действия, добродушно отвечал, не балуя народ разнообразием:
- Накипело.
И ведь как в воду смотрел брянский коммунист - прошло всего лишь два года, и Борис Ефимович навсегда был лишен возможности занимать руководящие должности. Ему простили игры с бюджетными деньгами - ведь себе он на самом деле почти ничего не оставлял, все доставалось другим, и был при всем том достаточно уверенным и деятельным руководителем. Уничтожил судостроительный завод, но сберег автомобильный... В общем - случайный человек во власти. Вор - не вор, активист - не активист. На субботниках таким цены нет, а как нужна планомерная, вдумчивая и аккуратная работа - это не про них. Перед тем как был выслан из России, вернул в казну и "гонорары" за ненаписанные книги. Видимо, рассчитывал отыграться "за бугром", но и там чья-то невидимая рука плотно перекрыла "молодому дарованию" кислород: его мемуары не брались печатать ни в одном издательстве, ранешние знакомцы из немцев и англичан, прежде в рот глядящие, переходили на другую сторону улицы, едва завидев на перекрестке его высоко-поднятую кучерявую голову. Говорят, работает нынче где-то кандидат физико-математических наук в должности лаборанта в заштатном венгерском университете - ничего достойнее для него не нашлось. Даже язык выучил - талантливый человечище. А по субботам глушит фруктовую палинку, вспоминая всеобщее обожание и оглашая окрестности Кечкемета воинственными криками на чистом русском.
Потом, после Горбачева, настала очередь некоторых узбекских товарищей, потом много шума наделал процесс над Шеварднадзе, едва не отдавшем американцам что-то там в Беринговом проливе, рыбные промыслы, что ли - этот процесс Иван Матвеевич почти не смотрел, и без того дел было по горло. Потом группа генералов из Западной Группы Войск, далее пришел черед думцов первого созыва...
После процесса Ельцина - московского мэра - накал страстей спал, как-то потерялась свежесть ощущений. Стало ясно каждому: закон работает и отвечать придется.
А первым полностью оправданным стал какой-то татарин, фамилия которого и будучи записанной читалась не сразу, а запомнить ее и вовсе было невозможно. К удивлению общественности он оказался честным работягой, хоть и на очень высоком посту, и первым разрушил появившийся стереотип о том, что во власть идут только мздоимцы и проходимцы.
Потом были еще десятки подобных упрямых, умных и компетентных: кто-то оставался на месте, кого-то выдергивали в Москву - никакой системы обнаружить не удалось. Но процессы над честными были не столь зрелищными: не звучали огромные суммы, высокие имена - скучища.
Так потихоньку, года за три, телепередача перестала собирать перед экранами миллионы граждан и однажды была прикрыта. Да и зачем она нужна?
Удивляло, как много человеческого говна подняла на самый верх горбачевская Перестройка. И лево- и праворадикального и какие-то черносотенцы и откровенные воры, коронованные и не очень. Словно какой-то чудовищный электролиз: ионы направо, электроны налево - редко кто из "горбачевцев" оказывался невиновным. Почти никто.
Тогда по телевизору показывали большие залы, многочисленные фото- и видеокамеры, судья в мантии, обвиняемый за стеклянной, пуленепробиваемой стенкой - постановщик знал, чем удивить народ. Шоу выходило первостатейным, особенно поначалу. Нюрнбергский процесс в миниатюре - не меньше!
Теперь же - комнатка, размером с обычную институтскую аудиторию для семинаров, несколько человек приглашенных свидетелей в соседнем помещении, три судьи, которых, впрочем, еще не было, обвинитель от прокуратуры Левка Семенов, и второй, от Народного Контроля - Павел Сергеевич, фамилия не вспоминалась, секретарь-стенографист, видеотехник, беспрестанно жующий резинку, двенадцать присяжных. Никакой постановки не виделось и в помине.
Не зря всевозможные "голоса" сравнивали систему со средневековой инквизицией, называли "откатом в прошлое", "варварским произволом", "безобразной гримасой тоталитарного режима" - она действительно была похожа на инквизиторские суды, которые никого никогда не казнили. Они лишь устанавливали степень виновности и заблуждения подсудного и передавали его светской власти - пусть судьи выносят приговор. Обвинитель от НК и присяжные занимались первой частью, прокурорский чиновник и судьи - подбирали статьи и определяли наказание. А чтобы не затягивать судопроизводство и не пересказывать одно и то же два раза, все дело слушалось в одном месте в присутствии всех имеющих к нему отношение, и было ограничено по времени двумя месяцами - если за это время ничего существенного для обвинения человека не находилось, он оправдывался.
Накануне вечером к Ивану Матвеевичу пришел посетитель, вернее - пришла. Миловидная блондинка около тридцати, невысокая, хорошо сложенная, улыбчивая. Глазами похожая на актрису Алферову, такие же бархатистые, чистые, доверчивые. Назвалась Марьей Ивановной, да и была так похожа на свое имя, что никаким другим и обладать не могла. Иван Матвеевич целую минуту терялся в догадках о причинах ее появления, пока она сама не озвучила цель своего визита:
- Я назначена вашим защитником. Вернее, помощником. Буду следить за соблюдением регламента, если вы что-то вспомните, что послужит оправданием, объяснением того или иного поступка, то именно я буду заниматься деталями: поиском документов, свидетелей. А если вдруг что-то запамятуете - я вам напомню. Три месяца готовилась. Я теперь ваш третий официальный биограф, можно сказать. После прокурорского и НК. Понимаете? - она так трогательно похлопала ресницами, что Ивану Матвеевичу сделалось на мгновение нехорошо: ну разве могла эта пигалица помочь отстоять его правоту? Мнимую или всамделишную - неважно. - Вот, пришла познакомиться лично. Вас-то я хорошо знаю, нужно, чтобы и вы меня тоже...
- Хорошо, Марьиванна, - а что еще он мог ответить?
Разговор не сложился и после кофе Марьиванна-защитница, как про себя окрестил ее Фомичев, покинула гостиничный номер, пообещав сделать все правильно, когда придет час.
Сейчас она сидела за столом у того самого "аквариума", где бывшему вице-губернатору предстояло провести два месяца.
Появление судей, первые слова, представление дела запомнились Фомичеву плохо. В себя он пришел, когда судья прервался кашлем после длинного монолога и сделал короткую паузу, чтобы попить воды и наступила какая-то пустая тишина, в которой особенно громко звякнул стеклом графин.
