Большешальский Александр Святославович : другие произведения.

Тоскa

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Не бойтесь, эта история не оставит вас равнодушным. Вот страшно не понравиться она может легко. Но равнодушие - нет, ни в коем случае.

Александр Большешальский

  
  

ТОСКА

основано на вполне реальных событиях

  
   Введение
   Его не будет.
  
   посвящается ККТ
Глава 1
   Насчет введения - это, конечно, резко. Но, на самом-то деле, к чему оно? Вы уже и так взяли эту книгу в руки или, что вероятнее, открыли её электронную версию. Электронная версия при должном гуглении бесплатна, не правда ли? А на авторские права всем плевать.
Если и правда электронная - я вас понимаю, сам так много раз делал и не платил ни копейки. Каюсь. Но так вот у нас принято - халява. Халява!
   Так вот, насчет введения - то, что вы прочтете ниже, может вам показаться тривиальным. Или скучным. Или наоборот - гениальным. В этом и прикол почти любого художественного произведения - сколько людей, столько и мнений, никогда не знаешь, что кому понравится. А то, что становится классикой того или иного жанра - ну вот зацепило многих. Что-то такое автор сказал, чем-то ухватил. Посмотрим, как получится с вами.
   Как только надоест - закрывайте к чертям, дальше будет только хуже. И хуже, и хуже.
   И хуже.
   Сразу для газет - а планы у меня Наполеоновские - скажу, что мой стиль "удивительное сочетание низкого и высокого слогов". Так что задеть может именно он - иногда чересчур фамильярный, иногда весьма приятный искушенному читателю.
   Как-то раз мы с моим преподавателем по литературе горячо спорили о том, как можно и нельзя писать. Конкретно мы обсуждали одного французского автора, - не знаю, уместно ли будет упоминание его фамилии - который, на мой взгляд, очень интересно и доступно преподносил весьма глубокие идеи. Преподаватель был недоволен. Автором, мной, его стилем, мной, снова автором, и снова мной. Мной - потому что я отстаивал право автора писать, как ему вздумается. А автором - потому что, по мнению преподавателя, "о сложных вещах надо писать сложно". Я долго не догонял, почему.
Не буду врать, что прямо-таки окончательно понял эту концепцию, но об этой книге скажу: просто о простых вещах. И мо-о-ожет быть иногда сложно - о сложных.
   Собственно, вот и введение получилось. Практически, заставил прочесть.
   А героя зовут Тоска. Сергей Тоска. С ударением на "а".
  
   Глава 2
   - Тоска! Эй, Тоска!
   Вся жизнь - сплошная тоска. Фамилия и та - Тоска.
Сергей с первыми зачатками личности запланировал поменять мамину фамилию на благозвучную отцовскую "Нахимов-Наличный".
   Первые зачатки личности - это примерно девять лет. Этот возраст Сергей решил считать началом становления действительно себя. То есть до этого он тоже был Сергеем Тоской, но обезличенным, еще не "мыслящим" Сергеем, а только "существующим".
Привет Декарту.
А в девять он как будто что-то начал понимать и может быть где-то - работать над собой.
   - Тоска! Эй, Тоска!
   Поменять фамилию он решил, но не решился. Тут многое сказалось - мама не хотела: "Фамилия деда, редкая, да нас таких пять семей на страну, а папаша твой, в гробу видала...", уже так много было документов оформлено - все это менять, это ж какая сила воли нужна, к тому же Сергей привык. И когда в 14 получал паспорт - лишь немного скривился, выводя подпись.
   - Тоска! Эй, Тоска!
   И нет бы быть Тоской с ударением на "о". Как красиво! Словно ты дальний родственник Флоры из пьесы Сарду. Или оперы Пуччини - тут что кому ближе. Эдакий красавчик итальянец Серджио ТОска.
Серджио Алессандро ТОска.
А не Сергей Александрович ТоскА.
   У Сергея была дурацкая подпись - буквы "Т" и "С" с завитушкой - причем бок "С" так близко к ножке "Т", что получалось похоже на незаконченное "Б". Возьмите листочек, попробуйте.
   Да, вот именно такая, очень похоже.
   И когда в двадцать лет Сергей получал второй паспорт, он очень хотел свою подпись поменять. Но к глупости своей спросил разрешения. Отказ.
Сказали: "Вы в заявлении как подписались? По-старому! Вот так и оставьте!" Не надо было спрашивать.
   Правда, теперь Сергей умышленно подписывается везде по-новому. Специально - если вдруг какие-то проблемы, то подпись вроде как и не его. А так - всем наплевать. Сергей тысячу раз, предъявляя паспорт, расписывался в документах - никто не сравнивал. Так и живем.
   - Тоска! Эй, Тоска!
- Да что тебе? - Сергей недовольно повернулся к Жене, студентке третьего курса факультета социологии, проходившей практику у него на работе.
   Сергею сейчас двадцать пять. Он работает не пойми где не пойми кем. Очень точная формулировка, поверьте. Гораздо правдивее, чем "Специалист отдела социальных исследований".
   Чем занимается Сергей? Холодными звонками. Знаете, что это такое? Почти что сто процентов знаете - это когда вам звонят и предлагают какую-нибудь хрень. Но Сергей не предлагал, а спрашивал. Он был "интервьюером". Задавальщиком вопросов, то есть.
   Для справки - "холодные" - это звонки без предварительной договоренности, чуть ли не наобум. И напротив - "горячие" - это когда звонят уже конкретно по делу. Ну это так себе определение, но для текущего повествования сгодится.
   Сергей спрашивал. Проводил соц. опросы - "Как вам наш президент?", "А за кого бы вы проголосовали?", "А дороги вам как?", "А лекарств хватает?", "Чтобы вы изменили в этом безумном мире?". И все в таком духе.
   Потом на основе этих опросов публикуется официальная статистика. Бесполезность работы, к сожалению, очевидная. Потому что все звонки, все опросы - видимость. Ибо на практике публикуемые и реальные данные - небо и земля.
   Женя - студентка практикантка. Ей двадцать один. А Сергею, как вы помните, двадцать пять. Тут бы и сказать "искра, буря, безумие!" Но, к сожалению или счастью, никакого намека на взаимную приязнь между ними нет.
   Женя - противная стерва.
Сергей, справедливости ради, тоже не подарок.
Но Женя - это отдельная песня. Женя занимается социологией, что уже не то, чтобы показательно, но кое о чем говорит.
Ничего не имею против социологов. Но, по опыту наблюдений, на факультет социологии идут те, кто не знает, что делать по жизни. Просто чтобы получить вышку, чтобы учиться. Вы можете себе представить пятый класс средней школы: "Ты кем хочешь быть? Врачом. А ты? Актрисой! А ты? Социологом, хочу быть социологом!" Социолог это?.. "Специалист, изучающий общество в целом и законы его развития". Общество в целом - очень размыто, не находите? Впрочем, это мое личное мнение.
   И как бы "социолог" ещё не характеризует Женю как стерву. И даже вообще не характеризует - она стерва в дополнение. И вот своим ещё незаконченным социологическим образованием Женя весьма и весьма стервозно не первый день пытается опустить нашего дорогого Сергея.
   Дело в том, что Сергей высшего образования не получил. Не получил весьма целенаправленно. Ибо когда Сергей учился в школе, у него не было каких-то конкретных стремлений - перспективы плавали в тумане. Просто так, как Женя, поступать куда-нибудь Сергей не желал. Он хотел понять, в чем его призвание.
В итоге, общей лихорадке поступлений не поддался, пошёл сдаваться в военкомат - не взяли. Но об этом где-нибудь ниже. Главное - отсутствие высшего образования. И Женя, которая пришла от ВУЗа на месячную практику. Месячную. Выделим это слово с сопутствующим подтекстом.
   - Я могу пойти покурить?
   - Нет.
   - Ну Тоска!
   - Сергей Александрович для тебя.
   - Это у тебя так в красном дипломе написано?
   - Господи. Иди, кури, делай, что хочешь. Можешь домой идти, не ты, не твое образование тут особо не нужны.
   - Ну уж нет, я только покурить.
   Ушла. Дверь опять не закрыла. У Сергея всегда такое неприятное чувство, когда дверь не закрывают - противно, как будто у всех на виду. И хотя их и так сорок человек в отделе, но все свои, и все в отдельных коробках, что ли, в своих мирах. А вот дверь как будто для посторонних открыта.
Их сорок человек, но Женя досталась именно ему. За что такое счастье? Сам Иисус, наверное, не в курсе. Впрочем, он маловато отвечает, так что и не узнать.
   Ушла она курить.
Сергей и сам курит, уже почти десять лет. Бросать пробовал. Три раза. Потом бросил бросать. Мотивации не хватает - здоровье, это конечно важно, но когда ещё оно там все аукнется, а курить хочется каждый день. Поэтому Сергей решил, что курит и точка. По крайней мере, твердое решение.
Курение, при всех своих недостатках, имеет весьма явный коммуникативный эффект - сближает. Убивает, но сближает. В курилке все равны - начальник, менеджер, курьер - все вместе обнажают одну и ту же слабость. В курилке самые откровенные разговоры.
Но вот с Женей даже общая страсть к никотиновым солдатикам не работает.
Женя, вместе с группой себе подобных, явились к ним в отдел две недели назад, утром в понедельник. Даже скорее так: В понедельник!! Утром!!
Это был явный знак, что ничего хорошего Сергея не ждет.
Начальник за полчаса до их прибытия сообщил "приятную новость" о практикантах. Вообще, как правило, новость действительно приятная - тут можно и бумажную работу переложить, и часть звонков под благовидным предлогом "обучения". И кофеек попросить принести. В общем, немножко воспользоваться властью. Ну и подружиться. За неполных два года работы у Сергея было три таких практиканта.
   Но когда к нему подошла Женя, поправила очки, взмахнула туго стянутым хвостиком черных волос и резко, серьезно, бескомпромиссно спросила: "Тоска?", Сергей понял, что это будет долгий месяц.
   Женя с ходу начала задавать вопросы. Много вопросов. Сергей по работе столько вопросов не задавал, сколько Женя в утро понедельника. (Утро!! Понедельника!!) С использованием терминологии, очень формально, очень холодно. Сергей к ней и так, и этак. Ледяная глыба.
Когда Женя поняла, что Сергей не профессионал, а, по сути, просто исполнитель, она растаяла. Она почувствовала себя в своей тарелке. Но лучше бы она обратно заледенела - поведение стало покровительственным, кое-где даже высокомерным. Спрашивается, кто тут начальник? В том-то и дело, что не Сергей. Сергей даже не может ей практику не засчитать - этим занимается его руководитель, который изредка ревизирует работу подчиненных. А Женя, при всех её недостатках, работу выполняла прекрасно. Чем, естественно, бесила Сергея ещё больше.
Ну что, не устали? Переходим к третьей главе.
  
   Глава 3
   - Тоска! Эй, Тоска!
   Женя вернулась с перекура. Шепчет почему-то. Встрепанная.
   - Сергей Александрович!
   Ого. Сергей Александрович.
   - Да, Женя? Я занят, отчет пишу.
   Сергей картинно помахал бумажками.
   - Пойдем со мной скорее.
   - Куда?
   Женя бешено завертела глазами и ещё сильнее понизила голос.
   - Туда.
   И глазами на выход так зырк-зырк.
   - Что за прикол? Куда пойдем?
   Женя схватила Сергея за рукав и умоляюще просипела.
   - Пожалуйста! Это очень срочно! И рюкзак свой возьми!
   Что может быть срочного, черт возьми? Сергей встал и медленно пошел за Женей, гадая, что ему уготовила судьба. Что такого могло случиться на пути от курилки до отдела, что Женя сама не своя, и вся её спесь сошла, и лицо побледнело, и пот почти на пол капает. Явный испуг. Прямо неподдельный.
   Они вышли в коридор, и двинулись в сторону запасного выхода. У двери в подсобку Женя затормозила.
В коридоре никого.
   - Вот тут! - сдавленно прошептала она.
   Сергей неуверенно приоткрыл дверь. Очень плохо видно, только слабый свет от окна.
   "Господи, неужели она решила затащить меня в подсобку, чтобы?..."
   Женя что-то достала из сумочки и быстро пихнула Сергею в руки, он машинально схватил.
Матерь божья! Пистолет!
С глушителем.
Сергей посмотрел на Женю. Женя на Сергея.
Резкий толчок.
Сергей падает на пол. Дверь за ним закрывается, слышен щелчок замка.
Занавес.
   Ну нет, не занавес конечно.
   Из-за двери Женин крик "На помощь! На помощь! Убивают!".
   Что за прикол?
Сергей резко встал. Подошел к двери. Да, правда закрыла снаружи. Зачем-то отвел пистолет и нажал на курок. Пуля разбила окно.
   - Эй! - Заорал Сергей. - Эй! - Забарабанил пистолетом в дверь.- Откройте! Женя! Женя!! Что за идиотизм?!
   За дверью послышались голоса. Сергей обернулся. Глаза привыкли к полумраку. А на полу тело лежит.
"Че-е-ерт.
Какая тупая подстава".
   Сергей быстро подошел к телу. Антон Павлович Струхнюк - бухгалтер.
Страшно стало. Очень, очень страшно.
   Мысли Сергея поскакали галопом. Выброс адреналина просто адовый.
"В коридоре камеры, верно? Нет, в коридоре нет камер, они только в отделе. Черт-черт-черт. Черт!!! Женя. Её видели. Все видели, как она меня позвала. Черт. Пистолет. Отпечатки. Черт-черт-черт!"
   Сергей растеряно оглядывался.
Какое нелепое обидное чувство. Оно напомнило Сергею, как когда-то в детстве он играл в прятки с друзьями. Он был ведущим, честно закрыл глаза и считал до ста, а все ушли. Тихо покинули квартиру, пока он стоял в ванной и громко считал. Он всех искал около двадцати минут, пока не понял.
И вот это чувство полнейшей растерянности, обиды и щепоткой непонимания. За что? Почему так? Что он сделал?
   Голоса за дверью стали громче и отчетливее.
   - За этой дверью!
   - Да! Он там! С пистолетом! Я его закрыла!
   - Да вы шутите!
   - Нет! Он убил Антона Павловича! Я сама видела!
   - Как убил?
   - Да пистолет же у него, повторяю! Застрелил! А я выбежала и дверь заперла!
   - Не было никаких выстрелов. Ребята, вы слышали выстрелы?
   - Нет.
   - Пистолет с глушителем! Поверьте мне, пожалуйста!
   - Эй! - Барабанят в дверь. - Тоска, ты там?
   - Там. - Мрачно отозвался Сергей.
   - С пистолетом?
   - С пистолетом. - Согласился Сергей. - Но это подстава! Она меня подставила! Сунула пистолет и заперла! Тут труп! Струхнюка!
   - Труп?! Так это не шутка?
   Хм.
   - Ну он не дышит, и у него в башке здоровенная такая дырка, и куча крови на полу. На шутку не похоже. Вы схватили Женю?
   - Тоска, мы вызываем полицию.
   - Держите Женю крепко! И откройте дверь!
   - Тоска, мы вызываем полицию.
   - Да понял я, что вызываете! Меня выпустите только! Клянусь, я невиновен!
   За дверью шебуршание. Что-то тихо говорят.
   - Он лжет! Лжет! - Женин голос. Сука такая.
   - Сука, ты, Женя! - Крикнул ей Сергей.
   - Я его покурить позвала, а он меня как затащит! Как пистолетом начнет угрожать! А тут Антон Павлович, он его тоже в каморку затащил и застрелил! А я выбежала!
   Какая глупость. Фантасмагория.
   - Откуда у него пистолет?
   - Он у него в рюкзаке лежал!
   - Ребята, ну это же бред! Полный бред!
   Тишина.
   - Молчите? Ладно. Давайте ждать полицию.
   - Тоска! До выяснения обстоятельств мы тебя не выпустим!
   Сергей вздохнул.
   - Женя, зачем? - Крикнул он что есть мочи.
   За дверью приглушенные голоса.
   Сергей сел и прислонился к двери.
Нелепость. Вся эта ситуация - сплошная нелепость.
  
   Такие вот дела, дорогие читатели.
  
