Большанов Владимир Николаевич : другие произведения.

Платят молодые

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:


  
  
  
   События, изложенные в повести
   вымышлены,
   Любое совпадение, событий, имен случайно.
   Автор
  
   ... Платят ... молодые ... .
  
  
   Владимир Большанов
  
   За неудачи на планете...
   Обычно, платят молодые...
  
   Клавдия Сергеевна сидела на плетеном старинном стуле с подлокотниками, стоявшем на огромной веранде с витражами большого, еще дореволюционной постройки, дома, перебирая спицами. Послеполуденное солнце разноцветными лучами играло на стоявшей, на столе вазе с фруктами. Но Виталий по горькому опыту знал - брать ннчего нельзя, нужно вежливо отказаться, даже если предложат.
   Когда-то давно, еще маленьким, он, по простоте душевной охотно откликнувшись на предложение доброй тетеньки Клавдии, съел почти все, что там было. По детской своей наивности не заметив, как поскучнело лицо хозяйки. После этого мать устроила ему дома хорошую трепку, популярно объяснив, что в этот дом они ходят в гости не жрать, а по делу.
   После того, как Мама научила ее вязать, это стало для Клавдии Сергеевны одним из любимейших видов времяпровождения. Вот и сейчас она, сосредоточенно перебирая спицами не глядя на них обоих, неторопливо, назидательно беседовала с ними.
   Мама, так и не нашедшая себе подруг среди ровесниц, дружила с ней еще с войны, была она не так уж и намного старше, но в отличие от постоянно мечущейся, ищущей, где бы заработать матери, спокойно просидела всю жизнь включая войну, дома за мужниной спиной.
   Изредка, когда ей надоедал домашний быт, Клавдия Сергеевна, соскучившись по людям, обычно недолго работала. Устраиваясь с учетом положения своего мужа на такие должности, которые не требовали напряжения ни ума, ни других частей раскормленного и ухоженного тела.
   Сейчас был как раз такой момент. Она подрабатывала на кафедре техникума и предлагала свою помощь при поступлении Виталия на заочное отделение, с учетом, что после поступления он пойдет работать и будет зарабатывать себе на жизнь, помогая, матери.
   Мама вместе с Виталием сидели напротив нее, как школьники перед учителем. Терпеливо слушая размеренную неторопливую речь. Перебирая спицами, одновременно изредка, снисходительно поглядывая на них поверх очков, она продолжала говорить:
   - Ну, куда ему в институт, одна математика чего стоит, он же не вытянет.
   И тут же успокоила смотревшую на нее с ожиданием и надеждой мать:
   - С экзаменами я все улажу, ему нужно будет только показаться на них. Остальное, я все сделаю сама. Унижавший его человеческое достоинство разговор продолжался.
   Клуша, смотревшая на текущую, бурлящую, проходящую мимо нее за окном уютного большого дома жизнь из-за спины мужа - старшего офицера МВД - считала себя очень умной. Каждый визит к ней не всегда был связан с какой-либо просьбой, но каждый раз она с наслаждением унижала ее, считая, что мать не понимает этого по своей природной глупости. Мама, несмотря на это, очень дорожила ее дружбой.
   Последние слова достали совсем, Виталий, не выдержав, поднялся:
   - Пойду в сад, - попросился он, стараясь побыстрее уйти, чтобы, не сдержавшись не наговорить глупостей.
   - Сиди, - удивленно приказала Клавдия Сергеевна, недовольно и строго глянув на него поверх очков,
   - Твою судьбу решаем, нужно тебе такое место найти, чтобы мог хоть на хлеб заработать". - С явным пренебрежением заметила она.
   - Наверное, она вполне серьезно считала его недоумком. Конечно же, ее дети, один из которых, закончив институт, работал инженером, а другой заканчивал ВУЗ, были вундеркиндами. И, конечно же, по ее разумению, сын жалкой, вечно просящей взаймы копейки библиотекарши не мог даже подумать, чтобы стать подобным им.
   - Здорово, - усмехаясь про себя, подумал Виталий, - если ты, тетя, из милости великой можешь без экзаменов просунуть недоумка юродивой подружки, то как же твои вундеркинды поступали в ВУЗ, не иначе через папашин звоночек, наверное, прилежно появлялись с умными личиками на вступительных экзаменах, да и на сессиях учителя не могли нарадоваться на киндервудов от зайчика, всегда умиляясь и восхищаясь их умом и сообразительностью.
   Кому охота связываться с любящим папой. А так, при случае, и с просьбочкой подкатиться можно, авось, где - либо и поможет..
   Пусть бы считала его кем угодно и держала это про себя, но когда тебе, даже если это и пожилой человек начинает говорить такое, явно презирая, никакое сыновье послушание и почтение уже не действует.
   Не обращая внимания на испуганное лицо матери, Виталий, резко поднявшись, попрощался:
   - До свидания, тетя Клава, спасибо, но это я уж как нибудь сам, - добавил он Клавдии Сергеевне тихо, резко заглянув в широко раскрывшиеся от удивления, обиженные его непочтительным поведением глаза, - я подожду тебя на улице", - бросил он Матери, выходя из комнаты.
   Эта баба, которую много лет терпел, позволяя, как юродивого гладить себя по голове, достала совсем.
   Мама, окончив техникум, работала библиотекарем, и он уже с четырех с половиной лет до того, как стал ходить в школу и дворец пионеров в кружки, все свободное время проводил, читая, примостившись между библиотечными полками.
   Становясь взрослее, читал все подряд, проглатывая книгу триста- пятьсот страниц за несколько часов, и уже повзрослев, все равно урывал пару часиков в день почитать, благо мать работала до десяти, а во время сессий и до одиннадцати вечера.
   Книги, отчасти заменив друзей, рассказывая о других жизнях, научили отличать не только добро от зла, но и понимать тех, кто рядом, гораздо лучше, чем они это могли себе представить. Заранее приготовив его ко многим жизненным ситуациям. Дав ему обширные знания многих разделов науки, литературы и искусства.
   Ни Мама, ни Клавдия Сергеевна, да и сам Виталий, не могли знать, что, когда после побоища, учиненного им в школе, в ГОРОНО рассматривался вопрос о направлении его в СПТУ, бывший замполит, - завуч одной из городских школ, взял молодого паренька, растущего, как дерево в поле, к себе в школу под свою ответственность.
   Школа, куда перевели Виталия, была вроде такой же, как и предыдущая, но в отличие от той, где учился раньше, дружный опытный коллектив настоящих учителей, умевших найти подход к каждому из учеников, действительно учил их не только школьным предметам, но и жизни. Замечая каждого, отдавая им частичку своей души.
   И начиная с восьмого класса, классный руководитель Галина Николаевна, - математичка и Завуч, преподававший физику, ни на минуту не выпускали его из своего поля зрения, крепко взяв в оборот. Относились к нему жестко, строго, но никогда, даже на самых жестоких разборках в учительской, не оскорбляли его человеческое достоинство, не обидели несправедливостью.
   Если классная доставала после уроков, заставляя заниматься проверкой контрольных и домашних работ своих же товарищей и других классов, которые она вела, то Иван Ефремович превратил его фактически в своего лаборанта. Заставляя готовить вместе с собой кабинет физики к лабораторным занятиям и урокам.
   Обедом, кормили в школе бесплатно, но все три года до конца десятого класса, он после занятий, мог уйти из школы только на тренировки, или радиокружок во Дворце пионеров. Причем и это тоже контролировал завуч, поощряя его занятия и самбо, и стрельбой, и боксом, а в десятом еще и мотокроссом, напихивая Виталию в голову незаметно для него столь необходимые любому молодому человеку знания.
   Маме он никогда не жаловался и не рассказывал о своих бедах. Перенесшая к его седьмому классу три инфаркта, она не могла волноваться и, наверное, поэтому, спасая ее сына от тюрьмы, сохраняя его для него самого же, старые опытные учителя незаметно, закладывали в него прочный фундамент знаний.
   Слушать унижающий бред туповатой, самодовольной клуши было выше его сил, и хотя понимал, что сильно обидел Маму, ничего не мог с собой поделать. Торопливо выскочив из двери калитки, Стоя на улице, спускающейся к Дону, смотрел на широкую полноводную спокойную реку, подставив лицо легкому, свежему в этот ранний вечер, ветерку, успокаиваясь сам.
   Несмотря на то, что в этот раз Клавдия Сергеевна оскорбила его до глубины души, Виталий не злился на нее, не испытывая к ней никаких чувств. Просто она была такой. Она привыкла, что вокруг нее вечно крутятся, досаждая просьбами, неся мелкие подарки, мелкие, в ее глазах ничтожные людишки, ищущие ее благосклонности.
   По-своему, она даже была хорошим человеком, иногда, после долгих и нудных поучений, давая, матери взаймы, и не ее вина, что, та жизнь, которой она жила привила ей пренебрежение к простым людям, честно, тяжким трудом, добывающим свой кусок хлеба.
   В одном она была права - пропущенные годы учебы не оставили у него глубоких знаний по русскому языку и, несмотря на титанические усилия Светланы Ивановны, - учителя по литературе и русскому, в последние годы учебы, это было основной проблемой при поступлении в ВУЗ.
   Вскоре вышла Мама, и они медленно пошли домой. О чем они говорили в его отсутствие, она не сказала, Виталий и не спрашивал, догадываясь, что могла сказать ей Клавдия Сергеевна.
   После этого разговора мать больше не говорила с ним о его будущем. Когда на следующий день вечером он пришел к ней на работу и сообщил, что подал документы в институт на механико машиностроительный, она обрадовалась немного боязливой радостью, опасаясь, как бы сын не переоценил себя, и провал будет для него сильным ударом.
   Тем не менее, Мама, выпрямившись, как будто став немного выше, гордо посмотрела на свою напарницу работавшую вместе с ней.
   До вступительных был всего месяц, и Виталий, набрав всевозможных сочинений, читал их, стараясь запомнить, где стоят знаки препинания. Его особенно не интересовало, о чем написано там, главным было то, что написано грамотно.
   На экзамен умудрился протащить целый ворох шпаргалок и добросовестно, буква в букву, переписал одно из близких по теме сочинений. Четверка окрылила его, так же как и пятерка по физике и письменной по математике, на устный экзамен, Виталий шел спокойно и уверенно. Предпоследний экзамен, отсеяв многих конкурентов, давал ему даже с таким страшным аттестатом, со всего одной четверкой по физкультуре, возможность все - таки поступить.
   Взяв билет, глянув на знакомые вопросы и особо не готовясь, пошел к столу, где сидел преподаватель. Тот долго и внимательно слушал его, не прерывая, задав пару простых вопросов, затем вдруг подозвал своего коллегу.
   Виталий похолодел; только что сдававший перед ним парень, которого так же опрашивали два преподавателя, ушел из аудитории с двойкой.
   - Приплыли, - пронеслось в голове, и вспомнил, с какой радостью мама после каждого экзамена жадно, не давая спать, выспрашивала каждую мелочь, случившуюся с ним во время сдачи.
   - Еще есть вечернее и заочное можно сегодня до четырех перекинуть документы туда и пересдать снова все вступительные, - обдумывал он варианты, пока другой преподаватель опрашивал абитуриента, не спеша подойти к ним.
   Наконец, поставив тому абитуриенту отметку, другой преподаватель придвинулся к ним всем своим грузным телом.
   - Поспрашивай его, - предложил ему принимавший у Виталия экзамен. Тот, задав Виталию несколько вопросов, повернувшись к своему коллеге всем телом, неожиданно произнес:
   - Ну что ж, я думаю пятерку можно ставить.
   Виталий, уже наметивший, куда бежать, выйдя отсюда, чтобы успеть до четырех, пересдать документы на вечернее отделение, был не в силах пошевелиться.
   - Дуй, отмечай поступление, - издалека донесся голос. Из тумана выплывало улыбающееся лицо преподавателя протягивающего ему экзаменационный лист.
   - Не забудь сдать его в тридцать шестую аудиторию, - услышал уже спиной, вылетая в коридор.
   Он шел по улице, не замечая ничего вокруг от переполнявшей его радости. Он, доказал, и прежде всего самому себе. Он может, он может все, если захочет этого, плевать на эту Клавдию Сергеевну. Ему было все равно, что подумает она, узнав о его триумфе.
   Он шел по Красной, наслаждаясь теплой летней погодой. Внезапно его окликнула цыганка
   - Дай папироску, - попросила подходя
   - Вот стерва, и как она узнала, что у меня не сигареты а две оставшиеся беломорины. Вытащив из кармана одну молча протянул ей. Взяв папиросу медленно разминая ее пальцами, цыганка пристально вгляделась в в лицо Виталия.
   - Умрешь ты в девятнадцать лет, - услышал он уже отвернувшись, уходя от нее, -сожалеющий тихий голос.
   - Вот тварь, все настроение испортила сучка, и чего только языками не ляпают, чтобы снять с тебя бабки. Ничего не ответив, быстро пошел прочь. Уже через несколько шагов зловещее пророчество забылось. Молодое здоровое, сильное тело не приняло его всерьез, уходя, избавляясь от неожиданных слов. Снова возвращаясь к радостным, уже новым делам.
   Теперь был не страшен конкурс аттестатов, экзамен перекрыл все. Зайдя к своему школьному товарищу, поделился с ним радостью, и они вместе пошли к Виталию домой.
   Мать не пила спиртного, но дома стояло несколько бутылок вина и водки. Она держала их на всякий случай. Этот случай пришел. Поставив стол перед телевизором, включив его на полную громкость, они натаскали на него все, что было съестного в доме и потихоньку выпили сначала все вино, а потом и водку.
   Утром, когда они с Георгием проснулись, заботливо укрытые вернувшейся с работы матерью простынями, с тяжелыми головами провалившись в сон там же, где и сидели, - на разложенном диване, все запасы спиртного в доме были уничтожены.
   Мама, поняв по его поведению, что вступительные сданы, сообщила проснувшимся начинающим алкашам, что уже ходила в институт и деканат, и, наверное, его зачислят, но списки поступивших будут только через неделю. Покормив обоих обедом, ушла на работу.
   Наскоро поев, они рванули в речной порт. Уже два года Георгий с Виталием подрабатывали там, разгружая баржи. Несмотря на молодость, благодаря интенсивным тренировкам, - они оба занимались самбо, - выглядели немного старше своих лет и работали наравне со взрослыми, иногда зарабатывая за вечер и ночь до двадцати рублей.
   Жаль, работа была сезонная, только в конце лета и начале осени. И хотя была она тяжелая, но все равно за эти полтора, два месяца они зарабатывали себе на целый год, не тревожа родителей лишними расходами.
   Мама уже привыкла, что в это время года они с Георгием пропадали по суткам, занимаясь своими мальчишечьими делами, не беспокоилась. Знала, парни они серьезные, никуда не влезут, да и себя в обиду не дадут.
   В этот сезон заработать почти ничего не удалось, пришлось Виталию в сентябре вместе с остальными студентами - первокурсниками, ехать на целый месяц в колхоз на уборку винограда.
   После приезда домой сразу начался напряженный первый семестр, не оставлявший времени подработать где-либо. Заработанные в августе деньги быстро кончились. Материнская, скудная зарплата не могла выдержать его самых минимальных потребностей.
   Поэтому когда Виталия неожиданно вызвали в военкомат, недолго раздумывал, решение пришло сразу.
  
  
   Глава 1
  
   Вперед на минные поля
   Туда где ждут нас и попросят
   Где чарку добрую нальют
   И никогда уже не бросят
  
   Туда где нет уже войны
   Где все равны как в русской бане
   И генерал и рядовой
   Идут двухсотыми к маманям
  
   Где все прошло в лиловом сне
   Где нет люблю или хочу
   Где в ряд бутылки на поминках
   Стоят как мы, в одном строю
  
   Где все любимые и вроде
   Сойдясь на горькую скамью
   Попомнят нас затем чтоб вскоре
   Забыть убитую судьбу
  
   Не нужно нам тепла и ласки
   И теплых губ и смелых рук
   Прошли по жизни без опаски
   Не прожив всех своих минут
  
   Хотели мы любви и неги
   Любимыми хотели быть
   Легли в холодные могилы
   Не наверстать не долюбить
  
   И плачем воем не воротишь
   Чего не дал чего не взял
   Слезами душу не согреешь
   Да не нужна уж ласка нам
  
   Живым живое нам могила
   Но как же хочется пожить
   Чтобы прожить свои минуты
   И полюбив любимым быть.
  
   Сегодня был последний день на гражданке, и Виталий пришел домой в усмерть пьяный. Едва добравшись до постели, мешком повалился на нее с комом в горле, который вот-вот должен был вырваться наружу. Затих, не тревожа себя лишний раз.
   Сколько прошло времени, не знал, но проснулся от удара то ли веревкой, то ли еще чем. Едва разлепив веки, увидел мать, стоявшую у постели с вожжами в руках.
   -И где она их нашла, - удивился Виталик. Что - то разгорячено говоря, она, размахнувшись, перетянула его вожжами вдоль спины еще раз.
   Пропитанное, булькающей у самого горла водкой, которая, казалось, заняла все свободное пространство внутри, тело, было бесчувственно. Боли Виталий не почувствовал, как будто и не по его голому боку и спине прошли вожжи, оставляя после себя вздувшиеся, кое где кровившие, полосы.
   С усилием, приподнявшись и повернувшись к ней лицом, произнес;
   - Ниче, сейчас плакать будешь. Упав лицом в подушку. Мать недоуменно застыла, держа в руках вожжи. И, видимо предчувствуя что-то, вопросительно смотрела на него.
   -Там, на столе, - собравшись с последними силами, произнес он, повернув голову, и утонул в пьяном угаре.
   Ранним утром, очнувшись от прикосновения влажного полотенца, потихоньку стал приходить в себя. Вчерашнее вспоминалось кусками, не связанными между собой. Сержант милиции, предлагавший подвезти, он выкинул обоих, и его, и Сережку, около дома из машины.
   Крыльцо военкомата, из которого они вышли вместе с Сережкой, держа в руках повестки. Последним, запомнилась - ручка от водопроводного крана, стоявшего себе спокойненько на углу, многие годы, оказавшаяся почему - то у него в руке, когда подходил к дому.
   Раннее утро уже заглядывало в окошко, начиная новый день. Чугунная голова, с перекатывающейся в ней ртутью, при каждом неосторожном движении отзывалась острой болью. Ком в горле так и не прошел, Виталий, слабым больным голосом тихонечко попросил: "Тазик" и повернувшись к краю кровати, выдал в подставленную мамой посудину фонтан так до конца и не усвоенной водки.
   Полегчало. К девяти нужно уже было с вещами явиться на призыв. Мама стала быстро набивать вещами сидор. Подняв разбухший шаром вещмешок, Виталий высыпал из него почти все, оставив поесть, полотенце и свитер.
   -Там все казенное дадут, - ответил он на недоуменный взгляд мамы.
   Виталий сознательно не говорил матери, о призыве в Армию. Надеясь, сказав перед самым отъездом, сократить ей мучительное ожидание неизвестности, растянутые на несколько дней.
   Муку видеть сына, осознавая, что единственный выпестованный ей ребенок уходит в неизвестность. Для нее он еще оставался ребенком, которого нужно было вовремя покормить, постирать одежду дать, немного денег на бутерброд.
   Даже теперь Виталий, стараясь лишний раз не тревожить, не приходил домой поздно, зная, что уставшая за день, придя с работы и приготовив ужин, Мать не ляжет отдыхать, не дождавшись его. Но, выбор был сделан. Обратный ход был невозможен.
   Заплаканное лицо матери ее бережное отношение к нему говорило, что она уже видела повестку. Она, плакала всю ночь, сидя у его постели, то притрагиваясь к руке, то поправляя одеяло.
   В отличие от него Мать знала, что такое Армия, помнила, как провожала в Армию ее мать своих сыновей, - ее старших братьев, как ночами приходил домой поесть и помыться младший брат, партизанивший до прихода наших, как провожали его в Армию, Армию, воевавшую с лютым врагом. Как ждала весточки от обоих сыновей, нечастых весточек.
   Бог смилостивился, оба сына прошли войну, оставив после нее только шрамы на теле и душе. Помнила она, как кричал во сне долгие годы ее брат. Как и после этой проклятой войны находили матерей похоронки, отбирая последнюю надежду.
   -Мам, ну ты чего, войны нет, все спокойно, пару лет послужу и приду. - Успокаивал он мать. Не сказал главного: что ходил в военкомат, просил, чтобы взяли в армию.
   Они с матерью жили в половине частного дома, оставшегося ей после развода с отцом. И поэтому ему отказали в стипендии. После этого, жить было просто не на что, а сидеть и дальше у нее на шее просто не мог. Как студент, он призыву не подлежал, поэтому военком заставил написать заявление с просьбой призвать в армию.
   Готовя в дорогу, Мама собрала поесть в заранее приготовленный им, сидор, Подаренный соседом - дядей Федей, прошедшим войну стрелком-радистом на Пе-2 и за эти несколько дней рассказавшем Виталию о простых житейских мелочах, обязательных в армейской жизни. Позавтракав, пошли на остановку, дождавшись, сели в пустой еще в эти утренние часы автобус, поехали к военкомату, где был пункт сбора.
   Мать, взяв за руку, до последнего, не отпускала его. Шла молча, без слез. Вышедший капитан, построив призывников в шеренгу, стал делать перекличку. Человек двадцать ребят, кто с мешком, кто просто с сумками, стояли в строю, откликаясь на свою фамилию:
   - Я. Они еще не осознавали, что с этого момента уже не принадлежали себе. Они, еще стоя на камнях мостовой родного города уже стали солдатами.
   Родители, провожавшие своих детей, собрались поодаль, оживленно переговариваясь. Отдельно от женщин, молча стояло несколько мужиков. Их погрузили в автобус и, когда отъехали, оглянулся назад, заметив, как по лицу матери, напряженно вглядывавшейся вслед, в надежде на миг еще раз взглянуть на сына, катились слезы.
   Отец так и не пришел. Да и не ждал его особо Виталик. Но все равно где - то глубоко в душе теплилась надежда, что хоть немного дорог ему, и он придет. Хотя бы просто издалека посмотреть, постоять. Махнуть рукой на прощание единственному сыну, впервые оторвавшемуся от дома в неизвестное завтра.
   По молодости лет, еще не испытавший разочарования в женщинах, не знал простой житейской истины: каждый мужчина, расставшийся с женщиной по какой либо причине, подсознательно в глубине души перестает считать нажитых вместе с ней детей своими, считая себя лохом, который платит чужому ребенку.
   Даже если женщина попадается на простой измене и, вроде бы, мир в семье восстанавливается, черная отметина в душе мужчины, оставаясь навсегда кровоточащей раной, снова и снова заставляет искать ответ на постоянно задаваемый себе вопрос, пристально вглядываясь в черты детей: "Мои ли это дети?"
   Так и отец, никогда после развода не считавший до конца Виталия своим сыном, отплатив положенные алименты, не посчитал нужным прийти проводить в дальнюю дорогу, не испытывая никаких отцовских чувств.
   Всю команду отвезли в дом культуры. Разместили в кинозале. На экране постоянно показывали кино. Народ, томясь в ожидании, тынялся из угла в угол, пытаясь хоть чем нибудь занять себя. Кормились своим. И здесь нашла его мать, принеся в узелке очередную порцию еды. Вообще то еды хватало, а вот с выпивкой, была напряженка.
   И здесь отыскала его мама. Виталий стоял рядом с ней, говорили ни о чем, просто она старалась, как можно дольше побыть со своим единственным сыном перед долгой разлукой. Виталика это тяготило, понимая мать, он как бы отбывал с ней время, пытаясь успокоить, взбодрить, рассказывая о начавшейся новой жизни изобиловавшей смешными моментами.
   Оторвавшаяся от дома и строгого родительского ока молодежь куролесила, каждый в меру своих способностей, но в пределах нормы не доставляя сопровождавшим сержантам много хлопот. На вторые сутки, во время которых постоянно подъезжавшие автобусы привозили все новых и новых новобранцев, построили и сделали перекличку.
   Погрузка в эшелон началась после обеда, ближе к вечеру. Несмотря на вроде бы секретность действа он снова увидел в толпе, бурлящей вокруг колонны, мать, шагая в строю.
   Подали плацкартные вагоны толпа, уже предварительно разбитая на взвода, под командованием сержантов стала загружаться повзводно, поотделенно.
   Прошло часа два после погрузки, как поезд потихоньку начал двигаться. За окнами поплыл вечерний город, уходя в прошлое точками огней, как прошедший сон. Набирая ход, он уносил мальчишек не просто в другое место, он, уносил их в другую жизнь, оставляя позади все, что, было, могло быть, чего уже никогда не будет. Не будет, хотя бы потому, что они сами уже станут другими.
   Две недели эшелон с призывниками, то подолгу останавливаясь на полустанках, то быстро мчась на перегонах, медленно шел к месту назначения. Походный быт, нравившийся новизной, через несколько дней - осточертел, принеся жуткую скуку. Набитые в вагоны, как сельди в бочке, лишенные возможности выйти на долгих остановках. Трезвые, как стеклышки, изобретали себе все новые развлечения и игры.
   За порядком следил чуть выше среднего роста плечистый крепкий старший лейтенант. Однажды в тамбуре, превращенном в курилку, не поладили между собой будущие бойцы соседнего и его вагона. Дело еще не дошло до мордобоя, но время это было не за горами.
   Державшийся особняком Виталий был далек от всего этого, предпочитая все свободное время, лежа на полке вспоминать прошедшую недолгую жизнь, вновь переживая приятные для него моменты.
   Вспоминалась Танька - девчонка, учившаяся вместе с ним в одной группе. Его новый приятель Жорик познакомил их, как только она появилась у них в группе, переведясь ближе к дому. Была она веселая компанейская девчонка, общалась со всеми ребятами ровно и одинаково, но Виталий, чувствовал, хотя она и не подавала вида, но все равно немного, видимо незаметно для себя самой, выделяла его из остальных.
   То ли смотрела, может, чуть дольше, то ли взгляд был немного не такой, Виталий не знал. Когда пригласил просто погулять, пошла сразу, хотя остальным отказывала в подобных предложениях. Несколько раз урывками гуляли вместе с ней по осенним улицам, сходив в кино.
   Финансовые проблемы стояли очень остро, заработать было практически негде и некогда, первый семестр выжимал из студентов все соки.. Пригласить ее, куда либо было не на что. Она, наверное, в свои восемнадцать избалованная уже вниманием парней, ожидала от него большего. В один прекрасный день просто не пришла на свидание.
   Виталику было вдвойне обидно; сэкономив на выдаваемых мамой на обед копейках, накопил трояк и хотел пригласить в кино, угостив мороженным. Она не пришла.
   На следующий день, на лекциях, в перерыве между парами подошел, спросил, почему не пришла. Татьяна, небрежно повернувшись, ответила:
   - Подружка пришла, заболтались, забыла. Обидевшись, отошел, не подходя больше.
   Татьяна, поняв, что обидела невниманием, казалось, не старалась исправить ошибку. Она не могла понять, выросший один и уже в юности перенесший многое, чего не всякий переносит за всю свою жизнь, он очень тяжело сближался с людьми, боясь разочарования, никого не пускал в свою душу, сразу отметая того, кто начинал пренебрегать им.
   Лишенный, в детстве много, естественного для детей его возраста. Из - за своей замкнутости, так и не сумел научиться общаться в обычном детском круге, постоянно попадая в конфликтные ситуации, тем более, с девчонками. И только сейчас, лежа на жесткой полке уносящего в неизвестность вагона, провожая глазами бесконечные поля и перелески, вспоминая каждое слово ее, каждое движение, понял все эти нехитрые девчоночьи игры.
   Как и каждой девчонке, ей хотелось, чтобы парень, который нравился, хоть немного побегал за ней, пострадал из-за ее невнимания. Она не могла знать о нем всего, считая таким же, как и все, не успев сблизиться, просто сдружиться, и сейчас просто не понимала его поведения, как всякая женщина, чувствуя, что она, глубоко не безразлична ему. Ловя иногда ее странный непонятный ему взгляд, который чувствовал даже спиной, все равно не подходил, не приглашал.
   Несмотря на его безразличие, Татьяна всегда оказывалась рядом на лекциях, практике, даже на переменах между парами в буфете стояла или за, или перед ним, не обращая на него никакого внимания болтая с подружками. Перестала появляться в студенческих компаниях, если его там не было. Тогда она просто не поняла, боясь быть отвергнутым еще раз, он, стесняясь своей нищеты, просто не мог подойти к ней снова, первым.
   После того, как сходил в военкомат, переговорил с военкомом, зная, что скоро уйдет из жизни этих людей, быть может, навсегда. Несмотря на постоянные уговоры нового приятеля так и не подошел к ней больше. Виталий, уходя из этой жизни в новую, еще неведомую ему, уже не хотел связывать себя с сегодняшним, которое завтра должно было стать прошлым.
   Татьяна, узнав, о скором уходе Виталия в армию, и, стараясь удержать, сохранить его, не потерять, даже пригласила домой.
   Родителей не было, и они, просидев часа четыре, болтали, пили чай, слушая пластинки. Когда она, видя его дремучую, щенячью непонятливость, поцеловала, прижавшись и прерывисто дыша, стала нервными быстрыми руками снимать с него рубашку, не замечая отлетающих пуговиц, жадно целуя в шею, Виталий почувствовав себя неловко, отстранился. Вскочил, не попрощавшись, выбежал из ее дома. Провожать, она не пришла.
   Сейчас лежа на полке, вспоминая каждый жест, взгляд, улыбку, писал о том, как едет и думает о ней, вспоминая, скучает. Матери с дороги написал всего одно письмо, ей - четырнадцать.
   Уже после нового года, вернувшись с поста в карауле, замерзший грел руки на круглой печке, прислонившись, весь, сержант, тронув за плечо, протянул открытку от Татьяны. Она, поздравила его с новым годом. Открытка запоздала более, чем на три недели.
   Давно переставший ждать от нее весточек Виталий, открыв дверку печки, на глазах изумленного сержанта, бросил ее в огонь. Навсегда вычеркнув из своей жизни. Почту обычно приносил дежурный, но письма от нее, Пачелма приносил всегда лично, с каким то наслаждением наблюдая, как он швыряет их, не открывая, в печь.
   Быть может, не стоял над душой старший сержант, одно из них и прочел, погрев руками. И, согрелась тогда простывшая, замерзшая душа, потянувшись к затеплившемуся огоньку разгорающейся любви, многое, изменив и в душе, и только начинавшейся жизни.
   Он не знал, почему Татьяна стала писать только через два месяца после начала службы. Солдатские письма идут долго. Может сама, через время, поняв, что он нужен ей, разобравшись в себе, снова попыталась вернуть, не потерять, хотя бы письмами протянуть и завязать между ними тоненькую ниточку.
   Откуда ей было знать, о тяжелых, тянучих солдатских буднях, когда день иногда больше года еще больше распаливших обиду и теперь, уже ему нужно было время, чтобы в один прекрасный день он, откликнувшись на зов любви, открыл, ее очередное письмо.
   -
   Ничего, не зная о начавшихся разборках в курилке. Виталий, как обычно, когда в ней не было народа, вышел покурить. Он практически не курил на гражданке, и сейчас, выходя в тамбур, не столько курил, сколько подолгу просто стоял, смотря на проплывающие мимо бескрайние просторы России. Вывалившиеся из соседнего вагона немного подпитые ребята бесцеремонно обшарили его карманы, отобрав сигареты.
   Не желая связываться, Виталий попытался уйти назад в вагон. Закрывший своим телом дверь, здоровый крепкий парень, не пуская, проговорил:
   - Стоять, салага, - и, потянувшись к руке, на которой были дешевенькие, подаренные матерью на шестнадцать лет двенадцатирублевые часы "Юность".
   Наклонившись к самому лицу, дыша перегаром, попросил:
   - Отдай народу, все равно в части дембеля отберут и пропьют. Рядом в тесном тамбуре, чуть сзади, горячо дыша в затылок, стояли двое, готовые в любой момент, схватив скрутить его.
   Точно определив левого от себя за спиной, Виталий, медленно подняв правую руку, неожиданно резко ударил стоявшего перед ним в яремную выемку чуть вправо, одновременно откинув голову и качнувшись всем телом назад, заехал макушкой по стоявшему слева сзади прямо в нос и, подняв правую ногу, согнув в колене, резко разогнув ее, ударил стоящего справа в пах.
   Отскочив от них в сторону, прижавшись к двери, схватился за поручень на двери и подпрыгнув ударил держащегося за разбитый нос, готового вот-вот броситься на него парня, попав в переносицу каблуками. Парень, не ожидавший такого удара, мешком рухнул на пол без сознания.
   Не потерявший сознание другой, согнувшись, держа руки между ног, и не пытался сопротивляться, но озверевший Виталий, подскочив к нему, ребром ладони отработанным на тренировках движением, ударил в основание шеи. Тоже потеряв сознание, тот упал, уткнувшись лицом в грязный заплеванный пол тамбура.
   Хрипевший задыхающийся парень, так и оставшийся стоять на подгибающихся в коленях ногах, опершись спиной о дверь, держась за горло, откинув голову назад, задыхаясь, глазами полными ужаса, смотрел, как, расправившись с его товарищами, Виталий повернулся к нему.
   Схватив за плечо, он бросил его лицом, в пол. Приоткрыв, насколько это было возможно в заваленном лежавшими на полу тамбура нападавшими дверь, зашел обратно в вагон.
   Через пару часов перед ужином по вагону стал ходить старший лейтенант с одним из получивших в тамбуре.
   - Вот этот, - показал парень на него. Старший лейтенант, жестом отпустив узнавшего его парня, пригласил:
   - Ну-ка пройдем со мной, военный". Виталий спокойно пошел за ним. Приведя в купе, где жили сержанты, выпроводив всех, сел и пригласил:
   - Присаживайся. Виталий молча сел напротив, глядя в окно.
   - Рассказывай, что там у вас приключилось, - сказал, внимательно глядя на Виталия, старший лейтенант. Вытащив из пачки сигарету, прикурил ее. Повернувшись, Виталий, глядя исподлобья в веселые внимательные глаза, не спеша, тихо, зло, ответил:
   - Пусть сигареты отдадут, что отобрали, козлы, еще раз полезут, яйца скручу, будут тенорами петь в самодеятельности.
   Отвернувшись от старшего лейтенанта, опять уставился в окно. Спокойный, уверенный тон Виталия, почему - то развеселил его. Лейтенант внимательно, оценивающим взглядом посмотрев на него, весело засмеялся:
   - Ладно, военный иди отдыхать. Продолжая смеяться, ответил он, поняв, в чем дело.
   Поднявшись, забыв про него, вышел. Следом, вышел Виталий, пройдя по коридору мимо притихших ребят, вернулся назад к себе на полку. После ужина один из сержантов передал ему пачку "Столичных".
   Больше в курилке никто не бузил, мир был восстановлен. Но, выходя покурить, он, чувствовал вокруг себя пустоту. Да и в купе народ почему - то старался поменьше общаться с ним, сторонясь. Постепенно южная привычная зима переходила в заснеженные поля, покрытые снегом избы и леса.
   Эшелон шел по бескрайним просторам России, как бы показывая будущим солдатам что, какой покой предстоит охранять им завтра. Но с выпивкой была напряженка, хотя и без выпивки дурели, каждый на свой лад.
   В Батайске народ впервые познакомился с армейскими порядками. Всех выгнали из эшелона на обед в столовую. В огромном зале, примерно как два школьных спортзала, ровными рядами стояли столы, на десять человек каждый. На них дымились тарелки с борщом. Проголодавшиеся на непривычном скудном эшелонном пайке - утром каша гречневая с тушенкой чай, вечером каша перловая с тушенкой чай, и наоборот, иногда макароны. Народ рванул за столы, на которых парили тарелки с борщем, лежали горки хлеба, котлы со вторым - картошка с мясом.
   Пахло очень вкусно, но борщ было просто нечем есть, ложек не было ни у кого. Похватали хлеб, тарелки с горячим остались нетронутыми. Когда прозвучала команда - "Выходи строиться", и призывники вышли из-за столов, на них так и остались аппетитно дымящиеся тарелки с борщем котлы со вторым, разве что хлеб размели весь. Да выпили чай.
   Никто, правда, особенно не расстроился, во первых, за эти три дня сильно проголодавшихся не было а во вторых, винили больше всего себя за то, что не сообразили - в армии у каждого солдата ложка в сапоге не зря.
   Они все еще только ехали к армейской жизни, с ее непривычным, новым крестьянским укладом, необходимостью заботится о себе. С жестокой необходимостью жить, подчиняясь любым самым идиотским, на первый взгляд, приказам. По сравнению с тем, что ждало их впереди, Батайский прикол был такой мелочью.
   Одетые довольно легко, привычные к южной бесснежной зиме с дождями, попав в настоящую сибирскую, из вагонов старались не выходить. За стенками уже стояла морозная настоящая зима. За Читой пронесся слух, уже. Приехали. Все почему-то считали, что гражданскую шмотку отберут, когда выдадут солдатское.
   Одежда, в которой ехали призывники, была далеко не новой. Понимая что она вскоре будет ненужной, каждый одевал старенькую но еще приличную, которую можно было не жалея выбросить.
   Многие горячие головы, прослышав о конце, порядком измотавшего всех путешествия, рвали одежду не только на себе, но и на всех, кто был рядом. Додумались до того, что резали себе брюки от колена и ниже узкими полосками. Сопровождавшие сержанты и офицеры не вмешивались, ничего не говорили, но было видно, что все происходящее их здорово развлекает. Ночью, где - то в середине глухой тайги, эшелон остановился, по вагонам прошла команда - выходи строиться.
   В студеную тридцатиградусную декабрьскую сибирскую зиму разом из поезда вывалилась тысяча оборванцев по сравнению, с которыми отступавшие от Москвы наполеоновские солдаты были одеты гораздо лучше. В суматохе построения некогда было даже вытащить и одеть то теплое, еще остававшееся в мешках и сумках. Кое-как, сформировав колонну, сержанты бегом повели их сквозь ветер и поземку в тайгу. Бежали недолго. Около часа.
   Разгоряченное, более чем тысячное стадо в развевающихся на студенном ноябрьском ветру лохмотьях, обнажавших при каждом движении голое тело, сходу загнали в зрительный зал дома офицеров. После мороза и пронизывающего ветра теплый зал с обязательным очередным кино был раем.
   Физически Виталий был парнем крепким, поэтому во время перехода вырвался вперед, и незаметно для себя оказался в зале в числе первых, успев занять кресло. Под визги Утесовского джаза, несущегося с экрана, спокойненько отогреваясь, задремал.
   Внезапно кино оборвалось. На сцену вышел сержант и стал выкрикивать фамилии. Вызванные новобранцы, подходили к выходу, сбившись в кучу, ждали, что будет дальше.
   - Одинцов - услышал свою фамилию, подхватив подаренный соседом специально для ухода в армию сидор, пошел к выходу. Когда набралось человек тридцать, сержант, молодцевато спрыгнув со сцены, вывел всех на улицу.
   Было уже раннее утро. Построив вызванных из зала по четыре в ряд, сержант повел их по припорошенной ночной поземкой, накатанной дороге. Шли вразнобой, как замерзшее стадо баранов. Спустя, несколько минут пришли в баню. В большой просторной комнате старшина вручил каждому по наволочке. Сложив в нее все барахло, которое брал с собой из дома, надписав свой домашний адрес и зашив, сдал старшине, оставшись совсем голым. Без ничего.
   Перед самым уходом в армию Виталик очень коротко постригся, избежав участи заросших волосатых парней, терзавших друг друга тупой ручной машинкой для стрижки волос, с воплями и щенячьим отборным матом, выдирая друг у друга клочья волос. Улыбаясь и отойдя подальше, стоял, наблюдая этот спектакль, ожидая команды. Помня слова соседа, что здесь делать нужно все по команде, если она еще не поступила - ждать.
   Дождавшись окончания стрижки, построившись в затылок по одному, быстро прошли врачей, осмотревших народ на предмет грибковых и прочих заболеваний. Самой неприятной была одна из последних процедур. Притихшая очередь у проктолога молча наблюдала, как подходившего очередного новобранца, наклоняли в позу и вгоняли ему в зад трубочку с вставленной в нее проволочкой, на конце которой был ватный тампон.
   Эту процедуру проделывала женщина с надетым впереди клеенчатым фартуком, в толстых резиновых перчатках, вставлявшая после своего действа проволочку с ватой в набитый пробирками ящик. Притихнув прошедшие эту процедуру, стояли парни, ожидая, что будет впереди. Когда прошел последний, появился сержант и, окинув молча стоявшую, голую толпу, весело поинтересовался:
   - Всем, целку сломали?. Не дождавшись ответа, открыл дверь, запустив в предбанник.
   Получив у солдата полотенце и кусочек хозяйственного мыла, наконец-то попал в настоящую баньку. В парной, дыша обжигающим ноздри воздухом, через поднесенную к лицу руку, основательно прогрелся, избавляясь от заползавшего через ноги мелкого озноба, уже начавшего подбираться после ночных приключений. Медленно не спеша, наслаждаясь теплом, мылся, обливая себя из шайки горячей водой и периодически ныряя в полупустую парную.
   Основательно помывшись и прогревшись, Виталик вышел в открытую дверь моечной. Слева стояло несколько столов, проходя мимо них, получил нательное белье х/б и фланелевое. Форму, сапоги, четыре портянки - две тонких и две толстых, шинель, шапку и варежки с двумя пальцами. Вот и пригодилась нехитрая наука соседа, научившего правильно закручивать портянки. Быстро одевшись в просторную солдатскую одежду, неосторожно вышел во двор, где уже на крепком морозе, топтались такие же, как он умные. Назад никого не пускали.
   Непривычно морозный стылый воздух, казалось, наливался внутрь при каждом вдохе, выжигая холодом все внутри. Сапоги тоже задубели, налившись холодом. Быстренько, пока еще не отвалились уши, опустил клапана шапки, завязав тесемки под подбородком, надел солдатские перчатки с двумя пальцами каждая.
   Вскоре, вместе с последним одевшимся вышел сержант, построив их по росту в колонну по четыре, приказал запомнить, кто и где стоит и при команде "строиться" становиться именно так.
   - Правую руку, положить на плечо впереди стоящего, - послышалась команда сержанта, и сразу за ней, другая.
   - С левой ноги шагом марш. Тронулись с левой ноги, задние подбивали ноги передним, скользя по накатанной скользкой дороге, но постепенно приловчившись, вновь испеченный взвод более - менее слаженно зашагал в ногу.
   - Закрыть рты, дышать только носом, - командовал идущий рядом сержант. Выдыхая густые клубы пара, взвод подошел к казарме.
   - Вольно, разойдись. - Снова скомандовал сержант и добавил:
   - Три минуты перессать, - указав короткой палкой, бывшей у него в руке, на стоящий неподалеку дощатый щелястый сарай.
   Народ дружно рванул туда, но уже за несколько метров до входа ноги заскользили по толстому зеленоватому слою льда. Пройти в дверь туалета с непривычки оказалось не так то просто. Недолго думая, все остановились и опорожнились, не заходя вовнутрь. Сержант молча, не обращая на это внимания, спокойно подождал, пока все опорожнятся, и, не говоря ни слова, пошел в казарму. За ним поспешили новобранцы.
   Большое Т- образное здание было обнесено по периметру невысоким, почти полностью укрывшемся, под снегом заборчиком. В широком и длинном коридоре, составлявшем ножку буквы Т, находились все хозяйственные помещения двух учебных рот.
   Идя гурьбой за сержантом, новобранцы внимательно слушали его, показывавшего, где умывальник, где каптерка и другие помещения. В конце коридора на возвышении стоял дневальный с повязкой на руке, рядом с ним стояла тумбочка с телефоном начала века. Налево и направо от него широкие двери вели в спальные помещения каждой из рот.
   Повернули налево. Сержант подвел солдат к ряду двухэтажных, кроватей сказал: "Ну, теперь будем знакомиться. Я сержант Пачелма ваш командир, выбирайте себе свободные кровати. Шинели вешать сюда". - Подошел он к длинной вешалке, протянувшейся вдоль стены. Подождав, пока все разделись и повесили шинели, стал заправлять их так что от каждой шинели был виден рукав и погон.
   -Шинели всегда должны висеть вот так. Повесил шинель - заправь. Заправлять шинели обязанность дежурного по взводу, вот как стоят кровати, так каждый, по очереди, будет дежурить. - Продолжал он рассказывать.
   Подойдя к крайней кровати, сержант, разворошив ее, заправил снова.
   - И чтоб ни одной морщинки не было на одеяле", - сказал особо, со значением.
   - А сейчас выходи строиться, пойдем на рубон.
   Куда пойдем, никто не понял, похватав шинели, выбежали на улицу. Неяркий зимний день уже занялся. Белесое бесцветное солнце, проглядывавшее сквозь мутную пелену, освещало подернутые дымкой недалекие сопки и редкие ленивые, белые пушистые хлопья, падавшие из сероватой мглы неба на укрытые толстым слоем снега крыши домов.
   Пошли по команде шагом марш, с левой ноги, почти не сбиваясь. Легкие уже немного привыкли к новому для них воздуху, народ дышал, осторожно соразмеряя дыхание с темпом ходьбы.
   - Правое плечо вперед, - скомандовал Пачелма, и пока еще неуклюжее тело взвода, ненадолго сбившись кучкой, но быстро разобравшись, повернуло налево. Подошли к столовой.
   - Стой. Справа в затылок по одному в столовую марш. Самый правый передний пошел к крыльцу, за ним потянулись остальные.
   Бегом" - громко стегнул командой взвод Пачелма, распаляясь:
   - Все команды должны выполняться бегом". - Почти прокричал он. Как подстегнутые, новобранцы рванули цепочкой по ступенькам столовой. Разделись в просторном коридоре, заправили шинели, как показывал сержант в казарме, вошли в зал.
   Полковая столовая была поменьше, чем та, в Батайске, но в остальном почти ничем не отличалась.
   -Столы нашего взвода здесь, - показал Пачелма; - с каждой стороны садится по пять человек, тот, кто сидит посередине стола лицом к двери - разводящий, он раскладывает кушать всем в тарелки. Ложки не тырить. Заходите в столовую и стоите за столом, без команды не садиться, пока не сели, ничего на столе не трогать. А теперь выходи строиться.
   Так и не прикоснувшись к еде, солдаты бегом рванули надевать шинели и строиться на улицу. Пачелма вышел, не спеша, в одной гимнастерке. Не обращая внимания на почти тридцатиградусный мороз, медленно неторопливо, прохаживаясь перед строем, положив руки за спину, объяснил:
   - Нам на еду отведено десять минут четыре мы уже потеряли. Внимание, - подобрался он, - в затылок по одному в столовую, - самый первый, на правом фланге, не дослушав команду, бегом рванул но ступенькам, за ним все остальные, народ, толком не евший две недели, истекал слюной и желудочным соком. Ощутив носами и пощупав глазами куски свинины с картошкой, плавающей в жирном бульоне. Быстро раздевшись, став за столы, солдаты терпеливо ждали сержанта.
   Медленно войдя в столовую неожиданно резким, недоброжелательным голосом тот скомандовал:
   - Взвоод, выходи строиться. Снова теряя на ходу слюни и сопли, солдаты, надев шинели, выбежали, быстро построившись, ждали сержанта. Медленно, как бы нехотя, подошел Пачелма и неторопливо произнес:
   - Команда выполняется, когда ее сказали, а Вы, не дослушав до конца, уже рванули. - Остановившись, внимательно посмотрел на замерший строй, скомандовал. - В затылок по одному в столовую шагом..., - и, как хороший артист, держа паузу, окинул взглядом застывший перед рывком в столовую взвод, - .. марш. Как из лука стрелы, цепочкой в затылок по одному рванули новобранцы. После того, как взвод застыл, стоя за столами, вошел Сержант. Следом за Пачелмой в дверях столовой появился невысокий старший лейтенант.
   - Взвоод, - бросил Пачелма отрывисто. - Садись.
   После такой дрессировки. Все, что хотелось Виталию так это встать и вложить девятнадцатилетнему ссыкуну, издевавшимися над ними, в пятак. Между тем сержант сел вместе с ними за стол, терпеливо подождал, пока ему положат и, как ни в чем не бывало, стал быстро уплетать, набив рот картошкой с мясом. Старший лейтенант, вошедший за Пачелмой, тоже присел с краю за стол, где не хватало до десяти, и стал завтракать вместе с солдатами. Глянув на сидевшего с краю стола парня, Пачелма приказал обыденным тоном:
   - Сходи в хлеборезку, возьми еще ребятам хлеба.
   Покончив с картошкой, так же, как и все, взял с тарелки хлеб с кусочком масла, три кусочка сахара, налив из чайника в солдатскую железную кружку чай, размешивал сахар тыльной стороной ложки. Он уже закончил кушать, а народ еще смаковал свинину. Когда он поднялся из-за стола, народ притих, ожидая команды, но вместо этого сержант направился к раздаточному окну и, схватив там один из стоявших бачков с мясом и картошкой, на рукавах гимнастерки бегом принес пышущий жаром бачок, бухнув его на стол.
   Вслед ему из окошка, наполовину вывалив в зал размер, который не снился голливудским, напичканным силиконом красоткам, высунулась по пояс, тряся в правой руке полуведерным черпаком, баба и густым басом прогремела, перекрывая им негромкий гул столовой:
   - Пачелма! Мать твою. - Пачелма повернувшись к ней насколько это было возможно, спиной согнулся, схватившись за живот в беззвучном смехе. Орала баба Галя - средних лет крупная женщина, хоть и грозно, но беззлобно.
   Подождав, пока в бачках и на тарелках ничего не останется, сержант неожиданно спокойно, негромко, по-домашнему, отдал команду: "Взвод, выходи строиться". Солдаты бегом выскочили на улицу, одеваясь на ходу и становясь в строй.
   В казарму пришли спокойные, сытые. Сержант исчез, новобранцы, предоставленные самим себе, разбрелись по казарме, выбирая себе постели. Вскоре к ним подошел невысокий плотного сложения, старшина, подозвав к себе, всем выдал погоны петлицы, рассказал, что куда и как пришивать. Каждому выдал длинные полоски белой материи, иголки и немного ниток. Появившийся вновь Пачелма стал показывать, как пришивать подворотнички, попутно рассказывая о разных мелочах солдатского быта.
   Когда уже привычной дорогой шли на обед, зашли в магазин, где каждый обзавелся дешевым бритвенным прибором, расческой, иголкой, нитками и одеколоном "Шипр". После обеда каждый занимался собой, подгоняли обмундирование, получали у старшины всякую мелочь, нужную для нормальной солдатской жизни. Пачелма показал, как нужно складывать письмо треугольником, заставил каждого несколько раз намотать портянки так, чтобы получилась куколка. После ужина продолжали заниматься своими делами.
   Наступило время отбоя. Еще не до конца укомплектованную роту построили на вечернюю поверку. Во всех воинских частях каждый вечер перед отбоем солдаты стоят на вечерней поверке, на которой самое главное, услышав свою фамилию громко гавкнуть
   - Я.
   Сержант, делавший перекличку, отдал дежурному офицеру рапорт о наличии и расходе людей. Тот удалился. Строй стоял молча, сержанты разошлись каждый в расположение кроватей своего взвода
   - Ротта, отбой - хлестнуло по казарме, солдаты рванулись, каждый к своей постели, на ходу сдирая с себя одежду. По команде "отбой" необходимо было в течение сорока пяти секунд раздеться, уложив в определенном порядке одежду на табурет, и выровнять их, эти табуреты так, чтобы уложенная одежда и табуреты были на одной линии. Лечь в постель, на спину, укрывшись одеялом до середины груди, и закрыть глаза. Только легли, раздалась новая команда:
   - Ротта, подъем, построение через сорок пять секунд.
   Процедура длилась с половины одиннадцатого до полуночи. Уставшие и изрядно попотевшие новобранцы отрубились намертво, не видя, как, довольно посмеиваясь и громко не боясь кого-либо разбудить, переговаривались сержанты, проходя по рядам между кроватями, укутывая раскрывшихся, поднимая под одеяла свесившиеся руки и ноги новобранцев.
   Как только Виталий зашел в казарму, заметил, как понизу тянет легкий сквозняк, поэтому выбрал себе постель на втором этаже и не прогадал. Вонь, под утро стояла в казарме везде, но наверху было малость теплее, и не так тянуло сквозняком. Тем более, как оказалось, при сильных морозах разница температур между нижними и верхними кроватями составляла несколько градусов. В среднем, на уровне груди была не меньше шестнадцати положенных по уставу градусов.
   Подъем ничем не отличался от отбоя. Попрыгав с кровати на пол и обратно, потренировались быстро одеваться. Затем роту в одних гимнастерках вывели на утренний мороз и быстрым шагом провели по внешнему периметру военного городка. Клапана у шапок разрешили опустить, но не завязывать. Как ни странно, несмотря на тридцатиградусный утренний мороз и замерзшие руки Виталию прогулка понравилась. Хорошая физическая подготовка на гражданке позволяла легко переносить физические нагрузки. Но так было далеко не со всеми. Некоторые хитрые стали в строй без портянок, или же намотав их на икры.
   За двадцать минут быстрой ходьбы несколько человек из роты поморозили и сбили в кровь ноги. Каждый из них получил первое в армейской жизни наказание - по два наряда. В санчасть никого не пустили, заставив мыть стертые ноги холодной водой с мылом из-под крана в умывальнике. Процедура причиняла новобранцам боль, но два сержанта, которые следили за точным и беспрекословным выполнением приказа, были неумолимы. Потом позже Виталий узнал, что при обморожении желательно промыть ноги холодной водой и растереть, а при потертостях нужно мыть ноги холодной водой, густо намыливая, их мылом. Но никто же не объяснял бедолагам, почему их заставляют выполнять предписанные в таких случаях медициной процедуры, и поэтому новобранцы смотрели на происходящее, как на издевательство над своими товарищами.
   Пострадавшим, помазав ноги зеленкой, выдали просторные валенки, старую форму - погнали работать на кухню. Остальные повзводно, сделав несколько тренировочных заходов в столовую, после завтрака разошлись по классам.
   Старший лейтенант, заходивший вчера в столовую, оказался командиром взвода. Он поздравил народ с началом службы, полчаса рассказывал, как неустанно печется родная Партия и лично Леонид Ильич Брежнев о каждом солдате, ставшем на защиту Социалистического Отечества. Потом, перейдя к делу, стал рассказывать о дальнейшей службе.
   Виталий понял, что он попал в ШМАС, что-то вроде армейского профтехучилища, выйдет из него через полгода авиационным механиком по обслуживанию самолетов. На столе лежали уставы. И армейская жизнь, превратилась в школьную, с той лишь разницей, что каждое слово преподавателя, записывалось и училось наизусть, независимо от того был ли это основной предмет, или политзанятия. После обеда час отдыха, потом строевая подготовка. Учились ходить и поворачивать строем и вправо, и влево, и назад, ходили поодиночке, поотделенно и всем взводом.
   С каждым строевым занятием все строже и требовательнее становились сержанты. Уже через неделю службы, если мороз был менее двадцати пяти, на зарядку выходили в нательных рубахах, клапана на шапках не опускались, и по периметру не ходили, а бегали. И хотя уже четверть роты ходила со стертыми в кровь ногами, хрипели и кашляли, режим физической подготовки не менялся.
   Взвод уменьшился на несколько человек, отправленных в санчасть. Виталька чувствовал - он уже подошел к своему пределу. Вечерами в личное время стал подходить к установленному в казарме турнику и слегка упражнялся на нем, рядом стояли одно - и двухпудовые гири. Но стоило ему как - то сразу схватится за двух пудовик, как подошедший, дежурный сержант запретил, показав, какие упражнения желательно делать сейчас.
   Вскоре, незадолго до нового года, принимали присягу. На стрельбах случилась у него первая промашка. Нигде в анкетах не указывал, что имеет разряды по стрельбе, самбо и боксу. Винтовочка попалась хорошая, прикладистая и хоть до этого ни разу не стрелял из такой, умудрился с трех выстрелов на сто пятьдесят метров выбить двадцать девять очков. Только несколько человек из взвода сумели попасть в мишени.
   Вечером после ужина Виталия позвал в канцелярию роты дежурный сержант. Войдя, увидев командира взвода и еще одного офицера, того, что был в поезде, став по стойке смирно, доложил:
   -Товарищ старший лейтенант, курсант Одинцов по вашему приказанию прибыл
   - Вольно - ответил комвзвода и пригласил:
   - Проходи, присаживайся". Виталий еще не успел толком примостится на стуле как, второй старлей, бугаина чуть ли не на полголовы выше него, тот, из эшелона, по - приятельски спросил:
   - Ну, военный как служится? Виталий, пожав в ответ плечами, ответил: -
   - Да нормально
   - Никто не обижает? - спросил старлей. Вопрос, был чисто риторический и вызвал у него улыбку, за месяц занятий с гирей и на турнике Виталий набрал больше десяти кг. Стал весить восемьдесят два кило. И это притом, что каждое утро приходилось бегать, а вечером ходить по кругу вокруг городка.
   Ни слова грубого не сказал, ни жеста не сделал за все это время, не встревал ни в какие разборки, и его никто не задевал.
   - И о чем это мы улыбаемся? - Спросил старлей и как - то незаметно очутившись рядом, попытался заломить ему правую руку за спину. Этого уже Виталик стерпеть не мог. Резко, оттренированным движением уйдя от захвата, он как бы случайно зацепил старлея рукой чуть выше пахового кольца в живот.
   Как здорово, что тренер научил его подобным штукам. Вроде и не нарочно, а проучить любого можно. Лейтенант присел на краешек перевернутого стула. Виталий, отскочив, стал по стойке смирно. Молчание длилось около минуты.
   - Чего ты испугался?, - вымучил наконец старлей улыбку:
   - Садись да не обижайся, пошутил я", - и легонько хлопнув Виталия по плечу, вышел, как обычно не прощаясь, в коридор. Краем глаза Виталий заметил довольную ухмылку на лице командира
   - Чайку попьем, - предложил командир. Виталий промолчал. - Да присаживайся не бери в голову у нашего замполита такие шутки в ходу, не обращай внимания.- Добродушно заметил комвзвода. Положив в железную кружку пять кусочков сахара, налил из чайника чифир.
   - Пей, или тебе послабее?"
   - Пойдет, - ответил Виталий, беря в руки горячую железную кружку.
   Говорили долго, незаметно для себя изголодавшись по нормальной человеческой речи, и отгородившись от казармы тонкой стенкой канцелярии. Виталий, не заметив, рассказал о себе все; и о нелегком одиноком детстве без отца с больной матерью и почему оказался здесь на краю земли.
   Когда вышел из канцелярии рота, попрыгав десяток раз из постелей и обратно, спала. Подойдя к своей постели, разделся, залез под одеяло и заснул глубоким спокойным сном. Назавтра потекли нелегкие солдатские будни. К исходу третьего месяца службы он уже подкидывал двух - пудовик, как мячик, два десятка раз. Работа на турнике доставляла удовольствие. И уже не были в тягость эти утренние пробежки по морозцу. Тем более, старлей оказался хорошим парнем, предложив ему ходить на придуманные им дополнительные занятия, для пополнения своих знаний воинских дисциплин, купив тем, что ходившие на него освобождались от нарядов и караулов, используя это время для учебы. Несмотря на обещание старлея Виталий все равно несколько раз сходил в караул.
   И там, впервые встав на пост с оружием в руках, он, почувствовал за своей спиной всю страну, людей, спокойно и безмятежно живущих на гражданке, не думающих об опасности. А просто спокойно живущих, занятых своими бедами и проблемами. Никто из них не знал и никогда не узнал, что на посту, на пронизывающем ночном ветре, бросающем в лицо снежную крупу, закутанный в тулуп, в меховых перчатках стоял Виталий Одинцов - солдат ее Величества России. Маленький, незаметный винтик огромного механизма, охраняющего Страну. Раз, возникнув это чувство, чувство единения со своей Великой Родиной, осталось навсегда, переложив на еще мальчишечьи, плечи тяжелый груз ответственности за ее судьбу, дав великую силу готовности ради нее отдать свою жизнь.
   Пост достался Виталию в отдалении, на самом краю гарнизона. За двойным рядом колючей проволоки стояли в полной боевой готовности истребители - бомбардировщики, укрытые брезентом. Узкая тропинка между рядами колючей проволоки слабо освещала тропинку, погружая все вокруг в непроглядную тьму. Покачивающиеся от ветра фонари поскрипывали, добавляя в завывание ветра свои резкие звуки. Виталию стало страшно. Казалось, из темноты, из шумящей стены тайги, кто - то недружелюбный и жестокий, готовый убить, пристально наблюдает за ним. Тропинку, огражденную колючкой, пересекало неглубокое русло ручейка. Каждый раз, подходя к этому месту, Виталий не мог спуститься вниз и идти дальше, пятясь и поворачиваясь спиной, снова обходил весь пост по периметру, возвращаясь к ложбине с другой стороны. Никакие разговоры с самим собой, уговоры, казалось ничто и никогда не сможет заставить его пересечь эту проклятую ложбинку.
   Уже подмерзший, не столько от холода, сколько от животного, проникающего везде и выливающегося холодным потом страха. Виталий, передернув затвор карабина, вогнал в ствол патрон, сняв с предохранителя, вытащив руку из меховой перчатки, положил палец на спусковой крючок. Холодея от охватившего все его существо жуткого животного никогда раньше не испытанного ужаса шагнул в эту проклятую ложбину, сжимая вспотевшими руками оружие, готовый в любой момент выстрелить. Не в кого нибудь, а если кто-либо прыгнет на него, выстрелить, предупреждая остальных, не умереть беззвучно, тихо, незаметно, как раздавленный таракан. Пройдя ложбину, остановился, внимательно вглядываясь в черноту завывающей ночи.
   Страх, жуткий леденящий душу ужас, все исчезло, уступив уверенности принесшей спокойствие. Он уже спокойно прошел еще раз до смены с поста эту проклятую ложбину, не понимая теперь, чего он боялся. После, в любой, самой критической ситуации, ясность сознания и здравый смысл никогда не покидал его, давая страху появляться только после, когда все уже было позади.
   Именно там, на посту, Виталий родился еще раз, став по настоящему Солдатом и Гражданином своей Родины. Окончательно и навсегда вверив ей свою жизнь.
  
