Он бежал по узким, малознакомым тропам так, словно его вел некто всевидящий и всемогущий. Он ни разу не оступился, не замедлил шаг, не вынужден был вернуться, чтобы отыскать дорогу. Он останавливался только чтобы глотнуть воды и с усилием протолкнуть в желудок кусок мяса или хлеба. Есть не хотелось, но он понимал, что если не будет заставлять себя, ослабеет. И опоздает. Спал несколько часов, в самую темную часть ночи, и только когда ноги уже отказывались подчиняться. Проснувшись от короткого провала-забытья без сновидений, хватал вещи и продолжал бег.
Он преодолел путь, который проходил за неделю с лишком, в три дня.
На рассвете четвертого впереди показались соломенные крыши Двенадцати Хуторов. Витим хотел остановиться и расспросить, но побоялся терять время. Деревня осталась позади.
Он уже издали заметил, что опоздал.
Над лесом поднимался дым. Не густые клубы пожарища - а легкая сизая завеса, состоящая из пепла и золы угасшего пламени и рассеиваемая ветром по округе.
Витим стиснул зубы, дыхание прервалось, но он не позволил отчаянию проникнуть сквозь барьер, возведенный вокруг себя. Барьер, который все эти три дня не пускал тревогу и страх лишь ради одной цели - ради скорости.
Барьер рухнул только тогда, когда он ступил на поляну перед Одинокой Башней. На то, что недавно было поляной.
Перед тем, что недавно было Одинокой Башней.
На месте трех этажей под деревянной крышей торчал обугленный скелет не выше двух с половиной саженей в высоту. Все, что было внутри, выгорело, а лишившись деревянных балок и перекрытий, рухнули и стены. Сохранилось только одно окно бывшей кухни и теперь смотрело на мир пустой черной глазницей.
От бесценной коллекции книг остался только жирный пепел. Но сейчас Витим думал не об этом.
На мокрой после дождей, скользкой земле перед башней повсюду были глубокие отпечатки подкованных копыт - и сапог. Огород за низеньким заборчиком, бережно лелеемый Брейн, был вытоптан. Но не так, словно бы кто-то намеренно уничтожил его - а так, словно всадникам было все равно, где скакать, - несколько гряд разворочены, ограда местами обрушена, но и только.
Витим сделал несколько неверных шагов, обходя остов башни - и в дальнем конце поляны увидел людей. Не сразу он сообразил, что это жители Двенадцати Хуторов: плотник Каро с двумя старшими сыновьями, Рейвином и Тоддом, кузнец Змитень с сыном Митешем, бондарь Лумли, хозяин таверны Варталлах, еще кто-то. Среди мужчин всего одна женщина - Галена.
Она первая и увидела.
-Витим! Слава Богу и Богине, - кинулась к нему, повисла.
Парень стоял на месте, глядя неподвижным взглядом на то, что открылось за расступившимися селянами.
Холмик свежей могилы.
Все закружилось. Мир потемнел, зазвенел. Лица расплылись, превратившись в неясные белые пятна. Но он удержался на ногах, даже не пошевелился.
Откуда-то из воцарившегося хаоса выплыло лицо Каро. Плотник оттащил Галену - Витим даже не заметил. Крепко сжал плечо.
Темнота отступила. Неожиданно ярко выступили контуры окружающего мира: раздавленные травинки под ногами, покрытая лохмотьями пепла листва, неясный шелест ветра в кронах, грубые, натруженные руки селян. Пытающиеся поддержать, проявить участие.
Только что похоронившие все, что было дорого Витиму.
Всех, кто был ему дорог.
Несколько неловких, деревянных шагов к серому холмику рыхлой земли, увенчанному крестом. Почему только одна могила? Неужели то, что опустили в нее, невозможно было разделить? Но тогда почему только один крест?
Еще три шага, уже быстрее.
Кривая, наспех вырезанная надпись на горизонтальной перекладине: "Сын Бога и Богини Легерлей. ... - 28 августа 12089".
Дрожь по телу. Мастер Легерлей...
Острый взгляд:
-А где...
Плотник покачал головой:
-Мы нашли только старика. Убит ударом по голове. Где горянка - не знаю. А девушка...
-Уехала вместе с ними, - прерывающийся от страсти женский голос.
-Галена! - это Каро. Но дочь не слушает.
-Мы видели их, три дня назад, утром. Промчались по полю, не глядя. Дюжина всадников, все в доспехах, а на лошадях дорогая упряжь. И среди них эта женщина, - нотки презрения, но Витим их не замечает, жадно вслушивается, - на огромной лошади, в чьем-то черном плаще. Тогда мы решили узнать, все ли в порядке...
-Значит, она жива, - в нем появляется надежда, - они всего лишь увезли ее.
-Она поехала с ними добровольно!
Плотник Каро дергает дочь за руку так, что у той клацают зубы:
-Помолчи, дура.
Витим отвернулся. Он уже решил, что будет делать дальше. Когда есть цель, справиться с отчаянием можно - затолкать подальше, отделить и удержать.
-Спасибо вам всем за помощь, - неловко переминающихся крестьян, которые не знали, куда себя деть, необходимо было отослать домой. - Возвращайтесь к себе.
-Тебе лучше пойти с нами, - Каро снова взял приемного сына за руку. - Пойдем, среди своей семьи будет легче.
Витим выдернул руку.
-Спасибо. Идите.
В его глазах сталь. Боль запрятана и заперта. Не до нее. Каро с минуту смотрел в бескровное осунувшееся лицо с окаменевшими чертами, потом молча потянул сопротивляющуюся Галену прочь. Следом двинулись остальные.
Может быть, обиделись, что он так неблагодарно выставил их. А может, сочли его желание побыть одному естественным. Витиму было все равно.
Бросив на землю вещи, он закрыл глаза и глубоко вздохнул. Сейчас он будет действовать так, словно читает книгу, герои которой никогда не были ему знакомы. Словно речь идет не о мужчине и женщине, которых он считал еще одними своими приемными родителями. И не о девушке, которую надеялся назвать своей женой.
Он быстро нашел место, откуда неизвестные ворвались на поляну перед Одинокой Башней - единственная дорога, петляющая среди непролазной чащи, вела в Двенадцать Хуторов.
Всадники тут же рассыпались, объезжая строение со всех сторон - двое проломились сквозь огород, четверо обошли поляну по краю леса, остальные подъехали прямо к двери и окнам, отрезая тем, кто был внутри, путь к бегству.
Затем все, кроме четверых у опушки и еще одного в центре двора, спешились. Окованные металлом тяжелые сапоги. Разбойники обычно обуты во что попало: грубые башмаки, опорки, лапти, если и попадутся дорогие сапоги, то поношенные, скособоченные... Эти - новые и целые.
Солдаты. Если не регулярная армия, то, несомненно, чья-то личная наемная дружина. На это же указывает рассказ крестьян: откормленные лошади, доспехи, дорогая упряжь.