- Слушается эпизод первый, - после пары глотков сообщил собранию судья. - Обвинитель от Народного контроля, мы готовы вас выслушать.
Судьи были не местные и друг друга по регламенту увидели за полчаса до начала заседания: председательствующий мужик из Минска, толстуха из Новгорода и пухловатый очкарик из Владивостока - так создавали впечатление бесстрастного разбирательства.
Поднялся Павел Сергеевич.
Он затянул нескончаемую бодягу о каком-то молокозаводе в Чанах, называл фамилии фигурантов, даты, а Иван Матвеевич все никак не мог взять в толк, о чем говорит прокурорский чиновник. Пока не прозвучало имя Петра Веденеева.
И вместе с именем пришло облегчение - вот здесь-то им совершенно не к чему прикопаться! В деле Петра Аркадьевича участие Фомичева доказать попросту невозможно.
-... таким образом, - прохаживаясь перед присяжными, вещал Павел Сергеевич, - в марте 1996 года господином Веденеевым была получена банковская ссуда в размере семидесяти тысяч немецких марок в "Россельхозбанке" на приобретение шведской автоматизированной линии фирмы "Alfa-Laval", какая и была поставлена в срок "Беларусьагрокомплектом". После установки оборудования производительность молокозавода должна была вырасти втрое, что сделало бы предприятие "Чаны-молокозавод" вторым по объему производства в области. Но этому не суждено было случиться. И вот в чем была причина, уважаемые господа присяжные заседатели: завод приглянулся главе районной администрации господину Малышеву Александру Геннадьевичу, ныне покойному. Малышев, вместе с районным прокурором Терпиголовой Алексеем Емельяновичем, приехали к Веденееву и потребовали от того выделить администрации района контрольный пакет акций молокозавода. На резонное сомнение Веденеева в законности такого требования Малышев и Терпиголова пообещали владельцу завода "горящую землю под ногами" и "небо с овчинку", что и было ими проделано в течении следующего месяца. На заводе Веденеева разом начались проверки: налоговая, санитарная, пожарная, МЧС, экологическая. Энергораспределяющая компания произвела отключение предприятия от энергоснабжения под предлогом систематической задолженности, оказавшейся впоследствии "досадным сбоем в расчетах". Ущерб от пропавшего молока, упущенной прибыли, составил на ту дату семь тысяч долларов США. В домах некоторых ключевых работников появились незнакомые люди, потребовавшие прекратить "работу на буржуя и кровопийцу Веденеева". У главного бухгалтера сожгли пристройку-сарай и убили собаку, а у главного технолога угнали и утопили в озере личный автомобиль "Москвич - 412". Заявления, поданные в милицию, делами не закончились - они так и остались нерасследованными. Кроме того, погашение задолженности, имевшейся у Веденеева перед районным филиалом "Россельхозбанка" было истребовано банком досрочно на основании пункта 22.11 кредитного договора о "... возникновении у Кредитора сомнений в кредитоспособности ссудополучателя..." Веденеев, отчаявшись найти управу на районных чиновников, написал письмо, в котором изложил все указанные факты. Адресатом письма, копия которого обнаружилась в вещах покойного Петра Аркадьевича, был обозначен наш подсудимый. В канцелярии обладминистрации журналы корреспонденции поступления оригинала не отмечают. По свидетельству соседа Веденеева - свидетеля Ферапонтова, в октябре 1996 года Малышев и Терпиголова вновь приехали к Петру Аркадьевичу. В этот раз в джипе японского производства - марку свидетель затруднился назвать - вместе с ними находился и господин Фомичев. Увидев действующего вице-губернатора в компании своих недоброжелателей Петра Аркадьевич отчаялся и, переписав на предложенное ему юридическое лицо ЗАО "Аваста" сто процентов акций молокозавода, застрелился из охотничьего ружья, имевшегося у него на основании разрешения за номером... В деле имеются показания осужденного Терпиголовы по этому эпизоду, где он сообщает, что все дела с Фомичевым вел исключительно Малышев. Сам Малышев погиб осенью 1997 года на утиной охоте, утонув вместе с перевернувшейся лодкой, предположительно не справившись с сильной отдачей при выстреле, перевернувшей лодку и стоявшего в ней охотника. Будучи в состоянии сильного алкогольного опьянения, о чем имеется акт судмедэкспертизы от октября 1997 года, он не справился с холодной водой и снаряжением, запутался в вещах и захлебнулся. Соответственно, быть допрошен не может. Однако, благодаря записи в бухгалтерии о начислении командировочных, удалось установить, что Фомичев действительно находился в командировке в Чанах перед смертью Веденеева. Прошу суд и присяжных установить степень виновности подсудимого в описанном эпизоде.
. Итак, Иван Матвеевич, вы были знакомы с изложенными событиями прежде? Знакомы ли вам фигуранты этого дела?
Марьиванна передала своему подзащитному фотографии Петра Веденеева, главы районной администрации Малышева, районного прокурора Терпиголовы.
Районных начальников Иван Матвеевич знал как облупленных. Та еще мерзота! А вот лицо самого Веденеева показалось как-то смутно знакомым.
Где же могла произойти встреча? Фомичев взялся за виски и дернул себя за мочки ушей - иногда помогало. Опять же - "японский неопознанный джип", "командировочные расходы"... Иван Матвеевич вспомнил, где видел лицо Веденеева!
Действительно, была такая поездка в Чаны. Пуск в эксплуатацию участка дороги и последовавший за этим мероприятием небольшой сабантуй - в нерабочее время, разумеется, с баней, спиртным и стрельбой дробью по консервным банкам у сарая. Тогда-то районные начальники и показали ему "городок", останавливались у некоторых домов, и пару раз дверь с его стороны оказывалась открытой.
Естественно, что любой, кто мог их увидеть вместе - решил бы что все они заодно, немудрено, что и бедолага Веденеев решил, что справедливости ему не найти нигде.
Он расправил плечи, глаза блеснули льдом, и Фомичев едва не закричал: "Стойте! Меня подставили, все было совсем не так! Я не имею отношения к этим прохиндеям!" Но не закричал. Сдержался, что было непросто.
В тот миг, когда он уже набрал полную грудь воздуха, Ивану Матвеевичу подумалось, что очень важно будет то, как он сможет себя представить перед решающими его судьбу людьми. Истеричной бабой или трезвомыслящим и убедительным человеком.
