Я тогда приехала к Егору забирать ноутбук. Ноут мой помнил 95-ю "Винду" и второй "Doom", потому я не слишком надеялась, что Егор сумеет его реанимировать, да и не больно-то нужно было. Но накануне Егор позвонил мне и сказал: "Забирай". И я, конечно, приехала.
Субботнее утро пахло гарью: принесло ночью с торфяников. Дымка затянула город, превратила в блеклую акварель. Редкие машины тащились по проспекту со включенным дальним светом. Прохожих было и того меньше; только в алкогольном отделе оказалось многолюдно.
У подъезда возились с чем-то на земле пацан лет десяти и девчонка помладше; может, брат с сестрой, может, приятели. Тихие шлепки и стук пластмассы об асфальт потревожили память и пробудили любопытство: я подошла взглянуть.
Парочка играла в сотки.
Помните? "Цу-е-фа!" "Ребром не бить!" "Перебрасывай!" Сотки, они же - кэпсы. Стопки картонных кругляшей-фишек, биты, дешевая краска с которых облезала за неделю...
Пацан пересчитывал фишки и не заметил меня; девчонка откинула с лица спутавшиеся волосы, взглянула по-взрослому равнодушно. Я улыбнулась ей и вошла в пропахший кошками подъезд.
Егор снимал однушку на втором этаже рассыпающейся пятиэтажки у дальних родственников и слышать ничего не хотел о том, чтобы перебраться в район получше: ему нравились городские окраины.
- Катерина! Видала?! - приветствовал он меня с порога, забрал пакет с пивом и жестом велел проходить на кухню. - Ну, дела! Снова-здорова, девяностые на дворе!
Егор был не один - за столом, подперев кулаком тяжелую с похмелья голову, сидел Миха, его бывший одноклассник и ближайший друг. По столу были рассыпаны сотки. Десятка два-три: остатки Егорова богатства, правдами и неправдами наигранного у приятелей в школьные годы.
Как оказалось, Егор с Михой с четверть часа назад выходили на улицу курить и видели то же, что и я; на Егора это произвело неизгладимое впечатление. Покопавшись в памяти, я согласилась с ним - сотки не попадались мне на глаза лет десять, с конца девяностых.
- Ерунду не говорите. - Даже звон бутылок в пакете не согнал с Михиного лица угрюмое выражение. - Никогда в них играть не прекращали. Просто менее популярно стало.
У Михи подрастал младший брат, потому он был осведомлен лучше нас, и наша суета его раздражала. "Детей в такой смог одних на улицу выставили, а вас, дураков, сотки интересуют", - так говорил, казалось, его осуждающий взгляд. Но Миха вообще не отличался легкостью характера, поэтому Егор не обращал на его раздражение внимания и взахлеб рассказывал об экспонатах своей небольшой коллекции.
- А эту - помнишь, Мих? - мамка все хотела отобрать: фосфор, мол, вредно, - говорил он, любовно поглаживая пятипоинтового святящегося уродца из "Мad Monster Caps". - А эти я у Колюни тогда выменял за две биты...
Пиво настраивало на лирический лад, или же из-за дыма у меня помутилось в голове - но от взгляда на Егоровы сокровища теплело в груди. Час назад я не смогла бы вспомнить ни одной серии, однако теперь, когда сотки лежали перед глазами, узнавала девять из десяти. Непритязательные желтые "Сhupa Caps"'ы и дорогие "Flip GOLD"'ы, сине-голубые "Poсahontas", "Dunkin caps", "POG", Покемоны и "Мортал Комбат", даже бестолковые картонки из чипсов - у меня во времена оно были такие же или почти такие же. Егор сохранил только те, которые считал особенными: с каждой была связана какая-нибудь история. Кроме одной.
- Эта... Что-то не помню я ее. - Егор растерянно посмотрел на Миху. - Вообще таких не помню. А ты?
- Только ты у нас запоминаешь всякую... - Миха красноречиво скривился и уткнулся в стакан с пивом.
- Не понимаю. Откуда она такая взялась? - Егор повертел сотку в пальцах, положил обратно на стол. - Мать, наверное, нашла где-то и ко мне сунула...