Что могло понадобиться отряду хорошо оплачиваемых наемников в глухой старой башне, в которой никогда не хранилось больше тридцати золотых монет? Даже грязные, голодные оборванцы, промышляющие на Рудном тракте решили бы, что такая добыча не стоит затраченных трудов.
Прежде, чем ворваться в башню, солдаты обыскали кузню - небольшую приземистую постройку в углу двора. Кроме кучи руды, наковальни и холодной печи, там ничего не было. Стойка с кузнечными инструментами оказалась опрокинута, но все осталось на месте.
Витим не мог прочесть по следам, что делали наемники в доме, но им, очевидно, показалось, что там слишком тесно. Вот здесь отчетливые следы двух пленников: растоптанные башмаки Легерлея и босые ступни Рианнон.
Старику не намеревались сохранять жизнь и ни о чем не спрашивали - он им был просто не нужен. Всего несколько шагов от обгоревшего остова башни до лужи запекшейся крови и отпечатка неподвижного тела. Здесь следы трехдневной давности немного затоптаны - жители Двенадцати Хуторов из лучших побуждений стерли часть трагедии, в которую сейчас так напряженно вчитывался Витим.
Резко вдохнув воздуха, он почувствовал, как при виде травы, почерневшей от сгустков крови, поднимается дурнота. К навязчивой вони пожарища здесь примешивался омерзительный запах смерти и разложения.
Витим отшатнулся, отпрыгнул назад, пытаясь справиться с тошнотой, споткнулся. Дрожащие ноги подогнулись, и он упал на спину, ударившись обо что-то, но даже не заметил боли.
Он позволил себе несколько прерывающихся вдохов, с усилием втягивая и выталкивая из себя воздух, словно некую чужеродную, ненужную, ненавистную субстанцию, и глядя невидящим взглядом в низкое небо, но не разрешил думать. Ни о чем кроме того, что надо полностью восстановить картину прошлого. Тщательно. Скрупулезно. Не пропуская ни единой мелочи.
Чтобы выставить полный счет тому, кто это сделал.
Когда ему удалось встать на ноги, тело протестующе заныло: он слишком мало давал ему отдыхать в последние дни. Но он привычно презрел жалобы плоти.
Теперь Витим шел по отпечатками маленьких босых ног. Они прерывались, заплетались: очевидно, девушка сопротивлялась изо всех сил. Ее оттащили в сторону и с размаху швырнули на землю.
Здесь тоже была кровь. А клочок травы истерзан и изрыт. Рядом, под кустом валялась грязная изодранная тряпка.
Витим опустился на колени, протянув руку чтобы узнать, что это. Но коснувшись ткани пальцами, внезапно отпрянул, словно она вдруг превратилась в обжигающее пламя. И ладонь действительно горела нестерпимо и пульсирующе, как будто получила ожог.
Разорванная тряпка когда-то была сиреневой.
Из горла вырвался звук - крик, рычание, стон. Вся долго подавляемая боль внезапно обрушилась на него, пригвоздив к земле невыносимой тяжестью, готовой раздавить жалкую душонку того, кто не сумел защитить все самое дорогое, что было у него в этом мире.
Витим уткнулся лицом в траву, пальцы мучительно вцепились в дерн, бесполезно прочерчивая в нем глубокие борозды, сжимая в кулаках комья земли. Тело свело судорогой, легкие отказывались впускать насыщенный гарью и кровью воздух. Витим задыхался, все сильнее вжимаясь в траву, словно умоляя ее поглотить, уничтожить, избавить от страданий.
Что-то сломалось внутри. Что-то важное умерло. Его место заняло что-то новое, незнакомое. Ненависть.
Но вот минута слабости прошла. Витим с усилием выпрямился, встал, заставил себя повернуться спиной к этому месту и отойти. Его посеревшее лицо, с искусанными до крови губами, со следами грязи и слез, ничего не выражало.
Осталось выяснить судьбу одного существа. Брейн. Ее могли убить в башне, и тогда понятно, почему крестьяне не нашли тела. Принеся из кузни зубило и лопату, он взялся за дело.
Среди почерневших камней, золы и пепла попадались обугленные куски знакомых вещей. Железные петли ставен. Головешка с едва угадываемой резьбой - обломок спинки любимого кресла старого книгочея. Глиняные черепки любовно вылепленных горшков и мисок. Выгоревший остов каминного экрана. Крышка сундука, обитого металлом - почти целая. И повсюду - обгорелые обрывки страниц, кое-где даже с несколькими сохранившимися словами. Под рухнувшей толстой балкой нашлась совсем целая книга, только один ее угол был опален: книга в толстом кожаном переплете с морянскими завитушками. А еще ниже оказались завалены камнями и потому сохранились еще аж четыре - и в том числе любимая книга старика Легерлея, написанная на альмеокритском.
Витим бережно стер с них пыль и золу, отложил в сторону. И продолжал раскопки.
Теперь не думать, не чувствовать было совсем легко. Все куда-то улетучилось, оставив после себя пустоту, отдающую горьким привкусом желчи.
Пот лил ручьем, руки дрожали от беспрерывного подъема огромных камней, но это и вовсе было мелочью.
Кое-где толстые поленья, превратившиеся в угли, еще тлели и дымились - парень не раз обжигал руки, растаскивая завалы.
Основное пламя полыхало на третьем этаже, там, где для него было больше пищи, а кухню огонь обошел вниманием - многие вещи здесь были разбиты рухнувшими камнями, а не сожжены пожаром. Поэтому, когда на закате Витим добрался до пола первого этажа, он мог быть уверен: в момент нападения в башне Брейн не было. Возможно, она осталась жива.
В углу сеней был ход в подвал. Там горянка хранила запасы, там же держали вещи, которыми редко пользовались. Например, оружие. Витим с Брейн выковали с десяток мечей и отдельных фрагментов доспехов просто для практики - и для тренировки. Никогда они не планировали пускать их в дело. Именно там стоял и сундучок с невеликими сбережениями обитателей Одинокой Башни.
Он сразу понял, что солдаты не нашли входа в подвал, хотя его никто не прятал. Просто Витим привык сваливать в этот угол дрова, несмотря на вечное ворчание Брейн, что ей приходится разгребать кучи мусора, чтобы проникнуть в кладовую. Видимо, под насыпанными там трухой и щепками, эти твари просто не разглядели щелей.
Спустившись вниз, Витим осмотрелся.
Он догадался, что на дворе стемнело, лишь потому, что ничего не разглядел в сгустившейся темноте и вынужден был отыскать кремень и зажечь огонь в небольшом масляном светильнике. Прежде им пользовалась Брейн, когда хозяйничала в кладовой.
Подвал сохранился полностью. Если бы Рианнон и Легерлей спрятались здесь...
Возможно, не найдя людей, башню обыскивали бы тщательнее.
К дьяволу все "если бы".
Только бросив взгляд на развешенное на стене оружие, Витим уверился, что горянка жива. Не хватало ее длинного лука и охотничьего ножа. Неудивительно, что она не появлялась здесь больше трех дней - в последнее время загнать дичь становилось все труднее.
Как странно. Нападение произошло именно тогда, когда двое тех, кто мог бы защищать Одинокую Башню, отсутствовали.