   Глава 4
   Сергей Александрович Тоска родился в 1989 году.
   Вы поняли, да? Это такой литературный ход. Мы оставляем нашего героя в сложной и странной ситуации и сейчас немного поговорим о его предшествующей жизни. Ну то есть, я напишу, а вы прочтете.
   Что говорите? Тривиально?
   В общем-то да. Честно говоря, есть немного, не спорю. Но почему бы и нет? Тем более, я ещё в первой главе предупреждал, что может быть тривиально. А значит, карт бланш.
   Родился и рос он с матерью. Зинаидой Степановной Тоской. Отца Сергей знал плохо - мать его ненавидела всей душой, Сергей не знал почему.
   То есть, он, Сергей вышел у них, но явно случайно. И фамилию он получил материнскую, а в графе "отец" стоит прочерк. Ещё лет до девяти он Александра Нахимова-Ниличного периодически видел, а потом тот пропал. Вроде не умер, но что сталось - неизвестно.
   Зинаида Степановна человеком была бескомпромиссным. Точнее, она даже не была, а ещё есть. А если быть совсем точным, то Сергей ещё не знает, что она уже "была". Вот такой вот задел на будущие главы. Пусть и немного печальный.
   Зинаида Степановна была из простых. И воспитывала Сергея, что называется, по совести - это он сам потом перевоспитался в "непростого" балбеса. А воспитывался балбесом самым обычным.
   Особое влияние на Сергея оказал дед по материнской линии - Степан Георгиевич Тоска. Был мастером на все руки - мог из доски соорудить шедевр, канделябр там для лампы или шахматные часы. В общем, не лишен был романтического творческого флёра.
Но отдал концы. Как и все мы когда-то "отправился к праотцам". Сергею было пять лет.
   Смерть - страшная штука, правда? Если закрыть глаза и очень-очень постараться представить, что нас уже никогда, вы слышите, никогда не будет, то становится панически страшно.
   Никогда!
   Но Сергея в пять лет смерть дедушки не особо тронула. Вовсе не в силу возраста, не из-за скудного воображения и без слащаво-религиозного подтекста. Просто стало немного грустно. Люди уходят, другие рождаются. Вот такой вот цикл. И все.
   Много позже Сергей досадовал, что Степан Георгиевич не прожил ещё лет хотя бы восемь. И не потому, что жалко человека - он сам выбрал путь самоуничтожения путем вливания чрезмерных доз этиловых.
Скорее потому, что мог многому научить. Был мастером. И мог немного осветить путь призвания Сергея.
   Досадно жить, не ведая зачем.
   Жена Степана Георгиевича - бабушка Сергея соответственно - умерла ещё при родах Зинаиды Степановны. Мы даже имя её упоминать не будем. Не потому что это не влияет на сюжет, а потому, что Сергей без всякого стыда его успел забыть.
   Георгий Степанович больше не женился. Растил Зину один. Зина одна растила Сергея и больше не выходила замуж.
   Как это часто и бывает, в детстве Сергей недоумевал, почему ему не может достаться вкусное, красивое, лучшее. Мама была строгой, но она много работала. Сергей был занят в различных кружках, с семи лет стал самостоятельно передвигаться по городу. Школа - кружки - дом - домашние задания - книги.
   Семейной традицией Тоски было читать. Любую плюс-минус годную литературу. Сергей очень много читал - взахлеб, судорожно, окунаясь, проживая, бешено. И ещё множество подчеркивающих слов через запятую.
Обожал прозу Артема Груздева.
   Литература тем хороша, что вкладывает в наши головы идеи "на подумать". Мы как бы получаем личный опыт, переживая вместе с героем. И чем выше качество читаемого, тем больше новых горизонтов может увидеть читатель.
   Чтение - это ведь очень хорошо. Ты как бы и грамотный, и мыслей в голове много, и все что хочешь. Чтение развивает.
Но для Сергея чтение обернулось пагубной страстью. Потому что ему уже под окончание школы стало очень скучно жить. Был прочитан такой пласт литературы, что перспективы просто не представлялись интересными - он прожил столько жизней, что своя собственная изначально не слишком занимательная, просто не могла быть лучше. Кто же знал, что ей будет затем посвящена целая книга.
Какая ирония.
   Вспомните или представьте себя в 17 лет. Планы, планы.
Планы масштабные и не очень. Горечь и радость бытия. Начало того самого, ну вот самого этого - молодости.
Сергею не обломилось.
Вот ему 17 - а что делать, не имеет понятия. Ноль желаний. Друзья и близкие... Об этом ниже.
   Как только Сергею исполнилось 18, он пошел в военкомат проситься в армию поскорее. Диалог с врачом был примерно такой:
   - На что жалуетесь?
   - Да ни на что.
   - Ой, бросьте.
   - В самом деле! Все прекрасно! В армию хочу.
   - Ого. Ну это уже похоже на симптом.
   - В каком это смысле?
   - Ой, батенька, а в медкарте тут такого про вас понаписано.
   - Какого "такого"?
   - Сердечко-то у вас не в порядке.
   - Ну... Да, были проблемы. Но это в прошлом! Бегаю нормально, ничего не беспокоит.
   - Послушайте... э-э-э... Сергей. Вы чувствовать себя можете превосходно, но с такими вот диагнозами мы при всем желании.
   - Нет, это вы послушайте! Давайте, мы закроем глаза на все эти диагнозы, вы напишите, что я совершенно здоров, и я пойду в армию!
   - Вы мне тут условия, Сергей, не ставьте! У нас и так полный добор! И всякие хиляки нам не нужны. У нас престижное место. Так что забирайте свою медкарту, идите в районную поликлинику к кардиологу, сдавайте анализы, и если вы хоть с малейшими отклонениями, то не серчайте.
   - Да как же это так!
   - Идите, идите. Следующий!
   Сергей сходил в поликлинику. Умолял, предлагал взятку, угрожал. Не помогло. В армию не взяли.
Вы скажите, может оно и слава всем богам. Но Сергею 18, а он ни в одном глазу не представляет, что ему делать дальше.
   Зинаида Степановна, будучи уже сорока пяти лет, вынудила его пойти работать.
Сама она в то время была кассиром в супермаркете. Неблагодарная работа. Адовая.
   Клик-клик. Пакет нужен? Клик-клик-клик-клик. Мелочь не посмотрите? Наклейки собираете? Товар по акции не желаете? Клик-клик. Помельче купюры не будет? Клик-клик-клик. Скажите, чтобы за вами не занимали. Клик-клик-клик. Не занимайте! Клик-клик-клик-клик! Да черт возьми, не занимать же просили! Клик! Что вы говорите? По акции с другой этикеткой. Клик-клик-клик. Мужчина, это надо было взвесить. Клик. Молодой человек, могу ваш паспорт посмотреть? Нет, распечатку нельзя. Нет, студенческий не подойдет. Не документ, нет. Клик-клик-клик. Нина! Я на перерыве! Кто-нибудь видел мою кружку?
   И такая дребедень целый день. Это ещё Чуковский написал. А актуально вовек.
   Зинаида Степановна звала Сергея работать в магазин. Он конечно не хотел. Работа матери представлялась чудовищным убийством мозга - все машинально, машинально, машинально. И хотя Сергея вряд ли взяли бы кассиром, скорее так называемым мерчендайзером - работником зала, магазины уже прочно осели в голове синонимом вселенского зла. Или как минимум скучнейшего способа заработать деньги.
   Сергей пошел работать в общепит.
   Но пока немного о детстве.
   Когда Сергею было 6 лет, и он уже вовсю читал, он собирался написать пособие для взрослых "Как понимать детей".
Жаль, что не собрался. Тогда все ошибки в воспитании, в отношении, в угадывании желаний и в использовании тех или иных приемов казались очевидными. С возрастом все забылось.
Думаете, детей вам помогут понять специальные книжки или детские психологи? Хренотень собачья.
Ну ладно, тут я резко выразился.
Но чтобы понять ребенка, нужно мыслить как ребенок. И в 6 лет Сергей это понимал. Правда, это знание так ничего ему и не дало - с детьми в дальнейшем он не пересекался и своих не имел.
   Из Сергея вышел отвратительный певец, но неплохой музыкант - полное отсутствие голоса, но практически стопроцентный слух. К 15 годам Сергей подыгрывал своим одноклассникам на гитаре, те пели популярные песни, и девушки им симпатизировали. Им, не Сергею.
Сергей не был страшным или страшненьким. Он был страшно нейтральным. Неинтересным человеком. На первый как минимум взгляд. А углубляться в себя не позволял - не то, чтобы закрылся ото всех, но особо не нуждался в друзьях. Был приветлив, но в футбол, например, не играл. Со всеми закурил в девятом классе, но не ходил на шикарные вечеринки "родители уехали, давайте разобьем пару стаканов, насвинячим и насвинячимся, а убираться будут с утра те, у кого совесть есть". Уроки прогуливал иногда, но в целом успевал. Учился без интереса, жил, в основном, в книгах. Серый был Сергей.
   Влюбился как-то в школе в десятом классе. Это был интересный опыт - гормональная буря и романтический пополам с фаталистичным склад ума. Это мы про Сергея. Она была на год младше, как раз начала расцветать в свои пятнадцать. Пара свиданий. Поцелуйчики неловкие.
   Он её таки завалил. Она его таки бросила. Его не задело. Избавившись от резкости физического влечения, понял, что чувствами и не пахло. Добро пожаловать в двадцать первый век.
   Мы живем в эпоху клипового мышления. Знаете, что это такое? Это когда бесконечно поглощаешь информацию, выплевываешь, забываешь и поглощаешь дальше, насыщая тем самым желание узнать новое. Клиповое - как клипы, видяхи на ютубе. Ха, смешной кот. Ха, тупая авария. Ха, флешмоб. Ой, грустная короткометражка, как жалко больных раком детей. Ха, снова кот. Прикинь, какое я видео про кота нашел. А ты новый трейлер? Круто, пойдем в кино.
Отношения в пятнадцать лет - это такая примерка, репетиция взрослой жизни. Наложим сюда клиповое, быстрое мышление, и к двадцати, встречаясь с тем или иным партнером в среднем по три недели плюс неделя на беспросветную грусть, можно иметь более шестидесяти настоящих любовей и тех самых, которые на самом деле.
Утрирую, утрирую понемногу, но это для показательности и масштабности.
   Но Сергей в эту примерочную карусель не втянулся - встречался три месяца с вот той на год младше, и ему хватило. Отношения - это тяжелый труд, за который воздается близостью, пониманием, поддержкой и теплом. А Сергею хватало себя. После школы было несколько проституток и любовниц. Последним он доходчиво объяснял свою принципиальную позицию, и взаимных упреков не было. Было пару раз с той стороны намерение перевести все в другую, более чувственную парадигму - Сергей пресекал на корню, связь рвалась.
   В пятнадцать желание заняться сексом мы облачаем в красивую обертку почти настоящих чувств. В тридцать - мы охотно соглашаемся переспать и прикидываем, а не получится ли из этого чего-то более серьезного.
   Сергей учился в школе с углубленным изучением итальянского языка. А в двадцать два уехал во Францию. Вот такая алогичность.
   А сейчас мы вернемся в настоящее, в подсобку Центра изучения мнения общества.
   Глава 5
   - Тоска, эй! Тоска!
   - Я занят.
   - Чем?!
   - Я думаю.
   - Тоска. Тут все ушли, я тебя караулю.
   - Да я никуда и не собираюсь. Гена, ты что ли?
   - Я. Тоска, ты убил?
   - Не я, говорю же.
   - А пистолет откуда?
   - Женя сунула.
   - А ей это зачем?
   - А я что, Троцкий что ли?
   - Нет, ты Тоска.
   - Вот именно.
   Пауза. Сергей посмотрел в разбитое окошко. Кажется, дождь начинается.
   - Гена!
   - Да, да, что?
   - А вы полицию вызвали?
   - Да вроде да.
   - Вроде или вызвали?
   - Ну Фёдор Евгеньевич должен был вызвать. Они сейчас Женю увели, успокаивают. У нее истерика.
   - Актриса, мать её. А Фёдору Евгеньевичу вы зря звонить доверили. Он же у нас рассеянный. Жену наберет или пиццу закажет.
   - Тоска, тебе там как?
   - Волшебно! Я, ветер из разбитого окошка и труп Струхнюка. Романтика.
   - Может, тебя выпустить тогда? Раз не ты убил.
   - Да нет уж, я тут посижу. А ты меньше людям доверяй, Гена! Это конечно не я убил, но у меня тут пистолет с глушителем на секундочку. И кто-то же все-таки Струхнюка застрелил. А если бы я хотел бежать, у меня тут окно как бы есть. Я лучше полицию подожду.
   - Эх, Тоска...
   - Что так тяжко?
   - Да вот не знаю, это все несерьезно как-то.
   - Совершенно.
   - А я хотел сегодня пораньше с работы отпроситься... А теперь сторожу тут.
   - Ну уж извини, Гена. А куда намылился?
   - Хотел свою в ресторан сводить. У нас дата.
   - А. Ясно. В какой?
   - В "Бомарше".
   - Ха!
   - Что?
   - Я там два года работал.
   - Правда? Кем?
   - Официантом.
   - Здорово! Я и не знал. Советуешь?
   - Хм. Не знаю, сложный вопрос.
   - Да что сложного? Хороший ресторан или не очень?
   - Не знаю, Гена. Я уже ничего не знаю... Что у вас за дата?
   - Год.
   - Звучит как приговор.
   - Ой, не говори.
   - Устал?
   - Нет, что ты. Люблю безумно. Просто нелегкое это дело.
   - Бесспорно. А ресторан всё-таки хороший, советую. Только давай не будем про еду - тут и так запах такой, что тошнит. Как-то кощунственно представлять себе "Цезарь", когда тут карпаччо из Струхнюка.
   - Слушай, Тоска, можно я в туалет схожу?
   - Иди, Гена. Учитель коррекционного класса Сергей Александрович отпускает тебя. Я подожду, честное слово.
   Голос Гены пропал. Сергей нервно засмеялся.
   - Не-не, Струхнюк, я не над тобой. Я над нашей прекрасной фирмой. Гену сторожем оформили, Фёдор Евгеньевич в полицию звонит, а мы тут с тобой кукуем. Тебе, вон, хорошо, а я уже о стейке мечтаю. И, ох, не знаю, как скоро смогу вкусить волшебный вкус рибая медиум велл. Вот надо ему было "Бомарше" вспоминать. Чертов Гена.
  
   Глава 6
   Отчего люди не летают как птицы?
И жрут как свиньи?
   Если бы я давал главам названия, эта бы носила "Общепит".
   Почему азиаты все шерят?
Знаете, что такое шерить? Это когда на один салат и один суп для двух гостей вы выносите четыре пары приборов. Потому что они шерят - в смысле делят - вместе едят одно блюдо.
Азиаты больше всех люди среди нас.
Люди по Дарвину.
Европейцы чтут доморощенный этикет избранных, когда азиаты просто шерят, не заморачиваясь.
Нас более семи миллиардов человек на планете. И можно бесконечно бояться мнения каждого из них. А можно доесть суп за женой в элитном ресторане - потому что культура позволяет. И, сдается мне, когда класть на чужое мнение - это иногда очень здорово.
Хотя, официанты не любят азиатов - они, как правило, едят грязно, ведут себя по местным меркам невежливо и, что самое печальное, не оставляют на чай - не принято.
Если вы углядели в этом что-то расисткое - зря. Это честность, а вовсе не расизм. Потому что я не говорю, что не азиаты лучше, чем азиаты, я указываю на разницу в культурах.
   Так вот, общепит.
Сергею восемнадцать лет, его не взяли в армию, в магазин он работать не пошел. Хочется денег, надо работать.
На дворе осень.
Сергей встречает на улице бывшего одноклассника Мишу. И между ними происходит следующий диалог:
   - Серега! Тоска! Ты!
   - С утра ещё был Тоской. Привет, Миша.
   - Как ты поживаешь?
   - Нормально. А ты? Ты же поступил?
   - Да, на биофак. Учиться интересно. Но времени - ноль. Даже с работы ушел.
   - С работы? Ты летом работал?
   - И даже в начале осени. А потом понял - это нереально.
   - А кем работал?
   - Офиком.
   - Кем-кем?
   - Официантом.
   - И как?
   - Очень круто - работал в ресторанчике "Бомарше" на улице Ионова.
   - Я видел его, никогда не был, конечно. Дорого, наверное.
   - Да нет... Хотя, мне сложно судить. Знаешь, чем хороша работа официантом?
   - Чем же? Вкусно кормят?
   - И это тоже. Но вообще, это живые деньги. Все время, после каждой смены.
   - В каком плане? Выплаты каждый день?
   - Нет, чай. В смысле, чаевые. Есть, конечно, и зарплата. Но официанты живут на чаевые, зарплата - это так, бонус.
   - Неужели такие большие чаевые?
   - Ну, вообще-то приличные. Просто в "Бомарше" много туриков.
   - Это кто?
   - Туристы, Тоска. А, так как итальянский у нас и так на высоте, плюс я нормально на английском говорю , - качество сервиса с моей стороны прекрасное.
   - Хм. Я тоже говорю на английском неплохо.
   - Как и на итальянском.
   - Ну в нашей школе, хочешь не хочешь, а на итальянском заговоришь.
   - Твоя правда. Слушай, Серега, у тебя аж глаза загорелись. Хочешь к нам пойти работать? Я как раз ушел, они замену ищут. Могу тебя порекомендовать.
   - Так я не умею же ничего.
   - Ничего-ничего, не умеешь - научим, не хочешь - заставим. Ну что, попробуешь?
   Сергей попробовал.
   Общепит - это зло.
Это пропасть, затягивающая в себя.
Это особенный мир со своими правилами.
   Вы думаете, официант искренне вежлив с вами? Участлив? Ему почти сто процентов на вас плевать. Вы очередной гость перед его глазами.
Именно гость, клиенты - у проституток. Это вам скажут в любом заведении.
Официант будет мил, обходителен или формален - зависит от настроения и профессионализма. Его задача - качественно вас откатать. Катать - значит обслуживать столик.
   Само слово "общепит" отдает чем-то мерзким, не находите? Но именно так называют эту сферу, связанную с покушать-попить. Общественное питание.
   Существуют очень разные заведения. Кафе, семейные ресторанчики, рестораны, быстрого питания, РЕСТОРАНИЩА, столовки, бары, клубы. Да, клубы тоже сюда запишем, потому что это не бары и не кафе, но выпить и даже иногда пожрать вы там можете.
   РЕСТОРАНИЩА - это раскрученные гиганты, например, при отелях. Они бывают поистине огромны, поэтому капсом.
   Можно также делить на сетевые и уникальные, можно делить по кухне - европейской, азиатской ит.п., можно по классу.
По-всякому можно.
   Сергей пошел работать в "Бомарше" - маленький уютный ресторанчик, почти в центре, много туристов, сорок посадочных мест, в смене два официанта, бармен, два повара и мойщица. И конечно где-то там витает незримый дух администратора.
   В больших ресторанах у официантов есть также помощники, а у дверей вас обязательно встретит хостесс. Но "Бомарше" был маленьким и демократичным.
Поэтому уже после двух недель стажировки, бесконечной натирки приборов и накручивания салфеток Сергей стал полноправным официантом.
   Сергей, тот самый Сергей Тоска, что не имел друзей и не искал общения, теперь четыре дня в неделю по двенадцать с гаком часов занимался болтологией. Прокачивал, как говорится, скилы общения.
Официант - это впариватель. Это лицо заведения.
То, как порекомендует блюдо официант - это уже половина успеха и вкуса блюда. Доморощенный эффект плацебо.
   Публика в "Бомарше" была очень приличная - много туристов и местных среднего класса. Так что тонкая натура Сергея общением с быдлом не страдала. Коллектив был сплошь мужской. А вот публика преимущественно женская - что логично, ибо стиль "прованс" идеально подходил для одиноких кокеток за тридцать или свиданий парочек. Парочкам кто их обслуживает, как правило, наплевать, а вот кокеткам за тридцать внимание молодых людей весьма приятно.
Такая работа.
Не лицемерие, но игра.
   В Сергее тут же вскрылся незаурядный актерский талант - к каждому столику он старался найти свой подход и понравиться. И у него получалось. Сказывался пласт прочитанных книг - Сергей воплощал черты тех или иных героев, в зависимости от обрабатываемого реципиента.
   Общепит - это пропасть.
Это затягивает.
Ты работаешь помногу, постоянно есть деньги, и ты привыкаешь их тратить, ты очень много говоришь, но очень мало думаешь.
Почти все общепитники пьют. И подавляющее большинство курит.
   Представьте себе, какое божественное наслаждение откатать запару, - а запара - это когда гостей настолько много, что ты бегаешь как угорелый зайчик, - выйти покурить и наконец-то присесть.
Про ноги - это вообще отдельная тема. Говорят, у стюардесс и официантов одно профессиональное заболевание - варикоз. Официант все время стоит. Все время. По восемь, десять, четырнацать часов.
Общепитники пьют - это тоже профессиональное. Стресс от работы нереальный, и не сразу привыкаешь. Тем более, сотни людей пьют на глазах в течение дня.
   Общепит - это пропасть.
Это затягивает.
Кажется, что работа прекрасная - деньги, живые деньги. Порой, очень большие деньги - официант в хорошем ресторане может получать две и больше средних зарплаты. Но есть один гигантский минус - бесперспективняк. Не сереневенький, конечно, но тем не менее.
Нет перспектив.
Теоретически, можно дорасти до главного менеджера, но и все. И то крайне маловероятно - это же совсем другая работа. В общепите всегда текучка, и удивительно, как Сергею удалось отработать два года бессменным составом - поистине чудо.
И вот, ты работаешь официантом, может быть, барменом три, четыре, десять лет, бац, тебе за тридцать. Ноги уже не те, работал ты неофициально, нужно остепениться, хочется независимости.
И что бы не говорили и не думали сами общепитники, это всё-таки сфера обслуживания. Кому же хочется всю жизнь обслуживать?
Сергей, напитавшись этих мыслей, даже как-то рассказ написал:
   Рассказ Сергея Тоски
"Официант
   - Подайте, пожалуйста, солонку.
- Вот, на.
- Ой, тут соль кончилась.
- Официант!
- Слушаю вас.
- Замени солонку.
- А "пожалуйста"?.
Немая сцена. Георгий побуравил официанта взглядом и буркнул:
- Пожалуйста!
- Одну секунду.
Официант отошел.
Георгий смахнул свою соплю со стола.
Пришел, называется, на свидание по объявлению.
- Дерзкий малый, а? - Сказал Георгий, тыча пальцем в спину официанта.
- Отчего же? - Распахнула глаза его спутница, уже немолодая, но ещё очень даже симпатичная Кристина.
- Ну так видела, как он мне грубо, а? "Пожалуйстом" мне тычет. Я ему тут кто? А он тут вообще кто?
- Он тут официант.
- Вот! Правильно, Кристина. Он тут официант! Обслуга!
- Ну вы, Георгий, конечно, категоричны...
- Я? Да ты чё... Эй, официант?
- Слушаю вас.
- Где соль?
- У вас на столе.
- Где?
- Вот же она. Вы сами просили поменять.
- Георгий, вы не заметили, как молодой человек её поставил.
- Что-нибудь ещё для вас?
- Когда мясо будет? И водочки мне ещё. И даме вина.
- Ой, я не хочу вина, спасибо!
- Хочет, хочет! Принесите белого сухого. Подешевле.
Кристина аж пятнами пошла.
- Молодой человек, не надо вина, в самом деле.
Официант невозмутимо выгнул бровь и посмотрел на Георгия.
Георгий - жирный боров, вытирающий грязные руки об скатерть, - бросил на Кристину плотоядный взгляд.
   - Неси, сказал же!
- Хорошо. Как скажете.
Официант удалился.
- Георгий, вы, может быть, меня не так поняли... Мы с вами очень разные люди... Я все-таки учитель. А вы - водитель.
- Я дальнобойщик, мать! Трое суток могу не спать! Каково?
- Очень впечатляет...
Кристина уныло поковыряла остатки салата.
Георгий хрюкнул.
- А я только увидел объявление твое в газете - сразу понял "про меня"! И красивый, и мужчина, и в расцвете сил, и достаток у меня ого-го!
- Георгий, вы знаете...
- Прошу, вино, Чилийское сухое. И ваша водка.
- О! Водочка! А мясо где?
- Ещё несколько минут.
- Да сколько ждать-то?! Вы что там, корову ловите?
- Простите, я попрошу на кухне скорее подать.
- Да ну нахрен! Кристина, это безобразие, правда?
Кристина затравлено поглядела на Георгия, потом на официанта.
- Георгий, не надо так категорично!..
Официант спешно удалился.
- Вот падла, а?
- Георгий, ну что вы! В чем вина молодого человека?
- Я салат этот доел? Травку эту? А стоит бешено! Так пусть мясо несет!
- Ну вы же понимаете, что еда готовится, они же из под ножа, это время занимает...
- Ой, Кристинка, ты вот тоже хороша, заступница! Вот будешь женой моей, мы с тобой по-другому заговорим.
- Что вы себе позволяете!
Кристина резко встала, но Георгий схватил её за руку. Кристина обомлела.
- Сиди. И вино пей. Не рыпайся.
Кристина хлопала глазами и молча открывала рот.
- Ваше горячее!
- Ну япона-мать! Наконец-то. Все, вали малой!
Официант сделал два шага назад за спину борова. Георгий вгрызся в мясо. Прошла минута. Внезапно Георгий отпустил руку Кристины, выпучил глаза и, что-то прочавкав, спешно удалился в сторону туалета.
Официант подошел к Кристине.
   - Идите, он там надолго.
Кристина озадаченно посмотрела на официанта. Затем её лицо просветлело.
- О! Боже мой! Спасибо вам! А у вас проблем не будет?
- Не волнуйтесь, - загадочно улыбнулся официант, - у меня проблем не будет.
Кристина ушла.
Официант медленно кивнул.
Все остальные посетители, другие официанты и повара тут же стройно направились к черному выходу.
Спустя полчаса Георгий вышел из туалета. И не узнал помещение, в которое попал. Весь свет потушен, окна плотно задернуты.
- Георгий! Я здесь!
Официант приветливо помахал рукой. Он сидел за единственным освещенным столиком.
- Что здесь происходит?
- Подходите, садитесь.
- Слышь ты, что это все значит? Где все, где Кристина? Вы закрыты уже что ли?
Официант неопределенно взмахнул рукой.
- Мы... Для вас, дорогой Георгий, мы всегда открыты!
Георгий рванулся к двери - заперто.
- Георгий, не старайтесь!
- Слышь ты, урод! Ну-ка дверь мне открыл! Отравили меня сначала! Теперь закрыли, значит!
- Отравили?! - Удивился официант. - Вы про слабительное? Разве же это "отравили"?
- Малой, хватит болтать, выпусти меня отсюда! - Георгий грозно направился на свет.
Официант встал и резко, проворно ударил Георгия в челюсть. Тот рухнул, как подкошенный.
- Георгий! Друг мой! Не отключаетесь! Слушайте меня! Сейчас вы заснете, и когда проснетесь, станете говорить вежливо, навсегда забудете этот ресторан и Кристину. Это понятно? И да, сегодня вечером вы ходили гулять и ударились. И поняли, как несправедливы и тупы были раньше. Ваш счет, пожалуйста.
- К... Кто... Ты... Такой? - Прохрипел Георгий.
Официант снова загадочно улыбнулся.
- Я? Просто обслуга, помните?
А потом темнота."
   Такой вот рассказ. В этом много рефлексии, не находите?
И заявочка на мистику.
   В "Бомарше" ходили разные люди. И Сергей получил массу "полезных" бесполезных знакомств. Хотя, стоит отметить, что работать в ЦИМО потом он пошел именно по наводке из ресторана. Но тут, во-первых, малодоказумая полезность, а во-вторых, - это скорее исключение.
   Сергею нравилось общаться с туристами. Хотя, как правило, диалог был стандартизирован. Особенно в случае с итальяноговорящими гостями. Туристов, их видно сразу, одежда, внешность и блеск исследователя в глазах:
   Сначала на английском:
   - Добрый день.
   - Здравствуйте, присаживаетесь. Меню для вас?
   - Э-э-э! Да-да! Меню!
   Сергей слышит характерный акцент, переходит на итальянский:
   - Мы можем говорить по-итальянски, если вам удобнее.
   - О! Вы говорите по-итальянски?
   - Немного.
   - Как же это здорово! Вы жили в Италии?
   - Нет, даже не был ни разу.
   - Но у вас прекрасный акцент!
   - Спасибо, спасибо. У вас тоже.
   - Ха-ха-ха!
   - А вы по делам к нам или город посмотреть?
   - Город посмотреть! У вас так красиво!
   - Да, ничего себе у нас.
   - И как прекрасно, что вы говорите по-итальянски! Тут и с английским-то плохо! Мы к вам обязательно придем завтра!
   И все в таком ключе.
Как-то раз в интернете был гневный отзыв о "Бомарше": "Уделяют иностранцам больше внимания! Что за несправедливость?"
На что коллега Сергея Кирилл резонно заметил, что это не несправедливость, а холодный расчет: дорогим иностранцам традиционно включают в счет десятипроцентную надбавку. А те ещё по доброте душевной сверху оставляют.
А вот у соотечественников плохо с ресторанной культурой.
Самый главный прикол - это, конечно, выпендрёж с вином.
Сколько раз Сергей слышал:
   - Нина! Бери аргентинское красное! Аргентинские - это значит они сухие, я знаю, я пробовала!
   Как-то раз Сергей по запаре принял заказ на бокал вина, которое закончилось. Налил, что попало. Вынес гостю. Тот попробовал и сказал: "О! Да! Чувствуется Франция!". А вино было из пакета для глинтвейна. Запара все ж.
   Или вот такая неосведомленность:
- Ой! У вас вино с винтовой пробкой? Ну нет, не надо нам, это значит дешевое, плохое.
   И ничего, что половина производителей престижных виноделен перешла на более надежный, пусть и дешевый винтовой способ закупоривания.
   Вообще, двухгодичная работа с массой людей позволила Сергею с ходу определять, кто заходит в ресторан.
Например, определенный вид девушек назывался "капучиноцезарь".
Знаете почему? Это самый стандартный заказ любой пустышки.
То есть, дорогие читательницы, не принимайте на свой счет.
Но статистика, как хорошо теперь знает Сергей, неумолима. И вот согласно ей подавляющее большинство пустышек потеребит меню с пять минут и закажет именно капучино и цезарь с курицей. В редких случаях - с креветками.
Но это не значит, что все, кто делает такой заказ, пустышки, нет-нет. Просто с фантазией бедновато.
Есть также типичные зрители. Такие зайдут, как будто в картинную галерею, поглядят вокруг и так неопределенно возьмут меню, и станут его разглядывать, стоя в пол-оборота к выходу, что все ясно - сейчас закроют и уйдут. И качают головой, закрывают и уходят. И это забавно - сказывается человеческое желание не казаться глупым - ну раз зашли, надо и меню посмотреть. Хотя уже внутренне решили, что оставаться не будут.
Есть также туалетники. Вы, быть может, не знаете, но между заведениями существует негласное, а может быть даже регламентированное правило, что приличных людей в туалет пускают без вопросов. Это естественная потребность, в этом нет ничего постыдного, и конечно же денег за это не берут. Однако, люди, заходящие с перекошенным видом, сконфуженно выдающие: "Простите, а у вас есть туалет?" - это что-то.
Этот вопрос вообще занимает первую строчку в списке абсурдных.
"Нет! Мы приличный ресторан и туалета у нас нет. Идите на улицу, там в двадцати метрах общественный!" - так и подмывало каждый раз ответить Сергею.
   Работа в общепите вообще делает циничным.
Жизнь - это не коробка шоколадных конфет. Это пачка чертовых сухарей с чесноком.
   Поразительно, сколькими способами человек может попросить счет.
Показать ладошками книжку. Или нарисовать прямоугольник в воздухе. Сложить ладонь щепотью и потереть пальцами. Или расписаться над головой. Это невербально. А вербально - от вежливого: "Расчитайте нас, пожалуйста", до громогласного: "СЧЁ-О-О-ОТ!".
   Через два года Сергею надоело. Рутина заела. Хотя Зинаида Степановна сыном была довольна, но тому было уже в печенках. Как у мамы в магазине. Здравствуйте-меню-заказ-вынес-расчет-здравствуйте-здравствуйте-здравствуйте-меню-меню-меню.
Призвания в общепите ну никак не найти, даже если очень постараться.
А Сергей сознательно и без терзался именно поиском призвания.
   Общепит - это пропасть.
Это затягивает.
   Выбрался он из неё внезапно. И упал в другую.
Но пока в подсобку.
Ну-ка, все в подсобку!
  
