Аннотация: Одна из глав моей версии "Карлсона". Почти отдельный рассказ.
Так говорил Карлсон (глава из "Иногда он возвращается").
Я сидел на жестком кресле (любое кресло станет жестким, если не менять позу подряд часа три) и всматривался в изменение котировок в "стакане" Сбербанка. Кто-то выставил мощные стопы по полтора миллиона акций в красной и зеленой зонах - заявки на покупку доходили до них, но выкупить такие большие пакеты ни у кого не доставало ни наглости ни денег. Так и брели бумаги в узком диапазоне шириной копеек в пятнадцать между двумя затычками сверху и снизу. Изредка кто-нибудь отклевывал от этих двух затычек маленькие кусочки, но в следующий миг все возвращалось к исходному состоянию. Моя заявка находилась в пяти копейках под нижним стопом и перемещать ее выше было боязно. В других "стаканах" - от Газпрома до Аэрофлота - наблюдались похожие картины. Среди второго эшелона бумаг шире, среди "голубых фишек" поуже, но всюду в пределах половины процента. Спокойный такой флэт.
- Однако, тенденция, - сказал Сережик. - Европейцы открылись. У немцев настроения делаваров ниже плинтуса, но это никого не парит особенно. До открытия Пиндостана ничего не изменится, больших новостей не будет, а на всякой ерунде им эти уровни не проломить. Если только какой-нибудь Абрамович или Керимов решат вдруг свои бумаги скинуть. Но в такое что-то не верится. Порожняк. Поеду-ка я, поменяю тормозные диски.
- Давай, - согласился я, глянув на часы: у него еще оставалось часа три до открытия нью-йоркских бирж, - Сегодня запасы нефти должны сказать. На процент туда-сюда сходим всяко. Кофе прихвати по дороге, а то кончается. И пожрать чего-нибудь.
- Шаурма пойдет?
- Тащи.
- О-кей, - послышалось из-за закрывшейся двери.
Я до рези в глазах вглядывался в бегущие графики, надеясь отыскать какой-то хотя бы полунамек, хотя бы тень будущих событий, но они были холодны и лишь вяло отражали невнятные торги. Не помогли и наложенные на графики котировок линии индикаторов. Скользящие средние скользили, стохастики привычно скакали как бешенные, осцилляторы спешили сравняться с ними в скорости изменений своих настроений, аллигатор захлопнул пасть, "боллинджер" стал похож на трубку товарища Сталина, Фибоначчи показывал вообще что-то неопределенное, волны Эллиота улеглись, предвещая полнейший штиль, последний нормальный фрактал в приемлемом тайм-фрейме случился два дня назад, в общем, картина рисовалась безрадостная. Трендовые каналы тоже молчали, не недлюдалось ни дивергенции, ни, разумеется, конвергенции. Пустота. И надо же такому случиться, чтобы мы влезли в рынок как раз во время его затишья! Худшего проклятья и не придумаешь! С самого утра "аналитики" в телевизоре опасались возросшей волатильности, и я приготовился в полной мере воспользоваться их страхами... Но торговля, как назло (и как очень часто бывало прежде), показывала им фигу, сообщая всему миру, что "аналитики" живут в параллельной реальности, где доходы у всех высоки, волатильность всегда растет, а тренды ломаются только в самых скверных ситуациях; где линии поддержки поддерживают, а линии сопротивления, соответственно, сопротивляются изо всех сил; где все предсказуемо и понятно.
- Что это ты там увидел?
От неожиданности я едва не упал на пол. Мой полувоображаемый друг материализовался на шкафе, набитом прошлогодними номерами журналов "Эксперт", "Деньги", "Власть", "Business Week" и прочей подобной макулатурой.
- Ты меня напугал. Но я все равно рад тебя видеть, дорогой Карлсон, - восстанавливая душевное равновесие, поздоровался я.
- Да? А по виду и не скажешь.
Он опустился по шкафу на три полки ниже, туда, где стоял чайник с сахарницей и пустая банка кофе. Несколько кусков сахара исчезли в его широкой пасти.
- Так что ты делаешь? - спросил он, стряхивая сахарные крошки с ладоней в рот.
- С вероятностями воюю, - я тяжело вздохнул, потому что война эта меня измучила. Я даже, кажется, начал седеть.