Он встал и, глядя прямо в глаза народному контролеру, стал излагать последовательность событий, в которых был, по сути, посторонним участником.
- По данному эпизоду, могу сообщить следующее, - преувеличенно казенно, как требовала обстановка, начал монолог Фомичев, - да. Когда вот осень та была, я... случайно, в общем, совпало так. Этот Терпиголова и второй еще глава района...
- Малышев, - громким шепотом подсказала Марьиванна.
- Да, верно, Малышев. Вот я там ... участок дороги, принимали. Губернатор тоже должен был присутствовать, но не смог, я уж и не упомню почему. Вот, и поехал принимать этот участок я один. Его там долго сдать не могли и уже почти перед самыми снегами все-таки успели. Сложная трасса и погодные условия. Понимаете, так иногда...
Он отчего-то заволновался, чего не случалось уже очень давно. Даже перед представителями Президента он так не мямлил, объясняя какую-нибудь неудачу в выполнении федеральных программ. Может быть, это оттого, что ситуация была совершенно непривычной?
- И вот когда уже все акты подписаны были и даже ленточка - того, - Иван Матвеевич беспомощно развел руками, - ну и потом, конечно был праздничный стол.
Господи, - думалось бывшему чиновнику, - какую ахинею я несу? Так стыдно! Люди подумают, что ими руководил патентованный тупица.
Но совладать с эмоциями как-то не получалось, а нести и дальше подобную околесицу не хотелось. Фомичев нервно сглотнул, закусил упрямо губу, как делал всегда, чтобы собраться с мыслями и стал говорить без умностей и не пытаясь подобрать слова из "канцелярита", которым всегда владел в совершенстве:
- Не было в том деле моего участия. Никакого. Просто показали меня пострадавшему, а он и подумал, что мы все заодно. Поднимите документы - кто учредитель, кто владелец, кто совладелец. Моей фамилии в этом списке вы не найдете. Как не найдете и никого из близких мне людей. Я и не знал об этом заводике. Мало ли в области таких мелких предприятий? В каждом райцентре по пяти штук насобирать можно. Курятники, обувные мастерские, молокозаводы. Да здесь, в городе, штук пятьсот. Если каждым заниматься - никак до смерти не успеть. Зачем бы мне это?
- Ну, к примеру, хотя бы затем, что упомянутый районный голова Малышев приходится двоюродным братом вашему бессменному секретарю Лидии Сергеевне Васюте, - равнодушно перебирая на своем столе бумаги, сообщил Ивану Матвеевичу народный контролер. - Вы об этом не знали?
А он на самом деле не знал. В первый раз слышал. И тяжело опустился на скамью, разыскивая в памяти убедительные возражения, которые могли бы... Вот этого он больше всего и боялся, выходя два дня назад из кабинета вместе с Тихоновым: когда судить его станут за то, о чем он не имеет никакого понятия. Мало ли писем подписано, смысл которых вроде бы понятен, но вырванный из контекста может легко стать основанием для чудовищного обвинения? Мало ли кому рука пожата? С тем же Урюпиным пару раз в бане был, из одного стакана "кедровку" пили, но это же не значит, что вместе разворовывали его металлургический комбинат? За сделанное Иван Матвеевич не боялся, боялся за несделанное.
- Почему бы вам не помочь родственнику своего доверенного лица? - невинно поинтересовался Павел Сергеевич. - Тем более, что и делать ничего не нужно? Так - лицо показать?
Если сейчас еще всплывет история с дочкой Лиды, то можно занести этот эпизод в свой "пассив", - отстраненно подумал Иван Матвеевич. И ведь ничем не докажешь.
- Есть возражения, ваша честь, - встрепенулась Марьиванна, увидевшая, что Фомичев "поплыл". - Свидетель Васюта заявила по этому эпизоду, что с покойным Малышевым была в длительной ссоре. Родственных отношений не поддерживала с 1984 года. По причине стойкой антипатии, вызванной судебным разбирательством по поводу дележа наследства их общего деда - Малышева Степана Борисовича. Прошу дать слово свидетелю.
Судья бесцветным голосом потребовал ввести Лиду.
Внешне она почти не изменилась - его верная Лида. Такая же холеная, уверенная в себе, настоящая гроза приемной. Да и трудно ждать изменений за несколько дней. Но все равно была какая-то необычность в ее походке, в ее осторожном приветственном кивке. Словно боялась она выдать более тесную связь с Фомичевым, чем предполагала должностная инструкция, и оттого еще более сковывалась, делая каждый следующий шаг к определенному свидетелям месту с большим усилием, чем предыдущий.
- Здравствуйте, Лидия Сергеевна, - с добродушием автомата для продажи газировки приветствовал ее судья, - вы предупреждены о необходимости говорить только правду?
- Да, - Лидочка кивнула.
- Павел Сергеевич, задавайте вопросы, - обратился судья к обвинителю из НК.
- Спасибо, ваша честь, - Павел Сергеевич повернулся к свидетельнице. - Лидия Сергеевна, объясните суду, в каких отношениях вы состояли с Малышевым Александром Геннадьевичем?
Лидочка стрельнула глазами в сторону Фомичева, как бы испрашивая позволения на ответ, но не дождавшись его реакции, кашлянула и произнесла:
- Это мой двоюродный брат. Покойный.
- Когда вы виделись с ним в последний раз?
- Давно, больше десяти лет назад. У нас вышла ссора и с тех пор мы с ним не разговариваем. Я даже на похороны не поехала.
- Понятно. Вы знаете что-нибудь о знакомстве Фомичева с Малышевым?
- Может быть, по работе? Мой брат был одно время, перед самой смертью, главой района, они могли встречаться. Наверное, даже обязаны были, ведь Иван Матвеевич по долгу службы...
- Хорошо, Лидия Сергеевна. Но точно вы об этом не знаете?
- С Сашкой, простите, с Малышевым, я, как уже говорила, мы больше десяти лет не разговариваем... не разговаривали, - поправилась она. - А Иван Матвеевич тоже никогда о нем ничего не спрашивал. Нет, я не думаю...
- Спасибо, Лидия Сергеевна, у меня вопросов больше к вам нет, - обвинитель сел.
- Мария Ивановна, у вас вопросы будут?
- Нет, ваша честь, по существу эпизода ответы исчерпывающи, - ответила Марьванна-защитница.