Хотя вряд ли горянка и парень смогли бы отбить атаку дюжины хорошо вооруженных и закаленных в сражениях и убийствах наемников.
Витим аккуратно повесил свой короткий меч и снял взамен другой. Тот, с которым, как он полагал прежде, он никогда не выйдет за пределы поляны перед башней.
Сюда, в подвал Витим перенес чудом сохранившиеся книги и грязный кусок сиреневой ткани. Он с трудом заставил себя коснуться его, но оставлять валяться на земле, словно выброшенную ветошь, было немыслимо.
Письмо для Брейн оказалось коротким. Он едва сумел выжать из себя несколько слов, пытаясь что-то объяснить, потом бросил, так и не закончив. Витим надеялся, она поймет, почему не мог ее дождаться.
С каждой потерянной минутой кавалькада наемников уезжала все дальше. А он очень хотел бы спросить, что же им понадобилось в Одинокой Башне.
В свой дорожный мешок Витим запихнул немного еды и горсть монет - остальное пригодится Брейн, что бы она ни решила делать по возвращении.
Погасив лампу, он выбрался наружу и аккуратно присыпал расчищенную крышку люка щебнем, землей и золой. Пусть следующей ее откроет горянка, а не случайный бродяга.
У него не было перевязи для длинного двуручного меча, обычно он брал с собой короткий, который вешается просто у пояса. Поэтому пока пришлось прикрутить меч за спину веревками - может быть, в Двенадцати Хуторах найдется что-нибудь подходящее.
Ночь была темной, но Витим двинулся в путь. Эта часть дороги ему хорошо знакома, и он решил не терять даром времени.
Находясь все в том же странном состоянии отупения, нервного и физического истощения, он не замечал усталости. И все же однажды должен был наступить конец его силам, и он пришел. Бегом пробираясь по тропе, которую только угадывал в чернильно-черном мраке безлунной и беззвездной ночи, Витим не заметил как соступил с ровной дороги - и тут же споткнулся о выступающий корень. Измученному телу не удалось удержаться на ногах, и он с размаху рухнул ничком в мох, вереск и опавшую хвою, ковром устилавшую подножие леса. Упав, тело внезапно отказалось выполнять приказ подниматься, а утомленный разум погрузился в забытье - полусон-полуобморок, насыщенный кошмарами и давящей, изматывающей болью.
Только в середине следующего дня Витиму удалось добраться до дома плотника Каро. Провалявшись всю ночь и все утро на холодной, мокрой земле, он чувствовал себя разбитым и больным, хотя неподвижность дала некоторый отдых мышцам. Каждый шаг давался с огромным трудом, но на слабость тела он давно уже перестал обращать внимание.
Тетка Марита вскрикнула от ужаса, прижав пальцы к губам, когда парень ввалился в горницу. Весь в саже и песке, со всклокоченными, слипшимися от пота волосами, со сбитыми в кровь грязными руками, ссадиной под глазом и с огромным мечом за спиной, едва не падая от усталости, он выглядел устрашающе и нелепо. Женщина тут же кинулась обхаживать его, кликнув дочь, но Витим решительно отказался от помощи.
-Мне нужен дядя. Где он?
-Антуль, беги за отцом, - крикнула младшему сыну Марита. - А ты, - не менее решительно заявила она Витиму, - сейчас поешь, умоешься и переоденешься. А все остальное - потом.
-Мне не во что переодеваться, - глухо пробормотал парень, примостившись на лавке. - Все сгорело, ты забыла?
-Рейвин с удовольствием поделится с тобой платьем. Галена, принеси! Поэтому сейчас же ты бросишь свою железку и отправишься в баню, которую я растоплю. Потом съешь все, что подаст Галена, и ляжешь спать. Место найдется.
Витим взглянул на жену плотника из-под грязных косм:
-Не трудись, тетя.
Несмотря на поселившуюся в сознании навязчивую идею, он каким-то краем разума признал справедливость слов приемной матери. Искать тех, кто разрушил Одинокую Башню, придется долго. А значит, надо хотя бы внешне напоминать обыкновенного человека - а не чучело с сельского огорода.
Он снял меч, стянул рубаху. Отобрал у тетки кусок мыла, но не стал ждать, пока в бане разведут огонь и натопят - холодная вода его вполне устроила. Одежда старшего из названных братьев оказалась почти впору.
К тому времени пришел плотник, сел за накрытый дочерью стол.
-Я хочу, чтобы ты рассказал мне все об этих всадниках, дядя, - сказал Витим, не обращая внимания на миску каши, которую поставила перед ним Галена. - Ты говорил, что вы видели их. Что вы рассмотрели? Куда они ехали, какие отличительные знаки. Может быть, они о чем-нибудь говорили. Я должен знать все.
Брови плотника поползли вверх, даже рука застыла, не донеся полную ложку до рта.
-Ты что же, совсем ума лишился? Собрался один догонять разбойников? И думать не смей. Ты останешься жить у нас, отдохнешь, придешь в себя, и поймешь, что это самоубийство.
Но Витим не желал слушать голоса здравого смысла. Он резко подался вперед, схватил плотника за руку, да так, что тот выронил ложку из разом онемевшей кисти.
-Эти существа сожгли мой дом, убили человека, которого я глубоко уважал. И увезли девушку, которую я люблю. Мне все равно, разумно ли следовать за ними, - он говорил негромким, по-змеиному свистящим голосом, глядя на Каро, но и словно бы сквозь него, - но я не отступлю, пока не узнаю что-то о Рианнон и не перережу глотку тому, кто приказал уничтожить Одинокую Башню. Поэтому не трать зря времени, дядя. Говори, что ты видел.
Каро потребовалось немалое усилие, чтобы высвободить запястье из клещей рук приемного сына. Глядя на оставшиеся на коже красные следы, он впервые осознал, что Витим уже не ребенок.
Но и взрослым плотник никак не мог бы его назвать. В одиночку гнаться за целой шайкой - поступок, достойный ошалелого подростка, но никак не трезво мыслящего мужчины. Будь он даже так силен в драках, как Витим.
Каро по-прежнему полагал, что в Одинокой Башне побывали разбойники, случайно забредшие в лесные дебри: Двенадцать Хуторов дюжине лихих вояк не по зубам, а башня оказалась легкой добычей. Он не читал следы так внимательно, как Витим, а даже если бы разглядел, вряд ли пришел бы к тому же, что и он, выводу. Каро был убежден, что организованной дружине здесь нечего делать, а значит ее тут и не было. Иной логики, допускающей несоответствие с годами затверженными истинами, плотник не признавал.
И вот, он считал, что сделав свое черное дело, разбойники направились на запад не для того, чтобы вступить на Рудный тракт и продолжить путь на юг, а для того, чтобы соединиться с остальными ордами, бесчинствующими в тех местах. И даже если Витим случайно догонит всадников, он ничего не сможет поделать - разве что сложить голову.
