Битва длилась всего несколько минут - так мало, и так бесконечно, немыслимо много - а мертвые тела уже усеяли и так глубоко пропитавшуюся кровью землю, стоны раненых и умирающих, чьи открытые раны опалял жестокий жар, тут же заставляя кровь запекаться, и страдания которых никто не в силах был облегчить, заглушали глухой вой ветра.
Колдун Неодим, обмотав левую руку плащом, пользовался им как щитом; его серебристый клинок мелькал в самой гуще тварей, без разбору рубя головы, руки, ноги, когда он наткнулся на действительно сильного противника. Буквально у него на глазах, перед бившимся плечом к плечу с ним коренастым, широкоплечим рыцарем Ордена возникло то самое странное орудие с зубцами-когтями вокруг рукояти - и длинный меч дружинника из добротной заговоренной стали, скользнув по гладкому лезвию, попал в захват зубцов. Рыцарь рванул свой меч назад, но с тем же успехом он мог пытаться выдернуть нижнюю ветвь трехсотлетнего дуба - клинок застрял намертво. Краем глаза Неодим заметил, как ухмыльнулся нелюдь, слегка поворачивая свое оружие. Обоюдоострое, дюжину раз закаленное и защищенное боевой магией стальное лезвие сломалось, словно было вырезано из хрусталя. Дружинник изумленно посмотрел на оставшийся в руке жалкий обломок, а в следующий миг удивление стало его посмертной маской: странное оружие чужака насквозь пронзило его грудь.
И тут Неодим понял, что медлить нельзя. Приведя своего противника, беспорядочно размахивающего кистенем, в замешательство быстрым обманным выпадом, он бросился к монстру, который, поставив ногу на грудь поверженному врагу, удовлетворенно вытягивал меч из его тела. Нелюдь заметил отчаянный рывок колдуна, но освободить свое страшное оружие уже не успел: молниеносный взмах серебристого клинка - и когтистая перепончатая лапа валится на землю все еще судорожно сжимая рукоять; из рассеченных артерий хлещет темная кровь, а только что ухмылявшийся рот с жутким воплем перекашивается в гримасе боли, истекая тягучей слюной. Еще один торопливый удар прекращает муки и крики твари, но Неодим вынужден обернуться в другую сторону, чувствуя приближение опомнившегося врага с кистенем.
Подобрать зубчатый меч ему удалось не сразу. Белая рукоять оказалась не металлической, а чем-то вроде кости, и держать ее вполне можно было просто рукой, но как же применить тот страшный захват, который на его глазах с таким блеском продемонстрировал враг? За несколько неудачных попыток Неодим едва не поплатился жизнью, но каким-то чудом в последний момент отводил удар своим собственным серебристым клинком в левой руке, отделавшись лишь царапинами на предплечье и на правой щеке. Зато шестая или седьмая попытка удалась: в захват попал двуручный меч одного из нелюдей, и колдуну даже не пришлось поворачивать руку: клинок раскололся под действием собственной тяжести и мощной силы удара. Неодим взвыл, чувствуя, как непривычная к такой нагрузке кисть едва не вывернулась из сустава, но, хотя и с трудом, удержал оружие, одновременно нанося удар левой рукой.
Всеславу удалось пробиться к старику Прохору в самый последний момент: его заклинание уже готово было вырваться из небытия и обрушиться на князя. Не мудрствуя лукаво и не теряя времени на размах, он весьма непочтительно двинул старцу в зубы рукоятью меча.
Прохор поперхнулся кровью из разбитых губ, выплевывая осколки зубов, но выставил вперед посох. Точность колдовского обряда сбилась, ход заклятья нарушился, но рычащий и булькающий от ярости полукровка был готов драться. Он потратил множество сил на столп Извечного Пламени, еще больше потерял от провала Торжества Справедливости, которым он жил. Но надежда уже начала возвращаться к старику: пышущая жаром колонна не может не уничтожить нелепого новоиспеченного наследника. А с надеждой возвращались и силы.