- Хорошо. Лидия Сергеевна, спасибо, подождите в комнате свидетелей, вы еще можете нам понадобиться.
Лидочка простучала каблуками по паркетной доске и перед тем, как исчезнуть за дверью, еще раз посмотрела на Ивана Матвеевича и робко улыбнулась, будто за что-то хотела извиниться.
Дальше обсуждались какие-то формальности, общий смысл которых свелся к тому, что вины Фомичева в чановских перипетиях не усматривается. Сначала Павел Сергеевич отказался от обвинений по эпизоду, а следом и присяжные оправдали бывшего вице-губернатора. На этом судья заседание закрыл, посоветовав сторонам хорошенько подготовиться к следующему.
Вернувшись в отель, Фомичев упал на кровать в изнеможении, но вместе с тем и с проснувшимся оптимизмом. В сознании снова зашевелился тот железный боец, что привел его к самой вершине областной власти. Если так просто удалось отбиться, то мы еще повоюем!
Иван Матвеевич даже позволил себе опрокинуть рюмочку коньяка - в баре нашлась бутылка семилетнего "Ноя". Кто-то хорошо изучил вкусы отставного чиновника - от любого другого спиртного утром часто болела голова.
Не прошло и часа, как приехал Тихонов и предложил прогулку по зоопарку:
- Вход в клетки пока не обещаю, не разрешили еще. Директор на каком-то очередном симпозиуме по поводу вымирания белых носорогов, но думаю, на самом деле хочет пристроить выводок медведей. Так что разрешить некому. Побродим по аллейкам, оденьтесь теплее.
- Поздно уже, закрыт зоопарк-то, - попытался увернуться Фомичев. - Да и не хочется шевелиться, честно сказать.
- Мне ваше душевное спокойствие подороже, чем вам самому будет, - усмехнулся Тихонов. - Представляете, что появится в газетах, если вы будете выглядеть послезавтра на заседании утомленным и бледным? "Комиссары пытают несчастных жертв перед вынесением несправедливых приговоров" - самое безобидное из подобного. Не упрямьтесь, Иван Матвеевич. Сделайте это сегодня для меня? А зоопарк для нас с вами открыт всегда. Даже одно маленькое кафе работает до полуночи. Впрочем, это может быть и ботанический сад, если захотите, но там с освещением не все в порядке, да вы знаете. И кафе там нет.
Ну как можно отказать хорошему человеку? Пришлось согласиться.
Внутри зоопарка, разбитого на огромном участке леса, дышалось действительно полнее, и совсем не мешал запах животных. А, может быть, вечерняя прохлада удалила всякие запахи.
-... очень трудно было, когда началось акционирование. Народец-то у нас предприимчивый порой, - рассказывал Сергей, раскидывая носком ботинка ворох опавшей листвы на мокрых дорожках у волчьих клеток, - бывали такие умельцы, что просто удивительно, откуда что взялось! В нашей-то коммунистической стране. Вы же тоже должны помнить? Вы в те времена вроде бы комитет ЖКХ возглавляли? Этих "красных директоров", решивших, что приватизация - хороший повод подгрести под себя доверенное хозяйство. Ведь задумывалась приватизация просто как способ вовлечь массы в хозяйственную деятельность предприятий на правах младших партнеров. Ну, чтобы не безразличны были показатели предприятия работавшим на нем людям. Вроде как дивиденды выплачивать ежеквартально. Вот кажется, неглупые люди законотворчеством занимались, но такого наворотили! Ведь некоторые из "красных директоров" умудрились скупить едва ли не весь двадцатипятипроцентный пакет распределяемых акций! У своих же работников. За счет их же средств. И деньги нашлись и резервы. Некоторые, впрочем, говорят, что так закон был с умыслом написан - выявить всех этих ушлых дельцов... А потом как шарахнуть по ним Народным Контролем!
- Как-то по-иезуитски это все выглядит, - обронил Иван Матвеевич.
- Знаете, если и так, то я не осуждаю. Каков выбор? Лечь стране под этих деляг? Всем сообща начать работать на наполнение их мошны и оплачивать из своих карманов их свары? Увольте. Лучше уж пару сотен "особо одаренных" отправить на лесоповал, чем потом всем вместе надрываться на их частных предприятиях. У нас почему вся вот эта мелочь вроде ателье индпошива хорошо работает в смысле обеспечения своих работников? Потому что у работника всегда есть выбор - остаться с владельцем этой лавочки или уйти на государственную фабрику, где, может быть, зарплата и снизится незначительно, зато появится масса социальных льгот и преимуществ. Ну да, конвейер, однообразие, скучища, зато не нужно греть голову - что съесть завтра на обед. Работодатели конкурируют за работника. За толкового, разумеется.
- Да полно и перекосов, - Иван Матвеевич возражал скорее по привычке, для поддержания беседы. - И дурости. Вон подшипниковый завод акционировали или ТЭЦ взять. Какие дивиденды, если предприятие планово убыточно? Пока разобрались с реестром таких заводов, пока все перевели в неприватизируемый фонд, а акционерам возместили потери бумагами других предприятий, в том числе и заново открытых - массу денег и времени убили, а хуже того - ожидания людей обманули. Слесарь Иванов взял себе акции своего завода, и думает - теперь-то озолочусь! А достатка как не было, так и нет. В общем, криво приватизацию провели. Непродуманно.
- Посмотрите на эту серую морду, - показал Сергей сорванной веткой на матерого волчищу, - так и хочет нас сожрать! Что, собачка, недокармливает тебя Ростислав Александрович? Это мы внесем куда нужно: волкам в зоопарке мясо не дают! - Тихонов сам рассмеялся над своей неказистой шуткой. - Посмотрите на грузинскую приватизацию. Вам она нравится больше?
- Признаться, не следил, - соврал Фомичев, желая услышать точку зрения Тихонова, которая должна была во многом прояснить отношение его ведомства к поднятому вопросу. - А что там?
