Юрий Фоос ( Седов)

Растворяясь в тумане...

"... мгновенный дар небес..."
Г. Державин
* * *
Я - здесь, и это - благо.
Я не хочу туда,
где ни строки, ни шага,
ни дней, и без следа,

без звука, без названья
уходят вскользь века,
чья ноша и легка
и вечна, как прощанье

с травой, листвой, землёй,
дождями проливными,
с тобою, Жизнь, с тобой,
дразнящая былыми

безумствами, весна...
Я - здесь. Ещё три шага.
Но бренной жизни брага,
как шаг назад, хмельна...

* * *
Кончился дождь, день пролетел,
темень легла на сырую дорогу.
Всё, что хотел, всё, что имел,
что оно? где? - не припомню, ей-богу.

Так далеко! Не возвратить,
не повторить. Да и стоит ли, право?
Было - налево, стало - направо,
вожжи ослабли, выдохлась прыть...

Ночь обнимает всё позади,
всё впереди... Но на ветке сосновой
звёздная капля сияет обновой,
день золотой зажигает в груди.
 
* * *
Что бы с тобой ни случилось,
что б ни случилось со мной,
верь - пропылит стороной
всё, что назойливо тщилось
стать и судьбой, и звездой.

Всё пустырём обернётся,
небом слепым, тишиной.
Всё, что случится с тобой,
всё, что случится со мной,
словом одним отзовётся.

Вот уже губы зажгло,
сердце, глаза опалило...
Господи, чем оно было -
бывшее?.. Как сквозь стекло,

в слове живом, и в молчанье
видно так ясно оно! -
времени веретено -
с жизнью короткой свиданье.

* * *
Нам делать нечего с тобой,
ни хлеб делить, ни влагу горькую.
И ты седой, и я седой.
Закончим век скороговоркою

привычной: "каждому - своё".
Тебе - стихи, дожди осенние,
а мне - назойливое бдение -
бесславное житьё-бытьё.

Что толку ворошить слова,
скрывать, что наши годы временем
уже не станут: будут бременем,
и не о нас cпоёт молва...

Без огонька ты ждёшь, зовёшь
в пустую душу вдохновение.
Но правдой не вернётся ложь:
не станет юностью забвение.

И я, как под дождём, стою,
и, проживая жизнь свою,
слежу, как падает по скату
след самолёта - по закату -
тропинкой, тонущей в раю.

Будни рабства

Пока ты - чёрный раб, не всё ль тогда едино,
что там, в воде горит - луна или фонарь.
Дремли в своих мечтах, пока не лопнет льдина,
пока не треснет плот, не сгинет твой алтарь,

где ты за часом час кладёшь свои поклоны
покорности, тщете, забвенью, нищете...
Пока ты - чёрный раб, храни в душе законы
других ночей затем, что в этой черноте

живут твоя судьба, огонь костра живого,
звучит иная речь, и ласк тягучий мёд
течёт от губ к губам, и жизнь клокочет снова...
О, льдина, крепче будь! О будь железней, плот!

Ещё пребудьте мне пристанищем, спасите
от жизни, где удар любой слепой волны
все путы разом рвёт, все распускает нити...
Усни, река времён! Терзайте душу, сны.

Спит небо. Спит вода. Спят цепи тишины. 

Целитель

-Промой глаза слезой!
Промыл?!. Ну, слава богу.
Что видишь, молодой?..
- Кремнистую дорогу,

чуть видный свет и тень
в дали - пустой, без края,
где словно брезжит день,
и жизнь идёт иная...

- А дальше, дальше?..
- Ночь.
Ночь без конца и края,
там Ты меня помочь
зовёшь, свой крест вздымая...

- Так помоги ж!..
- Нет сил.
Забытый небесами,
я вновь во тьме почил,
пока ты мне твердил:
- Промой глаза слезами.


* * *
Придёт он - Грозный Иван, напьётся
дряни из хрусталя и злата,
и спросит: чего это вы, ребята,
пресную одну хлещете из колодца?

Снимет окуляры с горбатого носа,
шапку поправит: да вы не бойтесь!
Топить не буду. Я так, для спроса.
А вы из моей посуды умойтесь,

бельё смените, вещички сдайте,
жируйте потом в шелках полосатых
покуда не ночь, а там - бывайте
ангелами в своих двадцатых,

или тридцатых в двадцатом веке.
Там вас не трону: коротки руки.
Здесь вы мне - дети, а там - внуки
жалкие на меня задираете веки...

Вечер. По кителю бродят тени.
Снуют желваки под рябыми щеками...
- Будет вам протирать колени!..
И пробку с бутылки срывает зубами.