Каро колебался, глядя на парня - он отчетливо понимал, что Витим отправится в погоню независимо от того, услышит ли что-то вразумительное от приемного отца. За его плечом толклись Марита с Галеной, бросая на плотника горящие взгляды. Еще вчера он получил от жены нагоняй за то, что оставил Витима наедине со своей бедой: можно представить, что он выслушает, если сегодня отпустит парня на верную смерть. Галена же и вовсе житья не даст; за минувшую зиму она уже почти распрощалась с надеждой привязать к себе Витима, а сейчас судьба, как будто, устранила главное препятствие. Девушка сочувствовала беде, но не могла не радоваться своей собственной удаче.
Женщины! - в сердцах подумал отец.
Плотник вздохнул и принял решение.
-Это были люди, - наконец сказал он. - Человек двенадцать-четырнадцать. Лошади хороши - не чета нашим. Верно, отобраны у какого-то вельможи. Да, конечно! - это, с точки зрения Каро, все объясняло. Витим не стал терять время на разубеждение. - Также и упряжь, вся в железных бляхах, и одежда. Начищенные доспехи: на груди панцирь, поножи, нарукавники, легкие шлемы без забрал, с шишаком на макушке. Поверх - плащи из черного бархата. Вооружение - только изогнутый меч и кинжал на поясе. Ни копий, ни луков, ни чего иного - вообще-то странно для разбойников... - плотник задумался на минуту, но тут же отбросил сомнение, не позволив ему поколебать свою уверенность. - Никаких отличительных знаков я не заметил, разве что один. У главаря доспехи немного красивее - ну знаешь, эдакая чеканная вязь с чернением. На груди словно бы ящерица с крыльями. Может, что и означает - я не разбираюсь. Больше я ничего не разглядел - они промчались быстро. Ехали на запад, по Торговой тропе - верно, к Рудному тракту.
Витим резко встал.
-Спасибо за все.
Вышел за дверь, не обращая внимания на протесты Мариты и Галены: мягко отвел цепляющиеся за него руки девушки, поцеловал в щеку тетку - но отстранил не менее твердо.
Таверна в Двенадцати Хуторах была самым высоким и просторным строением. Она считалась центром сельской жизни. Здесь ночевали караваны - главные источники свежих новостей, здесь собирались по вечерам мужики распить чарку-другую крепкой настойки да погутарить о жизни, здесь слонялась молодежь в поисках развлечений. Варталлах, здешний хозяин, по праву пользовался репутацией самого состоятельного из хуторян, а потому - самого уважаемого.
Когда Витим толкнул дверь, в обширном, полутемном общем зале, уставленном колченогими столами и грубыми скамьями было непривычно пусто: прежде он редко бывал в таверне днем. За стойкой теснились бутылки, которые на памяти парня никогда не покидали своих мест: привезенное с юга вино в бутылках было слишком дорого для здешних завсегдатаев, а проезжающие обычно везли хорошее вино с собой, если оно и было им по карману. Зато пузатые бочонки с самодельным пивом и крепкими настойками легко опорожнялись за вечер.
Здешняя атмосфера Витиму никогда не нравилась: застарелый запах разлитого пива, остатков пищи, дыма, никак не желающая выветриваться крепкая вонь пота и едва уловимая - нечистот. Словом, тяжелый дух длинной дороги и разгульного пьянства.
За стойкой хозяина не было - редкое зрелище. Только двое мальчишек и девчонка, все около десяти лет, отчаянно скребли сиденья и столешницы.
Витим вытащил из-под лавки девчонку:
-Позови отца.
Та с удовольствием кинула тряпку, обрадовавшись уважительной причине бросить работу, и исчезла за перегородкой, отделяющей общий зал от кухни. Варталлах, невысокий, грузный, но весьма подвижный мужчина с круглым лицом, на котором не исчезало выражение довольства жизнью, появился через минуту и водворил дочь обратно. При виде Витима его брови подскочили до самых жидковатых волос:
-Если пришел сюда залить горе - выпить дам, но напиться не позволю. Поверь, еще хуже станет.
-Выпивка мне не нужна, - Витим молча выложил на стойку четыре золотые монеты. - Я хочу купить гнедого жеребца, которого ты приобрел три месяца назад. И еще - перевязь с ножнами, - рядом с монетами он положил меч, занявший чуть не всю длину столешницы.
Блеск золота всегда был слабостью Варталлаха, но вид огромного оружия заставил слегка присесть.
-Никак собрался в погоню, безумец? Опомнись, послушай доброго совета. Добра ведь желаю!
Витим уже устал спорить. Он схватил меч и, описав дугу сверкнувшим клинком, вонзил остро отточенный кончик в земляной пол. От удара все подскочили - в том числе столы и лавки.
-У меня мало времени, - процедил он.
-Как знаешь, - Варталлах оскорбленно поджал губы. - Но жеребец стоит пять золотых, а что касается ножен - не уверен, что у меня есть подходящие.
В ответ Витим внезапно оперся руками о крышку стойки и легко перемахнул через нее, неожиданно очутившись прямо перед изумленным хозяином. Он толкнул его совсем несильно, но тот почему-то врезался спиной в перегородку, с которой посыпались драгоценные бутылки.
-Ты заплатил за жеребца две монеты, - отрезал парень. - Я даю четыре. И одну добавлю за ножны - не важно, насколько подходящие, главное, чтобы соответствующей длины. Если поторопишься, так и быть, получишь еще один золотой. Нет - лишишься остатка бутылок.
-Сопляк, - Варталлах злобно раздул ноздри. - А мы-то тебя как своего принимали! Вот она, людская благодарность.
-Быстрее, - тон Витима был ледяным. Рука протянулась к верхней полке, содержимое которой пока было цело.
-Ладно! Пошли, - хозяин таверны удрученно посмотрел на осколки, залитые темной жидкостью, и рявкнул на детей, бросивших свои занятия и с разинутыми ртами наблюдающими за спектаклем: - Живо за работу!
Мальчишки и девчонка склонились над столами, а Варталлах повел Витима на задний двор.
Хозяин таверны слыл запасливым лавочником. Если требовалось нечто необычное, обращались к нему - и по большей части не ошибались. Он никогда не упускал случая купить на первый взгляд ненужную вещь, если ее предлагали недорого, как, например, с давешним жеребцом. Чистокровный конь какого-то важного купца захромал, а у владельца не было времени разбираться в причинах. Он быстро обменял рысака на здорового рабочего мерина и умчался, а причина хромоты жеребца оказалась всего лишь в застрявшем под подковой камне.
Увидев заваленную товарами кладовую, Витим понял, что не прогадал. Он быстро выбрал себе ножны и перевязь: конечно, меч будет слегка болтаться и бряцать, но лучшего ждать он не мог. Жеребец оказался покладистой животиной - к счастью для Витима, который редко ездил верхом. Заодно запасся в таверне едой.
В деревне парень потерял полдня. Каждую уходящую секунду он чувствовал как частицу его самого, отрываемую безжалостным хранителем времени Цевроном, вторым сыном Бога и Богини. Он слишком хорошо понимал, что наемники опережают его на четыре с половиной дня - а это невероятно много. И даже хорошая лошадь, пущенная в галоп не спасет: у преследуемых кони не хуже. А вот наездники они, наверняка, лучшие, чем Витим.