- Залоговые аукционы. Такая, знаете, прелесть! Правительству нужны деньги. Поэтому оно берет кредит у коммерческого банка, который, в свою очередь, берет кредит у Центрального банка. А в обеспечение кредита Правительство передает банку пакет акций завода в оперативное управление на какой-то срок. Еще смешнее - деньги из банков никуда не уходили, оставаясь, по сути, в их распоряжении. Закон этого не позволял, но ведь закон штука гибкая. Понятно, что когда подходил срок погашения кредита, то никакого погашения не происходит - у правительства денег опять нет, да и откуда бы им при такой схеме взяться? На самом заводе никакой модернизации, никаких социальных обязательств - ничего. Что завод ранее выпускал, то и теперь продолжается. Только прибыль его теперь делится между новым собственником и Центробанком, получающим проценты по кредиту. До тех пор, пока предприятие не переходит полностью в собственность коммерческого банка. Просто изнашиваются старые основные фонды. Государству, разумеется, никакой прибыли в такой приватизации нет: оно как бы само у себя купило предприятие, только передало его в управление дяде Сосо или Гиви, а потом и вовсе подарило. И новые собственники теперь три шкуры дерут с работников и с устаревающего оборудования. Приватизация ради приватизации. Такой вариант лучше, чем наш, когда главный пакет остается за государством, которое и несет основное бремя инвестиций, капитальных затрат? Для Сосо и Гиви - конечно предпочтительнее грузинский способ приватизации. А для Софико, Зазы, Георгия, Вано, Сулико, Нодари и Левона?
- Затейливо как грузины поступили. - Разговор складывался так, что Фомичеву пришлось слушать давно известные вещи, но ему показалось, что Сергей подводит его к какому-то важному откровению и он не решался оборвать контролера. - Я как-то в стороне от модных веяний остался. Хватило своих проблем.
- У нас готовилось то же самое, будьте покойны. Это я вам как лицо посвященное говорю. Так что тот закон о частичной приватизации, когда каждый стал реальным собственником чего-то, не так уж и плох в социальном плане. Часть собственности роздана и обменяна на лояльность работников. Из двадцати пяти процентов приватизируемой собственности на каждом заводе пятнадцать распределили среди работников, оставшиеся десять по внешней подписке. Наверное, можно было что-то и лучше придумать, но это пока работает. А через пару лет можно будет нести свои акции на фондовую площадку, купить что-то другое или продать эти. У меня есть небольшая частичка "Ростелекома", Бийской ТЭЦ и "Алтайкожи". Кому-то мало покажется, но уже три года я получаю каждую весну еще половину своего оклада. Не бог весть что, но все равно приятно.
- Получать что-то ни за что всегда приятно, - усмехнулся Иван Матвеевич. - Я во власть из исследовательского института пришел. Там с самого конца восьмидесятых что-то подобное было. Представляете, когда Горбачев объявил о самофинансировании научных учреждений, мы же все думали - все, наступил конец шарашке. Стали уже места себе потеплее подыскивать. Хотя в те годы везде было неуютно. А потом потихоньку-потихоньку. Заказ из Бангладеш пришел на оросительную систему, потом пара африканских проектов. Командировки начались. Кого-то учиться отправили, кого-то консультировать. Не поверите, в наш мелиораторский институт конкурс выстроился. По некоторым специальностям до шести претендентов на место выходило.
- Как вам сегодняшнее заседание? Успокоили нервишки? - неожиданно спросил Тихонов.
Иван Матвеевич сделал несколько шагов, прежде чем сообразил, что разговор переключился от воспоминаний к действительности.
- Да, Сергей, - немного размыслив, ответил он. - Поначалу не по себе было. Вроде бы ничего плохого за свою жизнь не сделал никому, а тут на тебе - суд, обвинители, присяжные... Неделю назад еще был так высоко и в одночасье...
- Мы этот момент отметили с самых первых процессов. Человек, выдернутый из привычной обстановки теряет связь с реальностью. А в вашем случае ему начинает казаться, что его обязательно засудят. Готов поспорить: в то утро, когда я пришел за вами, вы успели перебрать в памяти всех наказанных знакомцев, а из оправданных не всплыл никто?
- Зимин, - признался Фомичев.
- На самом деле честных людей больше, чем бесчестных, иначе цивилизация давно бы рухнула, погребенная под алчностью одних и овечьим прекраснодушием других. Не зря все религии создавались и учили самоотречению, послушанию и уважению. Кто-то этим пользуется, конечно, но лучше так, чем отсутствие любых моральных ориентиров у большинства. Новозеландские маори наверняка сами себя сожрали бы однажды, если бы не система табу. Однако, вспоминаются в вашей и подобных ситуациях только наказанные - это верно. Так уж психика устроена. На первых процессах многие просто замыкались в себе. Как аутисты. Ни слова из человека не вытянуть осмысленного. Поэтому теперь первый эпизод на слушаньях - всегда самый простой, и, как правило, человек оправдывается. Чтобы у подсудимого появилась уверенность в объективности судейства. Понимаете?
Иван Матвеевич на минуту задумался, потому что ему решительно было непонятно, зачем Тихонов разливается перед ним соловьем, то ли стращая, то ли раскрывая карты. Что-то было в его поступке нелогичное, чему не находилось объяснения.
- Зачем вы мне это рассказываете, Сергей?
- Во-первых, вы мне просто симпатичны. Я ознакомился с вашим делом и особенного криминала в нем не увидел. Несколько ошибок, которые, я в этом уверен, обязательно объяснятся. Во-вторых, поверьте, я не страдаю излишней кровожадностью, и у меня вовсе нет такой цели - довести вас до стенки. Вовсе нет. Ваша подготовка на пост вице-губернатора обошлась стране в копеечку, и было бы просто глупо выкидывать эти усилия на помойку. Поэтому для страны лучше, если вы сумеете объяснить свои некоторые не вполне очевидные стороннему наблюдателю решения, чем просто избавиться от вас и начинать подготовку следующего. Я сейчас немножко нарушаю должностную инструкцию, но мне кажется, вы сможете собраться и подготовиться лучше, если будете хорошо знать непубличный механизм работы нашего ведомства. Во всяком случае, наш психолог считает так. Не подходите к процессу как к Страшному Суду. Возможно, все только начинается и это просто маленький этап в биографии. Я сам не видел, но мой коллега рассказывал, что того же Зимина колотило перед процессом так, будто его черти уже на адскую сковородку закинули. Потому что честный человек больше всего боится обвинения в бесчестности. А жулику - все как с гуся вода, он свое отбоялся, когда в первый раз решил запустить руку в чужой карман. И не важно чей - государства, соседа или будущих поколений.
Сергей придержал задумавшегося подопечного, свернувшего на только намеченную дорожку - без асфальта:
- Заболтались мы с вами, Иван Матвеевич. Но вам-то хорошо, завтра отоспаться можно, а мне придется по городу мотаться - дела. Да и время позднее уже совсем, пора.