   Глава 7
   - Тоска! Эй, Тоска! Отвечай!
   - Кто там?
   - Значит, сидишь, не убежал! Ирод!
   - Кто это? Где Гена?
   - Гена твой отстранен! Хорош сторож!
   - Да кто это, черт возьми? Елена Анатольевна, вы?
   - Он ещё спрашивает! Убийца! Да как ты рот смеешь открывать!
   - Елена Анатольевна, я...
   - Урод! Да как у тебя рука только на Антона Павловича поднялась! Да за что ты нашего милого бухгалтера так?
   - Елена Анатольевна...
   - Молчи! Молчи, несчастный! Уж как я Струхнюка любила! Все любили! А ты! Ненавидел ты его, значит! Месть это! Вот что! Мстишь! Хладнокровный убийца! Если бы не Женечка, милая наша, уж ты бы и вышел сухим! Да за что же мстишь, мразь ты этакая? Зарплату не додал? Да Антон Павлович, светлая память ему, великий человек! Был! Святой! Да он, можно сказать...
   - Заткнитесь.
   - Ч-что? Ах ты!.. Да я бы тебя сама сейчас задушила голыми руками!
   - Елена Анатольевна, у меня пистолет в руках. Я вас на голос застрелю. Через дверь. Авось пробьет.
   - Вот ты себя с потрохами и выдал! А как соловьем разливался: "не я это, мол, не я, подставили, кругом враги, зло замыслили, а я аки агнец божий чист"!
   - Я никого не убивал, если вам интересно. И поверьте, никакой радости находиться в одном помещении с трупом не испытываю.
   - Опять за старое! "Не убивал я"! Да тебя с поличным словили, что отпираться тут, уж лучше признайся! Покайся, и на суде мирском и божьем зачтется!
   - Елена Анатольевна, христом богом прошу - заткнитесь. Если ваша болтовня - это наказание, то уж больно оно изощренное.
   - Ну и... И ёрничай! А всё одно, в убийстве ты по самые уши! И убежать тебе некуда! И полиция схватит тебя!
   - Елена Анатольевна, у меня окно тут. Решеток нет. Беги - не хочу. Но я честный человек и жду полицию.
   - Окно... Окно! Ха! Да окошечко-то узкое, ты мне не заливай, Тоска! Окошечко-то - не пролезешь. А ты вот такой вроде обеляешься, думаешь? Побежал бы - так все равно поймают! А так ты же невиноватый весь из себя, сидишь тут, ждёшь, что поверят? Уж я-то морду твою хитрую сразу невзлюбила! Ой, невзлюбила!
   - Ну, для вас, может окно и узкое. Вы же - три меня.
   - Нахал!
   - Лицемерка!
   - Я?! Да как ты смеешь.
   - Смею. Вы, Елена Анатольевна, лучше бы у Жени спросили, зачем она меня подставила.
   - Женечка! Солнышко наше! Ты её чуть не убил! У нее теперь психологическая травма!
   - Это у вас, кажется, психологическая травма. С детства.
   - Ирод, одно слово, Ирод!
   - Дура.
   - В столовой все время на Струхнюка косился, я помню! Недобро так, с умыслом. Вот это полиции и расскажу.
   - Да что вы выдумываете? Не было мне до него никакого дела! Мы вообще в разных отделах работаем! Зачем? Зачем мне его убивать?
   - Антихрист ты, вот что!
   - Елена Анатольевна, ещё слово и начну стрелять. Обещаю.
   Тишина. Благодать. Труп. Ветер с каплями дождя из окна.
   Глава 8
   Одним из постояшек в "Бомарше" был Александр.
Постояшка - это постоянный гость.
   Александр был на пару лет старше Сергея.
Пожалуй, это единственный человек, которого Сергей без зазрения совести может назвать своим другом.
А все потому, что они вместе прошли даже не огонь и воду, а цемент, гипрок и бесконечность.
   Я объясню.
   Александр оканчивал ВУЗ, когда Сергей работал в ресторане. Периодически Сергей жаловался Александру, как его заела работа. В один из подобных вечеров кухонных обсуждений жизни, состоялся вот такой разговор:
   - Серёж, может мне пойти официантом к вам? Вместе - веселее!
   - Вакантных мест нет... Да и зачем тебе? У тебя же денег - куры не клюют.
   - Не-е-ет! У меня - денег нет. Это у родителей их много. Но я же - не они, правильно?
   - Не они. Налить тебе?
   - Сам налью, ты не на работе, расслабься.
   - Ну так и что с деньгами?
   - А то, что все, учеба закончилась, пора работать.
   - По специальности?
   - Ха! Ха, и ещё десять раз "ха"! Менеджмент - это не специальность. Это так, название. Кто ж меня без опыта работы куда возьмет?
   - А где опыт тогда брать?
   - В этом и штука. Нигде. И вообще, мы с тобой мужики или кто?
   - Это ты к чему, Саня?
   - Хочу попробовать себя в настоящем мужском деле.
   - Грузчиком что ли?
   - Почти. Я тут объявление увидел - требуются на стройку помощники. Эти, как их...
   - Строители?
   - Спасибо, капитан! А! Подсобные рабочие, вот.
   - А что они делают?
   - Не имею понятия. Но ты представь, Серега, какая романтика! Мы забиваем сваи, солнце слепит, стоим в комбинезонах и вытираем пот грязной перчаткой!
   - Мы?
   - Ну да. Хотел вот тебе предложить.
   - Да я как-то...
   - Работа надоела, занимаешься не своим, призвания не чувствуешь, все эти улыбки обрыгли. А тут настоящий мужской брутализм.
   - Нет такого слова.
   - Есть. Но в другом значении. Это в архитектуре. Но неважно! Ты же меня понял.
   - Понял... Слушай, а звони. Я хоть завтра с работы уйду!
   - Вот! Золотые слова, Сергей Александрович.
   Стройка. Волшебное место.
Страшное место. Грязное место.
   Саша позвонил по найденному номеру, Сергей уволился из ресторана.
Через три дня пришли на стройку.
Стоял мороз минус двадцать. Февраль.
   Сейчас мы немного опишем стройку, это на любителя.
Вы особо не вчитывайтесь, если не интересно.
   Существует такое понятие, как подрядчик - фирма, которая берет заказ на что-либо, подряжается. Есть также субподрядчик - это как бы та фирма, которую подрядчик нанимает для выполнения каких-либо работ.
   Стройка, куда пришли Сергей и Александр, была под патронажем элитной заграничной фирмы. Строился комплекс многоэтажных домов с квартирами под ключ.
Но нанимал ребят не элитный подрядчик. А субподрядчик - конкретно некто "Рома". Хотя, с первого взгляда стало ясно, что "Рома" - это лишь переделанное на местный манер восточное имя. Например, Рахим или Рамижон.
   Дело в том, что компания "Ромы" нанимала в основном мигрантов.
   На стройку часто нанимают мигрантов. Потому что дешево. Ребята приезжают работать на любых условиях. Надо как-то прокормить семью. А на родинах экономическая система выстроена так, что единственный приемлемый вариант заработка - ехать в другую страну и пересылать деньги.
   Вы можете бесконечно слышать ругань на мигрантов. Обвинения в бескультурности. Обвинения в "понаехали". Но на самом деле по большей части вы не видите этих людей, которые милы, трудолюбивы и честны. Потому что они с утра до ночи по-черному вкалывают. На хорошего ли начальника или на пройдоху, вроде Ромы - тут уж как повезет.
Вы видите в телеке новости про воров и стрельбы. Но это жалкий процент приезжих, который не показатель культуры. А сколько наших соотечественников ворует и убивает каждый день? А сколько у нас бескультурного быдла на окраинах? Вот то-то и оно.
   Рома встретил ребят в восемь утра, повел на проходную территории, их сфотографировали и выдали именные проходки. Пока все было хорошо.
Затем Рома вызвонил ответственное лицо именуемое "Егорыч". Егорыч опаздывал. Наших героев повели по территории. Повсюду страшная грязь. Кучи арматуры.
Один дом был уже построен - пока без окон и балконов, просто коробка. А рядом бравые элитные ребята фирмы подрядчика вовсю возводили вторую.
Задача Ромы, как выяснилось по ходу, была внутренняя отделка. Трубы, электричество, заливка полов, установка не несущих стен, и, в конце концов, - полный ремонт, вплоть до водружения унитаза и поклейки обоев.
   Меж тем Сергея и Сашу подвели к бараку. Несколько железных коробок - как гаражи - поставленные друг на друга. Если вы когда-нибудь обращали внимание на огороженную территорию строящихся домов, то эти бараки всегда стоят так - их видно даже из-за бетонных заграждений.
Один из них - верхний - был раздевалкой и одновременно местом, где можно пообедать и отдохнуть. Другой - складом.
У Егорыча были ключи. Он опаздывал. На улице, напоминаю, минус двадцать. У бараков уже переминались с ноги на ногу горячие восточные парни.
   Рома важно сообщил, что сегодня им задания будет давать Фархот - веселый парниша лет эдак двадцати шести.
   Егорыч опаздывал.
Рома уехал.
Все стоят и ждут манны небесной.
   Мимо прошел один из начальников фирмы-подрядчика. На всех наорал, что без касок. Каски на складе. Склад закрыт. Ключ у Егорыча. Все матерятся на доступных им языках.
   Феерия. Стройка - это загадка. Это магия несогласованности.
   Наконец вваливается Егорыч. Он пьян в дым, но зато в каске. Удивительно худой и противный мужчина лет пятидесяти. Орёт на всех. Орёт на Сергея. Затем на Сашу. Матерясь, открывает раздевалку, наших ребят зовет на склад. Выдает комбинезоны, они настолько большие, что штанины приходится подворачивать на модный манер - стройка фэшн уик.
Затем выдает спецботинки с железными вставками. Они по размеру, но страшно неудобные - жесткие.
Со строжайшими указаниями вручаются каски. Каска - мать родная. И спасет, и волосы красивые потом.
На улице друзей ждет Фархот, он тут же обменивается с ребятами телефонными номерами.
   И они идут в здание.
   Первое задание - носить листы гипрока.
Гипрок, он же гипсокартон, - в данном случае - плоские белые листы примерно полтора на два с половиной метра и толщиной сантиметров десять. Вес одного листа около тридцати килограмм.
Но героям все нипочем.
   Первые полчаса.
   В одном конце этажа стояли упаковки гипрока. Нужно было в каждую комнату разнести определенное количество листов. Этаж - за минуту не обежать.
Носили гипрок вдвоем по два листа.
Перчатки выдать забыли. У Фархота были запасные, но одна пара. Егорыч не брал трубку. Ребята надели по одной перчатке на рабочую руку.
Взяли.
Понесли.
Поставили.
   Кругом пыль, клубы пыли. Через десять минут во рту ощущается привкус извести, а плевки приобретают черный цвет. Масок никаких нет - все и так работают, всем все нормально. А че нет-то? Больничный все равно не дадут. Подумаешь, легкие за год такой работы хуже, чем у курильщика за десять.
   Носить гипрок - это очень тяжело.
Для нетренированного человека - это ад.
Но дальше - больше. Теперь надо таскать гипрок из кучи на другой этаж.
   Лифт есть. Но он принадлежит подрядчику. А фирме Ромы нельзя им пользоваться - потому что могут поцарапать, сломать.
Со второго этажа на восьмой.
"Ну мы же мужики! Давай, Саня, ты хотел этого? Подняли, пошли".
   В час дня отпустили пожрать. Ели круглый лаваш с майонезом. Запомните, это местный колорит! Так принято. Если идете на стройку - покупайте бомж-пакет, майонез и лаваш. Все. Вы свой.
   Потом привезли триста мешков с цементом. Мешок весит двадцать пять килограмм. До четвертого этажа упаковки по тридцать мешков можно доставить подъемником.
   А вот с пятого до девятого ручками-ручками. Лифт то нельзя.
   Носили цемент до десяти вечера.
   Когда Сергей пришел домой после первого рабочего дня, он уже готов был отказаться. Документов они не подписывали. Слиться из этого дела не позволяло только упрямство.
   Сергей стоял в душе, и с него стекала черная вода, и сопли в носу тоже были черными.
   На следующий день на стройку надо было к девяти. От дома - полчаса пешком.
Вообще, ребята договорились на график пять через два, а выплаты - два раза в месяц.
   Сергей и Саша таки приплелись к назначенному времени.
Мышцы страшно болят, промозглый февраль, настроение - так себе.
   Ромы нет, Егорыч пьяный, Фархот зовет таскать цемент.
   Чувствуете, какая тоскА?
   После обеда приходит Рома и говорит, что планы меняются.
   Вот найдите в своей квартире трубы. Нашли? Они уходят в пол и потолок. Теперь внимание. Сначала строится дом. Бетонные плиты кладутся друг на друга в определенном порядке. Плиты сплошные. В полу и соответственно потолке изначально никаких дырок под трубы нет.
Дырки вырезаются. Причем - прямоугольные. Трубы - круглые и разного размера. Остается пустое место. Внимание, вопрос: как от него потом избавляются? От пустого этого места в дырках?
   Вот, что поручили нашим настоящим мужчинам: берется строительный пенопласт, нож, рулетка, деревянные палки, именуемые "опалубка". Пенопласт фигурно вырезается, так, чтобы забраться под потолок, приложить его вплотную к трубам, не оставляя по форме дырки свободного места. Затем надо подбить его этими палками, чтобы не падал.
А потом залить в дырку сверху цемент, чтобы он занял все свободное пространство.
Звучит не то, чтобы сложно.
   Но вот перед вами два парня без какого-либо опыта работы в этой сфере. Мечущиеся по стройке в поиске опалубки, пенопласта, ведра для цемента и, собственно, миксера для него же.
   Инструкций никаких. Фархот ломано объясняет, что делать, но он очень занят - цемент сам себя по этажам не разнесет.
   Метод проб и ошибок. То цемент жидкий получился и стек через пенопласт на три этажа вниз. То воду не оттуда взяли - из тех самых труб сливать оказалось нельзя.
   Комбинезоны в цементе, руки сквозь перчатки - в цементе. Усталые морды - в нем же.
   Егорыч матерится, миксер не дает - его нет на складе, оказывается, он у шпаклевщиков с шестого, больше миксеров нет.
   "Вы что, идиоты?! Цемент очень вреден для кожи! Надо резиновые перчатки сначала надевать, а потом строительные!"
   Да кто ж знал то?
   С дырками возились очень долго, почти месяц. Рома орал, как резаный - ребята терпели. Черт знает, почему. Просто из какого-то принципа. А может ради Фархота - он был, в самом деле, славным приятелем. Подрядчик иногда приходил и тихо охреневал, от того, кому это все поручили.
   Работа на стройке - это ад.
Нужно иметь определенный склад ума, нужно жаждать одиночества и затворничества, чтобы заниматься тем, что делали Сергей и Александр.
Деньги не платили никому. Это бесило и унижало.
   Рома согласился заплатить тогда, когда будет покончено с дырками.
   Все цементные "шедевры" ребят проседали на много сантиметров, опалубка не выдерживала. Приходилось подниматься на складной лестнице или стуле к потолку и пытаться отбить цемент молотком.
   Стройка психологически и физически выматывала. Казалось, что нет нигде никакого другого мира. Есть дырки, пенопласт и кровать дома.
   Несколько раз ребята спали прямо там, прижавшись к теплым батареям.
Кстати, если вдруг решите расковырять пол под трубами батарей, гарантировано найдете там хабарики.
   Было страшно жаль тех ребят, что работают там. Не видят белого света, перемазанные как черти трудятся на "дядю", который в очередной раз задерживает выплаты.
Рабы. Выдавливаемые из себя не по капле, а ведрами. Но все без толку.
   Сергей и Александр невольно прониклись безграничным уважением к этим трудягам. Всё то пренебрежение, что некогда было осадком общественного мнения, стерлось об дружеские улыбки и отсутствие насаждения своих убеждений.
   Как знаете, про мусульман часто говорят, что они против всех остальных религий, ненавидят христиан и подобную чушь.
Фанатики есть в любой религии, это да. Но среди строительных "коллег" не было ни одного, кто пытался бы попрать христианские ценности.
   Вообще, религия - это фу. Так считал Сергей.
То есть, никто не хочет задеть чьих-то там чувств.
   Кто-то верит. Сергей - нет.
Да и как, скажите мне, чувство истинной веры может вообще быть хоть чем-то оскорблено?
   Выйди вы на улицу с транспарантом: "Церковь - зло! Бога нет!" - это будет нарушением общественного порядка. Но истинный верующий будет искренне считать, что вы не правы, и за ваши грехи вам воздастся.
И если уж так, по-честному, почему есть "оскорбление чувств верующих" и нет "оскорбления чувств неверующих"?
Как может идти речь о демократии, когда на саму душу заявляют монополию?
   Впрочем, это всё пустое. Вернемся на стройку.
   Итогом месячных февральских мытарств была революция. В головах Сергея и Саши. По крайней мере, Сергея.
   Деньги им заплатили, но меньше вдвое. Черт с ними, с деньгами. Прав качать не хотелось.
Хотя несправедливость - просто обнаженная.
Ребята дружно прокляли это место и порешили, что "это был хороший опыт".
   Опыт.
Без этой главы жизнеописание Сергея Тоски было бы неполным. Потому что этот месяц в холоде и рабстве заставил по-новому оценить окружающий мир.
Мы не знаем и толики происходящего. Каждая судьба - уникальна. Каждое видение - особенно. Банальненько, но правда.
После стройки Сергей задумался, как хорошо он живет.
Пусть, он так и не нашёл призвания, но у него хотя бы есть время его искать. Есть вообще время думать о себе.
   А у вас есть прекрасная возможность подумать, как строятся элитные дома.
   И пока вы решаете, стоит ли ваша жизнь ипотеки, мы вернемся в подсобку.
  