Чуть потертая с краев сотка была двусторонней: на сером фоне с надписью "Мr.Skull" по канту - мужчина в синих джинсах, красно-белой клетчатой рубашке, белых кедах и бейсболке. Мr. Skull будто бы проходил сквозь картон: на реверсе он стоял спиной, на аверсе - "лицом", если уместно так выразиться: человеческое лицо ему заменял череп. Во всем изображении чувствовалось что-то неправильное, словно в "бесконечной лестнице" Пенроуза, ведущей и вверх, и вниз.
Детство мое прошло в другом городе, но я тоже не помнила ничего похожего.
Должно быть, я слишком долго и пристально разглядывала странную сотку, потому как притихший в задумчивости Егор вдруг широко улыбнулся и сказал: "Дарю!"
Так я заполучила мистера Черепа.
***
У Егора я задерживаться не стала: допила пиво, забрала ноут, попрощалась и отправилась обратно в дымное утро. Резкий запах подъезда, обломанные перила, матерные надписи на стенах, помятые почтовые ящики - все это теперь вызывало невольную улыбку: когда-то и я жила в таком же - почти таком же - доме... Рюкзак с громоздким допотопным ноутбуком давил на плечи, напоминая о школьном ранце. И какое-то неясное, забытое чувство разгоняло кровь, заставляя перепрыгивать через ступеньки.
Я вышла на улицу. Смог все еще висел в воздухе, и мальчишка с девчонкой все еще сидели на корточках друг напротив друга. Они спорили о чем-то; разноцветные кружки соток - красные, желтые, голубые - глянцево блестели на асфальте.
- Можно с вами? - Я старалась, чтобы вопрос прозвучал непринужденно.
Они изумленно вытаращились на меня. Я показала им мистера Черепа.
- Так можно?
Мальчишка неуверенно кивнул.
Одну за другой я выиграла у них все фишки.
Они неплохо бросали, особенно девчонка, но игра не продлилась и часа.
Я проехалась по магазинам, как собиралась, затем заглянула в гости к дяде; домой вернулась уже под вечер. Рассованные по карманам сотки вызывали смешанные чувства. Зачем я это сделала? Выделываться перед детьми было глупо, даже стыдно, с какой стороны ни посмотри; огорчать их, обыгрывая подчистую - тем более. И на кой черт мне сотки?
Воспоминания о расстроенном девчачьем лице заставляли меня морщиться и невольно опускать взгляд; по телу пробегал нервный озноб. Я не могла взять в толк, что на меня нашло. И все же было в произошедшем что-то... Что-то приятное, что не позволяло избавиться от выигрыша. Моего выигрыша. Я сложила сотки в пакет и засунула за шкаф, с глаз подальше. Только мистера Черепа сунула в кошелек "на удачу".
Ночью в шкафу что-то скребло и шуршало. Я решила - показалось.
***
Те, кто подолгу живет один, привычны к тишине и потому быстро замечают, если что-то не так. В моей квартире бывал кто-то, кроме меня - я окончательно уверилась в этом к пятому дню. Кто-то невидимый, но достаточно материальный, чтобы доставить хлопот. Он ходил ночами по кухне, хлопал форточками, приоткрывал двери - будто пытался привлечь мое внимание. Меня, разумеется, тревожило его присутствие, но в чудодейственную силу святой воды и каменной соли мне не верилось, а других средств я не знала. К тому же, хватало более насущных забот. Но когда "гость" перевернул кверху ножками табурет, я не выдержала и пожаловалась Владу.
Наш с ним служебный роман на тот момент уже зашел - мне так казалось - достаточно далеко, чтобы относиться серьезно к словам друг друга. Но Влад лишь, нахмурившись, посоветовал мне полечить нервы.
- Ты странно ведешь себя последнее время, - заявил он. - Мне это не нравится.
- Что именно тебе не нравится? - спросила я, закипая.
Он замялся.
- Ну... да хоть бы и сегодняшнее. Раньше я за тобой такого не замечал.