Когда Тихонов привел Ивана Матвеевича в номер и порекомендовал перед прощанием принять еще пятьдесят граммов "Ноя" на ночь, Фомичев почувствовал некоторое успокоение. То ли в самом деле поверил Сергею, то ли так сильно желал в это поверить, что отказаться от отой веры было совершенно немыслимо.
Оставались некоторые неясные моменты - к примеру, зачем понадобилось ворошить приватизацию? Вроде бы ни к чему. Совсем ни к чему... если следующее заседание не будет посвящено ей.
Иван Матвеевич отставил в сторону опустевшую рюмку и крепко задумался.
Эпизод II. Закупка топлива.
Накануне слушанья пришла Машка. Постылая. Надоевшая хуже горькой редьки. Притащила зачем-то свой борщ; делала так всегда, если Иван Матвеевич жил не дома - в больнице, санатории, теперь вот сюда. Борщ хорош, слов нет, но лучше бы он приходил без Машки. Долго и подробно рассказывала о семейных новостях - о делах старшего, о скорой сессии младшего - будто телефонов в стране нет совсем, пару раз напомнила, что обещал обновить ей шубу. Фомичев сидел и морщился, вспоминая предыдущие обновления.
Ради первого он ушел в восемьдесят девятом из института в горком партии. Науку курировать. Знал бы заранее, что на институт обрушится денежная лавина из заказов, грантов, премий - остался бы, но за полгода во власти новое поприще так увлекло и поглотило Фомичева, что возвращаться он даже не подумал. Ни ради заграничных командировок-стажировок, а они стали настолько частыми, что едва ли остался хоть один лаборант, не посетивший мир победившего капитала, ни ради сильно выросших зарплат и бонусов - власть оказалась столь притягательной, что добровольно отказаться от нее стало невозможно.
Управляя городской наукой, он однажды сообразил, что на самом деле ничем не управляет: деньги институты добывали сами какими-то потаенными путями, помимо бюджетов и фондов всех доступных ему уровней. А как можно командовать тем, что от тебя не зависит? Даже образовательные учреждения стали постепенно отдаляться от прежних орбит "единственно верного в мире учения" и развели в своих стенах такой "плюрализм мнений", что явление стало живо напоминать гуляйпольскую махновщину. Разобраться во всех хитростях новых политических веяний становилось неимоверно сложно, договориться со всеми - читай: с каждым отдельно - невозможно, и работа стала валиться из рук. Выходили распоряжения и откладывались, приказы не исполнялись, грозные звонки игнорировались. Единственно устойчивым учреждением некоторое время казался горком партии и Фомичев, напрягшись, быстро сделал незаметную постороннему глазу карьеру, став для Первого секретаря негласным советником по любому мало-мальски важному вопросу. Здесь-то и снизошло понимание того, на каком пороге оказалась страна.
Рядом с Первым Иван Матвеевич быстро понял, что с коммунистами что-то происходит и оставаться с ними - себе дороже. Да и Машка опять заныла про очередную шубу.
Место нашлось в горисполкоме, и он ушел туда заместителем Председателя. Зарплата немного прибавилась, ответственность тоже, но зато появились реальные дела и снизился накал политических интриг. Этот год - до разгона исполкомов в 90-м - был, пожалуй, самым важным в складывающейся карьере. Ему несколько раз предлагали уйти в бизнес: возглавить большую швейную фабрику, мясокомбинат, ОРС, местную железную дорогу, но каждый раз, сложив все "за" и "против", он уверенно отказывался, ожидая следующего скачка во властной карьере. Ему нравилось руководить, не неся за это прямую ответственность - всегда находился кто-то уровнем ниже, виновный в неисполнении, нарушении, срыве.
Из исполкома он уходил практически как капитан: последним. Его непосредственный начальник - Председатель, проигравший выборы главы муниципального образования, слег с нервным расстройством. Иван Матвеевич сам передал ключи от главного кабинета новоизбранному мэру и отбыл в непродолжительный отпуск - откармливаться на новенькой даче машкиным борщом и восстанавливать нервы.
Старший сын в это время закончил школу и собирался двинуться по отцовым стопам - во власть и даже подал документы в Бауманку. Но одним из первых законодательных актов Верховный Совет нового созыва издал закон об обязательном прохождении службы в рядах СА любым претендентом на место в органах власти. А у Дениски как назло - белый билет! Самый что ни на есть честный - по зрению.
Фомичев тогда пытался найти обходные пути для сына - очень неглупого честного мальчика, но отступил, несколько раз ткнувшись лбом в стену: закон исключений не предполагал. Разве только пол сменить, что, говорят, уже делалось на "загнивающем" Западе. Хочешь командовать - научись служить, - говорили в военкоматах, и добавляли: зачем государству белобилетники? Они же потому и белобилетники, что не способны выносить нагрузки, много болеют и ... просто не потянут. Пусть уж картины пишут, да дома строят - работают там, где их всегда кто-то сможет подменить.
И тысячи "папенькиных" сынков поперлись в армию, где стараниями "папочек" всего за три года была искоренена главная армейская страшилка - дедовщина. Малолетние преступники, имеющие условные сроки и прочий околокриминальный люд, были выметены из солдатских рядов новым законом. Иван Матвеевич долго негодовал, что его Денису оказалась заказана карьера госслужащего, пока в армии не отметился младший - Сема. Только после его рассказов о службе стало понятно, что некто пытается снова привести в действие то социальное сито, каким могла стать и не стала армия, где каждый на виду, обнажен и беззащитен. Выдергивай человечка из строя и смотри на что годен. Достоин - двигай салагу в сержанты, старшины, дай почувствовать власть и посмотри, как отреагирует, не достоин - пусть дослуживает и едет в родную деревню Агаповку мотористом. Достойного и того-второго не забудут: отметки отцов-командиров в военном билете будут преследовать отслужившего человека всю жизнь, сразу давая работодателю представление о том, кто перед ним - разгильдяй и дармоед или стоящий работник и умелый организатор. Если не работать с кадрами в самом начале - потом с ними и вовсе можно не работать. Ничто так быстро не портится, как предоставленный сам себе человек без нужного обществу занятия.