* * *
Ни обиды, ни скорби, ни муки,
только странные сны по ночам,
только леса привычные звуки,
словно время, угасшее там,

умоляет листву не спешить,
а кузнечиков петь подбивает,
словно лета бесплотная нить
не истлела, лишь день убывает...

Только сны, заслонившие свет,
только длинные лунные тени...
И зовут ледяные ступени
в дом, роднее которого нет.

Там, как встарь, открывают окно,
окликают, и дверь отпирают,
и не помнят, не чают, не знают,
что былое лишь вечным дано.



* * *
Незаметно оттаяло время,
и подтаяла глыба зимы.
Старой памяти острое стремя
скоро в рёбрах почувствуем мы.

Нужно будет срываться, взвиваться
к солнцу, к морю, к чертям на рога,
на чужие ступать берега,
и, теряя от счастья рассудок,
жать, когда, как незваное чудо,

завладеют тобою мечта,
маята, непонятное диво,
то смятенье, потерянность та,
от которой тепло, сиротливо

обмирает душа... Над землей
разразится цветения вьюга,
и на радостном празднике юга
в сердце солнечным жаром недуга
вспыхнет тяга - на север! Домой!

* * *
Он одолел моря, и горы перешел,
тяжёлым батогом открыл свои ворота,
поднялся на крыльцо, вошел и сел за стол,
ладонью потеснив тяжёлые тенёта.

И долго к тишине столетней привыкал.
Три тощих стебелька, торчащие в кувшине,
напомнили года скитаний на чужбине...
Как долго ты шумел, возвратной жизни вал!

И вот умолк... Пред кем повинной головой
склонятся до земли?
Рассохшаяся глина
упала с потолка и пылью неживой
взошла. Мертва душа: в ней умерла кручина.

Он вышел на крыльцо. Куда теперь?..
Закат
до края озарял бессмысленные дали.
Ночь подступала вскользь. 
       Он посмотрел назад -
все окна в доме солнцем полыхали.


* * *
Наверно, и они успели
уйти так далеко, что мне,
плетущемуся еле-еле,
их не догнать в минувшем дне.

И, значит, завтра вновь с рассветом
спешить, глядеть за край земли,
надеяться на свете этом
в дорожном зное и пыли

увидеть снова день прощанья,
прощенья испросить, и снять
с души свинцовую печать...

Я вижу их - отца и мать,
бегу, и не могу поднять
глаза от тяжких слёз свиданья.

Медитация

Река, как речь... Истока ручеёк,
тень ивняка, волна наискосок,
прозрачный холод, круглые тела
наречий... Потянулась, потекла,

накрылась рябью пасмурного дня,
назойливые бормоча глаголы,
взошла на перекат и, семеня
по камушкам, пошла ласкать подолы

ив, понимающих и жест, и взгляд,
и вздох, и слово... Речь, река, броженье
водоворота. Взмыли отложенья
лет, злости, лести, мести невпопад.

Стоят пусты и жёлты берега,
и междометий тёмная куга
придерживает глину бранных слов.
Река и речь текут поверх часов

среди вершин берёз и робких птиц.
Они сейчас у края небосвода
сойдутся - благо, ясная погода -
а здесь останутся лишь свист синиц
и сумерки - ждать темноты прихода.
        
* * *
Вот-вот полягут травы,
кузнечики уснут,
замёрзнут переправы,
окаменеет пруд.

Уже в кошёлке лета -
роса холодных звёзд,
мрачны в провалах света
останки чёрных гнёзд...

А так тепла хотелось!
Не вышло, не нашлось.
На суету - не дело
пошёл лихой "авось".

Нет в решете ни славы,
ни жданного словца...
Ложатся наземь травы,
и морось - без конца.

* * *
Погружённая в хлопоты дня,
в эти щи, винегреты, картошку,
ты к губам поднесённую ложку
опускаешь, чтоб вспомнить меня.

Я же - вольная птица, щегол.
Райской краской красны мои перья...
Ты - умна, ты бежишь от поверья
тощей мудрости: тот, кто ушёл,

тот ушёл навсегда... Мне ж не в масть
ни печаль, ни разлука: я знаю,
что уже не сумею пропасть,
твоей жалости взгляд вспоминая. 


* * *
День как сон,
сон, как день...
Был ли он?
Свет и сень,

ти-ши-на 
в тишине
глубже сна:
вся - на дне.

День прошёл,
сон иссяк.
Пуст и гол
березняк.

Жизнь, как сон,
вся дотла
вышла вон,
и-зо-шла...