За остаток дня он преодолел верст пятнадцать, но когда вечером остановился на привал, понял, что так гнать больше нельзя. Жеребец был в силах выдержать несколько часов бешеной скачки, но не больше. Загнать лошадь вдалеке от населенных мест ему вовсе не улыбалось - конь уже сейчас был мокрым от пота, его бока с хрипом ходили ходуном, с морды падали хлопья пены. Сам валясь с ног от утомления и боли в некоторых, непривычных к верховой езде частях тела, Витим еще полчаса прогуливал жеребца вдоль берега ручья, возле которого решил провести ночь. Прежде, совершая пешие переходы, он мог думать только о себе - но сейчас конь был важнее.
Когда наконец улегся на постель из наломанного елового лапника, завернувшись в одеяло, несмотря на утомление долго не мог заснуть, глядя в прогорающие угли костра.
Витим старался не думать о том, что испытывает Рианнон в плену - картины, представавшие воображению, были слишком мучительны и отнимали последние силы. Он пытался планировать свои действия, когда догонит отряд наемников - мысли о том, что этого может не случиться, он не допускал вовсе - но терялся среди множества неизвестных деталей.
Двигаясь по Рудному тракту, он наверняка не потеряет след. На этом торговом пути редко встречаются вооруженные отряды, которые ничего или никого не охраняют, а значит, всадники в черных плащах привлекут внимание. Но по мере приближения к Переправе, что в месте слияния Подгорной и Альмеокрины, на тракте начинают встречаться крупные поселения и замки лейдов, сами похожие на целые города. Что если отряд держит путь в один из таких замков? Но если они успеют пройти Переправу прежде, чем Витиму удастся их настигнуть, то вероятность успеха и вовсе становится призрачной: от Альмеокрины до Речного, где начинается судоходная Санкрия, тракт чрезвычайно многолюден. Затеряться в этой толкотне не составляет труда. Если же они сядут на корабль - то и вовсе пиши пропало.
У Витима была только одна надежда: отряд не может ожидать погони, а значит, не должен спешить.
Что ж, до Переправы не меньше пяти недель пути. За это время наверстать отрыв возможно.
Витим считал себя опытным путешественником постольку, поскольку без труда преодолевал самые непроходимые горы, в глухих лесах чувствовал себя почти как дома, много раз бывал в Вейнаре - мирном городе рыбаков и торговцев. Не боялся нечисти, потому что умел справляться с ней, не опасался горцев, потому что умел играть по их правилам, и не обращал внимания на разбойников, потому что умел избегать их. Он не намеревался признавать правоту людей, которые в самом деле желали ему только добра, полагая, что Каро, Марита и Варталлах до сих пор мнят его ребенком, нуждающимся в покровительственных советах.
Словом, Витим не думал о том, что выживание в недоброжелательной природе и существование среди недоброжелательных разумных - не одно и то же.
По-осеннему хмурые, сырые от переменных дождей, расцвеченные бурыми оттенками листвы версты упруго стлались под стройные ноги жеребца. Промелькнули несколько деревень - всадник объехал их стороной, не желая привлекать внимание и не сомневаясь, что отряд наемников минул их не останавливаясь - делать им здесь было нечего, а значит, ничего стоящего селяне добавить к рассказу плотника Каро не смогут.
Через день-другой тело смирилось с новым способом передвижения и перестало мучительно ныть. Проводя целый день в седле, Витим даже начал привыкать к скачке и наловчился управляться с конем куда лучше, чем впервые сев верхом. Витим всегда быстро учился.
Тропа влилась в Рудный тракт спустя четыре дня после начала путешествия. На север, к далеким горным вершинам, окутанным облаками, из которых сеялся мелкий дождь, был путь в шахты - обширные выработки, находящиеся почти на границе территорий горцев. Здесь всегда было неспокойно; ходили слухи, что помимо принадлежащих Дорианской империи копей, в складках ущелий существуют десятки иных, тайных, чьими хозяевами считаются как другие государства, те, что не имеют права на разработку Семиветровых гор, так и отдельные владельцы, те, кому удалось отыскать удобное место, организовать работу и оборону - или отобрать у своих менее удачливых предшественников.
Двигаясь крупной рысью, Витим повернул к югу. Туда, где местность понижалась до равнин бассейна Альмеокрины. Здесь тракт лежал среди дремучих лесов, и можно было ехать днями, не видя неба из-за ветвей деревьев, сомкнувшихся над головой темными арками. Очень редко тут попадались хутора и постоялые дворы, похожие на крепости - переночевать в таких было не так-то просто, при малейшем сомнении подозрительные хозяева хватали в руки сталь - а надо сказать, ни в стали, ни в крепких руках, способных ею орудовать, недостатка в придорожных трактирах нет.
На один из таких Витим и набрел под вечер, спустя два дня после поворота на тракт. Длинный одноэтажный дом был срублен из бревен толщиной в человеческий торс, и, как будто этого владельцу показалось мало, обнесен заостренным сверху частоколом в полтора человеческих роста. Окованные железными полосами ворота прочно заперты. Над воротами почерневшая от времени вывеска с названием "Жирный вепрь" и грубо намалеванной свиньей - очевидно, художник не видел отличия между ленивой домашней скотиной и вольным лесным кабаном.
На стук открылось крошечное смотровое окошко, сквозь которое пролезла бы разве что белка, но тем не менее прочно забранное толстой решеткой.
-Чего надо? - неприветливо осведомились изнутри.
-Отдыха и еды, - Витим подошел поближе к окошку, чтобы говоривший поскорее его рассмотрел.
Некоторое время за окошком молчали и сопели, потом недоверчиво уточнили:
Замки загрохотали еще через несколько минут напряженного сопения - вероятно, защитник обдумывал слова Витима, прикидывая, стоит ли верить.
Створка приоткрылась ровно настолько, чтобы парень с конем сумели протиснуться в щель, и тут же захлопнулась за ним. Во дворе обнаружилось пятеро мужиков с угрюмыми взглядами и разношерстным оружием в руках: один сжимал палицу, второй - лук и стрелы, третий - кистень и двое - короткие мечи. Все взгляды цепко прошлись по рукояти над плечом Витима, по кожаным в заклепках ножнам, в которых меч болтался как пестик в ступе, по красивому, но полузагнанному жеребцу. Оценили холщовую рубаху, тесноватую в плечах, штаны со слишком короткими штанинами, потрепанные и грязные башмаки - у плотника не нашлось пары подходящего размера. Взглянули в молодое осунувшееся лицо с лихорадочно блестящими глазами.
И пренебрежительно ухмыльнулись, но промолчали. На тракте и не такие хаживают.