- С вероятностями? Ух ты! Ты что-то знаешь о вероятностях? - спросил Карлсон, недоверчиво задрав вверх одну из своих кустистых бровей. - Что ты вообще можешь знать о вероятностях?
Я даже не успел открыть рот, чтобы объяснить ему, что изучал предмет в институте, университете, на курсах.
- Постой-ка, - оборвал мое неслучившееся выступление Карлсон. - Уж не собираешься ли ты мне рассказать о Гауссовом распределении и математическом ожидании? О долбанных монетах и кубиках? Или попробуешь взорвать мозг парадоксом Монти-Холла?
- Ну... в общем - да, - промямлил я, уже понимая, что сейчас взрывать мозг будут мне.
- Вот как! - обрадовался мой друг. - Я готов выслушать всю эту заумную билеберду, если ты скажешь мне, каким образом она соотносится с тем, что происходит здесь?!
Его короткий пальчик ткнулся в самую красную свечку, нарисованную торговой системой.
- Объясни мне, какая вероятность сработала вот в этом месте? Разве эта свечка была предопределена происходившими прежде событиями? Или, быть может, у кого-то просто дрогнул палец и он - как ты неделю назад - нажал не кнопку "купить", а кнопку "продать"? Или какому-нибудь финансовому директору энергетической компании срочно потребовались деньги для оплаты исполнительного листа? Какое вообще отношение имеет случайность событий к их вероятности? Как твоя вероятность может предсказать случайность? И как она поможет тебе разбогатеть?
- Подожди ты!
Никогда раньше мне не приходилось всерьез рассуждать о вероятности и случайности. Мне всегда казалось, что случайность определяется вероятностью. Что есть монета, подбросив которую, можно рассчитывать на заранее определенный исход эксперимента: либо орел, либо решка и никак иначе. Каждый исход случаен, но определяться будет вероятностью. Если подбросить три раза и увидеть решку, то можно не ходить к гадалке - в четвертый раз непременно выпадет орел. Ну или в пятый. Если монету не утащит пролетающая мимо чайка.
- Не-не-не! - замахал ручонками Карлсон. - Судя по тому, как твои глазенки смотрят на эту десятирублевую монету, - он толкнул ее пальчиком, - ты собираешься мне поведать о дурацких подбрасываниях?
- Наверное. Не стоит?
- Не-а! - воскликнул Карлсоню - Я тебя умоляю, ничего не рассказывай мне об этих дурацких подбрасываниях! Христом-Богом заклинаю - ничего мне о них не рассказывай!
Он бухнулся со стола на пол, ловко опустился на колени и поклонился, едва не разбив лоб:
- Не рассказывай!
- Ну если ты так просишь...
- Уф, - Карлсон сделал вид, что вытирает со лба испарину. - Еле говорил! Ведь еще бы чуть-чуть и ты бы начал эту свою заумную песню о гауссовых кривых, признайся?
Я рассмеялся - уж очень уморительно он выглядел.
- Теперь я знаю, как избавиться от твоего общества, дружище!
Он поскреб пятерней вихрастый затылок и с сомнением в голосе спросил:
- Но ты же не будешь этим пользоваться?
- Не знаю, не знаю, - отозвался я. - Мне вот показалось, Мальчиш-Плохиш, что на вероятности у тебя есть свой взгляд, отличный от общепринятого?
- Я - Карлсон, - поправил меня Карлсон, - соблюдай, пожалуйста, конспирацию! А то не ровен час...
- Так расскажешь?
- А у тебя есть что-нибудь согревающее? А то я страсть как замерз!
- На улице май.
- Кому это мешало замерзнуть?
- Извини, кофе нет, и чая тоже. Сережик поехал, но когда он еще вернется? Коньяк?
- Ну если только немножко, - поморщился Карлсон. - Граммов... триста-пятьсот. Чтобы согреться.
Я плеснул кизлярского коньяка в грязную от чайного налета кружку (Карлсон с большим пренебрежением относился к санитарии, часто похваляясь, что еще "не родилась та бактерия, от которой...", ну вы поняли). Положил на тарелочку (тоже не первой свежести) несколько кусочков сахара, поставил всю композицию на стол перед другом и уселся напротив, приготовившись в очередной раз подивиться витиеватости его соображений.