Княжеский меч, над которым свершались десятки обрядов, читались сотни заклинаний, закаленный в крови магических существ и отварах колдовских трав, был не в силах перерубить белый посох. Столкновения стали и непонятного вещества вызывали фонтаны искр, отдавались леденящим душу скрежетом. Всеслав наносил бешеные по своей силе и быстроте удары, но каким-то чудом старик всегда успевал не только парировать их, но и отвечать. Заостренный конец посоха задел бедро князя, оставив глубокую рану не хуже остро отточенного лезвия. Он не вскрикнул, даже как будто не заметил, скорость движений не замедлилась, но с каждым усилием хлещущая кровь по каплям уносила жизнь князя, и было ясно: Всеслав упадет лишь тогда, когда из раны вытечет вся кровь без остатка.
Он люто ненавидел, но не терял разума в этой ненависти. Он знал, что победить монстра самой лучшей сталью невозможно. А значит, выход один: ему должна помочь магия.
На самый крайний случай в роду Владиславичей хранилось бережно передаваемое из поколения в поколение заклинание. Это было то самое тайное и самое мощное, что не открывалось даже ближайшим друзьям и соратникам, чему десять лет назад научил его не магистр Аверьян, а отец, сам старый князь. Правда, тот вовсе не желал, и не представлял, что сыну когда-либо придется вступить в "сделку с Эфиром", как шутливо пояснял старик.
Всеслав заставил себя отрешиться от механических движений своего тела. Схватка была нелегкой, и отвлечение внимания тут же проявило себя: он чаще стал пропускать удары Прохора, кровь текла уже из десятка ран и царапин, но он сумел заставить себя забыть и о боли, и о стремительно уходящих с потоками крови силах. Всеслав сконцентрировался на той бесплотной трепещущей точке внутри своего существа, что звалась духом - и застонал от собственной слабости. Для этого колдовства необходимо Средоточие, а оно было погребено под раскаленной колонной плазмы, недоступно. Однако иного выхода просто нет - и Всеслав заставил себя превозмочь отчаяние, потянуться туда, сквозь эту призрачную дверцу ввысь, в те грозные чертоги, преддверием которых является каждое разумное создание, но проникнуть в которые способен далеко не каждый.
Ощущение было такое, словно он пытается плыть, не умея плавать, пытается лететь, не имея крыльев, а все это ему заменяет одно лишь каменное упорство, да страстная жажда жить. Всеслав слепо рвался вперед, одним только упрямством сдвигая заграждающие путь базальтовые глыбы, разрывая прочнейшие путы Земного притяжения, раздвигая туго сжатые складки пространства. Он пытался обратиться к всемогущему Эфиру и получить его помощь. Не просто ответ на вопрос о будущем, что мимолетом дают, чтобы избавиться от вопрошающего, хрупкие и пугливые бестелесные существа - Дети Эфира - беззаботно обитающие в его слоях, а союзничество самого Хозяина воздушной стихии, тех тонких материй, что наполняют небеса. Хозяин редко, крайне редко вступал в беседу с плотскими созданиями, и никогда без собственной выгоды. Если Эфир ответит, когда-нибудь Всеславу придется заплатить большую цену за его благосклонность - быть может, по окончании своего земного существования, а быть может прямо в ту же минуту, и что это будет за цена, решать Хозяину. Но князь готов был принять эту жертву.
В этом колдовстве руки могли не участвовать: сила самого человека была бессмысленна, как бессмысленна капля дождя над безбрежным океаном. Суть заклинания состояла только в достаточно мощном зове, что пройдя сквозь песчинку разума одного существа, должен незваным и нежеланным гостем проникнуть к подножию трона одного из величайших властителей этого мира. Будь у Всеслава в руке Средоточие - и быстрота приведения в действие колдовства, и плата за то, что потревожил Хозяина, были бы много легче.