   Глава 9
   - Тоска! Эй! Тоска!
   - Занято.
   - Тоска! Это Гена! У Елены Анатольевны сердечный приступ.
   - Гена! Где полиция?! Я тут второй час сижу, не смешно!
   - Фёдор Евгеньевич не вызвал. Он забыл!
   - Кто бы сомневался. А кто вызвал?
   - Э-э-э...
   - Что? Никто? Я что, просто так тут что ли?!
   - Серега, я не знаю, но кто-то точно вызвал!
   - Сходи и узнай, черт тебя возьми! Или дай мне мобильник, я сам позвоню!
   - Не могу... Дверь совсем нельзя открывать! И отходить запретили! И мобильника у меня нет.
   - Цирк. Ей богу, цирк.
   - Ты там как?
   - В раю без изменений. Курить только охота страшно. Ты не знаешь, Струхнюк курил?
   - Вроде не курил.
   - Да нет же! Курил, я вспомнил! Так, Антон Павлович, вы не против, я карманчики ваши осмотрю? Молчание - знак согласия. Поглядим! О! Вот они, родименькие!
   - Тоска, не надо, сигналка сработает!
   - И что?
   - И...
   - Что?
   - И тогда...
   - Гена, если ещё и пожарные приедут, будет полный набор! Вы же для Елены Анатольевны догадались скорую вызвать? Или тоже Фёдору Евгеньевичу доверили?
   - Вызвали, точно вызвали.
   - Вот не нравится мне, Гена, что про скорую ты уверен, а про полицию нет.
   - Да тут такой кавардак - ты не представляешь!
   - Я представляю.
   - Все на ушах, как перед годовым отчетом! Туда-сюда бегают без остановки. Нас же проверять наверняка начнут!
   - Так они, может, поэтому в полицию не звонят?
   - Я не знаю, Тоска, честное слово, я человек маленький.
   - Ну с твоими метр девяносто такое высказывание лишь заставляет улыбнуться.
   - Ты там куришь?
   - Курю.
   - Сигналка не сработала?
   - Да я у окна. Тем более, вполне вероятно, что она тут ненастоящая.
   - Это как?
   - Да просто. Берут, и вешают. Как камеры иногда - просто муляж.
   - А! Это да, у нас тут везде такие.
   - В смысле?
   - Камеры у нас муляж - помню, говорили об этом ребята.
   - Ну я и попал, Гена...
   - А что?
   - Да так. Ничего.
   - Да что?
   - Да то, что копы так бы посмотрели, кто куда когда пришел. А так... Ещё сложнее оправдаться будет!
   - Дела...
   - Добро пожаловать в государственное учреждение, Гена! Вот во Франции такого точно не могло бы быть.
   - Откуда ты знаешь?
   - Я там жил полгода.
   - Ничего себе!
   - Да, но это не самая лучшая страница моей жизни. Как-нибудь в другой раз, ладно?
   - Ладно.
   - Ген, а давай споем.
   - Давай. Я только петь не умею.
   - Я тоже. Отвратительно пою. Эх, мне бы гитарку сюда.
   - Ты ещё и на гитаре играешь!
   - Играю, Гена. Вот петь не умею, а играть - завсегда пожалуйста.
   - Слушай, Сереж, а зачем ты сюда вообще работать пошел? Может гитаристом хотел быть?
   - Зачем сюда пошел - сам не знаю, так вышло. А гитаристом - нет, это только для души. Я так и не понял, кем хотел бы быть, друг мой.
   - А я вот хотел бы быть врачом.
   - И что ты здесь делаешь тогда?
   - Так я хотел БЫ, Тоска.
   - И?
   - Поздно уже, у меня жена. Деньги нужны.
   - Знаешь, такой художник был Гоген?
   - Не.
   - Он ещё писал женщин таитянских.
   - Каких?
   - Ну ты что, Гена! Стыдно! Поль Гоген! Импрессионист! Точнее, постимпрессионист! Мировая величина! Баб он малевал, смуглых. То есть он много что малевал, это всё не суть!
   - Так и что с ним?
   - Ушел он от жены, детей бросил - потому что призванию не смог противиться. Уехал в Париж, жил впроголодь, писал картины.
   - Откуда ты это вообще знаешь?
   - Гена, ты будешь смеяться, но это, в общем-то, любой культурный человек должен знать. Как минимум потому, что это описано у Моэма в романе "Луна и Грош". Ну и к тому же я гидом работал для итальянских туристов.
   - Да ну! Заливаешь!
   - Зуб даю!
   - Интересная у тебя жизнь, Тоска.
   - Меня она плюс минус устраивала. До сегодняшнего дня.
   Замолчали вдруг. На улице послышался вой сирен.
   Сергей подбежал к окну.
  
   Глава 10
   Привет, это автор.
В этой главе я расскажу вам, как Сергей работал гидом.
   Вы уже наверняка поняли систему: чуть-чуть из жизни, чуть-чуть из того, что происходит прямо сейчас, и снова чуть-чуть из жизни. Так что, если про гидов вам неинтересно, можете пролистать до следующей главы.
   Вообще, хочется думать, что пока что описание Сергея не представляется вам слишком жалким. Потому что я не стараюсь добиться от вас жалости. И не пытаюсь вызвать мыслей, вроде "Ба! Как же это похоже на меня!"
   Как минимум потому, что восклицание "Ба!" изжило себя уже лет сто как.
   Я, не скрывая мотивов, с вами заигрываю. Эдакий ни к чему не обязывающий литературный флирт. Вы всего лишь читаете книжку, а я всего лишь капаю, доказывая, что слова в предложения складывать умею.
   Хотя, судя по тому скепсису, с которым вы это сейчас прочли, получается не то, чтобы очень.
Вы меня простите. Просто второй попытки уже не будет. Почему - объясню позже. Это интрига.
   Что ж! Работа гидом.
   После стройки Александр оставил Сергея.
Не духовно, но вполне себе физически - ушел работать к отцу в фирму. Отец, поглядев пару раз на вернувшегося с цементных заливов сына, сжалился.
   Сергей вновь оказался на перепутье. Зинаиде Степановне сорок восемь, Сергею скоро двадцать один.
   В общепит больше не хотелось ни ногой. Но денежки, они такие противные штучки - без них сложно жить. Работать надо. Сидеть на шее у маман как-то неловко, уже совсем не по возрасту.
   Кое-какие сбережения у Сергея были. Он искал возможности приложить их с умом и не растранжирить на пустоту.
   Чуть не попался в трейдинговую компанию.
   Знаете, есть такие ребятки - с форекса. Они вас зовут на обучение и хитрыми схемами и налаженными методиками убеждения, обещают горы золота простыми кликами мыши - вы сидите и следите за курсом валют или акциями, и вот зарабатываете.
   Не ведитесь! Ей богу, они, порой, убедительнее саентологов, но не ведитесь!
Суть вопроса крайне проста: если ты умеешь легко заработать кучу бабок, зачем тебе кого-то учить? Ответ такой: заработать совсем не легко. Гораздо проще получать проценты с нескончаемого потока желающих попробовать.
   Сергей уже было собрался вложить свой жиденький капитал, как обмолвился об этом Александру, тот спросил у отца, и отец доходчиво объяснил, что это глупо, и что, во-первых, в таких вещах надо по-настоящему глубоко разбираться, а во-вторых, нужно иметь начальный капитал минимум соизмеримый со стоимостью хорошей квартиры.
Так что Сергей, месяц походив на курсы трейдеров, бросил.
   Затем Сергей как-то сел в пустой комнате, закрыв наглухо двери, и глубоко задумался.
   Чего он хочет? Ничего. Ничего он не хочет.
Жить хочет? Хочет.
Значит, что-то все-таки хочет.
А что он умеет?
Хороший вопрос. А что умеет Сергей?
Подвешенный за два года общепита язык, хороший навык общения с итальянцами, хороший культурный кругозор.
   Вот тут-то Сергею и пришла в голову идея попробовать себя на поприще гидов.
   Просто так гидом не становятся. Нельзя прийти в фирму и сказать "Я говорю по-итальянски! Возьмите меня!". О, нет, все не так.
   Для начала надо пройти курсы.
Сергей записался. Вот и сбереженьица сгодились.
   Курсы были интересными. И очень сложными.
Там Сергей для себя развеял миф о невозможности дружбы между мужчиной и женщиной.
   Есть такое вот глупое мнение: мужчина и женщина не могут дружить, потому что кто-то кого-то хочет.
Пфф.
Веяние эротизированности века, вот что я вам скажу.
   На курсах Сергей познакомился с Аленой Сибуровой, в девичестве - Бараевой. Её, без зазрения совести, он может назвать своей единственной подругой.
   Сергей и Алена частенько спорили до хрипоты, и были страшно довольны этими спорами.
В частности, когда поднялся разговор об уже упомянутом Гогене, произошел вот такой диалог:
   - Да, Серёжа, моё видение искусства за время курсов перевернулось, не спорю!
   - Вот и не спорь. Дался тебе этот Гоген.
   - Дался! Он гений, согласна. Слышишь? Я согласна! Запомни этот момент, может быть, больше этих слов не услышишь ни от одной девушки.
   - Больно надо.
   - Асексуал.
   - Нисколько. Ранняя замужница.
   - И горжусь. Так вот! Именно, что замужество! Гоген был женат! И бросил своих жену и детей. Это же подло, понимаешь?
   - Да плевал я на его жену!
   - Но я не могу действительно уважать Гогена, потому что он человек хреновый.
   - Ну и что! Какая разница, какой он человек? Он художник великий!
   - Но это же нераздельные понятия! Ты читаешь книгу, а потом узнаешь об авторе...
   - И это ничего не меняет. Книга - это одно, автор - совсем другое.
   - Нет! Это нераздельно! Плохой человек не может написать хорошую книгу.
   - Может. Конечно может! Ой, Алена, ступаешь ты по тонкому льду. Толстой, тот, что Войну и Мир написал, был весьма развратен, Есенин - алкаш, Тургенев - трус, Барто - стукачка. Это я так, например. И что, они не написали хорошего?
   - Так! Так. Но ты не понимаешь! Гоген - он был подлецом. Я, как замужняя женщина, не могу представить, что мой Дима сорвется и поедет в Париж писать картины, книги или музыку.
   - Ну призвание у человека, Алена, призвание!
   - И долг! Перед женой и детьми!
   - И призвание! Я вот всю жизнь призвание ищу!
   - Тебе двадцать один, Серёжа.
   - А Гогену было двадцать пять, когда он женился! А через год у него первый ребенок. А призванию, ему что, прикажешь?
   - Серёж, сначала женись, а потом понимай.
   - Да я его даже не оправдываю. Пусть он подлец. Я его оцениваю, как художника.
   - А я так не могу! Не могу проходить мимо его полотен, останавливаться и просто наслаждаться. В голове все время звоночек: это прекрасно, но это написал аморальный козел.
   - Это какая-то женская логика.
   - Нет, Серёжа, это твое толстокожее восприятие.
   Работа гидов гораздо ближе к общепиту, чем к стройке. Хотя и с общепитом сложно сравнивать.
У гидов страшная конкуренция.
   После обучения нужно удачно вписаться в сезон.
Сезон - это период с мая по сентябрь, когда особый наплыв туристов, целыми большими группами. Мастистые гиды работают круглый год, а вот новички надеются на сезон.
   Гиды, как и официанты, зарабатывают вовсе не работой. То есть, какие-то неплохие деньги они получают за свои экскурсии - безусловно. Но главный куш - это сувенирки.
   Туристические компании заключают контракты с сувенирными магазинами - водитель привозит туристов к определенному магазину, туристы закупаются, гид получает процент, делится с водителем - дело в шляпе.
   И если выше мы хаяли азиатов, как людей, в силу культурного воспитания, не оставляющих на чай, то тут им можно возносить лишь бесконечные хвалы. Группы азиатов всегда многочисленны, в сувенирных они не скупятся, и гиды получают очень много. ОЧЕНЬ МНОГО. Хороший китайский гид за сезон может купить квартиру. Прикиньте.
Именно поэтому, когда Сергей встретил Алену после первого сезона, она сообщила, что намерена изучать китайский. А итальянский... Ну его. К Данте.
   Самая главная сложность начинающего гида, помимо, конечно, наличия работы - это - музейные лицензии. Бывает, звонят, предлагают чудесный вариант, оплата достойная, тур большой - встреча, обзорная по городу, ресторан, и... музей. А в музей нужна лицензия. А её нет. И обломись, моя черешня.
   Поэтому Сергей мог проводить только автобусные экскурсии по городу и частные по определенным историческим маршрутам. Ему нравилось, но не слишком. Хотелось взять новый бастион. Хотелось получить музейные лицензии.
   Сергей никогда столько не учил, как для этой работы. Когда ты должен проводить экскурсию будь готов заполнить любую паузу, ответить на любой дотошный вопрос, рассказать, кто был любовницей этого архитектора, что было в эпоху постройки этого моста, какая смешная история связана с этим памятником.
   Когда же Сергей взялся за музеи, он понял, что город - это цветочки.
Крупный музей - это чертов лабиринт и экзабайты информации.
   - Алё! Тоска! Серёга!
   - Алло. Слушаю. Да. Это кто?
   - Менеджер в пальто! Это Саня! Ты что, номер мой не сохранил что ли?
   - Я... А ты знал, как важно значение иконы в истории нашего государства? А знаешь ли ты, как по-разному изображали Иисуса Христа в разные века? А какое безумство подарила нам эпоха Возрождения? Ренесанс...
   - Тоска...
   - Радость! Это одна только радость!
   - Это фамилия твоя "Тоска"! Мы с тобой договаривались встретиться сегодня!
   - Правда? Когда?
   - Две недели назад!
   - То было две недели...
   - Да что с тобой?!
   - Саня, забудь меня.
   - Что?!
   - Забудь меня ещё примерно на месяц. Я учу музей. Саня. Это что-то. Это нереально, Саня. Саня, я схожу с ума. Утром я встаю и иду на лекции, а вечером я учу, бесконечно учу, чтобы утром пойти на лекции, Саня...
   - Тоска, тебе плохо.
   - Мне очень плохо. Но это необходимо.
   - Ох. Ладно. Не забывай себя.
   Сергей учил. Как не учил никогда. В его голове сложилась карта музея. Это было одним из этапов экзамена. Сидишь, прикрыв глаза, и говоришь вслух маршрут со всеми подробностями.
"Итак, мы входим в зал импрессионистов. Справа вход в Испанию. Сзади остался кубизм и современное искусство, и вот какую картину мы видим первой..."
   Знаете, что такое нефть? То есть, конечно, знаете, но в переносном значении? Это когда берется чашка, кипяток и растворимый кофе. И кофе в чашку насыпается больше, чем льется кипятка. Это именуют нефтью. И это периодически пил Сергей.
   Сергей начал говорить во сне. Преимущественно даты и названия. Иногда смеялся. Зинаида Павловна лишь качала головой, но втайне была довольна таким увлечением.
   Сергей таки сдал. Александр периодически звонил и предлагал, в случае, если Сергей не будет готов к экзамену, отправить анонимку в музей со словами, что его заминировали. Сергей от такого щедрого предложения все ж отказался.
   Экзамен был сложным. Как водится, из всех билетов, Сергей плохо знал только один. И именно он достался Сергею. Но он сдал. Со скрипом, с натягом, с использованием всех умасливающих приемчиков, с улыбкой и честными глазами мученика - сдал.
   И всё. Стало скучно.
   Периодически - работа. Так - чтение. Встречи с Александром, Аленой.
   Снова наступил сезон - с мая по август дни Сергея были расписаны поминутно. Все в восторге, Сергей прекрасно работает. Но уже тихо ненавидя.
   Не его это.
Не призвание.
   Двадцать пятого августа - эта дата врезалась Сергею в память, - он был в своем любимом зале импрессионистов и рассеяно смотрел на Гогена.
Ну Гоген. Ну великий.
   Подошла девушка.
Встала рядом.
   Помолчали.
   - Что, нравится Гоген? - Наконец спросил Сергей.
   - Простите? - Переспросила девушка на английском.
   А, туристка.
   - Вы не говорите по-итальянски? - Спросил Сергей по-английски.
   - Я... Да, говорю и очень неплохо. - Улыбаясь, ответила девушка по-итальянски.
   И впрямь, чудесно говорит.
   - Вы отлично говорите! Но вы не итальянка?
   - Я француженка. Точнее, Парижанка, тут есть некоторая разница.
   - Правда? А я и не знал... И какая?
   - Есть Франция, а есть Париж. Это же столица. Как и везде, это очень разные понятия.
   - Хм. Пожалуй. Вам нравится Гоген?
   - Я фанатка Гогена!
   - Хотите, расскажу вам то, что знаю?
   - Очень хочу!
   - Меня зовут Сергей. А вас?
   - Меня зовут Люси!
   Если бы у Сергея была машина времени, он бы вернулся в прошлое в этот момент.
Не убил бы Гитлера, не проверил бы историю Иисуса, не узнал бы, как люди начнут населять другие планеты, - нет, нет и нет. Он бы вернулся именно в этот момент.
   Глава 11
   - Гена! Там мигалки! Это полиция, скорая или пожарные?
   - Тоска, это ты перед окном сидишь! У меня перед носом дверь в твою "одиночку".
   - Черт. Лишь бы полиция! Никогда ещё с таким желанием не ждал полицию.
   - А что, много раз ждал?
   - Всякое бывало. Как-то гопник напал, а я его нечаянно вырубил. Кровь, копы, скорая - ничего веселого.
   - Ну... Кажется, сейчас ещё меньше поводов для оптимизма, нет?
   - Сейчас я два часа сижу с трупом. Эй! Там на улице! Тут труп!
   - Тоска, ты что, с ума сошел?
   - Ну может это их ускорит.
   - Не думаю! Тоска, не надо в окно орать.
   - Гена, а ты на какого врача хотел бы учиться?
   - На зубного. Они много денег получают.
   - О! Дело говоришь. Очень люблю стоматологов.
   - Правда? Их обычно боятся и ненавидят.
   - Да за что? Они же прекрасное дело делают! Они же зубы лечат. Зубы - это фасад. Кому охота ходить с кривыми, черными зубами?
   - Кому-то больше охота так, чем терпеть боль и унижение. И идут только в крайнем случае. Когда уже боль невыносима, и никакой анальгин не спасает.
   - Глупо. Хотя у нас так принято, что проще перетерпеть, чем очередь в поликлинику отстоять. А болит, так перестанет, и как-нибудь авось и все нормально.
   - Авось... Да, это хорошее слово.
   В коридоре шаги.
   - Сергей Александрович Тоска за этой дверью находится?
   - Да! И прекрасный психолог Антон Павлович Струхнюк тут же. Я ему жалуюсь, а он слушает и так глубокомысленно молчит... А кто это? Гена, это полицейский?
   - Нет, это Миша.
   - Тоска, ты как там? Не спекся?
   - Нет, Миш, спасибо. А полиция скоро приедет?
   - Не знаю... Но вот Елену Анатольевну, слышал, скорая забрала.
   - Так и знал! А я тебе говорил, Гена? Говорил! Они даже не вызвали! Заперли меня тут и хвосты подчищают. Миша, будь другом, вызови, а?
   - Кого?
   - Мефистофеля! Ну конечно бравых наших полицейских, кого же ещё!
   - Да ты что, Тоска, я не могу! Главный строго-настрого запретил даже из отдела выходить. И чтоб никому из своих ни-ни! Я вот насилу в туалет отпросился, хотел к тебе сбегать - поблагодарить.
   - З-за что?
   - Так за Струхняка же! У нас там все перешептываются, как ты его. Кто тебя героем величает, а кто уже сам готов закопать. Бухгалтер-то наш ух как на руку был нечист. И Елена Анатольевна иже с ним. Ты, конечно, кардинально, проблему решил! Но все равно, огромное тебе человеческое...
   - Миша! Миша! Я никого не убивал!
   - Ой, это ты полиции рассказывай! Ну все, побежал. Спасибо, Тоска!
   Спешные шаги в обратную сторону.
   - Гена. Гена!
   - Чего?
   - Он ведь свято уверен, что это я.
   - Похоже на то.
   - И его это не колышит.
   - Он тебе благодарен.
   - Тьфу.
   - Расстроился?
   - Очень. Обидно как-то. У меня что, репутация что ли такая? Я что, на изверга какого похож?
   - Серега. Расслабься. Не похож! Это Миша на радостях. От желания благодарить видишь, как расперло человека.
   - Да ну его! Он же даже без тени сомнения! "Спасибо тебе, Тоска! Спаситель ты наш!" И Елена Анатольевна туда же. Я же всем сказал "Не виноватый, Женя подставила!" Что эта студенточка там такого устроила, что ей все верят, а мне - нет?
   - Я тебе верю!
   - Спасибо, Гена! Но то-то и оно, что ты здесь. А она там. Эх, доберусь я до неё... Ладно. Ген, я тут посижу, подумаю немного? А ты там посиди, подумай.
   - Так о чем думать-то?
   - Гена, я твоему мозгу не указ. Мне надо побыть в тишине, ладно?
   - Так бы и сказал!
   Снова тишина. Дождь перестал капать. Сергей невидяще уставился в окно. Заперт, снова заперт. А за окном - свобода.
  
