После ухода Витьки мастер не встал. Он сидел на вертящемся табурете и голова его клонилась вниз, как у засыпающего, смертельно уставшего человека.
Из темноты бесшумно пришел кот, неодобрительно посмотрел на хозяина и уселся на полу, аккуратно обернув себя хвостом. Сироп времени капал и, казалось, каждая следующая капля-секунда не хочет уходить окончательно, тянется в тонкую сиропную нитку, чтобы оторваться и кануть, лишь подталкиваемая следующей набухающей каплей.
День за стенами без окон невнятно и однородно шумел.
Через несколько минут коту надоело ждать, он подошел и стал тереться об ногу мастера, просительно помуркивая.
Тот вздернул подбородок, который почти лег на грудь и разлепил глаза:
- Гулять, да? Умаялся, котище? Сейчас я тебя выпущу, пойдем.
Он трудно встал и прошаркал в темноту большого зала. Обернулся:
- Ну, что сидишь? Ведь просился!
Кот сидел все еще на свету и тщательно умывался, пристально глядя на хозяина.
Тот оперся рукой на стол, уронив какие-то бумаги. И бережно положил другую руку на грудь.
- О, нет, - голос его дрогнул, - а как же, клиент ведь у меня! Лучше бы завтра!... - в голосе послышалась просительная нотка и пропала, ненужная. Мастер вздохнул:
- Ну, что ж, - и обратился уже напрямую к коту, - ну, понял я, понял! Иди уж, а то не выпущу ведь, будешь до вечера куковать.
Кот, будто удовлетворившись, что послание дошло, тут же встал, потянулся, напряженно отведя назад одну лапу, вторую, и потрусил за хозяином.
Мастер выпустил зверя в шум, гам и неяркое осеннее солнце. Потянул на себя тяжелую дверь, затворил ее плотно и щелкнул замком.
Кот, задрав трубой хвост, направился от двери в одну сторону, мастер - в противоположную, - снова на свет, падающий из маленькой комнатки.
Он подошел к большому зеркалу, которое еще недавно отражало новорожденную змейку на Витькиной ноге и ликование мастера, любующегося выполненной работой.
Сейчас от ликования не осталось и следа. Глаза потускнели, даже волосы будто свалялись. Он посмотрел на опущенные свои плечи, бессильные руки, на резкие складки в углах рта. И усмехнулся. И заговорил сам с собой.
- Да, что уж, - сказал мастер, снимая через голову застиранную тишотку
- Не первый раз ведь, - добавил он, расстегивая джинсы, стаскивая их вместе с трусами и отшвыривая в угол босой ногой.
- Пройдет, зато потом будет хорошо, - сказал он, рассматривая свое худое, но жилистое тело, и расправил плечи.
И бережно провел рукой по рисунку на груди.
Это было похоже и непохоже на татуировку девушки с плаката за шкафом. Змея, захлестнувшая грудь, спину, бедра и ноги мастера прихотливыми изгибами, была, пожалуй, побольше и поцветнее. Рисунок занимал практически всю поверхность тела, не касаясь лишь рук и шеи. Но это не создавало впечатления мешанины орнаментов, взгляд без труда угадывал направление извивов - вокруг поясницы, один виток по диагонали через живот, под левым соском и дальше под рукой - на лопатки. А оттуда - на правое плечо - чтобы свеситься тяжелой переливающейся чешуей на грудь и, вывернув узкую шею, устроить аккуратную голову поперек ключиц - под самым подбородком.
Пристально глядя в зеркало, мастер начал поглаживать черно-зеленое тулово, расцвеченное желтыми, красными, черными, серыми иероглифами. Он поводил плечами, как бы справляясь с тяжестью прильнувшего к нему тела, и рисунок оживал, чешуя шевелилась, реагируя на движения мускулов.
В какой-то момент, как всегда упущенный им, сочность и яркость татуировки уже перестала лишь казаться выпуклой. Змея стала выпуклой на самом деле. Он водил пальцами по гладкой чешуе, чувствуя, как пульсирует живое под кожей - уже не его кожей.
Рисунок набухал, как гигантская выпирающая вена. Пять минут понадобилось для того, чтобы припухлость разрисованной человеческой кожи на самом деле стала округлой, почти отдельной мышечной массой другого создания, как бы выросшего из кожи мастера.
Почти, но не совсем отдельной. Казалось, человек и змея срослись телами - теплым человеческим и прохладным змеиным. В зеркале было видно, как от тяжести змеи натягивается кожа на груди мастера, и расправляются его плечи в попытке переместить центр тяжести.
Змея шевельнулась. Человек сдавленно охнул и подхватил руками провисающие кольца увесистого тулова.
- Ты стала еще больше, - вполголоса сказал он зеркалу, обращаясь к сверканию темных глаз в тени его подбородка, - мне тяжело так. Ты будешь смотреть на меня сегодня?
По кольцам пробежала волна. Мастер запрокинул голову и застонал. Вместе с болью в
стоне прозвучало мучительное наслаждение. Он нащупал левой рукой продолговатую голову на ключице и стал медленно, по миллиметру, оттягивать ее, отрывая от собственной кожи. Как бинт, присохший к ране. Только бинт был не заскорузлой пересохшей тряпкой, а живой упругой плотью.
По телу змеи пробегали судорожные волны мышечных сокращений, она как бы помогала человеку, раскачивая свою плоть. И чем больше тускнели от боли глаза мастера, тем ярче разгорались глаза змеи - глухим блеском темного янтаря.