Многие после армии сразу получали предложение льготного или вовсе бесплатного обучения в московских и ленинградских институтах, где завелось несколько ВУЗов с иностранными лекторами, специалистами по управлению. Вот и Семен сейчас в Питере. Если все пойдет как запланировано - его карьере можно только позавидовать, что, кстати, и делает Дениска при редких встречах с младшим братом.
И Машка ездила к Семену и возила ему свои борщи. Она и борщи - это что-то неразделимое. И бесконечная ее болтовня - на второе и приправы. Иван Матвеевич уже давно не слушал ее умопостроения, потому что не было в них ни особого ума, ни стройности. Пропускал мимо ушей, и сделался машкин монолог привычным шумовым фоном вроде радиоточки на стенке.
Вот и сейчас, без умолку болтая с безответным мужем своим бескостным языком, она уже где-то добыла тарелку, ложку, сметану и разогретый борщ щекотал ноздри знакомым запахом. Вкуснее Машки борщей не варит никто - ни один шеф-повар.
Но этим исчерпываются ее таланты. Пожалуй, кроме еще одного - верности. Она всегда была рядом, готовая подхватить, утешить, успокоить. Не всегда получалось, но это не ее вина.
- Машка-машка, глупая ты сардина, прости меня, старого, - подумал новое для себя Фомичев.
Если бы не пришедший вовремя Тихонов, он бы наверняка успел наговорить суетящейся жене каких-нибудь резкостей, на который был щедр в последние годы, но появление народного контролера спасло его от ненужных сцен.
Мария Валентиновна замолкла, стала собираться и выкатилась из номера в священном трепете перед современным инквизитором.
- Готовы к завтрашнему? - принюхиваясь к знакомым ароматам, спросил Сергей.
- Разве к подобному можно стать готовым за один день? Если всю жизнь до того не готовился, то один день не станет решающим, - Иван Матвеевич был настроен на философский лад.
- И то верно, - согласно кивнул Тихонов и добавил: - но это не наш случай, да?
- Посмотрим. Уже завтра. Простите, Сергей, мне нужно отдохнуть, - закруглил неначавшийся разговор Фомичев.
Утро выдалось солнечным и настроение неожиданно поднялось, хотя вроде бы и не должно было.
Зал суда встретил Ивана Матвеевича легким шумом - о чем-то переговаривались присяжные, видеотехник откровенно клеил секретаря, прокурорский чиновник о чем-то увлеченно рассказывал Павлу Сергеевичу. Марьванна-защитница красила ресницы, поднеся зеркальце к самому носу, и прибытие своего подзащитного отметила не сразу.
Фомичеву все поочередно кивнули, как соседу во дворе старого дома - по-свойски, обычно.
А через десять минут немного нервного ожидания появился "Уважаемый суд", оборвавший звенящий в зале гул двух десятков человеческих голосов.
- Слушается второй эпизод по делу Фомичева Ивана Матвеевича, - традиционно сообщил судья собравшимся, как будто кто-то из них не был в курсе происходящего. - Обвинитель от Народного Контроля, вы готовы выступить?
- Да, Ваша честь, - Павел Сергеевич вышел из-за стола. - Предметом сегодняшнего разбирательства будет поставка топлива для ТЭЦ в отопительном сезоне...
Иван Матвеевич вздрогнул - он ждал совершенно другой темы, сбитый с толку произошедшим разговором на прогулке с Тихоновым. Или Сережа нарочно запутывал своего подопечного? Все-таки народные контролеры - почти те же самые службисты из внутренних органов, не понимающие юмора, запутывающие подозреваемых. Павел Сергеевич назвал номера статей Кодекса, которые подошли к предъявляемым обвинениям, но запомнить эту цифирь Фомичев не смог - она мелькнула где-то на периферии сознания, сообщив ему, что и такие статьи все-таки есть...
- ... подсудимый курировал проходящие конкурсы со стороны областной власти, а по существу - определял условия и результаты проводимого конкурса...
Или нет? Может так быть, что Тихонов был искренен? Иван Матвеевич уже вообще ничего не понимал. Как можно было довериться Тихонову? Повестись на эту возвышенную чепуху о справедливости наказания и отсутствию у Народного Контроля желания вынести обвинительный приговор? Вот правду говорят: до седых волос дожил, а ума не нажил. С другой стороны, так хотелось поверить в то, о чем говорили...
-... вопреки духу закона о честной конкуренции на конкурсах, подсудимым были специально составлены условия таким образом, чтобы победителем в конкурсе оказалось предприятие, возглавляемое его давним знакомым Геннадием Есиным. В результате этих противоправных действий поставка угля для ТЭЦ совершилась с опозданием на неделю. И к нарушителю не были применены штрафные санкции, обусловленные действующим тогда договором. Топливо поступило более низкого качества, о чем имеется экспертное заключение, - Павел Сергеевич потряс в воздухе ксерокопией документа. - Таким образом, в результате пересортицы и неналожения штрафов на поставщика был нанесен ущерб бюджету города в размере... девяти миллиардов семидесяти двух миллионов неденоминированных рублей. О чем имеется соответствующее заключение Контрольной Палаты от...
Фомичев был знаком с этими документами, и ему казалось, что история та четырехлетней давности прочно забыта, но вот - всплыла.
Если глубоко копали - сейчас еще поднимут выписку из реестра акционеров есинской шахты и тогда точно не отмыться. Доказывай потом, что это просто совпадение, что Денис, получая по подписке эти акции, не знал о знакомстве отца с Геной - директором шахты.
-... вместе с тем реестродержатель в своей выписке сообщает, - в руке Павла Сергеевича возник новый документ, - что одним из акционеров шахты является Денис Иванович Фомичев - родной сын подсудимого. Таким образом, в деле усматривается явный корыстный мотив личного обогащения...
- ... в размере целых семисот тридцати двух рублей, - громко прокомментировала Марьванна, вызвав смешки присяжных. - Украли девять миллиардов, чтобы присвоить семьсот рублей в виде дивидендных выплат.
Судья поднял свой молоток, но постучать им не успел - защитница смолкла.
- Еще одно заявление с места без разрешения, Мария Ивановна, и вы будете удалены из зала. Я ясно выразился? - судья все-таки решил показать свое недовольство.
- Простите, Ваша честь, не сдержалась, - Марьванна потупила свои зеленые глазки.
- Не на базаре. Держите себя в руках. У вас будет время высказаться. Павел Сергеевич, есть еще что добавить?
- Нет, Ваша честь, - народный контролер помотал седой головой. - Хотелось бы услышать гражданина Фомичева.