- Все просто, - начал Карлсон, - вот живет человек. Казалось бы - ничего необычного, живет себе и живет. Да? Но представь себе, сколько природе потребовалось собрать вместе и последовательно друг за другом счастливых случайностей, чтобы он жил здесь, среди нас? Тут тебе и войны, и чума, и осложнения при родах, и скарлатина, и наводнения, и голод, и разбойники в подворотнях! Его предки везде выкрутились! Все против него, вероятность выжить стремится к нулю со световой скоростью, а он живет себе и в ус не дует! И точно так же на протяжении миллионов лет жил любой из его предков - если уж мы видим этого сверхудачливого индивидуума перед собой. Любой из нас, живущий здесь и сейчас - опровержение вероятности своего существования! Согласен?
Возразить особенно мне было нечего и я пожал плечами:
- Наверное. И что это доказывает?
- Постой! Это только первый тезис о том, что вероятность - в академическом понимании - не работает! Или работает, но только в кабинетных условиях математических экспериментов, не имеющих никакого отношения к действительности.
- И какой же будет второй?
- А второй будет еще проще! - непонятно чему обрадовался Карлсон. - Действительностью движет не вероятность событий, а как раз таки наоборот! Чем невероятнее свершившееся событие, тем более сильное влияние оно оказывает на реальность! Представь себе, что Александр Македонский проиграл свою битву при Гранике или Гавгамелах? Ведь выиграть последовательно так много сражений против превосходящих сил, даже с учетом его гения, с учетом предательства персидских сатрапов - просто невероятно! Но это произошло! Так что было бы, если бы Александр проиграл?
- Понятия не имею.
- Ни-че-го! Дарий правил бы своей империей, греки сидели бы дома и еще сколько-то сотен лет эти две цивилизации вяло сопротивлялись бы экспансии друг друга. Потом появились бы римляне и где-нибудь в районе древней Трои произошла бы новая резня. А потом еще и еще одна. Но случилось чудо - пришел Александр и победил вероятность! Этот удачливый сукин сын перевернул существующую действительность с ног на голову. Он одолел персов, израильтян, египтян, финикийцев, эллинизировал Малую Азию, Ливан, Междуречье и Египет. И когда следом за ним пришли римляне - это уже никого не удивляло, им привычно подчинились, как подчинялись всем, кто нес эллинскую культуру. Только невероятные события переворачивают мир и делают его живым и удивительным. Налей-ка мне еще, а то, чувствую, как от холода теряю нить своих рассуждений!
Еще сто граммов коньяка исчезли в его луженой глотке.
- Но сдается мне, что ты так и не понял, о чем я здесь перед тобой распинаюсь?
- Не особенно, - я не стал врать, потому что мне не нужно было доказывать другу остроту своего разума. Он знал обо мне больше меня.
- Хотя примерами ничего и не докажешь думающему человеку, но тебе до него еще далеко, поэтому вот тебе еще пример. Ты купил машину. Застраховал ее от угона, от столкновения на дороге, от хулиганских царапин, от удара молнией и от мести сумасшедшего соседа. Будь уверен, что при этом твоя машина перестанет однажды тебе принадлежать по совершенно нелепой, невероятной причине вроде падения метеорита, утопления при наводнении или из-за чудовищного торнадо, уронившего на нее вековой дуб! Только невероятное событие вносит значимые изменения в реальность и только оно влияет на всех нас. То, о чем мы даже помыслить не можем и отмахиваемся от него как от чего-то совершенно несбыточного. Но чаще всего мы даже представить себе не можем, с чем нам предстоит столкнуться!
Наверное, я все еще не понимал - потому что Карлсон поднял вдруг руку с кружкой вверх и что было сил швырнул несчастную посудину на пол:
- Дзынь! - успел он произнести под звон разлетающихся осколков. - Ну, мог ли ты себе представить такой мой поступок? Наверняка - нет. А ведь теперь тебе придется топать в магазин и покупать новый стакан. А по дороге тебя может сбить машина, ты попадешь в больницу, не успеешь снять свою заявку и тебя вынесут по стопам, а если и их не успеешь выставить, то схватишь маржин-колл. Ты останешься без денег и с долгами, продашь свою машину и квартиру. Из-за долбанного неожиданно разбитого стакана! Совершенно невероятная цепь событий, которая способна полностью изменить твою жизнь!