* * *
Ничего не требую. Была,
да ушла давно в песок та влага,
что верней восторга и тепла
наполняла высь и дно оврага,

парила, поила тишиной,
отмыкала душу для признанья...
Да, та жизнь сияла надо мной,
а теперь плывут слова прощанья.

Но не в этом суть, не в этом соль.
Не прошу у времени возврата
боли той, что вовсе и не боль,
а мечта продлить огонь заката,
чтоб души коснулся, как когда-то,
нежных чувств невинный алкоголь.

Конец Пути

Вот они - белые стены,
белое небо... Прости,
Господи, гнев и измены
тщетных исканий пути.

Кончились вздохи и слёзы...
Если б ещё иногда -
детства живая вода, 
долгих пролесков берёзы!..

Солнце земное, спали
память! И - крест. И - молчанье,
тяжкий поклон до земли -
прошлой судьбе на прощанье.


* * *
Говорили журавлям:
-Колесом дорога.....
Ну а нам? Кто скажет нам
то же? Кроме Бога

некому. Мы в должный час,
затаив дыханье,
полетим туда, где нас
ждёт опять молчанье.

* * *
Пой, как молитву, песню эту.
Грустна она, но и светла.
Пусть не спеша идёт по свету,
и нас ведёт, как нас вела

в минувшей жизни длань надежды.
Грудь распахни, прикрой глаза,
и вспомни руки, губы, вежды,
пока былой души одежды
ночная не сожгла гроза.


* * *
Устала лодка поперёк
воды, пора бы - по теченью,
пора спокойному реченью
уже не к "дате", и не впрок,

а так, чтоб вольная душа,
ни о каком былом не плача,
струистый шепот камыша
в дыханье слов переинача,

взялась бы просто петь о том,
что вон на берегу крутом
приветным холмиком застыла
всех жизней прожитых могила.

Улица Лунная 

Есть в Колупаевке* такая.
Не слышали?!. Её дома
темны, не то, что терема
многоэтажные. Кончая

свой день, ворота заперев
и ставни, вся она уходит
в себя, и тихий шум дерев
над ней шатром ладони сводит.

Пустынна, ждёт она минуты,
когда таинственно бледна,
разняв растительные путы,
из темноты взойдёт луна...

Два одиночества, две думы
о долгом времени, они
молчанием своим угрюмым
погружены в иные дни.

Не умирая, не страдая,
следят, чтоб годы ровно шли
и длилась мирно голубая
ночь зачарованной Земли.

*окраина в старом Челябинске

* * *
Не признан - замолчи,
не домогайся чести
блаженно млеть от лести
и умножать харчи.

Не по тебе они.
Ты - беспартошный малый,
и пыл, и стих твой шалый
у штатных муз в тени.

Иди своим путём,
из нищеты в достаток
тащи за окоём
всех будних лет остаток.

И не таким, как ты,
не пела гимнов Слава.
Пожизненной мечты
невинная отрава,

когда придёт пора,
твой лоб крылом разгладит,
и писчего пера
коснётся... шутки ради. 

* * *
И ночь пройдёт, и день, и будет вечер
тот самый-самый... Только чем унять
вздох одиночества? И, правда, нечем...
Без света ждать... дверь отворить... обнять...

Ночь пролетит, и день. И осень скоро.
Она уедет. И пустой перрон
напомнит хмель, и горечь разговора
в холодном тамбуре... Весь небосклон

обнимет свет, горящий позолотой,
и жизнь, такая прежняя на вид,
протянется одной пустой заботой
забыть всё то, что память сохранит.

* * *
Уже раскрылись почки тополей,
и вдруг - почти зима, свирепый ветер,
жестокий, ясный блеск ночных огней,
и холод, от которого на свете

все одиночества далёких лет
берут за сердце. Но не больно это,
не очень больно, ибо синий свет - 
весенний все ж. Ещё чуть-чуть и - лето.

И станет жалкой прихотью разлад,
теплом и ладом распря обернётся...
Ну, а сейчас пусть ветер в душу льётся:
мне чуждо счастье, я ненастью рад.
Твержу душе забывчивой своей:
- Уже раскрылись почки тополей.

Просвет

Твой нежный плен, твой милосердный гнёт,
летучий взгляд, и ласковые руки -
всё унесут, всё похоронят звуки
дождя, который испокон идёт...

Но если вдруг слепой запнётся день - 
прольётся свет, блеснут на листьях годы,
и по сырым страницам непогоды
пройдёт надежды солнечная тень.


љ Copyright: Седов, 2008