   Глава 12
   Если вы пропустили главу про гидов, но решили читать эту, то это вы зря, прочтите сначала про гидов.
   Интернациональные отношения - подлая штука.
Подлость заключается в том, что если в обычных на первых порах вы прощаете партнеру под давлением влюбленности что угодно, то в интернациональных, при недолжном знании языка и культуры, вы списываете все то, на что стоит открыть глаза, ещё и на особенности национальности. А потом крупно попадаете.
Говоря проще: вы ещё больше понимаете не то, что имеется в виду, а то, что вы хотите.
Ещё проще - вы даже не понимаете, во что вы ввязываетесь.
   Когда впоследствии Сергей обдумывал этот период, он называл его про себя "Французская сага".
   Сергей познакомился с Люси в музее.
   Ах, Люси. Прекрасная, милая Люси.
   Сергей, ранее, запретил себе заниматься подобными глупостями, как любовь. Потому что слишком просто спутать с влюбленностью, потому что требует большой ответственности, потому что несерьезно - это непродуктивно, а серьезно - это затратно, и потому что, как писал Бегбедер (нет, в первой главе я упоминал не его), живет три года.
   Но тут что-то пошло не так.
Люси было тридцать девять, хоть выглядела она на двадцать пять, Сергею - двадцать два.
Алло, это Набоков? У меня для вас сюжет.

Они вместе гуляли по музею, Сергей красовался знанием итальянского, знанием музея в целом и Гогена в частности, большим количеством прочитанных книг. Люси восторгалась и немного рассказала о себе. Она приехала специально посмотреть на здешнего Гогена, она работала обозревателем выставок в модном журнале, а также преподавателем дизайнерского искусства в частной школе.
   Люси была божественно обворожительна. Неподкупно, пьяняще хороша.
   У них было много общего.
То есть, на самом деле - ничего. Кроме Гогена и любви к книгам.
   На следующий день она уехала, поцеловав Сергея на прощанье. Обещала пригласить в гости.
   До конца сентября они переписывались. Потом она позвала его в гости.
Сергей приехал. Провели вместе прекрасную жаркую неделю в Париже.
   Люси снимала квартирку, причем в престижном месте. Очень близко к центру.
   В тот раз Сергей ездил, как турист, и он ещё не знал, что решил, что влюбился.
Но эта неделя была прекрасна. Тайны Булонского леса, поход в Лувр, естественно - посещение всех мест жизни Гогена. И много-много секса.
   Сергей вернулся.
Они снова стали переписываться, созваниваться.
   Люси призналась, что тяжело больна, должна быть операция. Сергей страшно расстроился, поддерживал, как мог. Операция прошла хорошо. Люси много и долго говорила, что в этом большая его заслуга.
   Сергею нравилось. И он подумал, может судьба? Может настоящее? Им прекрасно вместе. Они понимают друг друга. Она любит Гогена и читает Груздева.
Они долго муссировали тему чувств. И, наконец, решили - это оно. Любовь.
До гроба.
   Здесь бы и сказать: "И жили они долго и счастливо! Конец. Спасибо за прочтение".
Ха.
   - Алло, Саня! Я еду во Францию!
   - Опять? В гости к этой? Люсе?
   - Люси! Нет, я на пмж.
   - Пмс?
   - Пмж! И не делай вид, будто не знаешь, что это.
   - Значит, на пмж? Ну-ну...
   - А что? Мы любим друг-друга!
   - Серега, ты бы себя со стороны слышал.
   - Да что не так то?!
   - Да вы не знаете друг друга! Кто мне затирал про влюбленность и подобную хренотень? Я, между прочим, проникся!
   - Это совсем другое!
   - У всех совсем другое. Ладно, отговаривать не буду. Когда самолет?
   - Десятого!
   - Провожу, будь спокоен.
   Александр как раз купил машину. И заодно получил права. В аэропорт ехали с ветерком. Алена составила компанию.
   Два часа до самолета.
Звонок. Люси. Прямо из Франции. У неё постоперационный период, может быть рецидив. С ней надо помягче.
   - Сергей!
   - Люси? Милая моя, что такое? Все в порядке, я скоро сяду в самолет!
   - Сергей! Твои друзья! Они меня оскорбили!
   - Что? Как это возможно?
   - Мне пришло письмо! На французском. Но оно из твоей страны! Я точно знаю! Мои друзья из ФБР это проверили!
   - Люси, о чем ты?!
   - Твои друзья - поганые уроды! Они меня оскорбили в этом письме!
   Бросила трубку. Какие ещё письма? О чём она вообще?
   Это была первая ласточка. Тут было ещё не поздно остановиться.
Но Сергей сел в самолет.
   Забегая вперед, этих самых "оскорбляющих писем" он так и не увидел.
   Сергей все это время потихоньку учил французский.
И когда вновь прилетел в Париж, мог связать пару слов.
   Здесь важно упомянуть тему языкового непонимания.
Потому что, чтобы реально хорошо понимать друг друга, нужно чтобы хоть один из двух прожил в другой стране минимум несколько лет. Родной язык Люси был французский. Но с Сергеем говорили они на итальянском. И немного на английском.
   Представляете, как сложно переводчику передать все языковые особенности? Как вообще сложно переводчику? По сути, прочитав книгу на языке оригинала, он пишет другую, близкую по содержанию, на языке перевода.
   Надеюсь, эту книгу никогда не будут переводить.
А если все-таки будут - дорогие переводчики, простите меня, пожалуйста. И удачи вам.
   Лететь за границу туристом и на постоянное место жительства - это совсем не одно и то же.
Когда вы прилетаете жить, вы понимаете, что вам надо работать, надо адаптироваться, надо превращаться из любопытного приезжего в мигранта.
   Сергей летел - на самолетных крыльях любви, он ничего не понял про письма, но жаждал встречи с благоверной. Он мечтал о бесконечной нежности, благосклонности, ежедневном, ежеминутном понимании, о веселых, пусть и рутинных, разговорах. Он жаждал чувства душевной и физической целостности.
   Он прилетел, Люси как будто подменили. У неё начался психоз.
Её родственники стали думать, что во всем виноват Сергей. Они вообще были против того, что почти сорокалетняя баба хочет жить с двадцатилетнем юнцом. Согласитесь, это и впрямь... нетипично. Но ей прощалось - она была серьезно больна.
   Люси хотела детей. Люси хотела поехать в Италию. Люси хотела купить квартиру. Люси хотела все и сразу. Люси хотела.
Сергей был в тупике. Сергей был затравлен - он приехал в расчете на взаимную веселую дружескую поддержку, а попал в филиал хосписа.
   Сергей не понимал, что ему делать. Не было инструкций. В конце концов, Люси была старше на добрых семнадцать лет, и Сергей ждал её помощи.
Люси ждала его инициативы.
   Он проводил целые дни дома, он совершенно закрылся.
Тоска снедала Тоску.
   У Люси случился рецидив.
И она капала, капала Сергею на мозг, что это его вина. Что он почти убил её.
   Это очень страшное чувство, думать, что ты виноват в чьей-то возможной смерти.
   Сергей уже давно хотел уехать, но он не мог. Александр и Алена дружно уговаривали его валить. Валить, пока не поздно. Сергей не мог.
Он был прикован осознанием вины.
   Каждое спокойное утро он врал ей, что любит, хотя, кажется, уже ненавидел. Она пила вино, с утра до ночи. Ей было нельзя. Сергей покорно покупал.
   На работе Люси они развесили объявления о возможном Сергеевом репетиторстве, а на сайтах он искал, не нужен ли тут гид или официант. Учеба языка шла плохо. Работы не было.
   Люси обвиняла. Всё время обвиняла.
"Твой итальянский ужасный! Я знаю его лучше. Твой английский - смехотворен. Твой французский - даже хуже, чем английский! И знаешь, что? Ты ничтожество. И из-за тебя я могу умереть".
   Сергей страшно хотел уехать. Но это могло её убить.
   "Твои друзья меня ненавидят! С самого начала ненавидили! Я пересылала им подарки, когда ты в первый раз приехал! Пусть вернут их! Вернут обратно!"
   Сергей часто звонил маме и врал, что все хорошо.
   Вы знаете, это чувство такого кристаллического отчаяния, когда все мирские проблемы кажутся неважными? Когда совершенно плевать на все, и в первую очередь на свою собственную жизнь? Когда ты в самом деле задумываешься то об убийстве, то о самоубийстве?
Люси была сумасшедшей. А Сергей плавно сходил с ума.
   Самое невероятно гадкое было, что никто не знал, про закидоны Люси. И в силу языкового и статусного барьера, Сергей, конечно, никак не мог донести до окружающих, как обстоят дела на самом деле.
   Люси, и небеспочвенно, гордо заявляла, что она хороший человек. Она, в самом деле, помогала бездомным, помогала людям с её же болезнью, помогала своим ученицам. Она была мила.
Но Сергею она тыкала этим "хороший человек" каждый день, час, проводимые вместе. Сергей старался надолго уходить.
   Как может хороший человек обвинять другого в своей болезни? Как человек может быть хорошим, когда он пьян и, размахивая бутылкой белого, кричит: "Я хорошая! Хороший человек! А ты просто отвратительный! Ты ужасный!"
   Сергей хотел уехать каждую минуту. Но он боялся. Страх, отчаяние, ненависть. В нем закипала ненависть.
   Когда ненависть дошла до точки, он, наконец, сказал:
   "Если я плохой человек, хорошо. Пускай. Я уезжаю".
   Она заперла двери. Она разбила телефон об стену и наглоталась таблеток.
   Сергей сидел и смотрел, как она в безумном жару умирает. Её знобило. Ключи она спрятала.
   Сергей хотел убежать. Сергей пытался заставить её стошнить. Сергей хотел разбить окно. Сергей пытался охладить её в душе. Она умирала.
   Сергей лег рядом. Будь что будет.
   Выжила.
   Спрятала его документы, дала свои банковские реквизиты и сказала валить из квартиры. И что документы не вернет, пока он не переведет деньги за пол года его проживания. Кругленькую такую сумму.
   - Алена! Мне нужна твоя помощь. Очень нужна помощь. Алена, я не хочу тут быть. Я просто хочу уехать. Я такое пережил. Алена, пожалуйста!
   - Да что случилось то?
   Сергей объяснил. Алена прониклась. Подключила всех, кого могла. Зинаида Степановна внесла свою лепту. Сумма была собрана. Был четверг. Алена отправила деньги, Сергей божился, что вернет все до последнего.
   - Алло! Люси! Мы перевели деньги!
   - Я купила тебе билет на вторник. Но если деньги не придут, ты вернешь и эти деньги.
   - Зачем ты купила билет?! Разве я просил тебя?
   - Ты вернешь мне эти деньги.
   - Я...Я верну.
   - Ваши деньги мне ещё не пришли.
   - Мы все отправили! Я послал тебе емэйлом скан.
   - Банковский перевод занимает от двух до пяти рабочих дней. Рабочих. Суббота и воскресенье не считаются.
   - Люси, верни мне документы!
   - Только когда придут деньги.
   Сергей спал на улицах Парижа. Такой вот клошар.
   Наступила суббота. Деньги ещё не пришли.
Люси сжалилась и позвала переночевать у себя.
   - Саня. Саня! Это Сергей.
   - А то я твой испуганный шепоток не узнаю из тысячи.
   - Саня, купи мне билет из Парижа на завтра. Или сегодня на ночь! Это срочно!
   - А что, не подождать?
   - Она последняя сволочь. Сказала, что если деньги не придут в понедельник, она, во-первых, подговорит соседей, чтобы те свидетельствовали, что я пытался её изнасиловать. А, во-вторых, подаст в суд на попытку убийства.
   - Чего?! Она с ума сошла? Или ты?
   - Якобы, в её рецидиве виноват я. И это уголовно наказуемо.
   - Боже... Так а как ты улетишь, если документы у неё?
   - Я сейчас у нее дома.
   - Какие у вас интересные отношения!
   - Скорее, Саш! Я беру сумку, документы и в аэропорт, ты покупай билеты.
   Сергей улетел. Вырвался. Со слезами встречал родину. Никогда он её так не любил. Вокруг все своё, все такие милые хамы, все так прекрасно грязно, но это же колорит. Встречал Александр. Поехали домой к Алене.
   Воскресенье, вечер. Сергей счастлив. Ему совершенно наплевать, что будет дальше с Люси. Алена предложила отменить денежный перевод, но Сергей не согласился. Он хочет навсегда вычеркнуть это из своей жизни. Он честный человек.
   Звонок от Люси.
   - Сергей! Ты не сможешь улететь из Франции!
   - Да? Почему это, милая?
   - Я приеду в аэропорт. С полицией! Ты будешь сидеть в тюрьме!
   - Я перевел деньги. Завтра или послезавтра они придут.
   - Я приеду с полицией!
   - А знаешь, что? Приезжай. Я буду ждать, правда! Прощай, Люси.
   Триумф. Он повесил трубку и больше никогда ей не звонил.
   Эта часть жизни многому научила Сергея.
   Если бы у Сергея была машина времени, он бы вернулся в тот момент знакомства в музее и хорошенько дал бы себе по морде.
Да, это был, быть может, полезный опыт. Но это вам не стройка. Отделаться просто "ну что ж, попробовали, было забавно, до свидания" и уйти в другую жизнь - не получится. Эта история всем конкретно потрепала нервы.
   Как сложилась судьба Люси? Как сложилась бы она, если бы они не встретились в музее? Помогла ли Люси Сергею на пути к призванию?
По крайней мере, она отсекла то многое, что его призванием не является.
   Люси много, часто и с удовольствием обвиняла Сергея в эгоизме.
И в итоге он понял, что в самом деле эгоист. И это его радует.
Потому что, чтобы идти к призванию, нужно быть во многом эгоистом.
Гоген был эгоистом. Эгоистом до подлости.
   Сергей не хотел стать подлецом, он чтил свою какую-то мораль. Но сам себе в эгоизме признался честно и открыто. Спасибо, Люси. Спасибо, любимая.
   После возвращения, Сергею срочно надо было отдавать долги.
Как раз начинался сезон.
Сергей работал как проклятый, но в каждом туристе видел потенциальную угрозу.
   А вдруг какой-то её друг? А вдруг это её кузен? Её новый почитатель?
   Отпускало долго.
   После сезона Сергей провалился в апатию.
Летом ему исполнилось двадцать три.
   Сергей снова окунулся с головой в мир выдуманных персонажей, в книжное спасение от самого его.
   Сложная глава получилась. Невеселая.
   Глава 13
   Сергей Александрович Тоска идёт по улице, жара, горячая выпечка, знойные девушки.
Кажется, лето.
Хотя больше похоже на страну, где круглый год тепло.
   Определенно. Люди вокруг бегут и кричат что-то на незнакомом Сергею языке.
   Куда это они бегут? Кричат так испугано. Оглядываются.
Сергей тоже оглядывается. Но вдруг оказывается в темном помещении, а то, что было на улице, видит в узенькое окошко.
   - Это люди живут. - Раздается голос у него за спиной.
   Сергей резко оборачивается. Он стоит на гигантском столе для пинг-понга. С другой стороны поля сквозь красную сетку виднеется кресло. В нем сидит Антон Павлович Струхнюк. Лицо его повернуто в профиль, так, что не видно, есть ли дырка в голове.
   Сергей ничуть не удивляется и идет к краю стола. Внизу пол исполосован стеклами окон, в которых видно все тех же панически бегущих людей.
   Сергей поворачивается обратно к Струхнюку. Сетка исчезла, а кресло стоит уже в шаге от Сергея.
   Сергей несколько раз моргает. Окружающая чернота осколками ломается. Они оказываются на крыше пятиэтажного дома. Повсюду внизу бегут толпы. Сергею кажется, что он видит лица Алены и Александра.
   Нет.
   Показалось.
   - Убегают. - Веско произносит Струхнюк.
   - Бегут. - Соглашается Тоска.
   - Никуда не денутся.
   - Так некуда деваться.
   Крыша под ними начинает ходить мелкой рябью.
   Сергею вдруг становится страшно душно. Хочется прекратить все это мельтешение в глазах.
   Он делает шаг к Струхнюку, но тут замечает, что тот сидит вовсе не в кресле, а на стоящей на карачках Жене.
   Сергея охватывает жгучая ненависть. Он давит своим взглядом этих двоих, и они, оставляя на шифере крыши глубокие борозды, продвигаются к краю.
   Когда остается лишь пару сантиметров, Сергей с воплем разбегается и врезается в них.
   Женя летит вниз в безумную толпу.
Струхнюк тоже.
Тоска заодно.
   Полет почти бесконечный.
Струхнюк недобро улыбается и поворачивается другой стороной лица.
Дыры нет.
   Они летят, а толпа внизу превращается в острые как бритва ножи, торчащие лезвием вверх. Все вокруг становится красным.
   Женя упала. В клочья.
Струхнюк упал. На куски.
   - Тоска! Серега! Ты спишь там, что ли?
   - Что такое? Где я? Кто я? Что я?
   - Только лишь мечтатель... Серега, ты очень громко храпел, да ещё и кричал иногда! Пора просыпаться.
   - Да? А что такое?
   - Полиция приехала.
  