Витима проводили в таверну. Здешний общий зал не слишком отличался от других, которые ему приходилось видеть: несколько столов и лавок из необструганных досок, очаг для тепла посередине - сейчас потухший, видимо, его разжигают только в самые лютые холода. Вечный из-за узких оконцев, похожих на бойницы, полумрак разгоняется десятком чадящих факелов. В дальнем конце - стойка, на которую навалился еще тот громила. Сомнительной белизны передник смотрится на нем странновато, но зато как нельзя более к месту увесистый мясницкий нож-тесак за поясом. На полках никаких бутылок, только увядшие пучки травы и связки лука с чесноком, сморщенных от старости. Дух - тот же самый, что и в памятной таверне Варталлаха и даже более отчетливый.
Занят оказался всего один столик. За дымящимися мисками и деревянными кружками сидели четверо крайне сомнительной наружности: потертые шерстяные куртки и штаны, кожаные перевязи с какими-то невзрачными кусками железа и множеством мешочков, кармашков, кисетов. Поношенные сапоги со шпорами. Сальные волосы и нечесаные бороды.
Витим мельком удивился, как таких пустили в таверну, но постарался придать лицу беззаботное выражение и приветливо кивнул:
-Вечер добрый, уважаемые, - он расплылся в добродушной улыбке. Пусть его считают болваном, который впервые оказался на тракте и по молодости ищет приключений на свою голову. Может быть, насмехаясь над глупцом, они будут откровеннее - а откровенность была именно тем, что нужно парню позарез.
-И тебе того же, - буркнул один, помоложе прочих, остальные просто кивнули и вернулись к своим мискам.
-Рагу из кролика, - прогудел мужик за стойкой, - это все, что есть. И пиво. Заплатить найдется чем?
Деньги у Витима были, но он не собирался это демонстрировать. Когда он ощупывал карманы, на лице оставалось растерянно-смущенное выражение, а при виде хмурившихся бровей хозяина руки чуть заметно начали подрагивать.
-О! - парень просиял, наконец вытащив тощий кошелек, и высыпал на ладонь несколько медяков. - Этого хватит?
Хозяин не выглядел довольным, созерцая жалкие капиталы, но все-таки согласился: лучше хоть что-то, чем ничего.
Витим присел за стол, соседний с тем, что занимали четверо других путников, неловко вылез из перевязи, выронил меч. Металл громко зазвенел сначала о край лавки, потом грохнулся на пол. Соседи подскочили, обернулись, руки стремительно дернулись к рукоятям.
-Простите, - Витим со смущенной улыбкой вынырнул из-под стола. От пребывания вниз головой кровь прилила к щекам и изобразила эффектную краску застенчивости.
На лицах соседей читалось требуемое пренебрежение и даже жалость: ну что ты, мальчик, забыл на дороге, где ездят злые дяди.
-Сам-то откуда? - прогудел молодой, тот, кто поздоровался - верно, самый разговорчивый.
-А из Старого Села, это чуть южнее торговой тропы, по пути в Вейнар, может знаете? - словоохотливо рассыпался Витим в пояснениях, словно только и ждал вопроса. Болтливость обязана быть неотъемлемым атрибутом юного лопуха. - Отец с матерью померли, а есть нынче в селе и нечего, урожая-то нет. Зима на носу, а в кладовых ветер свищет. Вот я и подумал: помру зимой, как пить дать с голоду помру, никто не пожалеет. А у отца меч был, - он ткнул большим пальцем за спину, где бросил на лавку клинок. Настоящий воин никогда не выпустит оружие из поля зрения, и Витим чувствовал себя крайне неуютно от того, что вынужден был это сделать, но деревенский хлопец должен бросать меч где попало. - Ну, словом, решил я на юг податься. Может, где удастся наняться в войско или хотя бы в дружину.
Путники уже даже не пытались прятать усмешки в бороды - откровенно потешались. Хозяин за стойкой от нечего делать прислушивался к разговору и тоже ухмылялся во всю ширину плоской и круглой физиономии.
-А в руках меч держал хоть раз? - спросил другой, постарше, с сединой в темной кудлатой бороде и торчащими во все стороны вихрами.
-А то как же, - кивнул Витим с потешной серьезностью. - Наш кузнец Лемер здорово умеет, так он нас с приятелем учил как-то. Кстати, меня Панадом звать.
Это заявление было встречено взрывом смеха. Паренька воспринимали уже как местного дурачка, и ждали продолжения веселья. Все внимание было приковано к нему, даже двоих молчаливых путников: рыжего, в веснушках, и последнего, с черной бородой и шрамом через нос и левую щеку. Однако представляться никто не спешил.
-Ты, верно, силен оказался. Сколько пней и кустов крапивы мечом одолел? - громко сказал кудлатый, и все снова покатились со смеху.
Тут Витим счел нужным обидеться и надуться.
Принесли миску с дымящимся варевом, кусок хлеба и кружку пива. "Рагу из кролика" весьма мало напоминало мясо, скорее, повар на котел каких-то корешков бросил одну лапку этого животного. И, может быть, залил бульоном, сваренным из тщательно обглоданных предыдущими постояльцами кроличьих костей. Однако Витим не стал привередничать: он действительно был голоден, а для глупенького деревенского паренька, лишенного мамкиной заботы, и это должно было показаться пиром. Отхлебнул противного кислого пойла, названного пивом и поморщился. Но зрители наверняка решили, что он впервые пробует напиток - раньше батька не позволял - и вновь разразились хохотом.
-Езжай-ка ты лучше домой, паренек, - отсмеявшись, посоветовал молодой, - пропадешь ведь на тракте.
-Ты знаешь, - насупленно буркнул Витим и храбро глотнул еще пива. Удалось пропустить пенистую жидкость сквозь глотку беспрепятственно, и собеседники хмыкнули в насмешливом уважении. - А кто не пропадет? Такой как ты?
-Хотя бы, - молодой перестал скалиться. Верно, ему и впрямь захотелось убедить парня вернуться. - Мы бы проводили тебя, да нам в другую сторону, на север. Едем с нами, до поворота на свою торговую тропу будешь в безопасности.
Витим упрямо покачал головой:
-Дома мне нечего делать. Может другой кто на юг едет, к кому бы я мог прибиться? Не дурак, знаю, что тут разбойников пруд пруди. Вы, может, встречали кого по пути?
Путники переглянулись. Видно, они не любили болтать, даже с наивным мальчишкой, даже о том, что на первый взгляд ничего не значит. Однако Витиму удалось усыпить бдительность: никто не заподозрил в нем интереса к их ответу свыше упомянутого.
-Караван с рудой встретился с неделю назад - повозок двадцать, хорошая охрана, проводники из Переправы - вот к ним бы тебе пристать, думаю, не прогнали бы, - у рыжего голос оказался высокий, словно у женщины, и шепелявый - не хватало пары зубов. Неудивительно, почему он не любит разговаривать, подумал Витим. Но наверное, из четверых у него самая лучшая память, поэтому о прошедшем спрашивают именно его.
-Неделя - далече, - протянул Витим. - Может, еще кто?
