Одно из несомненных преимуществ сельской жизни в том, что открывая дверь из дома, ты сразу оказываешься либо на улице, либо в саду.
И ветерок тебя обдувает пахучий и солнышко мягкое греет.
Дом и улица не отделены друг от друга,а плавно перетекают одно в другое.
И я любил сидеть в саду по домашнему. В удобном синем кресле с подходящей книжицей, которая была бы любопытна лишь отчасти и которую в мечтательную минутку мог бы с легкостью и без сожаления отложить в сторону.
Такой книгой для меня в то лето был "Уолден или жизнь в лесу" американца Генри Торо.
Уолден_ название озера, на берегу которого Торо сам, без чьей-то помощи построил небольшую хижину, и в ней прожил два года.
Свой поразительный эксперимент подвижник описал в книге, которую оставил для поучения будущим поколениям.
В душе я горячо поддержал американца, хотя следовать его примеру не стал.
Мне и в кресле было хорошо. А иногда я проходился по участку, чтобы размять ноги. Сад был еще молод. Яблони и груши невелики, но увешаны огромными плодами, которые почти не скрывались листьями. "Какой чудной сорт!- поразился я,- но рвать не стал, а подошел к винограднику, с синими гроздьями и по вкусу вроде Изабеллы. Год был солнечный, виноград полностью вызрел и был ароматен необычайно. Вкус его переместил меня гораздо южнее Липецких краев.
Затем я возвращался в кресло с кистью винограда и лениво посматривал по сторонам. Взгляд мой улавливал малозаметные людские передвижения. Я уже говорил, что в Соловых была живность: и коровы, и козы, и гуси, и утки, и кролики, и даже лошади. Значит где-то скрывались и люди, их хозяева.
И я терпеливо в послеполуденные часы этих людей высматривал.
Хорошо виден был мне Лешкин дом и он сам, невысокого росточка, ссохшийся, вечно занятый ремонтом мотоцикла и кормлением многочисленного "зверинца", в который входили три собаки, кошка, кролики и голуби.
К людям Леша относился скептически, недоверчиво, особенно раздражал его строгий батюшка. А я батюшку защищал и мы в этой связи нередко спорили. И он все нажимал- дескать батюшка обогатился, деньги берет, на иномарке ездит и живет на широкую ногу.
Где он увидел широкую ногу и многочисленные деньги сказать не могу.
В двадцатые годы прошлого века быть бы Лешику комиссаром. Он бы показал. Но не случилось.
И в нынешнем времени не смог он развернуться.
Впрочем, не любил я ссоры и быстро переводил разговор на другие темы: футбол, ремонт, урожай.
Узнав, что я любитель меда, повел меня к соседу. И прихватил бутылку пива.
Сосед , уже навеселе, изрядно пиву обрадовался. Был он из рода пасечников и лучше всех на селе разбирался в пчелах. Большое темное крыльцо было сплошь заставлено огромными бидонами с медом. Медом же были заполнены многочисленные пластиковые контейнеры.
Продукт был исключительно подсолнечный и по вкусу, безусловно, хорошего качества.
"Накладывать будете сами,- предупредил хозяин, поморщившись. В бидоне мед затвердел, подавался с трудом и я долго выковыривал его огромным ножом. Деньги пасечник, впрочем, просил незначительные.
Лешка нередко и сам ко мне заходил:
"Семеныч, дай ключ на семнадцать.- Это он мотоцикл ремонтирует. А инструмента никакого нет. Даю ключ.
"Пойдем- говорит мне,- слив наберешь. У вас нету еще." Я отказываюсь.
"Да будет тебе, пошли, пошли. Сливы пропадают. Попадали. Гниют.
Иду. Накладывает мне большое ведро с верхом.
Так и по всему селу. Принято. Один тебе одно, а ты ему другое. Один яйца дает, другой сливу, третий творог. Ничего не скажешь, натуральное хозяйство. И деньги почти не фигурируют.
А ближе к вечеру перемещался мой наблюдательный пункт на второй этаж, на огромную во весь дом лоджию. Переносилось туда и удобное кресло.
Обзор с верхотуры был замечательный. Я видел, как из одного дома выходила Наташа. Загонять корову. Эта самая Наташа была в нашем доме частой гостью, поскольку ее сын Антон и наш внук Тимофей были дружны не разлей вода и носились от их дома к нашему, как челноки.
Шуму от них было столько, что во всем доме большом не спрятаться.
Выручал балкон, на который выходил я уже без своего приятеля и советчика Генри Торо, поскольку потихоньку темнело и буквы расплывались в моих глазах. Розовое зарево уже разгоралось на востоке в стороне автомобильной трассы.
Антон Наташе не родной сын, а усыновленный. Взятый ею из детдома.
Мальчик он неплохой, но болезненный и сверх меры возбудимый.
Мать с ним ровна и сдержанна и не сразу видно насколько они с матерью близки и привязаны друг к другу.
Иногда в поисках защиты он легонько прижимается к материной ноге.
Говорят, отношения между приемными родителями и усыновленными детьми складываются сложно и не дай бог ребенок узнает от доброхотов тайну своего рождения.
А я подумал так: "Какая глупость!" Да скажи сейчас Антоше, что у него мать неродная и что? какие у него страдания будут?
Вот она- мать.Родная. А то какая же. Разве ж не видно.
Совсем темнеет. Мычат не загнанные коровы, в ожидании хозяйки. Прохлада бодрит. Звезды все крупнее и ярче.
Высоко-высоко, беззвучно разрезая темноту, плывут в разные стороны самолеты.
А в них, в тепле, попивая красное вино сидят нарядные пассажиры. Я сильнее укутываюсь в куртку, явственно ощущая вечернюю прохладу.
Я нахожу Большую Медведицу, по ней- Полярную звезду. Север. В километре от дома- трасса Москва- Волгоград. Бесшумно и плавно бегут на юг белые и красные огоньки. Кажется, скорость их невелика. Но впечатление обманчиво.
Они несутся в темноте с огромной скоростью, даже не замечая, расположенного от них по левую сторону села Соловое.
Соловое- не моя родина. Я здесь гость. Но до моего родного N-ска отсюда не более ста верст. До N-ска, который сегодня уже ничем не напоминает город, где прошло мое детство и где жили мои друзья.
Маршрут рейсового автобуса связывает не только N- ск, но и Липецк, где я в детстве гулял по Нижнему парку и на трамвайчике поднимался к краеведческому музею.
Автобусы летят в темноте в мое прошлое. Это прошлое на самом деле сузилось только лишь до названий. А может и не до одних только названий. Может быть в темноте звездной сентябрьской ночи скрываются прежние города моего детства.?!