   Глава 14
   Ну и что вы так нахмурились? Загрузил? Да не переживайте так.
Всё будет хорошо.
   Ужасная фраза "всё будет хорошо". Она хоть кого-нибудь в этом мире успокоила? Хуже только "прости".
   Так что давайте так: всё будет, как будет. Но вы не переживайте. А я не буду извиняться.
   Вы уже немного устали от несвязности и хотите большей конкретики: ну что там уже с Тоской? Полиция приехала? Так. Арестовали? Или Женю арестовали? А дальше что? А мораль? Че ты тянешь-то?
   Скоро.
   После "французской саги" Сергей поменялся. В нем проснулся неиссякаемый запас экзистенциализма. А также космологическое видение мира.
Или правильно космическое?
   Короче, он видел себя как будто из космоса. И на все проблемы смотрел с такой вот божественной высоты. Надо что-то делать? А зачем? Что-то случилось в мире? Ну и что?
   Похоже на буддизм, но нет.
Скорее, это что-то сродни пофигизма, но не очень здорового.
   Сергею больше не хотелось искать призвание.
Сергей утратил желание быть счастливым.
А счастье - это, в общем-то, то, к чему каждый стремиться.
В той или иной степени. И если не к счастью, то к сиюминутному или долгосрочному удовлетворению своих желаний и планов.
   У Сергея не было желаний и планов.
После эйфории возвращения из Франции и бешенной сезонной работы Сергей просто спокойно вздохнул и сел читать книги. И больше ничего.
   Ну то есть ел, пил, виделся изредка с друзьями. Но и все.
   Как-то раз обеспокоенная состоянием друга Алена повела Сергея в "Бомарше".
   - Серёж! Ну не дело. Ну что ты так?
   - Как?
   - Не живешь, а существуешь! Мне твоя мама уже дважды звонила, говорит: "Сидит, книжки читает, иногда ест".
   - Ален. Мне просто нечем заняться.
   - Жить надо! А заниматься - делом!
   - Каким?
   - Каким-нибудь! Не нравится работать гидом - попробуй кем-нибудь ещё! Главное, пробуй!
   - Мне нравится читать книги.
   - А твоей маме, думаешь, нравится оплачивать твое проживание и сигареты?
   - Она не оплачивает - у меня с сезона ещё деньги остались.
   - А потом?
   - А потом... Не знаю. Посмотрим.
   - Серёж, без ножа режешь!
   - Ален, ну прости меня, мне ничего не хочется.
   - Но работу-то найти надо!
   - Эх... Пожалуй, надо. Будет.
   Из-за соседнего столика встал мужчина и внимательно посмотрел на Сергея.
   - Вы же Сергей, правда? - Спросил он, прищурившись.
   - Именно. А что? Ваше лицо мне знакомо, но...
   - Вы тут работали, верно? В "Бомарше"?
   Лицо Сергея просветлело.
   - А! Паста с икрой морского ежа, двойной эспрессо, теплые сливки и сироп "амаретто"! Вас зовут Игорь.
   Мужчина улыбнулся.
   - Именно! Я тут краем уха услышал ваш разговор...
   Повисла пауза.
   - У вас хороший слух. - Заметила Алена.
   Игорь рассмеялся.
   - Да, спасибо! Так вот, Сергей. Я помню, вы были очень обходительны, и на моих глазах умело обращались с людьми совершенно разных категорий и характеров. Вы не утратили этот навык?
   - Он его только улучшил! - Горячо закивала головой Алена. - Он же работал гидом. А там, знаете, какие личности попадаются? Ух!
   - Славно! Сергей, я бы хотел предложить вам попробовать себя в новом деле.
   Сергей молча поднял бровь.
   - Работать надо с людьми. Работа не сложная! Компания - практически государственная. Зарплата хорошая.
   - Что за компания? - Наконец спросил Сергей.
   - "ЦИМО". - Многозначительно кивнул Игорь.
   - И что это значит?
   - Центр изучения мнения общества. - Пояснил Игорь.
   - Спасибо большое, Игорь. Предложение очень интересное, но я...
   - Не отказывайтесь сразу!
   - Тоска! Попробуй, ну что тебе стоит? Тебе работа прямо в руки пришла, тебя что, уговаривать надо?
   - Ну можно немного и поуговаривать! - Усмехнулся Сергей. - Ладно, Игорь, напишите мне свой номер телефона, я позвоню вам вечером.
   - Договорились! - Просиял Игорь.
   Вот так Сергей попал в ЦИМО.
   Работка и впрямь оказалась непыльная, хоть и почти бессмысленная.
   Смены по восемь часов, в офисе, пять дней в неделю.
Нужно звонить людям и задавать вопросы.
   Деньги платили исправно. Капал трудовой стаж.
   Сергей восемь часов в сутки задавал вопросы и писал отчеты, два часа в день ездил на работу, ещё шесть часов читал и восемь часов спал. По выходным пересекался с друзьями.
   И так два года.
   Пока не пришла стажерка Женя. И не подставила его.
   Ура! Рекурсия.
  
   Глава 15
   -...могут быть использованы против вас в суде.
   Сергей дернулся как от удара хлыстом.
Мерзко. Вся эта система мерзкая.
   Вы когда-нибудь думали о тюрьмах? О том, насколько они эффективны.
   Они работают как запугивалки. И конечно, не как исправительные заведения.
   Давайте засунем всех убийц, воров и насильников в одно место и посмотрим, как они там дружно станут хорошими людьми.
   На мой скромный взгляд, гений Довлатова особенно проявляется в произведении "Зона".
Довлатов, будучи кроме прочего журналистом, в характерной ему манере рассказывает о своей работе надзирателем на зоне.
Никто ещё так иронично не описывал ужасающие вещи.
   Тюрьма - это свой особенный мир. Совсем не такой веселенький, как общепит, стройка или даже Франция.
   И тюрьма грозила Сергею.
Какая глупость.
   - Я вам повторяю, сунула пистолет в руки и пихнула в комнату! Труп уже там лежал.
   - Сергей, не надо отпираться. На пистолете ваши отпечатки.
   - Мать вашу! Конечно мои! Я же его в руках держал! А что, её отпечатков там нет?
   - Ничьих больше, только ваши.
   В комнату допросов ворвался пожилой мужчина и с размаху дал Сергею под ребра.
Полицейские обучены бить так, чтобы не оставалось следов.
Я не наговариваю, это правда.
   Знаете, среди этой братии полно хороших людей. Но работа у них такая - находить виновного.
   Сергей, надсадно кашляя, поднялся с пола.
   - Можешь больше этого ... не допрашивать. У нас неопровержимые. - Мужчина повернулся к Сергею и рывком поднял с пола. - Под психа закосить не получится, это понятно?
   - Ч-что? Что тут происходит?
   - Сергей Тоска, где вы были вчера от восьми до девяти часов утра?
   Сергей грузно осел на стул.
   - С восьми до девяти я был в пути на работу. Как и каждый день.
   - Подробности. - Рыкнул мужчина.
   - В восемь часов я вышел из дома, дошел до остановки, сел на автобус, доехал до метро, затем две станции, сел на другой автобус, вышел на углу проспекта Хармса и переулка Ключанцевой. И примерно без десяти девять был на проходной. Я уже все это рассказывал!
   - Вы будете рассказывать это столько раз, сколько потребуется, чтобы узнать правду, ясно?
   Мужчина схватил стул и сел вплотную к Сергею.
   - Я не слышу, вы поняли?
   - Я... Понял.
   - Сергей, зачем вы это сделали?
   - Я ничего не делал.
   Какой мерзкий запах изо рта.
   - И вам нисколько не жаль её?
   - Кого? Женю? Я же говорю вам...
   - Вашу маму, Зинаиду Степановну.
   Сергей вздрогнул.
   - А что с ней? Что с моей мамой? Мне даже позвонить не дали...
   Мужчина криво усмехнулся.
   - Да бросьте. - Наконец махнул он рукой. - Актер, ей богу.
   - Я не понимаю, что вы имеете в виду. - Холодно произнес Сергей.
   - Ваша мать была застрелена из того же самого пистолета, который нашли при вас в момент ареста. Время убийства - от восьми до девяти утра.
   Бум.
Бум-бум.
   Бум.
Бум-бум. Бум-бум.
   Сердце в голове стучит.
   Бум-бум.
   - Это... Это...
   - Это неопровержимое, Сергей. Вас посадят. Гарантирую! Не будь я Нахимовым-Наличным!
   - Что?! Что вы сказали?
   - Что вас все равно посадят. Пишите чистосердечное.
   - Как ваша фамилия?
   - Подполковник Нахимов-Наличный. Запомни, сынок. Будешь потом сокамерникам хвастаться. Не всех я лично сажаю, ох не всех.
   - У вас... - Сергей глубоко вздохнул. - Есть родственники? Сын?
   Следователь нервно взглянул на подполковника. Черты лица того вдруг окрысились. Он поднял кулак и, казалось, хотел со всей возможной силой ударить Сергея. Но в последний момент сдержался.
   - Какое твое дело, сука?
   Сергей не знал, что сказать. Все свалилось. Все то, что и так было хрупко, стало крошевом. И теперь вот это. Неужели, дед по отцу? Какая ирония. Одного кровника убили, а вот вам в замену другой.
   - Это правда, про маму?
   - В камеру его! - Закричал подполковник Нахимов-Наличный. - В камеру, к черту, с глаз моих!
   Сергея взяли под руги, а вслед смотрели колючие серые глаза.
   Глава 16
   Лучше быть заточенным в однокомнатной квартире во Франции или в одиночке в тюрьме?
Сложный вопрос, сложный.
   Друзья! А вы мне уже очень глубоко симпатичны, раз дочитали до этого места.
Друзья, вы знаете, я ненавижу несправедливость. Ненавидит её и Сергей.
Быть может, ненавидите и вы.
Когда Сергей ещё иногда в детстве смотрел телевизор, то если в фильме героя несправедливо обвиняли, Тоска готов был переключить канал, лишь бы не видеть этого.
   Несправедливость.
   Справедливость - это когда все честно. Это как бы все принимают за основу какие-то общие правила, и если кто-то их нарушает, то это неправильно и карается. То же самое касается морали.
И закона.
   Сергей сидел в камере. Это было несправедливо.
   Сначала Сергей был подавлен. Смерть матери стала гораздо более сильным потрясением, чем давешнее соседство с трупом малознакомого человека.
   Подавленность сменилось смирением. Сергей мог лишь гадать, за что его хотят посадить.
Доводы обвинителя казались логичными. Вот только мотивов нет.
   Может они сочли его иностранным агентом? Полгода во Франции, все дела. А зачем тогда свою родную плоть и кровь - любимую маму - убивать? За что?
   Может они думают, что так Сергей хотел сделать вид, что он сошел с ума? Не зря подполковник произнес те слова про "психа". Но ведь Сергей совершенно не пытался косить под сумасшедшего.
   Тоска.
   И Женя эта. Эта непонятная Женя.
   Дверь в камеру скрипнула.
   - На выход.
   На выход, так на выход.
Жаль, выхода что-то не предвидится. Из ситуации.
   Привели в комнату допросов.
   Встречал подполковник, кажется немного смущенный.
Его седые волосы были неприглажены, под глазами чернели круги.
Если раньше он казался пожилым, то сейчас выглядел откровенно старым.
   - Значит так, Сергей Александрович...
   И замолчал.
   Сергей внимательно смотрел этому человеку в лицо. Да, сходство очень явное. Интересно, он знает, что хочет посадить своего внука? Может от этого так жесток? Хотя сейчас совершенно обескуражен. Может как раз узнал?
   - Сергей Александрович. У нас появились новые сведения. Что вы знаете о Евгении Владимировне Свидригайловой?
   Ага. До Жени-практикантки добрались.
   - Что такое, подполковник? Решили проверить мою версию происшедшего?
   - Отвечайте на вопрос! - Пауза. - Пожалуйста.
   - Практикантка. С социологического. Стерва. Это я не конкретно про подставу меня, а вообще. Довольно методична. Работала - хорошо. Но общий язык мы не нашли. Что-то ещё?
   - Личная информация?
   - Не делилась.
   Подполковник глубоко вздохнул.
   - Что же, Сергей... Мы выяснили, что в день двойного убийства, вы в самом деле вышли из дома, и уже после ваша соседка, Антонина Шатило, слышала крики вашей матери. Также другие свидетели видели особу, по описанию похожую на Евгению Свидригайло.
   Храни господь соседку Антонину.
   - Также, ваш коллега Геннадий клянется, что видел, как Евгения втолкнула вас на место преступления, предварительно сунув в руки пистолет.
   Во, Гена. Гладко стелет. Ничего он не видел, конечно. Но, по ходу, проникся.
   - Так. Это очень хорошо.
   - Это... Не очень хорошо.
   - Почему?
   - Вы, очевидно, невиновны. К тому же мы не нашли никаких правдоподобных мотивов.
   - А у Жени они есть?
   - Следствие ведется.
   - Меня освободят? Мне ещё мать хоронить.
   - Вас освободят. С подпиской о невыезде.
   - А Женю вы допрашивали?
   Сквозь синюшную бледность подполковника проступил румянец.
   - Боюсь, после первичного опроса свидетелей, она была отпущена. И теперь её местоположение неизвестно.
   Вот как. Упустили голубку.
Ну, Женя!
   - Скажите, - Сергей собрался с духом, - вашего сына зовут Александр?
   Подполковник болезненно сжался.
   - Моего сына нет в живых. - Отстраненно проговорил он. - Что вам за дело до моего сына?
   Сергей заколебался.
   - Здесь ведется запись видео или звука? - Наконец спросил он.
   Подполковник удивленно поднял брови и отрицательно помотал головой.
   - Мою мать звали Зинаида Степановна Тоска. И фамилия у меня материнская. Я не знаю, что там у них там произошло, и, наверное, уже не узнаю. Но мне известно имя отца. Александр Нахимов-Наличный.
   Глаза подполковника расширились. Он будто по-новому увидел Сергея.
   Хоронили Зинаиду Степановну вместе.
Как она и завещала - развеяли и пустили по ветру.
   Поминок как таковых не было - Сергей вместе с Александром, Аленой, Василием Сергеевичем - подполковником и дедом, - и парой бутылок горячительного сидели у Сергея на кухне.
   Выяснилось, что отца Сергея - Александра Васильевича - свалила та же болезнь, что была у Люси. Что сам подполковник ничего про внука не знал. Что он искренне не может понять, какие мотивы у Жени, но обещает разобраться. Что Струхнюк украл много денег у компании, и что Елена Анатольевна скончалась от сердечного приступа.
   А затем все ушли.
   Александр предложил временно поселить Сергея у себя. Тот не согласился.
Алена старалась проводить с Сергеем побольше времени - в ущерб работе и дому - Сергей настоял это прекратить. Нянчиться с ним не надо.
Пожелание Сергея Васильевича ввести внука в новую семью вообще встретило кривую ухмылку.
   Конечно, он уволился из ЦИМО.
Компания заплатила крупную сумму. За всё хорошее.
   Тоска как никогда много стал читать.
Сутками.
   Следствие тем временем зашло в тупик.
   А Сергей в какой-то момент понял, что стал как-то по-особенному свободным.
Есть некоторые обязательства, которые мы берем на себя - перед родными, близкими, государством, просто частные.
   У Сергея не осталось обязательств.
Конечно, он был готов на что угодно ради друзей, но у тех и так все было прекрасно.
  
   Глава 17
   Парадоксально, но смерть матери волновала не очень долго. Как и обстоятельства. Сказывался Космологизм Тоски.
Сергей не чувствовал угрозы от потенциального уничтожителя - ему было все равно.
   Прошел почти год.
   Вы даже не представляете, какой мороки стоило решить все юридические вопросы с завещанием Зинаиды Степановны.
А если представляете - мои соболезнования.
   Если бы не наличие у Сергея денег от ЦИМО, он бы не смог заплатить знающим людям и, быть может, провозился бы с бумагами ещё дольше.
   А вдруг, это специальный маневр, чтобы отвлечь безудержных родственников от безвременной кончины? Типа, вот вам куча формуляров, потоните в этой бездушной бюрократии и, как только закончите, уже и не грустно вовсе.
   Покончив со всеми формальностями, Сергей обнаружил в себе кое-что очень важное: нежелание работать с людьми.
   Есть потенциальные возможности, а есть желания - у Сергея настала эпоха свободы, когда он мог делать то, что хочется.
Конечно, в рамках доступного.
   В очередной раз поразмыслив, Сергей понял, что вполне может стать хорошим копирайтером/рерайтером.
   Копирайтинг - это когда вы пишите уникальную статью на заданную тему.
Рерайтинг - почти то же самое, но тут вы переписываете уже существующий текст своими словами, так, чтобы он стал уникальным.
   Почти все копирайтеры почему-то традиционно начинают с текстов про окна.
Не знаю, отчего сложилось, но это так. Возьми да напиши или перепиши статью про наши особенно качественные, хорошие, великолепные стеклопакеты.
   Сергей владел крайне широким словарным запасом - спасибо тысячам прочитанных книг.
Благодаря им же, он знал, как можно плюс минус хорошо построить текст.
   Работа копирайтеров - а они, как правило, пишут контент для сайтов, - показалась Сергею идеальной на первое время.
Никакого личного контакта с людьми. Только сам пишущий, компьютер, емэйлы, текстовой редактор и деньги на карту.
   Конечно, начинал с окон. И деньги были смешные.
Но очень быстро зарекомендовал себя в самом лучшем свете - Сергей не жалел сил и тратил половину свободного времени на этот досуг. Остальное было посвящено проживанию чужих жизней. Чтение.
   Сергей стал не просто копирайтером - он создал бренд своего имени. Заматерел.
   Алена долго уговаривала поехать путешествовать. Деньги есть, развеяться необходимо. Работа - удаленная.
   Сергей долго упирался - после Франции он зарекся выезжать за границу. Все это другой мир. Враждебный!
   Алена, не без помощи Александра, уломала.
   Сергей решил быть категоричным, продал квартиру и отправился в путешествия.
   Мир - он ведь тоже сравнительно маленький. И людей, хоть их и за семь миллиардов, не так уж и много.
   Мир тесен.
   Знаете, что случилось дальше?
  
   Глава 18
   - Тоска, эй, Тоска!
   - Слушаю тебя.
   - Ты там как?
   - Покоряю планету! Следующая остановка - Китай.
   - Браво! Я за тебя рад, друг мой.
   - Спасибо, Саня. А как ты?
   - Главный помощник отца. И тут и речи не идет о предвзятости. Все понимают, что я правда молодец.
   - Ты правда молодец.
   - Я прочитал твой рассказ, мне понравилось. Очень понравилось.
   - Спасибо.
   - Может быть, станешь писателем?
   - Ха. Вряд ли. Только если рассказы и писать. Не думаю, что меня хватит на большую работу - слишком привык к формату статьей.
   - Ну смотри. Сдается мне, если у тебя не талант, то, по крайней мере, получается очень здорово.
   Сергей стал писать. Осознал простую вещь - он дозрел творить.
   Всю сознательную жизнь он проживал жизни чужих героев, а теперь может создавать свои.
И он начал.
Вспомнил свой рассказ на ниве общепита. Посмеялся.
Сергею очень понравилось создавать, но на большую вселенную сил пока не находил - так, на отдельные главы из жизни тех или иных.
   Сергей в тот момент был в Бангладеше и собирался лететь в Китай.
   Самолеты всегда восторгали Сергея.
Какая-то чудовищная услужливость стюардесс и стюардов по отношению к людям, проводящим в крылатой железке от одного до девяти часов.
В этом ведь много от общепита.
   У Сергея всегда закладывало уши. Он привык.
Более того, ему стало нравиться.
   Выйти из самолета и как следует продышаться. Особенное удовольствие, даруемое только авиарейсами.
   За время своих путешествий, Сергей повидал много аэропортов. Порой, они доставляли ему больше удовольствия, чем сами города.
   В аэропорте Женевы он случайно встретил известную певицу. В Нью-Йоркском - просто потерялся. Минский поразил своей обворожительной простотой и душевностью.
   И вот, теперь Китай.
   Сергей сел в самолет, пристегнул ремни и начал писать очередной короткий рассказ.
   Его отвлекла соседка по креслу.
Какая досада.
   Сергей пытался отделаться парой общих фраз, но у соседки разыгрался "синдром попутчика".
Сергей вежливо выслушал. Принял к сведению. Кое-что наврал про себя.
Выпил вина.
И ещё.
И ещё.
   Заснул.
Проснулся уже в Китае.
  