"Сегодняшнее" заключалось в штрафе за превышение скорости: погонялась малость с подрезавшим меня болваном на ржавой "девятке". Всего-то. Раньше за мной такого, может, и не водилось, зато за самим Владом и за его друзьями-приятелями - очень даже. Мы и сдружились-то с ним после того, как я пару раз подвозила его из офиса - его "тойота" тогда застряла в ремонте после поцелуя с отбойником; потом он пригласил меня, в качестве благодарности, в хороший кабак - и пошло-поехало.
- Не то чтоб я осуждал, я понимаю, но... в центре города... - продолжал бормотать Влад. - Среди бела дня... можно же сбить кого-нибудь... ну и, вот, менты... Тебе бы отпуск взять, передохнуть...
Он сам явно не очень-то понимал, что хочет сказать. А мне не очень-то хотелось разбираться.
По дороге домой я, воздавая дань объективности, попыталась поразмыслить - не было ли в той невнятице, что он нес, здравого зерна, однако в результате только утвердилась в своей обиде. Допустим, у меня в самом деле расшатались нервы - и что с того? Все равно, самое меньшее, что он должен был сделать - настоять, чтобы я в ближайшие дни перекантовалась у него, и предложить взять отпуск вместе - невзирая на связанные с этим малозначимые сложности.
"Скотина", - думала я, давя на газ. - "Что ж за скотина, а!?"
Гость всю ночь гремел посудой, не давая спать; на рассвете начало мерещиться, будто кто-то окликает меня по имени.
Расслабиться стоило - тут Влад был прав.
С этой целью я в обеденный перерыв заглянула на площадку за школьным стадионом, где в каникулы бездельничали подростки, и удвоила свою коллекцию соток. Но выигрыш не принес желаемого удовлетворения: слишком уж он был мелок, незначителен...
Леса за городом продолжали гореть, и по-прежнему по утрам часто пахло дымом, далекой, чужой бедой.
***
Я попросила Егора подсказать мне пару-тройку карточных клубов. Он удивился, позубоскалил по поводу "беса в ребро"; однако просьбу все-таки выполнил.
- Кстати, как ноут? - спросил он меня. - Пашет?
- Какой ноут? А-а, та рухлядь, - с опозданием сообразила я. - Работал, когда последний раз включала.
- Не рухлядь, а раритет! Не понимаю я тебя, Кать. И зачем только чинить просила? - В голосе Егора послышалась плохо сдерживаемая обида.
Я не знала, что на это сказать. Когда просила - тогда старый ноутбук мне был, наверное, дорог как память или что-то в таком духе, однако больше я не видела ни малейшего смысла в том, чтобы с ним возиться; он только впустую занимал место в тумбочке. Потому, на момент разговора, я уже месяц как отдала его малолетней племяннице Влада поиграться, и та успела сломать его окончательно и бесповоротно.
С картами у меня не заладилось: в покер я играла посредственно, в преф - и того хуже, так что, несмотря на все везение, оставалась, в среднем, при своих и вскоре забросила это дело.
Приближалась осень. Невидимый "гость" стал покидать квартиру и следовать за мной по пятам не только ночью, но и днем; часто на пустой улице я слышала за спиной тихие шаги. Его присутствие беспокоило меня все меньше и меньше, но, все же, беспокоило - пока, в конечном счете, все не выяснилось в один день.
...в тот день я возвращалась к себе в приподнятом настроении. Удалось, наконец, добиться у генерального увольнения своего непосредственного начальника, совершенно в своей сфере не компетентного и замучившего меня дурацкими замечаниями и придирками; пришлось для этого подтасовать кое-какие факты, но всплыть подлог не мог. Я зашла в подъезд, беззаботно насвистывая. И тут на меня обрушился собачий лай.
Я расскажу подробно.
Сосед с третьего этажа держал помесь овчарки с кабыздохом, удивительно злобную, с куриным умом и телячьей статью - сосед, мужик пожилой, но крупный, едва удерживал ее; слушаться она его вовсе не слушалась и, по слухам, частенько кого-нибудь кусала. Участковый даже делал ему внушение, безо всякого, конечно, результата.