   Глава 2
   Виталий научился спать глубоко и спокойно, мгновенно засыпая, едва команда "Отбой", - подавалась последний раз. Как хорошо выдрессированное животное, мгновенно просыпался, услышав команду "Подъем". - Причем просыпался сразу полностью, готовый к немедленному действию. Да и вся рота, проходя через мучительные дрессировки, первые суматохи и неразберихи ночных тревог, училась солдатской науке.
   Тревоги..., когда объявляли, а когда и нет, на всю жизнь запомнился Виталию кошмар первой тревоги. Сон, прекасный сон снился ему. Желтый морской песок, и они вдвоем с Танюшкой смеясь, радуясь жизни, счастью быть рядом. Носились друг за другом упав около костра жадно и долго целовались, вот только едкий, до слез дым от костра подползая, мешал, не давая дышать. Вырываясь из тяжелого глубокого сна от запаха гари, проснулся, - казарма была полна дыма, выход закрыт, ни одного командира, полураздетое стадо в триста человек мечется в полной темноте, сшибая кровати и тумбочки в кучу, задыхаясь в удушливом, едком дыму шипящих дымовых шашек. Резко вскочив, не думая, еще не проснувшись толком, быстро оделся, найдя в мешанине табуреток свою.
   Во время первой этой тревоги, когда внезапно открылась дверь, и толпа вывалилась в январскую ночь, сразу раздалась команда: -
   - Ротта, стаановись. - Возбужденная, колышушаяся толпа перед входом в казарму, повинуясь командам, постепенно превратилась в строй. Сержанты ходили внутри строя и, тыкая пальцем в полностью одетых солдат, приказывали:
   - В казарму. Остальные, не успевшие одеться, стояли, кто без одного сапога, иные вообще босиком, были и такие, кто не успел одеться вовсе и стоял в одном нательном, в строю, по стойке смирно на заледеневшем насте, босиком.
   Тускло горевшая перед входом в казарму лампочка едва выхватывала из темноты строй в более чем, полусотню, человек сливавшихся со снегом. Один из сержантов став перед строем, скомандовал:
   - Рравняйсь, смирррна. - Проревел Стогновский оставшимся. - Вы ... уже ... трупы ... стадо... , - говорил резко, зло. Речь его с изредка попадавшими в нее цензурными оборотами становилась от этого еще злее. - Руки вперед ставь, начинай приседания и расьь два... . - Уже захлебываясь истерично - весело прокричал, - упор лежа принять по команде отжимаемся и рассьь два.... . Двое вышедших из казармы сержантов, подхватив под руки веселящегося Стогновского, потащили в казарму. Один из них скомандовал:
   - Все в умывалку, помыться, растереться, мать вашу..... Не обращая внимания на остальные слова, толпа ошалело рванула в тепло.
   Лежа в постели, Виталий увидел Васька Шипилова - землячка. Прибежав в казарму и бросившись в постель, он начал кутаться с головой в одеяло, дрожа крупной дрожью, по-бабьи суетясь, тихонечко поскуливая. Он был из тех бедолаг, которые, проснувшись чуть позже, уже не могли в суматохе сдвинутых тумбочек и кроватей, найти сапоги и форму, выскочив на построение босиком, в одном нательном. Виталий и поднявшийся вместе с ним Вахит выковыряли дрожащее тщедушное тело товарища из тряпок, в которые тот пытался закутаться, раздев догола слабо сопротивлявшегося, скулящего, Василия, потащили в умывалку. Пока Вахит отмывал и растирал ему покрасневшие и уже немного распухшие ноги, Виталик крепко держал слабо вырывавшегося, не соображавшего уже, что с ним делают, земляка. Обмыв всего холодной водой, растерев одеялом до красноты, закутали в него и понесли уже немного согревшегося успокаивающегося Василия по коридору в спальню.
   Навстречу им из каптерки вывалился Стогновский. Стоя у стены, дыша на них крепким самогонным перегаром, улыбаясь, наблюдал. Проходя мимо Виталий не выдержал, вмазал ему голой пяткой по печени. Вахит прибавил шагу, и они быстро понесли Васька в постель.
   Вскоре после этого Васю перевели в другую часть. Больше такого не было, какую бы тревогу не устраивали, солдаты первым делом одевались и бежали к ружпарку. Служба не каждому давалась легко и просто, не получившие перед армией хорошую физическую подготовку ребята сдавали, не выдерживая ни психологическую, ни физическую нагрузки. Были и такие, у которых начинались болезни, вызванные тяжелой, непривычной, сразу резко навалившейся на них нагрузкой. Навсегда запомнился случай с одним парнем из соседнего взвода - Виктором
   Это был тихий, начавший полнеть уже после приезда в часть, парень. Неестественная рыхлая полнота, ставшее немного одутловатым лицо, говорили о начинавшейся болезни. Несмотря на появившуюся легкую отдышку, он продолжал бегать по утрам на зарядку. Единственным, но временным послаблением, которое сделал ему сержант, - старался не гонять на турнике и брусьях, да и к коню не заставлял подходить. Все это было ничего по сравнению с главным - у Виктора начался жор.
   Он, был голоден всегда. Вечно держал в карманах корочки хлеба или еще чего - либо съестного. Появлявшиеся деньги мгновенно уходили на еду. Еды ему не хватало, денег тоже. Странно блестевшие глаза высматривали вокруг все, что можно было отправить в рот. Виктор никому не жаловался. Все попадающие в Армию проходят через это чувство постоянного голода и недоедания, пока организм не приспособится под режим питания, поэтому, не удивляя никого это затянувшееся привыкание, стало предметом насмешек в небогатой на развлечения солдатской жизни.
   Между тем Витька все больше терял человеческий облик, добывая любыми способами себе еду. Трагическая развязка наступила неожиданно и быстро. Роте выдали жалование - три железных рубля и восемьдесят копеек на нос. Утром, на следующий день, некоторые не досчитались скудного солдатского довольствия. Деньги солдату в принципе не нужны. Тратились они в основном в магазине или солдатской чайной на разные вкусные вещи - пирожные, газировку.
   Добыть водку в гарнизоне, окруженном густой тайгой, было просто негде. На многие километры простирался зеленый даже зимой, засыпанный волнами сугробов океан. Да и не так уж много желающих было пригубить зелье, вчерашние мальчишки больше бравировали, напуская на себя личину лихих алкоголиков. На гражданке многие даже еще не попробовали ее по - настоящему.
   Деньги хранили в пистонах брюк. Просто из карманов они постоянно вылетали, а из этого маленького карманчика на поясе, закрытого ремнем, не выскальзывало ни единой копейки.
   После отбоя аккуратно в линеечку сложенная одежда лежала на табуретках этими самыми пистонами к кроватям. Обеспокоенные начавшимся в роте воровством, дневальные стали ночами постоянно следить за помещением роты. Несколько дней все было тихо.
   Как то ночью, заглянув под стоявшие ровными рядами кровати, дневальный заметил солдата, бесшумно передвигаясь грузным телом, он, останавливался напротив табуреток и, высунув руку из - под кровати, аккуратно вытаскивал копейки из кармана. Дневальный, не сообщая ничего дежурному, поднял несколько солдат, и они окружили быстро удиравшего, заметившего, что его увидели, Витьку. Проснувшиеся солдаты, молча стали вытаскивать брыкающуюся сопящую, цепляющуюся за кровати жертву. Виктор тоже молчал. Разбуженные тихим шумом борьбы солдаты, поняв, в чем дело, подключались к остальным.
   Тихо вытащив и крепко схватив его за руки и ноги, человек двадцать понесли на руках к выходу из казармы. После входной двери, в начале длинного коридора, метра четыре длиной, был бетонный пол переходящий затем в деревянный. На нем стояла решетка, через которую входящие сбивали снег с обуви. Убрав решетку, собравшиеся стали, раскачивая подкидывать погрузневшее тело Витьки, подбрасывая каждый раз все выше и выше. Внезапно, повинуясь чьей-то не произнесенной команде, они расступились и Виктор с размаху, как - то боком, с вырвавшимся утробным звуком сел на бетонный пол.
   Виталий проснулся, почувствовав как Вахит, грубо трясет за плечо.
   - Давай, давай, - шипел тот с кавказским акцентом. Когда Вахит начинал волноваться, речь его не понимали даже свои. Виталий, впрыгнув в сапоги, бросился за ним в коридор, навстречу бегущим солдатам. Виктор, сидел, как упал, опершись руками о холодный бетонный пол, глазами полными боли постепенно тускнеющим взглядом смотрел на подбегавшего, громко стуча сапогами Виталия. Бросившись на колени, они с Вахитом успели подхватить его заваливающееся назад тело, не дав упасть на бетонный пол.
   Голова Виктора безвольно откинулась назад, и широко открытые глаза, уставились в потолок расширяющимися зрачками, с лица его, ставшего спокойным и умиротворенным, исчезла боль. Тело обмякло, и он, незаметно для них перестал дышать.
   - Стой, стрелять буду, - послышался, будто издалека голос дежурного офицера. Виталий, осторожно опустив Виктора на бетонный, ледяной пол, поднял голову. Белый, как мел, молодой лейтенант с остекленевшими глазами стоял, прижимаясь спиной к стене, дергающийся ствол пистолета в его руках смотрел на них с Вахитом.
   - Лицом к стене, руки на стену, - послышался готовый сорваться в истерику визгливый, неестественный тонкий голос.
   Чувствовалось, испуганный офицер вот-вот начнет стрелять. Медленно, не делая резких движений, Виталий с Вахитом встали, повернувшись лицом к стене, положили руки на нее, собирая вспотевшими ладонями известь, поверх крашенной масляной краской панели. Вскочившие в распахнувшуюся дверь караульные, больно лаская прикладами, в затихшей предутренней мгле, в одном нательном, погнали через весь гарнизон на губу. Виталий крепко схватил за локоть попытавшегося сопротивляться Вахита. Резко дернув за руку, притянул к себе, предостерегающе шепнув на ухо:
   - Убьют. - Поняв, Вахит затих.
   Ночной, почти сорокоградусный мороз начала февраля не чувствовался.
   - Хорошо, хоть не босиком выскочили, - почему - то с облегчением подумал Виталий, чувствуя, как ждут конвоиры хоть намека на рывок в сторону, чтобы разрядить в них обоих свои карабины. Привели на губу. Каждого затолкали в отдельную камеру, предварительно основательно пройдясь по почкам.
   Нары еще хранили тепло видимо только что переведенных в другие камеры солдат. Пройдя на середину камеры, остановившись, пережидал тянущую, парализующего всего, противную боль в спине. Вскоре, постепенно, боль отпустила, позволив упасть животом на нижние нары. Едва притихли остатки гулявшей по избитому телу боли, и, найдя удобное для себя положение, Виталий затих, как распахнулась дверь, и его грубо сбросили с нар, успев, пока поднимался, несколько раз подцепить сапогами по ребрам.
   Вывели на улицу, запихнув в УАЗик, повезли. Вскоре остановились и, вытащив за уже порядком изодранное нательное, повели в штаб, подталкивая прикладами. Уже избитое тело отзывалось на каждый, даже слабый, пинок, острой болью. Скользя сапогами по ступенькам, Виталий неловко упал, поскользнувшись. Поднимаясь под градом ударов, пытался запомнить хоть одно из белых пятен вместо лиц.
   В большой комнате, куда его впихнули, сидело несколько человек - все младшие офицеры.
   Заспанный замполит роты сидел в углу, казалось, безучастно спросонок наблюдая происходящее.
   - За что Вы его убили? - Сорвался на крик незнакомый старший лейтенант. Как только Виталий влетел и, хлопая глазами, осваивался с неожиданно резким светом лампы.
   - Значит, убили парня, сволочи, - подумал про себя, сейчас выведут и нас с Вахитом шлепнут. Надо же, как - то списать солдатика, не подставлять же господ офицеров. В рапортах будет все красиво. Убили и попытались убежать, еще оружие в руки положат. Суки. Тем более все знали, с Вахитом они дружат. Концы в воду. Пожурят молодых еще, неопытных офицеров, что недосмотрели за солдатиками, и на этом все. Забудут.
   Подняв взгляд, посмотрел с ненавистью в глаза, спрашивавшего молодого старшего лейтенанта. Долго, пока тот не отвел свои, в сторону. Медленно негромко ответил:
   - Когда мы подбежали, он, уже умирал, и если бы этот пидорас не дрочил в канцелярии, мог и увидеть. - Зло, с вызовом, ответил Виталий, махнув, превозмогая боль, рукой в сторону сидевшего бледного дежурного лейтенанта.
   Один из лейтенантов, вскочив, бросился к нему. Замполит, казалось дремавший на стуле сидя за столом, внезапно опершись на него руками выбросив из-под него свои ноги, вмочил, подбежавшего, не успевшего ударить стоявшего Виталия, лейтенанта в бок, отбросив в сторону.
   Так же молча сел опять на стул. В наступившей мертвой тишине, посмотрев на Виталия сумрачно, исподлобья, еще не проснувшимся до конца взглядом негромко сказал:
   - Помнишь, что мы проходили на тренировках, если еще, какая сука полезет мочи, - помолчав немного, в полной тишине добавил, - можешь всех. Тяжело встав, подошел к одному из сидевших офицеров, пощупав его карманы, достал пачку "Столичных" .
   В висевшей в комнате мертвой тишине вытащил сигарету, бросив остальные тому на колени, закурив, вышел из комнаты, с силой хлопнув дверью.
   Господа офицеры притихнули. Наконец, один из них, не смотря на Виталия, нарушив молчание, бросил:
   - Идите в казарму. Виталий, медленно ведя взглядом, попытался заглянуть каждому в глаза. Сосунки, чуть старше него. А ведь запросто, если бы не старлей, могли и убить.
   - Твари, - подумал с омерзением, - и это те которые должны защищать Родину. Пекутся только о своих задницах, и ради своего спокойствия и благополучия могут, не задумываясь, принести в жертву жизнь другого. Сейчас это солдаты, а кто завтра? - Подошел и, взяв из валявшейся на коленях лейтенанта пачки сигарету, бросил остальные на пол, рассыпав. Повернувшись, молча с тяжелым сердцем, вышел вслед за старлеем, с силой хлопнув дверью. Так же молча, пройдя по коридору, мимо стоявших с карабинами наизготовку солдат, вышел на крыльцо. Докуривавший сигарету старлей накинув на его плечи свой бушлат, пошел рядом, провожая в казарму. Сойдя со ступенек Виталий, остановившись, прикурил у него свою сигарету.
   Заря только поднималась, пробиваясь сквозь мутный серый стылый воздух. Около входа в казарму Виталий, молча протянул ему бушлат. Неожиданно улыбнувшись, старлей хлопнул по плечу. Спросил:
   - Ну, как?. Виталий, не заметив, улыбнулся тоже, ответил:
   - На рупь двадцать. Ты читал Ремарка "На западном фронте без перемен?" - спросил старлея неожиданно для самого себя, переходя на ты.
   Нет, - удивился старлей.
   - Почитай. Кто - то из тех, кто убили Витька, читал.
   И повернувшись, пошел в казарму навстречу команде "Подъем". Вахит был уже в своей постели. Переглянувшись с ним, не говоря ни слова, Виталий молча прилег на несколько недолгих оставшихся до подъема минут. Жизнь продолжалась, награждая каждого по своему, одному печаль, кому - то радость. Служба шла своим чередом. Вахит, после всего случившегося, замкнулся, уйдя в себя. Никогда не вспоминая случившееся. Виктора как будто и не было в роте. Про инцидент забыли, но больше никогда никто не жаловался, что у него, что-либо пропало.
   Однажды посреди ночи Пачелма разбудил его, стараясь не разговаривать, чтобы своим голосом не разбудить остальных, жестами показал, чтобы он оделся. Была глубокая ночь. Заведя в каптерку, сержант дал надеть фуфайку - безрукавку, бушлат. Протягивая карабин и горсть патронов, сказал:
   - Распишись здесь. Виталия удивило поведение сержанта, всегда немного высокомерный, подчеркивающий дистанцию между ним и солдатом, сейчас ничем не отличался от нормального человека. Проверив номер оружия на карабине, расписался в ведомости за оружие и тридцать патронов. Выйдя из каптерки, закинув карабины за спину, пошли к штабу полка. Там уже стояло человек пятнадцать с карабинами и автоматами. В основном, сержанты. Из штаба вышел уже знакомый замполит. Негромко скомандовал; -
   - Становись. - Став лицом к шеренге, широко расставив ноги, продолжил так же негромко. - В соседней части ушел с поста часовой с оружием. Следы ведут в сторону Китайской границы. Нам поставлена задача, задержать. Вопросы есть? Тогда в машину.
   В полной тишине погрузились в шестьдесят шестой. Ехали больше часа. Остановились между сопками, спрыгнув, сгрудились около машины. Стояла ясная февральская ночь. На светло синем небе, как лампочки, светили звезды, помогая луне. На нетронутом, неглубоком снеге была видна строчка человеческих следов. Замполит, как хорошая гончая, покружил вокруг и побежал рядом с ними вперед. Солдаты, медленно набирая темп, потянулись за ним. Следы шли по гребням невысоких сопок, кое - где исчезая на каменистой, открытой ветром от снега земле. Бежали долго, легко, не чувствуя усталости, не спеша. Восток посветлел, утих дувший легкий ветерок. Природа замерла в предрассветной истоме.
   Впереди за деревьями, там, где исчез незаметно оторвавшийся в пылу погони метров на сто замполит, послышались частые, негромкие хлопки одиночных выстрелов, перебиваемые короткими автоматными очередями. Бесшумно, безо всяких команд, не останавливаясь, на ходу солдаты рассыпались в цепь, охватывая полукольцом редкие кустики на гребне невысокой сопки. Короткими перебежками Виталий подбежал к переставшему стрелять замполиту. Ложе его автомата было раздроблено. Крови не было видно.
   - Где вы там ...... вошкаетесь? - Прорычал тот. Дрогнули ветки кустов, роняя снег от выстрелов. Ребята, окружавшие сопку в своих серо - зеленых бушлатах, вкрапленных в ослепительно белое заснеженное поле, были отличными мишенями. Сквозь росшие впереди кусты Виталию было видно место, откуда стреляли.
   Непонятно почему, стрелявший не менял позицию; то ли уже был ранен, то ли не знал этой простой истины, то ли не мог, по какой другой причине. Не обращая внимания на пристально наблюдавшего за кустами лейтенанта, Виталии, раскинув широко ноги и упершись локтями, в уже обломанный наст, прикинув в каком месте, может быть стрелявший. Не ожидая команды, стал методично, не спеша вгонять туда пулю за пулей. Целясь чуть ниже кустов, в сугроб снега, задержанный ими. Остальные солдаты, подобравшись на расстояние до ста метров, тоже открыли беглый огонь. Закончив обойму, Виталий стал наблюдать за целью. Вскоре, видимо тоже расстреляв по обойме, перестали стрелять все. Из-за кустов больше не стреляли.
   Где - то неподалеку тарахтел вертолет; по усиливающемуся звуку было ясно, он летит на выстрелы. Подождав еще несколько минут, Старлей, оставив ненужный автомат, тяжело поднялся с земли, пошел к кустам. Чуть левее давая возможность Виталию наблюдать за ними. Когда замполит почти подошел к кустам, Виталий, на всякий случай, еще раз ударил по ним пулей. Зайдя за кусты, замполит исчез из поля зрения. - Солдаты, сразу поднявшись, с карабинами наперевес побежали к нему.
   Едва они сделали первые шаги, как замполит снова появился на гребне сопки.
   - 0тбой, - прокричал он. - Я сейчас приду. И стал быстро почти бегом кое - где, проскальзывая по крепкому насту спускаться по едва покрытому снегом склону к Виталию. Остальные подтянулись тоже.
   - Где пистомат ? - спросил Виталия улыбаясь Старлей. Повернувшись к нему спиной, Виталий подошел к разбитому оружию, подняв, стал очищать с него расплавленный замерзший снег.
   - Ну что там?- забыв обратиться по форме, спросил подошедший к ним Стогновский. Махнув рукой, идя обратно, лейтенант весело сказал:
   - Мазилы, пока вы палили, парень спокойно смылся. Дальше дело не наше, - продолжил он. - Пошли. Над местом только что прошедшего боя, медленно снижаясь, кружил вертолет, окрашенный багряными лучами восходящего солнца. Поднимая винтами поземку.
   Солдаты гурьбой шли за замполитом по каменистому склону. Напряжение боя еще не прошло.
   -Хотите старый анекдот? - спросил замполит. Солдаты, замедлив шаг, подошли к нему поближе
   Так вот, в одном взводе разучивали упражнение по забиванию гвоздей в забор..., - и помедлив, добавил, - головой. Вот натыкал старшина гвоздей в забор и командует:
   - Иванов! тот: -
   - - Я.
   - Выйти из строя, выполнить упражнение. Разбегается Иванов шарах и гвоздь по самую шляпку. Весь взвод упражнение выполнил, а вот у Сидорова, никак не получается, разгоняется бах головой, а гвоздь чуть вошел, ну а дальше ни в какую не лезет. Tут Иванов догадался - заглядывает за забор, потом подходит к старшине и тихонечко ему говорит:
   - Товарищ старшина, там за забором, в аккурат, где Сидоров мается, товарищ, замполит прислонился головой и спит.
   Сказал последние слова и заржал безудержно, как-то даже не по - человечьи. Запрокинув голову и оскалившись. Солдаты, вежливо засмеялись. Незаметно за разговором подошли к подъехавшему ЗИЛу. Уже когда начали запрыгивать в кузов, Старлей, отведя Виталия, в сторону, спросил:
   - Последний раз зачем выстрелил? - Виталий, удивленно посмотрев на него, ответил:
   - Чтобы клиент пригнулся, и мысли дурные из башки, выронил. А то вдруг бы сиганул с испуга, да и оттяпал бы Вам репродуктивный аппарат. Что тогда делать?
   Ничего не ответив, посмотрев на него коротким, странным взглядом, Старлей полез в кабину. Этот парень уже второй раз поразил его своим несвойственным нормальным людям зверинным чутьем. Ведь именно когда, поднявшись по склону, увидел ее, всю в крови, поднимающую пистолет в последнем предсмертном усилии, застыл от неожиданно увиденного им, в странном оцепенении ожидая выстрела, пораженный, что это женщина. Неожиданный, непонятный, нелогичный выстрел Одинцова, избавил, вывел Ермихина из оцепенения. Последняя пуля, разбив голову, успокоила ее навсегда.
   Погрузились в поджидавший всю компанию ЗИЛок, поехали в часть. Очень часто и всегда не к месту, в самый неподходящий момент приходили к Витплию воспоминания. Трясясь в кузове ЗИЛа, после боя, опять вспомнился дом и первая в его жизни кровь и смерть живого существа.
   Жил Виталий один с матерью. После того, как их бросил отец, жизнь была, мягко говоря, хреновая. Бывало, пожарит мать картошку, и стоит она на сковородке целый день, он не ел, знал, что мать не притронулась к еде, чтобы накормить его, он же оставлял, чтобы поела она. Тут как - то шли они по рынку и, уступая просьбе сына, купила она кролика - живого.
   Виталий был несказанно рад этой покупке, сделал просторную клетку, ходил, рвал свежую травку, и кролик, оказавшийся на самом деле крольчихой принес ему в подарок еще двенадцать штук. Ухаживать за разрастающимся кроличьим стадом доставляло Виталию большое удовольствие, он делал все новые клетки, собирая разбитые ящики около овощного магазина, собирал на совхозном поле траву, запасая ее впрок, мать не мешала, а наоборот всячески поощряла его увлечение. Худо - бедно через год с небольшим, кроличье стадо насчитывало у Виталия уже более шестидесяти голов.
   Однажды к маме пришли гости и она, подойдя к Виталию, возившемуся около клеток, попросила: -
   - Виталик, давай забьем одного кролика. Никогда в голову не приходила к нему мысль, что эти пушистые ласковые комочки можно убивать и кушать. Но знал. Мать права.
   - Но, я, не умею их убивать, - ответил он нерешительно.
   - Спроси у дяди Степы.
   Подойдя к забору, за которым был соседский двор, Виталий, долго молча смотрел как тетя Тоня, жена соседа, кормила кур. Сама мысль об убийстве своих любимцев страшила своим практицизмом и жестокой правдой, открывшейся ему вдруг во всей своей простоте.
   Они их едят, вот так же, как и я кроликов, откармливают и жрут, и ничего спят спокойно и совесть их не мучает. Из дома во двор вышел сосед.
   Дядя Степа, - позвал Виталий, подходя вплотную к забору тот, вопросительно глянул на него. Соседом он был хорошим; даже когда Виталий залез на горище у него в сарае и потырил выброшенные туда пластинки, Дядька Степан видел, но никому ничего не сказал. Видимо понимая неуемную мальчишечью страсть к приключениям, так часто вступающую в противоречие с уголовным кодексом.
   - Мам сказала кролика забить, вы не поможете? - Усмехнувшись, дядька Степан перешагнул через забор и подойдя к клеткам спросил: -
   - Какого? - Немного помолчав, Виталий показал на первого попавшегося. Просунув руку в клетку, сосед взял кролика за уши и вытащил наружу.
   Видимо каждое живое чувствует свой конец, понимая бесполезность сопротивления. Так и кролик спокойно висел в руке соседа, хотя раньше Виталий никогда не позволял себе брать их так. Он даже не знал, что их можно брать вот так, за уши. Взяв за уши кролика, сосед, размахнувшись, ударил его указательным пальцем по затылку. Несколько раз дернувшись, кролик повис безвольной тряпкой.
   -Видишь, как надо, - повернулся к Виталию дядя Степа.
   Смотри, учись, в следующий раз сам будешь.
   -Неси таз и веревочки, - попросил он. Виталий, потрясенный простотой смерти, медленно пошел в дом. Мама уже приготовила все, необходимое. Привязав кролика за задние лапки, дядя Федя стал острым ножом снимать с того шкурку. Рассказывая и объясняя каждое движение. Неподвижно, внимательно смотрел Виталий, как белый, только что бегавший и доверчиво тыкавшийся, ему в руку выискивая там лакомство, пушистый комочек превращался в знакомую тушку. Не раз смотревшую на него с витрин магазинов.
   Кровь, постепенно превращаясь в тоненькую струйку, вытекала из него в подставленный таз. Заляпанная красным шкурка полетела в таз, перемешавшись вместе с внутренностями. Странный запах. Запах крови, перемешанный с запахом дерьма, ударил в нос, перебив остальные. Сосед, спокойно выпотрошив кишечник, отрезав окровавленную голову, и взяв таз с собой, отнес его содержимое своей собаке.
   Как отрубило что - то внутри. Он в этот день не мог даже подойти к клеткам. Вечером, все же попробовал приготовленное мамой мясо. Изголодавшийся на постной диете по мясному, переборов неприятное чувство, сел за стол. Мясо было вкусным, и он стал методично убивать их, стараясь побыстрее, избавиться от расплодившегося и приносящего уже не радость, а боль, стада, осознанием скоротечности жизни и неизбежности конца. Было невыносимо кормить и холить их, зная, что скоро взяв в руки он, будет убивать.
   Когда через пару дней Виталий, уже один приготовив все необходимое. Так же, как сосед, взяв в руки не сопротивлявшееся доверчивое тело, долго стоял, держа, не решаясь убить. Внезапно, как кто другой, поднял его руку и ударил кролика пальцем по затылку, тот, несколько раз дернув задними лапками, затих. Быстро, торопясь, Виталий, привязав его за задние лапки, ткнул ножом, снимая шкуру.
   Оживший кролик беспомощно, тоненько закричал, задергав передними лапками, как бы пытаясь оттолкнуть сделавшего ему больно, человека. Как током прошло по всему телу, и Виталий заметался по двору, пытаясь убежать от этого жалобного, почти детского предсмертного плача живого. Неожиданно для самого себя, схватив палку, он стал бить ею по плачущему кролику, не попадая так, чтобы убив, прервать этот стон.
   Наконец, кролик затих. Виталий стоял неподвижно, тупо смотря на висящую, окровавленную, только бывшую живой, тушку.
   = Чего ждешь, снимай шкурку, пока не застыл, - послышался голос наблюдавшего за Виталием соседа. И Виталий, плохо понимая, что делает, торопливо, содрал шкурку, разделав тушку, как показывал сосед. Закончив, не притрагиваясь ни к чему, не помыв руки от крови, вышел на заросшую бурьянами широкую улицу, спрятавшись в высокой траве.
   Сосед, понимая состояние подростка, которому не было еще и двенадцати, сам убрал за ним, докончив. Следующих, Виталий убивал сразу, научившись не жалеть и не щадить, быстро разделывая, отдавая матери готовые тушки. Он, убивал их всю весну. Убив последнего, всех. Сжег клетки, не оставив даже следа от пребывания некогда многочисленного кроличьего стада, о котором с любовью и радостью заботился более двух лет.
   Зашипевшие тормоза, прервали воспоминания возвратив в сегодня. Приехали назад в часть, и солдаты молча выпрыгивали через закрытый борт, сразу прямо в штабе торопливо сдав оружие и боеприпасы, расходились по подразделениям. Несмотря на веселость старлея, каждый знал; тот, кого они полночи преследовали, никуда не ушел, он, остался лежать там, где они настигли его. Остался там навсегда. Тоже оставив оружие и патроны в штабе, они с Пачелмой, переодевшись, успели на завтрак. Никто ничего не запрещал, не предупреждал ни о чем, но Виталий, понимал, об этом всем лучше забыть.
   В феврале, когда чуть ослабли морозы, стали учиться ходить на лыжах. Несколько раз бегали десятку. Начались занятия по тактике.
   Непосвященному очень сложно понять, что это такое, но незнание ее запросто может стоить солдату жизни. Причем в самый неподходящий момент. Только познавая азы умения не подставлять голову, суметь выживать и при этом еще что - то делать, Виталий понял. Если бы сержантам пригнали партию крокодилов с берегов Нила и приказали, научить летать, то уже через пару месяцев эти твари порхали бы в воздухе не хуже бабочек.
   Сначала разучиваются самые простые, элементы. Такие, как команда - " Воздух". Дело в том, что самолет целится и стреляет туда, где видит скопление людей, а посему по команде "Воздух" надобно отбежать подальше от этого места и, упав лицом вниз положить под себя руки, ногами к предполагаемому взрыву, а головой на полтора метра дальше... Сразу в комплексе разучиваются такие команды как; "Вспышка справа, вспышка слева" и соответственно "Впереди и сзади". Делать надо то же самое, но главное лежать ногами в указанную сторону.
   Время выполнения норматива где-то в пределах секунды двух. Эти команды всегда подаются неожиданно в любом месте, независимо от метеоусловий и самочувствия обучаемых. К примеру сказать - может ли нормальный человек, любой, ни с того ни с сего разбежавшись плюхнуться в лужу, или на смачные, недавно вываленные при прогулке экскременты овчарки - любимой собаки командира роты, просто в любое другое дерьмо, - даже спрашивать не нужно, конечно же, нет. А вот солдат, особенно в процессе обучения, может. Ибо такие дрессировки, отбивая все нормальное, человеческое, оставляют только развитую способность выжить.
   Но самое главное, чему должен научиться солдат - это умение ползать или, говоря другими словами, скрытно перемещаться по местности. Наука довольно непростая ползешь, скажем, по стерне, прикрытой снегом, а рядом идет учитель и периодически кованым сапогом лупит тебя, извините, по заднице приговаривая:
   - Опусти ... не на бабе.... Тем более что ползти по земле, опуская пониже задницу, и, извините соответственно, прижимаясь передницей к стерне, шкребя по ней, как по лобку, несколько неудобно и, грубо говоря, напряжно.
   Варианты напутственных речей могут быть разными. Каждый учитель испражняется согласно уровня своего интеллекта, которого в армии скажем прямо, всегда дефицит.
   После обеда выдалась свободная минутка, и Виталик сел писать письмо маме. Это дело требовало серьезности и осторожности. Писать нужно было так, чтобы не прибавить тревоги и так изболевшему за сына материнскому сердцу.
   Неожиданно в казарму влетел Вахит, подбежав со словами: "Виталь давай быстрей" - вытащил на улицу в одной гимнастерке. Вахит возбужденно коверкая слова и показывая на ротный сортир, говорил: "Быстрее, быстрее, убьют". Хотя Виталий старался ни с кем не ссорится, всегда, пытаясь до последнего, превратить ссору в шутку избегая мордобоя, услышав Вахита, побежал следом за ним. Солдатские разборки отличались особой жестокостью, помноженной на только что полученное умение убивать себе подобных. Забежав за сортир, Виталий, остановился в недоумении. Андрюха, - парень из Горького, служивший в соседней роте, при своем метр девяносто с гаком и сотней кило веса отличался редкостным добродушием и покладистостью. Зажатый между крышкой выгребной ямы, и вентиляционным коробом, в одной гимнастерке, Андрюха, лениво отбивался от троих чеченцев, налетавших на него, как петухи. Бил только в крайнем случае в лоб, не подпуская к себе.
   - Здоровы будете, мужики - весело поприветствовал дерущихся Виталий, подходя поближе, стараясь перевести драку в разговор.
   - Че тут у Вас - групповой секс? - Андрюха понял, пришла подмога. Бойцовский дух нападавших был подорван.
   Вахит не сказав Виталию ни слова, ушел вместе с ними.
   - С чего это вдруг? - вопросительно глянул на него Виталий.
   - Да ну их, даже не знаю, что - то не так сказал. - Недоуменно пожав плечами, ответил Андрюха. Закурив Андрюхиных папирос, протопали в казарму. Пройдя по коридору, разошлись каждый к себе.
   По странной прихоти судьбы в полк попало несколько чеченцев. Были они, как дети, требуя к себе повышенного внимания и особого отношения. Вернувшись в казарму заметил ссутулившуюся спину товарища. Вахит, сидел насупленный.
   - Из-за чего сыр-бор? Как можно дружелюбней и доброжелательней спросил, подходя, Виталий. Надеясь погасить конфликт в зародыше. Эти ребята были, как и все, но стоило им собраться в кучу, как каждый начинал выпендриваться друг перед другом, и тогда любое движение, взгляд, слово проходящего мимо могло ими истолковаться, как оскорбление со всеми вытекающими последствиями. Ну, никак не могли отучиться, набрасываться кучей, порой на любого, за какое нибудь слово, которое считали оскорбительным для себя. Вахит отвернувшись с обидой, произнес: -
   - Ты мне больше не друг.
   Вечером в столовой, оказавшись разводящим и желая задобрить обидевшегося товарища, Виталий, выбрав в котле кусманчик посолиднее, вывернул его на тарелку Вахита. Народ за столом, понимая, в чем дело, дипломатично этого не заметил. Вахит, взяв тарелку с горячей картошкой с мясом со словами:
   - Мусульмане свиней не едят", швырнул ее содержимое прямо в лицо Виталия. Затихли даже за соседними столами.
   Понимая жестокую необходимость не прощать, Виталий, схватив бачок, полный картошки с мясом, одел ему на голову. Вахит сидел, не шевелясь с бачком на голове, как древний рыцарь в шлеме, горячая подлива, картошка и мясо залили ему все х/б. Столовая затихла.
   - Взвоод, выходи строиться - закричал Пачелма, понимая, какая сейчас вспыхнет драка. Солдаты, побросав только начатую еду, выскочили на улицу и построились.
   - Направо бегом марш. Как только они добежали до казармы, по пути дав два круга по периметру городка, Вахита и Виталия сержант, сразу же привел в канцелярию роты.
   Там уже сидели командир роты, замполит и незнакомый подполковник. Повернувшись к ним, заговорил спокойно, без эмоций:
   - Это что вы устроили там, в столовой ? ...сейчас... вдвоем ... выйдите ... и будете , - тут, он загнул так, что даже командир роты открыл рот, - .... не дай бог, что из-за вас, козлов, случится, обоих расстреляю. Вахит стоял, как статуя, весь перемазанный свиным жиром. Слегка обожженное лицо его, заветрившись во время бега, покраснело и отблескивало в свете ламп. Виталий понял, жаренным, уже не пахнет, уже жарят, и жарят их.
   Или они с Вахитом выходят из канцелярии лучшими друзьями, либо - под трибунал. Видимо это понял и Вахит.
   - Да пошутил я, - произнес он, с трудом разлепливая слегка обожженные и прихваченные морозом губы.
   - Эка, какой шутник нашелся, - начал, было, снова подполковник, но его прервала трель телефонного звонка. Поднеся трубку к уху, он сразу вытянулся по стойке смирно.
   - Да, уже разобрались, товарищ генерал, да, ничего серьезного, просто дурачились, нет - нет, никаких драк - это друзья из одного взвода, улыбнувшись в трубку доброй отцовской улыбкой добавил - парни хорошие, у них даже кровати рядом. Неожиданно он протянул трубку Вахиту:
   Зам. командующего округом. Генерал! - прошипел он многозначительно, как бы говоря всем своим видом; ну, солдатик, не подведи отцов командиров. Вынув из кармана носовой платок, Виталик стал счищать с Вахита куски мяса и картошки, застрявшие в складках одежды.
   - Да все нормально, товарищ генерал, - произнес он в трубку, - .... да никто не обижает, просто с Виталькой дурачились, спасибо, товарищ генерал, - произнес Вахит и передал трубку подполковнику.
   - Слушаюсь, - подержав трубку, произнес подполковник, отдавая ее замполиту.
   - Ну ....... , - облегчился он напоследок, тряся у них перед носом кулаком. И стремительно вышел из ротной канцелярии.
   - Помирились, вояки? - Спросил замполит устало, нарушив затянувшуюся тишину, - ..всех своими шуточками на уши поставили. И как бы подтверждая его слова, снова заверещал телефон.
   - Разобрались уже, - отвечал кому - то замполит, - парни молодые здоровые, зацепили бачок с кашей. Да-да, конечно же накажем обоих.
   - Ну, вот мы и пришли к своим баранам, - усмехнувшись, заметил Виталий, продолжая соскребать с Вахита остатки ужина. Старлей, заметив его усмешку, прикрыл свои губы рукой, смеясь глазами.
   Перед полуоткрытой дверью толпился народ. Солдаты, прибывшие с подполковником, ушли вместе с ним, не закрыв дверь, поэтому никто не помешал мирянам подсмотреть последний акт комедии, едва не ставшей трагедией.
   - Ну что вы здесь стоите ? - удивленно спросил командир роты, - .... идите к себе и больше так не шутите. Два веселых гуся.... - облегченно улыбнулся он. В промежутке командирской речи, вставив немного человеческой.
   Осознав, из какой задницы только что выбрались, они, друг за другом, выскочили из канцелярии в толпу ожидавших их товарищей. После такого удачного конца обе роты смаковали произошедшее, в столовой. Ржали над каждой мелочью, однако к главным артистам никто не подходил. Вахита сразу же увел с собой старшина, переодев и смазав мазью попеченную кое - где кожу, отпустил в роту.
   После отбоя его и Вахита дежурный сержант поднял из постелей. Накинув бушлаты, взяв в руки ломики, вдвоем пошли разбивать и убирать написанный за день двумя ротами зеленоватый, прошибающий аммиаком в нос, даже на морозе, ледяной бугор. К утру все было закончено. Осмотрев, работу, дежурный сержант, пройдя в туалет, воскликнув: -
   - А кто за вас будет сталактиты сбивать? Ушел. Туалет был примечателен тем, что выгребная яма была практически пуста, но с ее дна над каждым очком поднимались оледеневшие горки дерьма, высотой почти три метра, забивая сами дырки. Каждую ночь наряд ломиками расчищал дырки, сбивая дерьмо вниз. Перед самым подъемом, уставшие, зашли в казарму. Ротный сортир, - блестел как новенький.
   Глава 3
   Конец февраля выдался, очень теплым, тихим и спокойным. Ни пронизывающих колючих ветров, ни снегопадов. Зима подходила к концу. Природа, готовилась пробудится от зимней спячки, как будто собирала, копила силы для бурного весеннего праздника.
   На день Советской Армии в доме офицеров приезжая группа солдатской самодеятельности давала концерт. Всех солдат привели вечером туда. Зрительный зал напомнил Виталию первый день прибытия, незаметно для себя, пригревшись, он глубоко заснул, проснувшись от толчков своих товарищей, будивших его выходить строиться. Отбой в вечер после концерта был один. Видимо в честь праздника. Народ тихо порасползся по койкам, провалившись в глубокий тяжелый сон.
   Когда посередине ночи его разбудил Пачелма, Виталий понял - опять очередная гадость, и не ошибся. На этот раз из роты разбудили около десяти человек. Выдали из ружпарка карабины, повели в столовую, где каждый получил сухой паек на три дня, плотно покормили.
   - На этот раз что-то серьезное" прикинул Виталий, порадовавшись своей предусмотрительности. Дополнительно к полученному боезапасу в тридцать патронов у него в карманах брякало еще четырнадцать - не сданных с прошлого раза. На этот раз, Пачелма взял не вовремя проснувшегося Вахита. После инцидента в столовой они постоянно оказывались вместе в наряде, карауле. Видимо, командование, стремясь начисто, изжить в части националистические настроения, пытались показать на примере их дружбы равенство и братство народов СССР.
   В шеренге по одному, построенной замполитом роты они оказались плечом к плечу.
   - На первый второй - расчитайсь, - раздалась команда.
   - Первый, второй, первый, второй..., - прокатилось по шеренге.
   - Вторые номера шаг вперед, Равняйеь. Смирно. Нале - во. Шагом марш. - Посыпались отрывистые резкие команды. В мутном, сером, начинающемся рассвете колонна по двое направилась к площадке перед штабом. Там уже в полной тишине стояло несколько сводных взводов. Вскоре на крыльцо вышел комполка и майор - краснопогонник.
   - Товарищи, этой ночью, перебив охрану, из лагеря особо строгого режима совершила побег большая группа заключенных. Весь район перекрыт по периметру. Вы пойдете цепью по распадкам на юго-восток, чтобы эти волки не расползлись по населенным пунктам и не нашкодили. Майор не сказал, что делать при встрече с преследуемыми. Но оружие и боеприпасы досказали за него остальное. Быстро, строем, прибежав на склад, получили лыжи. Вернувшись организованно, без суеты забрались в машины.
   Как только погрузились в Уралы, колона, набирая скорость, рванулась вперед. Наверное, действительно каждая минута промедления могла стоить, чьей то жизни.
   После более чем двухчасовой езды на предельной скорости по щебенистой грунтовке колонну остановил пост. Лучи утреннего солнца, облив розовинкой вершины невысоких сопок, добавили розового в чистое, без единого облачка, голубое небо. Солдаты выпрыгивали из машин. Подпрыгивали и приседали, разминая задеревеневшие от долгого сидения в тесноте кузова ноги.
   - Как их ухлопали? - Спросил Виталий стоявшего неподалеку с автоматом наперевес такого же, как и он молодого парня но только в красных погонах.
   - Сонных, в караулке, перерезали горло. - Ответил тот, глянув ему в глаза сталью голубых зрачков.
   Замполит роты, не строя, говорил окружившим его солдатам: -
   - Идем парами, как шли в колонне. Следите друг за другом, не теряйтесь. Если кто-нибудь отстанет, идите на юго-восток, пока не наткнетесь на оцепление. И осторожнее, - добавил он строго. - Не рисковат. Не говоря более ни слова, развернулся и пошел, сильно и резко отталкиваясь палками, за ним рассыпаясь в цепь, двинулись, остальные. Догнав шедшего неторопливым, размашистым шагом замполита, Виталий как бы невзначай спросил:
   - У этих надеюсь ботинки не тридцать седьмого размера и не на каблуках? -
   - Вперед", - ответил Старлей, не желая слышать вопрос.
   Шли медленно, молча. Дорога была не близкая, каждый экономил силы. Вахит шел метрах в тридцати позади Виталия. Хотя они и были постоянно вместе, разговаривали мало. Так и сейчас шли молча. Вскоре мелькавшие по бокам фигуры затерялись в редком ельнике на склонах сопок, и они продолжали идти вдвоем, выдерживая заданное направление. Неподалеку слышалось стрекотание вертолетов, но за сопками их не было видно. Ближе к обеду изредка вдалеке стали слышаться редкие выстрелы. Развлекаясь, Виталик пару раз сам пальнул по сучьям деревьев.
   - Виталь, - неожиданно позвал Вахит. Виталий обернулся. Вахит что - то внимательно рассматривал на снегу. Подойдя, увидел следы.
   - Как ты думаешь, зеки в сапогах ходят ? - спросил Вахит.
   - А хрен его знает, может это краснопогонники шастали. - Ответил Виталий, с тоской понимая; нет, не могли местные, да и краснопогонники тоже, пройти здесь сегодня без лыж. - Следы, видишь, свежие совсем.
   Тропка из нескольких следов вела в сторону от направления маршрута, но Вахит все равно пошел рядом с несколькими парами то расходящихся, то снова сливавшихся в одну тропинку строчек следов.
   - Не было бабе клопит, да купила порося, с досадой вспомнил Виталик бабушкину присказку и, догнав Вахита, на всякий случай дослал патрон в ствол, сняв с предохранителя, взял карабин на изготовку. Теперь Вахит шел справа рядом со следом, а он слева. Шли медленно, закинув палки за спину внимательно оглядываясь вокруг.
   Идти тихо было невозможно. В морозном редком лесу шуршание лыж разносилось далеко, иногда возвращаясь эхом. По слежавшемуся за зиму насту идти было легко. Увлекшись погоней, шли весь день, без привалов, изредка на ходу отхлебывая из фляг застывший уже сладкий чай. Недолгий зимний день подходил к концу. Невеселая перспектива провести ночь в зимней тайге не радовала. По расчетам Виталия отмахали не меньше пятидесяти километров, но еще не встретили оцепления. Шума вертолетов тоже уже давно не было слышно. Следы, извиваясь, тянулись по низинам, между невысокими сопками, нигде не поднимаясь наверх.
   Чувствуя, как уходят в сторону от заданного маршрута, Виталий предложил: -
   - Да ну их к такой матери, пошли вон заберемся на гребень и посмотрим, есть ли кто впереди. Оставив лыжи, бегом взобрались на начало гребня. Подниматься было легко, там, на склоне, почти не было снега. Взобравшись повыше, стали осматриваться. На удалении более полутора километров по направлению следов шли четверо.
   - Зеки, - возбужденно - радостно воскликнул Вахит.
   - С чего ты взял? - Тоскливо протянул Виталий, понимая его правоту.
   - Двое, без оружия". -
   Может местные? - предположил Виталик, понимая, нет, местных здесь без лыж не будет, солдат без оружия тоже.
   - Видишь, они идут по дуге к щели между сопками, если мы сейчас пойдем за гребнем, то встретим их как раз там. - Возбужденно с блестящим, как бы предчувствующим кровь, взглядом торопливо говорил Вахит. Перспектива пробежать, маскируясь за гребнем, около трех км была не из приятных, но день клонился к концу, а на пальбу сбежится народ, и, может, на этом для них все и закончится - просчитал про себя Виталик и побежал вслед за Вахитом.
   Только успели занять позицию и замаскироваться, как вдали послышался скрип снега, а вскоре, тяжелое дыхание идущих. Они шли медленно, не потому, что не спешили - просто не привыкли к таким длинным переходам и изрядно устали. Хрипя, выдыхая паром морозный воздух, тяжело натужно дышали, пробивая в снегу высотой чуть ниже пояса тропу. Мокрыми, несмотря на мороз, штанами. Видимо, идти напрямую, переваливая гребни сопок, опасались, стараясь быть незамеченными, шли низинами, пробивая тропу в глубоком снегу.
   Похоже, за месяцы, проведенные вместе, они с Вахитом не просто научились понимать, но даже читать мысли друг друга.
   Ударили залпом, не сговариваясь, подпустив метров на семьдесят, по тем, что с автоматами. Второй залп, последовавший через мгновение после первого, уложил безоружных.
   Поднявшись, по привычке не оставляя оружие, забирая вправо, давая возможность Вахиту прикрыть в случае чего, Виталий пошел к неподвижно лежавшим телам. Скользя по склону навстречу неяркому осеннему солнцу. Насторожило, что упав мешками, все четверо замерли неподвижно. Так умирают только в кино. Даже убитый наповал, упав, дернется, найдя себе место поудобнее на своем последнем ложе.
   Выстрела он не слышал. Пуля, просвистев рядом с головой, ударила в стоявшую метрах в полутора впереди сосну, отщепив от ее края кусок коры. Повинуясь инстинкту, Виталий, неловко клюнув головой вперед, неуклюже, боком упал в сугроб, утонув головой в снегу и выставив сапог правой ноги вверх. Мир застыл. Голубое безоблачное небо купалось в неярком закате. Блеклыми красками окрашивая запад. Он понял;
   - Все.
   Не забыл лучший друг ничего. Жаль, конечно, что вот так вышло. Зряшное дело - пустяк.
   - Неужели так сильно обидел? - Удивленно думал Виталик, заворожено глядя в высокую чистую голубизну и впадая, в какой то гипнотический транс. Мороз к вечеру покрепчал, но даже намека на выдыхаемый пар не вырывалось у него из груди. Уже небо из голубого стало фиолетовым проявив первые, еще еле заметные звезды, когда услышал, наконец, осторожные крадущиеся шаги.
   Падая, он приземлился на правый бок и спину так, что карабин оказался направленным назад - туда, откуда шел. Задубевший палец, лежал на спусковом крючке. Полностью расслабившись, Виталий, ждал. Уже не совсем ясный в наступающей мгле, метрах в пятнадцати возник силуэт. Остановившись, Вахит ненадолго замер, прислушиваясь, не спеша, стал подходить к лежавшему неподвижно Виталию. Силуэт медленно наползал на линию огня лежащего карабина.
   Выстрел в упор, толкнув Вахита в грудь ,отозвался резкой болью в правой подмышке. Не прижатый ни к чему карабин, прыгнув, как живой, больно ударил под руку.
   Задубевшее тело не слушалось. За часы неподвижности мороз, пробравшись через бушлат и фуфайку, уже стал выстуживать, пробираясь в самые далекие уголки, сковав неподвижностью мышцы. Покатавшись по снегу в ледяном панцире из одежды, Виталий, наконец, почувствовал, миллионы иголок, пронзивших всего. Став на четвереньки, кругами ползал по снегу, то проваливаясь в забитые снегом ложбинки, то раздирая перчатки о едва прикрытую снегом щебенку не чувствующими ничего руками.
   Луна, поднявшаяся высоко в небо, вместе с яркими звездами освещала подобие человека, ползающего между заиндевевшими уже трупами, натыкающееся и переползающее через них. Постепенно тело разогрелось, и Виталий мог встать на еще плохо слушающиеся ноги. Костер; - нужен костер. Щель между сопками оказалась руслом речки и, наткнувшись на запорошенную груду плавника сбив с него шапку твердого снега, Виталий попытался зажечь костер. Спички гасли в непослушных руках, растапливая снег и обжигая мокрый плавник.
   - Без бумаги не запалишь, - подумал Виталий. Привалившись в отчаянии к груде плавника, с уже сметенным с него снегом понял, теперь конец. Ночь была светлой, тихой, мороз покрепчал, отбирая с таким трудом запасенное тепло, потное тело еще быстрее, чем раньше сковывал холод.
   Наверное, рассчитывали, что к вечеру солдаты вернуться в казарму, и не выдали ватных брюк и валенок. Оставив в двойном нательном и сапогах.
   - Может остальные, и вернулись, а нам с другом лучшим, - горько усмехнулся про себя Виталий, - не суждено, не только на своих постелях спать, но и вообще на каких либо других, кроме пуховых, земляных, с деревянными простынками.
   - И никого не защитила, вдали обещанная встреча, - вспомнились прочитанные в детстве стихи.
   - Да, была бы возможность, многое сделал бы иначе. Прожил по - новому, не так скучно, не оставляя на потом. Потом, уже не будет. - Понимал он. - Это финиш. Вряд ли Танька продолжавшая писать письма придет, когда он вернется домой в цинковом ящике. Они, даже не знакомы с мамой, жаль, не пришла провожать, познакомил бы, тогда может, и пришла. А теперь, может, когда узнает, придет только на могилку.
   Почему - то Виталий был уверен, она придет к нему. Когда узнает.
   - Дурачек, - корил себя, - зря не отвечал. Бумага стерпит, мог бы и написать, не стесняясь, чтобы ждала, написал бы, как много думает о ней, жалеет, что так нелепо получилось. Эх, Вахит - Вахит, глупая твоя башка, неужели эти идиотские понятия о чести мужчины, заставили так смертно обидеться? Никакое, даже самое бранное, слово не стоит и капельки крови, чужой или своей. Неужели не научили тебя родители беречь единственную и самую большую ценность на земле - жизнь? Все остальное чепуха.
   Жизнь - только она имеет значение на этой земле, жизнь любая, какая только есть, она должна продолжаться, пока, не отдав свое, сама не уйдет. Гибель любого живого существа, бессмысленная гибель, - это трагедия не только того, кто гибнет - это трагедия всех. Обидно было умирать так, не в бою, ни за что, - просто так.
   - Надо бы ушанкой морду, завязать, - медленно, лениво прокатилась в голове мысль. Виталий, сидел опершись спиной, на груду плавника, с которого ветер уже давно смел оставшийся снег.
   - Зверье, все лицо погрызет, матери, даже ящик не откроют. - лениво перекатывались замерзшие мысли. Стал одолевать сон, чувствуя, как проваливается в пучину сна, не завязав, как хотел лицо Виталий, попытался уже не слушающимися деревянными, негнущимися пальцами развязать под подбородком тесемки ушанки.
   Никак не получалось, и он опять надел варежки, пытаясь хоть немного согреть руки, решая единственную, последнюю и самую главную в своей жизни задачу - сохранить для матери лицо, не уйти в могилу в наглухо закрытом, запаянном ящике, не дав попрощаться с ним. Сняв с правой руки разодранную, не греющую уже, варежку, попытался согреть распухшую красную руку под мышкой.
   Мокрая рука нащупала в нагрудном кармане плотно сложенные квадратики бумаги.
   - Мамины письма, - заторможено, отрешенно вспомнил он. Холод уже не чувствовался, все сильнее тянуло в сон. Медленно, с ленцой, вытащил из кармана плотный пакетик бумаги. Это был шанс, ни радости, ни восторга не чувствовал он от того, что появился пусть самый маленький, незначительный шанс выжить.
   Скованное холодом тело уже почти не двигалось, потеряв способность воспринимать реальность. Кто-то другой, влив в его руки остатки сил, двигал ими. Он даже не был уверен, что бумага - не предсмертный сон стремящегося любой ценой вернуться к жизни молодого здорового тела, а живая реальность. Виталий знал; если и сейчас не загорится, очень скоро он присоединится к лежащей невдалеке компании.
   Медленно не торопясь, почти не слушающимися, уже замерзшими руками мял столько paз перечитанные, согретые материнским теплом, дорогие сердцу листочки, стараясь не намочить. Осторожно накрывая собранными вокруг непослушными руками, тонкими веточками мокрого сушняка. Кучка получилась большая и плотная, ветер затих, остановив, казалось, звенящий, густой, настылый морозом воздух Она, занялась сразу, подсушивая набросанные на нее тонкие веточки сушняка, над ними запарили ветки потолще.
   Вскоре огонь затрещал в полную силу, с шипением пожирая толстые поленья, от которых валил пар, разбавляя уходящий столбом вверх дым. Искорка почти потухшей жизни, вновь зажегшись в уже застывшем, почти недвижном теле, разгораясь вместе с костром, принесла надежду. Отогревшись, подкормил костер, запасая дрова. Сняв с ремня флягу с чаем, положил вплотную к огню, укрепив рядом с огнем две толстые ветки, повесил на них фуфайку и бушлат. Костер, освещая далеко вокруг, выхватывал из темноты лежавший метрах в тридцати труп Вахита. Отогревшись у костра, подбежав к нему, Виталий быстро, пока не замерзли руки, содрал с него вещмешок и бушлат.
   Расстелив бушлат бывшего товарища у огня и устроившись поудобнее, спиной к костру, Виталий вытащил из Вахитова вещмешка булку промерзшего хлеба, банку тушенки: расковыряв штыком донышко банки, придвинул ее к огню. Фляжка уже нагрелась, и он откинул ее подальше, остыть. Зверски захотелось жрать, не просто есть, а именно жрать. Хлеб, оттаяв сверху, сразу стал сохнуть, но когда Виталий попытался его разломить, оказалось, внутри он еще мерзлый. Отковыривая от буханки размякшие и засохшие куски, он заедал ими, разогревшуюся тушенку, запивая уже слегка остывшим чаем.
   Покончив с едой, снял с кольев уже высохшие и нагревшиеся фуфайку и бушлат, надел на разогревшееся тело фуфайку и, свернувшись калачиком на Вахитовом бушлате, укрывшись своим, забылся коротким тревожным сном. Проснулся под утро. Рассвет только занимался, вычертив силуэты сопок на светло фиолетовом небе. Это не было ночным кошмаром, когда, проснувшись, стараешься поскорее избавиться от наваждения, начав заниматься каким - либо делом. Виталий проснулся от того, что, высунувшиеся во сне из под бушлата коленки, замерзли, вызывая, несмотря на прогретую теплую спину, озноб.
   Невдалеке на снегу чернели бугорки тех, кто еще вчера были живы. Судьба свела их здесь, дав шанс только одному. Поднявшись, разминая коленки, несколько раз присел, помахал руками. Затем, надев бушлат, проверив оружие, подошел к убитым. Живых не было. Подняв лежавший возле одного из убитых автомат, передернув затвор, не обращая внимания на выскочивший патрон, дал несколько коротких очередей туда, где вчера вечером они лежали с Вахитом.
   Достав платок, протер автомат и всунул в деревянные негнущиеся пальцы лежащего на боку молодого парня в черном бушлате. Обойдя всех, разрядил оружие. Вытащив затворы, прикопал их в щебенку, отодвинув край кострища, присыпав это место потухшими углями. Оделся и, дожевывая на ходу остатки вчерашнего ужина, не обращая внимания на догорающий костер, пошел назад к воткнутым в снег лыжам.
   Поднимаясь на сопку, оглянулся. Распадок, настороженно замерший в предутренней тишине, молчал, не смея тревожить пришедших вчера гостей. Замерших, в нем неподвижными, уже стылыми бугорками.
   Ночью зверья вроде не было, но кто его знает. Вахиту, еще предстояло проваляться здесь несколько дней. Когда еще он выйдет к своим, доложит. Быстро такие вещи не делаются. Помедлив, подошел к убитым. Оставив карабин и вещмешок, стал сдирать с уже одеревеневших, окостеневших тел бушлаты.
   Нужно было укутать Вахиту рожу, чтобы его лицо осталось целым. Не чужой. За то, что сделал бог ему судья. Не было к нему у Виталия злобы и ненависти - сожаление и обида, обида на того, кто так нелепо, в угоду дурацким представлениям о чести и мужском достоинстве, посмел поднять руку на самое святое, что есть на земле - товарища по оружию.
   Укутав всего Вахита бушлатами и крепко завязав, Виталий вернулся к оставленным лыжам. Солнце еще не поднялось, высветлив поздней, зимней зарей горизонт. Виталий, исполнив последний долг перед бывшим товарищем, продолжил свой путь.
   -
   Кошмар остался там, спрятанный в лощине между сопками. Сориентировавшись, рванул co всей скоростью на юго-восток, к оцеплению. Он не мог знать, что, преследуя беглецов, они с Вахитом вышли из оцепленной зоны, и сейчас Виталий держал курс прямо к китайской границе. Он бежал целый день, стараясь, не отклонятся от направления. К вечеру остановился, вспомнив, что еще не ел. Сняв сидор, вытащил печенье и стал, есть его, запивая нолузамерзшим, сладким чаем. Солнце уже ушло за горизонт, но было еще светло. Спичек не было - растратил, когда курил на редких коротких остановках. Немного поев, решил идти дальше, чтобы не замерзнуть.
   Луна светила на безоблачном небе, отпечатывая резкие тени на плотном снегу. Найдя полярную звезду, Виталий выдерживал курс, топая на лыжах. Несмотря на светлую лунную ночь, шел медленно, тяжело, обходя черноту теней.
   Утро пришло незаметно. Поднявшись на очередной гребень, Виталий заметил, как по распадку, цепочкой идут трое на лыжах. У каждого за плечами бугрился огромный рюкзак.
   - Класс, наверное, геологи, - обрадовался Виталий, срываясь с сопки им наперерез. Ни разу не упав, хотя пришлось здорово попотеть объезжая росшие по склону деревья, и кусты почти догнал скрывшихся за деревьями геологов.
   Еле слышная, странная, шипящая очередь рубанула его сбоку. Пули, разодрав в клочья плечо бушлата, сбили шапку, опрокинув самого вниз по склону. Вылетев из сапог, оставшихся вместе с лыжами, он покатился вниз по снегу, рассыпая все содержимое карманов. Оказавшаяся на пути куча веток, накрытая толстым слоем снега, затормозила его, пролетев еще метров двадцать, остановился.
   Инстинктивно, не думая, передернул, затвор и, пробивая босыми ногами устоявшийся наст, бросился в ложбинку за кусты, пытаясь укрыться от очередной напасти. На склоне, откуда он упал, появились трое. Дыша в варежку, чтобы выдыхаемый пар не выдал его, сквозь кусты, накрытые снегом, взял на мушку ближайшего. Наметив место, куда переползет после выстрела. Тщательно прицелившись, нажал на спуск, сразу же откатившись в сторону, ужом нырнул в ложбину.
   Мужики, видать, были опытные. Не успел толком откатиться с огневой, как шелестящие струи стали рубить ветки там, где он был мгновение назад. Боясь шелохнуться, замер. В этот момент раздался громкий медвежий рык. Из развороченной им кучи выползал огромный медведь. Отвлекая на себя внимание нападавших.
   Прицелившись, Виталий выстрелил в дальнего и, особо не маскируясь, сменил позицию, подскочил поближе.
   Распоротый автоматной очередью в упор медведь успел разодрать обидчика, вывернув ему огромной лапой с острыми когтями плечо. Подбежав, Виталий увидел, что придавленный мертвым мишкой мужик жив. Подняв воткнувшийся рядом с ним, странного вида длинный пистолет, откинул его подальше в снег. Осторожно подойдя к другому, так и не успевшему выстрелить в медведя, посмотрел, куда же он попал.
   Пуля вошла в основание шеи, и черная густая кровь, дымя, напитывала одежду. Тот, в кого он стрелял первого, был жив, согнувшись калачиком, полусидел - полулежал в снегу, держась руками за низ живота. Резкий в морозном воздухе запах дерьма неприятно бил в нос.
   Подобрав портянки, не обращая, внимание на раненых, Виталии замотал ими мокрые ноги, отцепив от лыж сапоги, одел их. Опять подошел к согнувшемуся и спросил:
   - Кто вы? - парень не ответил, смотря вдаль серыми полными муки глазами. Он вообще ни на что не реагировал, занятый своей болью. Подняв лежавший рядом с ним такой же, как и у того под медведем, пистолет так же забросил его подальше в снег, затем, обойдя сзади, выстрелом в затылок прекратил его мучения. Этот, под медведем, был в сознании, хотя не мог видеть, что там делал Виталий, эхо выстрела рассказало ему все.
   Собрав раскиданные пожитки, Виталий стал на лыжи, не сказав ни слова, продолжил путь на юго-восток. Ближе к вечеру вышел на расчищенную укатанную автодорогу, воткнув лыжи и карабин в наваленный на обочине снег, стал ждать попутку.
   Где - то невдалеке кружил вертолет, постепенно приближаясь к нему. Вот он пронесся над ним, почти касаясь колесами верхушек деревьев, и пошел кружить дальше. Вскоре, послышался звук работающего мотора. Обрадованный основательно замерзший Виталий вышел на середину дороги. Вывернувшая, из-за поворота БМП затормозила перед ним, остановившись почти вплотную.
   Посыпавшиеся горохом десантники, заломив руки за спину, крепко связали и бросили на железный пол лицом вниз. Машина, присев рванула с места.
   - Ни хрена тебе, - пронеслось у Виталика в голове, - спасибо партии родной, что не прикончили сразу. Ехали недолго, но лоб набить о железный пол он успел. Вытащив из машины, привели на губу, обыскав и отобрав все, под конец заставили вытащить брючный ремень.
   -
   Ермихин сидел в особом отделе полка, ожидая вестей. После того, как оба "В" не вернулись, покой, и сон покинули его. Перспективный, ценный парень - его находка, неожиданно и так нелепо исчез. Остальное происходящее, не интересовало Павла.
   - Куда эти двое могли подеваться, - ломал он голову.
   Вертолет расширил зону поиска, и уже к обеду пришло сообщение о первой жуткой находке.
   - Бежавшие, все четверо - замерзли, солдат один тоже, скорее всего неосторожное обращение с оружием, не столько ранен, сколько замерз. Не твой - успокоил рассказывавший все Ермихину офицер.
   - Твой, испарился, даже следов не оставил.
   Ермихина отпустило. Поняв, о чем не сказал дежурный, даже обрадовался - жив. Самое главное жив, при его способностях вряд ли одолеет его зимняя сибирская тайга. Не из того теста парень. Повеселев, подошел к карте и стал внимательно всматриваться в нее, определяя, каким образом, эти двое могли забрести, так далеко в сторону от прочесываемого квадрата. Сбежавшие, сделали заячий скок, повернув туда, куда ни один здравомыслящий, да и дурак не сунется - глухую тайгу, в сторону от любого жилья.
   - Видимо наткнулись на следы, я же поставил их самыми крайними в цепи. Настигли и расстреляли, - Ермихин, тяжело вздохнув, отошел от карты, - непохоже на Виталия. Он, попытался бы оставить этих парней в живых. Значит, был бой. Народ на месте, чтобы избавиться от головной боли решил просто - замерзли и все. Какие проблемы. Никаких проблем. Солдатика, если выживет, переведут в другую часть.
   Начальник особого отдела, - пожилой уже капитан, появился глубоким вечером.
   - Нет твоего, может, испугался и рванул не знамо куда? - сообщил хмуро. Ермихин впервые за эти сутки рассмеялся:
   - Завтра отыщется, пускай еще одну ночку на снегу поспит, ничего с ним не сделается.
   - Уверен? - Удивился капитан.
   - От точки боестолкновения он идет прямо на юго-восток, я задал им это направление. И следов искать не нужно - поземка все порошит. Завтра найдем. В любом случае дальше рокады он не пойдет, будет ждать там, попутку. Он же не знает, что эта дорога - вдоль границы.
   - До границы ему еще пару суток топать.
   - Уверен? - В свою очередь улыбнулся Ермихин, - к утру уже будет там. Можете давать вводную, только пусть не дай бог, не шлепнут парня, ему еще впереди много других дел, гораздо серьезнее. Спокойной ночи, - попрощался он и вышел из штаба.
   Под ногами, понизу стелилась легкая поземка, но небо было чистым, ясным. Сверкая разноцветьем звезд, и главного украшения зимнего неба - созвездием Ориона.
   - Ничего, - шагая к казарме, уже спокойно и даже немного весело думал Ермихин, - пусть еще ночку задницу поморозит, потренируется.
  