   Глава 19
   Сергей шел по улице одного большого города.
   Толпы людей вокруг. Лето.
Жара невыносимая. Пот большими солеными каплями падает на асфальт.
Люди бегут. Много, много-много людей.
Он как раз проходил мимо уличного кафе, как застыл на месте.
   Нет.
   Этого не может быть.
   Сергей украдкой обернулся.
Да, он прав. Не показалось.
   И из всех стран и городов мира, из семи миллиардов людей.
Здесь.
Именно здесь.
   Сергей присел за столик.
   - Здравствуй, Женя. - Сергей схватил её за руку.
   Женя дернулась, но тут же расслабилась.
   - Тоска.
   - Я. Приятная встреча, не так ли?
   Женя неопределенно взмахнула хвостиком волос. И улыбнулась. Широко, во весь рот. Сергей отпустил её руку. Женя не шелохнулась.
Подошел официант. Сергей мимолетно окинул его профессиональным взглядом.
Кафе находилось в европеизированной части города. Сергей попросил чай. Женя уже пила что-то красное. Перед ней стояла тарелка с недоеденным куском мяса.
   - Тоска... - повторила она, задумчиво разглядывая лицо Сергея.
   - Я задам тебе несколько вопросов, договорились?
   Сергей страшно разволновался. Женя как будто вовсе не боялась его, это нервировало, это было ненормально. Впрочем, и он, казалось, не собирался причинять ей вреда. Он и не был готов к встрече. Он перестал думать об этой женщине уже много месяцев назад. И вот.
   - Договорились, - кивнула она.
   - З-за что?
   Повисла пауза. Люди проносятся мимо. Чертовы толпы. И все что-то говорят, произносят вслух непонятные слова.
Человеческое море.
Принесли чай.
   - За что ты меня так? Зачем всё это было? - Судорожный безвольный вздох. - Что это было?
   Женя отрезала кусочек мяса. Как забавно. Есть мясо ножом и вилкой. Здесь.
   - Месть, - произнесла она.
   - За что? За что, черт тебя побери? Что я тебе сделал?
   - Не мне.
   - Кому? Струхнюку? При чем тут вообще был он?
   Женя улыбнулась краешком рта. Хищно. Мерзко. По её лицу потекла струйка кровавого сока.
Сергей невольно отпрянул.
Кто это? Кто сидит перед ним? Это совсем не та Женя, с которой он работал две недели. То есть, это она, но другая.
   - Струхнюк просто инструмент. Я его использовала, но... Вот он тебе по-настоящему завидовал. Молодости, сообразительности. Хотел тебя выгнать.
   - Молодости? - Сергей помотал головой. - Он своровал кучу денег! У него было всё, всё, что душеньке его черной захочется!
   - Ты его бесил. Я это поняла и хотела его подставить.
   Сергей нервно огляделся. Некстати вспомнился сон в подсобке.
   - Так. Давай конкретно. Что ты имела против меня?
   Женя пронзительно посмотрела на Сергея.
   - Я тебя не ненавижу, - наконец сказала она. - Но ненавидела раньше.
   И снова повисла пауза. Людей на улице как будто стало больше. И все бегут, бегут куда-то и кричат.
   - Мой отец бил мою мать. Мой биологический отец, Владимир Свидригайлов. - Женя мечтательно закатила глаза. - Он умер, кстати. Недавно. - Женя, вроде бы, подмигнула. - А когда мне было шесть, мы с мамой переехали во Францию. Мама расцвела, нашла себе прекрасного мужчину, работу. Моя мама совершила великий поступок, уйдя от мерзотного домашнего тирана. Отец бил её нещадно, отец ненавидел её. Я помню это. А во Франции мама стала человеком. И в том числе подружилась с одной замечательной женщиной. Нежной и милой, сердечной и очень приятной девушкой. Ты понимаешь, к чему я клоню, Тоска?
   Какая удушающая жара. И эти бесконечные люди, люди, люди. В глазах у Сергея рябит, а голова ломается пополам. Эта страшная женщина сидит напротив него и что-то хочет ему объяснить, но то, что она говорит - это же неправильно. Она не может говорить что-то правильное.
   - Тоска?
   Мерзкий, мерзкий голос.
   - Вижу, ты догадался. Так вот, эта прекрасная подруга моей матери помогала бездомным, работала как проклятая и ратовала за права женщин. Она была необычайно доброй. Она была, Тоска. Её больше нет. Она влюбилась в одного паренька, и тот убил её.
   - Люси...
   - О! Ты помнишь её имя? Я думала, она для тебя совсем ничего не значила, а нет, ты молодец, запомнил, - Женя засмеялась. - Я видела тебя там, Тоска. Запомнила твое лицо навсегда, - отрезала ещё кровавый кусок. - Приехал и уехал. А у неё случился приступ. И она умерла. Моя мать ужасно переживала. Мы хотели найти тебя. Мы хотели загубить тебя. Может быть, ты не понимаешь, но для моей матери это значило больше, чем для кого-то ещё - уж она-то понимала, что такое настоящее мужское угнетение, и она видела, что ты сотворил с самым добрым человеком, которого мы знали.
   - Я... - Сергея тряс холодный озноб. Эти слова - это все ложь, ложь, ложь.
   - Убил её. А у моей мамы потом случился инсульт. Причудливая цепочка событий, не правда ли? И, как ты понимаешь, она умерла. Кто виноват? - Женя ударила ножом по столу. - Кто?!
   - Я... - начал было говорить Сергей.
   - Ты! ТЫ!! Сергей Тоска, вы обвиняетесь в жестокости, шовинизме, эгоизме и, наконец, в двойном преднамеренном убийстве!
   Несколько людей в бесконечном потоке оборачивались на кричащую с террасы кафе дамочку, но тут же спешили дальше.
Женя расслабленно откинулась в кресле и захохотала.
   - Я шучу, Тоска, шучу. Ты уже ни в чем не обвиняешься. Я вернулась на родину, ведомая местью, не нашла тебя. Зарыла свои чувства куда-то вглубь, поступила в институт. И знаешь что? Я поверила в карму, судьбу, Бога - сразу во все. Поверила в ту самую секунду, когда пришла на практику к тебе на работу. Меня основательно тряхнуло, лишь только я увидела твою фамилию. Это было волнующее чувство - вот он! То есть ты - вот он, ты! И я сдержалась, чтобы броситься и задушить тебя на месте. Хотелось страшно, конечно. Но нет, не сейчас, нет. Месть должна быть изощренной. За две недели я пронюхала, что Струхнюк нечист на руку и к тому же страшно тебя ненавидит. Мы сговорились. Он достал мне пистолет. Но потом он испугался - жаль, я его не просчитала. Все могло бы кончиться ещё лучше. Пришлось действовать по обстоятельствам, убивать его и подставлять тебя. Непродуманно вышло, знаю, знаю, ничего не говори. Но я всех запутала и смогла скрыться. А миссия уже была выполнена, не правда ли?
   Слишком много людей, слишком много слов, хватит этих слов. Пусть она просто заткнется. Закроет свой кровавый рот. ХВАТИТ!
   - Да, Тоска, конечно это я убила Зинаиду Степановну, твою маму, - Женя прищурилась и наклонилась к Сергею. - Думаю, это честно, понимаешь? Теперь мы в расчете. Я не имею к тебе претензий. Но слышал бы ты, как потешно она кричала!
   МЕРЗКАЯ СУКА.
Сергей смотрел в её масленые животные глазки и все больше вспоминал свой сон. Тот самый сон. А люди бегут вокруг, эти толпы.
   Сон. Он что ли был вещий? Струхнюк. И Женя. Кровь. И эти ножи в конце.
   Ножи.
   Сергей одним движением схватил острый стейковый нож и воткнул Жене в горло. Она захрипела. Сергей аккуратно потянул за рукоятку. Фонтан.
Люди вокруг - мельтешащие толпы кричащих людей.
Сергей положил нож на стол и поднял руки вверх.
   Так было надо.
   Ну может быть, не надо. Но он так сделал.
  
  
   Глава 20
   Вы можете сказать: "Ну это уж слишком! Ну напридумывал-то!"
   Я приукрасил. Да, может быть. Но не придумал.
Вы тогда резонно заявите: "Зачем вообще было это писать? Зачем ты рассказал нам о Тоске?".
   Вы, конечно, уже догадались, но все же.
   Я и есть Сергей Тоска. Эгоист высшего класса.
Я пишу этот роман, и все это правда.
   Меня арестовали на месте. Я не сопротивлялся, а с какой-то кривой ухмылкой смотрел на Женю. Как только я сделал то, что сделал, шум в голове утих, а вокруг заиграли краски. Все сложилось в здоровенную рекурсию.
Я нахожусь в камере заключения. Приговор - смертная казнь за убийство. В экстрадиции отказано.
Да я, признаться, и сам не хотел бы. Жаль расстраивать деда. Его и так поджидает удар.
   Говорят, перед смертью видишь всю жизнь заново.
Я пошел дальше и решил ещё и поведать другим, вдруг будет интересно?
   Самое обидное, я нашел призвание. Мне страшно, до безумия хочется писать.
Попросил у руководства тюрьмы ручку и много бумаги. Отнеслись с каким-то уважительным пониманием.
И вот, пишу это третий день, почти без сна.
   Я попрошу отправить эту рукопись моему лучшему другу Александру.
Да-да, Саша! Дарую все права.
Делай, что хочешь. Публикуй - не публикуй, мне уже будет все равно.
   Жаль, что все вышло именно так.
Женю мне не жаль, себя не жаль. Люси и Женину мать мне тоже не жаль. Жаль, что так мало написал - вот лишь себя толком и смог обозреть. А ведь призвание - это самое главное в жизни.
Для меня как минимум.
   И то, хочется ещё столько рассказать... Но, как я и говорил, второй попытки не будет.
   Дорогие друзья, не грустите обо мне. Это пустое.
Живите.
Бегите вперед.
   Находите призвание.
   Я виноват перед вами. Лично перед вами. И за это понесу наказание.
Ведь, получается, я не смогу написать больше ни строчки?..
   Хотя виноват ли я вообще? Не знаю.
У меня своя космологическая точка зрения.
Или правильно - космическая?
   В общем, в душе, мне уже на все глубоко наплевать.
И уже не мне себя судить.
   Есть высший суд.
   Что-что говорите? Он на небе? Бог? Нет. Что вы, бросьте. Конечно, нет.
   Он в голове.
   Обычно называется "совесть".
   Но моя куда-то пошла погулять. С рваной стейковой раной.
   За мной идут.
   Кажется, конец.
   Спасибо.
   Спасибо вам, друзья, и до свидания.
   Или "прощайте".
   Впрочем, какая уже разница, правда?
  

Рассказы

Тоски

  
   Зона "К"
   - Попробуйте носить шляпу
   - Они мне не идут.
   - А вы всё равно попробуйте, - настаивал господин Долдон, психоаналитик.
   - У вас такая странная фамилия, - пора сменить тему, подумал я. - Вы француз?
   - Нисколько, - не смутился Аркадий Долдон. - Я психоаналитик.
   - Но это же совсем другое дело!- развел руками я.
   Долдон достал из-под стола большую ковбойскую шляпу и нахлобучил мне на голову.
   - Вот так гораздо лучше, - заметил он.
   Мы сидели в общественном туалете города Страсбурга. Это часть методики доктора Долдона. Ума не приложу, как ему позволили принести сюда стол, и почему заходящие люди ничуть не смущались нашего присутствия, но факт остается фактом - ему такое удалось. И уже только за это я его почти уважаю. Единственное, меня не устраивают его удивительно короткие при двухметровом росте холеные едва достающие до пояса ручки. Они, к тому же, имеют маленькие ладони и делают его похожим то ли на крысу, то ли на бобра. А может даже на енотика. Главное - что альбиноса.
Аркадий Нарзулович Долдон, доктор психологических наук, имеет какой-то пушистый и до святости белый цвет шевелюры, ресниц, бровей и кожи. И только белки глаз у него отдают красным.
Порой мне кажется, что уже одним своим примером человека с невероятно отвратительной внешностью, но при этом крайне успешного, Долдон вдохновляет пациентов. Но я не из того числа. Долдон мне не нравится снаружи, а внутри я его ещё должным образом не рассмотрел.
   Накануне, как выяснилось, Аркадий Нарзулович перевез мое бессознательное тело в Страсбург, и нашел я себя уже в этом самом туалете. Подобная не слишком простая процедура оказалась заключительным этапом выхода из зоны "К".
   Долдона мне посоветовали друзья, как мастера по решению проблем моего типа.
   Случилось так, что жить мне стало скучно. И любовь моя прошла, и денег уже достаточно заработал, и разномастными пьянящими веществами, вроде кокаина и книг, баловался, и, бог простит, в творчество пытался ударяться. Все хорошо, а страсти нет. Скучно, и всё тут.
   Долдон, надо отдать ему должное, быстро меня раскусил.
Я-то до наших встреч не понимал, отчего так тоскливо, а он, можно сказать, на своих маленьких пальцах мне всё разъяснил.
   Когда мы перешли к изучению зоны "К", Аркадий Нарзулович рассказал примерно следующее:
   - Издревле одним из любимых человеческих занятий является нахождение в состоянии прокрастинации, или, говоря проще, вечного откладывания всего на потом. А ещё проще говоря, очень многие ленятся, и, даже если чего-то там и хотят, ничего для этого не делают. Также бывают и целеустремленные люди, которые всего добиваются, всегда в тонусе и вообще молодцы. Есть же люди, вот вроде вас - это он про меня говорил - которые, кажется, чего-то и добились, и все хорошо, но какой-то цели в жизни дальнейшей не имеют, что делать не знают, а также, что нехарактерно, их это тревожит. Нехарактерно, потому что для многих достижение благостного состояния возможности ничегонеделания есть высшая точка создания своей зоны "К", и дальше такие люди окутываются в блаженную прокрастинацию. Вы же просто наслаждаться жизнью не можете, так как ваша зона "К" хочет расширения и познания.
   Тогда я нисколько Долдона не понял, и даже пожалел, что к человеку с подобной фамилией обратился, но Аркадий Нарзулович был упрям и гонорар свой решил отработать по-полной, поэтому взялся за меня всерьез.
Он растолковал мне, что для познания себя и понимания, чего я хочу, нужно из своей собственной зоны "К" выйти, а значит лишиться привычных точек опоры в жизни.
   Сначала я ходил голым в метро. Люди тыкали в меня пальцем, полицейские норовили меня забрать в отделение, а многочисленные нищие, и те, нет-нет, да пытались сунуть монетку мне, бедолаге.
   Затем мы били мерзавцев. Ночами ходили по городу и искали нехороших подозрительных личностей, а потом я пытался с переменным успехом благородно начистить им морду. Полицейские норовили меня забрать в отделение, а немногочисленные прохожие в зависимости от того, за кого болели, пытались начистить морду либо мне, либо полицейским.
   Потом я пытался работать детским аниматором. Страшное дело. Ходил в клоунском костюме, уже знакомые полицейские норовили сплавить мне своих чад, а многочисленные дети, нет-нет, да каждый праздник пинали и унижали меня.
   В конце концов, доктор Долдон пригласил меня в свой кабинет и заставил напиться до полусмерти.
   Когда я уже отключался, он сообщил мне следующее:
   - Вы можете не знать, но нет ничего хуже, чем сплести около себя паутину, и запутаться в ней так сильно, что позабыть про целый непознанный мир вокруг. В каждом из нас есть паутинный заряд, и страх положения в том, чтобы сотворить маленькую паутиночку от дома до работы, израсходовав всего пять процентов, а потом каждый день потихоньку выплескиваться наружу, все больше и больше погружаясь и путаясь, так и не узнав, какую красоту могли создать. Вы же, мой дорогой друг, подсознательно ощущаете нетронутый потенциал и ищете его воплощение. Вы молодец. Вы хотите расширять вашу зону "К", вашу паутину. Завтра, как проспитесь, быть может, поймете в какую сторону.
   И вот, я очнулся в общественном туалете города Страсбурга.
   Удивительное место, никогда здесь не был. Полицейские не норовят забрать в отделение, а многочисленные посетители даже внимания не обращают.
   Я встал с унитаза и внимательно посмотрел в зеркало.
   - Отвратительный дизайн, - показал я Долдону на шляпу. - А знаете что, я создам фабрику по производству головных уборов, нельзя допустить, чтобы люди носили такую гадость.
   Долдон пожал мне руку, поклонился, вытер галстуком стульчак и покинул помещение.
   Спустя год я прислал Долдону свою первую шляпу в форме будильника.
   Пожалуй, я нашел свое кредо и был счастлив.
   И мы совсем не о шляпах.
   Очень серьезный человек
   Я плачу по четвергам и иногда по понедельникам. А вы как думали? Серьезный, вдумчивый человек должен позволить себе минутку слабости. Иначе он перестанет быть человеком.
   Все эмоции расписаны у меня по дням. Смеяться во вторник после шести, испытывать светлую печаль в среду, ругаться матом в субботу с восьми до одиннадцати утра.
   Я продуман до мелочей. Ничто не может выбиться из кропотливо составленного на основе опыта, метода проб и ошибок, жизненного плана - на любой случай в голове имеются четкие инструкции быстрого реагирования.
   Я не боюсь случайностей - они модернизируют, обогащают мою сущность.
И я люблю, когда все идет вровень моим ожиданиям - это доставляет радость.
Которую я испытываю в пятницу с девяти до десяти вечера.
   Моя ода всегда посвящена логике - словно мантру, я читаю её день ото дня, скрупулезно шлифуя входящие данные, сортируя по папкам, структурируя все, что вижу, слышу и осязаю.
   Я стремлюсь стать истинным, совершенным, идеальным человеком.
   Сверхчеловеком.
   Мне нипочем ураганы и атомная бомба - теория заложена в фундамент моей головы, и я всегда лягу на дно канавы, прикрыв голову портфелем, а мое завещание лежит в ячейке самого защищенного банка в мире.
   Плевать на сложности и проблемы - это всего лишь ситуации, в которых надо искать наиболее эффективное решение согласно текущим целям моего Я.
   Я готов ко всему, смерти, стуже, бурану и кошачьему гриппу.
   Но вчера...
   Я шел по улице. Собранный и готовый, серьезный и продуманный.
Как раз проходил мимо шестого столба от моего дома, как увидел девушку двадцати лет. Она подошла ко мне и сказала:
   - Простите, вы не курите?
   Стандартный ответ на уличный вопрос номер шесть:
   - Нет, не курю.
   - Я тоже, - девушка вздыхает и идет прочь от меня.
   Ошибка. Ошибка. В инструкциях ошибка.
   Я догоняю девушку.
   - Что вы сказали? - спрашиваю совершенно обескуражено.
   - Я тоже не курю, как и вы, молодой человек, - через плечо бросает она.
   - Тогда зачем вы...
   - Спросила вас? Просто так.
   Просто так. Вот и ответ. Просто так.
   - Как это может быть? - меня колбасит от нелогичности.- Как это может быть "просто так"? Это же бессмысленно!
   - Простите, что отняла у вас время, - она скользит по мне взглядом и ускоряет шаг.
   - Постойте! - я вдруг что-то чувствую, совершенно не по графику, что-то любопытствующее, жгучее. - Вы же не могли совершенно без цели подойти ко мне и попросить сигарету?
   - Я не просила у вас сигарету, - она смотрит на мои ботинки, и мне вдруг становится неудобно. - Я спросила, курите ли вы.
   - А я ответил, что нет, - медленно произношу я. - И что теперь? Это плохо?
   - А теперь ничего. Это так, как есть, - и она идет дальше.
   - Постойте! - снова кричу я. - Кто вы?
   Она оборачивается, внимательно смотрит на меня и спрашивает:
   - А вы?
   Я переминаюсь с ноги на ногу.
   - Разве вам интересно, кто я? - спрашиваю и сам почему-то боюсь.
   Она, наконец, заглядывает мне в глаза и отвечает:
   - Нисколько.
   И уходит.
   Логический аппарат ломается. Я пытаюсь понять, но не могу. Во мне вдруг беснуется ураган и взрывается атомная бомба.
   - Постойте! - в третий раз кричу я.
   Она останавливается, но не оборачивается.
   - Как вам можно помочь? - к черту инструкции, кажется это ЧП.
   - Я сегодня...- она смотрит по сторонам, как будто сканирует местность на лишние уши. - Я сегодня разбила любимую копилку. Она была в виде маленькой собачки. Очень тяжелые настали времена. И я подумала - может пора закурить? И вот тут вы.
   В этот момент я почему-то заплакал. Хотя было воскресенье, а я плачу по четвергам и иногда по понедельникам.
   - Что это вы? - спросила она подозрительно.
   - Я сегодня не должен был плакать, - ответил я сквозь слезы.
   Мы обнялись, а через десятилетия умерли в разные дни, потому что нельзя же продумывать все до таких мелочей.
  