Мы стояли друг напротив друга - сосед с собакой на площадке второго этажа и я на пролете между первым и вторым. Хрипящая псина рвалась с поводка, брызгая слюной. Сброшенный намордник болтался на одном ремешке. Я попятилась, и через два шага уперлась спиной в стену.
Обстоятельства складывались явно не в мою пользу. Нужно было - что я и проделывала постоянно в недавнем прошлом - спуститься на первый этаж, выйти из подъезда и подождать, пока блохастое величество соизволит удалиться в кустики погадить... Я ненавидела и боялась ее. Но в тот миг что-то сдвинулось в моей голове, в мире, на тесной лестничной площадке.
- Пошел на!.. - крикнула я в ответ.
- Пропустите! Я не удержу!
- По-твоему, люди твоей сраной шавке дорогу уступать должны, так, что ли? - Я улыбнулась. Стоило отдаться гневу без остатка, как страх исчез: на его место пришли любопытство и предвкушение. Я откуда-то знала, что последует дальше, но меня живо интересовали детали. Необходимость в собственном доме бегать от неадекватного пса всегда казалась мне унизительной, потому я в запале не раз представляла в красках, как однажды избавлюсь от этой напасти - но никогда не думала, не надеялась, что этим мыслям суждено воплотиться в жизнь...
Не меньше, а то и больше, чем с собакой, мне хотелось разделаться с ее хозяином.
- Развернулся на сто восемьдесят и смотал отсюда, ты, придурок чертов! - выкрикнула я. - На счет три! Или пожалеешь.
Сосед заорал в ответ что-то гневно-нечленораздельное. Голос его гулко отразился от стен во внезапно наступившей тишине: полоумная псина заткнулась. Она уж чуяла то, о чем не мог знать сосед - мы больше не были в подъезде одни. Мой загадочный спутник наконец-то сподобился прямо проявить себя.
- Раз, два... - Я начала считать, совершенно уверенная, что сосед не прислушается к моему предупреждению - и ничуть не сожалея о том.
Собака заскулила и метнулась к хозяйским ногам. Теперь в ее налитых кровью глазах отражался такой ужас, которого она не знала за всю свою полную самоуверенности и безнаказанного злобного бреха собачью жизнь. Мистер Череп неторопливо поднимался по лестнице.
У меня и прежде возникала мысль, что события последнего времени как-то связаны со странной соткой, потому то, что таинственный невидимка оказался мистером Черепом, ничуть не удивило меня. Сосед не видел его и не чувствовал угрозы; зато собака обделалась прямо на соседские ботинки.
- Что... Ах ты!.. - Сосед - бог знает, сколько раз он после сожалел о том невольном движении - выронил поводок и пинком оттолкнул ее прямо под ноги поднявшемуся на площадку мистеру Черепу, а тот, повинуясь моему безмолвному приказу, обхватил собаку за шею и придавил к полу. Она задергалась, когти заскребли по кафелю: чтобы справиться с мистером Черепом, силенок у нее оказалось маловато.
Впрочем, едва ли на всем белом свете нашлось бы существо, которое смогло бы в ту минуту его побороть.
- А ну-ка живо - убрал за своей тварью! Встал на колени и попросил прощения! - Я хотела, чтобы голос мой звучал спокойно и строго, но все внутри трепетало и разрывалось от необычайного возбуждения. - На колени, ты, придурок! Будешь искренен - может, еще получишь свою шавку назад... При условии, что я больше ее не увижу!
Сосед тяжело дышал, пуча глаза и не решаясь подойти к корчащейся собаке.
- Ну что? - поторопила я его.
- Вы... что делаете... права не имеете... я в милицию...
Он не мог видеть мистера Черепа и соображал еще медленней обычного; это раздражало.
- Два с половиной... Три! - Я картинно взмахнула рукой, и мистер Череп свернул псине шею. - Finita la comedia. Memento о моменто mori, придурок.
Прошел десяток секунд, не меньше, прежде, чем сосед осознал произошедшее. То есть - ошибочно предположил, что осознал.
- Как, что ты... Да я тебя... - Он сжал кулаки и шагнул ко мне, но споткнулся и против воли грохнулся на колени, опутанный невидимой веревкой: к грубой физической силе таланты мистера Черепа не сводились.