Черный со шрамом недобро зыркнул, будто счел расспросы слишком настойчивыми, но рыжий задумчиво почесал в бороде:
-Два дня назад прорысил отряд из дюжины всадников - может, послание кто с такой охраной отправил? А может, сам вельможа - один такой, в узорчатом нагруднике, важный, весь из себя. Но эти вряд ли тебе помогут, очень уж надменные - сразу с дороги согнали, едва не затоптали, - да и двигаются быстро. Так что хочешь - догоняй караван.
Витим допил пиво, стараясь скрыть удовлетворение. Он все правильно рассчитал - наемники шли впереди. Два дня. Но с учетом того, что эти четверо двигались навстречу - дня три. Что ж, уже неплохо. Это значит, что полтора дня он наверстал. Есть надежда.
Не слушая больше подтрунивания, Витим подпер голову рукой и нацепил глупую блаженную улыбку. Пусть думают, что с непривычки к пиву его развезло, и он пребывает в райских кущах.
Может, и не было особой нужды называться вымышленным именем, но Витима не оставляла мысль, что в этом нападении все не так. Словно некто достаточно могущественный, чтобы содержать отряд хорошо вооруженных наемников, намеренно отправил их уничтожить именно Одинокую Башню. А солдаты не искали кого-то или что-то конкретное, иначе не убивали бы пленников, а сначала выведали нужные сведения. Эти же вели себя как захватчики чужой крепости: жгли, насиловали, рубили. А сделав свое черное дело, двинулись прямиком домой, докладывать о выполнении задачи.
Может быть, они и не подозревали, как звали жителей Одинокой Башни.
Но тогда они вообще не должны были подозревать о ее существовании.
На ночь ему отвели комнату с большим засовом на двери, узкой кроватью и ночным горшком - вот и вся обстановка. Но после голой земли и это неплохо.
Витим покинул "Жирного вепря" еще до рассвета. Привратник душераздирающе зевал, отпирая ворота, но на Витима покосился со странным выражением. Словно бы раздумывая: а тот ли он, за кого себя пытается выдать. Но выехав на тракт, парень выбросил его из головы.
Он пытался представить, сколько раз ему придется ломать комедию, прежде чем настигнет врагов.
В этот день солнце почему-то решило почтить отсыревшую, заплесневевшую от дождей землю своим присутствием. Однако раскисшая дорога, освещенная кое-где косыми лучами, выглядела еще неуютнее и неприветливее. Жеребец уже привык скользить по грязи и не так дрожал, как в первые дни пути, но вел себя беспокойно. Казалось, ему не нравятся темные придорожные заросли, где то и дело раздавались неясные шорохи и шелесты.
Он наткнулся на засаду спустя всего час после рассвета. В общем, засада оказалась немудреной - верно, разбойнички не отличались воображением. А может, поленились что-то мудрить, нападая всего на одного тощего паренька. Словом, из-за кустов с гиканьем и оглушительным свистом выскочили десятка полтора одетых во что попало, заросших неопрятными бородами людей, и среди них пара невысоких худощавых степняков. В руках, разумеется, что попало: в основном дубины, только у нескольких кистени. У степняков - короткие арбалеты, бьющие недалеко, но сильно - любимое оружие самой слабой расы, очень удобное для знаменитой "рассыпной конницы" месалуров, лишенной даже подобия строевого порядка, бьющей молниеносными наскоками и сбивающей с толку столь же стремительным отступлением. Впрочем, пускать арбалеты в ход не спешили, намереваясь взять путника живьем.
Однако разбойники очень быстро поняли, что нарвались на что-то необычное. Прежде, чем первый из нападающих добежал до хрипящего от испуга жеребца, норовящего встать на дыбы, Витим выдернул меч. Удобство слишком больших ножен в том, что меч там ходит свободно.
Ему прежде не приходилось убивать разумных существ, но сейчас он не колебался. Отточенным движением снес голову первому, рубанул по груди второго - и запоздало изумился собственному равнодушию. Прежде полагал, что будет труднее. Но оскаленные рожи, прущие со всех сторон - это не живые люди.
Это препятствие между ним и Рианнон.
Тяжело было удерживать коленями пляшущего коня и одновременно работать двумя руками, стараясь не срубить заодно мотающуюся лошадиную морду. Особенно когда одновременно напали трое.
Витим оценил на глазок: самый опасный тот, кто размахивает кистенем. Двое с дубинами помельче, вряд ли они способны нанести серьезный ущерб человеку на лошади. Однако Витим привык к пешему сражению и пользоваться преимуществами всадника над пешими не умел - для него конь оказался только помехой. Лучше было бы спрыгнуть на землю, но он опасался, что жеребцом тут же завладеют жадные руки, - а значит надо прорываться.
Он пришпорил коня, размахивая мечом, и ринулся на разбойника с кистенем. Но тот не растерялся - видно, не впервой - рухнул на колени, и удар, нацеленный на всадника, достался лошади, подломив передние ноги.
Жеребец истошно заржал, валясь наземь, но Витим успел выдернуть ногу из стремени, чтобы не быть придавленным тяжелой тушей. Удар, выбросивший его из седла, ошеломил всего на миг - но и этого оказалось достаточно. Короткий взмах чьей-то дубинки - и Витим проваливается во тьму.
Когда очнулся, болело все тело. Видно, кто-то очень озлобленно разминался над бесчувственным телом. Еще бы, такой безобидный на вид паренек - может и отпустили бы, забрав хорошую лошадь. А он вдруг убивает двоих, вот так, почем зря.
Витим закашлялся, сплевывая кровь. Странно, все зубы на месте. Но правый глаз не видит, наверное там синяк на пол-лица. Голова раскалывается, спина тоже. Запястья скручены за спиной, ноги связаны так, что не пошевелиться. Пальцы рук, должно быть, кто-то потоптал, возможно, пара даже сломана. Эх, не скоро удастся поднять меч... Витим немного подергался, но уж что-что, а вязать разбойнички умели. Затих, решив поберечь силы.
Он огляделся, и понял, что находится в разбойничьем лагере. Небольшая поляна, несколько шалашей и костров, у которых развалились неопрятные люди и несколько степняков. Если люди выглядят типичными отбросами, то глядя на степняков и не скажешь, что перед тобой разбойники: стройные, грациозные, с тонкими, обрамленными светлой шерстью лицами и большими миндалевидными глазами в опушке длинных ресниц.
Половина из степняков - женщины. Ну, это понятно. Просто шлюхи, которые так и липнут к бородачам, мягко оттесняя двух-трех человеческих особ женского пола. Однако женщины-люди куда выше и сильнее: излишне настырные степнячки могут кубарем покатиться в ближайшие кусты.
Вся эта картина показалась бы Витиму забавной, если бы он не наблюдал ее из такого неудобного положения. И если бы не пытался прикинуть, сколько он потеряет времени, вынужденный лицезреть сие представление вместо того, чтобы гнаться за наемниками, которые с каждой минутой увозят Рианнон все дальше и дальше. В том, что ему удастся освободиться из этой, мягко говоря, мало обнадеживающей передряги, он отчего-то не сомневался.
Заметив, что парень очнулся, один из разбойников подошел ближе и с ухмылкой уставился на него, засунув большие пальцы за ремень. Витим не сразу узнал свою перевязь. Меча, правда, не было.