   Безосновательно впустую убитые мгновения тяжкого бремени существования
   Григорий страдал.
Душой и телом. И даже в пятке у него чесалось страдание.
Ему бы впору к врачу, но так оно ж всё обычно на авось, как-нибудь само.
Григорий страдал. Он не приемлел решительно всё: начиная с собственного имени, и заканчивая волосочком в левой ноздре. Всё было не так. Всё это не то.
Григорий страдал. Даже куриные котлетки перестали быть отрадой. Что уж тут говорить о близких.
Хотя и близких у него было негусто. Вот как страдал Григорий.
Григорий выстрадывал весь последний месяц, был угрюм, нелюдим, но трезв. Над ним без устали квохтали мама с папой: то супчику нальют, то в бар поманят. Но Григорий решительно отмахивался - есть дела поважнее. Пострадать надо вдоволь.
Григорий страдал. Упоенно, с чувством, причмокивая во сне и беспрестанно нарезая лук наяву - так ему нравилось героически сдерживать слезы и громко шмыгать носом.
Григорий страдал. За предыдущие сорок лет он рыдал, быть может, трижды, и то в младенчестве. Но тут такой великолепный повод - день григорьева рождения.
   В тот миг Григорий почувствовал себя на рубеже, на пике, вознесённым до небес.
40 лет. Вот уже сколько он прожил. И всё пресно, одинаково, как-то без чувства.
Но ещё 40 впереди, - и это только по скромным прикидкам самого Григория.
Ах, сколько же всего он уже не сделал! Как многое мог совершить.
В неистовстве Григорий начал перебирать упущенные возможности. И как же ему стало ужасно.
А от ужаса стало так хорошо.
Григорий нашёл наконец-то радость - в жалости к себе-любимому, в глухих подвываниях, уткнувшись носом в стену, в демонстративных вялости, подавленности, грусти.
Так прошёл месяц второго сорокалетия Григория.
Первое было бездарно потеряно, но сколько ещё можно не сделать и настрадать во втором.
   Мужчина
   Геннадий Петрович Герасимов, в мальчишестве Тургеньков, пить не умел ни в одной степени. Это бы и хи-хи, но сам он стеснялся совершенно. И как любой пьяный в определённой фазе он строил из себя повсеместно трезвого, коим не являлся, других обмануть не мог, сам не обманывался, но все делали вид.
   Мать Геннадия Петровича - Антонина Шестаковична Нигилистова - Тургенькова по первому мужу и Заборова по четвертому, будучи женщиной властной, в итоге семейных перетрубаций решила себе оставить исконную фамилию.
   Сын её не поддержал - решительно сменился на Герасимова, только лишь выскочил из ЗАГСа с той несчастной, что по ряду случайностей и в силу низкокачественного наполнителя черепа сказала ему "да".
   Поддерживать в фамильных заделах Геннадий Петрович вообще никого не желал. Впрочем, и себя на весу он поддерживал не без помощи. Это он пить таким образом не умел, что бывало до безобразия входил в конфронтацию с законом тяготения. Сначала тяготел к спиртному, а после - к полу.
   История Геннадия Петровича так бы и вырисовывалась слегка отличной от тривиальной, если бы не случай.
   По обыкновению своему Геннадий Петрович алкоголевозливал на кухне, сетовал на жизнь кухонным философам и пожинал плоды скромных заработков, переведенных в соленья.
   - Вот вы, - говорил Геннадий Петрович, амплитудно размахивая вилкой, - чего боитесь?
   - Ну как же, Гена, - отвечал один из кухонных,- все того же, смерти да немощности.
   - Вот! - кричал Геннадий Петрович, неуверенно отодвигая себя от пола. - Смерти боитесь! Старостью пугаетесь! А оно ведь что? Тлен, все тлен!
   - Тлен, то оно, тлен. Да ведь тлен по-польски - это воздух. Тем и дышим. - Хрумкал огурцом другой собеседливый.
   Геннадий Петрович хотел бы и тоже огурцами похрумкать, но вот только рука, схватившая вилку, дрожала так сильно, что он ограничился резким непонятным, но крайне замысловатым жестом.
   И тут воцарился гром.
   Чуть поутихнув, гром превратился из совершенно невнятного в весьма неприятное - звонили в дверь.
   Господин Герасимов, он же Геннадий Петрович, почти уже собрался отскрести себя от стула, когда дверь бесцеремонно распахнулась.
   В квартиру ворвался мужчина с хлестким взглядом, прошествовал на кухню, развевая что-то сходное с кителем, и вперился в Геннадия Петровича.
   - Я слышал, вы меня не боитесь, - сказал мужчина, поправляя полицейские погоны.
   - Куда мне! - спохватился Геннадий Петрович.- Вас, господин полицейский, я как раз таки очень опасаюсь!
   - А как же тлен? - поднял бровь мужчина.
   - А тлен он все больше к другим материям, неземным.
   Геннадий Петрович робко поправил на себе рубашку, будто она стираная, и, кажется невзначай, пододвинул початый стакан мужчине.
   - А я ведь вовсе не полицейский, - сказал тот, отодвинув стакан.
   - Ах, неужели! А так похожи, что очень, в самом деле, страшно, - вскрикнул Геннадий Петрович, наливая в стакан доверху .- А кто же вы?
   Мужчина опрокинул в себя, крякнул, закусил заботливо поднесенной дрожащей вилкой Геннадия Петровича и расплылся в улыбке:
   - Я-то как раз тлен, вами именуемый, смерть то есть.
   - Ну уж и смерть, - скривил брови Геннадий Петрович, - разве смерть в полицейских погонах приходит?
   - А это чтоб вам хоть чуточку страшно было, - развел руками мужчина. - А то не боитесь меня совершенно. Грустно.
   - А вы, собственно, по чью душу пришли, дорогой?
   - По вашу, Геннадий Петрович.
   - И как, насовсем?
   - А мы вот на месте и поглядим на ваше поведение, - мужчина, не мудрствуя лукаво, налил себе ещё стакан и невзначай опустился на стул, вот только что занимаемый одним. Но один куда-то исчез вместе со вторым, оставляя наших двоих наедине.
   - За бесконечность! - поднял Геннадий Петрович жидкостеклянную ладонь.
   - За нее, Герасимов, за нее неспешную, - отсалютовал мужчина, и, не чокаясь, они выпили.
   Геннадий Петрович вроде и осушил свой фужер, но тот снова плескался прозрачной наполненностью. Геннадий Петрович отхлебнул ещё, но стакан как был, так и остался полным.
   - Не боитесь, значит, совсем? - спросил мужчина, ответно поднося вилку ко рту Геннадия Петровича.
   - Ну, коль скоро вы так быстро раскрыли свою сущность, - чуть пожевав пустую вилку, произнес Геннадий Петрович, - то бояться вас, конечно, не к месту.
   - Отчего же так? Отчего меня не боитесь, как же это я - и вдруг тлен?
   - Вы такой вот потому, что приходите к каждому. Исключительности в вас нет, осознаете?
   Геннадий Петрович неопределенно взмахнул головой. А мужчина досадливо хряпнул еще раз.
   - Нечего мне бояться, понимаете? - продолжал Геннадий Петрович. - Мне, чтобы бояться, надо жалеть о чем-то. Вот вы, господин всемогущий, создайте мне рай на земле, тогда и потерять будет что, и страх появится.
   - Я вам что, сын чей-нибудь, рай на земле показывать? - возмущенно чокнувшись с Геннадием Петровичем, опрокинул в себя стакан мужчина. - Сами себе рай устраивайте, сами трудитесь и радуйтесь жизни!
   - Милейший, - расплылся Геннадий Петрович в улыбке, - вы вокруг давно смотрели? Выпейте вот, а то трезвым смотреть страшно. Ад творится, понимайте? Некуда тут бояться, ну в самом деле. Хотелось бы, да все как-то не выходит.
   - Геннадий Петрович! - воскликнул мужчина, дважды опустошив стакан. - Вы разве не знаете, что каждый - кузнец своего счастья?
   - Ну уж вы меня за больного что ли взяли? - покачал головой Геннадий Петрович. - Не надо страх из меня выжимать. Раз уж пришли за мной, так забирайте, я, разве, похоже, что сопротивляюсь?
   - Да ведь как-то... - мужчина замялся, и нервно лизнул стакан. - Как-то не интересно так. Живите, Геннадий Петрович, живите тогда.
   Мужчина исчез, а вместо него возникли давешние двое.
   И впору бы сказать, что Геннадий Петрович бросил пить, взялся за ум и принялся ковать, как проклятый. Но не так.
   Геннадий Петрович Герасимов, в мальчишестве Тургеньков, дожил до ста двадцати лет, пил по-черному и погиб от бесконечной неизбежности.
   И лишь иногда вздрагивал от страха, когда пробивалась слабо светящаяся мысль, что ведь он совсем не живет.
   Проживает.
  
   Осень Соплина
   Рефреном всех мыслей Густафа Соплина были раздумья на тему цикличности. И во всем-то он видел завершенность и переход от начала к концу. И везде-то он проводил параллели.
   Так, чаще всего он думал о временах года, жизни и смерти. Даже пьесу на эту тему написал. "Доброе утро и доброй ночи" назвал. Но так и не опубликовал.
   Хотя, уже и в названии зашифровал некую повторяемость.
   Согласно Соплину, времена года соответствуют жизненным циклам: зима - смерть, весна - детство, лето - молодость, и осень - старость. И будто бы планета каждый год умирает и возрождается снова.
   За окном была юность. Юность по Соплину. Или сопливая юность. Короче, весна, апрель, ещё не жарко, но уже и не холодно.
   Густаф сидел у себя на веранде. У него был загородный дом, на веранде которого он обожал сидеть.
Чем он и занимался прямо сейчас.
Кроме того, что он сидел, он также пил теплое молочко. Парное. Ему соседка задешево приносит каждое утро.
Кроме того, что он пил молочко, он думал.
Думал о том, что ему ненавистна осень. И как хорошо, что еще целое лето.
   Густаф Соплин дожил до восьмидесяти девяти лет, в августе он будет отмечать свое девяностолетие.
   Уже лет тридцать на душе у Густафа осень. И еще одну пережить он не соберется.
Девяносто лет! Шутка ли. Вполне достаточно. Детей вырастил, внуков вырастил, правнуков уже не растил, но детей их нянчить заставил.
   Густаф Соплин готов, как это говорится, завершить свою сольную карьеру по временам года. Такой вот он свершившийся Вивальди.
   Весна в этот год выдалась на редкость переменчивая, - как будто у этой части планеты началась болезненная горячка, - жар, холод и собственно Соплин - полный набор.
   Густаф смотрел, как выпавший ночью снежок тает. Красиво, умиротворяет. И скоро наступит лето. Не крайнее, а финальное. Приедет кто-нибудь из родственников, и тогда Густаф со спокойствием опустит занавес. Вот так печально, но закономерно. И главное - по собственной воле.
   Снежок тает. Скоро в саду начнут распускаться весенние цветы. Красота.
   По улице идет женщина. Пожилая, с тележкой за собой. Платочек вон синий сбился, запыхалась, поди.
   - Слышь, дед! Чё сидишь-то?
   Ах этот непередаваемый загородный колорит.
   - Да вот, - отвечает Густаф, - отдыхаю!
   - Чего? Устал что ль? Утро ж на дворе!
   - Я в целом отдыхаю, от жизни.
   - Чего?! - бабка аж глаза вытаращила. - Пьяный ты что ли?
   Густаф страшно возмутился.
   - Я совершенно трезвый! Я уже тридцать лет и капли в рот не брал!
   - Ну так а чего отдыхаешь, молодой ещё отдыхать! Работать надобно!
   - Послушай меня, девочка,- усмехнулся Густаф, - когда я увольнялся с первой работы, тебя ещё и в проекте не было. Так что я свое отработал, уж поверь.
   Бабушка поморгала немного. Переварила.
   - Старый что ли? Да сколько тебе? Семьдесят навродь?
   - Девяносто в этом году стукнет!
   - Ай, все одно мальчишка! Ты чей будешь-то?
   - Какой я тебе мальчишка, молодуха! Я Соплин Густаф, сорок лет тут живу!
   - Ой, чего-то я никаких Соплиных не припомню! А тут бываю без малого сто пятнадцать!
   - Сколько?! Да ты впала в маразм, бабка! Сто пятнадцать! Да столько не живут!
   - Да ты мне поговори ещё! Это сто пятнадцать я только туточки! А сколько я в других местах бывалова, ты и не представишь!
   - Чего ты мне тут заливаешь? - Густаф от волнения молочко все вылил прямо на снежок. Белое на белом. Но такое разное белое. - Я за сорок лет тебя впервые вижу вообще! С какой улицы?
   - С третьей красноармейской! Бывшей Елизаветенской, дом четыре!
   - Ну надо же. - Густаф сел обратно в кресло. - Правда сто пятнадцать?
   - Ну! Но ты не печалься, милок, ты в свои девяносто даже на шестьдесят не тянешь. Хорошо сохранился.
   - Спасибо...
   - Ой, было бы за что! Ну побежала я! Бывай!
   И бодро зашагала прочь.
   Третья красноармейская, через три улицы. Вот это номер. И никогда не виделись.
   Сколько ещё Соплин не видел?
   Густаф встал решительно и направился в дом - одеться потеплее. Пойдет окрестности изучать.
   Летний финал отменяется. Впереди осень, зима, а там, глядишь, и ещё одна весна.
   И все циклично. Но от того не менее красиво.
  
   Тело Шпица
   Мгновенья страшные бежали,
И наплывала полумгла,
И бледный ужас повторяли
Бесчисленные зеркала.
Н. Гумилев
   Борис Артемьевич Сонин очень боится стоматологов.
Александр Сергеевич Редиски боится битого стекла.
А знаете ли вы, чего боится Оливер Шпиц?
   Не знаете.
   Между тем из всех многочисленных фобий мистеру Шпицу досталась весьма необычная - боязнь собственного голого тела.
   Чужие голые тела он переносит спокойно. Например, предстань вы перед ним в обнажённом виде, он, скорее всего, не испугается, если конечно вы не носите следов таинств таиландских мастеров; но своя собственная нагота приводит Оливера Шпица в неописуемый ужас по никому неизвестным причинам.
   Он не толст, не худ, не сгорблен, не слишком мускулист, но и не дрыщ. И даже пупок у него завязан вовнутрь, хотя и обратное явление не представляется чересчур странным и хоть сколько-нибудь пугающим.
   Будем честны: тело Оливера Шпица весьма пропорционально и даже в какой-то степени статно.
   Чего же боится Шпиц?
   Видели бы вы, с каким трудом он загоняет себя в ванную: дверь перед ним превращается во врата ада, зеркало отсутствует напрочь, ибо было разбито в приступе особой жестокости. Теплая и успокаивающая, казалось бы, атмосфера отдаёт жутковатой неизбежностью и смирением.
   Оливер пытался мыться в одежде - слишком долго сох.
Оливер пытался мыться с закрытыми глазами - сломал ногу.
Оливер пытался вовсе не мыться - стало так жутко вонять, что завяли цветы.
   В результате Оливер Шпиц посещает ванную раз в четыре дня, всегда возведя глаза в потолок, практически наощупь осязая обстановку и наскоро (по слухам за три минуты) совершая обряд мучительного раздевания, молниеносного прыганья под душ, сверхскоростного обтирания и облачения в цензурированную обыденность.
   Конечно, у Оливера Шпица нет личной жизни.
Вы скажите - это очевидно.
Но тут можно поспорить.
Оливер Шпиц самолично отказался от каких-либо связей.
Дело в том, что в миру он крайне обаятельная личность, и в сфере платонических отношений достиг невиданных высот, но лишь только помыслы и разговоры заходят на куда более приземленные темы, Оливер Шпиц тихо сливается в небытие.
   Чего же боится Шпиц?
   Мистер Шпиц долго наблюдался у психологов, но те решить его проблему не смогли: они все время говорили о его сущности, но Оливер не мог приемлеть их революционных идей и всё так же боялся голой правды.
   Оливер Шпиц никогда не ходил на пляж, в бассейн, сауну, никогда не посещал венерологов и массажистов, никогда не был в солярии.
Оливер Шпиц всегда облачался в просторные одежды, наиболее скрывающие его естество, всегда был скромен и по возможности немногословен, всегда избегал людей.
   Чего же боится Шпиц?
   Оливер Шпиц боится своей наготы, скажите вы и будете правы.
Но посмотрев глубже, вы поймете, что мистер Шпиц - фигура высокой моральной и философской сущности, и причины его страха могут и не быть доступны простым смертным.
   Хотя, возможно, его всего лишь пугают абсолютная плоскость в районе трусов и выпуклость груди четвертого размера.
  
   Такт Камертона
   Сильвестр Онегенович Камертон, к сожалению, умер.
Отдал концы, канул в Лету, склеил акваланг, утёк. Не стало его.
   Ну то есть как - не стало. Его тушка некоторое время достаточно успешно продолжала покоиться на всеобщем обозрении. Притом как никогда симпатичная - постарались гримеры из морга, - сама жена бы не узнала.
Да что там - она и не узнала, прошла мимо, достигла последнего покойничика, и только тут с криком "Камертоша" бросилась к третьему из семи гробов.
   Похороны проходили сухо, впрочем, как почти все в июле, - быстро прочитанная речь, горсть земли, черный обожженный звездой бархат, всхлипы, водочка и постные рожи.
   Во время поминок в гости к закономерно резко овдовевшей Инне Себастьяновной пожаловал некто Альберт.
   Его никто не звал - он сам пришел.
   Он пришел и всех напугал.
   Оробели гости, а многие стали креститься.
   Кое-кто полез в молебенник, дабы изгнать нечистого.
Кто-то схватился за сердце и отправился разузнать всю правду у непосредственно покойного, - как у первоисточника.
Некоторые просто махнули без тоста.
   Ведь в комнату вошел Сильвестр Онегенович.
   С некоторыми огрехами, конечно.
Скажем, - без усов, да и прическа чуть обтрепалась, но он, без сомнения - это был он собственной восставшей персоной.
   Настолько он, что Инна Себастьянова начала обцеловывать надгубную область и приговаривать "наконец-то побрился", и так громко, что всем оробевшим даже неловко стало.
   - Мистер Камертон! - воскликнул господин Адпельсинов, правозащитник и исполнитель воли Сильвестера Онегеновича, - самый трезвый, из присутствующих, ибо именно на нем висело разъяснение завещания.- Что вы тут позабыли?
   - Да вы не подумайте! - вскричал появившийся воскресший - Я - это вовсе не он!
   Какой поворот. Людской шок невольно перетек в интерес.
   - Я ведь Альберт, его брат! - заявил прибывший гость всем, кто воспринимал. - Альберт Камертон!
   Инна Себастьянова перестала целовать отсутствие усов.
   - Как же вы Альберт!- вскричала она.- И вы что же, не побудете немного Сильвестером?
   - Как это мне быть Сильвестером, - вздохнул Альберт, - когда я вовсе даже и Альберт?
   Господин Адпельсинов молитвенно сжал руки на груди:
   - И вы совсем не попробуете быть Камертоном? - спросил он.
   - Камертоном я был и буду! - отвечал Альберт. - Но, конечно, не Сильвестром.
   Мистер Адпельсинов взглянулул на Инну Себастьяновну.
   - А может вы, - обратился он к Альберту,- совсем и Сильвестром станете?
   С тех пор Альберт живет своим близнецом и ласкается лобзанием верхней губы.
  
   Карандаш
   Если вы когда-нибудь были в Шестигорске, то, быть может, знаете, что рядом с Пашукским лесопарком первым домом по улице Хвастухова стоит Назаревский храм. Полное его название звучит так: храм в честь Господа Иисуса Христа, воскрешающего Назаря Пятидневного из мёртвых.
   Именно в этом храме ведёт своё служение богу диакон Савелий Карандаш.
   Светское образование Савелий получил среднее - в школе номер 6 города Шестигорска, духовного образования у диакона не имеется, а из наград лишь полученные в 2015 году двойной орарь и в 2024 орден преподобного Олега Своднического 3 степени.
   Как и множество людей, Савелий Карандаш ударился в такую метафизическую материю, как религия, по двум причинам: воспитание и отчаяние.
   Вы наверняка замечали, что сейчас отношение к церкви в частности и к христианству в целом имеет преступно формальный характер - миллионы граждан нашей интересной страны ходят в храмы на рождество и пасху, соблюдают диету в пост, ставят свечки за умерших, гордо именуют себя верующими, при этом не прочитав ни старого, ни нового заветов главной, по идее, книги в духовной жизни, не чтя заповеди, и, в конце концов, не понимая даже, что такое и о чем эта вера.
Это лицемерие в высшей степени.
Складывается волшебное ощущение, будто нацепленный крестик дарит индульгенцию в дальнейшем существовании.
Но неужто и впрямь можно поверить, что у ведущего неправедную жизнь, но с цепочкой, украшенной железным распятием, будет приоритет в чистилище перед просто хорошим человеком?
   Савелий Карандаш родился в формально христианской семье и был воспитан формальным христианином. Это первая из названых выше причина.
   Но на тернистом пути от недоверующего до диакона Назаревского храма лежит и вторая - отчаяние.
   Когда Савелий учился в школе, он и не думал служить богу. Он думал, как бы ни пойти служить в армию, и для этого собирался поехать в столицу и поступить в институт.
   Куда именно он хотел поступать - история умалчивает. Просто куда-нибудь.
Все в классе Савелия собирались поступать в ВУЗы, и Савелий был обязан тоже, потому что в школе отчего-то считалось, что если по её окончанию тебя не зачислили хоть куда-то, то твоя жизнь потеряна - будто через год нельзя попробовать ещё раз.
Так ломались судьбы многих.
Мнения людей, с которыми пути вот-вот разойдутся, и общая лихорадочная атмосфера школы и её руководства, отчаянно борющихся за рейтинги поступивших выпускников, пагубно влияли на Савелия. Осознание ущербности системы пришло к нему много позже.
   Но вот Савелий только-только окончил школу, но ещё не поехал поступать, и одним июньским днём прогуливался по Металодорожной улице, как встретил девушку. Она была красивой, и Савелий решил, что влюбился.
Они познакомились. Её звали Роза. Савелий счел это примечательным, поскольку имя интересное и редкое, а его школа находилась на улице Розы Андоры. Она решила, что это забавно и мило, и не дойдя до Первой Проспектной, он сказал ей, что полностью влюблен и хочет быть её мужем.
Она была поражена его героическим напором и спросила его фамилию.
Савелий признался, что он Карандаш. Она сначала не поверила, засмеялась, а потом разозлилась и закричала, чтоб искал себе другую.
   И ушла.
   Из глаз Савелия брызнули слёзы, он проклял отца и мать за дурную наследственность. В отчаянии он бросился прочь от этого места - по Первой Проспектной, по проспекту Малинина, по улице Хвастухова... и нашёл себя у Назаревского храма.
   Зайдя в здание, он схватил за руку первого попавшегося служителя, коим оказался Иоанн Звезданутый, ставший впоследствии наставником Карандаша.
Иоанн был необычайно мягок и терпелив. Спокойно выслушал он сбивчивый рассказ Савелия, просвятил его о неисповедимости путей господних, о воле божьей, о таинстве веры.
   В тот день Савелий впервые открыл для себя церковь по-настоящему.
   Вы, конечно, замечали, что, как правило, причины человеческого отчаяния, заставляющие людей просить помощи у наименее осязаемых сил, куда более серьезны и печальны, чем у Савелия. Обычно люди умоляют экстрасенсов и бога в самом крайнем случае. Так что за Савелия можно только порадоваться - отделался легким испугом.
   Но вернемся в наши дни.
   Сейчас перед нами диакон Савелий, обладатель двух церковных наград.
И пару дней назад в Назаревский храм ворвалась миловидная женщина, вся в слезах, бросилась к Савелию и уткнулась носом в его одеяния.
Савелий мягко её успокоил и стал аккуратно выяснять, что за испытание послал ей господь, введшее её в такое буквально плачевное состояние.
Она сбивчиво начала рассказ, что мужчины отвергают её, а коллеги смеются, что ей не хочется жить, но самоубийц в рай не берут. Она умоляла о помощи.
Савелий поинтересовался, в чем причина издевательств над ней, и она сказала, что дело в её фамилии.
Савелий заметил, что проблема ему близка, и попросил, по возможности, фамилию озвучить.
   Она подняла на него глаза полные слёз и сдавлено прошептала: "Точилка".
   Савелий перевёл взгляд на потолок, и даже куда-то дальше - далеко-далеко в небо, улыбнулся и подмигнул.
  
  
  
  
  
  
  
  

93

  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"