- Ты, меня? Ну-ка посмотрим! - Я подошла к соседу вплотную и заглянула в глаза. - Что-то не похоже, чтобы у тебя могло получиться, тебе так не кажется?
Руки мистера Черепа сомкнулись на его горле, и во взгляде его проступило уже знакомое мне выражение животного ужаса. Как бы он ни был глуп, смертельную хватку он почувствовал и сообразил-таки, что может в любую секунду разделить незавидную судьбу своей обожаемой псины.
- Я тут подумала - с собачкой твоей я погорячилась малость. Пусть она с рождения дурная, но все же. Собаки хозяев не выбирают. Это ведь не сама она такая выросла - это ты ее такой воспитал. Ты! - Я пнула его в пах; он, взвыв, рухнул на бок. - Это тебе за твою собаку. Понял, придурок? А это - за всех, кого она подрала, кому приходилось от нее драпать, нюхать ее дерьмо! - Я пнула его еще раз, но попала по бедру; пришлось повторить. - Скажи спасибо, не заставляю языком тут все начисто вылизать! Считай, сегодня тебе повезло... Но мой добрый тебе совет - не заводи больше собак.
Мистер Череп отодвинул его с прохода, ткнув носом в лужу собачей мочи, и я поспешила подняться к себе: хлопнула дверь подъезда, а присутствие зрителей на этом небольшом спектакле было для меня нежелательно.
Мистер Череп, конечно, пошел со мной. С того дня он всегда был со мной.
Ночью мы сидели на кухне, глядя друг на друга. Я сожалела о том, что он не может говорить. Со спины, как и на сотке, мистер Череп выглядел невысоким мужчиной средних лет, простоватым видом и манерой держаться располагающим к себе. Округлый затылок укрывали короткие темные волосы - но лицом служила голая кость: это был не обман, не иллюзия, не маска. В непроницаемой темноте пустых глазниц мне чудился вопрос: "А у тебя - что под кожей?" Какова моя изнанка, моя оборотная сторона? Взгляд мистера Черепа - невероятный, требовательный, мудрый - щекотал нервы; мой сегодняшний ответ был ясен, но не достаточен... Мне он не казался достаточным.
Мы долго сидели так. За шкафом и в ящике стола шуршали картоном демоны и зомби, упыри и мумии, все самые невероятные уродцы, каких только смогла породить фантазия производителей соток. Я знала, что, стоит мне приказать - и монстры обретут реальность, но молча сидела над стаканом с остывшим чаем до того часа, как за окном начало светать. Сидела и смотрела на мистера Черепа. Неясное недовольство, какое-то неудовлетворенное желание теснилось в груди, но я не вполне понимала, чего мне хочется.
***
За следующие три месяца случилось многое.
Влад, получивший после разыгранной мной комбинации место начальника отдела, отнесся к своему назначению без энтузиазма, даже с подозрением, хотя я ничего не говорила ему о своей в том роли. Отношения наши портились с каждым днем, пока не закончились полным разрывом; мы перестали даже здороваться, сталкиваясь в офисе. Это, вопреки моим ожиданиями, серьезно задело меня - оказалось, я успела привязаться к нему сильнее, чем думала. Пытаясь отвлечься, я углубилась в работу, но в нашей шарашкиной конторе дела шли вяло, так что при первой возможности я переметнулась к конкурентам. Провернула для них несколько рискованных сделок, об обстоятельствах которых до сих пор предпочтительнее будет умолчать, перескочила, таким образом, пару ступеней карьерной лестницы и, добавив старые накопления, поменяла машину на приличествующую новому статусу модель. Но, что бы я ни делала, чувство смутной неудовлетворенности только росло.
Влад был не единственным, в отношениях с кем настала перемена. Коллеги и друзья, даже дядя - все они избегали ссориться, но, казалось, старались иметь со мной дело как можно реже. Это когда огорчало меня, а когда, напротив, радовало - так больше времени оставалось для работы; но чаще всего - злило, и лишь только моя лень уберегла некоторых из моих бывших приятелей от тесного знакомства с мистером Черепом.
Я сама... Не могу сказать, чтобы я вовсе не замечала в себе изменений: кое-что замечала. Я часто сидела на кухне вдвоем с мистером Черепом и думала - о том, что происходило со мной и моей жизнью, об удивительной силе, которой пока не решалась пользоваться по-крупному, об открывавшихся передо мной возможностях - думала ночи напролет, однако редко приходила к каким-либо выводам. Мечты, воображаемые картины лучшей жизни не вызывали больше внутреннего подъема. Приступы гнева оставляли во рту неприятный солоноватый осадок - но случались все чаще, продолжались все дольше и, таким образом, худо-бедно заполняли собой внутреннюю пустоту, которую я теперь чувствовала со всей ясностью. Была ли она раньше или же возникла недавно? Я не знала, но мне казалась - она была всегда, просто до поры, до времени я не замечала ее, а теперь жизнь высветила очевидное.
Время тянулось медленно, дождливые дни сменялись ясными и теплыми, затем вновь заряжал дождь - но я обращала внимание на погоду лишь затем, чтобы не попасть впросак, оставив дома зонт: прежде я любила осень, однако теперь не видела в ней никакого очарования. Надо полагать, еще немного, и я полностью отдалась бы во власть отчаяния и гнева; мистер Череп остался бы единственным моим соратником и другом. Но вновь вмешался случай, и все закончилось, как и началось, в один день.
Было около полудня. Простуженная, я сидела дома и просматривала старую клиентскую базу данных, когда объявился сосед. Тот самый, бывший собаковладелец, вышедший на перекур из запоя или сбежавший из психушки - так или иначе, но я его не встречала последние месяцы, а теперь, объявившись, выглядел он жутко: запавшие глаза и щеки, вся кожа в каких-то волдырях. И так же жутко от него смрадило. Он позвонил в дверь и, стоило мне открыть, ввалился в прихожую. Я не выгнала его сразу - мне стало интересно, как у него хватило смелости явиться ко мне.
Он одернул рубаху, утер рукавом лицо и попытался выпрямиться; эта нелепая попытка придать себе достоинства немало меня позабавила. Не то, что стоять, не шатаясь - даже говорить членораздельно для него было затруднительно.
- Нуську... верни, ведьма. Нуську верни!
- Какую еще Нуську?
- Нуську мою... Собаку. Верни! Ты ее порешила, а теперь - верни! Ты ведьма, ты можешь...
- Окстись, пьянь: Нуську твою давно червяки съели, - сказала я, борясь с желанием заткнуть нос. Интерес к спятившему соседу таял ежесекундно. - Никто не может ее вернуть. Раньше думать надо было!
- Лжешь, ведьма! Можешь... ты ведьма, ты все можешь. Нуська моя, девочка... Никак без нее, - он всхлипнул, утерся рукавом, размазав сопли по лицу. - Все сделаю, только верни! Ты тогда говорила... Вот я, готов... Все сделаю, как ты скажешь, ты, ведьма! Вот, смотри...
Он опустился на четвереньки и стал вылизывать пол.
- Совсем помешался, убогий?! - Я отшатнулась, когда он попытался дотянуться языком до моих домашних туфель. - А ну, вон отсюда!
- Верни... Все сделаю, только Нуську-у-у верни-и-и... - Он, подвывая и всхлипывая, продолжал ползать по еще недавно бывшему чистым полу.
Мистер Череп в комнате поднялся с дивана и встал за моей спиной: происходящее окончательно перестало казаться мне забавным. Чокнувшийся сосед своими причитаниями отвлек меня от работы и развел в прихожей грязь; он не убрался восвояси, а посмел ослушаться меня; он посмел сказать, что я лгу. Следовало преподать ему урок!
Когда раздался звонок, я как раз решала, свернуть ли ему шею, как покойной Нуське, или пока ограничиться тем, что спустить с лестницы. Оставив соседа под присмотром мистера Черепа, я поспешила к забытому на тумбе телефону. На экране высветился знакомый набор цифр: контакт из телефонной книги был удален, но этот номер я помнила. Звонил Влад.
К тому времени мы не виделись и не разговаривали уже месяца два или около того; я и не чаяла, что он мне вдруг позвонит, и среди пришедших мне в голову возможных причин его звонка не оказалось ни одной, которую я сочла бы приемлемой. Зачем он мог звонить - хотел забрать какое-нибудь завалявшееся у меня свое барахлишко? Разнюхать что-нибудь по работе?! Еще раз наорать на меня, назвать бездушной стервой!?
Простуда, скучное задание, завывающий сосед - все наложилось одно на другое; накопившееся раздражение требовало выхода. Сейчас. Немедленно!
Кровь ударила мне в голову. Я нажала кнопку приема, твердо намеренная высказать ему все, что я о нем думаю, и безотлагательно наведаться к нему в гости - вместе с мистером Черепом.
- Привет, послушай, тогда, ну, в, последний раз, - с места в карьер начал Влад, не давая мне вставить ни слова. - Я тогда погорячился... глупостей наговорил, все-такое. Стыдно до сих пор. Прости... Прости, пожалуйста.
***
Сказать, что такое начало меня обескуражило, значило ничего не сказать. Обескуражило и обезоружило: нежданный жест доброй воли - в ту самую минуту, когда я предчувствовала нападение и планировала контратаку.
- Я хотел бы... В общем, встретимся, может? - продолжил Влад. - Еще раз, ну попробуем... Начнем заново. Алло? Ты слушаешь? Что там у тебя происходит?!
Сосед выл.
- Ничего... Я попозже перезвоню, ладно? - пробормотала я перед тем, как отбить вызов.
В прихожую я брела, как лунатик, едва осознавая происходящее вокруг. И сколь глубоким был мой сон наяву - столь же оглушительным было пробуждение, когда я увидела блестящие лужицы слюны на полу, рыдающего соседа и нависшего над ним мистера Черепа.
Я увидела их словно впервые; не только их - но и себя - со стороны, по-новому осознала ту невыносимую пустоту, борьба с которой поглощала меня, ради борьбы с которой я раз за разом обращалась к самым темным своим помыслам и стремлениям. Пустота была внутри и вокруг меня; была невообразимо старше меня и древнее всего вокруг: эта невероятная, невыносимая пустота лежала в основе самой жизни... Лишь память, свободная от нее, казалась прибежищем, но ничего - не только мертвую собаку - ничего, ровным счетом ничего невозможно было вернуть: ни старого дома, ни прошлой дружбы, ни сломанной жизни, ни детского азарта... Только лишь построить что-то новое. Если на это хватало сил.
- Я правда не могу вам ничем помочь... Уходите! Убирайтесь! - Не дожидаясь, пока сосед обратит на меня внимание, я приказала мистеру Черепу вытолкать бедолагу за порог и захлопнула дверь. Его вид вызывал у меня ужас. Это я довела его до ручки, до животного состояния; он был мерзок и жалок в своем юродстве - но, все же, им руководили лучшие из возможных чувств. Я же была почти одно лицо со злополучной Нуськой: такой же бессмысленный брех с брызгами слюны и злобы вырывался из моего рта; я так же норовила прихватить любого, кто был мне неугоден - но если собака хотела порвать, ранить, убить, то мне милее было уязвить и унизить.
И все ради чего?
Ради того, чтоб хоть на миг укрыться от того, от чего невозможно укрыться...
Меня терзала не совесть - или, вернее сказать, не только совесть: осознание совершенной бессмысленности и, при том, неизбывности произошедшего и происходяшего. Я, едва дыша, стояла посреди квартиры - дрожащий комок нервов перед бесконечной пустотой; будь я, в самом деле, Нюськой - непременно обделалась бы от страха. Но я, все же, была умней... Или же меня попросту лучше воспитывали?
Картонные монстры недовольно ворочались за шкафом. Мистер Череп смотрел с беспокойством, но против меня он, как я и думала, был бессилен: так уж повелось испокон веков, что только игроки - а не фишки - могут нарушать правила.
Я перезвонила Владу и успокоила его в двух словах, назначив встречу на следующий день. Затем набрала Егору.