   Вертолет, покружив над местом прошедшего боя, взял указанный Ермихиным курс. Офицеры внимательно осматривали расстилающуюся под ними тайгу. Летчик, неожиданно стал делать разворот, заметив лежавшие на снегу под редкими деревьями на склоне невысокой сопки неподвижные фигурки. Садиться было некуда и Ермихин, вслед за капитаном выпрыгнули из зависшего в прогалине, между деревьями, вертолета.
   Пробивая сапогами крепкий наст, увязая почти по пояс в снегу, подошли к лежавшим. Ермихин, помахал вертолету в сторону, прокричал:
   - Давай дальше. Летчики, догадавшись, полетели дальше.
   - Твой, небось, опять, нашалил, - заметил капитан, переворачивая с наполовину снесенным черепом уже застывший труп. Веселый, захлебывающийся смех слегка приглушенный снегом отвлек их. Смех доносился из-под припорошенной уже легкой поземкой туши убитого медведя. Белое, как снег, с широко открытыми безумными глазами лицо выглядывало из вырытой им в снегу норы. Отвалив тушу, вытащили здорового, крепкого мужика. Медведь, распоров плечо вывернул руку, привалив собой.
   - Никак "Берета", - удивленно всплеснул руками капитан. Бегом побежал за гребень сопки, оставив того на попечение Ермихина.
   - Есть! - послышался вскоре его торжествующий вопль. Он появился на гребне с пластиковым пакетом, наполненным белым порошком, размахивая им над головой.
   - Ты че ... , - не сдержался Ермихин, поняв, в чем дело и почему так обрадовался капитан.
   - Ну и волка же ты вырастил Паша, вот где они ходят, - радостно потирая руки, приговаривал он. Притихший, было, Берета снова дико захохотал, упав спиной на снег, повизгивая и хрипя, корчась от хватавших его от смеха, судорог. Смех его далеко разнесся вдоль распадка, заросшего редким кустарником. Не потревожив лежавший на ветках снег. Торжествующий, веселый капитан, стоявший рядом с почти безголовым трупом, среди раскиданных вокруг по снегу, выстрелом брызг бело - алых мозгов, на фоне вековой, спокойной тайги. Являл собою жуткую картину.
   Ермихину стало не по себе.
   - Что с этим делать будем? - Громко, чтобы услышал, спросил он капитана, кивая на бьющегося в истерике Берету.
   - Да шлепнем сейчас и, все дела, - еще улыбаясь, обрадованный неожиданной удачей ответил тот, шаря по боку. Кобуры на месте не было.
   Господа офицеры вылетая на поиски, забыли взять с собой оружие. Ермихин оглядываясь вокруг, стал искать оружие контрабандистов.
   - Не трудись, небрежно махнул рукой капитан, - твой, оружия не оставляет. Ждем, скоро за нами придут.
   Берета, замолчал, внимательно прислушиваясь к разговаривавшим между собой, стоявшим рядом с ним офицерам. Вправленное Ермихиным плечо еще болело, но рука работала. Медленно, осторожно, здоровой рукой отстегнул ремешок тесака. Гюрзой, метнувшись из снежной постели высоко подпрыгнув, ударил капитана ногами в живот, одновременно падая на Ермихина вместе с направленным ему в горло ножом.
   Отбив руку с ножом, Ермихин не удержался на ногах, и они, вздымая облако сухого снега сцепившись, покатились по склону сопки, барахтаясь в снежной толще, оставляя за собой глубокую борозду. Отброшенный ударом капитан, поднявшись, подбежал к ним. Но все уже было кончено. В оседающей снежной пыльце, Ермихин сидел на Берете, выломав тому обе руки.
   Подбежавший капитан, остановившись, начал было:
   - Он и охнуть не ...
   - А яйца уже в сушилке, - резко оборвал Ермихин, - на крючке. "Не делай так, больше, - попросил он, очнувшегося Берету, тяжело поднимаясь с него. Отошел в сторону и, не обращая внимания на контрабандиста, закурил. Капитан, с опаской поглядывая на лежавшего неподвижного припорошенного снегом Берету, стал поближе к Ермихину. Заметив, Ермихин едва заметно улыбнувшись, успокоил:
   - Теперь его месяц из ложечки кормить будут.
   Вскоре подошли солдаты и на волокушах забрали все. Вытащив на большую, уже расчищенную от снега поляну погрузили в вертолет.
   Ермихин с капитаном вылетели в погранотряд, куда доставили Одинцова.
  
   В камере было тепло. Повалившись на дощатые нары, крепко заснул, не успев снять сапоги. Проснувшись, обнаружил, как кто-то пока он спал, укрыв одеялом, подсунул под голову подушку, снял сапоги. Рядом на табуретке стоял обед. Борщ и второе - хек с перловкой были накрыты сверху тарелками. После предыдущего веселья это было по - царски. Поев и придя в хорошее настроение, подошел к двери камеры попросится в туалет, стукнул по ней кулаком. Незапертая дверь неожиданно открылась, он очутился в коридоре, в конце которого дежурил часовой. Подойдя к нему, спросил:
   - Толчок далеко? - тот ответил:
   - Выйдешь из караулки и направо. Долго не сиди. Сейчас за тобой приедут. Возвратившись назад в камеру, опять задремал, разморенный теплом и покоем.
   - Военный, ты долго тут дрыхнуть собрался? - Услышал спросонок Виталик знакомый голос Старлея.
   - Удобно ли тебе здесь, друг мой? - произнес тот с легкой издевкой. Он даже не считал нужным скрывать, что рад видеть Виталия целым и невредимым. Замполит принес личные вещи Виталия, отобранные вчера.
   - Несильно вложили местные кадры? - улыбаясь, спросил он, рассматривая набитый лоб, взяв его руки в свои, внимательно осмотрел опухшие кисти.
   - Да обошлось, - ответил Виталий.
   - На сегодня программа такая, - продолжал замполит, - идем к следователю, кушаем, - тут он хитровато многозначительно посмотрел на Виталия, - запрягаем и скачем до хаты. Говоря, он, тонким слоем помазал ему руки приятно пахнущим кремом, скомандовав:
   - А теперь растирай. Приятно холодивший крем убрал боль и зуд примороженных рук. Поднявшись с нар и приведя себя в порядок, Виталий вместе со Старлеем вышел из здания гауптвахты.
   Солнечный морозный день был в самом разгаре. После перенесенного там, в сопках, он шел рядом со Старлеем, наслаждаясь покоем в душе. Он был среди людей, все произошедшее ушло, ушло в прошлое, навсегда. Он, выжил ВЫЖИЛ - и это было главным, самым главным сейчас. Все остальное было мелочью по сравнению с главным - он живой идет сейчас по военному городку рядом с человеком, который, незаметно войдя в его недолгую жизнь, как ангел хранитель, оберегал его, не давая в обиду. Почему, он не знал и не хотел знать сейчас, главное - он жил, продолжал жить назло всему, что случилось с ним. Он был полон непонятной уверенности. Сейчас, именно сейчас с ним ничего не случится плохого, не могло случиться, пока рядом был, этот грубоватый, простой парень, в лейтенантских погонах.
   Когда они с замполитом вошли в кабинет, за столом сидел майор с голубыми погонами и старший лейтенант - краснопогонник. Доложив по форме о прибытии, Виталий остался стоять по стойке смирно. Старлей примостился в углу, Молча, майор, оказавшийся примерно одного роста с ним, вышел из-за стола и, обходя, как статую внимательно осмотрел со всех сторон.
   - Вообще то черти не прибывают, а являются, - подумал он, не спеша, вслух.
   - Почему небрит? - Спросил он скорее старлея, чем его, тот промолчал. Смолчал и Виталий.
   - И откуда ты такой взялся? - Немного удивленно развел руками майор, отступив на шаг назад.
   - Из маминой ... .- неожиданно для себя выпалил Виталий.
   Засмеялись все,
   - У тебя что, все такие веселые? - неожиданно серьезно, даже строго обратился, майор к Старлею, тот виновато развел руками, наклонив слегка голову, изобразил на лице невинность Марии Магдалины.
   - Ну, рассказывай. - Приказал майор, возвращаясь за стол и внимательно глядя на него. Виталий рассказал все, как было, отметив мужество Вахита при задержании и уничтожении бандитов. Он рассказал, как Вахит без оружия вышел навстречу бандитам, как предложил им сложить оружие, как те начали стрелять в них обоих.
   К его удивлению это абсолютно не заинтересовало майора. Сидя и внимательно слушая никто из троих, не сделал ни одной пометки, даже не пытаясь записать все, что он говорил.
   - Ну, а в людей, почему стрелять начал?
   - Я не начинал, они сами.
   - Ну, б...., он у тебя ко всему еще и сказочник. - Неожиданно весело заметил майор. - Ладно, что нужно будет, приеду, поговорим. Поезжайте пока в часть. Они со Старлеем, - краснопогонником не прощаясь, вышли из кабинета.
   - А теперь не мешало бы, и порубать, - предложил Старлей. Выйдя из штаба, пошли не в столовую, а комнату, которую занимал тот в офицерском общежитии. Неведомо, каким образом к их приходу стол уже был накрыт. Дымился в железных мисках наваристый борщ с огромными кусками мяса, аппетитно переливалось второе - антрекоты с жареной картошкой и яйцом, посыпанные укропчиком. Тут же на тарелочке толстыми ломтиками лежала нарезанная крупными ломтями буженинка.
   - Ну как? - Глянул на Виталия старлей
   - Впечатляет?
   - Есть малость, - ответил Виталик, у которого от одного запаха давно забытой нормальной пищи свело скулы.
   Раздевшись, присели за стол, сунув руку между тумбочкой и кроватью, Старлей выудил оттуда бутылку Столичной.
   - Как? - спросил он, коротко взглянув на Виталия
   - Как обычно, - ответил Виталий, - по стакану и в школу не идем. Достав из тумбочки два граненных стакана, налил оба с горкой
   - Осилишь? - вместо ответа рука Виталия потянулась к стакану. Чокнувшись, выпили до дна, оба. Уже не горячий борщ напомнил Виталию гражданку. Быстро расправившись с первым, Виталий деликатно ждал, пока доест Старлей.
   Водочка, растекаясь по телу приятным теплом, окрасила весь свет в радужные тона
   - Повторим - предложил Старлей снова наливая по полному.
   - Не иначе у него здесь целый склад, - подумалось Виталию. Выпили по второму, и он быстренько подмел и второе и буженинку. Старлей, положив на стол пачку Столичных, предложил -
   - Угощайся. Закурили.
   - Ну, как?
   - Пивка бы - ответил Виталий, обнаглев вконец.
   - Чего нима того нима - вздохнув, отозвался Старлей.
   - Струхнул то здорово? - невзначай между делом спросил Старлей
   - Да не очень.
   - А как Вахита пристрелил? После двух стаканов водки вопросы действовали отрезвляюще. Поняв, что врать бесполезно Виталий вывалил Старлею, все как было.
   Внимательно выслушав, Ермихин задумавшись, сидел за столом, перекатывая хлебный мякиш.
   - Виталик, - наконец, устало спросил он, - ты не думал, может, это был случайный выстрел. Страшное предположение Ермихина было серьезно. Не укладывалось в голове лейтенанта случившееся. Не мог, товарищ по оружию, вот так просто из-за какой-то мелочной ссоры поднять руку на того с кем делил все тяготы службы. Они ведь действительно дружили. Потому и разрешил Пачелме взять его в рейд. Знал - друзья. Было здесь что - то нелогичное, непонятное.
   Если бы Ермихин знал, насколько близок к истине. Вахит, наблюдая за Виталием неловко, скользя спускавшимся к убитым вдруг, краем глаза уловил зашевелившегося, лежавшего крепко сжимая автомат зека. Перехватывая застывшими уже руками карабин, зацепил курок. Выстрел грохнул неожиданно. Виталий, неловко повернувшись, упал в снег вниз головой, выставив из глубокого снега сапог. Вахит остолбенел. Поднявшись во весь рост на огневой, забыв про карабин, неотрывно смотрел на торчащий из ослепительно белого снега, черный сапог. Медленно, без сил опустился на снег. Виталик. Неужели это он, он убил его. Убил того, с кем подружился за эти месяцы, человека ставшего ему братом. Он, вспомнил, как впервые, войдя в казарму встретил улыбающегося дружелюбного, добродушного парня.
   - Поди сюда, позвал он, - вот кровать свободная - занимай. Все дни, всегда он был рядом. Помогая, поддерживая. понимая, как тяжело простому парню из горного села, впервые столкнувшемуся с большим миром. И, он, убил его.
   Вечерело, когда собравшись с силами Вахит решился подойти к другу. Медленно, неуверенно, постоянно останавливаясь, собираясь с силами, Вахит, приближался к лежавшему неподвижно Виталию. Не верил, не хотел верить.
   Выстрел, неожиданный, неслышный, ударив в грудь огнем, разрывая ее, оттолкнул, бросив на снег. Навсегда успокоив.
   -
   - Виталик ты не помнишь, о чем говорили эти трое? - Выслушав его рассказ, спросил Старлей. Виталию, стало ясно - им глубоко плевать и на то, что стало с Вахитом, и на зеков тоже. Главное - были эти трое.
   - При мне они вообще ничего не говорили.
   - Почему ты не пристрелил того, что был под медведем?
   - Так рана у него была пустяковая, оставил ему шанс выжить, тем более, мне он вреда уже причинить не мог.
   Удивленно подняв брови, и чуть наклонив голову, старлей с плохо скрываемым интересом, рассматривал его.
   - Тот, второй, просил, чтобы ты его пристрелил? - Задал он следующий вопрос.
   - Какой там просить, он oт боли, шелохнуться боялся, - ответил Виталий.
   - Да, ты прав, при таком ранении боль адская........ и смерть мучительная, - добавил он помедлив. Задумался о чем-то своем.
   - Сортиры у вас в общare теплые? - Спросил Виталий. Усмехнувшись, тот, ответил;
   - Да нет, так же морозим задницы, как и солдаты. Выйдя из комнаты слегка пошатываясь, вдвоем потопали на улицу. Когда вернулись назад: -
   - Ложись, отдыхай, - предложил старлей, указав на вторую койку, - ...пока за нами машина придет, мне еще кое с кем переговорить нужно.
   Виталий проснулся от негромкого разговора. Во, глотка у товарища лейтенанта - лениво пронеслась мысль целый день жрет и хоть бы хны.
   - Надо же, - послышался незнакомый голос, - Целый год охотились, а тут пришел, какой - то салажонок и в момент перестрелял. Хорошо, одного живого оставил.
   - Тот то как?
   - После встречи с твоим военным, как соловей. Послышались шаги, подошедший, остановившись, произнес;
   - Надо же, в крови выкупался, а спит, как ребенок. .....А может, он действительно в Китай шел?
   - Да нет - ответил старлей.
   - Я приказал держать курс юго-восток, они отклонились почти на шестьдесят километров в сторону, запалили зеков, потом он снова пошел на юго-восток".
   - Хорошо, до Пекина не успел. Так бы и пер, попутно шлепая встречавшихся. - заметил незнакомец. Оба засмеялись.
   - А вдруг? - Настойчиво гнул свое, незнакомый голос.
   - Эти ребята за Родину на любой крест пойдут. - Резко ответил Старлей. И после недолгого молчания добавил.
   - Солдаты.
  