Дух Владиславича летел меж вздыбившихся, пенных морских валов, ревущих о своей ненависти, меж острых клинков тьмы, хищно тянущих свои напоенные кровью предыдущих жертв острия, меж исполинских костров, разложенных из сгорающих в муках тел разумных созданий, чьи души прежде исторгли питающиеся ими слуги Эфира, но не оборвали связи с телами, дабы не прекратить их страданий. Он видел молящие о смерти глаза еще живых пленников, цепями прикованных к ледяным горам Севера, и несчастных, босиком бредущих по обжигающей, растрескавшейся, мертвой земле Юга; он видел чудовищных, неописуемых тварей, с утробным рыком обнажавших длинные белые клыки; он видел оживших мертвецов, терзающих теплую плоть своих недавних соплеменников. Он видел преисподнюю на небесах, и его изнемогающий от ужаса и боли дух рвался обратно, на землю, туда, где есть еще короткое спасение от кошмара наяву, который неминуемо ожидает всех за Гранью...
Что удержало его там, в вышине, какое чудо или напротив, беда, спасла от позорного бегства, он так и не понял. Только внезапно наваждение исчезло. Князь Всеслав вновь стоял на залитом кровью лугу против своего врага, отбиваясь из последних сил, потому как воспользовавшись помрачением рассудка князя, Прохор перешел в наступление. Его быстрый меч коротко блеснул в свете огненного столпа, обрушиваясь на полукровку, и тот едва успел подставить посох.
Обмениваясь мощными, но уже замедленными ударами, противники кружили друг вокруг друга. Однако теперь в глазах князя Всеслава появился стальной, жесткий блеск, какого не бывает у смертных. Он слышал голос того, к кому был обращен его зов, вернее, это был не голос, а череда образов, ибо всемогущая субстанция не имеет глотки. Она могла бы ее получить, но не посчитала нужным ради такой мелочи, как человек. Князь видел ту помощь, которую предлагал Хозяин и ту плату, что он требует за нее. И он был согласен. Безоглядно согласен на все.
Впрочем, назначенная Эфиром цена оказалась неожиданно низка: он был согласен оставить Всеславу жизнь. Возможно, непреклонное упорство и выдержка смертного среди страшнейших кошмаров, которые только мог воспринять его слабый мозг, пришлись по нраву Хозяину. Но и только. Внимание бессмертного властителя небес уже было привлечено к небывалым всплескам магических энергий, и он был раздражен тем, что в его владениях бесцеремонно хозяйничает некое удивительное существо, если только нематериальная субстанция могла испытывать раздражение. Тем не менее, интерес Хозяина был задет, и он желал бы получить жизненную силу этого существа, чтобы познать его и пополнить себя его мощной энергией. Никогда Эфир по собственной воле не вмешался бы в дела смертных, удовлетворяя свое любопытство постепенно, годами, десятилетиями, веками - ему торопиться некуда. Однако князь сам воззвал к нему, и Всемогущий не устоял перед искушением.
Всеслав должен был стать проводником энергии, которая потечет из материальной оболочки удивительного создания внутрь Эфира, облегчив таким образом это нелегкое истечение. Жизненная сила смертного до конца цепляется за свою оболочку, даже тогда, когда пришел ее срок, и борется за продление существование материального тела, порой очень долго поддерживая искру жизни уже тогда, когда сама оболочка изношена и не способна удерживать дух. Князю предстояло исполнить роль проводника жизненной силы, обманывая ее. Он должен был оттягивать дух на себя, предлагая взамен старческого, изношенного тела свое - молодое и полное сил, а не те небесные выси, куда уносится искра жизни после смерти. А потом отдавать эту жизненную силу холодно ждущему ее Эфиру, протягивающему свои цепкие энергетические щупальца сквозь Всеслава.
Это означало, что значительная часть собственной энергии князя отойдет Хозяину, который будет без разбору тянуть всю Жизнь, что окажется в пределах досягаемости. Лишь от самого Всеслава будет зависеть, куда направить этот жадный сосущий рот, и точность его действий определит, останется ли он в живых. Достаточно всего лишь промахнуться - и слепой рот высосет его самого.