- Здрав будь, можешь дать Михин номерок?
***
Егор, обычно не докучающий окружающим своим любопытством, на этот раз наотрез отказался делать что-либо без объяснений. Пришлось все ему рассказать, и к Михе мы поехали вместе. Миха отпираться не стал - не рискнул - и подтвердил все, о чем я уже догадывалась и так.
Донельзя правильный, рассудительный и серьезный Миха, образцовый старший брат, заметил, что младший странно себя ведет и вызнал у него про "волшебную" сотку, которая якобы приносит успех в игре, пробуждая в человеке "потустороннее", начиная с интуиции и заканчивая нечеловеческой удачей. Миха скептически хмыкнул, но, как и положено правильному старшему брату, подозрительную сотку забрал. Вскоре выяснилось, что волшебство не сводится к суеверию, а "потустороннее" и вовсе чрезвычайно многообразно - тогда-то Михина правильность и дала сбой. Как наверняка сказал бы мистер Череп, если б мог: "Всякий покажет обратную сторону, если правильно разбить". Компания мистера Черепа Михе очень не нравилась, но избавиться от сотки он не сумел: сожженная или разорванная, она на следующий день снова появлялась в кармане. Потому, когда подвернулся случай, Миха не справился с искушением подбросить ее лучшему другу, оправдываясь тем, что, в случае чего, в любой момент сможет вмешаться и все исправить. Но тут появилась я. С одной стороны, это было для него огорчительно, с другой - ровно наоборот, потому как моя судьба его на тот момент не слишком-то волновала...
- Рожу бы тебе начистить, - мрачно сказал Егор. - Жаль, бестолку.
Миха виновато потупился.
- Бестолку, верно. Так что принесите лучше из магазина молока, - попросила я. - В стеклянной бутылке.
Мало кто, кроме фанатов, сейчас знает об этом, но когда-то сотки - сaps'ы - были milkcaps'ами, то есть, попросту - крышками из-под молока. Потому мне пришло в голову, что лучше всего попробовать запихать сотку мистера Черепа именно в молочную бутыль.
Егор и Миха принесли тару, и мы пошли к реке.
По безлюдной набережной ветер гонял опавшие листья. Я зашвырнула бутылку как можно дальше; она мелькнула среди волн раз, другой и скрылась под водой.
- Ну как? Сработало? - Миха сверлил меня взглядом.
- Сработало, - соврала я. Отчасти соврала: пошедшая ко дну сотка больше не могла никому навредить. Это я знала наверняка - потому как мистер Череп по-прежнему стоял за моей спиной.
Как невозможно было для меня вернуть утраченное, так невозможно было и утратить обретенное.
- Но почему? Это же не джинн, желаний не выполнял... Или у тебя выполнял? - не отставал Миха, справедливо сомневавшийся в моей правдивости.
С пристани на противоположном берегу реки какие-то зеваки разглядывали нас в бинокли; они видели, но, в то же время, не видели нас, не имея ни малейшего понятия, о чем мы говорим и о чем умалчиваем, о чем думаем и что чувствуем, на что надеемся и что намереваемся делать.
Не как актеры на сцене стояли мы перед ними. Мы были разноцветными персонажами соток в кругляшах линз их биноклей - и только...
- Много ли есть стремлений сильнее, чем потаенное желание хоть единожды дать самому себе волю, проявить всю свою сущность без остатка? - в тон ему ответила я. - По тебе не скажешь, друг Горацио - а вот поди ж ты.
- Не знаю... И что же? Никакого просвета в этом всем, никакого выхода?
- Представь себе: не знаю, - хмыкнула я. - Ни аверсом, ни реверсом.
- Стремление выйти с плоскости, - с чувством заговорил вдруг Егор, до того битый час молчавший. - Должно быть. А его нет. Или есть, но в предпоследнюю очередь... Удобно: две стороны всего, два цвета - и не надо больше ничего. Ничего не надо, ни для кого, а дури много... Потому и дерьма столько прет. Мне так кажется.
Я, задумавшись, оперлась на парапет и уставилась на воду. В Егоровых словах мне виделся определенный резон.