   Глава 3
   Виталий лежал на кровати, ожидая очередной команды
   - Подъем, построение через сорок пять секунд". Когда дежурным по роте заступал Стогновский, десяток отбоев перед сном было обычным делом. Было в этом обычном русском парне нечто непонятное. Нет, он не был садистом - любителем, который, дорвавшись до маленькой власти над людьми, получает почти сексуальное удовлетворение от издевательств над подчиненными. Нет, любое его зверство по отношению к подчиненным тренировало их психику, хотя, честно говоря, не было в роте рядового, который при случае, не всадил бы в него не то, что пулю, но и весь наличный боезапас.
   Все-таки сказывалось детдомовское детство, без материнской ласки и любви. Лишенный семейного быта и того особого отношения друг к другу свойственного в любой семье, пусть не всегда благополучной, но всегда отличающегося от детдомовского. Он вырос жестким не понимающим тонких движений души, лишенный счастья общения с родными людьми. Не зная других, отличных от тех, что впитал в себя в окружении таких же, как он, лишенных детства детей, отношений.
   Неожиданно в начале ряда коек возник шум скандала. Суровый однообразный солдатский быт не баловал разнообразием, поэтому любое, выходящее за рамки строго до минуты регламентированной жизни, событие уже само по себе было развлечением, каким бы жестоким оно ни было. - Это, было развлечение, Виталий, высунувшись из своей постели, насколько было возможно, с удовольствием наблюдал разворачивающиеся события. Рамзан, обычно молчаливый, слегка хмурый, но исполнительный солдат, сорвался.
   Уже три месяца по команде
   - Отбой, - он не успевал раздеваться, и чтобы из-за него не гоняли всю роту, ложился в постель в сапогах и брюках, и только после отбоя, когда все успокаивалось, раздевался полностью. Пачелма старался не замечать этого. Хотя бы потому, что парень он был неплохой, не в пример своим соплеменникам, спокойный и рассудительный.
   Стогновский, случайно заметивший это, был потрясен до крайности. Подойдя к Рамзану, он чередовал команды "подъем - отбой" зажигая каждый раз спичку. После десятка персональных подъемов и отбоев парень сорвался и, послав товарища старшего сержанта в мамин детородный орган, что само по себе было для него необычным, спокойно разделся и лег, повернувшись к нему спиной.
   - Караул! - Взревел Стогновский - в казарму вошли оба дежурных по роте ефрейтора. Казалось, Стогновского хватит родимчик; указывая вытянутой рукой на Рамзана, он не мог выговорить ни слова. Тут подоспел Пачелма.
   - Встать! - Рявкнул он.
   Кровати взвода стояли вдоль стены, образуя коридор шириной около полутора метров, длинной около тридцати. Рамзан поднялся, одевшись, спокойно стал по стойке смирно. Лицо его было неподвижным и непроницаемым, полным собственного достоинства. Он был готов к любому наказанию, вплоть до трибунала. Но то, что случилось дальше, никто из присутствующих не мог представить себе даже в кошмарном бреду.
   - Налево, - скомандовал Пачелма, - бегом марш - Рамзан побежал по этому коридору, остановившись перед стеной.
   - Кругом, - послышалась очередная команда, развернувшись, тот, побежал к сержанту
   - Стой, - Рамзан остановился.
   - Почему Вы остановились? - спросил Пачелма, - я не приказывал останавливаться.
   - Так ведь стена, - возразил, было, солдат.
   - Ну и что, если Вы разобьетесь о нее, отвечать буду я.
   - Кругом. Бегом - Кругом. Бегом - подавал бесконечные, одни и те же команды сержант, каждый раз Рамзан останавливался перед стеной, не дождавшись команды
   - Стой. Где-то на тридцатом круге, взмокший уже почти ничего не соображающий парень стал останавливаться перед стеной только по команде. Побегав еще несколько раз и услышав долгожданную команду -
   - Отбой, - он, раздевшись, уложив одежду, упал в свою постель.
   Потом, гораздо позже, Виталий понял жестокость Пачелмы, спасшего таким образом Рамзана от более серьезного наказания. Если бы Стогновский подал рапорт, жизнь Рамзана в армии могла удлиниться еще года на два, и еще неизвестно, что сталось бы с ним в дисбате. Теперь, если бы он и подал рапорт, всплыло бы нечеловеческое, почти граничащее с издевательством, отношение Пачелмы к солдату, и неизвестно, кто бы из них получил больше. Пачелма рассчитал все точно. Сержант Стогновский не мог подставить сержанта Пачелму.
   На следующий день после обеда в свободное время Виталий подойдя к спокойно сидевшему на табуретке у окна Рамзану попросил:
   - Дай мне свою гимнастерку. Удивленно глянув, Рамзан, тем не менее, стал медленно расстегивать пуговицы. Взяв в руки гимнастерку, Виталий надорвал пуговичные петли так, что достаточно было потянуть за ворот гимнастерки, чтобы она расстегнулась сразу. Сняв свою, надел ее и показал Рамзану как быстро расстегивать.
   - Теперь сапоги.
   Как любой горец, Рамзан всегда очень тщательно и медленно надевал и снимал сапоги.
   - Смотри - подцепив носком одного сапога задник другого, Виталий резко сдернул его с ноги, подняв обутую ногу, подцепив другой сапог рукой за задник, он так же быстро сбросил другой и только потом, сняв портянки, положил их на сапоги.
   - Видел? - давай попробуй. Хотя Виталий был такой как он солдат, а может именно поэтому, Рамзан без принуждения несколько раз снимал и одевал, гимнастерку, учитывая замечания Виталия, затем так же десяток, раз снял и одел сапоги.
   Окружающие, каждый, занимаясь своими делами, не замечали их тренировки, даже старались не проходить мимо. Каждый понимал, от этого зависит, сколько раз они будут прыгать на кровать и обратно сегодня вечером. Потренировались всего около часа, но зато вечером Стогновский ушел с полным коробком спичек, так и не сумев придраться к парню.
   Служба шла своим чередом, день за днем. Забайкальская зима и в середине марта радовала глаз белизной снега, разве что морозы стали небольшие. Зато усиленно стали заниматься тактикой, иной раз на зарядку стали выходить по пояс голыми, но, несмотря на легкий морозец, уже почти никто не болел,
   Ярким весенним днем удалось Виталию зайти в магазин. Купив полкило халвы и пряники, он шел в казарму, набив рот, с оттопыренными карманами шинели. Знал; вот, сколько съешь до прихода в казарму, то и твое - остальное нужно делить на всех. На беду свою не заметил проходившего неподалеку подполковника Гнилухина. Это была местная полковая достопримечательность. Говорили, что офицерское звание он получил на фронте, под Берлином, и имел всего четыре класса образования. Оставшись в Армии, дослуживал последние годы до пенсии здесь, у черта на куличках.
   - Курсант ко мне, - услышал Виталий. Заглатывая целиком, не пережеванные куски халвы и пряников, строевым шагом подошел к подполковнику, выпучив глаза, отрапортовал:
   - Курсант Одинцов по вашему приказанию прибыл. Подполковник внимательно посмотрел на него. Виталий понял, он чем - то сильно раздражен. Нет, не солдатом, не заметившим его и не отдавшим честь. Причина была в другом.
   - С какого расстояния необходимо отдавать честь? - раздраженно спросил подполковник.
   - С пяти шести метров - отчеканил Виталий, смотря ему прямо в глаза.
   - А на каком расстоянии вы проходили мимо меня? - спросил подполковник, не выдержав взгляда, отведя глаза чуть в сторону. -
   - Метров семь восемь.
   - Надо же было наткнуться, - с досадой подумал Виталий, - казарма то рядом уже.
   - Вокруг казармы бегом марш - негромко проговорил подполковник.
   - Отставить, - услышал он, намереваясь оббежать казарму вдоль заборчика по дорожке.
   - Команда была ... . вокруг казармы, а не вдоль забора. Делать нечего и перепрыгнув через забор, Виталий, по пояс, проваливаясь в рыхлый весенний снег, трижды обежал казарму, вытоптав вдоль стен тропинку. Подбежав к подполковнику, доложил:
   - Ваше приказание выполнено.
   - А Вы - нахальный, солдат, - заметил подполковник, внимательно осматривая его всего, придраться вроде было больше не к чему. - Еще раз не заметите старшего офицера - то же самое проделаете ползком. - Раздраженно произнес он и, повернувшись, быстро пошел прочь.
   - И почему они все так жутко матеряться, - провожая его взглядом, думал Виталий, - неужели так трудно обидеть человека, не сказав ничего матерного.
   Ночью около трех часов взвод подняли по тревоге. Горели стоявшие рядом склады с продовольствием. Несмотря на суматоху, толкотню и неразбериху, потушили, быстро растаскав бревенчатые бараки, засыпав снегом и залив водой горящие головешки. Перемазанные сажей, успели ухватить каждый себе что - либо из консервов. Приятно грели ноги, засунутые в карманы брюк две банки сгущенки. Закурив добытые на пожаре Столичные с уже испарившимися от жары фильтрами, Виталий отошел в сторонку, чтобы получше осмотреть добытые трофеи.
   Неожиданно рядом, за дощатым туалетом, увидел обгоревший труп. Солдат лежал на животе, вытянув левую руку вперед. Сквозь прогоревшую одежду виднелось обгоревшее красно - черно - коричневое тело с запекшейся кое - где кровью.
   - Здоровый мужик был, - подумал Виталий, подходя поближе. Впрессованный в обгоревшее бедро черно блестел портсигар с мопсиком.
   - Никак Андрюха из соседней роты, - узнал Виталий. Только у него был такой портсигар.
   Как - то раз после памятной потасовки, увидев, что портсигар понравился Виталию, Андрюха пообещал:
   - Буду уезжать - подарю. Забыв про добытые харчи, Виталий, присев около трупа приятеля отодрал впаявшийся в обгоревшее бедро портсигар, вытерев его о снег, сунул за пазуху.
   - Хоть какая то память, - иодумал он. Выбросив только закуренную сигарету, Виталий медленно побрел прочь. Почему загорелись склады, его не интересовало, но зачем убили часового.
   - Б... небось, разворовали суки. А может действительно, обокрали да спалили, чтобы замести следы - вон как натоптано черта лысого, что - либо разберешь.
   Задумавшись, незаметно для себя, Виталий достал портсигар и, вытащив хрустящую беломорину, закурил Андрюхиных. Заметил это когда почувствовал необычный привкус. Отбросив в сторону папиросу, бегом побежал в казарму. Стараясь как можно дальше убежать от этого места.
   Народ, собравшись в кучу, оживленно обсуждал прошедшие события, делясь с остальными, не бывшими на пожаре, трофеями. Неписаный закон, по которому каждый солдат обязан был получить равную с остальными долю, соблюдался свято. Желающие уже занимались дележом вываленной на Рамзанову кровать кучи консервных банок. На пожар подняли только их взвод, но добычу делили на всю роту.
   Смерть Андрюхи больно отозвалась в нем. Нечасто встречались они с Андрюхой, разговаривали мало. Бывало, просто посидят вместе, покурят - и разошлись. Или ожесточенно сражались в Ленкомнате в шахматы. Проигрывал он быстро, но не злился, с азартом принимаясь за следующую партию. Простой парень, успевший до армии постоять за станком, обладал уникальной способностью - стремлением к познанию нового, используя каждый миг, чтобы научиться чему-то.
   Постепенно шахматные партии становились все длиннее, и, может быть в скором времени, он уже и выигрывал. Вроде, не родственник или близкий человек, но после его смерти, как - то пусто стало, неуютно. Видимо что - то изменилось в нем настолько, что это заметили.
   Однажды утром, заскочивший Старлей взял его и еще одного, так же, как и он занимавшегося у него на занятиях парня с собой. Мишка, был сложения крепкого и отличался большой физической силой. Как и Старлей, тоже детдомовский, откуда - то из под Новороссийска. Имел первый взрослый по самбо. Спокойный, немногословный, неторопливый в движениях и быту, на ковре во время схватки был стремителен, как молния, и чертовски ловок, доставляя Виталию немало хлопот.
   УАЗик, пропетляв часок по тайге, остановился на берегу небольшой речушки.
   - Порыбалим, - выйдя из машины и потягиваясь, предложил Старлей. Виталий только сейчас обратил внимание на новенькие капитанские погоны.
   -А может, обмоем? - Обнаглев, спросил Виталий.
   - Кажной позе свой час - Улыбаясь, с напускной важностью, ответил он. Лед на речке еще не сошел, и как тут можно рыбалить Виталий, не представлял. В детстве, когда приходил он с двоюродным братом на речку, подле которой жил отец сиживали они с удочками, но ни разу ничего не поймали.
   - Как же рыбалить по льду? - спросил он Старлея.
   - Сейчас разберемся. Миша - позвал он отошедшего по малому парня. Подошел Мишка.
   - Там чемоданчик под передним сидением, принеси. Мишка неторопливо сходил за чемоданчиком. Положив его на снег, Старлей, не торопясь, открыл. В чемоданчике между свертками поблескивало две бутылки столичной, и лежали гранаты - "Ашки". Достав, дал обоим по две, оставив себе одну.
   - Значит так, ребятки. Доставайте из "Кареты" котелок, топорик, все остальное и быстренько готовим костерок.
   Топорика в карете не оказалось, зато лежала пара тесаков, которыми они быстренько нарубили дровишек, соорудив колья, подвесили на палке ведерный котелок. Виталий, сбегав к речке, нарубил льда. Огонек, быстро проглотив тоненькие веточки собранного сушняка, занялся поленьями.
   Все это время Старлей стоял в стороне, наблюдая за ними. Увидев, что костер разгорелся основательно, предложил;
   - Теперь пойдем рыбалить, Виталь, бери ведро. Пройдя метров семьдесят вдоль речки по неглубокому уже кое, где на пригорках начинающему оседать, снегу вышли к заводи. Старлей, вытащив гранату, присел на вывернутую корягу.
   - Смотрите, - показал он, - вот снимаем чеку с предохранителя, ставим на боевой взвод, - вытащив чеку, продолжал, - и должны бросать.
   Гранату бросать он, как - будто, не собирался.
   - Эта граната рвется через две с половиной секунды, - продолжал он, крепко зажав ее в руке, и внимательно, с интересом посмотрел на обоих.
   - Ну и че она не рвется? - спросил Мишка
   - Вы уже как минуту ее держите. Губы Старлея стали растягиваться в улыбку, он неожиданно, бросил ее на лед заводи, видимо, по привычке, пригнувшись за корягой. Уловив это движение, они с Мишкой синхронно бросились на землю, еще не коснувшись ее, услышали хлопок взрыва.
   - Как, вояки, штанишки сухие?- спросил Старлей, насмешливо улыбаясь.
   Мишка молча вытащил из кармана гранату, проделав то же, что и Старлей, замер, как статуя, держа ее на вытянутой руке.
   - И куда ее дальше? - С усмешкой спросил Старлей, - может, в ширинку засунешь, никак штука женского рода. Не ответив, Мишка закинул ее в искромсанную первой заводь. Все трое сразу присели, над головами жахнули по редким деревьям Осколки.
   - Не так, Миша, - проговорил Старлей, - гранату нужно бросать плечом и не ближе сорока метров.
   - А вы кинули метров за пятнадцать". - Заметил Виталий.
   - Так из укрытия же. - Не оборачиваясь, обронил Старлей, внимательно вглядываясь в искрошенный лед заводи. Я же под обрыв кинул а ты, чуть дальше.
   - Все равно по ушам лупит, - немного ворчливо заметил Виталий, чем вызвал улыбки у Мишки и Старлея.
   После обоих взрывов уши немного заложило, и откуда - то пошел легкий звон.
   - Пошли рыбу собирать - предложил Старлей.
   Стараясь не набрать воды в сапоги, ветками подгребали к берегу рыбу, плававшую кверху брюхом между обломками льда. Отойдя от Мишки со Старлеем, увлекшихся этим - оба, в отличие от Виталия, были заядлыми рыбаками Виталий - вытащив из кармана гранату, забросил ее на то место, откуда Старлей кинул свою в первый раз. Она громыхнула за обрывом, не достав даже толком ударной волной. Мишка от неожиданности присел.
   - Иди лучше рыбу собирать, - сказал Старлей, никак не отреагировав на взрыв. Виталий, спустившись с десяток метров вниз к концу бочажины, выловил незаметных среди обломков льда, плававших вверх брюхом двух рыбин, каждая из которых была почти по метру. Набравшие к тому времени почти ведро рыбехи, самая большая из которых была не больше ладони. Оба удивленно радостно, смотрели, на подходившего со своей добычей Виталия.
   - Везет же некоторым, - с завистью произнес Старлей.
   Вывалив из ведра с таким трудом собранную добычу, вернулись к машине с рыбинами. Костер уже почти прогорел, растопив лед. Прямо на снегу Старлей выпотрошил одну из рыбин, слегка почистил, порезав на куски, побросал в котелок. Они с Мишкой пошли по дрова, отыскивая толстый сушняк. Старлей колдовал, почти священнодействовал, около котелка. Наверное, не так уж и часто удавалось ему вот так вырваться на природу и просто посидеть у костра. Виталий вместе с Михаилом притащили бревна потолще, повернув их поближе к костру, просушили с той стороны, где сидеть.
   Оборудовали стоянку и остановились покурить.
   - Гранаты домой понесете? - спросил Старлей между делом, не отрываясь от ухи. Переглянувшись, они с Мишкой пошли в тайгу, побродив с полчаса, Виталий увидел то, что искал - большую кучу хвороста, придавленную снегом. Мишка, поняв, в чем дело, стал за толстое дерево, ждал, пока Виталий метнет гранату. Едва прогремел взрыв, и осколки полетели, срезая ветки и больно раня деревья, как Мишка уже метнул свою, в то же место. Это была не берлога, а просто куча хвороста.
   - Жаль, - с досадой произнес Мишка, - а то к рыбке медвежатинки не помешало бы.
   К их возвращению стол уже был накрыт. Старлей как раз разливал по котелкам уху, далеко разнося аромат укропа
   - Ну, военные, за стол! - радостно приподнято проговорил негромко, доставая из кучи снега бутылочку беленькой. Забулькала, переходя в стаканы, заветная жидкость, тем временем Мишка успел набить рот холодным мясом, и они со Старлеем, подняв стаканы, терпеливо ждали, пока он прожует:
   - Не спеши, - обратился к Мишке Старлей, - времени еще много, - но Мишка все равно торопливо проглотил оторванный не вовремя деликатес и поднял свой стакан.
   - За что пьем? - поинтересовался Старлей так, как будто его только что случайно пригласили в компанию.
   - За капитана Ермихина, конечно, - отозвался Виталий. Задвинув разом стаканы, выпили до дна.
   - Ну что там бутылка на троих здоровых мужиков, так губы помазать, - с сожалением пронеслось в голове у Виталия, и он с аппетитом стал поедать свежую наваристую уху. Добавляли и ели, пока не опустошили весь котел.
   На расстеленном банном полотенце оставалось еще порядочно закуски. Старлей достал вторую.
   - Теперь, вояки, за Вас, - никто не возражал, и после второго раза быстренько подмели оставшуюся закуску, Старлей не отставал от них. Он был ненамного старше, и, забыв про знаки различия на погонах, все трое разговаривали, как старые приятели.
  
  
  
  
  
   Глава 4
   Апрель подходил к концу, балуя теплыми погожими деньками. К полудню уже прогретые бугорки, еще закрытые снегом, начинали оседать, обещая скоро показать землю. За двойными, наглухо законопаченными высокими окнами класса, в котором можно было поместить школьный спортзал, солнечные лучи, падая на тепло одетых солдат, уже заставляли потеть. Очередной курсант, стоя у поставленного вертикально двигателя самолета, поднимаясь по лестнице, окружавшей его, монотонно и неторопливо, уже наверное в тысячный раз, рассказывал, что и где находится не упуская ни единого болтика, вплоть до типа резьбы и способа контровки.
   Народ, уже вызубривший все до такой степени, что мог ответить на любой вопрос по этому предмету в любом состоянии и в любое время суток, тихонечко подремывал. Инструктор - молодой старшина - не мешал. Еще у самого наверное, были свежи в памяти собственные нелегкие солдатские будни. Курс обучения был рассчитан на людей, умеющих читать и писать, курсанты, в основном, студенты технических Вузов и техникумов, осваивали его быстро и полностью. Доставая иной раз инструктора вопросами, на которые он, порою, отвечал через занятие - два. Стояла мертвая, теплая, сонная, тишина безветренного дня, нарушаемая монотонным, усыпляющим голосом отвечающего. Старшина стоял неподалеку от остальных, не прерывая говорившего и не задавая вопросов, держась за стойку стенда. Чувствовалось, если он присядет на стул, то все дружно проспят до ужина.
   В приятную тишину вплелся новый, еле слышный, прерывистый звук. Кусок, мгновенно проснувшись, стал прислушиваться и, подойдя к окну, стал напряженно вслушиваться вглядываясь вдаль, в начало взлетки. Послышался надрывный вой автомобильных двигателей, и вскоре к взлетке подкатила полковая пожарная машина, за ней следом - санитарная, из кузова подскочившего за ней Урала посыпался весь офицерский состав полка - солдат не было. Прерывистый неровный шум двигателей уже был отчетливо слышен. Самолет заходил на посадку без обычной коробочки - сходу.
   Ворвавшийся в класс Гнилухин заорал диким истошным голосом:
   - Все в укрытие мать... , - ну не мог товарищ подполковник говорить иным кроме командирского и матерного, языками. Отвык бедолага. Солдаты вместе со старшиной гурьбой бросились из класса в бункер. В темном прохладном бункере, не пропускавшего внутрь ни звука, оказалось много скамеек, на которых можно было с удобством поспать, и народ, рассосавшись, расположился на них, продолжая прерванный внезапно и некстати сон. Через полчаса покоя, абсолютную темноту прорезала полоска света открывшейся двери бункера.
   - Одинцов, - услышал Виталий знакомый голос Ермихина.
   Пробираясь между скамейками, стряхивая остатки сна, Виталий молча направился к выходу.
   - Виталик, ты скоро? - услышал он. Странно, никогда в казарме и на занятиях, и даже на операциях, он ни разу не называл его по имени.
   - Что там могло случиться. - С досадой думал Виталий, удивленный поведением капитана. Увидев подходившего к выходу Виталия, капитан резко бросил:
   - Закрой дверь и за мной. Повернувшись, побежал на летное поле.
   Виталий, набирая скорость, понесся следом за бегущим во весь опор капитаном. Ту -22 стоял накренившись на левую сторону, левая плоскость его и фюзеляж были покрыты дырками с рваными и аккуратными круглыми краями. Левая стойка, опустившись, закрыла зеркало амортизатора. Недалеко от самолета лежал бесформенный, накрытый брезентом, бугорок. "Труп летуна", - понял Виталий. Санитарка уже уехала, офицеры держались от самолета на почтительном расстоянии.
   - Виталя, - обратился к нему Ермихин, - давай возьми инструмент, нужно открыть бомболюк. Виталий бегом побежал назад в класс за инструментами. Ключа не было, и, своротив замок, взяв чемоданчик с набором инструментов, он так же быстро побежал назад. К его приходу к самолету подъехал еще один Урал с подъемным краном, и под бомболюком уже стояла странная на колесиках каталка. Просунув штангу в отверстие, Виталий стал быстро крутить коловорот, открывая створки бомболюка. В едва открывшиеся створки уже просунуло головы несколько офицеров, подсвечивая фонариками, напряженно разглядывая что - то внутри.
   Виталий, сделав свою работу, отошел шагов на сорок, не мешая суетящимся до крайности напряженным, людям. Прошло с полчаса. Несмотря на апрель, Виталий уже начал подмерзать, удивляясь, как не холодно тем, возившимся около самолета, легко одетым господам офицерам. Вскоре из бомболюка стала опускаться странного вида бомба. Длинная, как торпеда сантиметров восемьдесят в диаметре. Народ, бегая вокруг нее чуть ли не на цыпочках, медленно, миллиметр за миллиметром, едва касаясь руками, направлял ее на каталку. Как только бомбу отцепили, они руками выкатили ее из-под самолета и подкатили к Уралу с длинным кузовом. Кран, зацепив ее, медленно и осторожно уложил в кузов. Господа офицеры сразу же накрыли ее брезентом, и машина, зарычав двигателем, медленно, как будто везла покойника, побрела в другой конец взлетки. Самолет так же быстро укутали брезентом. Замерзший Виталий стал помогать укутывать его, пока тот не превратился в бесформенный непонятный комок ткани. Ермихин исчез. Виталий, снова отойдя от самолета, около которого стояла толпа весело переговаривающихся и куривших господ офицеров. Отвернулся не смея подходить к ним, задумавшись, не услышал шагов подошедшего Гнилухина.
   - Закури, солдат, - предложил он, ласковым отеческим тоном, протягивая Виталику пачку "Явы". Виталий, взяв сигарету, протянул назад пачку.
   - Бери, заработал, - махнул рукой Гнилухин, - внимательно посмотрев ему в глаза, наверное узнав, едва заметно улыбаясь, хлопнул по плечу,
   - А все - таки ты нахальный солдат. Сказал без злобы и раздражения, просто, отметил факт.
   - Иди, погрейся, все уже, закончилось. Повернувшись, пошел к остальным. Войдя в класс, Виталий одел свою техническую робу на толстом меху и пошел к самолету за инструментами. Господа офицеры уже уехали. Около самолета стоял ЗИЛок с откинутым задним бортом.
   - Где ты ходишь? - Спросил стоявший около грузовика капитан. Виталий промолчал. - Давай погрузим парня, приказал он и отбросил брезент, прикрывавший бесформенный холмик. Лицо убитого было чистым и спокойным. Но что - то крупнокалиберное попало в тело, превратив его в желеобразную груду мяса с костями. Аккуратно перевалив все это на кусок брезента, они с Ермихиным закинули его в кузов. Закрыв борт, капитан, вытащив из кобуры пистолет и запасную обойму, приказал:
   - Остаешься здесь, пока не сменю, никого к машине не подпускать. Стрелять на поражение. Хлопнув дверцей, Ермихин осторожно тронулся.
   Недолгий день подходил к концу, солнце ушло за сопки, и серая вечерняя мгла вместе с легким туманом окутала стоявший самолет. Впрочем, стоять Виталию пришлось недолго. Прошло чуть более часа, как капитан вернулся с часовым. Забрал пистолет и отправил к своим:
   - Открой бункер, и топайте на ужин - ты сегодня заступаешь в караул.
   Отбросив задвижку, Виталий выпустил основательно подмерзших ребят, и они, одевшись и построившись, вместе с куском пошли на ужин. Сигареты разошлись в момент.
   - Че там? - Коротко спросил кусок.
   - Господа офицеры на блядки приезжали, а мне пришлось всем свечки держать,
   - Ну, а тебя хоть попользовали? - насмешливо спросил кусок, поняв, что Виталий ничего не скажет.
   - Не, - ответил так же со смешком Виталий, - у меня там изнутри наждачка.
   После ужина Виталий, с Мишкой, получив карабины, поехали в караулку. Пост был парный, и они, разойдясь по разные стороны стоявшего самолета, обходили его навстречу друг другу. К полуночи, высветив все вокруг, как днем, приземлился Ан 12. Подрулив почти к самому самолету, он затормозил, и еще не остановились винты, как к Тушке побежали какие - то люди. Помня приказ, Мишка заорал:
   - Стой. Стрелять буду. Народ, уже подошедший к самолету, не обратил на него никакого внимания, высвечивая фонариками и деловито разматывая брезент, укутывавший самолет. Виталий, оказавшийся в противоположном от Мишки углу, ударил пулей, без предупреждения, в светлячок фонаря. Фонари погасли.
   - Вы что .... ? - послышался грубый голос
   - Всем лежать мать вашу ..., - ответил ему Мишка. Замершие под самолетом фигуры молча рухнули на землю.
   - Товарищ Генерал, - закричал тот же голос, - пусть эти идиоты снимут пост.
   - Почему идиоты, насмешливо отозвался подходивший еле заметный в темноте человек, - какого вы ... кинулись сюда. Никуда он уже отсюда не денется.
   - Где разводящий? - спросил он, не подходя к Михаилу.
   - В караулке, ответил тот. На шум выстрела, из караулки громко топая сапогами, бежала тревожная группа. Подбегавшие солдаты, зная, что этот объект охраняют другие, не из наряда, солдаты, остановились, не подходя близко.
   - Кто старший? - Спросил разговаривавший с Мишкой мужик.
   - Ефрейтор Муравьев, - отозвался из темноты бодрый веселый голос.
   - Снимите пост, - приказал Генерал. - Часовой, - позвал ефрейтор.
   - Я, - громко откликнулся Мишка. -
   - Ко мне.
   - Пошел на ..., - ответил Михаил, - стоять, - приказал он двинувшемуся было Генералу.
   - Ты как разговариваешь салабон, - взвился Муравьев и рванулся к Михаилу.
   - Стоять, рявкнул Генерал, но его команда уже слилась с выстрелом Виталия. Муравьев на бегу рухнул, как подкошенный
   - Ай, сука ..., - вопил он, держась за ногу и катаясь по земле. За разборкой не услышали шума подъезжающего газончика. Командира полка. Выйдя из машины, не обращая внимания на замолчавшего Муравьева, подав команду
   - Смирно строевым шагом подошел к Генералу и отрапортовал ему.
   - Вольно, - скомандовал Генерал после рапорта полковника, - кто это у тебя самолет охраняет? - с плохо скрываемым любопытством спросил он комполка. Шедший за полковником Ермихин не по уставному позвал:
   - Мальчики, идите сюда. Снова засветились фонарики, на приземлившемся самолете зажегся прожектор, и Виталий, разрядив карабин, закинув его за спину, подошел к офицерам, став рядом с Мишкой.
   - Твои? - утвердительно спросил Ермихина Генерал. Тот молча кивнул.
   - Молодцы, не нервы - канаты, - внимательно посмотрев в неверном свете в лицо Виталия, спросил:
   - И рука не дрожала, когда стрелял? -
   - Приказ стрелять каждого на поражение, был, - ответил Виталий, не отводя глаз от изучающего пронизывающего взгляда Генерала.
   - Если бы они, - он кивнул в сторону полковника, - не подъехали, куда стрелял бы? Немного подумав, Виталий ответил, как бы рассуждая сам с собою:
   - Патронов оставалось на каждого по одному, так что, только в голову. После его слов гомон вокруг затих, в наступившей тишине было слышно, как где то там, в городке, бурчит машина, пробираясь между домами. Отвернувшись от него, Генерал, неожиданно задумчиво, как бы думая про себя, произнес:
   - Да, правильно, иначе нельзя, - после недолгого молчания. - Отдыхайте, - отрубил, уходя к самолету.
   Полковник что - то тихо сказал Ермихину. Улыбнувшись, тот приказал:
   - Поехали, военные. Уже когда подъезжали к городку, он довольно заметил:
   - Лихо вы им задницу надрали, ничего, пусть знают наших, в генштабе, только носы не задирать, - предупредил он уже перед казармой, - спокойной ночи, вояки.
   Учеба подходила к концу, пошли экзамены. Курс, рассчитанный на людей с семиклассным образованием, позволявший вбить на всю жизнь знания по конструкции самолета и его обслуживанию, был не труден основной массе солдат, набранных из студентов ВУЗов, вечерников, заочников и просто пролетевших на сессии дневников.
   Виталия с Михаилом и еще тремя ребятами, занимавшимися на странных занятиях, организованных замполитом, собрали в одной из комнат штаба полка. Оказывается, приехали несколько офицеров из округа, чтобы принять у них экзамены по изучавшихся ими на этих занятиях науками. Среди них был, и тот, который допрашивал Виталия после его печального похода.
   Поздоровавшись, как со старым знакомым, он, кивая в его сторону головой, представил остальным:
   - А это тот, что из маминой .... Приехавшие, заулыбались, смотря на него. Старлей не говорил, что их заставят сдавать эти предметы. Несмотря на это все сдали; и минное дело, и методы спортивного ориентирования на местности. Один майор даже попытался говорить с ними на той странной смеси языков, на которой они пытались общаться во время тренировок.
   Самое удивительное оказалось, что во время тренировок по метанию ножа из разных положений никогда все не втыкались, здесь же кидая их из положения, стоя, лежа, сидя, и из-за спины с поворотом втыкались все, только у Эдика два ножа из, более чем, семидесяти бросков не достигли цели. На экзамене по стрельбе его уже не было. На вторые сутки непрерывной сдачи, непонятных, странных, идиотских нормативов и тестов, после завершающего, по физо. Во время, которого крепкий, не особенно высокий майор всем им по очереди крепко набил морды, с течении длившегося чуть меньше часа поединка. Замполит отпустил, наконец, в роту и разрешил поспать.
   Ребята, не понимая, где они были и что делали, встретили их настороженно. Только успели прилечь на выделенных постелях, после того, как рота ушла на строевые занятия, влетел с квадратными глазами один из приехавших офицеров и заорал:
   - Подъем, тревога. Их, не успевших пообедать, снова бегом привели в штаб, где они, быстро переодевшись в полевую маскировочную форму, получив тесаки в ножнах, фляги, построившись в боевой порядок, бегом побежали за замполитом в тайгу.
   Бежали, пока на небе не засветились звезды, быстро, торопясь, как будто кто гнался за ними. Остановившись у небольшого ручейка, попили, переведя дух. Подшлемники касок были, хоть выжимай. Хотелось жрать. Замполит стоявший вместе с ними на берегу, наконец, заговорил:
   - Слушай боевую задачу. Расстелив на большом, ровно спиленном, пеньке карту и высвечивая фонариком, продолжил:
   - Нам поставлена боевая задача - уничтожить переправу противника. Необходимо, не обнаруживая себя определить, где можно найти взрывчатку. -
   - А пожрать, товарищ капитан? - перебил, не дослушав, Геннадий. Он один из всех был ефрейтором и поэтому посчитал, что может говорить за всех.
   - Пожрать? - Переспросил капитан, улыбнувшись еле заметно, взмахнув рукой, обведя ею вокруг, ответил:
   - Все, что добудешь - твое жри, хоть лопни.
   Виталий понял теперь все эти странные лекции по выживанию - сейчас они опять сдавали экзамен.
   - Черт меня дернул, поддавшись на уговоры лейтенанта, пойти на эти гребанные занятия, - с досадой подумал Виталий, - Вон Эдька не сдал сначала - спокойно спит в казарме, а мы, как жучки бегаем, ползаем, прыгаем с едущих машин, и неизвестно, что завтра будем еще творить. Эта веселая жизнь начинала доставать по настоящему. Взяв из рук капитана фонарик, внимательно посмотрел на карту, запомнив ее. Им предстояло идти больше сотни километров по настоящей, если верить карте, глухомани.
   Первым делом нужно было подумать о жратве. Капитан, немного отстранившись от руководства, наблюдал за каждым.
   - Привал, - обьявил он. Ночь уже давно спустилась, окутав все в тайге, несмотря на звездное небо, чернотой. Забравшись на толстое бревно, лег спиной, зная, что в этих условиях нужно крайне осторожно относиться к своему здоровью. Полностью расслабившись, застыл в глубоком, коротком сне. Проснулся, как и планировал, через два часа.
   Была глубокая ночь. Где - то невдалеке квакали лягушки. Небольшая таежная речушка с болотистыми берегами текла недалеко от места привала.
   Едва Виталий ступил на кочку, как из под нее, струясь буро красноватым оттенком спинки, показалась небольшая змея. Не издавая ни звука, в ярком свете полной луны, она став колесом, именно колесом, открыв алое брюшко неожиданно, распрямляясь пружиной прыгнула целясь в лицо. Еще не сообразив, что это Виталий, не думая, резко ударил по летящему к нему телу тыльной стороной ладони. Отброшенная и оглушенная ударом змея, отлетев на пару метров, осталась неподвижно лежать на ковре из мха. Подойдя к ней, он сильно сжал небольшую головку пальцами, слыша, как захрустели, ломаясь, кости змеиного черепа.
  
   Осторожно, стараясь никого не разбудить, пошел по мелководью на звуки лягушачьего концерта. Вскоре вышел к небольшой заводи. Уже посветлела полоска на востоке, когда он, с десятком дохлых лягушек в каске подошел к месту привала. Получилось по две лягушки на брата, лишнюю оставил себе. Выпотрошив заточенным о камень тесаком, съел все вместе с костями, кроме головок и содержимого брюшка. Остальное, оставил народу. Привалившись к пихте спиной, сидя на хворосте, снова заснул.
   Вскоре капитан разбудил всех. Заметив лягушек, подойдя, не сдирая с них шкур, только выпотрошив животы, стал на глазах у солдат жрать, перемалывая кости своими челюстями. Уничтожив свои две, подошел к Виталию.
   - Там, в заводи ловил? - спросил, как будто видел.
   - Да, - ответил коротко Виталий.
   - Там еще водоросли должны быть, ну, очень полезная штука", - заметил он весело.
   Обернувшись, увидел висевшую на суку гадюку, резко, всем телом отпрыгнув назад замер, глядя на еще извивающееся тело с ярко алым брюшком. Виталий засмеялся.
   - Это ты ее, догадался капитан.
   - Сиганула тварина ночью прямо в лицо, еле успел отбить, - пожаловался Виталий..
   - Как это ночью? Капитан заворожено смотрел на Виталия.
   - Ты заметил ее ночью, когда она на тебя прыгнула? Виталий пожал плечами:
   - Заметил. Ермихин, застыл на несколько мгновений, уставившись на Виталия странным, удивленным взглядом. Повернувшись, не говоря более ни слова, пошел по мелководью.
   - Эта змейка подается во многих кабаках мира, как изысканейший деликатес, сообщил он, Виталию не оборачиваясь, укус ее смертелен. Человек живет не более четверти часа.
   Не спеша он, подошел к заводи в которой Виталий ночью ловил лягушек. За ним подтянулись остальные, нагнувшись, Ермихин показал длинные синевато зеленые, почти белые, нити развевавшиеся в вяло, почти незаметно текущей воде.
   - Пресноводная хлорелла. Рекомендую. Набрав жменю, сунул собранную в воде траву в рот. Виталий, последовав его примеру, стал собирать ее отправляя пучки невкусной, жесткой травы в рот.
   Вдвоем с капитаном подошли к заводи, за ними потянулись и стали жрать и запихивать в себя водоросли. Набив этой горьковатой гадостью живот. Ждал, что будет дальше. Никто, кроме Мишки, не стал есть ни травы, ни лягушек. Как ни странно, несмотря на такую пищу, живот не расстроился, побурчав немного, затих.
   Усмехнувшись Ермихин, ничего не говоря, пошел вперед, за ним потянулись остальные. Все убыстряя шаг, он перешел на легкий бег. К обеду вышли к небольшому озерцу. Наблюдая, как свободно чувствует себя в тайге капитан, Виталий понял, не первый раз идет он этим маршрутом. А раз так, на пути должны быть и пища, и отдых. Только тронет капитан это все лишь, в крайнем случае, когда им будет угрожать реальная опасность сдохнуть от голода. Зная, что в таких ситуациях нельзя ходить, как обычно, по большому, заставляя кишечник высасывать из запасенной в кишках пищи максимум. Он, остановил готового присесть под кустом Мишку.
   - Не спеши, потерпи немного. Усмехнувшись, Мишка, натягивая снова штаны, пробормотал:
   - И то верно. - Отказавшись от привычного солдатского удовольствия.
   - Всем разуться, - приказал капитан и подойдя к каждому проверил ноги. - Суши лапти полу приказал, полу предложил он. Экстремальная, даже искусственно созданная, обстановка формировала между ними совершенно новые, незнакомые раньше отношения, обнажая перед всеми внутренний мир каждого, сближая между собой.
   Ребята, не поевшие лягушек и водоросли, в отличие от них троих заметно устали. Позвав с собой Михаила с Виталием, капитан тихо змейкой скользнул в камыши. Послышавшийся вскоре шум и истошное кряканье предварили его появление с уткой в руках. Выбравшись на берег, промокший Ермихин, скрутил голову пойманной утке, и, уже не таясь, подошел к ним. Отдав Виталию, попросил:
   - Ощипай и выпотроши. Когда вернулись к месту стоянки, Андрей с Геннадием лежали на спинах на срубленном лапнике. Виталий занялся уткой,
   Капитан, подойдя к лежавшим неожиданно жестко спросил:
   - Кто разрешил? После вас не должно оставаться даже сломанной травинки. Лежите, - остановил он начавших подниматься солдат, - просто на будущее это нужно усвоить.
   Ощипав и выпотрошив утку, Виталий отдал капитану. Тот разделил ее на четыре части, оставив себе только шею.
   - Съесть нужно все, - приказал он. И подойдя к Андрею с Генкой, пережевывая молодыми крепкими зубами сырые утиные позвонки, наблюдал, как, давясь, они ели сырые утинные ноги. На Виталия с Михаилом, уплетавшим свою долю, он, казалось, не обращал внимания. Им достались крылышки. Они съели почти все, не осилив крупные, как будто каменные, кости. Тайком от Ермихина засунули их в землю. Остальным повезло меньше. Уже съевший шею и вытерший губы от птичьей крови капитан пристально наблюдал за обоими давящимися обедом ребятами.
   Мишка, с Виталием, молча отойдя в сторону, наблюдали за затянувшейся трапезой. Смилостивившийся капитан разрешил не грызть обглоданные до блеска утиные кости. Набрав полные фляги свежей проточной воды из ручейка, проглотив выданные капитаном таблетки, набирая скорость, пошли дальше. Середина мая баловала отвыкших за эту самую длинную в жизни каждого новобранца зиму слабым теплом в разгоревшемся полудне. Через пару часов бега вышли к шоссе.
   Замаскировавшись в прилегающем леске, долго наблюдали за ним, отдыхая. Вскоре капитан подал команду: "Привал". Оттянувшись от дороги на пару сотен метров, расположились на отдых. Капитан разбудил, когда стемнело. Быстро, гуськом перейдя дорогу, продолжили движение. Шли всю ночь, стараясь не шуметь. Постепенно вспоминая казавшиеся пустыми разговорами долгие беседы на занятиях, пошли более - менее бесшумно, пока солнце, набрав силу, не стало припекать. Остановились на привал. Виталий пил мало и сохранил почти полную флягу воды, капитан, для которого, казалось, этот поход был развлечением, тоже почти не пил. У остальных фляги были давно пусты. Немного отойдя, Ермихин полуприсел под деревом на валежину, с интересом наблюдая за ними. За всю ночь им по пути ни разу не попалось ни ручейка, ни даже лужицы. Ребята, зная, что у него, вода, не просили, молча, привалившись к деревьям, подложив под себя куски сушняка, отдыхали - капитан строго настрого запретил сидеть и лежать на земле. Виталий, вытащив из чехла флягу, отпил из нее и протянул Мишке. Через минуту она была пуста. Спали дотемна, устав от ночного перехода. Проснувшись, почувствовали голод. На этот раз капитан ничего не принес, предоставив им самим подумать о еде.
   Виталий вспомнил фразу, вычитанную в одной из книжечек, которые в свое время давал читать капитан - "Кушать можно все, кроме некоторых видов жаб и незнакомых грибов и ягод". Тайга казалась безжизненной. Голодные, как только стемнело, снова пошли в темноту, все убыстряя шаг, пока не перешли на бег. Держались почти вплотную. На коротких привалах Ермихин ставил замыкающими то Михаила, то его, чередуя. Андрей стал сдавать. Генка еще держался, но было видно, что ему тоже осталось недолго. Заря только начала высветлять небо, когда они вышли к широкой речке. Виталий понял; уже пройдено почти три четверти пути. Голод все сильнее давал о себе знать.
   Ермихин уложил всех отдыхать. Примостившись на куче хвороста заснул сам. Виталий, порядком уставший за ночь, прошел к речке и застыл, увидев утоптанный копытами пологий спуск. Следом неслышно спустился Мишка. Легкий, еле заметный, утренний ветерок дул к речке, унося их запах к воде. Разойдясь метров на пять, они оба затаились вдоль тропы. Слившись с кустами. Вскоре видимо потревоженное ими к водопою по тропе снова стало спускаться несколько оленей. Небольшие, ростом чуть меньше коровы, они сторожко подошли к воде.
   Стрелой выскочивший Мишка прыгнул на пившего воду оленя, обхватив его за шею. Стадо бросилось врассыпную. Мимо Виталия, прижав уши и вытянув шею, несся молодой олень. Выскочив наперерез, Виталий, подпрыгнув, заученным, отработанным в спортзале приемом ударил его каблуком по мягкому животу. Голод, помноженный на охотничий азарт, умножил силы. Олень, сбившись от удара с направления, запутался на мгновение в кустах. Подскочив к уже убегавшему животному, он, со всех, что было у него сил, ударил тесаком чуть сзади левой лопатки. Олень дернулся в прыжке, пытаясь оторваться от него. Нож, крепко зажатый в руке, вошедший по самую рукоять в тело, застряв в ране, провернулся в ней, не выходя из раны, и Виталий, держась за него, проскреб несколько метров по кустам вслед за оленем, раздирая в клочья форму. Наверно он, что - то зацепил ему там внутри. Протащив Виталия несколько метров, олень упал, резко разбрасывая ногами.
   Подскочивший Андрюха с налитыми кровью, звериными выпученными глазами всадил упавшему оленю тесак в горло, едва не зацепив Виталия, лежавшего на нем. Дернувшись несколько раз, олень, затих, мелко подрагивая шкурой. Андрей, с усилием вытащив из него свой тесак, побежал к речке. Виталий, обессиленный борьбой, лежал на еще живом олене. Увидев струящуюся из нанесенной им раны кровь, расшатав, вытащил нож и припал к фонтану хлынувшей крови, жадно глотая теплую, солоноватую, стремительно уходившую из животного жизнь.
   Утолив жажду, бросился к ребятам. Мишка, ухватив оленя за шею бил его тесаком по горлу, царапая, не в состоянии нанести сильный решающий удар. Таская его по мелководью, не в силах подняться по скользской тропе наверх, олень кружил с висящим, вцепившимся в него мертвой хваткой Михаилом, поворачиваясь к бегавшим вокруг ребятам задницей. Они бегали вокруг с тесаками в руках по колено в воде, боясь подойти к нему, не зная, чем помочь товарищу. Подскочивший Виталий, опершись на плечо стоявшего рядом Андрея, снова подпрыгнув, ударил оленя по ляжке. Тот, споткнувшись, отскочив в сторону, провалился в бочажину, уйдя почти с головой. Схватив за ноги Михаила, Генка пытался удержать его в быстро текущей воде, сносящей оленя вместе с ним на стремнину. Мишка, бывший родом из Новороссийска, прекрасно плавал и поэтому, не боясь воды, продолжал бороться с животным, выплывающем, на середину реки. Генка, несмотря на бычью силу, вырос в деревне и почти не умел плавать но, несмотря на это, вцепившись мертвой хваткой в Мишку, не отпускал товарища. Закружив всех троих, вода стремительно понесла их по течению.
   Ермихин, до этого спокойно наблюдавший все, сбросив сапоги и бушлат, нырнул следом, широко выгребая руками в ледяной воде. Забыв про добычу, Виталий побежал вдоль берега лесом. Через пару километров обнаружил всех троих на плесе. Генка, так и не отпустив Мишку, наглотавшись воды, пошел ко дну. Бросив оленя, Михаил с помощью капитана, сумел вытащить его на берег и выплыть сам. Выкачав из Геннадия воду, они делали ему искусственное дыхание, пытаясь вернуть к жизни. Недалеко от них стоял воткнутый в песок радиотелефон с вытащенной антенной. Через полчаса послышался шум двигателей, и в небе появилась вертушка.
   Вертолет сел на мелководье, почти полностью окунув в воду колеса. В нескольких метрах от радиомаяка. Не пришедшего в себя Геннадия закинули на носилках внутрь, к врачу. И он стремительно взмыл вверх оставив их одних. Больше никогда в жизни Виталий не встречал его, боясь спрашивать.
  
   -
   Олень был Мишке чуть выше пояса, но оказался очень сильным, мотая по мелководью, не давал твердо стать на ноги, чтобы ударить с силой. Виталька, где - то застряв, не приходил на помощь. Провозившись несколько минут, Михаил понял, один не справиться. Крепко держась за шею, выматывал оленя, ожидая, когда, наконец, подскочит Виталий. В брызгах воды заметил подбежавших Генку и Андрея. Олень, поворачиваясь к ним, задом, бил копытами, не подпуская, таская Мишку за собой по воде. Внезапно сильный толчок заставил оленя, поскользнувшись упасть на передние ноги, неловко поднимаясь, он, скользнув копытами, провалился в глубину, потянув за собой Михаила. Мишка почувствовал, как кто - то из ребят вцепившись ему в ногу, ненадолго задержал оленя, уже провалившегося вместе с ним и подхваченного быстрым течением таежной речки. Бросать добычу было жалко. Охотничья удача, улыбнувшись, сразу показала задницу. Мишка мертво держал добычу, надеясь, что его отпустят, и он, притопив оленя, все-таки добудет его. Ухвативший за ногу, Геннадий оказался затянутым на стремнину вместе с ними. Мишка, выросший в детдоме под Новороссийском превосходно плавал с детства и был уверен в своих силах. Генка, вцепившись в его ногу, толком и плавать, не умел и камнем, захлебываясь, тянул на дно. Притопив оленя, Михаил залез ему на спину и, ухватив Генку за шиворот, подтянул к себе. Животное после нескольких отчаянных попыток вынырнуть, потеряв силы, хлебая воду, пошло ко дну. Подгребая в намокшем, тянущем на дно, бушлате, Михаил мертво вцепился в уже не шевелящегося Генку, выгребая по течению к берегу. Внезапно он почувствовал, как кто - то, схватив Геннадия за бушлат, стал помогать ему, тоже подгребая к берегу. Ощутив под собой твердое, сопротивляясь течению, отталкиваясь сапогами от дна он вместе с Ермихиным вытащил бездыханное тело Генки на берег и, положив животом на колено, перегнул. Изо рта полилась вода. Выбросив, таким образом, воду из Генкиных легких перевернув на спину, стал делать искусственное дыхание, перемежая его с короткими и сильными движениями - массируя сердце. Полуоткрытые глаза не реагировали ни на что. Вертолет забрал его, унеся в неизвестность.
   -
   Ермихин, вытащив из промокшей Генкиной одежды документы и все остальное, вплоть до платочка, накинул на себя сырой Мишкин бушлат, Виталька отдал свой сухой Мишке. Ермихин пригласил, как будто ничего и не было:
   - Пошли оленя жрать. Заработали. Насухо выжатые нательное белье, портянки и форма парили на солдатах и капитане, когда они прибежали назад, высыхая. Несмотря на то, что курили все, в походе ни у кого не оказалось ни спичек, ни сигарет. Оленя разделывал Мишка. Капитан попросил себе сердце и быстро съел его. Шкуру особо не срезали. Поев сырого мяса и приняв обязательные таблетки, нарезали из оставшегося длинные полосы и, подвесив на сучьях, легли отдыхать. Каждый привал дежурили по очереди, но сейчас Мишка вызвался сам. Пригревшись в солнечных лучах, они забылись тяжелым сном.
   Проснувшись вместе с последними лучами заходящего солнца, поужинали слегка провялившимся мясом, отрезая куски у самых губ. Сырое резиновое мясо уже начинало нравиться Виталию. Опустившись вниз по течению, переправившись через речку по тому самому плесу, где выбросило ребят. Прибитая течением к берегу, из воды виднелась туша убитого все-таки Михаилом оленя. К утру вышли на исходную позицию.
   Лежа на опушке, перед неизвестной воинской частью, Ермихин объяснял:
   - Стемнеет, вон в том домике хранятся снаряды, нам нужен хоть один. Внимательно осматривая проволочное заграждение, Виталий заметил небольшую ложбинку. При очень большом желании, через нее, можно было протиснуться под колючку ограждения. Поспав пару часов, оставшийся день наблюдали за часовыми и расположением объектов. Проникнуть в склад было непросто. Кроме часовых была еще сигнализация. Четыре длинных, метров по пятьдесят, барака были внутри окружены еще одним рядом колючей проволоки.
   - Что у них на чердаках? - Спросил Виталий, заметив, как из чердачного окошка вылетают голуби. Ермихин, пораженно уставился на него.
   Наверное, такой сценарий еще не прорабатывался, понял Виталий. Внимательно приглядываясь к объекту, Михаил заметил, что не застекленное чердачное окно было обрамлено трухлявой рамой, из-за которой видимо и вылетело стекло. Окно было на высоте, почти пять метров, и поэтому ответственный за охрану не обращал внимания на него, разбитое уже не первый год. Тем более, вокруг на десятки метров простиралось асфальтовое покрытие, и ходил часовой.
   На охраняемой территории укрыться было негде. Невдалеке находился следующий пост, с которого просматривалось почти все. Время, форсировать оба препятствия, и проникнуть в склад, было не более десяти минут. На это время часовой скрывался из вида, обходя бараки. К вечеру, отойдя от складов, прорепетировали живую лесенку. Вроде получилось. После чего, доев, остававшееся мясо, легли отдыхать.
   Поднявшись в третьем часу ночи, подошли к складам. До смены часовых оставалось чуть менее получаса. На безоблачном небе ярко горели звезды, луны не было. Крест "Ориона" уже подошел к горизонту, предвещая восход. Несмотря на легкий предутренний морозец, сняли бушлаты, оставшись только в маскировочных комбинезонах. Часовые, к концу дежурства жались около входа, ожидая смену. Тихо переговариваясь между собой, изредка, огоньками сигарет, выхватывая из темноты свои лица. Не подозревая о присутствии гостей. Виталий первым, ужом скользнул к ложбине под проволокой.
   Засыпанное слежавшимися прошлогодними листьями ложбинка оказалось гораздо глубже, чем ожидалось и он, легко не касаясь, проволоки, прошел первую полосу ограждения, затаившись с другой стороны под самой оградой. Следом нырнул Мишка за ним Андрей. Ермихин шел последним. Пройдя первый ряд колючки, перелезли через второй. Ермихин, переправив их через проволоку второго ограждения, вернулся к забору, проводив, сам не полез и, как было условленно, остался ждать снаружи внешнего ограждения, затаившись в неубранной куче прошлогодних, уже изрядно подопревших, листьев, предоставив возможность действовать самостоятельно.
   Взобравшись, друг на друга, они вдвоем с Мишкой, разнеся чердачное сгнившее окно, забрались на чердак, разрыв трухлявый потолок, проникли вовнутрь. Подскочив к ящику со снарядами, лежавшему верхним в штабеле, тесаками мгновенно вскрыли его, вытащив семидесятишести миллиметровый фугас. Быстро вернулись назад. Виталий, встав на плечи Андрея, принял тяжелый снаряд и после скатившегося с них Мишки спрыгнул с него сам. Перевалив обоих через внутреннее ограждение, отдав снаряд, сам остался внутри. Продумав, все они пропустили такую мелочь, как эта. Лезть самому через ограждение означало одно - полностью раскрыться и провалить операцию. Проводив взглядом ребят, Виталий опять подбежал к бараку, прижавшись к стенке. Его товарищи растворились в темноте, предоставив самому выбираться из передряги.
   Шаги часового гулко отдавались на асфальте. Обойдя впереди него барак, замер в тени, отбрасываемой небольшим домиком рядом с бараком. Часовой, дымя сигаретой, ушедший глубоко в свои мысли, прошел рядом, не заметив. Идя сзади, в метре от него, в такт шагам, после того, как часовой свернул за угол быстро прошел в калитку, скрипнув ею, и со всей скоростью на которую был способен, побежал к лазу под проволокой. Виталий уже почти пролез под внешней оградой, когда рядом с ним прочертили землю автоматные очереди. Оба часовых, не жалея патронов, лупили по нему длинными очередями, на ходу меняя обоймы.
   Пули стаей шмелей проносились мимо бегущего Виталия, знакомым звуком уходя в деревья. В голове у него все спуталось.
   - Если это учения, почему в него стреляют пулями? Ложившиеся рядом разрывая асфальт очереди, обрызгивая его кусочками битума, когда он протискивался под проволокой, говорили, что стреляют по нему всерьез. Не пытаясь напугать. Положить так близко очередь с рук и на таком расстоянии специально было практически невозможно, это Виталий знал. Просто по нему мазали, стреляя слишком длинно, разбрасывая пули по сторонам, и только чудом ни одна из них так и не попала в него. Пробежав с километр по лесу и не чувствуя погони, свернул к речке, выйдя около моста. Зашел в воду и стал уходить вдоль берега. Прижимаясь в тени нависших над ним деревьев.
   - Тише ты, рыбу распугаешь, - услышал знакомый голос. Поднявшийся к утру ветер шумел ветками деревьев, скрадывая плеск воды от медленно пробирающихся в предутренней мгле фигур. Часовой в будочке в начале однопутного железнодорожного моста спрятался от ветра, не заметив. Капитан, прилепив к телу снаряда детонатор, передал Виталию, указывая рукой на первую опору. Виталий, уже ничего, не понимая, чувствуя, как что - то здесь не вяжется, по пояс, в воде подойдя, воткнул фугас в проем между бетонными опорами, заученным на тренировках движением, не думая, активировал детонатор.
   Стараясь не шуметь, вернулся назад. Догоняя уходящих товарищей, чувствовал нарастающее недоумение. Если это учения, так сказать понарошку, то почему мочат по ним настоячечными пулями, почему минируют мост настоящим боевым фугасом, да и мост вряд ли специально построили, чтобы они могли его рвануть. То, что мост рванули, Виталий не сомневался ни на минуту. Выбравшись из речки, все трое быстро побежали за капитаном в лес. Через полчаса в лесной чаще их догнал раскатистый взрыв. Полыхнувший, в нескольких километрах. Несмотря на то, что мокрые портянки вкровь растирали ноги, хлюпая в сапогах водой, Ермихин, не снижал темпа, стараясь как можно дальше уйти от места диверсии.
   Спустя несколько часов непрерывного бега, уже при свете родившегося, нового дня, остановились. Если раньше, идя к мосту, спокойно отдыхали, не таясь, то теперь место привала замаскировали по всем правилам. Как оказалось не зря. Днем над местом стоянки пару раз пролетел вертолет. Не дожидаясь приказа, сняв намокшую одежду и насухо выкрутив, надели снова. Несмотря на то, что бежали часа три, после того, как переоделись, немного замерзли. У всех троих на душе было неспокойно. Один Ермихин был весел и не скрывал своей радости в связи с успешным завершением операции.
   Чувствуя, что влипли во что - то нехорошее, парни притихли, забыв о голоде. Отдохнувшие, в высохшем обмундировании, ночь шли быстро и без остановок, с ходу форсировав знакомую речку. Там же, на плесе, на котором еще плавала уже раздувшаяся и местами, обглоданная зверьем туша оленя. После переправы Капитан изменил маршрут. Двигаясь по лесу, вышли в долину, и постепенно оказались на равнине.
   К утру вышли на колхозное поле, Ермихин скомандовал привал, и они, зарывшись в сено, крепко уснули. Капитан остался на посту. Виталия разбудил нарастающий шум вертолета и пришедшее с ним чувство опасности.. Высокая длинная копна, где они остановились, была опахана вокруг и стояла не ближе сотни метров от опушки.
   Вертолет приближался. Прорыв в сене небольшое окошко, Виталий, выглядывая, обнаружил стоявший метрах в тридцати знакомый радиотелефон с вытащенной антенной. Не понимая еще, но чувствуя надвигающуюся опасность, неожиданно для себя дико заорав: "За мной", - бросился к опушке леса, не обращая внимания на нарастающий шум вертолета за спиной. Нависшее низко над горизонтом, заходящее солнце, прочертив навстречу длинные тени, уже не слепило глаза, спрятавшись за верхушки кедров.
   Едва они заскочили в лес, упав под жиденькие кустики, как зеленая стрекоза пронеслась над ними, не заметив. Капитана среди них не было. "Скорее всего, он, где - то неподалеку". - Пронеслось у Виталия в голове, и он стал осматриваться, пытаясь найти его. Между тем, неожиданно развернувшись, вертолет, рубанув из огнемета по копне, пошел невдалеке на посадку. Выскочивший из него Ермихин, побежал к полыхающей огнем копне, крича, знакомый майор, выскочивший за ним побежал следом.
   Они, все трое, даже не переглянувшись, казалось, подумав все одно и то же, маскируясь редким кустарником, поползли к стоявшему с не выключенным двигателем вертолету. Зеленая стрекоза, развернувшись к лесу хвостом, стояла меньше чем в ста метрах от опушки. Пилоты, следившие за огнем, заметили заскочивших в вертолет солдат только когда у одного из них, возле горла появился тесак. Бортстрелок, отброшенный страшным ударом в лицо, тихо стонал лежа на спине. Оружие было только у левого летчика, - уже пожилого, в возрасте, майора.
   Спокойно дав себя обезоружить, майор попросил:
   - Мальчики, только не наделайте глупостей это учения.
   - Какие там, на хрен, учения, - взорвался Андрей. - Два раза чуть не убили.
   - Смотрите, своих инструкторов не ухлопайте, - весело засмеялся сидевший справа старший лейтенант. Ох уж эти е.. диверсанты, всякое бывало, но чтоб такое - первый раз, да Васильич, - продолжал смеяться старший лейтенант, не обращая внимания на порезавший уже ему кожу на горле тесак.
   - Отпусти их, - приказал Виталий, готовому перерезать смеющемуся лейтенанту горло Андрею.
   - Если это учения, - сказал он обоим летчикам, - сидите тихо, вы уже убиты, а вертолет захвачен. Андрей, убрав тесак, спрятал в ножны. Летчики, переглянувшись, замолчали и одновременно, как по команде, поднесли руки каждый к своему горлу. Подойдя к лежавшему на полу в салоне стрелку - сверхсрочнику. Виталий ударил по рукам, закрывавшим лицо кулаком:
   - Гюльчетай, открой рожу, - грубо приказал он.
   Медленно, дрожащие окровавленные ладони сползли с залитого кровью лица. Андрюха вмазал, от души, разбив бортстрелку кулаком, способным крошить кирпичи, нос.
   - Слава богу что удар пришелся чуть выше и, несмотря на раздробленный хрящ, не убил, - облегченно подумал Виталий. Незаметно для себя и ребят принявший командование группой. Открыв висящую в салоне аптечку, приложил к лицу куска стерильную салфетку. Кусок прижал ее, пытаясь остановить кровь.
   Передернув затворную раму отобранного у летчика пистолета, Виталий приказал:
   - Встать. Глядя на него полными ужаса карими глазами, Кусок встал.
   - Какого хрена палил в нас? - спросил он еле стоявшего, ненамного старше них старшину, которого вдруг стала колотить дрожь, -
   - ММММайор приказал, - еле выговорил он и, упав на колени, ползая между ними, заливая пол хлещущей из раны кровью, заголосил по-бабьи:
   - Мальчики, родные мои, хорошие, дочка малая у меня, жена мать старая, не убивайте, нет..... Слезы смывая сочащуюся кровь, со щек стекали вместе с ней, заливая пол вертолета.
   Не понимавшие ситуации и Виталий, и ребята не знали, как себя вести в создавшейся обстановке. Воспитанные как все, полностью осознавали, что совершили преступление, обокрав склад боеприпасов и взорвав мост. Несмотря на это они оставались восемнадцатилетними мальчишками, волею судьбы втянутыми в большие игры взрослых. Потеряв социальные ориентиры, тем не менее, не собирались убивать чуть не сжегшего их живьем вместе с сеном бортстрелка. Перегнул, понял Виталий, спрятал пистолет.
   - Покажи, как с этой штукой управляться, да смотри не обосрись, - добавил презрительно. Последние слова рассмешили ребят, и Мишка с Андреем громко засмеялись, немного снимая нервное напряжение последних суток.
   Поднявшись с четверенек, плохо слушающимися руками кусок привел огнемет в боевую готовность. Вышедший из кабины майор предостерегающе сказал - попросил:
   - Не наломай дров, парень, учения это, только начало,
   - Восток семьдесят один.
   - Поэтому вы решили нас поджарить? - спросил зло Мишка. -
   - Побойся бога, - ответил майор, - вы лежали с одного конца, а мы подожгли с другого, - немного помолчав, с усмешкой продолжил. - Вот те двое точно обгадились, - он протянул руку в сторону жарко пылавшей и уже прогорающей копны, - вишь, как прыгают. Им за ваши головы мало не дадут. Копна прогорела, за какие то полчаса-час, оставив после себя выжженный прямоугольник опаханный снаружи. Походив по сгоревшей копне, поворошив ногами горячие еще остатки дотлевающей кое, где соломы, черные, закопченные с обгоревшими волосами, медленно брели к вертушке майор и капитан.
   Виталий попытался прицелиться но, поняв, что может промахнуться, приказал:
   - Мосла давай. Ребята подтащили к огнемету кое - как перевязанного сверхсрочника.
   - По моей команде перед этими шутниками положишь огнем, - приказал он.
   - Парень, ты что, - опять заговорил стоявший до этого молча, Васильевич, - здесь стерня, огонь перекинется на лес, кто пожар тушить будет? Мгновение подумав, Виталий приказал:
   - Глуши машину, просто по морде, дадим. Перемазанные сажей, закопченные майор и следом капитан взобрались в вертолет. Никто, несмотря на то, что были сильно разозлены, не осмелился подойти и ударить кого - либо. Молча стояли, рассматривая обоих.
   Забравшись в вертолет, не выказывая ни малейшего удивления капитан поприветствовал:
   - Устали военные, теперь сутки спать, а пожрать воон там, - показал на рюкзак. Переглянувшись с сразу повеселевшим майором Ермихин, увидев Куска, нахмурился.
   - Кто это тебя так приласкал, Витя? - спросил он. Кусок, смотря в сторону, прогундосил:
   - Не разобрал. Посмотрев в неверном свете плафона, на Виталия, капитан обронил:
   - Вот это уже перебор. Стоявший в проходе между креслами пилотов Васильевич вдруг громко, с явной насмешкой заметил обоим офицерам:
   - Скажите спасибо, что они нас еще живыми оставили.
   Развернувшись, забрался в кресло. Винты запели, набирая обороты, вертушка, мягко оторвавшись от земли, разворачиваясь, набирая высоту, легла на курс. Посерьезневшие офицеры, не говоря больше ни слова, сели на скамейки. Летели почти час молча, так и не притронувшись к еде. Выпрыгнув из вертолета, сразу вместе с капитаном и майором пошли в баню. Хоть какая-то радость в конце. Забыв про случившееся, весело обливали друг друга водой из шаек, бегая по просторной бане. Досталось и господам офицерам, принявшим участие в общем веселии. Хорошенько попарившись, смыв почти недельную грязь, в отличном настроении плотно поели и завалились в комнате общежития спать.
   Сбитые с толку, они приняли со свойственной молодости беспечностью реальность, как она есть, не задумываясь. Не пробыв в Армии и полугода, все трое уже усвоили, отвечает за все старший по команде. Не мучая себя особенно и уже начиная забывать, разбрелись по кроватям и провалились в сон, добравшись снова до нормальных постелей. Спали долго, проснувшись на следующий день только к обеду. Никто не будил. На столе неизвестно кем и когда принесенные лежали три комплекта выстиранной и высушенной маскировочной одежды.
   Пока они надевали чистую форму, расписанную зелено-грязными разводами, вошел незнакомый лейтенант. Не представившись, приказал всем выйти и строем повел в столовую. Демократия осталась в лесу, служба продолжалась. После завтрака, опять - таки строем, лейтенант привел в класс, где ждали комплекты оружия и бронежилеты. Показывая незнакомые автоматы, лейтенант подробно объяснил, как из них стрелять. Несколько раз, собрав и разобрав, проверил, как они усвоили урок, посмотрев, как каждый из них, делает это сам. В конце занятия заставил расписаться в журнале. Надев каски, бронежилеты, тяжелые вещмешки, строем пошли на аэродром. Солнце уже садилось за горизонт. Погрузившись в вертолет, получили от лейтенанта новую задачу. Выпрыгнув по команде, из низко летящего вертолета, необходимо было поразить несколько мишеней и подойти к нему. Несмотря на начинающиеся сумерки с задачей справились легко. Вернувшись, переоделись в обычную солдатскую одежду и на УАЗике поехали в часть. Приключения закончились.
   Если бы знали тогда, что их приключения впереди и по сравнению с тем, что ждет, это, было детской забавой.
  
  
   Глава 5
   Вернувшись назад в часть, многих не досчитались. За неделю с небольшим, что они отсутствовали многие, сдав экзамены, уже отбыли в другие воинские части. Виталий отдыхал. Ни тебе подъемов, ни отбоев, сержанты, вдруг стали нормальными людьми. Пришла пора расставаться, так уж устроен человек; плохое забывает гораздо быстрее. Оставляя в памяти то, что уже не принесет горечи. По одному, солдаты, получив назначение, отбывали в другие части.
   Виталий отдыхал, не пытаясь осмыслить произошедшее с ним, наслаждаясь каждой минутой покоя. Написал несколько писем маме. Написал бы и Татьяне, да, как назло запозднилась она с очередным письмом. Обратного адреса он так и не переписал.
   Поднятый Пачелмой по тревоге уже снова был готов с оружием в руках бегать по сопкам. Но на этот раз дело было пострашнее. Он, Андрей и Михаил, получив бушлаты вместо шинелей, погрузились в вертолет и снова полетели в неизвестность. Летели чуть больше часа, впрочем, они уже стали привыкать, что их частенько возят на персональном вертолете, не понимая, что это означает.
   Разгрузились на большой лесной поляне. Направленные жестом бортмеханика к пожилому старшине получили у него резиновые фартуки и перчатки.
   - Кушать будете? - Спросил тот мимоходом, по-домашнему. Вопрос был чисто риторическим, нет на свете солдата, который не хочет кушать. Тем более, после выматывающей тряски на вертушке. Налив в солдатские кружки половником спиртное, и вывалив на четверть буханки ломоть хлеба чуть ли не полбанки тушенки старшина, подал это вместе с кружкой Виталию, взяв в руки котелок с водой, застыл в ожидании.
   Вдохнув побольше воздуха, изумленный, но уже привыкший к неожиданным поворотам своей прихотливой солдатской судьбы, Виталий стал пить обжигающую жидкость пил, сколько мог и только оторвался от нее старшина сразу поднес котелок с водой. Запив, стал закусывать хлебом с тушенкой. Спирт он еще не пил и, обожженное горло першило. От такой лошадиной дозы сразу начал хмелеть, не чувствуя боли в обожженном горле. Андрей, с Михаилом, последовав его примеру, быстро съели закуску, но добавки старшина не дал.
   Подошедший в общевойсковом костюме ПХЗ мужик без знаков различия повел всех троих за собой. Метров через пятьсот вышли на просеку прорубленную в лесу упавшим самолетом. При падении фюзеляж развалился, и пассажиры вылетели из него, зависнув, кто на соседних деревьях кто, застряв в кустарнике. После падения самолет, не загорелся, и все детали трагедии предстали перед ними до мелочей.
   Понимая их состояние, мужик молча стоял, давая время освоиться. Андрюха стал блевать возвращая на землю выпитое, и съеденное. Мишка с Виталием стояли, озираясь вокруг.
   Молчаливые фигуры, кто в костюмах ПХЗ, кто, как они в фартуках и перчатках собирали части разорванных человеческих тел, складывая их на разложенные куски брезента. Они с Михаилом тоже включились в работу, стараясь, держаться поближе друг к другу. Несмотря на довольно прохладную погоду, уже попахивало. Через пару часов работы зазвучал гонг, и вереница работавших потянулась на звук, сбрасывая запачканные кровью и грязью халаты фартуки и перчатки в одну кучу. Выпив и перекусив, Виталий, с Михаилом снова надев чистые фартуки и перчатки, вернулись к работе. Многие из работавших, выпив, остались стоять там, около старшины, не решаясь вернуться. Сладковато попахивало жженым, мясом. Наверное, все - таки, горело, медленно вяло думал Виталий затуманенным лошадиной дозой спиртного сознанием. Ночевали где - то неподалеку, то ли в клубе, то ли в школе, то ли просто в сарае. Он, не воспринимая реальность, даже не заметив этого. Еще день проработали вдвоем с Михаилом на месте катастрофы, не подозревая, что этот кошмар будет приходить всю оставшуюся жизнь. Самым жутким для Виталия было мгновение, когда увидел лежащую на земле маленькую, будто кукольную детскую ручку с куском плеча. Остановившись, молча, не в силах двинуться, стоял, смотря на нее остолбенев, тупо уставившись на нее, не а силах отвести взгляд. Заметив, что застыл неподвижно, к нему подошел мужик, встречавший, когда приехали, взяв под руку, вывел к старшине. Только выпив из поднесенной кружки, понял, что впервые в жизни выпил почти чистый спирт как воду, не заметив. Утром на следующий день его и Михаила отправили назад в часть. Когда прилетели на аэродром, прежде чем везти дальше повели в летную столовую. Но, когда принесли второе, - ароматное жареное, мясо он и Михаил одновременно вывернули из своих желудков прямо на стол все что съели перед этим.
   Сразу после приезда пошли с Мишкой к Виталию. Уже в коридоре казармы встретили замполита.
   - Где вы шляетесь? - удивленно и немного недовольно спросил он, - с утра ищу, дежурного, хоть бы предупредили". Виталий недоуменно посмотрел на него:
   - Мы же катастрофу разбирали, -
   - Какую, катастрофу? - удивился капитан. -
   Ну, мудаки ..., - оторвался он неизвестно на кого. - Вертолет с утра ждет. Кто Вас послал?
   - Сержант, - ответил Виталий.
   - Мать .... , - облегчаясь выдал замполит длинно и нецензурно, - пошли ребятки, дел по горло. Собирайтесь, поехали. Все свое забирайте, - сюда, больше не вернетесь. Мишка побежал собираться в свою роту. Виталий, подойдя к тумбочке, стал собирать нехитрые солдатские пожитки, бритву, одеколон, платочки, подворотнички, письма ... . Тетрадь и авторучку оставил тому, кто придет после него. Постояв немного, оставил все, кроме зубной щетки, бритвы, мыла, и писем. Зная, как тяжела жизнь салажоночья, особенно на первых порах.
   Не получив ничего, как положено в штабе, с карманами, набитыми личными вещами, сняв шинели, привычно загрузились в вертолет.
   - Странно, - думал Виталий, - ни парадки, ни аттестата ничего не дали. Вскоре подошел знакомый майор. Улыбнувшись Виталию, не обращая внимания на Андрея с Михаилом, потрепав по плечу, поздоровался:
   - Добрый вечер, - и прошел в пилотскую кабину. К вертолету подскочил УАЗик, и приехавший в нем капитан стал выгружать, откинув задний борт, раздутые тяжеленные вещевые мешки, зачехленное оружие, бронежилеты, канистры.
   Выпрыгнув, втроем помогли забросить все это в салон. Последнюю, стоявшую на заднем сидении машины, сумку Капитан внес сам и осторожно, бережно поставил между мешками. Когда он, выскочив, стал разговаривать с приехавшим вместе с ним лейтенантом, Андрей, не удержавшись, чуть расстегнув слегка молнию, заглянул. Быстро застегнув, сел рядом с довольной рожей.
   - Че там? - не удержавшись, спросил Виталька.
   - Гранаты, - многозначительно ответил тот, поднимая руку в международном жесте, означавшем бутылку.
   Вскоре капитан, забрался в салон, закрыв за собой дверцу. Взвыли винты, поднявшись, вертушка легла на курс и неторопливо поплыла в лучах заходящего солнца над уже покрытой ночью землей. Ермихин, как только взлетели, подмостив под себя чехлы, заснул. По нему было заметно, что за последние дни товарищ капитан вымотался больше, чем в походе с ними. Они, рассосавшись по полупустому, просторному салону, каждый, найдя себе место, тоже заснули.
   Проснулись от шума выгружаемых ящиков и мешков. Их никто не будил. Все три офицера разгружали вертолет, не тревожа солдат.
   - Проснулись военные, - доброжелательно поприветствовал знакомый по прошлой встрече старший лейтенант. Несмотря на то, что они учудили в предыдущий раз, оба летчика относились к ним доброжелательно. Виталий понял, не первые они здесь, и повидали эти мужики всякого. Пока они спали, вертолет сел на маленькую площадку довольно высоко в горах.
   На склоне прилепилось десяток щитовых домиков. Освещенные скупым светом нескольких фонарей они неясно темнели в ночи. Воздух был свеж и прозрачен. Яркие звезды, не мигая, маленькими лампочками, висели в безлунном небе. Выскочив из вертолета после сна без шинелей, в одних гимнастерках, еще не успев проснуться, начали мерзнуть. Несмотря на середину мая, здесь был приличный морозец. Время было за полночь. Быстро подключившись к офицерам, перетаскали ящики и мешки, убрав с вертолетной площадки, сложили около крайних домиков.
   Виталий обратил внимание, как летчики, разгрузив с капитаном вертолет, не отходили от него, не приближаясь близко к домикам. После разгрузки, надев на потные тела шинели, не прощаясь с уже захлопнувшим дверь экипажем, вместе с капитаном зашли в один из них. Заходя последним, Виталий бросил взгляд на принесенные ими вещи удивляясь беспечности капитана. Вместе с ящиками и вещевыми мешками в одной куче остались лежать зачехленные автоматы. Внимательно осмотревшись вокруг, заметил мелькнувшую около вертолетной площадки тень часового. Несмотря на кажущуюся безлюдность и тишину база охранялась серьезно. Успокоившись, проводил взглядом поднимавшийся без обычных бортовых огней вертолет. Затарахтев, тревожа вековую тишину, вертушка, унеслась по расщелине, в чернильную темноту, без огней, быстро затихнув вдали. Еще раз, оглядевшись, зашел в домик.
   В неожиданно просторном теплом домике, в прихожей были два умывальника и шкаф для верхней одежды. В жилой комнате, вдоль стен стояло пять кроватей, шкафчики для одежды и тумбочки около каждой. Большое окно почти во всю стену смотрело в склон горы, освещая струящимся из него светом серовато белые камни. Кроватей было пять, именно столько человек было допущено к экзаменам. Интересно, подумалось Виталию, неужели из трех десятков набранных лейтенантом на эти гребанные занятия только пятеро были отобраны для сдачи экзаменов, и только трое прошли все. Эдуард срезался на рукопашной, Геннадий... этот делся непонятно куда, то ли в могилу, то ли после госпиталя в другую часть.
   Долбанный олень, не поняли они с Мишкой друг друга, каждый выбрал себе жертву надеясь что другой подстрахует, каждый считал себя первым. Прерывая его раздумья, капитан позвал:
   - Виталик быстренько выбирай постель и разгружай карманы. Стоявший под окном рядом с кроватью старый еще дедовских времен телефон напоминал, что это не дом отдыха. Едва расположились, войдя и выбрав себе постели, разложили по тумбочкам личные вещи, капитан, подняв трубку, доложил о прибытии. Положив ее, остановил, уже начавшего готовить постель Мишку: - Нет, славяне сначала в баньку сходим, заодно и помоемся.
   Вытащив из тумбочек четыре стакана завернув в полотенце, отдал Виталию, порывшись в принесенной с собой сумке, достал оттуда четыре бутылки жигулевского пива, торжественно объявив:
   - По Виталькиному спец заказу будем пить его любимое пиво. Виталий, удивившись, не подал вида, на гражданке вообще не пил пиво. Для него это было дорогое удовольствие. Так пару раз вместе с ребятами из группы баловались жигулевским. В небольшой, но уютной сауне Ермихин удивил на этот раз Мишку, подарив его любимый шампунь.
   Распаренные после баньки, попив пива и раздавив пару бутылок водки из личных запасов капитана, залегли отсыпаться. Такая жизнь начинала нравиться Виталию, но он помнил цену за нее. Эдик отделался легко, что стало с Геннадием ни он, ни ребята не спрашивали, боясь услышать то, о чем догадывались.
   День принес новые неожиданности. Несмотря на поздний отбой, поднялись как обычно. Капитан предложил одежду, в которой приехали сложить в шкафчики, а носить ту, что приготовлена. Одев пятнистую привычную уже форму, натянули на голову темно синие береты. После шапок они были немного непривычны. Хорошо, что за последний месяц волосы отросли настолько, что ветер уже не холодил затылок. Вообще то для погоды на улице форма была легковата. Построившись в затылок по одному, подошли к одному из домиков оказавшемуся столовой. Плотно и вкусно позавтракав, перешли в другой.
   Неприметный прилепившийся задней стенкой к скале дощатый сарайчик оказался входом в огромную пещеру. Посередине которой, парило маленькое неглубокое озерцо, остатки срубленных сталагмитов торчали, наверху переливаясь отраженным светом ламп. Сталактиты были срублены до основания и выровненный застеленный матами пол, представлял собой идеальный спортзал. Стены пещеры пестрели выходами кристаллических пород, разноцветные кристаллы на стенах и потолке, вместе с остатками сталагмитов пронизывали всю ее каким то странным неземным светом, вызывая ощущение легкости, невесомости.
   Сухим, слегка отдающим ароматом соли и водорослей воздухом дышалось легко, За все время, что они находились в этом месте, единственным человеком, встреченным здесь, был повар, покормивший завтраком. Сейчас они встретили еще одного. Квадратный мужик примерно Виталькиного роста, но раза в полтора шире представился:
   - Я Ваш тренер И сразу без разминки предложил:
   - Нападайте все сразу, бить со всей силы не жалея. Не раздеваясь, они, разобравшись в полукруг, вместе с капитаном напали на него. Спустя, несколько мгновений, все оказались на полу. Протягивая руку Ермихину и помогая подняться, тренер заметил:
   - Что - то ты братец форму быстро потерял. Ермихин промолчал.
   Физо длилось почти до обеда и после короткого перерыва продолжалось до ужина. Перед ужином опять пошли в баньку запаривать синяки и шишки. Больше недели интенсивных занятий, принесли свои плоды. Ежедневные изнуряющие многочасовые драки, доводя до изнеможения, приучили реагировать на только начавшееся движение противника. Учитывая отличную физическую подготовку у всех, ребята быстро усваивали новое, для них, в искусстве убивать голыми руками. Несмотря на то, что самому тренеру никому из них включая капитана, так и не удалось нанести ни одного серьезного удара, тот был доволен.
   Единственно, при расставании предупредил - никогда и никому даже не рассказывать о полученном умении. Попутно с Физо занимались довольно странным предметом - Астрономией, изучая созвездия южного неба. Виталию в отличие от Михаила и Андрея давно перестала нравиться вся эта жизнь, и он уже начал проклинать тот день и час, когда попался на предложение замполита, зная, просто так ничего не делается, понимал: если при тренировках уже потеряли двоих, то в настоящем деле могут не уцелеть вовсе.
   Обратного хода не было, эти хоть детдомовские, сгинут - никто и не заметит. А у него мать. Если что не - переживет. Беготня по скалам со стрельбой по мишеням не принесла больших трудностей. Прошло несколько дней, в учебе наступил перерыв. Спросив разрешение у капитана, Виталий пошел побродить по окрестным скалам. Поднявшись на несколько сотен метров вверх, вышел на плато, служившее им полигоном для тренировок. Устроившись на самом кончике скалы, свисавшей почти километровым, отвесным уступом вниз, долго любовался открывшимся перед ним величественным зрелищем.
   Покрытые редкими облаками, плывущими у него под ногами, над зеленеющими ниже долинами между гор, залитых солнечным ярким светом. Освещенные сверху солнцем облака в отличие от тех, что видно с земли, снизу, напоминали странные фантастические, неестественной формы сказочные горы. Долго любовался Виталий редкой дивной красотой, раскинувшейся под ним. Ни о чем не думалось. Природа наполняла душу, целебным странным покоем, показывая всю суетность и ничтожность того, что творилось с ним сейчас.
   Впав, в какой - то транс, неподвижно застыв, простоял несколько часов на самом краю, слившись с окружающим миром, впервые в жизни почувствовав шелест невидимой под толщей породы ручейков воды, медленно спускающихся с видневшегося невдалеке ледника. Будто воспарив над долинами, видел, казалось, каждую травинку в пустынных безлюдных редких лесах, насыщенных первобытной, не испохабленной человеком, жизнью. Вернулся, пропустив обед. Зайдя в комнату, сразу почувствовал непонятное, раньше не испытанное отношение к себе. Будто, пока его не было, что - то очень сильно изменилось здесь именно в отношении ребят к нему.
   Нет, это не было враждебностью или недоброжелательностью, что - то другое, непонятное так, легкая настороженная неловкость. Поев принесенное Михаилом из столовой, полез к себе в шкафчик. Все было на месте. Но, он почувствовал это сразу, материны письма были сложены не так. Кто - то доставал и смотрел их. Наверное, когда дурачились, опрокинули шкафчики, и они выпали рассыпавшись. Никогда Виталий не посмел бы читать чужие письма, но, видимо, ребята прочитали. У них матери числились только в метриках, матерей, отцов им заменяли воспитатели в детском доме. Может ли даже самый лучший воспитатель заменить мать? - Конечно же, нет. Мать не заменит никто.
   Вот откуда эта неловкость, понял Виталий, не удержавшись, они, прочли эти письма и теперь, чувствовали себя неловко перед ним. Сами лишенные материнской ласки и любви никогда и никому не сказавшие в своей жизни святое слово мама, не удержавшись, прикоснулись к чужому счастью. Счастью товарища. Можно ли было обижаться за это или корить. Для них он был счастливчиком. Нет, ему никто не завидовал. Просто он был другим, немного не таким, как они, ему в этой жизни повезло чуть больше, и они воспринимали это как должное.
   Спокойно пожив три дня, отсыпаясь, залечивая сделанные болючие уколы и нагуливая жирок, на четвертый, одевшись в новенькую форму без знаков различия, получив оружие и боеприпасы, вылетели на вертолете в неизвестность. После почти двухчасовой тряски пересели на самолет с незнакомым экипажем. Летели почти всю ночь, приземлившись дважды на дозаправку, уже под утро, сонные, снова пересели в вертолет. В голубеющем рассвете Виталий, выглянув в иллюминатор, увидел под ними бескрайний, перекатывающий свои волны океан.
   Вертолет шел на бреющем, подрагивая в порывах свежего морского ветра. Почему решил, что это был океан, а не море, вряд ли мог объяснить. В первых лучах встающего солнца пошли на посадку на идущий посреди океана военный корабль. Выходя на слегка раскачивающуюся палубу, заметил на гюйсе звездно-полосатый флаг. За столь короткое время в жизни Виталия произошло столько событий, что если бы при высадке он оказался в марсианской пустыне - это тоже не удивило бы его, как не удивил флаг на гюйсе.
   В просторной каюте без иллюминаторов с прилепленными по стенкам двухэтажными кроватями уже было несколько человек. Перед посадкой капитан запретил им разговаривать даже между собой. Это было нетрудно; за время совместных дрессировок они научились понимать друг друга по жесту, взгляду. Капитан, приложив сложенные руки к щеке, показал на кровати. Раздевшись и раскатав белье, они нырнули в них, настороженно прислушиваясь. Постепенно усталость взяла свое, и все трое заснули крепким здоровым сном.
   В полдень принесли обед, и все трое, поднявшись, увидели тех, кто спал утром, Видимо, их коллеги, получив аналогичный приказ, тоже отмалчивались. Но никто не запрещал смотреть друг на друга, и они внимательно приглядывались, знакомясь без слов, чувствуя, очень скоро судьба свяжет всех находящихся в этой каюте, между собой прочной, на всю жизнь, нитью.
   -
   Легкий морской бриз холодил щеки Капитана. Четвертые сутки крейсер бороздил воды океана, крейсируя в этом квадрате, ожидая гостей. Команда "Морских котиков" уже прибыла, но ждали непонятно кого. Это непонятное томительное ожидание раздражало, нарушая привычный устоявшийся порядок.
   Капитан не любил ЦРУшников. Как всякий кадровый офицер, немного брезгливо относился к рыцарям плаща и кинжала, стараясь в своем кругу не иметь таких знакомых.
   Руководивший операцией некто Смит и прибывший вместе с ним молчаливый, неразговорчивый крепкий парень, наверное, немец или славянин. Раздражали его только своим присутствием, необходимостью терпеть на своем корабле. Еще больше его раздражал шум винтов двух неизвестных подводных лодок, неотступно следующих за крейсером, наверное, русские. Какая к черту может быть сверхсекретная операция, если его, как корову в поле, пасут русские атомные подводные лодки. Простые лодки уже были бы вынуждены подняться наверх для дозаправки аккумуляторов, эти же, взяв его в клещи, находясь вне зоны поражения глубинными бомбами, следовали неотступно, повторяя все маневры крейсера.
   Капитан не понимал, почему так спокойно Смит, которому сообщил об этом, относится к их присутствию, этот наглец, даже посоветовал не обращать на них внимания.
   Оба вертолета крейсера, с укрепленными на них дополнительными баками стояли в ангаре, в полной боевой готовности, с закрашенными опознавательными знаками в нарушение всяких инструкций полностью заправленными. Неведение настораживало, приказы из штаба флота полностью подчиняться распоряжениям Смита тоже раздражали.
   Вахтенные офицеры, видя обычно спокойного и ровного Чифа, угрюмым и раздраженным, старались лишний раз не беспокоить его. Внезапно служба ПВО крейсера доложила о появлении неопознанной цели. Вызванный на мостик, обрадованный сообщением Смит, повеселев, попросил капитана приготовиться к приему вертолета, заходившего на посадку соблюдая полное радиомолчание. В первых утренних лучах солнца вертолет без опознавательных знаков, но русского производства, тяжело плюхнулся на вертолетной палубе, выбросив из себя четверых. То, что это были русские, не вызывало сомнений. Экипаж остался внутри, не выходя, даже когда его расчалками закрепляли на палубе.
   Не раз капитану приходилось наблюдать за ними, они всегда отличались внутренней собранностью и сосредоточенностью, как и китайцы. Спутать их с кем - либо было невозможно.
   - Да что они там, в Пентагоне, с ума посходили такое противостояние, почти война, а тут - на тебе. Русские солдаты на палубе одного из новейших Американских крейсеров. Вызвав караул, поставил охрану у дверей каюты, где разместили прибывших, и вызвал к себе Смита вместе с его напарником.
   - Господа, - начал он, - на борту находятся неизвестные мне лица, как я понимаю, русские. Господин Смит, я вынужден арестовать всех, включая Вас, и доставить в штаты.
   Стоявший рядом со Смитом его напарник, вдруг разразился веселым заразительным смехом, опираясь на спинку кресла. Смит, побелел. В отличие от капитана, он знал, кто находится на борту. Русские оперативники, в отличие от своих коллег за границей, живыми не сдавались, и в случае возникновения конфликта неизвестно, какой флаг мог подняться на крейсере с почти тысячной командой на борту. Тем более, обе подводные лодки рядом с крейсером имели, наверное, абордажные группы, и, может быть, даже приказ в случае экстремальной ситуации уничтожить крейсер не опасаясь, тем самым, вызвать очередной кризис.
   Русский коллега, перестав смеяться, внимательно следил, что будет дальше. Смит, оправившись от неожиданной выходки капитана, попросил:
   - Вы разрешите мне дать шифрограмму в штаб флота? Отказать в этом капитан не имел права, да и не счел нужным. Вскоре после отправки шифрограммы, к отдыхавшему в каюте капитану вошел первый помощник вместе с двумя вооруженными матросами и дал ознакомиться с ответом. Приказ был короток и ясен: Капитана арестовать, вместо него назначить первого помощника, Все приказы Смита, какими бы странными они не были, выполнять безоговорочно. Капитан, стоял оглушенный. Что происходит, он, честно отдавший всю свою долгую жизнь флоту, стране, арестован по приказу, какого то плюгавого выскочки из ЦРУ, возомнившего о себе невесть что.
   Выпрямившись, расправив плечи, став по стойке смирно, капитан скомандовал:
   - Курс на базу, всех посторонних на борту арестовать. Появившийся за спинами караульных матросов Смит и его приятель услышали его приказ.
   - Господа, господа, - зашел, улыбаясь, Смит.
   - Вы будете не против, - обратился он к первому помощнику, - если матросы постоят за дверью а, мы вчетвером проясним дело. После секундного замешательства помощник приказал матросам покинуть капитанскую каюту и ждать за дверью. Не присаживаясь, Смит начал:
   - Господин капитан, и Вы, он повернулся к первому помощнику, в сложившейся ситуации я, - он помолчал, глянув на своего коллегу и уловив едва заметный кивок, продолжал, - вынужден доверить вам часть государственной тайны, которая является не только тайной США, но и Советов.
   На борту крейсера находиться объединенная оперативная группа КГБ и Пентагона, которая должна провести операцию, от которой зависят, может быть, десятки тысяч жизней простых людей, в любой стране мира, включая США. Участие русских обусловлено некоторыми щепетильными моментами большой политики, и нас не касаются. Я, - Смит опять замолчал, глянув на своего коллегу, как бы советуясь с ним, - прошу только к возвращению группы приготовить корабельный лазарет, могут быть раненные.
   Молчавший коллега Смита добавил:
   - Политики разных стран могут грызть друг другу глотки, но когда опасность начинает угрожать всем - это, отлетает, как шелуха, остается главное - простые люди, которые должны жить и жить спокойно. Он, открыв дверь, вышел в коридор. В каюте повисла мертвая тишина. В открытой двери замерли матросы. Капитан стоял в раздумье; новость, услышанная им, потрясла - выходит, с трибун друг на друга катим бочки, а разведки тихо - мирно живут друг с дружкой, как милые соседи. Наверное, действительно случилось что - то из ряда вон выходящее, чтобы такая группа вообще могла появиться. Приняв решение, произнес:
   - Слушай мою команду.
   Сунув обратно старпому радиограмму, прошел на мостик. Он, понял все. Второй вместе со Смитом, скорее всего - русский. Поэтому и кружат рядом русские подводные лодки. Попав в подстроенную политиками западню, ничего не мог предпринять. Самая минимальная потеря - потопленный крейсер, - его крейсер. Если так все серьезно, наверное, нужно подчиниться сейчас. Неизвестно, что за операция такого уровня может быть в такой дыре. Капитан отдал распоряжение готовить оба вертолета к боевому вылету. Вернулся к себе в каюту, послал радиограмму, что остается на посту и приступает к выполнению задачи.
   К вечеру волна поднялась, раскачивая крейсер, ветер, почти пропал, После захода солнца вертолет с русскими на борту взлетев, взял курс в неизвестность, во второй быстро загрузились "морские котики".
   -
   После ужина и короткого сна стали собираться, проверяя оружие. Построив тут же в комнате, Ермихин проверил, не гремит ли амуниция, и они вышли в светлую южную ночь, на свежий теплый морской ветерок. Погрузились в вертолет. И только после взлета капитан объяснил поставленную задачу.
   - Цель - склад химических боеприпасов. Задача - уничтожить. Стало понятно, зачем у них противогазы и эти металлические канистры с дезактивационной жидкостью. Разложив карту, показал расположение склада, пути подхода и отхода обозначенные синими стрелами. Показывая, на красные, коротко объяснил это вторая группа, те, с которыми сегодня отдыхали. Смотрите, не перестреляйте друг друга. Они в такой же форме что и вы. Всех, заметивших вас, убивать, все равно кто. В плен лучше не попадать, живым. Сейчас вы ничто, и имя ваше никто. Что бы вы ни говорили, ни одна страна мира, не признает вас своими гражданами.
   Усмехнулся, выдал последнее, в упор, в тусклом свете лампы глянул Виталию в глаза. Виталий понял; сказанное в первую очередь относиться к нему. Остальных никто не востребует, и наверняка они уже пару месяцев числятся или погибшими при исполнении, или пропавшими без вести. Не удержавшись, спросил:
   - Матери сообщили? - не отрываясь взглядом от Виталькиных глаз, капитан закончил:
   - Пока все живы и при мне, - нет.
   Выскочив из зависшего, медленно идущего над землей вертолета, бегом, не останавливаясь, перестроившись в походный порядок, побежали за капитаном. К цели вышли, когда природа, замерев в оцепенении, ждала рассвет, чтобы с первыми лучами восходящего солнца начать петь гимн продолжающейся вечной жизни.
   Несмотря на влажность, росы не было. Склад представлял собой бамбуковый сарай, наполовину врытый в землю, окруженный низким бревенчатым забором. По периметру толкалось четверо часовых, стоявших по углам. Хотя часовые и не разговаривали между собой, всем видом своим выражали никчемность столь многочисленной охраны, куря и развлекаясь киданием камешков по консервным банкам. Оружие за ненадобностью, как мешавшее, висело на заборе, напоминая, что молодые парни, уставшие от скуки, искали и не могли найти себе развлечение, на самом деле, солдаты. Рассредоточились, каждый около своего часового. Ермихин пошел в дальний конец. Солдаты, затаившись, ждали, напряженно следя за тем часовым, которого должен был снять командир. Это было сигналом для остальных. Виталий, вытащив нож, примерял его для броска. Дистанция была всего пять метров, не более, и, немного подумав, решил; не стоит рисковать, лучше прыгнуть, тем более, по живому человеку бросать нож еще не приходилось. Одно дело на чучеле, совершенно другое - живой, постоянно двигающийся перед тобой плюющийся, и непрерывно жующий лист бетеля, здоровый молодой негритос.
   Медленно тянулись минуты ожидания, нарушаемые шорохом шагов часового подфутболивающего носком сандалии камешки целясь в банку и радостно вскрикивающего, на своем языке при каждом попадании. Заметив раздвигающиеся кусты перед дальним часовым, Виталий молнией метнулся к своему, сжимая в руках нож.
   Виталию еще не приходилось убивать ножом, и, слишком рано вытаскивая его из раны, услышал тихий хриплый выдох убитого им здорового молодого парня, через открывшуюся рану. Нож, пройдя по сонной артерии, убил сразу, перерезав аорту, не застряв в позвоночнике.
   Уничтожить солдат, спящих в караулке было секундным делом. Подойдя к бревенчатому сараю, наполовину врытому в землю, уложили взрывчатку, обильно залив шибающей в нос даже через противогазы вонью жидкостью ящики. Детонаторов не ставили, мины уже были активированы и имели радиовзрыватели. Сняв и выбросив в сарай противогазы, стали уходить.
   На обратном пути, услышав впереди непонятный шум, залегли, приготовившись к бою. Виталий по отработанной на тренировках схеме ушел прикрывать тыл.
   Вскоре увидели шедших в сельве по их следам знакомых из второй группы. В отличие от них, шли они налегке, без канистр и взрывчатки. Замаскировавшись в обильной траве покрывавшей землю в редком лесу, пропустили всех через себя. Выждав четверть часа, капитан нажал на кнопку. Прогремевший в семи - восьми километрах взрыв предупредил коллег о выполнении задания. Подняв по тревоге расположенную невдалеке воинскую часть. Численность ее была небольшая около, тридцати человек, четырнадцать из которых уже были уничтожены, Остальные, поднятые по тревоге, будучи прекрасными следопытами идя по следам за группой, наткнулись на их коллег. Вторая группа с боем откатывалась к ним.
   Внезапно, в тыл отступавшим, чуть ли не по головам залегших ребят пробралось пятеро. В сандалиях на босу ногу, легких рубашках и шортах, вооруженные старинными МП-38. Один из босоногих в сандалиях на босу ногу занял позицию в двух метрах впереди Виталия, напрягшись, всматривался в сторону нарастающего, медленно приближающегося шума боя. Остальные, выдвинувшись метров на десять дальше, тоже затаились за деревьями, оставаясь, все на средней дистанции броска ножа притаившихся солдат.
   Стояли, как охотники на номерах, приготовившись, ожидая, пока другие, выгонят на них добычу. Все были в легких, светло-зеленых рубашках.
   - Только бы в кость не попасть, - думал Виталий, сосредоточенно примеряясь к стоявшему почти в двадцати метрах от него вояке в спину. Он, еще ни разу не кидал нож в человека, на тренировках получалось хорошо, но это тренировки, но в человека.
   Немного волнуясь, он ждал это ощущение, ощущение дистанции и свободно лежащего в его руке тяжелого ножа. Он, уже не думал, за него работало и думало его натренированное для убийства тело. Бросок, и он мгновенно прыгнул на едва доходившего ему до плеча вояку, стоявшего впереди него рядом, ударив его всем телом о дерево. От неожиданного толчка, забыв про автомат солдат, выставил вперед руки, стремясь избежать удара лицом о дерево. Схватив его за гортань, Виталий резко сжал пальцы и, зажимая открывшийся рот, упал вместе с ним, обняв ногами за ребра в траву. Перевернувшись, лег на него, с силой сжав пальцы, вырывая горло, и бросил взгляд на второго. Дернувшись несколько раз, лежавший под ним солдат затих.
   Наверное, с перепугу, и от напряжения новизны Виталий слишком сильно бросил нож, и второй такой же тщедушный абориген в форме остался стоять, намертво пришпиленный к дереву ножом, вонзившимся в его тело по самую рукоятку, прошедшим точно через сердце. Держа в руках автомат. Все остальные уже были уничтожены так же быстро ребятами. И валялись в густой высокой траве. Эти вояки не успели даже понять, что уже транзитом проскочили на тот свет, не успев попрощаться с этим.
   - Виталик, спокойнее, - услышал он голос залегшего метрах в двадцати от него капитана, - нож потом заберешь. Уж очень красиво стоит.
   Зашедшие в тыл, мгновенно и бесшумно были уничтожены. Оставшиеся, наседая на вторую группу, гнали ее, прямо на них.
   - Коллег пропустить! - Коротко передал по цепи Ермихин. В просветах деревьев замелькали вчерашние знакомцы. Двоих они уже тащили на себе, за ними слышалась трескотня автоматов, прикрывающих отход. Они шли быстро, не оглядываясь, стараясь как можно дальше оторваться от прикрывавших их товарищей, не заметив стоявшего у дерева пригвожденного тесаком местного вояку. Снова пропустив их через себя, ждали остальных. Вскоре показались перебегающие фигурки в знакомой форме, окружаемые полукольцом босоногих вояк.
   Преследовавшие не отличались умением стрелять, и поэтому ребята до сих пор были живы. Дистанция боя не превышала пятидесяти-шестидесяти метров.
   Отступавшие, хотя и мазали, второпях огрызаясь, короткими, в два - три патрона, очередями, все же сумели переполовинить ряды преследовавших. Виталий насчитал пятерых и, с учетом положения в боевом порядке, взял своего на мушку, провожая через прицел, ожидая первого выстрела капитана. Как только коллеги вошли в их боевой порядок, резкий короткий залп, уложил последних босоногих вояк. Убегавшие замерли в недоумении, глядя на неожиданно выросшие, как из под земли, знакомые фигуры. Капитан, направив на них свой автомат, приказал:
   - Бросить оружие. Лицо его, перемазанное грязью, с коротким ежиком белесых редких волос растрепанных сброшенной каской было страшным.
   Оба, побросали свои автоматы, заметив приколотого к дереву, как бабочку, солдата не шевелились, не понимая происходящего. Виталий, в наступившей тишине, не спеша, подошел и, расшатав глубоко вошедший в дерево нож забрал его, резко выдернув из тела, мертвый солдат, расслабившись, выронил автомат, мешком упал в высокую траву, скрывшись в ней, он, вытер тесак об упавший труп и вложил обратно в ножны.
   Повинуясь жестом отданному приказу, коллеги побежали впереди них к месту посадки в вертолеты. Подойдя к уже пришедшим сюда чуть раньше, с обоими ранеными, Ермихин тоже разоружил их. Они, молча, подчинились. До расчетного времени прибытия первого вертолета оставалось чуть более часа.
   - Джон, - резко спросил Ермихин одного из них, - где взрывчатка? - Виталий чувствовал, капитан на последнем пределе и вот - вот расстреляет американцев. Приготовившись, занял позицию так, чтобы в случае стрельбы положить всех сразу. Поняв, ребята тоже рассредоточились, готовые с первым выстрелом Ермихина положить всех. Вторая группа, в отличие от них, приученных в боевых условиях не собираться в кучу, сидели и лежали все, вместе, представляя собой легкую мишень.
   - На то и война, - застыв в ожидании, размышлял Виталий. - Шли по нашим следам, чтобы добить остальных, после выполнения задания, прямо заградотряд какой - то, научились у Ёси. -. Так он про себя всегда называл Сталина. Между тем побледневший Джон, сорвав с промокшей от пота головы каску, ответил:
   - Сережа, побойся бога, когда отходили, побросали, Ты же знаешь, пуля только чиркнет по шашке, или сам на нее упадешь только пыль, останется. Белые, как полотно лица застыли. Один из раненых зашевелился, быстро говоря, что то своим, на английском.. Язык понимал только капитан. Они из всех уроков запомнили только несколько фраз, из странной смеси языков, которой пытался научить капитан, типа "стейт", или "вэфн хинлегт". Нормального языка они не понимали. Сорвав у одного из раненых сохранившуюся шашку, сидевший рядом парень радостно закричал:
   - Йес, Йес, - высоко подняв ее над головой.
   Капитана начало отпускать. Напряжение спало, но американцы, поняв, почему с ними так обращаются, побросали сохранившиеся у них пистолеты на землю, как бы доказывая, что они ошиблись, думая так. Виталий осторожно ногой, откинув от одного из них револьвер, незаметно подобрал его, сунув в карман. Вдали послышался шум вертолета. Вытащив затворы, побросав все оружие и остальное снаряжение, набились в тяжело поднявшийся вертолет все. Джон, как бы оправдываясь, торопливо говорил, Ермихину:
   - Мы только поднялись вслед за вами, как вертолет зацепил винтом трос мачты и упал в море. Пока вытащили всех, и приготовили другой, время ушло, вот я и решил пойти следом, если что - прикрыть. Капитан, привалившись к обшивке вертолета, молча в полудреме, казалось, не слушал его.
   И действительно, едва вертолет, принявший на борт вторую группу, тяжело оторвавшись от палубы, завис на мгновение, как налетевший шквал бросил его в сторону. Перегруженная, с дополнительными баками горючего, машина, отброшенная порывом ветра, пройдя вдоль борта зацепившись винтом за ванты, резко ушла в воду. Разбросав вокруг себя обломки лопастей. Перебитый трос, запутавшись в основании винта, не дал ей погрузиться сразу, задержав на несколько минут. Экипаж и группа были спасены.
   - Еще вертолет, быстрее, - приказал Смит. Вытащив из ангара вертолет, специалисты стали готовить его к вылету. Спасенную группу, срочно переодевали в сухую одежду, меняя боеприпасы. Большая часть снаряжения ушла под воду, главное, ушли под воду канистры с дезактивационной жидкостью и часть специальной взрывчатки, после взрыва нейтрализующей токсические вещества. Обстановка изменилась, и вторая группа уже могла выполнять только задачу прикрытия первой. Если первая будет скована боем, вторая все равно не сможет, не имея необходимых материалов, выполнить задачу. Капитан заметил, как окаменело лицо спутника Смита. Застывшего неподвижно.
   Смит, напротив, потеряв солидность и респектабельность, метался; то по вертолетной палубе, то между готовившейся снова группой. Капитан по нервной суетливости Смита понял, они бросили русских одних и, возможно, уже сейчас те, вступили в неравный бой, не зная еще, что коллеги не придут. Капитан чувствовал себя так, будто это он виноват в возможной гибели русских, нет, сейчас неважно было, кто они, сейчас это были товарищи, по оружию, которых он, невольно, обрек на гибель. Взяв микрофон громкой связи, Капитан зарычал:
   - Быстрее, черт возьми. Подстегнутый, необычной командой всегда спокойного и выдержанного Капитана персонал, и так работавший на пределе, заторопился.
   Другой вертолет, приняв на борт группу, пошел вслед за первым. Тропическая ночь, уже окутала все, подвесив над морем яркие звезды южного креста. Море замерло мертвым штилем не потревоженное застывшим неподвижно воздухом. Медленно потекли часы ожидания. После полуночи к утру локаторы поймали возвращающийся вертолет. Через час с небольшим, вернулся второй сообщив о высадке группы. Приготовленный наспех вертолет, едва не разбившись при посадке на палубу, не годился для второго рейса. Русский вертолет, заправившись, снова ушел за людьми.
   Поднимающееся солнце, играя лучами в застывшем зеркале океана. Еще больше усиливало томительность ожидания. Наконец, вахтенный доложил на мостик -
   - Есть отметка. Перегруженная машина шла медленно, соблюдая радиомолчание. Коснувшись колесами точно в круг, застыла, тормозя винт. Сначала, выгрузили двух раненых, на руках отправив в корабельный лазарет. Молча, еще не отошедшие до конца от напряжения боя, выходили остальные. Капитан посчитал русских, от сердца отлегло;
   - Все.
   Сразу же после дозаправки вертолет, погрузив русских, повез их на пересадку. Повеселевший Смит, доложил в штаб о выполнении задания. Вместе со своим коллегой, не приглашая Капитана, они заперлись в каюте. Отмечать было что, - исчезнувшие с одного из складов на Окинаве химические боеприпасы, обнаруженные русскими, были уничтожены. Несмотря ни на что, без потерь.
   Даже не поев, пересели в другой вертолет и полетели назад в Союз. Парень, у которого Виталий забрал револьвер, на прощание сунул ему в руку пачку патронов, молча, похлопав по плечу. Случившаяся во время боя заминка, едва не стоившая им жизни, не озлобила. Они понимали, в сложившейся ситуации они сами могли действовать точно так же. Не так - то просто образ врага, насаждаемого с обоих сторон с пеленок, сразу сменить на лицо друга.
   Утром следующего дня уже прилетели назад в лагерь, отоспавшись пару дней, каждый поехал в свою часть, забывая случившееся.
   - Наверное, для этого и готовили, - лениво размышлял Виталий, лежа на верхней полке плацкартного вагона, уносящего его вдаль от едва не затянувшего кошмара. Он уехал первым и не знал, куда, в какую часть попали те, кто вместе с ним поздоровались со смертью.
   - Наверно, случайно попал, все кто был с ним, не имели родных, и даже девушек, впрочем, он тоже был небогат на родню. Если и загинут где, спишут, как и не было таких, кто хватиться, Я, наверное, подходил по всем параметрам кроме одного - мать есть, - размышлял он, провожая глазами проносящиеся за окнами родные, Российские поля и перелески с маленькими домиками. По новому, осознавая и принимая легший на его плечи груз, святое право защищать, жестокую необходимость отдать если придется жизнь.
   Трое суток в поезде медленно протянувшись, закончились, он прибыл в часть. Служба потянулась медленно и монотонно. Несмотря на это Виталий независимо от погоды и настроения каждый день два три часа занимался физподготовкой. Помня упражнения, он ежедневно и многократно повторял их, приспосабливая под себя, стал опять таскать тяжести, пока его тело не превратилось в монолитный кусок металла. Как ни странно ему никто не мешал, даже если куда нужно было послать солдат, тех, кто постоянно тренировался в спортзале, не трогали во время тренировок.
   Авиационный и технический состав части, в которую он прибыл, имея на вооружении гражданские пассажирские самолеты, способные нести ракеты с ядерными боеголовками, постоянно находился в командировках. Через месяц, освоившись и сдав инженеру полка конструкцию нового, не изучавшегося им раньше, самолета, Виталий отбыл в первую командировку.
   Самолет за несколько часов снова перенес на знакомый аэродром, поняв, куда попал безропотно, без приглашения полез в знакомый вертолет, который, приняв его на борт, взял курс к понравившейся сауне. Мишка, приехавший раньше, встретил чуть ли не с восторгом. В знакомом домике бесцеремонно полез в заветную сумку капитана, достал бутылку Столичной.
   - Кэп не обидится? - настороженно спросил Виталий.
   - Кэп не обидится? - Повторил за ним Михаил, разливая по полному стакану почти всю бутылку. - Давай за встречу и пойдем на рубон. Выпив, подались в столовую. Вернувшись, застали в комнате капитана. Лежа на кровати, тот ждал, когда они вернуться.
   Как только вошли, упруго вскочив, подошел и полуобняв Виталия поздоровался. Не тратя лишних слов, стал ставить задачу:
   - Вечером вылетаете грузовым спецрейсом. На сей раз работенка, не пыльная. Поохраняете до замужа одну дамочку и домой. Работенка, была до крайности странная, и Виталий спросил:
   - А почему мы, разве специалистов нет.
   - Дело уж слишком подлое, большая политика замешана, не может наше государство вмешиваться в чужие дела. Предыдущие двое сгинули, - добавил посерьезнев. - Папа ее только нам и доверяет.
   Вопросов не было и, переодевшись в гражданское, без единого документа в кармане, они с Мишкой отправились в неизвестность. Задавать вопросы было бессмысленно. Несколько часов лета в Ан-26, затем на пассажирском самолете, изрядно вымотали. За все путешествие никто не догадался их покормить, или, в крайнем случае, дать денег на еду. Это говорило о спешности и неподготовленности всей операции, в которой они участвовали. Встретивший у трапа человек посадив в машину с затемненными стеклами, вывез за пределы аэродрома, и через час на пустынной дороге пересели в другую машину. На прощание встречавший, предупредил:
   - Никакой самодеятельности. Когда нужно будет, заберем. - И уже уходя, предупредил, - Кушать только после слуг.
   Вскоре Михаила с Виталием привезли в большой, хорошо охраняемый, двухэтажный дом европейского типа. Привезший, развернувшись, не сказав ни слова, укатил, оставив на попечение двух зверского вида солдат с висевшими на поясе пистолетами и копьями в руках. Солдаты провели обоих в большой зал, где находилось несколько человек. Один из них заговорил, обращаясь к ним, на непонятном тарабарском наречии. Стоявший рядом европеец переводил коротко - самую суть:
   - Будете охранять его дочь до свадьбы. Пускать только этого, - он показал на здорового, плечистого, почти белого, мужика. Всех остальных убивать.
   После столь пространной и конкретной речи Михаил с Виталием пошли следом за показанным мужиком. Открыв дверь одной из комнат, дававшей начало целой анфиладе, провел в одну из них. Постучав и получив разрешение, повернувшись спиной, зашел и почтительно сказал несколько слов на тарабарском языке, вышел, оставив их наедине с лежавшей на постели прекрасной молодой девушкой.
   Красота ее поразила Виталия до того, что он не мог шевельнуться, застыв неподвижно, неотрывно смотрел, любуясь. Было еще довольно рано, девушка не спала. Глаза ее, безразлично скользнув по Михаилу, ответили ему таким же огнем. Видимо они пересекли один или два часовых пояса, потому что по московскому времени, сохранившемуся на часах Виталия, был уже поздний вечер, а за окнами стоял жаркий тропический день. Несмотря на это в комнате были плотно зашторены все окна. Михаил, обойдя комнату по периметру, проверив надежность запоров, и осмотрел все на наличие каких либо дырок. Погасил верхний свет, сел на пол, опершись спиной о дверь, задремал.
   Стоявший неподвижно все это время Виталий, медленно, повинуясь, загипнотизировавшему его взгляду прозрачно голубых, как бездонный омут глаз, подойдя к ее ложу став на колени, положил, свою голову на постель рядом с ее тонкой и нежной рукой. Она, бережно, ласково, погладив по его светлым мягким волосам, отодвинулась, крепко схватив за ухо, потащила к себе. Он не сопротивлялся маленьким быстрым ручкам, сбросившим с него пиджак и потянувшимся к рубашке, повинуясь ей, сбросив брюки, утонул в безудержной, жадной ласке, наслаждаясь каждым мгновением, внезапной, взорвавшейся, как граната любви.
   Когда рядом рыщет смерть, и кровь становиться как вода, чувства обостряясь до предела, не оставляют время на пустые разговоры и прочее, оставляя главное. Если это главное, а не просто скотское, похотливое, минутное желание.
   Забыв о Мишке и где находиться, никогда раньше не бывший с женщинами, Виталий, обезумев от пряного запаха молодого, зовущего тела, незаметно для себя, оказался в постели рядом с ней. Под утро его разбудил Мишка, заставив встать и одеться. Сам, прошел в маленькую комнатку без окон, раньше служившей бельевым шкафом, улегся на узкую неудобную кровать и крепко заснул. Виталий, забыв, зачем он здесь и где находится, не отрывал взгляд от одарившей его жаром любви маленькой богини. Она спала так тихо, что он даже не слышал ее дыхания, с благоговением всматриваясь в прекрасные черты. Босая ножка ее, высунувшись из под легкого покрывала, почти свисала с торца кровати, обращенного к двери. Нежно поцеловав каждый пальчик, маленькой волшебнице подарившей себя, Виталий сел рядом на пол, опершись спиной о кровать, застыл, касаясь затылком точеной прекрасной ножки.
   К утру, дремота одолевала его, но сквозь сон, уловив еле заметное движение двери, он, как зверь в засаде напряженно ждал. Едва дверь приоткрылась узкой щелочкой, бросился к ней, резко всем телом, ударив, ее, закрыв и тотчас, распахнув, увидел, убегающую спину. Не раздумывая, прыгнув на убегавшего сверху, обхватив заученным приемом ногами ребра, стал душить, одновременно схватив за глазницы пальцами, и упершись кулаком другой в шею, заломил голову назад. От шума выскочило несколько босоногих стражников, один из которых, с гортанным криком вонзил в открытое горло задранной Виталием головы копье. Отпустив забившееся в конвульсиях тело, Виталий, отскочив, скрылся в дверях, опасаясь получить такой же удар. Весь дом в эти предутренние часы постепенно наполнялся шумом просыпаясь.
   Принцесса, уставшая от бурной ночи, спала беспробудно. Не слыша ничего. В дверь тихо осторожно постучали, приоткрыв ее, Виталий увидел слугу проводившего их сюда, за ним стоял переводчик:
   - С принцессой все нормально? - Спросил он.
   - Спит, - коротко ответил Виталий, - пусть нам пожрать чего нибудь принесут, - попросил он переводчика. Ничего не ответив, тот, повернувшись, ушел.
   Вскоре, легко постучав в дверь, слуга принес бананы, хлеб жареное, мясо и кувшин с каким то немного горьковатым на вкус, но хорошо утоляющим жажду, напитком. Отделив половину Мишке, забыв о предупреждении, набросился на еду, поставив поднос на прикроватный столик. Пережевывая куски, подошел, любуясь спящей принцессой, поближе, вдруг заметил рядом с ней маленькую стрелку с кисточкой, воткнувшуюся рядом в подушку. Вытащив ее, аккуратно завернул в платочек, положив в карман легкого полотняного пиджака, висевшего на спинке кровати.
   Она спала, как ребенок, безмятежно и тихо, лицо ее было спокойно и счастливо, легко улыбаясь чему - то хорошему, пришедшему к ней во сне. Не удержавшись, Виталий, наклонившись, припал к губам юного создания, подарившего ему лучшие минуты его короткой жизни. Приоткрыв глаза, она ответила, обвив ему шею тонкими нежными руками. Потягиваясь спросонок всем телом, как ребенок.
   Виталий не знал, была ли это любовь, он даже не думал об этом, но не было в мире того, что он не сделал бы ради нее. Жар, внезапно опаливший обоих, не утих, разгоревшись ровным сильным огнем.
   Проснувшийся Михаил, проходя мимо к подносу с едой, легонько, неслышно шлепнул по выставленной Виталием заднице, приводя в чувство. Уже было позднее утро, и не дай бог кто - либо, открыв дверь, увидел это. Слуги, да и все в этом доме, имели различные от почти черного до шоколадно молочного оттенки кожи, да и сам говоривший при встрече с ними мужик не отличался белизной. Но Принцесса была абсолютно белой с рыжеватыми, слегка вьющимися волосами.
   Оторвавшись от него, взяв за уши, поцеловав в кончик носа, легонько, игриво, ласково и нежно оттолкнула от себя, упершись ладошками в щеки, неслышно погладив. Сев на кровати, звонко дважды хлопнула ладошками.
   Дверь без стука отворилась, насторожив Михаила с Виталием. В нее вошли две красивые мулатки. Жестом Мишка остановил их и, поставив лицом к стене, стал бесцеремонно обыскивать обеих, по очереди. Принцесса с неподдельным детским интересом, с удовольствием наблюдала происходящее. Вытащив из волос вошедших девушек все шпильки, Михаил, уронил одной из них пышные, густые черные волосы волнами скатившиеся до пояса ощупав всю по бокам. Перешел к каждой ноге, отдельно поднявшись уже порядком возбужденный залез рукой в лиф, ощупав его, оставив ее в покое перешел к следующей. Так же тщательно обыскав вторую, только после этого позволил подойти к принцессе сидевшей на кровати рядом со стоявшим около нее, Виталием.
   Принцесса, пришла в восторг от увиденного ею. Они были чужаками здесь, не знали обычаев, для аборигенов они даже не были людьми. Так, биороботы, призванные охранять покой принцессы, и поэтому им было позволено делать такое, за что любой из подданных поплатился бы не только своей головой ио, и головами своей семьи. Им, было можно все. Пройдя в туалетную комнату, Виталий, согласно полученным в Союзе инструкциям, тщательно осмотрел в ней каждый бугорок, каждую впадинку.
   При туалете принцессы, как и у всех нормальных людей, второй был лишний, но, проводив ее к унитазу, Виталий отвернул голову в сторону, несмотря на все ее просьбы, не отошел, пока она, справившись с собой, смогла сходить в туалет. Приказ, полученный на родине, выполнялся неукоснительно. Тем более, как они уже поняли, случись с ней что, надолго они ее, не переживут. Сильнее любого приказа было то, что происходило между ними, не задумываясь ни на мгновение, ради нее Виталий, не колеблясь ни секунды, готов был принять любую, самую мученическую смерть. Девушки долго не отходили от принцессы, расчксывая, одевая, осматривая каждый пальчик, в упор, не замечая на ее теле следов бурной ночи.
   Мишка завалился спать, предоставив Виталию общаться с Принцессой. Целый день бедная девчонка, запертая в комнате, искала и находила себе занятие. Поняв, что он ни бельмеса не понимает на ее наречии, отстала и объяснялась жестами. Окна, он разрешил открыть только на треть сверху, так, чтобы невозможно было подсмотреть, что делается в комнате.
   После утреннего происшествия охрана приняла их всерьез и им никто не надоедал. Стоило хлопнуть ей в ладошки, как появлялись две девушки и, выслушав, исчезали, принося требуемое. Виталий, в отличие от Михаила, не обыскивал их, приучив заходить спиной вперед и сразу становиться лицом к стенке. Получив двойной приказ никого не щадить, понимая, что просто так ради мелочи такого не прикажут, он, готов был в любую секунду убить любого, и слуги почувствовав это, вели себя осторожно.
   Забирая из рук служанок пищу, он, заставлял их съедать кусочек всего, что было принесено и, выждав не меньше пятнадцати минут, отдавал ей. Не стесняясь его, понимая необходимость этого, она больше не обращала внимания на его присутствие, полностью доверившись. К вечеру проснувшийся Мишка сменил, дав поспать пару часиков.
   Тревожное чувство, зародившись у Виталия, когда проснулся, не покидало, предчувствие заставило быть еще более бдительным и осторожным. Лежа в маленькой, отведенной им комнате на узкой, неудобной кровати, Виталий наблюдал, как, вызывая постоянно одну и ту же девочку, Принцесса с интересом наблюдала, как, обыскивая ее, все больше краснеет и потеет Мишка. Поднявшись, Виталий, подошел к ней и, тронув за плечо, укоризненно покачал головой. Она поняла это по - другому, и сказала что - то девушке, которую только что обыскивал Михаил. Благодарно взглянув на Виталия, он пытался успокоиться тяжело, прерывисто дыша. Каждая жилочка его тела была напряжена близостью понравившейся ему женщины, которую он вынужден, был ощупывать несколько раз подряд.
   Девушка, услышав приказание госпожи, подошла к Мишке и, взяв за руку, потянула за собой на кровать в выделенной им комнатушке, где только что лежал Виталий. Беспомощно глянув на него и увидев усмешку и еле заметный кивок, он, покорно прошел за ней в постель, и они, отгородившись от них занавеской, быстро зашуршали там. Удержав пытавшуюся подглядывать за ними Принцессу, Виталий нежно, ласково, несколько раз поцеловал сразу ставшее расслабленным и податливым тело.
   Ощущение опасности отвлекло от прекрасного манящего тела и, оторвавшись от нее, он, не отпуская от себя, осмотрел вместе с Принцессой все комнаты. Проверив, насколько плотно затянуты шторы. Виталий вернулся вместе с ней назад. За кроватью уже затихли. Девушка, легко поднявшись с Мишки, прошла в туалетную комнату, улыбнувшись на мимолетное, непонятное ему замечание своей госпожи.
   Через несколько секунд, как только она скрылась за дверью туалетной комнаты, оттуда раздался жуткий душераздирающий вопль. На ходу, застегивая брюки, Михаил рванулся туда. Виталий, зажав принцессу в угол, прикрыл ее собой, выставив перед собой отобранный в предыдущей операции, у американца, кольт. Послав охранять, не выдали даже перочинных ножей, рассчитывая на их физическую подготовку.
   Дверь в туалетную комнату медленно бесшумно открылась, на пороге стоял Михаил, держа на руках свою вновь приобретенную подругу. Голова ее, откинувшись, безжизненно свесилась, смотря на мир широко открытыми, неподвижными, полными ужаса глазами. Черные, как смола, слегка вьющиеся, шелковистые волосы, спадая пышными волнами, мели пол.
   Виталий вопросительно посмотрел на Михаила. Глянув на него полными слез глазами, тот, недоуменно пожал плечами. Принцесса закрытая его спиной ничего не видела. Мотнув головой к двери, Виталий коротко приказал:
   - Убери. Осторожно открыв дверь, Михаил вынес ее в коридор. Виталий напряженно всматривался в открытый дверной проем, чувствуя, - опасность еще не миновала. Следом за Михаилом сунулся, было, разукрашенный воин с пикой но, увидев закрывшего собой принцессу Виталия с пистолетом в руке, отпрянул назад. За дверью послышался шум и в комнату, ворвались слуга и переводчик. Разглядев за спиной Виталия живую и невредимую принцессу, они, по его взгляду поняв, откуда пришла опасность, зашли в туалетную комнату. Осмотрев ее, вышли, недоуменно глядя на них.
   - Миша, смени, - коротко приказал он Михаилу. Михаил, подойдя, закрыл принцессу спиной, став в стойку. Виталий, прижав пистолет к бедру, медленно открыл дверь в туалетную комнату. Обложенная кафелем до потолка, что для этих мест было безумной роскошью, комната блестела чистотой операционной. Переводчик со слугой замерли у него за спиной, готовые в любой момент прийти на помощь. Каким то шестым чувством Виталий, ощупав глазами комнату, остановил взгляд на прикрытом крышкой унитазе. Не выпуская его из виду, он, немного повернув голову и поймав боковым зрением слугу, жестом приказал: -
   - Открой слуга, подойдя к крышке, резко открыл ее отскочив.
   Метнувшаяся молнией небольшая змея впилась ему в голую руку и, упав, ища какое - нибудь укрытие, быстро заструилась к открытой двери. Приподняв ногу, не думая о последствиях. Виталий наступил на нее. Метнувшись, оставшимся телом из-под прижавшего ее ботинка, африканская болотная гадюка, попав Виталию в ногу, оставила на брюках еле заметное пятнышко, подняв вторую ногу, Виталий раздавил ей голову. Переводчик, схватив слугу под мышки, быстро вытащил в коридор за дверь. Вышедший за ним Виталий попросил жестом сигарету и спички. Мишка, увидев, что опасность миновала, немного отошел от принцессы, перестав вжимать ее в угол. Глянув на раздавленную Виталием змею, она, побелев, задрожала в схвативших ее конвульсиях. Михаил, подняв на руки легкое тело, положил ее на постель, прикрыв накидкой.
   В дверь постучали, и в комнату, не поворачиваясь к Принцессе лицом, вошел переводчик с сигаретой и зажигалкой. Закурив сигарету, Виталий, подняв брюки, стал прижигать уже покрасневшее место укуса. Глянув, что он делает, переводчик ни слова не говоря, вышел, вскоре вернулся и попросив его выйти в коридор, показал сморщенному вонючему старику обвешанному всяким дерьмом от обломка авторучки до сушеных, довольно вонючих кусков мяса.