- Гражданин Фомичев, вы будете говорить?
Иван Матвеевич поднялся.
- Мы с Геннадием Есиным знакомы долгое время. Со школы. Я кое-чем ему обязан. И в то лето он обратился ко мне с просьбой помочь получить заказ на топливо. Потому что шахта и поселок при ней, по его словам, становились убыточными из-за удорожания добычи. Помочь могла модернизация оборудования, но на нее не было денег. Чтобы провести модернизацию добывающих мощностей, ему нужен был заказ. Я посоветовал ему напрямую обратиться в отраслевой Главк, но Геннадий Макарович ответил, что его неоднократные обращения игнорируются по причине отсутствия отраслевых планов модернизации. Тогда я порекомендовал обратиться в банки, но Гена показал мне сразу три проекта кредитных договоров, которые загоняли шахту в прямо-таки кабальные условия существования, а проценты по кредитам съедали всю предполагаемую прибыль. Словом, взять кредит было равнозначно просто полугодовой работе на банки. А у него уже шахтеры начинали увольняться и переезжать в Прокопьевск, на тамошние выработки. В общем, он убедил меня, что я чуть ли не единственный, кто может ему помочь.
Иван Матвеевич смолк.
- Это все? - спросил судья.
- Нет, Ваша честь, сосредотачиваюсь, извините. - Фомичев пожевал губами невидимую травинку. - Я решился прямо нарушить имеющееся законодательство, потому что мне тогда это показалось правильным. Я давал Есину заработать, при этом наш бюджет совершенно от этого не должен был пострадать - заявленные цены были ниже средних по рынку. Ведь я не знал в тот момент, что будет задержка, что уголь окажется негодным. Да и Гена не знал. Между заключением договора и первым эшелоном с углем прошло четыре недели. А когда случилась задержка, мне позвонил Есин и просил закрыть на нее глаза, потому что в случае нашего упрямства его шахта оставалась без прибыли. Я думал три дня. И согласился. Наверное, был неправ. Но и теперь поступил бы так же. Геннадий все же провел свою модернизацию, теперь его шахта в лидерах.
- Вы знаете, почему уголь был ненадлежащего качества?
- Я не специалист в этом. Мне что-то рассказывали, но я не запомнил. Гена намекал, что для выполнения условий контракта ему пришлось перекупать уголь в Киргизии, чем и была вызвана задержка, я не вникал. Однако, я разговаривал с главным инженером и директором ТЭЦ и из их речей понял, что такого угля понадобится несколько больше, чем мы обычно закупали. На десять процентов примерно. Об этом я сообщил Есину и вытребовал у него на следующий год пропорциональную скидку. Если поднять в архиве администрации условия тендера на следующий год, то вы увидите, что цена на уголь изначально предполагалась с десятипроцентным дисконтом к рынку. Так мы компенсировали наши потери. По сути, мы просто прокредитовали из городского бюджета эту шахту на один год. Если не считать банковского процента, то мы ничего не потеряли. Да и с ним ничего не потеряли - кредит-то был в обесценивающихся деньгах, а получили разницу первоклассным углем. К тому же зима оказалась теплой и уголь удалось сэкономить, а вот следующая оказалось гораздо холоднее и угля потребовалось больше, но стал он для нас дешевле.
- И, тем не менее, закон о государственных закупках был нарушен. И нарушен сознательно.
- Это так, Ваша честь.
- Садитесь, гражданин Фомичев.
За дальнейшим ходом слушанья Иван Матвеевич почти не следил; все, что знал - уже сказал, и добавить было нечего. Пару раз он ответил на вопросы Марьванны, не особенно вникая в суть происходящего. Все его мысли поглотил Тихонов, зачем-то долго рассуждавший о частичной приватизации госсектора. В голове роились и накладывались друг на друга вопросы, которые непременно нужно было бы задать бесчестному контролеру.
Когда присяжные ушли совещаться, Фомичева вывели на короткий обед, где он нехотя пожевал хлебный мякиш, громко названный "Булкой сдобной", запил его вонючим краснодарским чаем и, разнервничавшись, стрельнул у охранника и выкурил влажноватую сигарету с постоянно выпадающими крупинками тлеющего табака.
Ближе к оглашению вердикта поднялось давление, застучало сердце - враз стало непокойно, тревожно. Куда-то вдруг исчез воздух и дышать сделалось трудно, будто влез на высокую гору. Фомичев бывал в юности на Памире, знал, что такое кислородное голодание - нынешние ощущения были очень схожи.
Марьванна вызвала молодую врачицу и та, измерив пульс, давление, послушав легкие, высыпала в ладонь Ивана Матвеевича несколько пилюль, запитых тут же остывшим чаем.
В зал он входил на несгибающихся ногах, ломило левое плечо и слегка подташнивало. Ему казалось, что сейчас на него внимательно смотрит вся страна, готовая сорваться в радостном исступлении:
- Ату, ату его, мерзавца!
Но страна молчала.
- ... признается виновным в злоупотреблении должностными полномочиями. - Закончил чтение документа глава присяжных.
И страна безразлично отнеслась к их решению - она все так же молчала.
- Спасибо, - поблагодарил присяжных судья. - Дело передается...
А Фомичева наконец отпустило, теперь больше не о чем было гадать; по лицу скользнула быстрая улыбка, руки перестали дрожать, он преисполнился какого-то неуместного равнодушия и почему-то вспомнил Семена, которому когда-то тоже наверняка предстояло оказаться на таком же суде.
Вечером в номере "Холидей Инн" снова нарисовался Тихонов. В руках он сжимал потрепанный портфель, с его тонкого пальто заметно капало, и весь он выглядел уставшим и невыспавшимся.
Фомичев, не здороваясь, бросился выяснять правду:
- Сережа, объяснитесь, зачем вы ввели меня в заблуждение? Я едва дар речи не потерял, когда ваш человек понес эту околесицу про уголь! Почему мне не дали заранее ознакомиться с обвинениями, чтобы я мог подготовиться? Я требую объяснений! В конце концов, имейте уважение к тому посту, что я занимал и к моему возрасту! Что за ребячество?! У меня три Президентских премии! Почему я должен как мальчишка виниться во всякой чепухе? Какого черта вообще вы завели со мной разговор о приватизации? А если со мной инсульт случится, что будете делать?!
Тихонов поднял руки, защищаясь от напора бывшего вице-губернатора: