С городом его ничего не связывало и он сгорал от нетерпения. Как бы только уехать. Вот я бы тогда...
Что тогда, впрочем, он и сам не знал. Но предвкушал и томился.
Однако, прожив и октябрь, и ноябрь, да и декабрь тоже, опешил. И приостановился в недоумении.
Желанный дачный покой не был хорош. И не был он желанен уже.
Петров, привыкнув к городскому темпу, к запалу и запарке никак не мог перестроиться и угомониться.
Все срывался с места и бежал. И потом только соображал, что бежать ему никуда не надо.
Долгие годы страдал он излишнего общества.
И вот- пожалуйста. Никакого тебе люда. Прямо таки пустынь!
О возрадуйся угнетенная душа!
Но душа не хотела радоваться.
"Что тебе еще?- спрашивал Петров у души.
Душа, потупившись, молчала.
Так они некоторое время оба и молчали.
А Петров стал думать. Он думал и день, и неделю и ничего не придумал.
Ну так- так так. Как устроено так устроено.
Он потянулся к гитаре для поднятия духа. И громко запел.
Вот!- обрадовался Петров про себя, обнаружив как говаривал Вудхауз, у темной тучки золотистую подкладку.,- можно петь. Во весь голос. Голосить.
И никто не помешает. Никто тебе не указ.
Петров был любитель попеть. А в городе ему приходилось сдерживаться, утишать голос. Что, как сейчас говорят, его напрягало.
Однажды он забылся, разошелся, снизу прибежала соседка Рая и сверкая глазами заявила, что тут ему не итальянская опера.
"Боже мой,- сказал Петров про себя.
Теперь никто не мог ему помешать и испортить обедню.
Он остался один.
Но в бочке меда- не без ложки дегтя.
Перед переездом порвалась струна. Третья. И купить новую было негде и некогда.
Вы пробовали играть без струны? Нет? И не пробуйте.
Но коли струны нет, куда деваться? С другой то стороны.
Куда деваться, когда хочется петь? Нет не так. Слово хочется не подходит. Петрову не особо и хотелось.Но, как-будто какая внешняя сила настойчиво его толкала:" Пой, дескать!"
Петров и пел. Сначала тихо, потом громче, а затем и совсем громко.
Петровская гитара имела свою историю.
Он тогда набрал учеников сверх меры(Петров преподавал математику). Опрометчиво набрал. А поскольку вполсилы работать не мог, то страдал. Он утратил равновесие, расстроил сон. Но отказаться посреди учебного года, бросить учеников никак не мог. Надо было искать выход.
И Петров этот самый выход нашел. Он не пожалел денег и купил немецкую шестиструнную гитару. Которая должна была восстановить утраченное равновесие.
С ней бы он и попел, и повыл, и покривлялся. И построил бы морды.
И гитара не подкачала. В тот раз она выручила его и спасла. И он впредь не допускал более таких педагогических ошибок. А гитаре был признателен и испытывал в дальнейшем самые нежные чувства.
И уж конечно, было бы настоящим свинством с его стороны бросить инструмент в тяжелый для него(инструмента) час.
Петров приспособился играть без струны. И так ловко играл, что нечуткое ухо могло бы ничего не заметить.
Голос звучал, гитара пела, а ложка дегтя начисто отсутствовала
Ранним утром Петров решил прогуляться по улице Просторной с тем, чтобы свернув влево оказаться на улице Березовой. И не то, чтобы улица Просторная была так хороша и широка, а улица Березовая особенно живописна. Вовсе нет. Но эти две улицы чистились грейдером и идти по ним было ходко.
У Вериного дома мирно сидели давний приятель пёс по имени Звон, и недавно подобранный Верой, но уже освоившийся кот. Имя кота было неизвестно и даже Вера сама была в затруднении.
Звон равнодушно посмотрел на Петрова и отвел взгляд. Конечно, он узнал Петрова, не мог не узнать. Но сделал вид будто незнаком.
Дескать иди, иди своей дорогой. Не отсвечивай. Косточку ты мне не приносишь. По шерсти не гладишь. Добрых слов не говоришь
А что рукой машешь, то что мне твоя рука.
Петров огорчился. Он считал Звона приятелем, а тот обиделся.
Петрову больно было смотреть на равнодушного Звона и он перевел взгляд на кота.
"Ну и откормила тебя Вера. Какой гладкий, да довольный. И спать, видно, горазд"
Петров все-таки помахал рукой. И не только Звону, но и коту.
И потопал к мостку, чтобы выйти уже на лесной простор.
И вот на тебе! Чуть вдали вразвалочку, как подвыпившие мушкетеры, шествовали три кота.
" Сколько же вас развелось!, - подумал Петров не без удовольствия.
Он чуть повеселел и уже бодрым шагом подошел к реке. Дачи кончились, дорога за мостком вела вверх. Петров по щиколотку в снегу добрался до самой верхней точки откуда все окрестности были видны, как на ладони.
По правую руку расположился маленький, но чистенький поселок Вольгинский.
Улицы здесь чистые. Пьяные поутру не шляются. Всё чин чином, спокойненько.
Даже и жить можно
А всё потому, что в семидесятые строился Вольгинский, как научный городок, в котором создавали что-то донельзя секретное, что ни в сказке сказать ни пером описать. Назло и зависть врагам-империалистам.
В годы перестройки секретные планы рассыпались, как карточный домик. А городок остался.
Тихий, уютный, расположенный в самой что ни на есть живописной части Владимирской области( умели конспираторы выбирать. Надо отдать им должное)
В семидесятые годы решили потрафить местному населению и выделили землю под садовое товарищество. Места были, конечно, живописны, но земля хуже и не придумаешь. Как будто специально выбирали. Болото. Лес, который надо было выкорчевывать, комары, слепни, змеи.
Но застоявшийся народ и тому был рад. Он оживился, задвигался, загорелся стал откуда то, невесть откуда, доставать цемент, щебень гравий и плохонькие доски.
Стали делить участки- кому четыре, кому шесть соток. Ругаться, спорить, пить водку с устатку.
Короче, началась настоящая живая жизнь.
Домики возникали как будто из ничего. Стандартные, маленькие, ничего сверх разрешенных размеров. Но склАдные и веселенькие.
Доставали в питомниках за большие деньги саженцы яблонь и груш. Копали, строгали, пололи, сбивали, обшивали, утепляли..
В девяностые всё переменилось.На дачах, как и везде, царила бедность и растерянность. Домики продавали. А участки хирели и по лету зарастали одуванчиками и лебедой.
Но в нулевые народ стал богатеть. И кое кто возвернулся к дачам. Но уже не к прежним курятникам. А с размахом, с несколькими этажами и высоченными каменными заборами. Многие не рассчитали. И бросили начатое, так и не достроив. Надкусили, а проглотить на могли.
А иные и построились. А жить не смогли. Заскучали.
Дачная жизнь- на любителя. И новые русские, попарившись в рубленной баньке, отведав шашлыков, сели в свои длинные машины и, бросив дома, ринулись назад в город.
Именно в те годы купил Петров маленькую, но крепко слаженную дачку.
И незадорого. Больших денег никогда у него не водилось.
..Сейчас Петров стоял на краю обрыва и всматривался вдаль.
Повалил густой снег. Стало задувать. Щеки пощипывало. Но Петров стоял, будто не замечая. Почти дикая сиротская красота открывалась внизу. Дачи едва просматривались за густым снегом. И казались серыми и маленькими.
Тугие высокие сосны угрожающе скрипели. Река сплошь засыпанная снегом почти не была видна.
Ветер усиливался, а Петров все стоял и смотрел не в силах оторваться от этого вида.
Как будто сиротство, которое жило в нем долгие годы и не подавало голоса, вдруг вынырнуло из ниоткуда и захлестнуло его сладкой болью. Ему хотелось слиться со стихией, раствориться в этой некрасивой угрожающей природе. Он почувствовал, что именно она близка и сродственна ему.
Он сильно затряс головой, чтобы отмахнуться от наваждения. И быстро пошел вниз.
Подходя к дому, он опять заприметил Звона. Кота уже не было, а Звон поднявшись с подстилки, беспокойно бегал вдоль забора.
Петров протянул через штакетник руку и Звон, подбежав, стал тыркаться в нее мордой, прыгать, скакать. Тянуться вверх на задних лапах. Петров гладил шерсть, морду. А Звон скакал от радости и блаженства.
Петров говорил ласковые бессмысленные слова и как будто уговаривал друга.