Но иного выхода он не видел. Он рискнет - и пусть Судьба даст победу или поражение.
Князь все еще продолжал орудовать мечом, наступая и обороняясь, но он уже стал медленно и ощутимо меняться. Ему казалось, что время вокруг него начало замедляться, что собирающиеся над головой тучи бесконечно долго наливаются свинцовой серостью, что противник его движется тяжело, словно под водой, что мир расплывается перед его глазами, теряя свои формы, становясь непроглядным мраком, на фоне которого неподвижно замерли тускло рдеющие растения, а перед ними плавают яркие бесформенные пятна - люди и нелюди. Всеслав понял, что теперь его глаза видят только одно: жизненную силу, заключенную внутри материальных тел.
И не удержался, обратил взор на огненную колонну. Ослепительно сияющий для обычного зрения столп теперь казался огромным куском застывшего, обгорелого угля и почти сливался с темнотой: в Извечном Пламени не было жизни, оно было мертво. Но что это? У самого основания, где-то в глубине, полускрытая потоками тьмы, ярко поблескивали неверные всполохи света. "Он жив! - пронеслось в голове. - Он жив внутри этого ада!" Однако Всеслав тут же вынужден был забыть об этом, почувствовав где-то в груди холодное, омерзительное проникновение. Все внутри сжалось, протестуя, но князь заставил себя впустить жадные щупальца Эфира, позволить прочно обосноваться, а потом указать им дальнейший путь: к сердцу старца Прохора.
Фигура князя в этот момент странно трансформировалась, потеряв четкость очертаний, стала как будто полупрозрачной, движения потеряли плавность и точность. Ускользая от выпадов старика, он словно бы не отпрыгивал, не отклонялся, а мгновенно перемещался из одного места в другое.
И вот, наконец, настал момент, когда Всеслав бросил меч - он был больше не нужен. Щупальца нашли свою цель. Тело полукровки вдруг конвульсивно изогнулось, глаза еще больше вылезли из орбит, рот перекосился в страшном безмолвном крике. Ненасытная бесчувственная утроба жадно пила мощную жизненную силу из бурного источника, заключенного в ослабленную тысячами прожитых лет оболочку, и так легко поддавшуюся обману; и было ясно, что она не остановится, пока не высосет все до последней капли.
Князь болезненно чувствовал, как сквозь него проносится губительный ураган, смертоносный вихрь, который тащит в себе обрывки и осколки упорно сопротивляющейся могучей сущности, но постепенно разрушает, растворяет ее, проносит через душу князя. Вот, казалось, острый край обломка чужого духа оцарапал нутро добровольного проводника, застонавшего от острой боли, вот своенравный виток потока ухватил то, что не должен был. Князь постепенно слабел, уже не воспринимая ничего вокруг и ощущая себя лишь как сплошной, наполненный невыносимо мучительными спазмами ком сплетенной плоти и жизни. Последними остатками сил он направлял ставшие вдруг непослушными и бестолково суетящимися щупальца, с которыми он уже едва справлялся.
Старик Прохор упал на четвереньки, нечленораздельно хрипя и брызжа слюной, его конечности тряслись, беспорядочно молотили и скребли землю, но посоха из рук он не выпустил. На подгибающихся ногах, чуть дыша Всеслав двинулся к нему. Сократив расстояние, он сможет вернее управлять щупальцами Эфира, вот только еще шаг, и еще... Вот уже распростертая жертва оказалась почти вплотную, и щупальца перестали метаться, почувствовав близость добычи; кажется можно вздохнуть с облегчением: осталось всего несколько мгновений, и жизнь уйдет из тела врага, уйдет навсегда, рассеявшись в пространстве.