   Став на колени и осмотрев рану, он, плюнув на нее, стал втирать какую то гадость, больно надавливая. Это был третий укус, и возможно он выживет, - думал Виталий, зная, что надеется на чудо. Растерев ногу до колена, старик поднялся, и что - то сказал переводчику.
   - Великий колдун Ама говорит, что если к утру останешься, жив, то проживешь долго, и будут у тебя прекрасные такие же, как ты дети. - Перевел стоявший рядом с колдуном переводчик, пронзительным взглядом впившись в лицо Виталия. Почтительно поклонившись, упав на колени, колдун, не смея поворачиваться к нему спиной, задом попятился по коридору.
   Переводчик был явно нанятый европеец, как бы не КГБшник. Еще раз, с интересом, глянув на Виталия, сказал:
   - Они еще не видели человека, который бы выжил после укуса этой гадюки, Вы первый. Чувствуя, как по ноге расползается, поднимаясь кверху, жар, Виталий, ничего не ответив, вернулся в комнату, закрыв за собой дверь.
   - Можно подумать, ты видел человека, который выжил после укуса этой гадюки. - Подумал про себя Виталий. Время уже шло к полуночи.
   - Миша, посторожи пока, хреново, мне. - Попросил Виталий. Смотревшая на него с суеверным ужасом Принцесса подошла, прикоснувшись тонкими белыми пальчиками к его уже побледневшей щеке. Не обращая внимания на Мишку, легонько подтолкнув ее к кровати, упал рядом, обняв, стал целовать.
   Ранним утром проснулся, чувствуя слабость, залитый собственным потом.
   - Теперь я понимаю, что такое сестра милосердия, - прошептал Мишка, наклонившись над ним, - не зря римляне держали в своих лазаретах баб. Виталий, ничего не ответив, поднялся, прошел в ванную, обмылся, одевшись в уже начинавшую пахнуть потом одежду. Посвежевший, вышел, не одевая пиджак. В дверь тихонько постучали. Михаил осторожно приоткрыл ее. Переводчик вошел, глянув на спящую, укрытую под самое горло, потную принцессу, поманил Виталия в коридор.
   - Как вы? - спросил он. Вместе с ним стояло два здоровых метиса. Виталий понял, не веря, что он выживет и, не смея нарушать приказ, предписывающий им постоянно находиться с принцессой, он пришел за его трупом пораньше, пока царственная особа еще спала.
   - Жарко у Вас тут, нам бы одежду сменить. - Попросил он. Протокол требовал, чтобы они находились при Принцессе в костюмах с галстуками, отсутствие галстуков стерпели, понимая, что они мешают. Что касалось остального, необходимо было придерживаться этикета.
   За двое суток, прошедшие с момента приезда они уже предотвратили два покушения, и к ним стали относиться не просто с уважением, к Виталию даже с каким то суеверным страхом. Не скажешь же этим болванам, что они привиты практически от всех возможных укусов иболячек.
   - Мне нужно осмотреть подвал и комнату под нами, - попросил Виталий переводчика. Ничего, не ответив, попрощавшись с ним легким кивком головы, переводчик ушел. Виталий вернулся назад.
   - Как ты? - спросил, еле заметно улыбаясь, Михаил, - после такой ночи. Поняв, о чем он, Виталий ответил:
   - Приляг. Мишка, завалившись на кровать, в выделенной им конуре, моментально заснул. Но долго поспать ему не пришлось. Вскоре пришедший переводчик пригласил Виталия с собой, сказав, что ему разрешили осмотреть все, что он сочтет необходимым. Разбудив Мишку, он вместе с переводчиком пошел осмотреться. Тщательно осмотрев подвал, приказал выставить там двойной пост, объяснив переводчику, что, скорее всего, змею запустили через канализационную трубу.
   Дом, стоявший в густом тропическом саду весь был опутан лианами с цветущими на них белыми цветами. Побродив по саду, выкурив принесенную переводчиком сигарету, Виталий вернулся в дом. Принцесса еще спала. Мишка уже был в новом белом костюме, второй ждал его в ванной. Переодевшись, Виталий выбросил свой за дверь. Проснувшись, Принцесса увидела перед собой чисто выбритых, веселых джентльменов. Весь день у нее было прекрасное настроение, оставшаяся служанка не успевала выполнять просьбы своей хозяйки, порхавшей по комнате в кремовом легком платье большой тропической бабочкой.
   Она долго не засыпала вечером, с ожиданием посматривая на Виталия. Он, занятый совершенно другими мыслями, не обращал на нее сегодня внимания. Он, опять чувствовал надвигавшуюся опасность. Тревожно, снова и снова осматривая комнаты, не мог понять, откуда она может прити. Наконец, Принцесса, надувшись, обиженно отвернулась и незаметно уснула.
   Вопреки правилам Виталий, потушив свет, глубокой ночью, из окна, спустился по лианам вниз в сад, затаившись. Предчувствие не обмануло и на этот раз. Бесшумно, сняв маячившего перед Виталием в десятке метров босоногого часового, неизвестный знакомым тренированным телом ужом скользнул мимо него к лианам. Отработанным приемом Виталий прыгнул на него сзади, обняв за ребра ногами, схватив за глазницы, потянул на себя голову, крепко взяв другой за кадык, придушил его. Руки жертвы схватили его за плечи, пытаясь сбросить с себя, слабея. Виталий, упав, набок, не отпуская головы и горла, стал постепенно распрямлять сцепленные ступнями перед животом жертвы, крепко обхватившие его за ребра, ноги. Мгновение длившаяся, бесшумная схватка не привлекла ничьего внимания.
   Слегка отпустив ноги, сжимавшие нападавшего, как кольца удава, Виталий прошептал склонившись к уху своей жертвы:
   - Не спеши жрать ампулу, Джон.
   Джон, узнав голос, затих, прекратив попытки вырваться. Отпустив горло, Виталий крепко связал ему руки, сведя локти. Короткая тропическая ночь была на исходе. Оставлять белого на расправу этим шимпанзе он не мог. Джон, так же как и он, выполнял свое задание. Даже в этих грязных играх без правил, лишняя кровь была ни к чему.
   Просунув руку межу его, связанными за локти, руками Джона. Виталий с трудом поднял его до второго этажа, тяжело перевалив через подоконник в Мишкины руки. Стараясь не потревожить принцессу, они с Михаилом протащил его в туалетную комнату, посадив на унитаз.
   - Не бойся, - успокоил он Джона, - гадюку я ухлопал.
   Заметно повеселевший Джон выжидательно посмотрел на него.
   - Пить дай, - попросил он. Жадно попил из поданного Михаилом стакана. После того памятного совместного боя он прекрасно знал, вырваться от них, нет никаких шансов.
   - С тобой много людей, - спросил Виталий. Джон молчал, - если будешь тихо себя вести, спрячу тебя, а после, когда все закончится, выбирайся сам. Поняв, что его никто, не собирается ни пытать, ни убивать, Джон неожиданно громко зашептал:
   - Уходить сейчас надо, если не вернусь, стингером, ударят.
   Оставив его одного, Виталий, быстро выскочив из туалетной комнаты, позвал отошедшего к Принцессе Мишку:
   - Миша срочно выводи принцессу, в другое крыло. Бесцеремонно растолкав спящую принцессу, закутав в покрывало как куклу, Мишка выскочил с ней в коридор, и в сопровождении босоногой охраны побежал по коридору, держа на руках как ребенка. Вернувшись, Виталий спросил:
   - Сколько у нас? Глянув на его часы, Джон ответил:
   - Несколько минут. Построенный из дерева и обмазанный глиной дом, не представлял надежного укрытия, обещая разлететься при первом же попадании.
   В дверях появился переводчик, увидев связанного, сидящего на унитазе Джона, спросил:
   - Что опять? Показывая рукой на окна, Виталий ответил:
   - Там ракетная установка сейчас е... по дому. Момент допускал несоблюдение протокола, было не до него, тем более, простую русскую речь давно уже стали понимать во всем мире.
   Переводчик, выскакивая из комнаты, выдал сложную многоэтажную конструкцию на московском диалекте. Несмотря на напряженность ситуации, Виталий, услышав родной диалект засмеялся.
   Достав из ножен висящий у Джона на поясе нож, Виталий перерезал лианы, стягивающие тому локти. Разминая затекшие руки, Джон даже не пытался наброситься на него, да и не нужно было это ни ему, ни Виталию. Показав рукой на окно, Виталий попрощался:
   - Выживай. Поняв, Джон молнией нырнул в кончающуюся ночь.
   Посланные переводчиком солдаты захватили ракетную установку, не дав ей выстрелить. Через несколько спокойных, быстро пролетевших счастливых дней, ночью, Принцессу под их охраной вывели к только что приземлившемуся вертолету и увезли, не дав попрощаться. Он, навсегда запомнил и сохранил в душе этот прощальный взгляд птицы, которую пересаживают из клетки в клетку, полный безысходности и отчаяния.
   Последнее, жадное прикосновение маленьких рук, в которые он, вложил свой пистолет. Заметивший в суматохе посадки мимолетное прощание переводчик, подойдя и забрав у нее из рук оружие, каким то диким, зверским, все понимающим взглядом метнул в Виталия и, бесцеремонно подсадив ее в дверь вертолета, зайдя следом сразу же, захлопнул ее за собой.
   Задание было выполнено. После взлета вертолета обоих посадили в машину и вывезли из дворца. Через сутки они уже отсыпались в знакомой уже ставшей привычной, базе в горах. Там же был и капитан, приехавший на сутки позже. Вернувшись после недолгой послеобеденной прогулки по горам, застали его лежащего в одних трусах на кровати. Мертвецки пьяный, перебирая струны гитары, напевал:
   Вы слышите грохочут сапоги
   И птицы ошалелые летят
   И женщины глядят из-под руки
   В затылки наши бритые глядят.
   Не мог сказать он, что уцелел один из той группы, которая прикрывала их, охраняя внешний периметр дворца. Обнаружив в сумке у капитана две оставшиеся бутылки, выпили обе втроем и заснули.
   Служба продолжалась. В начале сентября Виталия снова отправили в командировку. На этот раз он приехал одним из первых. Был только Ермихин. Поздоровавшись, он предложил:
   - Пошли, погуляем, разговор есть. Пока шли в столовую и ели, Ермихин ничего не говорил. Повар, зная, что Виталий не ест жаренного мяса, и Ермихину тоже положил большой кусок варенной говядины. Хотя в меню значились антрекоты. Ермихин, выгрызая крепкими зубами попавшуюся ему кость, заметил между делом:
   - Пора бы уж и забыть.
   Боевой офицер, в свои двадцать шесть прошедший мясорубки, которые даже трудно себе представить не понимал этого. Но как только Виталий видел перед собой жареное мясо, вдыхал его запах, как сразу непроизвольно сокращался желудок, и его содержимое вываливалось в самое иной раз неподходящее место. Не мог забыть он лес с висящими на деревьях кусками того, что когда - то было людьми, и запах, ароматный запах жареного человеческого мяса.
   Пообедав, пошли прогуляться в горы. Миновав домики, по неширокой дороге поднялись на знакомое плато. Плато представляло собой идеальный полигон, созданный самой природой для подготовки солдат. Неширокий ровный карниз метров сорока обрывался резким километровым обрывом, с которого открывался потрясающий, ни с чем не сравнимый вид. С другой стороны оно, было обрамлено отвесной стеной из почти монолитной, без трещин скалы. Усыпанное редкими, огромными обломками скал, каждый выше человеческого роста, упиралось в невысокую, метров двести гряду из нескольких рядов небольших горных пиков, постепенно уходящих вверх. Являя собой идеальную, дьявольски сложную и опасную, почти непроходимую полосу препятствий.
   Плато, обходя гряду, сужалось до тропы шириною не более двух метров, упираясь в конце в отвесную стену. В этом месте оно было огорожено от пропасти металлическими перилами, высотою чуть ниже человеческого роста. Зачем это было сделано, Виталий понял, когда после первого, легкого, не на время, броска через эту полосу, они, задыхаясь от нехватки воздуха, жадно и тяжело дыша с сердцем, выпрыгивающим из горла, как слепые котята, зигзагами ползли эти пятьсот метров тропы назад к лагерю, постепенно приходя в себя. Такие марш - броски в этих адских, нечеловеческих условиях тренировали лучше, чем годы подобных занятий там, на равнине. Сразу включая все резервы организма, приучая его к экстремальным ситуациям.
   Разреженный, прохладный, идеально чистый горный воздух по своим целебным качествам мог потягаться с любым высокогорным курортом. Несмотря на прохладу, солнце, висящее в темной синеве прозрачного безоблачного неба, очень быстро нагревало одежду, награждая кожу ровным крепким загаром.
   Простые темные пластиковые очки, лежавшие в тумбочках, являлись непременной принадлежностью формы. Без них, несмотря на то, что блестящих поверхностей практически не было, и снег в это время года начинался довольно далеко, гораздо выше, глаза все равно очень быстро уставали и начинали слезиться
   Не спеша, любуясь открывающимся фантастическим, невероятно красивым видом пошли вдоль обрыва. Редкие облака проплывали под ногами перекликаясь с перистыми над ними. Они шли в них, в ярком, пронзительном солнечном свете отделившись от всего мира. Казалось, ступи за обрыв и пойдешь по снежной дороге, туда, где солнце, разбрасывая ногами клубящиеся живые облака.
   Ермихин долго шел молча, не начиная.
   - Такое дело, Виталик, - неожиданно нарушил затянувшееся молчание он, - есть решение направить тебя в военный институт иностранных языков, вступительные, у тебя уже сданы. Может, историю заставят досдать, думаю, это для тебя не будет проблемой. И замолчал, давая Виталию время уварить сказанное. Предложение было серьезное с одной стороны, в перспективе офицерские погоны, достаток, с другой - постоянный риск потерять голову.
   Последнее задание чего стоит. Воспоминание, защемило сердце, напомнив Принцессу, сидевшую, как затравленный зверек в клетке, лишенную в угоду высокой политике своей жизни, ставшей разменной монетой, в чьих то играх. Тянущаяся к ласке и любви, лишенная элементарного человеческого участия, маленькая, только становящаяся женщиной, девочка была обречена, стать какой - то там по счету, дорогой игрушкой одного из местных царствующих уродов.
   Он помог ей выжить, сохранив жизнь, обрек на страшную муку прозябания. Сколько подобного будет впереди, пока, не слетит в какой - либо очередной дыре голова с плеч, покатившись по незнакомой чужой земле, хлопая на прощание глазами. Игра, в которую он оказался втянутым, не сулила ничего, кроме страданий и потерь.
   Больше всего угнетал статус безымянности, неужели то, что они делают, никто не должен знать. Да вроде ничего такого и не делают. Какая разница, кого нанял шейх для охраны своей дочери или склад; краденые боеприпасы нужно было просто отобрать и все. Вон сколько народу положили, за что, спрашивается. Во Вьетнаме воюем, а здесь - кенты. Чудно.
   Теперь полуголодная, спокойная жизнь на гражданке казалась потерянным навсегда раем. Подумав, Виталий медленно задумчиво, ответил:
   - Нет, не гожусь я для этого.
   - Это ты не годишься? - рассмеялся капитан, - да ты рожден убийцей. Почему думаешь, оказались вы здесь? Знаешь, как отбирали вас, через какие сита просеяли каждую минуту Вашей жизни? Вспомни, мог ли нормальный ребенок месяц приучать учительницу садиться на листочек на стуле, чтобы потом, когда она уже не обращала на него внимания, подложить туда обойные гвозди. Засунуть в стол другой майскую гадюку, мог ли нормальный девятилетний ребенок поджечь будку сапожника и потом бросить в инвалида, на костылях камень, не просто бросить, а в лицо, мог ли нормальный ребенок дважды бросаться с ножом на отчима.
   Посмотри, чему ты учился; стрельба, бокс, самбо. А? Чего стоит только тот абориген, которого ты пригвоздил к дереву, знаешь, ты этого не заметил, а ведь против тренера только ты у нас в группе единственный можешь продержаться почти минуту, даже я не могу так долго, - капитан, остановившись, заглянул ему в глаза.
   - Да что ты знаешь обо мне, - неожиданно для самого себя ответил, переходя, на ты, Виталий. Отвернувшись, опершись о камень, застыл.
   Виталий, прислонившись к валуну, уже не слышал Ермихина, погрузившись на дно своих детских воспоминаний. Отец после войны, демобилизовавшись из армии, вместе с несколькими товарищами осел у них в городе, женился и, получив на глухой окраине участок земли, построил вместе с матерью дом. Когда Виталию пошел шестой год, они развелись.
   Развод, когда уже между, еще недавно родными, любящими друг друга людьми ничего не осталось, разве что детей и совместно нажитого имущества, и совсем недавно родные друг другу люди стали чужими, иной раз не просто чужими, а лютыми врагами, не сумев простить или даже попытаться понять другого. Вещь обыденная и привычная.
   Хорошо еще, когда все по - доброму спокойно. Когда каждый из супругов, уважая себя, свою бывшую половину, думая о будущем своих детей, как - то находят общее, сохраняя свое человеческое достоинство. Ох, как не часто это бывает, и как больно отзывается в душах детей, впервые для себя познающих изнанку мира, в котором живут.
   Медленно и беспощадно, до каждой мелочи, перед Виталием снова вставало, казалось забытое, навсегда, вычеркнутое из души.
   Поздний вечер, грязь, холодный осенний ветер с дождем, и мать, умоляющая отца:
   - Коля не уходи, не уходи".
   Она крепко держала ничего не понимающего, замерзшего Виталия, идя за ним, таща за собой Виталия по маслянистой скользкой грязи. Отец, остановил Победу, проезжавшую мимо. Таксист, поняв, в чем дело, рванул по газам, разбрызгивая колесами липкую осеннюю грязь, уносясь вдаль, убегая от чужого горя.
   Как вчера, коснувшись, ушедшего, глубоко спрятавшегося в душе, казалось навсегда прошлого, вспомнились голодные приступы.
   Виталий лежал в холодной постели, в слегка протопленной, но так и не нагретой комнате, укрытый грудой одеял, хотелось есть. После того, как разделили дом, дверь из комнаты открывалась прямо на улицу. И, каждый раз, когда входил, кто - либо или выходил, резко и сильно било холодом.
   Дверь распахнулась, и вместе с холодом, вошел отец. Подошел, положил рядом с Виталием кулечек, грамм в сто, шоколадных конфет. Вытянув из-под одеяла свои тонкие ручонки, Виталий стал жадно пожирать конфеты, набивая ими рот так, что не мог глотать. Мать, вязавшая на спицах в углу комнаты, вскочила и стала выталкивать его на улицу.
   Открыв настежь в холодный, поздней осени, вечер, дверь, выгоняя вместе с ним запасенное на ночь тепло. Дров больше не было.
   Здоровый мужик, боевой пловец. Рыжий голубоглазый викинг, дал выпихнуть себя из комнаты слабой женщине. Спасибо что не бил ее. Мать, подскочив к постели, в которой лежал ослабленный недоеданием Виталий, вырвала у него из ручонок кулек с недоеденными конфетами, и, вышвырнула его вслед отцу, опять наполнив холодом и так уже выстуженную комнату.
   Виталий не мог знать тогда, что отец, на суде отказался от него, сказав, что Виталий, не его сын.
   Любил ли он своих родителей, Виталий не знал. До того, как построили этот проклятый дом, жили они вместе с ее родителями в каморке, так что волей - неволей Виталий видел, как они ласкали и любили друг друга.
   Мама часто вспоминала, как он, ни с того ни сего, Виталий взял лежавшие на столе ее часы и кинул их, разбив. Тогда ему было меньше трех лет. Уже перед армией, выпив, Виталий рассказал ей что, проснувшись, увидел, как они трахаются. В каморке хватало места для его кровати и их, между которыми стоял круглый, сделанный из шлюпки стол, оставляя узкий проход.
   Спать ложились, заходя в кровать с торца. Так вот, проснувшись, увидев, что они делают, Виталий, залез на стол и, как обычно пошел к ним, они, занятые собой не замечали его.
   Виталику стало обидно, наклонившись, он взял мамины лежавшие на столе часы и кинул их на пол.
   Первый и последний раз за всю жизнь рассказал Виталий матери о том, что помнил, описав в деталях обстановку в комнате, все, что они делали с отцом потом. Никогда больше не вспоминала она при нем его детство, поняв, недетская его память сохранила все, все до мелочей.
   Самым страшным было воспоминание о том как, вскоре после развода, вечером, сорвав замок в комнату ввалилось несколько пьяных молодых ублюдков из стоявшей недалеко, заводской общаги. Раздев мать, повалив ее на широкую кровать. Они, насиловали ее всю ночь, по одному, по двое, по трое, не оставляя ее ни на минуту, попивая водочку, сожрав, весь запас еды.
   Дед до войны работал в НКВД оружейным мастером, и так случилось, что эшелон с мебелью ушел благополучно, но поданный под погрузку пассажирский состав был разбомблен налетевшими Юнкерсами, семья, уцелев, осталась в оккупации.
   Немцы, зная, чья это семья, что средний брат в партизанах, старший в Красной Армии обеих сестер четырнадцати и шестнадцати лет отправили в солдатский публичный дом, каждые две недели отбирая у них кровь, для раненных в госпитале и облучая чем то.
   Вскоре после войны, обе сестры облысели и их головы напоминали бильярдные шары.
   Эти пьяные твари, увидев, что с головы матери слез парик, гогоча, стали шлепать ее по лысой голове.
   Забившись в угол, между недавно поставленной дедом уже остывшей печкой и стенкой, Виталий сидел, как мышка, запоминая эти лица.
   Помнил, как через несколько лет, она стояла в очереди за хлебом, и как, подойдя к ней, поднял своим костылем подол платья, молодой одноногий сапожник, стоявшие рядом мужики загоготали его шуточке. Случайно обернувшись, Мамука, наткнулся на глаза Виталия стоявшего поотдаль. Что - то было во взгляде девятилетнего мальчишки такое, что веселая улыбка сползла с его лица и, он торопливо отошел от нее.
   Ночью его будка сгорела. Виталий в этот день не пошел в школу, он пришел к магазину, молча стоял и смотрел как, тяжело опираясь на костыль, обвешанный медалями Мамука, ковыряется в золе. К тому моменту Виталий, уже нашел подходящий, по руке, голыш и грел его в своих ладонях, выбирая момент, прикидывая, куда целить; в глаз или просто в лоб.
   Мужики, попивавшие пиво у стоявшего рядом ларька, помня вчерашнее, постепенно примолкли, с интересом наблюдая. В тот самый момент впервые и появилось у Виталия это ощущение, в дальнейшем делавшего его зверем в мальчишечьих, жестоких драках, не было ни радости, ни торжества, что насолил этому подонку, не было страха. Возникло ощущение, что перед ним большое, опасное, вредное насекомое - не человек, которое нужно было раздавить, уничтожить.
   Это чувство, уводя из реальности, подчинило все существо маленького тщедушного тела ребенка одной цели - убить. Застилая глаза незнакомым, красным туманом бешенной, неукротимой всепобеждающей ярости.
   Не выдержав его присутствия, понимая, что Виталий пришел полюбоваться на дело рук своих, он, повернулся к нему со словами:
   - У, волчонок, замахнулся костылем.
   Виталий, напрягшись, набычился, готовясь к схватке с неравным противником. Приняв вызов девятилетнего мальчишки, фронтовик, бряцая на каждом шагу медалями, тяжело опираясь на костыль, пошел на него.
   Когда между ними осталось всего несколько шагов, Виталий, размахнувшись, швырнул слабой детской рукой камень, попав ему в лоб. Зарычав что - то на своем языке, он, подняв над головой костыль, с перекосившимся лицом запрыгал на одной ноге к стоявшему неподвижно Виталию. Изогнувшись, Виталий приготовился боднуть его головой в живот.
   Внезапно из-за него вышли, оставив пиво, несколько мужиков. Один из них коротко, без размаха, ударил Мамуку в лицо, сшибая с ног.
   Били неторопливо, умеючи. Фронтовики все - таки, солдаты. Виталий, стоя в стороне, смотрел, как месили эту груду дерьма, как кровь из разбитых, покалеченных разорванных ладоней, которыми Мамука пытался закрыть от беспощадных ударов лицо оставалась на керзовых, сапогах смачивая пыль.
   Не обращая на Виталия внимания, вернулись к пиву, разговаривая о чем - то постороннем. У них, прошедших войну, были свои понятия; одно дело задрать бабе подол и совершенно другое броситься на ее сына, наказавшего за это.
   Виталий стоял молча, ощущая незнакомый еще ему запах крови перемешанный с запахом дерьма и мочи, пока его били Мамука обгадился и обмочился.
   Не было ни жалости, ни торжества. Было раздавленное насекомое.
   Пробиваясь сквозь тяжесть охвативших, внезапно накатившихся воспоминаний, голос Ермихина возвращал в реальность.
   - Это ты о себе ничего не знаешь, - спокойно отвечал капитан, подойдя, останавливаясь и глядя Виталию в глаза, - думаешь, вас за красивые глазки сюда собрали - нет, все вы прирожденные убийцы - звери. Таких людей не так уж и много. Вы все здесь люди войны. Это ваше призвание. Такие люди, больше ни для чего они не годятся. Смотри, ведь только студенты вузов, элита нации, дураков нет.
   Подумай сам. - Продолжал он, - Может ли выжить нормальный человек в тайге, без оружия горожанин - вы смогли. Зеки из лагерей бегут с оружием и гибнут в тайге от голода, тоже вроде зверье. Ты трое суток шел вслепую по сопкам, точно выдерживая заданное направление, без ничего. Думаешь, каждый так может.
   Хладнокровно добил раненного, умудрившись выжить в перестрелке с людьми, за которыми четыре года охотились, целый полк стоял, только из-за них. Они, уходили от любой погони, напоролись на тебя и все. Выживший, сошел с ума. Это тоже ты. А твой дар чувствовать, чувствовать опасность, предчувствовать, что может случиться, на складе, помнишь? Такое и в кино показать - никто не поверит. Вспомни, как ты в последний раз охранял ту сучонку.
   Неожиданно для себя он, схватив капитана, швырнул через бедро и, сев сверху на живот сжал коленями ребра, схватив, прижал руки ему к груди. -
   - Видишь, - продолжал капитан спокойно, - придя в себя от неожиданности. - У каждого свой талант. У тебя - убивать. Смотри я кадровый офицер, оперативник, годы учился и тренировался - ты, всего несколько месяцев тренировался, а скрутил меня, как ребенка.
   Он не подлизывался, не лебезил, говорил правду. Отпустив капитана, Виталий сел на щебенке, привалившись к валуну спиной:
   - Эх, Павлик, - впервые назвал он Ермихина по имени, - ни черта вы обо мне не знаете. Не хочу я, а еще приставать будете с этим дерьмом, - расскажу всем.
   Оставшийся лежать на спине капитан зашелся, каким - то странным смехом.
   - Идиот, кто не знает, примет за идиота, а кто знает, вычислят и ухлопают, чуть мякнешь.
   - Хоть знаешь, что уже натворил, - резко поднявшись, внимательно посмотрев на него, продолжил, - голова твоя уже сейчас на вес золота для многих. Тебя поставили ее охранять, а не трахать. Ты понял ох-ра-нять, - по складам повторил капитан, - хотя, если родит мальчика, считай, уже не зря прожил.
   Глянув на изменившееся лицо Виталия, понял, - в запарке сказал лишнее, замолчал. Виталий сидел, обессилев, оглушенный словами капитана, тревога за нее, точившая все это время душу, отпустила. У нее все наладилось хоть как - то.
   - Она замужем? - Спросил замолчавшего капитана. Капитан, казалось, не слышал, сидя на щебенке с удовольствием смотрел на горы, покрытые легкой, синей дымкой.
   - Ты все - таки подумай насчет института, не все же время оперативная работа, я вот заканчиваю уже и перехожу в управление. Там такие выезды редкость, поспокойнее, - Произнес он мечтательно, зажмурив глаза и подставляя лицо солнцу.
   Поняв, что о ней уже ничего не услышит, Виталий, вставая, ответил:
   - Подумаю. Поднявшись с ходу, сделал сальто вперед, затем назад. Ермихин, с улыбкой наблюдавший, понимая его радость, захлопал в ладоши. Назад шли, как будто и не было разговора.
   Виталий, обрадованный новостью, то и дело налетал на валуны, подпрыгивая бил их ногами и, отталкиваясь, кувыркался в воздухе,
   Ермихин шел повеселевший. Все - таки нравился ему этот парень. В отличие от многих, чувствовалась в нем не только физическая, но и духовная сила, сила способная помочь очень многого добиться в жизни. Данные идеального убийцы сочетались с умом и добротой. Способностью лишний раз не обидеть. Не навредить. Надо же, отпустил Джона.
   В управлении шеф был в шоке после его рапорта об этом. Потом, правда, оказалось, он, единственный из опытных старых разведчиков, просидевших на своем месте не один десяток лет, чисто интуитивно просчитав ситуацию, поступил разумно, хотя Джон и исчез после операции, все, что сказал ему Виталий, каким - то образом стало известно ЦРУ.
   В конечном счете, выполняя задание своих хозяев, нащупывая вакцину от укуса африканской болотной гадюки, засветились два глубоко законспирированных агента. Ринувшихся. добывать несуществующее лекарство и проколовшихся. Ермихин, честно говоря, и сам не понимал, как выжил Виталий после смертельного укуса, относя это к числу его многочисленных, постоянно проявляющихся, уникальных способностей.
   Незаметно подошли к лагерю. Вернувшись, кроме Мишки застали Пачелму и Стогновского.
   - Сюрприз за сюрпризом, - подумал Виталий. После ужина присели с Михаилом недалеко от домика. Сидели молча, наслаждаясь тишиной и покоем, разливавшимися вокруг.
   - Узнал, как их звали? - спросил Мишка, нарушив затянувшееся молчание.
   - Нет, но моя, - помолчав немного, все же решился, поделился распиравшей его всего радостью с товарищем, - беременна.
   - Еще бы, - засмеявшись, ответил Мишка, - так люто трахаться. Я только от смотрения кончал не меньше тебя. А мне не дала, - продолжил задумчиво, - когда ты спал, подкатился к ней, чуть не убила.
   - То - то на служанку прыгнул. - Неосторожно заметил Виталий. Мишка, как будто поперхнувшись, прекратил смеяться и уставился влажными глазами в уже сгущающиеся сумерки. Так и сидели молча вдвоем, вспоминая каждый свое.
   Подошедший незаметно Пачелма позвал спать, отвлекая от воспоминаний. Во сне она пришла к нему счастливая, улыбающаяся ласковая. На следующий день после завтрака всей командой пошли в спортзал.
   - До чего же тесен мир, - думал Виталий, глядя на веселого смеющегося сержанта, он уже оформился на сверхсрочную, и его тоже направляли на учебу в Киевскую школу. - Думал, что уже не придется посчитаться за землячка, но, наверное, господь распорядился иначе.
   Подойдя к Стогновскому, пошлепав по щеке, ласково спросил:
   - Ну, как там насчет спарринга или очко жим - жим. Виталий, специально, зная болезненное самолюбие старшего сержанта, говорил спокойным ласковым тоном, как ребенку. Сверкнув глазами, ничего не ответив, Стогновский, быстро пошел на маты, скидывая на ходу сапоги.
   Ни разу не видевший его в схватке считая салажонком, горел желанием осадить зарвавшегося солдатика. После обмена первыми ударами Стогновский понял. - его вызвали на поединок, просто элементарно дать по морде, Виталий был гораздо сильнее и опытнее, чем он. Вошедший в спортзал Ермихин прекратил начинавшуюся драку. Подойдя, предупредил:
   - Что б я вас на ринге вдвоем больше не видел.
   Знал товарищ капитан, все о них и их самих, даже лучше, чем они сами знали себя. Незаметно, но быстро лагерь наполнился множеством незнакомых лиц. Всего собралось человек двадцать, почти все сверхсрочники, В отличие от предыдущих, на этот раз задачу поставили здесь.
   Не представленный подполковник, подробно объяснив план операции, предупредил, вместе с ними будут работать коллеги из другого государства. Какого, не уточнил, но собравшиеся поняли то, о чем не сказал. На этот раз операция была растянута на несколько суток, и требовала подготовки, как людей, так и материалов. Два дня их гоняли по плацу, заставляя вспомнить строевые занятия.
   Эти несколько дней в лагере были необходимы, чтобы они все узнали друг друга получше. Ни Михаил, ни он не спрашивали Ермихина, где делся Андрей, и так было понятно; если его нет здесь, значит, его уже нет на этом свете.
   Разбив, на группы по пять человек, в каждую из которых входили пулеметчик и гранатометчик, Ермихин заставлял бегать по близлежащим горам, и они, как угорелые, мотались по склонам, расстреливая за день по два боекомплекта. В ушах уже звенело даже во сне.
   Спортзал был превращен в класс, на стенах висели подробные карты и фотографии района боевых действий. После почти недельных развлечений сутки отсыпались. Перед вылетом на задание всех собрали в спортзале. Стульев не было, поэтому напутствие слушали стоя. После долгого вступления о международном напряженном положении и необходимости строжайшей бдительности подполковник перешел к главному.
   Обрисовав район боевых действий, отметив особенности построения обороны объекта, стал долго и нудно перечислять все возможные варианты боя, подчеркнув несколько раз, что живыми никто не должен уйти. Еще раз опросил каждого, где и когда он должен быть и что делать.
   Наконец процедура напутствия, затянувшаяся на несколько часов, закончилась. Все прекрасно понимали, вся эта говорильня сейчас в реальном бою, конечно же, не будет толком выполняться, но основное, обязательно будет сделано.
   Основным было уничтожение складов опия - сырца и руководящей верхушки одной из наркогруппировок. Вторым щекочущим моментом была необходимость взаимодействия с коллегами из третьих, как назвал их подполковник, стран. Народ, уже бывавший в операциях в различных частях земного шара, прекрасно понимал, третьи страны - это коллеги, прежде всего из ЦРУ и Сикрет сервис.
   Парадокс заключался не только в том, что они сейчас вместе занимались одним делом, а в том, что и раньше и потом они опять могли встретиться с бывшими коллегами по разные стороны баррикады, каждый, выполняя волю своего правительства.
   Пару раз пересев из самолета в самолет, очутились в красивейшем месте. Куда уже подкинули вертолетами, оставшимися на базе. Изумрудные склоны гор тонули в темной голубизне океана, оставляя между ними тонкую полоску почти белого песка.
   Спокойный легкий бриз ласково приглаживал голубеющую даль, не нарушая спокойной глади, сквозь которую с высоты вертолетной площадки просматривалось песчаное дно, покрытое островками зелени на каменистых редких уступах.
   Вертолеты с русскими пришли встречать все. Многие, как и Виталий с Мишкой познакомившиеся с некоторыми своими коллегами в предыдущем рейде, уже были знакомы раньше, по совместной, короткой работе. Работа эта, несмотря на непродолжительность и скоротечность, позволяла узнавать друг друга лучше, чем иного друга за десятки лет.
   В бою не договоришься с противником, не подставишь товарища по оружию. К Виталию, многие из бывших и новых знакомцев проявляли непонятный ему повышенный интерес. Ермихин предупредил, - если будут спрашивать про Джона, отвечать коротко, отпустил и больше не видел. Все коллеги, неизвестными путями, несмотря на завесу строгой секретности, знали, что он отпустил Джона.
   Один из бывших старых знакомцев, Найджел, пригласил Виталия утром после приезда, поплавать и позагорать, на берегу океана. Получив разрешение капитана, напутствовавшего весьма оригинально:
   - Больше четырех стаканов виски не пей, они долго спускались вниз по склону, узенькой петлявшей между камнями, тропинкой, спустившись к берегу.
   Пока Виталий с удовольствием купался, спросив у Нейджа название океана, тот приготовил выпить и закусить, взяв по своей наивности всего одну бутылку виски, толком Виталий, не разобрал то ли ноль восемь, то ли ноль девять.
   Наивный, полагал, такой малости да еще при обширной закуске сумеет, напоив выведать о Джоне все, что знал Виталий. Несмотря на то, что пили в соотношении один к двум, то бишь, Виталий - стакан, Нейджел - полстакана, он захмелел уже после третьего полстакана. Виски было все выпито, и пьяненький Нейджел, решив, что уже напоил Виталия, стал откровенно спрашивать о Джоне.
   Ермихин предупреждал, если будут спрашивать о нем, можно рассказать все, как есть, но только о Джоне, то есть пришел и ушел здоровеньким. Куда делся потом - неизвестно. Желая раскрутить нового знакомого, Виталий заявил, выпили слишком мало, и он на трезвую голову государственные секреты не выдает.
   Выпивший Нейдж восприняв все, всерьез заорал, что то на английском. Невдалеке появилась фигура с бутылкой. Виталий насторожился; так его крутят, понял он, причем может, и пишут еще. Вот так влетел. Нужно было выкручиваться. И он снова пошел купаться. Время, на которое он отпросился, уже вышло, и Виталий надеялся, что Ермихин спустится его искать.
   Купался долго, пока не насточертело. Зато полностью протрезвел. Выйдя на берег, подсел к терпеливо ожидавшим, уже двоим знакомым. На расстеленном полотенце стояло еще две по ноль восемь или около того. Подсев к столу, спросил напрямую:
   - Мужики, что вы хотели от меня услышать? - Немного удивившись, Нейдж так же напрямую ответил:
   - Понимаешь, Саша, ты последний видел живого Джона, жена его уже третьего ждет, а парень, как там у вас говориться, как в воду канул".
   - Насчет воды не знаю, - ответил Виталий, - а болото там знатное, Гадюка там меня тяпнула, болотная.
   - Это мы знаем, хорошо, что вас так прививают, -
   - И я к тому же, - ответил Виталий, - я привит, а вот Джон, - нет, он, когда шел часового, снял, а вот как назад ушел не знаю, выпрыгнул из окна, повис, как бабуин, на лиане, и пропал, не до него было.
   Оба новых приятеля переглянулись.
   - Ну, мужики, официальная часть закончилась, - усмехнулся Виталий, государственный секрет я Вам выдал, а теперь наливай всем поровну, не нести же ее, заразу, назад, тяжелая. Да и не по - нашему это; раз бутылка на столе, ее надо выпить. Заставил выпить вместе с собой по паре стаканов.
   Народ, не привыкший к таким дозам, не знавшем, что нужно хорошо закусывать после такой выпивки изрядно окосел.
   - А что с Джоном? - невзначай спросил Виталий.
   - Понимаешь, - стал объяснять Нейдж, пока не выяснены до конца обстоятельства гибели, жена не может оформить страховку и пособие.
   - Велика беда, - удивился Виталий, - сошлитесь на меня, скажите, что его укусила болотная гадюка и он утоп в болоте.
   - Хороший ты парень Саша, - поднялся, пошатываясь Нейдж, - но так это не делается.
   - А в чем дело? - Удивился Виталий, - вот, вернемся, и сразу напишу вам бумагу, что он погиб при исполнении служебных обязанностей.
   - Да, да, - послышался голос появившегося ниоткуда Ермихина, - и печать поставим. Им нужен хоть кусочек одежды, трупа, понял, а твоими бумажками только зад, да и то они вытирать не будут, видал, какая у них в сортире, специальная бумага. Мягенькая, приятная. Заболтались вы, мужики, пора, скоро обед. - Напомнил Ермихин, - Наливай на всех. Оставалось чуть больше полбутылки.
   - Нет, - замотали головами оба коллеги, - нам пить нельзя, - полностью, с пьяных глаз, выдавая себя с головой.
   - Так и не пейте, если на службе, чего ж вы так, - и Ермихин налил себе с Виталькой по стакану, что не поместилось, опрокинул к себе в рот, прямо из горлышка. Взяв стаканы, чокнулись
   - Миру - мир, - весело провозгласил капитан и залпом выдул стакан. Выпил и Виталий.
   - Ну, что? Он вам уже все государственные тайны выдал, - Смеясь одними глазами, серьезно спросил капитан, подметая консервированный бекон, уже немного оплывший под жарким тропическим солнцем. - Вот, вернемся в Союз и расстреляем его к чертовой матери, чтобы не болтал лишнего, - серьезно продолжал он, дожевывая закуску.
   Мужики, уже изрядно развезенные по жаре, восприняв угрозу всерьез, оба сразу запротестовали, - - Не отдадим Саньку. Пьяный Нейдж, ступая коленями по разложенной закуске, переполз по импровизированному столу к Виталию и обнял за плечи.
   Гордо подняв голову и немного путаясь, произнес:
   - Саша, ты находишься под защитой военно - морского флота и правительства США. Ермихин чуть не подавился, услышав такое. Коллеги уже были готовы.
   - Виталик, - приказал Ермихин, - в лагере сухой закон. Тащим их в море, пока не протрезвеют.
   Подхватив подмышки своих новых приятелей, потащили, не раздевая, в океан. Ермихин наклонив своего с головой в воду, заставил нахлебаться морской воды. Тот стал блевать, постепенно приходя в себя. Сидя в теплой морской воде, они трезвели. Сверху спустились еще двое коллег, поздоровавшись с ними и взвалив на плечи новых приятелей, потащили наверх, в лагерь.
   - Да, подвел ты ребят под монастырь. Теперь в твоем досье в ЦРУ появится пометка - к выпивке неравнодушен, но устойчив. Больше они тебя поить не будут, - с сожалением заключил капитан.
   - Ладно, пошли работать, они, молча, не убрав за собой, поднялись наверх. Несмотря на то, что в лагере звучала английская, французская и русская речь, понимали друг друга все.
   Зная о жестких правилах в Советской армии, старались не ставить молодых русских коллег в неловкое положение, разговаривая о мелочах, не задавая лишних вопросов. В отличие от них возраст коллег был гораздо выше и колебался около тридцати. Два дня отдыха запомнились не только отменной кухней, но и доброй дружеской атмосферой царившим духом боевого братства. Здесь были просто люди, независимо от языка и цвета кожи, люди планеты Земля.
   На следующий день перед погрузкой в вертолеты встретились со вчерашними знакомцами, - их отстранили от операции. Да и выглядели они неважно, хотя после вчерашней попойки на берегу и Виталий и Ермихин были свежи, как огурчики. Вечером, проверив снаряжение и затарившись под завязку боеприпасами, вылетали на исходные.
   Никто ни с кем не прощался. Уже в глубоких сумерках выпрыгнув из вертолета и построившись в боевой порядок под яркими звездами южного неба легкой трусцой, побежали к цели. Несмотря на то, что марш был коротким, всего около тридцати километров, и бежали без привалов, непривыкшие к влажному тропическому климату тащившие каждый килограмм по сорок аммуниции остановились на гребне горы порядком взмокшие.
   Скрытно выдвинулись на исходные, готовясь к бою. На дне неглубокой лощины, охватываемой с трех сторон невысокими горами, расположилась небольшая деревушка в несколько больших одноэтажных домов европейского типа. Окна почти везде уже не светились. Не ожидая атаки, деревушка спокойно дремала. Рядом почти с каждым домом, переливаясь серебром, сверкали в лунном свете бассейны.
   Пулеметчики, оторвавшись чуть раньше, ушли на позицию, запирая выход из долины. Рассредоточившись, каждый занял свое место.
   Перед ними была неглубокая, почти незаметная балка, спускавшаяся через лес, проходящая почти рядом с крайним домом. Не отмеченная на картах и закрытая сверху пышными кронами деревьев, невидимая на спутниковых фотографиях. Капитан жестом послал Виталия в разведку. Сбросив бронежилет и снаряжение, оставив на поясе тесак, Виталий скользнул по ложбинке, осматриваясь и постоянно замирая, прислушивался.
   Короткая летняя ночь кончалась. Луна почти не пробивалась сюда своим светом, сгущая предутренние сумерки. Скользя по высохшему, забитому опавшими прелыми листьями руслу, выскользнул на опушку перед домом, стоявшим с краю.
   Внезапно навалившиеся на руки и ноги четверо бугаев не оставили шанса вырваться. Скрутив руки сзади за локти, перекинув веревку удавкой через шею, повели к дому. Несмотря на то, что тащили, грубо - не били.
   Протащив по невысокой лестнице, завели в просторный холл, развязали руки, привязав к одному из бамбуковых стульев с подлокотниками стоявших там. Виталий не сопротивлялся, понимая бесполезность и ненужность этого.
   В доме поднялась суматоха, он весь осветился огнями. Через несколько минут в холл вошел маленький полненький человек в длинном ночном халате в сопровождении Джона.
   - Вот тебе и погибший, - удивился Виталий, - ребята там задницы, рвут, чтобы вдове пенсию сделать, а он сидит здесь преспокойненько чаи гоняет.
   - Вот сволочь, - разозлился Виталий, знал бы, - пристрелил. Скрыв, минутное замешательство, Джон, несмотря на внезапный подъем и духоту тропической летней ночи, бывший в плотной, под самый верх застегнутой сорочке, коротких шортах и длинном ночном халате, удивленно рассматривал его. Подойдя, поздоровался:
   - Здравствуйте, Шурик. - Виталий молчал, внимательно глядел на него. Не отвечая.
   Прячась от его глаз, Джон, отвернувшись от него, долго говорил на английском своему боссу. Тот внимательно слушал, иногда прерывая изумленными восклицаниями. Выслушав до конца, встал и с интересом осмотрел его, обойдя со всех сторон, потрогав пальцами мышцы. Что - то сказал Джону. Тот перевел:
   - Спрашивает, что, у русских оружия нет? Виталий, усмехнувшись, поняв, - скрывать свое славянское происхождение бессмысленно ответил:
   - Пусть эта падла руки мне развяжет.
   Что перевел Джон, он не понял, но вся команда, включая стоявших рядом бугаев, засмеялась. Джон, подойдя к Виталию, предложил:
   - Я тебя рекомендовал, босс предлагает работу, постоянную, сто тысяч баксов в год, месяц отпуск, как там у вас принято, я им о Вас как - то рассказывал, помнишь того нигера, стоял у дерева, как живой.
   - Вы не пугайтесь Саша, - уговаривал Виталия Джон, - парень Вы молодой способный, в такие команды у вас отбирают не только физически сильных, но и грамотных, в основном студентов. В Союзе у Вас все равно никого нет. Начнете новую жизнь. С нуля. И поверьте, пройдет совсем немного времени, и вся Ваша жизнь там, - он махнул рукой куда - то в сторону, - покажется нелепым кошмарным сном. Думайте быстрее, решайтесь, - подбодрил он, - Ваше время выходит.
   В комнате нависла гнетущая тишина. Виталий знал; через несколько минут, начнется атака, и всё происходящее сейчас будет забыто, скажет он да или нет. Но, даже сейчас зная, что минуты всех в этой комнате сочтены, и ему нужно продержаться всего несколько минут чтобы эти выродки не ухлопали его раньше. Не мог покривить душой, не мог заставить себя показать этим гадам, пусть на мгновение, что русского солдата можно купить или напугать близкой смертью.
   - Не дождетесь, подонки, - думал Виталий, - не будет этого. Он молчал, уставившись на маленького, кругленького, смуглого мужика, сидевшего в кресле, изучая его редкие над переносицей брови. Мужик, не выдержав, заерзал и что - то резко, зло гаркнул на английском. Повинуясь команде, Джон подошел к Виталию.
   Наклонившись над ним, заглядывая с состраданием ему в глаза, заговорил снова:
   - Они знают, вы - ребята, что надо, и помногу не ходите. Мне очень жаль Вас, Саша, будет лучше, если вы сами расскажите все, что они захотят узнать, это не государство, - предупредил Джон, - они умеют развязывать языки.
   - Я тоже умею, и развязывать, и держать за зубами, - ответил Виталий вызывающе, - и никогда, ты слышишь выблядок, никого не продал и не подставил.
   Перехватив безразлично, мимоходом брошенный Виталием взгляд на часы, спросил:
   - Сколько с тобой Ваших? Виталий молчал, внимательно, с усмешкой смотрел Джону в глаза, пытаясь поймать его ускользающий в сторону взгляд.
   Джон, вытащив у него из-за пояса тесак, разрезав им брюки Виталия вынул из кармана своего халата маленькие пассатижи, сунул Виталию между ног и, заглянув в глаза, насмешливо произнес:
   - Эта штуковина уже сделала свое дело и тебе не нужна. Нащупав основание мошонки, стал медленно сжимать ее пассатижами.
   Боль, захлестнув, парализовала всего. Сколько в сельве Ваших? - Повторил он вопрос. До атаки оставалось несколько минут. Корчась, Виталий просипел, не в силах от парализующей боли набрать в легкие воздух, глядя на него в упор, забираясь, казалось Джону под череп:
   - Наших. Джон вздрогнул поняв. Отпрянув от него, несколько секунд, смотрел прямо в глаза. Непонятная гримаса исказила его лицо, широко открытыми глазами, казалось только сейчас увидевшими, кто перед ним, смотрел на Виталия,
   Отбросив пассатижи и выхватив пистолет, отступил от него на два шага назад, вскинув оружие, успел дважды выстрелить в охранников, стоявших у Виталия за спиной, Двое упали, остальные, толкая выстрелами почти в упор, опрокинули Джона на пол. Сидевший, спокойно наблюдавший перестрелку босс, что - то резко сказал, и один из охранников выскочил на улицу, вернувшись с раскаленным прутом.
   Приложив его к привязанной к стулу руке, пережигая веревки, прожигая плоть, он проговорил на чистом русском языке:
   - Сейчас ты у меня запоешь. Виталий, глянув на говорившего негра, вдруг увидел появившуюся у него, расплывающуюся красную дырочку на переносице. Выронив прут, как от удара запрокинув голову, негр упал навзничь. Другой, стоявший рядом, мешком повалился на него.
   Атака, началась. Приказ уничтожить всех и груды свезенного опия - сырца приводился в исполнение. Заскочивший в открытое окно Мишка рубанул по продолжавшему спокойно сидеть боссу короткой очередью, размозжив голову. Прикрываемый Ермихиным, быстро освободил Виталию руки, разрезав веревку. Вытащив индпакет, бросил ему на колени и со словами:
   - Перевяжись, - исчез вместе с капитаном в дверях.
   Виталий поднялся со стула, по старой детской привычке подпрыгнув несколько раз на одной ноге, убирая резкую боль между ног, поднял выпавший из рук Джона пистолет, Раскаленный прут, упав на ковер, поджег его, и он медленно тлел, заполняя комнату едким дымом. Наскоро перебинтовал руку, выбежал из дома. По улицам вперемешку сновали свои и чужие, поливая друг друга короткими очередями. На выходе из лощины тарахтели, сливаясь в непрерывный гул, перебивая друг друга пулеметы.
   От уложенных тюков сырца наркоты, в голубое безветренное небо уже поднимались клубы плотного белого дыма. Постепенно редея, выстрелы затихали. Короткий ожесточенный бой, прогремев летней грозой, подходил к концу. Деревня, занимаясь жарким пламенем, пускала в небо черные, перемешивающиеся с белыми от опия, дымы.
   Утреннее солнце вышло из-за вершин, выглядывая живых. Везде куда ни глянь вперемешку лежали убитые, раненных, почти не было.
   Пулеметы в горловине тоже умолкли. Треск разгоравшегося пламени пожиравшего дерево домов, были единственными звуками во внезапно наступившей тишине. Ветра не было. Подняв выпавший у кого - то из рук автомат проверив патроны, Виталий пошел зигзагами по улице, заходя в дома добивая раненых. Своих и чужих.
   Внезапно, осыпав щепками, около него пронеслась короткая очередь. Стрелявший промахнувшись, затих. Определив направление выстрелов, Виталий, скользнув вдоль фасада загорающегося дома, вышел в тыл стрелявшему.
   Волоча перевязанную ногу, озираясь кругом, с "береттой" в руках мужик в ночном халате тащил за собой укутанную простыней маленькую женщину. Перебежав через небольшой двор, они скрылись в бамбуковом легком сарае, стоявшем на задворках, на пустыре за бассейном. Вокруг него было пустое, хорошо просматриваемое, пространство.
   Виталий, вернувшись на улицу, подобрал у одного из своих подсумок, взяв второй автомат, потащил все к углу дома.
   - Ну, если не ушли, пусть пеняют на себя, - думал он, прекрасно понимая, не ушли, никто не побежит сейчас, пока не кончился бой по открытому месту.
   Не спеша, прислонив автомат к углу, рубанул длинной очередью понизу, опустошив рожок, проделав дыры в стенках сарая. Никто не отвечал. Он, перебросив обоймы в обоих автоматах, выйдя на открытое место, стал бить сразу из двух, стараясь не выходить очередями за пределы сарая. Не обращая внимания на поднимавшуюся боль из раны.
   Подрубленное пулями ветхое строение покосилось. Автоматы замолчали, отбросив затворы. Оставив оружие, Виталий медленно подошел и заглянул через приоткрытую дверь.
   Женщина была без царапинки, закрывавший ее мужик напоминал фарш. Подойдя, Виталий поднял ее за волосы и приложил палец к губам, предупреждая готовый вырваться крик ужаса. Подняв, осмотрел всю; простыня соскочила, обнажив голое тело, не тронутое пулями. Наклонившись, поднял простыню, набросив ей снова на плечи.
   Не понимая, чего он хочет, она, заигрывающе улыбнувшись, распахнула наброшенную на спину простыню и легла спиной на усыпанный острыми бамбуковыми щепками пол все так же призывно улыбаясь и слегка маня руками, расставив ноги. Виталий с интересом смотрел, что она делает. "Ком, ком", - произнесла она нежным грудным голосом.
   Виталий неподвижно стоял, разглядывая ее обнаженное, призывно манящее к себе, худенькое, почти детское, тело. Несмотря на призывность и нежность в голосе на лице ее проглядывал ужас. Она просто хотела жить, жить и все, ничем больше не могла купить себе жизнь, только своим юным телом, слабо надеясь на помилование.
   Черные как смоль, блестящие волосы растрепались, чуть раскосые глаза, смотря на стоявшего перед ней неподвижно солдата, постепенно раскрывались, наполняясь ужасом близкой смерти, понимая, все ее женские уловки не подействовали. Шагнув к сразу съежившейся, прижавшей руки к груди, как бы защищаясь, девушке зацепил ногой сумку, оставшуюся крепко зажатой в уже мертвой руке.
   Наклонившись поднял,
   - Я. я. битте, - услышал ставший вдруг обычным, испуганным голос, с мольбой смотревшие раскосые глаза, молили о пощаде не зная, что предложить ему. Забыв о простыне вскочила, и, открыв сумку в его руках, вытащила горсть прозрачных камней. Виталий, выросший в другом мире никогда не видевший бриллиантов, удивленно смотрел на нее.
   Рука бессильно разжалась, осыпав камни назад. Напрягшееся тело, поняв тщетность усилий, застыло. Виталий, взяв рукой за плечо, слегка повернул ее и вытащил из худенькой спины, застрявшие там бамбуковые щепки. Наклонившись, снова поднял простынь, накинув на худенькие плечи. Перевернул старую циновку, стряхивая с нее щепки бамбука, и, сунув ей в руки сумку, подняв, как ребенка, положил на спину.
   Она не сопротивлялась расслабленным, принявшим неизбежное, телом. Виталий, подойдя к окровавленному мужику, поднял его и положил на нее сверху, приложив палец к губам, молча вышел, не сказав ни слова.
   Нарушая приказ, не мог поднять на едва выше пояса, похожую на ребенка, маленькую женщину руку. Подняв автомат, наверстывая упущенное время, быстро пошел дальше.
   Зная о бронежилетах, били в основном в голову или сначала по ногам, потом в голову. Стрелки, с обеих сторон, были опытные. Раненых почти не было.
   Время, отведенное на операцию, заканчивалось, Ближе, чем их высадили, вертолеты подойти не могли, нести раненых через джунгли не хватало времени, вся операция, носила еще другой, неявный, непонятный, скрытый смысл. И, оставлять своих раненных значило - обречь на несколько часов предсмертных, лютых пыток.
   Одиночные, перекликающиеся с его, выстрелы, приближались от горловины.
   Стогновский лежал посреди пыльной улицы в лучах восходящего тропического солнца. Пробитый бронебойной в упор жилет, задержав пулю на выходе, помог ей превратить живот в кисель. Наблюдая за медленно приближающимся Одинцовым, он, собрав последние силы, подтянув свой автомат, упершись стволом в основание головы, нажал на спуск, избавляя товарища от лишнего кошмара.
   Мишка, лежал посередине улицы, уже затягивавшейся едким дурманящим белым дымом. Крови не было видно. Пропустив его, пошел дальше. Пройдя весь поселок, встретившись с шедшим навстречу Ермихиным, крикнул ему:
   - Я сейчас, - вернулся, внимательно рассматривая товарища.
   Очередь, в упор не пробив бронежилет, контузила, основательно пересчитав ребра. Опять нарушая приказ, сбросив с него тяжелый броник и все остальное, схватив за плечи, поволок почти девяносто килограммовую тушу за собой.
   Почувствовав, чей то взгляд, упав, перевернулся, приняв упор лежа, увидел в прицеле лицо Джона. Кевларовый бронежилет, надетый на голое тело, под рубашку, защитил от пуль, контузивших его, как и Михаилу изрядно посчитавших ребра. Но автоматная очередь, пройдя по бедрам, приковала к земле.
   Он уже наложил жгуты, остановив кровь, но на беду свою слишком рано выполз из своего укрытия, понимая, - вскоре огонь, подойдя, уничтожит здесь все. Снова, в последний раз встретившись с Виталием.
   Встав и подойдя к нему, Виталий стал медленно поднимать автомат, целя в голову, чтобы, разнеся ее на куски первой же пулей, избавить Джона от лишних мучений. Выставив вперед левую, не раненую, руку Джон торопливо, боясь не успеть, заговорил: "Саша, не надо, никому ничего не скажу, пусть думают, что конкуренты".
   "Я уже не работаю в ЦРУ", - поняв по взгляду Виталия, посчитавшего его предателем, предупредил Джон. - После того случая с Надин. - Виталий замер впервые услышав имя любимой. - Сам знаешь, для таких, как мы, что у вас, что у нас, отставка - пуля. Меня считают погибшим, а у меня в штатах две дочери, мать, жена, я нужен им".
   - Скоро третий будет, - ответил Виталий, - желаю тебе сына, бросив ему индпакет. Отвернувшись от него, не слушая больше, Виталий пошел к Мишке, бросив на ходу:
   - Выживай.
   Подойдя к лежащему без сознания Мишке, взял за плечи и потащил назад, к месту сбора. Затащив Михаила на вершину горы, с которой спускались час назад, наткнулся на капитана и стоявшего рядом с ним майора. Больше на пункте сбора никого не было.
   - Чего это ты там, в сарайчике, задержался, - странно улыбаясь, спросил стоявший рядом с Ермихиным майор. - Пошли, ждать больше некого. - Приказал майор, опуская бинокль, повернувшись к Виталию, добавил, - добей и догоняй. Виталий, не слыша приказа, медленно, обливаясь потом, несмотря на саднившую, открывшуюся сползшей с раны повязкой, до кости прожженной, но не кровившей, еле слушающийся рукой тащил Мишку за собой.
   Остановившись, Майор обернулся, вскидывая автомат. Виталий успел первым, разрезав его, уже сбросившего бронежилет, очередью почти напополам. Ермихин стоял неподвижно. Опустив автомат, Виталий, уцепившись за плечи друга, снова потащил Мишку за собой. Попеременно неся на себе Михаила, они успели к месту эвакуации вовремя.
   Вертолеты, заходили на посадку. Стояли на земле, готовые при первой опасности взмыть вверх. Подтащив к ближайшему, они, перевалив через борт аэрокобры Мишку, упали рядом на алюминиевый гофрированный пол, задыхаясь и обливаясь потом.
   Стрелок, наклонившись над ними, начал что - то спрашивать на английском, вместо ответа Ермихин поднял кулак с оттопыренным большим пальцем и ткнул им вверх, громко добавив:
   - Живые все здесь. Вертолет, поднимаясь и разворачиваясь, лег на курс.
   Следом, поднимаясь один за другим, так и не дождавшись вышедших недавно, навсегда, пассажиров, полетели остальные. Не заходя на базу, они вскоре исчезли.
   Вытащив очнувшегося Мишку из вертолета и уложив на принесенные носилки, пошли вслед за ним. Виталий пошел сам. Напряжение боя, несмотря на открытую, черную по бокам и красную, внутри с выглядывавшей посередине белой костью рану, держало на ногах. Встречавшие, ничего не спрашивая, не подходили.
   Спрашивать было не о чем. Мишку, просветив в медпункте и сделав обезболивающий укол, отпустили; на ребра гипс не накладывают. Перевязав рану, сделав укол, отпустили и его тоже. Вместе с ожидавшим Мишкой пошли к себе.
   Выстрела он не слышал. Подойдя к идущим в санчасть с носилками солдат, поднял закрывавшую лицо, окрашенную кое - где красным простыню. Лицо Нейджела было спокойно, он ушел к своим, не простив себя. Отступив на шаг, замер по стойке смирно, отдавая честь, прощаясь с только найденным другом.
   Вернувшись к себе, не помывшись, как были потные пропахшие порохом и дымом, упали в постели, уходя в спасительный, похожий на забытье, сон. Вечером они уже летели домой, почти не разговаривая друг с другом. Виталий не боялся того, что доложит капитан. Ему уже было все равно.
  