И вот, с потрескивающе-чмокнувшим звуком отдираемого пластыря, голова и часть шеи освободилась. Мужчина бережно подхватил ее ладонью, продолжая другой рукой потихоньку оттягивать змею от собственного тела. На тех местах, где создание отделилось, осталась полоса из мельчайших капелек крови, выступивших красной испариной.
Дальше дело пошло легче, самая широкая и толстая часть тулова отходила под собственной тяжестью плавно, чуть потрескивая человеческой кожей. На самом тулове кожа оставалась сухой и глянцевой - изжелта-сероватого цвета, как брюхо настоящей змеи. Отошедшие кольца не падали на пол, а тут же начинали беспрерывное струение по человеческому телу - сдвигаясь в стороны, создавая новые изгибы - все более просторные по мере освобождения длины. И, наконец, когда освободился хвост, обвивавший правую ногу, змея задвигалась вся, стремительно меняя свое положение на человеческом теле.
И только узкая голова спокойно лежала в ладони человека, глядя ему в глаза темными, продолговатыми, не змеиными глазами.
Мастер смотрел на змею, не отрываясь, и по лицу его бежали тени выражений, связанные с движением по его телу - наслаждения, когда извивы струились по неповрежденной коже, страдания, когда серо-желтое брюхо терлось об израненную поверхность.
- Ты пришла..., - нежно покачивая ладонь, он легонько погладил пальцами другой руки плоскую голову над глазами.
- Я прихожу всегда. Ты не рад? - ей, конечно, необязательно было открывать пасть, чтобы мастер услышал ответ в своей голове.
- Конечно рад, ты же знаешь. Но я хотел отдохнуть, ведь скоро снова работать. Я думал, ты придешь завтра.... И надолго...
Аккуратная головка змеи поднялась над ладонью, приблизилась к глазам, а потом нырнула на плечо, чтобы, проскользив по шее, устроиться у левого уха мастера и там замереть.
Он прикрыл глаза и застыл, изо всех сил впитывая ее прикосновение, стараясь не упустить ни грана ощущений.
- В этом ты весь, - донесся шепот. "Вессссь" - поймало ухо мастера....
- Ты уже выбрал свои самые важные вещи.... (вещщщщи)... И мы оба это знаем. Мы с тобой... (ссссс тобой)....
- Да, я знаю. Все давно решено. Но я иногда сомневаюсь....
Он замолчал. Змея молчала тоже. Мастер вздохнул:
- А ты? Ты никогда не сомневаешься, так?
- Зачем сомневаться? Выбор сделан... (ссссделан).... - маленькая голова скользнула по шее, по плечу и двинулась, обвивая руку, к правой ладони опущенной руки, гипнотизируя человека струящимся перемещением рисунка. Улеглась в ладонь, и человек чуть согнул пальцы, как бы защищая узкую голову, позволяя ей улечься поудобнее.
- Да, но.... Ведь можно сомневаться и потом. Правильно ли сделан этот выбор? А вдруг я уже не хочу? Вдруг я хочу другого для себя?
- Я не держу.... Хочешь - выбери другое. Если хочешь... (хочешшшь)... Откажись сегодня и все прекратится.
Человек прикрыл глаза и задумался, покачивая на ладони змеиную голову.
- Но ведь я обещал.... - интонация получилась слегка вопросительной, будто он хотел, чтобы его подтолкнули. Туда или сюда.
- Я мог бы сделать эту последнюю работу и потом все бросить....
- Мог бы? - кольца замедлили движение, - не лги сам себе... (сссебе)... Бросишь? (сссс... шшш...) Ты уже думаешь, что он захочет на себе увидеть, так?
- Да, - мастер покорно кивнул. Вздохнул. И повторил окрепшим голосом, - да! Я уже думаю, прикидываю.
- Предвкушаешь...
- Да. Ты права. Я сделал свой выбор. А этот парень сегодня? Он тоже выбрал? Как я?
- Не как ты... Он - другой. Он тоже мастер. Но он любит жить больше, чем ты любишь свое дело. Он будет мастером здесь. Но он не ужален совершенством.
- Он счастливее меня?
- Необязательно, совсем необязательно. Возможно, он тоже будет искать всю жизнь. Что-то. Но необязательно совершенство, в отличие от тебя.
Мастер кивал, соглашаясь. Слушая, он подошел к кушетке и, аккуратно сдвинув кольца тяжелого туловища, улегся. Вытянулся и стал смотреть в потолок. Змея свернулась поверх него, прижав головку к щеке. Он поднял руку и погладил чешую:
- Ты не останешься? Не превратишься сегодня?
- Разве ты этого хочешь? Через несколько часов ты будешь творить.
- Да, наверное, да. Ты уйдешь, я отдохну. Если я взялся, я должен сделать это лучше всех.
- Знаю. Я уйду. Скоро. А когда ты решишь отдохнуть по-настоящему, я вернусь. И превращусь. Нам будет хорошо.
Она подняла голову и, покачиваясь, засмотрелась в полузакрытые глаза человека:
- Поссспи. Все будет хорошо. Я никуда не денусь. Ведь ты сам сотворил меня.
Мастер вздохнул, улыбнулся. Поднял руку и мягко притянул змеиную голову к губам. Сухой прохладой скользнула по ним блестящая чешуя.
Мастер закрыл глаза и заснул, уже не чувствуя, как скользит по нему змеиное туловище, укладываясь прихотливыми кольцами по груди, животу. Во сне он несколько раз повернулся, позволяя рисунку обвить бедра, спину и ногу.
Через полчаса на месте красных запекшихся полос красовалась роскошная татуировка - большая, длинная, красивая змея, свернувшаяся кольцами по всему его худому телу. Везде - кроме шеи и рук.