Вероятно, он ждет просьб о пощаде, догадался Витим. Смешно. Если бы его унижение означало возможность продолжить путь, он не стал бы строить из себя недосягаемую гордость. Сейчас ему было плевать на все, кроме стремления дальше, на юг. Но вряд ли мольбы кого-то тут разжалобят. Витим промолчал.
Не дождавшись слез и стенаний, разбойник ощерился и со смаком пнул его в живот. Витим скорчился с невольным стоном, но так ничего и не сказал.
За день никто больше им не заинтересовался, не предложил не то что еды, а даже глотка воды. Пить хотелось страшно, но сомнительно, чтобы просьба возымела эффект.
А к вечеру оказалось, что разбойников в шайке гораздо больше, чем находилось в лагере днем. Вернувшихся приятелей приветствовали радостными криками: поход был удачен. Вновь прибывшие тащили мешки с добычей, вели в поводу десяток коней и несколько человек со связанными руками.
Людей отвели к лежащему на земле Витиму, спутали ноги и кинули рядом, мгновенно позабыв о них.
Это оказались трое мужчин - таких же грязных и бородатых, как, по-видимому, и все на тракте. Очевидно, последней заботой как разбойников, так и путешественников, и мирных придорожных жителей являлась забота о своей внешности. Но сам Витим до сих пор неизменно тратил полчаса раз в два дня, чтобы соскрести со щек отрастающую щетину.
Один из пленников, здоровенный носатый детина, ранен в бедро - возможно, только поэтому его и сумели схватить. Рана была кое-как перетянута грязной тряпкой, набухшей от крови, и видимо, причиняла немалые страдания: он был бледен и время от времени скрипел зубами. Двое остальных, помельче, казались более мирными и более чистыми. Тот, что оказался поближе к Витиму, заговорил с обреченным сочувствием:
-Давно маешься?
-С утра.
-Эх-ха, беда... - человек смотрел с жалостью. - Лет-то сколько, небось, двадцать едва?
Витим кивнул.
-Да, не повезло. Мы-то хоть пожили...
-Слышь, Ларедо, хватит скулить, - проворчал второй из здоровых. - Чего ж теперь, всем сопли развесить? Вон, Вихия ранен, а терпит.
-Ты бы, Эгре, сам помолчал, - огрызнулся названный Ларедо. - Говорил же, давай больше людей наймем - так нет, поскупился, троих, говорит, проводников да два десятка своих - и хватит! А теперь и товары потеряны, и люди мертвы - из всех проводников один Вихия остался - и сами пропали.
-Так уж и пропали, - вмешался Витим, который вовсе не испытывал того отчаяния, которое владело пленными караванщиками. А слушать стоны да взаимные обвинения и впрямь было гадко. - Коли не убили сразу, стало быть, и не убьют. А значит, сбежать будет возможность.
Эгре, тот, что не хотел сопли развешивать, высунулся из-за плеча Ларедо и покосился на Витима:
-Ты что ж, не знаешь, зачем нас в живых оставили? - он говорил с какой-то озлобленной веселостью. - Зеленый совсем, где тебе...
-Работорговцы это, парень, - угрюмо разъяснил Ларедо. - Ладно бы добро отнимали, так ведь и свободу. Продадут.
-Кому? - Витим, признаться, был ошеломлен. Прежде о торговле людьми ему слышать не приходилось.
-А кому придется, - Ларедо покряхтел, пытаясь улечься поудобнее. Похоже, он не упускал случая поболтать. А может, рассказывая новичку страшную правду, сам не так боялся. - Охотников до дешевой рабочей силы нынче хватает. Чаще с Рудного тракта в нелегальные шахты отправляют, а оттуда никто не возвращается - так и помирают, долбя породу да грузя на тележки. Но немало в Таврит скупают - в их проклятой стране считается признаком достатка иметь рабов. Но это, хоть и кажется легче, на самом деле еще страшнее: в шахтах хоть только работаешь без отдыху, а тавриты над рабами так издеваются - и бьют, и калечат, и ритуалы всякие дикие проводят. Я слыхал, там человеческие жертвоприношения - дело обычное. Еще могут на галеры продать. Вообще-то в Дориане на галерах каторжники трудятся, или свободные - кто за долги, кто добровольно, чтобы денег заработать. Но это имперские корабли. А кто свои личные содержит, те должны свободных нанимать, а свободным деньги платить надо, и немалые. А рабы - заплати раз и катайся в свое удовольствие.
-А императорская гвардия как на это смотрит? - Витим все еще не понимал.
-Императорская гвардия! - фыркнул Ларедо. Даже Эгре искривил обросший рот в издевательской ухмылке. - У Рагнара нынче иных забот хватает. Вот-вот зима наступит, люди с голоду пухнуть начнут. Саратог грызет и Шальту, и Лаварден, и Палемин, а санкрийцы вообще житья не дают. Степняки в империю валом валят: только в Приозерье еще как-то жить можно, а в Степи гривастые уже полевых мышей поели. Моряне только еще нужды не испытывают - но на них зато горцы нажимают. Говорят, начали свои корабли строить и на воду спускать, на восточной оконечности Отрога, неужто не слыхал? Теснят этих рыбех с Длинного острова, с Архипелага, да и вейнарские суда все чаще без добычи возвращаются. Так что не до северных разбойников императору, и не до Таврита - абы сидел тихо.
-Заткнись, Ларедо, - не выдержал Эгре, - от тебя выть хочется.
-А не надо было жилиться! Из самой Остилльи прошли без сучка, без задоринки, и границы Сатарога удачно миновали, и Санкрийские горы только мелькнули - а почти у цели, вот, вляпались по самые уши, - не остался тот в долгу. - Расслаблялись бы сейчас в "Жирном вепре" за кружкой пива и горя не знали, вместо того, чтобы тут париться.
-Сам же согласился, - оправдывался Эгре, - что год плохой, торговля не та, и деньги еще пригодятся.
-Разбойникам они теперь пригодятся...
Слушая перебранку торговцев, Витим чувствовал, как сердце понемногу проваливается куда-то вниз. Рабство не особенно пугало его, может быть потому, что казалось чем-то диким, давно изжитым, а потому неопасным. Терзало другое: для того, чтобы выбраться, понадобится гораздо больше времени, чем ему казалось. А это значит, что следы отряда всадников в черных плащах могут и затеряться.
И еще он понял, что живя в уединенной башне многого не знает о событиях в мире. А события эти стоили того, чтобы обратить на них внимание. С тех пор, как прошлой осенью они с Легерлеем и Рианнон обсуждали пророчество, дело значительно ухудшилось. Всего за какой-то неполный год человеческая цивилизация на огромный шаг приблизилась к краху. Вместо того чтобы сообща бороться с природными бедствиями, люди изо всех сил губят друг друга, обирают, продают в рабство - и это тревожные признаки. Те самые, что некогда погубили их предшественников. Империя трещит по швам - что же предпринимает император?
А он, книжный червь, ничего не знает. И сунулся к людям.