   Ли Чен
  
   Когда в предутренней заре отец, выхватив ее из постели, набросив простыню, не дав даже одеться, потащил за собой ничего не понимающую, Чен, она покорно пошла за ним. Не первый раз было такое. Всегда, отец прятал ее в подвале дома пока все не кончиться.
   Так и в этот раз дрожащую от утреннего холода, не успевшую одеться, он запихнул ее в подвал, дав в руки сумку с документами и драгоценностями. Быстро ушел, оставив одну. Мама умерла при родах, но отец, несмотря на свое положение, так и не женился, отдавая всю свою нерастраченную любовь к жене ее дочери.
   Ли Чен бывала дома у отца только на каникулах, приезжая из далекой Европы, где она воспитывалась сначала в католической школе, поступив после в Берлинский университет. Отец считал, ей нужно хорошее образование и нормальная спокойная жизнь, где - нибудь в Европе. Стараясь вырвать из своего, полного грязи и крови, круга.
   На этот раз творилось что - то непонятное. Выстрелы гремели по всему поселку, гулко отзываясь в пустом доме. Спустя, чуть более получаса, гроза постепенно затихла, отдаваясь редкими одиночными выстрелами. Отец, уже перевязанный, раненный в ногу, в горячке еще не чувствовавший боли в мешавшей, потерявшей былую подвижность ноге, открыл подвал, схватив ее, быстро повел за собой на улицу.
   Ли Чен поняла - дела очень плохи. Конкуренты, наконец, подобрались и к ее отцу, решившись на открытую войну. Выйдя из дома, отец внезапно, резко остановился. Спрятавшись за угол, закрывая собой, прижал Ли к стене. По улице шел боевик. В знакомой форме, одного из отрядов злейшего врага отца.
   Торопливо подняв пистолет, отец выстрелил короткой очередью. Боевик упал. Подхватив ее за руку, он заметался по двору, ища укрытие. Обычно спокойный, уверенный в себе, сейчас он напоминал загнанного в угол, ищущего выход зверя. Она не узнавала это озверевшее с оскаленными зубами, со свистом тяжело дышащее, хрипящее лицо.
   Наслышанная о внутренних войнах Чен знала, после такого, живых не остается, ни грудников, ни стариков. Отец, метнувшийся было к уже начинавшему загораться дому побежал, прихрамывая, волоча еле поспевающую, за ним Чен, к бамбуковому сараю, одиноко стоявшему почти в конце двора, за бассейном.
   Едва они успели заскочить в него, как через щели в стенках между стволами бамбука, увидели того боевика. Отец, не убив, привлек его внимание. Внимательно осмотревшись вокруг, он, неторопливо прислонив автомат к углу дома, не спеша, прицелился в сарай. Отец, упав на нее, обнял, закрывая собой, плотно прижал к земле.
   Долгая автоматная очередь, отдаваясь единственным эхом над притихшей, затянутой дымом долиной, визжащими, крошащими бамбук осами прокатилась по сараю. Пули, дробя бамбук, били в тело отца, дергая его. Затихнув, вскоре свинцовый ливень вновь, еще более ожесточенно обрушился на них.
   Злыми осами летали вокруг пули, дробя стены, снова и снова толкая уже не дышащего, мертвого отца.
   Звеня, наступила тишина, нарушаемая треском уже загоревшегося дома. Отбросив в сторону автоматы, он, медленно не спеша, приближался к сараю. Это был высокий, плотного, сложения, европеец. Похожий, на тех рыжих гансов, что табунами увивались за ней в университете.
   Предчувствие надвигающейся смерти сковало всю, наполняя диким животным ужасом. Бежать было некогда, да и бесполезно. Так же, как и солдаты его отца, он тоже никогда никого не жалел. Ему платили за то, чтобы он убивал, ему было все равно, кого убивать.
   Каждая отнятая жизнь приносила деньги, это была его работа. Можно ли было надеяться, ждать пощады. Войдя, поморщившись, от запаха свежей крови, посмотрел на изувеченное до неузнаваемости тело отца. Глянув на нее, приложил палец к губам, предупреждая готовый вырваться крик ужаса и отчаяния. Подошел, грубо схватив за волосы, резким движением поставил на ноги. Взял за плечо, повернув немного вбок, осмотрел всю.
   Подняв валявшуюся на земле простынь, набросил ей на плечи. Слабая, неуловимая почти, надежда промелькнула в глубине души. Может быть, я понравилась, если я понравлюсь еще больше, и он захочет меня, возьмет с собой. Отступив от него на шаг, Чен легла на острые бамбуковые щепки спиной, не чувствуя боли, отбросив покрывавшую ее тело простынь и раздвинув ноги, нежно позвала к себе.
   Он долго, внимательно разглядывал лежавшую на земле, призывно, маняще улыбающуюся Чен, пустым, ничего не выражавшим взглядом.
   Почувствовав, бесполезность своих усилий, как только шагнул к ней, поняла; не за ее телом подходит к ней боевик, за ее жизнью. Съежившись в комок, покорившись судьбе, ждала неминуемого конца. Зацепившись ногой за крепко сжимавшую сумку с драгоценностями руку отца, он поднял ее.
   С последней надеждой быстро поднявшись, подошла к нему Чен, встав рядом, запустила руку в сумку. Вытащив и показав ему горсть бриллиантов.
   По банковским документам отца только она могла получить деньги по этим счетам. Наверное, поймет, с новой силой, вспыхнула надежда. Встретившись с холодным, безразлично смотревшим, на нее из под каски с рожками, со знакомой эмблемой, глазами, поняла:
   - Нет. Все.
   Опять слегка повернув спиной, оставив в ее руках сумку, он, осторожно вытащил застрявшие у нее в спине бамбуковые щепки, нагнувшись, поднял валявшуюся на полу скомканную простынь, опять накинул на нее. Снова наклонившись, перевернув лежавшую на полу старую циновку и стряхнув бамбуковые щепки, неожиданно подхватил на руки, аккуратно положив на нее Чен.
   Чен, ничего не понимая, смирившись, покорно ждала. Внезапно подняв отца, он, положив его тело на нее и, прислонив палец к губам, вышел, не закрыв дверь.
   Чен поняла; он придет за ней, когда все стихнет. Покорившись судьбе, стала ждать. Жар разгоревшегося дома доставал до сарая, грозя вот - вот поджечь его. Она понимала, что пока он, не пришел выходить нельзя. По улицам гуляла смерть, забирая к себе всех без разбора. Но оставаться дальше здесь тоже означало верную гибель.
   - Может быть его, убили, и она напрасно ждет, - испуганно, облегченно подумала Чен.
   Укутавшись в простыню, захватив с собой сумку, Чен выскочила из сарая, побежав в сельву. Задыхаясь, влетела на опушку и, споткнувшись обо что - то с размаху шлепнулась на заросшую густой травой мягкую землю, больно ударившись всем телом. Услышав как рядом с ней кто - то зашевелился, уткнувшись лицом в землю, закрыв его руками, уже не чувствовала ничего, безразличная, ко всему, моля бога только об одном, дать ей смерть без мучений.
   Тяжело подползший к ней неизвестный, тихо позвал:
   - Чен. Положив руку на голову, пригладил растрепавшиеся волосы. Филипп это был Филипп. Чен, поняв, что спасена, забилась в судорогах рыдая, не замечая, как бьется всем телом о землю. Джон, прижав к себе, ждал, пока она успокоится, сняв с себя разорванную пулями рубашку, прикрыл худенькое бьющееся в судорогах от сотрясавших ее всю рыданий, голое тело, оставшись в бронежилете.
   Деревня горела вся. Затягивая долину дурманящим дымом. Не дав ей выплакаться, Джон поднял голову Чен, целуя, мокрое от слез лицо, попросил:
   - Чен, помоги мне, нам нужно уходить, свои нас тоже теперь не пожалеют. Еще плача, Чен поднялась, запахивая доходящую до колен рубашку Джона, и перевязавшись по талии простыней, стала помогать ему, быстрее уползти подальше от страшного места. Джон знал, куда идти, и глубокой ночью они оказались в пещере. Джон привел ее с собой в приготовленное для себя заранее убежище. И как оказалось, не зря.
   Дочь главаря этой группировки, с которым давно, еще в молодости пришлось немного поработать вместе, принявшего к себе в тяжелое для него время, приехав к отцу на каникулы, напомнила о своих дочерях, и он много времени проводил с ней, не обращая внимания на ревнивые взгляды Фэна.
   Пули не зацепили кости, и уже через месяц Джон мог ходить. Перебитые ребра постепенно успокаивались заживая. Несмотря на это Джон понимал, закончилась самая веселая часть его жизни и нужно искать работу спокойнее, оседлую. Маленькая Чен самоотверженно ухаживала за ним все это время.
   Выросшая вдали от родных мест она давно была типичной городской жительницей, привыкшей к благам цивилизации, абсолютно не приспособленной к такой жизни. Часто, сидя рядом с бредившим Джоном, к счастью своему плохо понимая английский, молилась, прося оставить ему жизнь, понимая, одна не протянет в этих местах и трех дней.
   Господь услышал ее молитвы. Филипп поправлялся. Однажды вечером вернувшись после длительной прогулки по лесу, он, как обычно прилег рядом с ней на циновку. Обняв, целуя и лаская, взял, как женщину. Чен, измотанная, непривычными страшными приключениями, не сопротивлялась.
   -
   Как ни странно, произошедшее, никак не отразилось на его судьбе, по крайней мере, внешне. Зная судьбу Эдуарда, "случайно" погибшего при исполнении служебных обязанностей. Стал крайне осторожным, понимая, если приговорят, вся эта его предосторожность не поможет. В принципе Виталий считал, что был прав; контуженный боец, вытащенный с поля боя, снова вернулся в строй. Тем более вместо полутора расчетных часов вся операция, завершившись за сорок с небольшим минут, оставляла время для эвакуации хотя бы одного - двух раненных.
   Виталий не мог забыть тяжело дышащего хрипящего истекающего кровью Пачелму, пуля ударив немного вскользь Раздробила верхнюю челюсть оставив глаза и лоб. Кровавая каша, вместо лица внушала ужас, как понял теперь Виталий, рана тоже не была смертельной. Эх, знал бы тогда, может и Пачелма, остался жить.
   Вернувшись в часть, Виталий стал частым гостем санчасти, быстро перечитав всю имеющуюся там специальную литературу, доставал вопросами работавших там и медицинских сестер и врачей. Любого другого уже давно бы послали, заподозрив в тайной симпатии к какой либо медсестре. Его не трогали, давая возможность получить необходимые знания.
   Несмотря на то, что часть была вроде обычная, не он один исчезал в командировки. Понимая, когда приходивший замполит, забирая личные вещи солдата, объявлял его товарищам, что отправили то ли на переподготовку, то ли в другую часть. Виталий давно понял, пожилой уже майор - замполит полка выполнял обязанности далеко не всегда связанные с воспитанием и поддержанием боевого духа солдат. Чувствуя его особое, отцовское отношение к себе.
   Глава 6
   Через несколько дней спокойной жизни в родной части, неожиданно, после ужина, объявили тревогу. Обычно о тревоге неизвестными путями узнавали за несколько дней и тщательно готовились к ней, тренируя личный состав. На сей раз было в ней, что - то сумбурное, неожиданное.
   Виталий и еще несколько солдат стояли в сторонке, пропуская желающих получить оружие и боеприпасы. Комментируя наиболее интересные моменты. Постепенно Виталий понял, тревога действительно боевая.
   Натужно ревущие Уралы стрелами выскакивали из ворот гарнизона за офицерами, уже разъехавшимися по домам. В ружпарке, творилось, нечто странное. Старшина выдавал солдатам патроны, из-за чего собственно, и образовалась очередь. Заскочивший дежурный офицер заорал на него, изредка вставляя в свою тираду цензурные слова. Вздрогнув, старшина, раздирая цинки с патронами, выставил их прямо в казарму. Предоставляя солдатам набирать их самим. Очередь иссякла.
   Повернувшись к ним, назвав каждого по фамилии, дежурный по полку побежал вместе с ними к штабу. Нервозность и порожденная ею легкая суматошность говорила, что люди здорово напуганы, несмотря на это каждый старался исполнять свои обязанности быстро и правильно, неукоснительно выполняя команды. Перед штабом уже собралась группа спокойно стоявших и куривших солдат различных чинов и родов войск.
   Незнакомые Майор и два капитана стояли рядом, ожидая. Увидев подходивших, не слушая рапорта приведшего их дежурного, зло, негромко спросил:
   - Почему без оружия?
   - Не успели, - ответил один из ребят, - в ружпарке, как на базаре за говядиной. Дежурный, не дожидаясь приказа майора, скомандовал:
   - Быстро за мной. Они побежали за ним в караулку.
   Следом пошел один из стоявших с майором капитанов. Стоя на пороге ружпарка, он наблюдал, как спокойно неторопливо, не обращая внимания на суетящегося, подгоняющего дежурного лейтенанта, они проверяли оружие, забирая с собой по два подсумка и штык ножа каждый.
   - Не трогайте их, резко скомандовал наблюдавший капитан майору. Пусть берут то, что им нужно.
   В отличие от майора капитан знал, с кем имеет дело, давая возможность приготовиться к возможному нелегкому бою. В караулке обоймы уже были снаряжены, и они, выбрасывая из сумок противогазы, стали укладывать туда патроны.
   - Противогазы - взять, - коротко приказал капитан. Собравшись, вслед за ним, побежали к остальным.
   - В шеренгу становись, равняйсь, смиррно, - посыпались одна за другой быстрые команды майора. - На первый - второй расчитайсь. По шеренге быстро прокатилось:
   - Первый-второй, Первый.....
   - Вторые номера два шага вперед, - нале - во. Подойдя к каждой шеренге, капитаны приняли командование, приказав:
   - За мной бегом марш. Молча, они побежали к стоявшим на стоянках готовившимися к вылету самолетам.
   Около девятого борта капитан, построив в одну шеренгу, поставил задачу. Он знал, кто они, поэтому много не говорил.
   - Возможно, уже началась или вот - вот начнется третья мировая война. Стоявшие в шеренге не имея родных и близких, были спокойны. Уже понюхав пороха и научившись выживать, понимали; несмотря ни на что шансов выжить у них больше, чем у простых солдат.
   - Будьте готовы к выполнению особо важного задания. - Закончил он и скомандовал:
   - Вольно, разойдись. Подвезли сухой паек. И обед. Быстро поев, захватив с собой ложки, ученные уже, прошли в самолет, разместившись между приборами радиолокационной разведки.
   Самолет хоть и был гражданский, внутри походил на лабораторию. Расстелив карту на одном из столов, командир уточнил задачу:
   - Объект - ядерная электростанция, задача - захватить и обесточить весь район, крайний случай - взорвать реакторы.
   - А взрывчатка где? - спросил кто - то. Подняв голову от карты, капитан с легкой усмешкой ответил:
   - Чтобы такое рвануть, взрывчатки не нужно, это же атомная бомба, только гораздо мощнее.
   И так стоявший молча народ притух. При таком взрыве они сгорят вместе с ней. Спрятаться некуда. Почувствовав общее настроение, капитан, оторвавшись от карты, предложил:
   - Ребята, кто не может или чувствует, что не может, оставляйте оружие и выходите в распоряжение старшины, мне лапиздотики не нужны.
   В салоне самолета наступила мертвая тишина, каждый понимал. Им, только что доверили сведения, составляющие государственную тайну. Прямо у трапа каждого, кто выйдет, учитывая обстановку, могла ждать пуля в затылок. В уже маячивших впереди миллионах смертей, одна - две не имели никакого значения.
   - Долго ее держать? - нарушил затянувшееся молчание Виталий.
   Капитан, еще осматривая внимательно, оценивая каждого, ответил как бы между делом:
   - Танки подойдут не позже, чем через шесть часов, с учетом, что будут прорываться с боем, а так три - четыре. Да, - как будто вспомнив, добавил капитан, - возможно, будет еще группа. Виталий, почувствовав вдруг это, знакомое чувство всегда возникавшую перед боем, стервозную веселость, предложил:
   - Что мы тогда стоим, вперед.
   Понявший его состояние капитан ответил:
   =Десять минут отдыхаем. Самолет, как бы отвечая на слова Виталия, стал медленно выруливать на взлет. В очереди на взлет, ревя турбинами, вперемешку с гражданскими самолетами, стояли Тушки соседнего полка. Отойдя к багажному отделению, Виталий, вскрыв сухой паек, стал с удовольствием пожирать шоколад с печеньем, запивая водой из фляги.
   - Да, - размышлял он, - всего в западной Европе двести семьдесят ядерных станций. Кроме них, - они всего лишь группа прикрытия, которая в случае неудачи основной группы должна просто уничтожить объект, растворившись, вместе с ним, горячим атомным грибом. Кроме них еще будет команда специалистов. Вот он русский стандарт на практике. - Усмехнулся он про себя.
   - Ракеты не долетят танки не доедут, но хоть несколько самолетов из наверное не меньше полутысячи прорвется и все равно сытой довольной Европе кранты, господи, и когда только эти козлы из НАТО успокоятся? Все эти танки, пушки, пулеметы - фуфло, как до дела доходит, каждый второй, а то и первый, прежде всего старается сохранить свою шкуру. Вояки хреновы.
   Теперь ему стало ясно, почему летчики, во время недавних учений, на тяжелых пассажирских самолетах, рискуя жизнью на бешенных скоростях носились почти над самой землей огибая холмы и цепляя иной раз верхушки высоких сосен.
   По другому, ПВО такого объекта не пройдешь.
   К занятому своими мыслями Виталию подсел капитан.
   - Как настроение? - Спросил, улыбаясь, - поняв, Виталию, как и некоторым из группы, действительно не страшно, - как выбросимся, от меня далеко не отходи, - попросил-приказал вставая. Уже после взлета снова собрал всех, расстелив план ядерной электростанции, подробно описывал каждую тропку, каждую комнату. Как строгий учитель в школе, опрашивая каждого. Солдаты, понимая, от того, насколько хорошо они усвоят все, что говорит капитан, быть может, через несколько часов будет зависеть их жизнь, слушали, внимательно запоминая с полуслова и почти не переспрашивая.
   Закончив описание местности, капитан перешел к главному, подробно рассказав, где, какой рубильник включить, а какой выключить, чтобы реактор рванул. Он знал, перед ним люди с незаконченным высшим образованием, которые по разным причинам бросив учебу, добровольно ушли в армию, и поэтому говорил довольно сложным техническим языком, и был уверен, - сидящие перед ним, поймут.
   После довольно продолжительного отдыха капитан, подняв и дав время поесть, опять собрал и продолжил учебу. На этот раз только спрашивал, уточняя, не до конца понятые или упущенные моменты. В заключение отработали порядок выброски и первоочередные задачи начального этапа захвата станции.
   Самолет несколько раз, садившийся на дозаправку, снова взлетал, продолжая кружить в небе, над Черным морем. Проболтавшись в воздухе больше суток, они снова вернулись на базу. Бомбардировщики уже стояли на своих стоянках, забыв о тревоге, хлопая на легком ветерке красными лоскутками заглушек.. Теперь, возвращались гражданские.
   После того, как вышли из самолета, капитан, не строя, пожав каждому руку, попрощавшись, ушел, даже не предупредив, что нужно забыть все, о чем слышали на борту, как кошмарный сон. Сдав оружие и боеприпасы назад в караулку, пошли спать в казармы, расходясь, каждый по своим подразделениям.
   Свежий осенний ветерок холодил лица, успокаивая. Виталий шел молча, задумавшись. Прикоснувшись к такому было о чем. Сотни миллионов людей пошли спать в свои постели, кто один, кто нет, баюкали своих детей, напевая им смешные трогательные песенки, любили друг друга, не зная, что, быть может небольшая случайность в большой политике тех, кого они не знали и никогда не узнают, только что закончив свою междоусобную очередную, драчку, едва не обрекли их на смерть и страдания.
   Что идущие сейчас отдыхать солдаты Советской Армии так же, как, наверняка солдаты многих стран мира идут сегодня отдыхать, забросив так и не понадобившееся пока оружие на место.
   Проходя по территории части, обратили внимание на солдат, цепью прочесывающих, всю территорию чуть ли не нюхая землю. Зайдя в казарму, наткнулись на старшину сосредоточенно поштучно пересчитывавшего патроны.
   - Что случилось? Товарищ старшина, - неосторожно спросил один из них. Подняв голову, оторвавшись от своего занятия, кусок обрадованно приказал:
   - Быстро в цепь и чтоб к утру у меня все патроны были на месте.
   - Сколько патронов не хватает, - спросил Славик.
   - Семь штук, - ответил старшина, еще раз начав пересчитывать цинки. Выйдя из казармы, они, спрятавшись в сушилке, стараясь не шуметь, выложили из вещмешков полученные во время тревоги пайки, закурили.
   - Поможем мослу, пока его кондрашка не схватила, - предложил кто - то из ребят. Вытащив сбереженные для себя патроны, сбросившись по паре штук, отдали Виталию.
   - Завтра в общагу пойдем, высыпай шаколад, печенье и конфеты, - приказал Славка, - водку бабы сами найдут.
   - А где твое? - Спросил Славка, - зажимаешь?"
   - Да слопал я все, еще в самом начале, как в самолет сели. Отвечая на немой вопрос, добавил:
   - Вдруг действительно высадка - бой, обидно, если какая падла, не дай бог мой шоколад слопала, а там, нашли бы чего пожрать. Народ, подивившись Виталькиной предусмотрительности, тихонько заржал. При таком обилии закуски выпить не было. Распотрошив банку тушенки, и разрезав буханку хлеба, плотненько поели. Устроившись кому, где удобно, задремали.
   К третьему часу ночи вернулись остальные. Гремя сапогами, разбудили дремавших, в сушилке. Они нашли еще три патрона, причем, это явно были последние из дембельских запасов. Зайдя следом за остальными, Виталий отдал недостающие патроны старшине. Обрадованный, тот разрешил отбой.
   Теперь, узнав друг друга, они вместе тренировались каждый день, делясь, друг с другом своими знаниями, отрабатывая выученное раньше. В принципе, несмотря на разных учителей, все были примерно одинакового класса.
   Долго еще аукалась эта тревога в полку. На развороченных складах стали производить ревизии и проверки, списывая разворованное за последние годы. Никак не могли собрать до кучи растерянные, находимые в самых неожиданных местах, боеприпасы.
   Одна единица оружия - СКС - так и сгинула в неизвестность. Учитывая его особую для лесного края ценность у охотников, можно было предположить, что сгинул он, уже немало лет назад, но только сейчас, после суматохи и неразберихи, в результате проверок недостача выплыла наружу.
   Постепенно ритм полка вошел в обычное русло. Медленно размеренно покатившись по накатанной за десятки лет колее. К концу Октября попал Виталий на самолет, который, улетая в неведомое, оставил его и еще четверых ребят на неизвестном аэродроме - подсадке.
   Самолеты прилетали, привозя мешки с перловкой, гречкой, дешевыми консервами типа
   - Завтрак туриста и тому подобное. Выгрузив все на склад, они, обычно приготовив самолет к вылету, уходя к себе, издали наблюдали, как садились в него женщины и дети, обросшие кучей вещей. Из разговоров с пилотами поняли, что находятся, где - то в передней Азии.
   После очередного переворота к власти пришли проамерикански настроенные политики, и всех Советских военных и гражданских специалистов турнули, коленкой под зад. Великая держава, несмотря на это, продолжала гнать им гуманитарную помощь, забирая своих подданных домой.
   Охрану аэродрома составлял пост в три местных рахита, одетых в форму десантников, по пять раз на день молившихся своему Алла, становясь на подстилаемые для этого специальные коврики.
   Обкурившись к вечеру, аборигены становились похожими на мумии, подобные тем, что хранились в пирамидах. Они представляли собой местное население.
   Погода была на редкость тихая и спокойная. По соленому влажному воздуху чувствовалось, недалекое море. Серый, с желтинкой, унылый пейзаж, перемежающийся с невысокими холмами, состоявших из глины, накрытый выцветшим полинялым синевато - белым небом, не радовал глаз нагоняя тоску и желание поскорее убраться отсюда подальше.
   В технической робе у Виталия, как, впрочем, и у остальных, лежало удостоверение авиационного механика одного из московских авиаотрядов Гражданского воздушного флота. Аборигены, по причине, непонятной им, сторонились, не зная русского языка, вообще старались не общаться с ними.
   Попытки завязать контакты с местным населением на предмет добычи некоторых специфических продуктов, крайне необходимых военным людям, не принесли успеха.
   Прячась от осеннего, но по - прежнему, жаркого солнца в душном вагончике, большей частью не разговаривали, впадая в транс, похожий на сон. В этот день самолет не пришел, лишенные даже этого маленького развлечения, ребята приуныли совсем.
   - Хоть бы прудик какой был вблизях, - с сожалением, медленно , лениво - протянул Валерка, - я у этих местных козлов гранаты надыбал, можно и рыбку половить, да, - с сожалением вздохнул он, - ушица бы не помешала.
   Легко соскочив с нар, вышел в вечернюю, плотную жару. Вскоре появившись в дверях, неожиданно крикнул Виталию:
   - Лови. Дремавший Виталий, еще толком не проснувшись, поймал брошенную ему Валеркой гранату. Валерка, выскочив из вагончика, прыгая и выкрикивая бессвязную бесконечную песенку, стал, пританцовывая, жонглировать сразу тремя.
   - Лап тап дабу, чики пики мики ...., - взвывал он громко, пытаясь хоть как - то развеять зверскую скуку у себя и остальных.
   Виталий с интересом рассматривал гранату. Последний раз такую он видел, когда учился в пятом классе. У него было слабое здоровье, и мать год работала в доме отдыха в Кабардинке, определив его в местную школу. С утра, сдернув из школы, он с несколькими однокласниками подкрепившись, наловленными и сваренными на берегу моря крабами подались в горы.
   Недавняя война еще напоминала о себе оставшимися на перекрестках дорог и поворотах дотами, шрамами воронок в каменистой твердой земле, хранившей, продолжавшие до сей поры убивать и калечить свои игрушки.
   Обычно такие прогулки заканчивались оставшимися с войны находками. И на этот раз в горах они нашли точно такую же гранату. Только была она, конечно же, уже ржавой, а не зелененькой, как эта, но и у той, тоже похожей на банку из - под сгущенки с приделанной к ней ручкой, была заслонка сверху.
   Они шли, перекидывая ее друг другу, гадая, откуда она могла здесь взяться, ведь это были ближние тылы наших, с другой стороны цементного завода. До бывшей передовой еще нужно было топать километров шесть.
   - Наверное, кто - то из солдат обронил, - предположил один из них и закинул гранату назад:
   - Пошли, порох поищем вон там, где орудия стояли. Внезапно за спиной у них громыхнул взрыв, обдав плотной стеной воздуха.
   - Ни хя се, - испуганно - удивленно протянул бросивший гранату мальчишка. Посмотрев на небольшую воронку, оставшуюся после взрыва, они, не сговариваясь, побежали домой.
   Виталий, положив гранату на постель, поднявшись, не спеша, подошел к подпрыгивающему в непонятном танце Валерке. Молча, поймав две из трех гранат, которые тот подбрасывал. Врезал жонглировавшему, в каком - то диком экстазе Валерию ногой по плечу. От неожиданности, тот чуть не упал.
   Слоя неподвижно, Валерий удивленно смотрел на Виталия. Постепенно успокаиваясь, снова приходя в норму.
   - Положи взад, а то, как бы скандала из-за этого дерьма, с местными вояками не вышло. - Сказал он, сунув Валерке обе отобранные гранаты. Вяло, отвернувшись, снова зашел в вагончик и упал на нары.
   Народ, измотанный неопределенностью ожидания, чувствовал; не для того их кинули сюда, на край света, чтобы таскать мешки и заносить хвосты самолетам, для этого есть другие, они приехали сюда по другой причине. Чувствовалось, у всех было не первое задание, знали, задачу поставят только перед операцией. Затянувшееся ожидание и предчувствие начинало действовать на нервы.
   На одном из самолетов, привезших очередную партию жратвы, прилетел веселый парень - Николай. Кто были ребята, неизвестной волею собранные вместе с ним на этих задворках планеты, Виталий не знал, так же, как не имел четкого представления, где он, и, памятуя известную фразу - меньше знаешь - дольше живешь, не стремился, как и остальные, узнать больше, чем было сказано. Чем - то напомнил он Виталию несколько дней назад отправленного на дембель Лошкарева, такой же увалень.
   Вспоминая историю с Лошкаревым, Виталий не мог сдержать улыбки; этот курьезный случай произошел в эскадре осенью. Несколько дней назад. Народ готовился на дембель, тщательно облизывая свои парадные мундиры и вешая на них всякие мыслимые и немыслимые значки. Как - то утром старшина вывел всех после утренней проверки на построение перед бараком, в котором находилась казарма. Утренний осенний свежий ветерок бодрил, выгоняя остатки сна.
   Полусонный народ, возмущенный надругательством куска, построившего их сразу после подъема, не давшего доспать положенный часик до завтрака, воспринималось всеми, как личное оскорбление. В части, где служил Виталий, были солдаты, прослужившие не меньше полугода - семи месяцев. Поэтому и молодые, и дембеля, собирающиеся на гражданку, не особенно разнились между собой. Разве что дембельские воины имели право первого, но не решающего голоса в определенных неуставных ситуациях, когда дело решалось не по закону, а по совести. Внутри, между солдатами.
   Старшина Домбровский - русский поляк, дослуживавший свои положенные двадцать пять, несмотря на общее недовольство, был весел. Выйдя перед недовольно, чуть слышно роптавшим народом, расставив широко ноги, спросил:
   - Мужики, давно не веселились? Народ притих, ожидая очередной пакости. Вроде сбора металлолома или срочного рытья траншей под очередной кабель спецсвязи. Прохаживаясь гоголем перед строем, старшина, взял висевший на дверной ручке парадный, видимо дембельский костюм. Держа его в руках, торжественно объявил: "Сегодня нас, окончив службу, покидает несколько прекрасных парней".
   Зная преподлючую натуру мосла, народ притих в предвкушении очередного развлечения. Уж когда, кого - либо надо было обуть, подняв на смех, тут старшинское отродье изголялось так, как не приснится даже в кошмарном сне любому, самому лучшему, голливудскому режиссеру.
   Повернувшись к строю, держа в руках нарядно оформленный дембельский форменный китель, старшина, водя пальцем, подробно перечислял названия значков, нацепленных на нем. Кроме положенных, классности и отличника боевой и политической подготовки, там были; значок парашютиста-разрядника, значок отличника военно морского флота. И, наконец, между значками ГТО различных разрядов блестел новенький орден - Мать-героиня. Едва старшина огласил название ордена, строй поломался. Все тридцать с лишним, стоявших в строю, - рыдали едва, не падая от смеха. Старшина, не ожидавший такой реакции. Заразившись общим смехом, тоже уже еле держался на ногах.
   Форму узнали все и, обступив Лошкарева, призванного из глухой Алтайской тайги, как медведя, но по - дружески, тыкали руками, спрашивая:
   - И когда ж ты за полтора года успел нарожать, столько, да еще втихаря, - народ рубился, буквально валясь с ног.
   - А кто же папа? - Поддав очередную волну смеха, вопросил кто - то. К рыдавшей от смеха толпе подскочил вызванный кем - то дежурный по части вместе с вооруженными караульными. Узнав причину столь странного поведения, заржали сами, валясь с ног.
   Вспотевший, красный от бешенства Лошкарев, растолкав падающий и напутствующий народ, убежал в сушилку, закрывшись там. Дежурный по части лейтенант, боясь, как бы солдат не сделал чего с собой, побежал следом. Караульные, под напутственный замечания подошедшей толпы, подсказывавшей, как лучше взломать дверь, глубокомысленно рассуждающей, кого следующего родит Лошкарев после контакта с караулом, сразу пацана с ружьем, или, просто с ножиком, колотили в нее прикладами. Старшина, сам, давясь смехом, построил всех и увел, оставив Лошкарева наедине с караулом. Убитый выходкой товарища народ, выведенный на стоянку самолетов, долго отходил от услышанного. На завтрак пришли с опозданием.
   Вернувшись в казарму, Лошкарева уже не обнаружили, -
   - К детям поехал, - съехидничал кто - то. Виталию стало неудобно за выходку старшины, нет, не потому, что поднял парня на смех, это пошло ему только на пользу, а потому, что не дал ему нормально попрощаться, с теми, с кем, полтора года делил хлеб и жизнь.
   Николай крутился вместе с ними, помогая разгружать и носить мешки. Помогал приехавшим пассажирам, заговаривая с ними, несмотря на ясно видимое нежелание последних. Им никто не запрещал общаться с кем - либо, но они, понимая состояние людей, возвращающихся на Родину, не совсем по своей воле, не лезли. С собой Никола привез два пузыря московской, слегка, на вечер, скрасив жуткую скукотищу. На следующий день после обеда, поговорив с экипажем, добыв еще два пузыря, он после отлета самолета предложил:
   - Есть место, славяне, где можно добыть желаемое. Но для начала нужно немного поработать.
   Несмотря на то, что произнесено все было вроде в шутку, между делом, все поняли, - это приказ. Вечером после вечернего намаза, когда местные вояки, раскочегарив кальян поплыли на высоты блаженства. Погрузив на шестьдесят шестой четыре бочки с солярой, развезли их, поставив крестом; одну за началом взлетки, другую в конце. Остальные по бокам почти в конце полосы. Подъехав к своему вагончику, зашли внутрь вместе с Николаем. Разложив на полу карту, он поставил задачу:
   - Вот здесь небольшой пост. Этого веселого, - он показал несколько фото, незнакомого мужика в разных позах, - нужно взять живьем, остальных уничтожить.
   Подождав, пока они изучат карту с обозначенными на ней постами, положив на нее фотографии, смял и, выйдя вон, намочив солярой, сжег. Его не смущало, что они впятером с голыми руками едут на опорный пункт, на котором находилось не меньше десятка вооруженных людей.
   Подъехали, остановившись в небольшой ложбине километрах в трех. И, растворившись в подошедших сумерках безлунной ночи, вышли на исходные, перед целью. Невысокая, нескладная фигура часового маячила перед Виталием он, замер на мгновение, присматриваясь, готовясь к отработанному на тренировках прыжку, за который его иногда за глаза звали гюрзой. И прыгнул на него, когда, повернувшись спиной, тот стал что - то поправлять у себя на поясе. Падая вместе с жертвой набок на жесткую глину с песком, обняв ногами за ребра и скрестив их, выпрямляя, одновременно основанием большого пальца сдвинул вверх каску, нащупав глазницы, прижав другую сзади в основание шеи, резко дернул голову назад.
   Укрытое навешанной на него амуницией слабое тело поддалось легко, едва слышно хрустнув позвонками обмякнув, несколько раз дернулось, всхрипнув, затихло. Стараясь не касаться твердых поверхностей, на которых могли остаться его пальчики, он аккуратно вынул из пристегнутых к поясу ножен тесак. Бесформенный комок убитого им часового лежал, чернея под ногами.
   - Ну и вояки, - пронеслось в голове, - таких и три десятка не страшно повстречать с голыми руками. Слегка приподняв, дуло похожего на пистолет автомата, насыпал в ствол песка. И, скользнул тренированным телом туда, где отдыхали остальные. Вдвоем со Славиком внимательно осмотрев через оконце освещенных слабым светом ночника четырех спящих, скользнули внутрь, мгновенно оставив тесаки в горле двоих, бросились на остальных. Его жертва, видимо, спавшая беспокойно, неглубоко, встрепенулась, успев сунуть голову под подушку. Держа ногами слабое тело, Виталий, разозленный неудачей, сунул руки туда же, нащупывая горло.
   Едва он схватил его, как жертва, вырываясь из последних сил, заорала полным ужаса девчоночьим голосом:
   - Мама. - На чистом рязанском диалекте. От неожиданности он, отпустив горло, зажав ей рот, совершенно непроизвольно сказал:
   - Не ори, дура. Подскочивший Славик уловив его замешательство, сбросив на пол подушку, со всей силы вмазал, кулаком ей по голове. Дернувшись несколько раз под ним, она затихла расслабившись.
   Подойдя сзади, Славик схватил Виталия за плечи, стащив с нее, подтолкнул к выходу, идя следом.
   - Иди к машине, - приказал он. Прохлада ночи отрезвила. Чувствуя, как дрожат руки, передавая дрожь, всему телу, он, медленно, не таясь, пошел к спрятанной в ложбине машине.
   По пути, его обогнали ребята, тащившие на плечах дергающийся брыкающийся и мычащий мешок. Шедший следом Славик, полуобняв за плечи спросил:
   - С женщинами еще не работал? Виталий шел, молча, переставляя ноги, мало что, понимая из происходящего вокруг. В кузов его закидывали почти, так же, как и принесенный мешок. Виталий как - то отстраненно заметил Николая всаживающего через ткань мешка клиенту укол. Мешок затих, превратившись в груду непонятно чего, воняющего дерьмом.
   Приехав, не разгружаясь, объехали бочки, поджигая накиданные в соляру и уже пропитавшиеся толстые обрывки канатов. Остановились в конце полосы. Вскоре, послышался шум двигателя идущего на посадку самолета. Не включая, как обычно, при посадке фар, летчик приземлился в полной темноте, подрулив к стоявшему с включенными фарами шестьдесят шестому. Приняв на борт мешок, истребитель - спарка сразу же развернулся, обдав их пылью и комками засохшей глины, с места перейдя на форсаж, взлетел, затихая вдали. Николай придержал Виталия за рукав, когда он собрался запрыгнуть в кузов вместе с остальными.
   - Пойдем, пройдемся, - предложил он. - Погляди ночка то, какая прекрасная. Виталий молча пошел следом. Пройдя немного молча, Николай заговорил:
   - Вот не думал, что ты скиснешь, тебе же приходилось убивать женщин, - полуутвердительно, полувопросительно сказал он, а сейчас - скис.
   Ты пойми, - продолжал он, медленно размеренно шагая рядом с Виталием, - женщины - это те, что на кухне, на улице, и где угодно, и есть у них только одно оружие, которое они носят безо всяких разрешений и пользуются, когда им этого захочется, - между ног.
   Солдат с автоматом не имеет пола, национальности и возраста, если у него в руках оружие, и оно направлено на тебя, его нужно убить. Какая тебе будет разница, убила ли тебя мозолистая рука, ладошка с наманикюренными пальчиками или детская слабая ручонка, они, независимо от пола и возраста, одинаково нажмут на курок и вынесут твои яйца на помойку.
   Так что не кисни парень, у тебя все впереди и, поверь, к старости, тебе будет, что вспомнить. Понял? - Виталий, молча слушавший его, проронил:
   - Забыли. -
   - Вот это правильно, - обрадовался Николай, - никто этих сучек в окопы насильно не гнал и автоматы в руки специально не всовывал. Лучше бы позы разучивали, чтобы, в постели, подставлялись правильно с наибольшим, так сказать, эффектом, - оба засмеялись.
   Ребята выгрузились молча. Зайдя в вагончик, не прикасаясь к поставленным двум бутылкам московской легли, придавленные, сделанным. Женщины с оружием, в форме, такое было у каждого впервые и каждый по - своему, переживал случившееся.
   Проснулся Виталий поздно, почти перед прибытием самолета. Разгрузив его, как обычно ушел, поднявшись на холм. Вместе с ним поднялись остальные. С утра еще никто не сказал ни слова. Вдали со стороны, где они вчера были, появился столбик пыли. Присмотревшись, Николай побежал к самолету, они бросились в караулку, стоявшую неподалеку. Местной армии уже не существовало. Разглядев в бинокль, приближающуюся пятьдесят четверку в сопровождении БТРа, напоминавшего ящик на колесах, они, погрузившись в шестьдесят шестой, исчезли в пустыне.
   - Не добили суку, - зло на ходу выдохнул Славик Виталию.
   Громыхнуло громом, и под попрыгивающим на ухабах шестьдесят шестым, на предельной скорости уносящегося в пустыню, полыхнул, поднимая его к небесам взрыв. Раскрыв лежавший в караулке ящик с древними гранатами, связали по три - получилось три вязанки. Наверху у каждой была дырочка с заслонкой, в которую вставлялся похожий на сигарету взрыватель.
   Славка с ребятами взяли две связки, оставив одну Виталию. Дорога, опускаясь со склона холма, вела в ложбину.
   - Если что, держи их здесь, - приказал Славик торопливо, выдвигаясь с ребятами по промоинам навстречу приближающейся колонне.
   Впереди, застилая пылью идущий метрах в пятидесяти сзади танк, шел БТР. Виталий оглянулся на самолет. Приехавшие торопливо, бросая вещи, лезли в самолет, легкая стремянка, не выдержав напора, упала, вызвав еще большую панику.
   За склоном холма они ничего не видели, но гром танкового выстрела и взрыв говорили о начале боя. К нему от самолета уже подбегал Николай с парабеллумом в руке. Торопливо скользнул по промоине навстречу подошедшей уже метров на четыреста пылящей колонне. Выскочившая фигурка в черном, метнула гранаты под БТР. Слишком поздно поставленный взрыватель сработал, когда тот уже проехал. Перед танком.
   Виталий успел заметить сквозь поднимающийся взрывом песок а глиной, как сидевшая на башне танка фигурка мешком скатилась вниз. Вторая связка, угодив внутрь ящика БТРа, рванула, раздирая его, выбрасывая вверх куски тел и снаряжения, выдувая стенки.
   БТР, присев от взрыва, продолжал катиться дальше, по прямой и, сойдя с дороги, застыл в промоине разгораясь. Танк, скрытый в облаке пыли и дыма, затарахтел пулеметом.
   Две фигурки в черном оттянулись к застывшему, начинавшему разгораться БТРу. Вынырнувший из облака пыли и дыма танк, давя выброшенные взрывом из БТРа тела, устремился к ним. Внезапно в стороне от него появилась черная на фоне неба фигура, выстрелив в стрелка на башне, поспешно нырнувшего вовнутрь, не попав, она, развернувшись, стала убегать от танка в сторону лежавшего с гранатами Виталия.
   На башне снова появилась фигура танкиста, который, помогая станковому, резал из зенитного пулемета, кромсая под ним землю, не попадая. Николай, подбежав к Виталию, упал на землю лицом вниз и замер. Танк, устремившись к упавшей фигурке, перестал стрелять.
   Он лежал в неглубокой промоине, поджидая идущий на него танк, метрах в семидесяти от Виталия, отвлекая его на себя, давая остальным возможность, уничтожить взбесившиеся почти шестьдесят тонн металла, подмигнув Виталию, закричал:
   - Рано, спокойнее, - и резко повернувшись на спину, держа пистолет обеими руками, успел выстрелить, сбив с башни несущегося на него танка пулеметчика.
   Через мгновение наползшая на него гусеница, разбрызгивая кровь, раздавила в лепешку и, поднимая тучи пыли, танк заплясал на месте, где только что лежал Николай.
   Переключившись, железный конь стал медленно подползать к БТРу. Вдруг сзади башни на нем появилась знакомая, по пояс голая, фигурка. Закрыв башенный перископ снятой курткой, Славик, пытаясь запрыгнуть в открытый башенный люк, склонился над ним. Отброшенный выстрелом в упор, изнутри башни, цепляясь, за скобы на броне, Славик упал, на серо желтую, чужую землю.
   Развернувшийся стальной боевой конь, сделанный на его Родине, руками его соотечественников, опять танцуя на нем, перемешал его с глиной.
   Была, какая - то бесшабашная бравада у тех, кто сидел за рычагами танка. Давя противника, он ерзал по нему гусеницами, в то время как башня оставалась неподвижной, смотрящей пушкой в одну точку. Танцевавший метрах в пятидесяти танк, сойдя с раздавленной, разорванной гусеницами добычи, медленно крадучись, подходил по дороге к спуску. Самолет, бросив лестницу, запускал правый двигатель. С левой стороны еще садились, поднимаясь на протянутых из салона руках, последние пассажиры. Силуэт мечущегося на гребне холма танка уже был виден тем, кто был в нем.
   Двигатель взвыл, набирая обороты, сразу переходя на форсаж, самолет начал выруливать на взлет, поперек полосы, на ходу запуская левый двигатель. Танк, остановившись метрах в десяти от Виталия, повел хоботом пушки. Засовывая на ходу взрыватель и закрывая заслонку, Виталий успел, подбежав к нему, положить гранаты сзади башни на моторный отсек. Взрыв, он, уже не услышал.
   -
   Это был второй вылет капитана Парного с гуманитарным грузом. Рейс с самого начала как бы предвещал неудачу. Уже поднимаясь в два ночи, собираясь на аэродром, поругался с женой. Всегда молча терпевшая эти частые ранние выходы на службу, сегодня взорвалась. Припомнив такое, что Виктору уже давно казалось забытым. Даже кран на кухне, потекший две недели назад.
   Раззадориваясь его молчанием, превратившись в маленькую фурию в не застегнутом халатике, проводила в дверь, на прощание, постучав твердыми кулачками в спину и посылая вслед обидные слова.
   Пока перелетали на подмосковный аэродром, грузиться все было нормально, но сразу после взлета забарахлил левый двигатель, пришлось сесть в Адлере, бывшем запасным для таких случаев. Течь масла устранили быстро, но уже после посадки здесь, в пустыне, бортмеханик опять обнаружил течь, но уже другой прокладки. Разгрузившись, ждали пассажиров.
   Вскоре подошедший автобус, выбросив недалеко от самолета человек двадцать, половина из которых были дети, ушел. Парной не спешил с посадкой пассажиров, давая возможность бортмеханику с правым летчиком еще раз проверить надежность маслосистемы. Полет с пассажирами над морем требовал абсолютной надежности. Внезапно за холмами грянул двойной гром, минуту спустя один из принимавших груз, подбегая к самолету с белым, перекошенным лицом, заорал, размахивая пистолетом:
   - Улетай к едреней маме, быстро. Фигурки в технической робе, мелькнув на склоне холма, исчезли в направлении выстрела. Следом за ними побежал кричавший парень с пистолетом.
   Пассажиры, услышав гром танкового выстрела и взрыв снаряда, бросая вещи, похватав детей, побежали к самолету, Лесенка, не выдержав напора, упала, и они стали закидывать в самолет детей, подбежавший бортмеханик, восстановил порядок, поставив лесенку. Наверху громыхнуло еще пару раз, и в клубах поднимавшейся пыли, перемешанной дымом, послышалась торопливая трескотня пулеметов, сопровождавшаяся надсадным, прерывистым ревом танкового двигателя.
   Закрыв капоты на уже начавшем заводиться правом двигателе, бортмеханик, хлопнув по закрытой уже двери салона и махнув Парному рукой, побежал на склон, в клубы дыма и пыли. Переходя на форсаж, на только что запущенном правом двигателе и на ходу запуская от него, левый, Парной стал выруливать на взлет. В этот момент громыхнул сильный взрыв. Ударной волной самолет тряхнуло, едва не перевернув,
   Парной с места, поперек полосы, пошел на взлет, самолет, высоко подпрыгивая на кочках, громыхая обоими двигателями, тяжело оторвался от земли, набирая скорость и высоту, уносился прочь от страшного места. Последнее что успел увидеть капитан, был загоревшийся танк на склоне холма. Парной лег на курс, выйдя на свой эшелон, доложил на базу о случившемся. Дальше полет прошел нормально, и уже вечером он был дома.
   Зайдя в квартиру, ничего не говоря жене, повесив на вешалке в прихожей фуражку, взял гаечные ключи, молча сменил на кране прокладку, затем, включив телевизор, уткнулся в экран. Пораженная подвигом мужа Людмила, не понимая причины столь странного поведения, но, чувствуя сердцем, как с ним творится неладное, тихонечко сев рядом, стала рассказывать о новостях прошедшего дня.
   Погладив по плечу прижавшуюся к нему жену, Парной неожиданно спросил:
   - Что там еще у тебя на кухне не в порядке, говори, завтра починю. Через сутки вернулся бортмеханик, ни словом не обмолвившись о случившемся, и служба пошла дальше, как обычно.
   -
   Виктор, хлопнув по двери салона и махнув рукой Парному выглядывавшему из форточки, вытаскивая на ходу пистолет, побежал навстречу выползающему из клубов дыма и пыли танку. Остановившись, танк медленно повел пушкой в сторону самолета. Неожиданно рядом с ним, выросла маленькая на таком расстоянии фигурка в черном, почти неразличимая на фоне черного дыма с пылью. Едва она слилась с танком, как громыхнул взрыв, танк, вздрогнув, подняв заднюю часть башни, опустив почти к земле ствол пушки, застыл. Отброшенный взрывной волной Виктор больно ударился о землю, провожая глазами взлетавший самолет.
   Хотя он и не потерял сознание, удар был очень сильный, слегка оглушив. Поднявшись в наступившей мертвой тишине на четвереньки, помотал головой. С трудом встал и, качаясь, медленно пошел навстречу скатывавшемуся со склона набирающему скорость горящему танку. Пылающим факелом, громыхая и скрежеща железом, пронесся он мимо, набирая ход, снеся на своем пути вагончик, заразив его огнем, выкатился почти на взлетную полосу. Постепенно замедлился, остановившись, зачадил смрадом солярки, перемешанным с запахом горящего человеческого мяса и кисловатым, - пороховых газов.
   На месте только что отгремевшего боя медленно оседала пыль, оставляя только чадящий факел прогорающего БТРа. В возвращающихся к нему звуках пожара послышался нарастающий шум вертолетов. Два вертолета, приземлились на поле боя. Выскочившие из них морские пехотинцы подбирали трупы в техническом, складывая в прорезиненные мешки.
   Молодой парень, если бы не форма он мог бы сойти за десятиклассника, погибший последним, лежал на склоне холма головой вниз, лицо его и грудь были залиты кровью, широко открытые серо голубые глаза смотрели в небо уже не видящим ничего взглядом.
   Тяжело опустившись перед ним на колени, Виктор, дрожащей рукой, закрыл эти глаза, вспоминая своего, заканчивавшего школу сына, поправлял на лежащем парне, складки одежды, задравшуюся уже напитавшуюся кровью, куртку. Сложив перемазанные глиной с песком руки на груди. Не заметил даже, как подскочившие морские пехотинцы, бережно подняв, не положили, как всех в мешок, а на руках бегом понесли к вертушке.
   Поддерживая под руки, ему помогли подняться с земли и бегом потащили к уже взлетавшему вертолету. Одна из пестрых, раскрашенных грязными разводами маскировочной краски стрекоз перелетела к месту стоянки самолета, и в неё быстро собрали брошенные в панике пассажирами вещи.
   На следующий день Виктор, вернулся домой.
  
   -
   Весенний, тихий майский вечер, нес Павла и Наталью по вечерним улицам большого города. Чуть больше полугода, как Ермихина перевели в управление. После нескольких лет службы в далеком, глухом таежном гарнизоне, новая, наполнявшая каждую минуту его существования особым смыслом жизнь, захватив, увлекла. Недолго ходил он один, познакомившись с Натальей уже всерьез, подумывал о браке, детях.
   Наташа, уже была однажды у него дома, в гостях. Правда, недолго, мимоходом. Сегодня, для Павла наступил решающий день, он долго, после кино, гулял с ней, дожидаясь времени, пока уйдет последняя электричка в Кольцово и он, как будто случайно пригласит ее к себе. Медленно шел рядом с ней придумывая, как предложить ей подняться к нему не обидев. Наталья, не дождавшись назначенного времени, неожиданно насмешливо, ласково спросила:
   - Ты долго еще меня водить будешь около своего дома, кругами, Сусанин.
   Павел остановился смутившись. Увлекшись своими мыслями, не заметил, как они несколько раз обошли квартал, где он недавно получил квартиру. Выработавшееся за годы службы умение обострено чувствовать людей, подсказало, уловив в ее словах еще не произнесенное - "Да", на еще не заданный им вопрос. Обрадованный ее словами, неожиданно для самого себя, рубанул с плеча:
   - Заходишь ко мне и к родителям только в гости по выходным. Наталья, остановившись у подъезда, молча, долго смотрела в его глаза, обняв, потянулась к нему губами. До Павла, наконец, дошло, и он нежно, осторожно поцеловал ее.
   Взяв у него из рук ключи, Наташа стала подниматься в квартиру. На площадке остановилась, удивленно глядя на поднявшегося следом Павла. Из-за дверей, слышалась громкая музыка. Подошедший Павел, удивленный не меньше ее, постояв несколько мгновений, толкнул оказавшуюся незапертой дверь и резко вошел.
   В большой комнате, перед накрытым столом, сидел, положив раззутые ноги на спинку кресла, Михаил. Он узнал его сразу, и не сдержавшись, подскочив, сильно хлопнул по плечу, уходя от ответного блока. Наталья, испуганно вскрикнула, схватив стоявший в прихожей веник, бросилась на помощь Павлу. Они стояли друг против друга, сцепив крабом руки не скрывая радости от встречи.
   - Никак у товарища капитана появилась капитанша? - Как обычно весело и, немного ехидно поинтересовался Михаил, - представлять будете? Отступив на шаг и повернувшись к Наталье, Павел представил, -
   - Наташа, - протянув руку в сторону Михаила, глядя на нее счастливыми глазами, произнес, - Миша".
   - В командировку? - Спросил, усаживаясь, за накрытый стол Павел.
   - Нет, -ответил Михаил, - после сессии дали десять суток отпуска, хотел Витальку повидать, не нашел, Вас, и то еле - еле, хорошо, знакомый майор в штабе попался, адрес дал. В семь ноль ноль самолет на Киев, пора назад. Ермихин помрачнел. Встав быстро прошел на кухню, вернувшись с тремя граненными стаканами. Михаил, поняв, молча сидел, не говоря ни слова. Наталья, оставив мужчин, ушла в другую комнату.
   Павел, со свойственной военным прямотой и решительностью уверенный в победе, уже накупил ей одежды, забив ею платяной шкаф. Решив не мешать мужчинам, раздевшись, устроилась удобнее в постели, притихла.
   Ермихин, поставив стаканы на стол и откупорив бутылку, наполнил их до краев, одной оказалось мало, и он, открыл еще одну. Забирая по ломтику из хлебницы и накрывая кусочками хлеба стаканы, перечислял имена; Гена, Андрюша, Виталя.
   - А, у Витальки - сын, принц крови, - неожиданно с удовлетворением сказал он.
   Май 2002 года
  
   Сведения об авторе:
   Большанов Владимир Николаевич
   Россия г. Краснодар 350049
   ул. Гагарина170 кв. 41 д.т. (8612)261724
   E - mail bolshanov@mail.ru
  
  
  
  
  
  
   1
  
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"