С нарастающей тревогой с другого конца луга за магическим действом наблюдал колдун Неодим, который, расшвыряв своих противников, получил возможность оглядеться. Он не знал, что за силы, и каким образом привел в действие Всеслав, но без труда догадался, что силы эти принадлежат некоему высшему существу, более могущественному, чем князь и его враг. И было также очевидно, что это высшее существо использует тело Всеслава для достижения своих собственных целей.
Ему никогда не нравилось это самопожертвование, суровое отрицание самого себя в минуты опасности для народа, которое вместе с самоубийственными заклятиями передавалось из поколения в поколение в роду Владиславичей, но он признавал право князя на это. Самому же Неодиму в этом виделась слабость: погибнув, ты никогда уже не сможешь послужить своему народу, уничтожив одного, ты не сможешь противостоять другим врагам. А если и единственный враг слишком силен или хитер...
Не додумав до конца этой мысли, Неодим вскинул когтистый меч и бросился к Всеславу.
-Стой, князь, не приближайся! - закричал он, но буйствующий ветер отнес его голос в сторону.
Дорогу преградил рослый нелюдь со здоровенным топором наперевес. Пришлось отбиваться, а топор - не меч, его лезвие так просто не переломить, поймав в захват. Колдун спешил, боясь не успеть, и в результате его удары не были достаточно точны - он никак не мог справиться с топороносцем. Наконец удалось удержать сверкающее острие топора двумя скрещенными клинками, а потом дать ему скользнуть к страшным зубцам. Поворот - но от широкого клинка отлетел всего лишь верхний край, и топор ничуть не утратил своей способности убивать. Ожидая победы, Неодим слишком быстро подался вперед - и едва успел подставить под мощный удар серебристый меч. Топор с обломанным краем не добрался до него, но колдун не удержал равновесия и навзничь упал на землю. С жуткой ухмылкой нелюдь вновь взмахнул топором, метя в шею, которую уже не прикрыть тонкими клинками - и вдруг захрипел, изо рта-разреза хлынул поток темной крови, занесенный для удара топор вывалился из рук. Безжизненное тело рухнуло прямо на Неодима, заливая его своей кровью, и тот с содроганием рванулся прочь, судорожными движениями отталкивая от себя отвратительную морду. Только вскочив на ноги, колдун увидел причину своего чудесного спасения: между лопаток нелюдя торчал тонкий изогнутый клинок, а в пятидесяти шагах от него, у колонны Извечного Пламени стояла княжна Мелания, с тревогой вглядываясь ему в глаза, словно вопрошая, все ли в порядке.
Неодим улыбнулся ей, махнув рукой, и помчался дальше. Слишком быстрая победа Всеслава над только что непобедимо могущественным Прохором не давала ему покоя. Колдуну удалось на бегу отмахнуться от еще одного спешащего умереть нелюдя, ранив его в бок, избежать схватки с еще одним, швырнув ему в глаза горсть песка, но уже почти приблизившись, он понял, что не успевает.
Ибо в этот момент полукровка неожиданно рванулся вперед. "Он все еще в сознании, - мелькнула у Всеслава запоздалая мысль, - притворялся..." Но было поздно. Последним осмысленным усилием, собрав остатки ускользающих сил, старик нанес отчаянный удар посохом - и заостренный конец его насквозь пронзил грудь князя.
-Всеслав! Нет! - прокатился над лугом звенящий голос Мелании, и все - и люди, и нелюди, на мгновение обернулись, прекратив свои поединки, словно ощутив, что в этот момент произошло что-то важное, решающее.
Потомок богов и вершняитов не зря хвастался своим опытом и умением, он быстро сумел распознать, какие силы привел в действие князь. И в первый момент похолодел от страха, ибо остановить сосущие щупальца Эфира невозможно, они уберутся прочь лишь тогда, когда его жизнь будет выпита до конца. Но старик справился с собой, сообразив, что лазейка есть. Слабое место в колдовстве могучей воздушной стихии - это смертное тело князя, которое служит проводником ее силы. Притвориться умирающим раньше времени не составляло труда, ибо ослепший и оглохший от боли Всеслав почти ничего не чувствовал и не замечал.