Я молчал, переваривая сказанное бывшим Плохишом.
- Помнишь, я рассказывал тебе о своей встрече с Джампал Янгом?
- Это который научил тебя летать?
- Ага, учитель Манджушри. Не чета тебе. Как я хотел бы к нему вернуться! Вот где океан разумности, светоч здравого смысла, самый интересный из собеседников! Конечно, после меня, не будь я Карлсон! Жаль, что это невозможно, пока не передам тебе всей мудрости. Или половины. Но я согласен даже на четверть - жаль, что ты и этого не усвоишь! - Его глазенки замаслились, в них появилась непрошенная слеза, Карлсон еле слышно всхлипнул. - Дай вечность понять тебе жалкую восьмушку.
Я уже догадался, что выпитый коньяк время от времени уносит разум друга в далекие края, сбивая нить рассуждений, поэтому поспешил напомнить:
- Так что произошло у тебя с Джампал Янгом?
- О! - встрепенулся Карлсон. - Ты даже представить себе не можешь, о чем говорил я с учителем Будд!
- Тогда перестань себя хвалить, соберись и расскажи?
Карлсон, шмыгнул носом, почесал круглый бок, подобрал под себя короткие ножки, уселся по-турецки, прикрыл глаза и начал вещать:
- Джампал Янг долго, тысячу лет, рассуждал о том, как устроен мир и о том, что есть Бог. И пришел к выводу, что Бог - это невероятность. Это то, что не должно случиться. Налей-ка еще, а то я трезвею.
- Ты разбил свою кружку.
- Не свою, а твою. Свою бы я разбивать не стал. А у тебя еще есть. Налей.
Я подчинился просьбе - очень уж мне хотелось узнать о том, что такое Бог в изложении Джампал Янга и какое он имеет отношение к фондовой бирже.
- Бог - это невероятность, - повторил Карлсон. - Мы живем и каждый раз своими действиями: ежедневным хождением на работу, просмотром вечерних сериалов, родившимися детьми, построенными дорогами и спущенными на воду кораблями порождаем вероятности, которые не должны были бы случиться, будь верным гауссово распределение, будь верны мандельбротовские симметричные построения. Мы множим вероятность и Бог - невероятность сжимается в напряженную пружину, накапливая энергию для рождения чуда. Это чудо - я называю его Сверхвероятностью - однажды является в мир, когда вероятностей становится слишком много, она ничтожит продукт накопленной вероятности, все обнуляется и завершается цикл развития реальности. И только после этого мир может развиваться дальше, снова сжимая невероятность. Так было часто. Вспомни чуму в четырнадцатом веке, падение Рима, возвышение Наполеона - современникам все эти события казались невероятными и только мы, потомки, придумали этим явлениям объяснения, которые вовсе не обязательно являются истиной, вернее - точно не являются истиной, но всех удовлетворяют и успокаивают. И только эта Сверхвероятность - чудо, явленное Богом-невероятностью, меняет мир в какую-то никому неведомую сторону. Неведомую даже самому Богу. Меняет гораздо больше, чем все то, что мы способны прогнозировать и создавать, пользуясь своими "прозрениями". Джампал Янг объяснил мне это, хотя смутно я уже сам догадывался о чем-то подобном, и я увидел, как красив мир!
Карлсон высыпал в ладошку остатки из сахарницы, забросил сахарную пудру в рот и добил меня:
- Только не думай, что это происходит раз в сто лет. Это случается ежедневно. В меньших масштабах, но постоянно!
- И что это значит? Для меня?
- Это значит, что ничто из вчерашних и позавчерашних наблюдений неспособно предсказать тебе развитие событий сегодня! Случайность, которая гораздо сильнее вероятности, в любой миг может сломать любые твои ожидания. И нужно быть готовым к ее появлению. Но что-то заболтался я с тобой. Соскучишься - звони мне на мобилу!
Он махнул ручкой и вылетел в открытую форточку. Я многого не понял, поэтому кинулся за ним вслед, но Карлсон уже исчез. Я схватился за телефон, но сразу вспомнил, что у Карлсона никогда не было "мобилы".
- Это что за погром? - раздалось за спиной и звякнули обломки разбитой кружки. - Опять без меня набухался? Не мог позвонить, да?