Князь был еще жив, хотя и без сознания, когда Неодим отшвырнул от него остервенело нажимающего на посох полукровку. Щупальца Эфира отцепились от него, когда почти угасшая жизненная искра Всеслава не смогла удержать их, но старик был так слаб, что умертвить его можно было одним хорошим пинком. Однако колдун решил, что право на эту казнь принадлежит не ему.
Неодим одним быстрым движением вырвал посох, вызвав хриплый стон раненого, и зажав рукой хлынувшую кровь, пока не подоспела Мелания. Ее прекрасное лицо было невероятно бледно, но действовала она четко и уверенно. Кровь мгновенно запеклась и остановилась, когда к ране был прижат нагретый кинжал, разорванный плащ стянул грудь князя, но больше ничего сделать было невозможно, Неодим это видел. Однако Мелания не останавливалась. Быстро шепча заклинание, она вливала в безжизненное тело брата свои собственные силы, не обращая на робкие попытки колдуна остановить ее, пока подоспевшая Цинтия не прервала колдовство.
-Что ты делаешь? - в ярости крикнула княжна. Ее глаза пылали от непролитых слез, лицо было искажено страданием. - Он же умирает!
-Ты ничего не сможешь сделать для него, - мягко уговаривала девочка. - Тех сил, что ты можешь отдать без ущерба для себя, не хватит, рана смертельна.
Но Мелания не слышала, не желала слышать слов разума.
-Да что ты понимаешь, ты, Средоточие! Ты бессмертна, для тебя жизнь каждого из нас - пустяк. На наше место придут следующие, и следующие, и так без конца. Кто-то уйдет раньше, кто-то позже - какая разница! А вот у нас жизнь коротка, и другой нет! И ты, - бросила она Неодиму, - ты всегда ненавидел его, потому что завидовал, а теперь хочешь, чтобы он скорее умер!
Неодим справился с собой, только черты стали чуть более жесткими, но он промолчал. А вот Цинтия отпрянула так, словно получила пощечину, глядя на Меланию огромными, полными обиды глазами. Княжна кусала губы, с вызовом глядя на них, и была готова вновь взяться за бесполезное и губительное для себя колдовство, но в этот момент Всеслав застонал и открыл глаза.
-Мелания! - строго прервал он почти прежним своим сильным и властным голосом, но закашлялся, на губах показалась кровавая пена. Всего за несколько прошедших минут его кожа приобрела восковой оттенок, скулы заострились, а глаза безжизненно потускнели.
Рыдая, княжна приподняла его голову и поднесла ко рту поданную Цинтией берестяную кружку с холодной водой. Всеслав жадно глотнул несколько раз, и обессиленно откинулся на спину; оставшаяся вода пролилась ему на грудь.
-Не глупи, сестра, - проговорил он, отдышавшись. - В тебе говорит боль утраты, но ты должна взять себя в руки. Помни, ты - Владиславна. И у тебя есть более важная задача, чем погубить себя, тщетно пытаясь спасти мне жизнь.
-Какая задача может быть важнее? - не сказала - простонала Мелания.
-Ты должна возвести на престол законного князя, - твердо сказал Всеслав куда-то указывая ослабевшими пальцами. - Ему не справиться без твоей помощи.
Проследив за его рукой, Мелания увидела на месте недавней огненной колонны вихрь крупного серого пепла, быстро уносящийся ввысь, к налившимся серостью тучам, и только сейчас заметила, что невыносимая жара спала. А в центре черного, оплавленного до зеркального блеска круге стоял парень, крепко сжимая в поднятом над головой кулаке Средоточие, от которого расходились волны торжествующе яркого, но не слепящего света. На его осунувшемся, покрытом гарью лице отражалось такое истощение сил, что он почти повис на подбежавшей к нему Наташе.
![[]](/img/b/bondarewa_o_i/prawoperworodstwaglawa915/foto004_1.jpg)