Богданов Игорь Влентинович : другие произведения.

Пыль степная

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Историческо-фантастическая повесть о казаках Верхнего Дона.

  Пыль степная.
  
   Темнота. Просто темнота, и ничего больше. Ни звуков, ни света. Ничего, что могло бы нарушить темноту. Тишина и темнота. Но не страшно и не тревожно. И только мысли, мысли, мысли. И ничего нигде не болит, ничего не мешает, ничего больше нет. Я понял. Тела больше нет. Мира больше нет. Но только моего мира. Я вспомнил...
  
  В этой группе я был штатным сапёром. Сапёры ошибаются один раз. И последний. Старая истина прошлой войны актуально и сейчас. Но не я выбирал. Так вышло. Я не хотел, и даже, не предполагал. А как я мог предположить? Год назад?
  Год назад весной я был студентом третьего курса Политехнического института. Обычным студентом-теплотехником. Нормальным, в принципе, студентом. Со средней успеваемостью, пару семестров стипендию даже получал. Всё как у всех девятнадцатилетних, нормальных парней, но...
  Как всегда но, и моя способность попадать в ситуации помимо своей воли и желания.
  Всё было просто. Очередная сессия, очередная подготовка, очередная потеря ощущения времени и места. Отличная слаженная компания и большое количество деревенского самогона, водки, женщин. И, в следствии этого, отсутствие зачётов, а посему и экзаменов. Да плюс, встреча с зам. декана родного факультета в неурочный час и в состоянии полного не стояния на ногах, но с большими алкогольными амбициями. На вопрос, заданный уважаемым, был дан однозначный ответ, с указанием адреса и обещанием испортить очки и физиономию. Обида была нанесена в присутствии нескольких студентов, и нескольких преподавателей, которые, также как и мы, отмечали начало сессии, ну может быть не так бурно. И всё. Сессия была провалена. И тут, как раз этой весной, состоялся комсомольский набор. Набор в призывники. Успел только академический оформить, всё что дали, всё что могли.
  Очухался в учебке, когда злющий сержант, с толстенной шеей и огромными бицепсами, заорал дурным голосом:
  -Рота подъём!!!
  И пошло, и поехало. Зарядка, кросс, марш-бросок, отбой, зарядка, кросс, марш-бросок. И так две недели. А потом стали учить. По специальности. Минёр-сапёр. Сапёр-минёр. Полгода пролетели как один день. Экзамены я сдал без хвостов, и стал специалистом третьего класса.
  Рядовой Казак Александр. Не прошу любить, прошу жаловать.
  Все разъехались по частям, а меня и ещё троих отличников никак не отправляли. Мы слонялись по части, но как то всё было странно, на душе нелегко было. И предчувствия не обманули. Нас троих затребовали из Афганистана. Отличников. Классных специалистов. Формальности-рапорта и письма, комсомольские характеристики, и ещё что то, всё быстро, всё махом, всё правильно. Чух-чух, вагончики. Мары. Самолёт.
  -Привет бродяги! Спешу сообщить....
  Жара и пыль. Третий месяц топчу камни и гравий заграничного мира. Третий месяц войны. А дома всё по старому. Народ учится, веселится и любит. А я люблю спать. Как ни странно, просто спать. В чистой постели, да, в общем-то, наплевать где, лишь бы выспаться. Будни солдатские, жара и пыль. Мины, мины, мины. Первое время казалось, что вся земля, все тропы и дороги это сплошные мины, растяжки и разные взрывоопасные игрушки. Уже привык реагировать на любую остановку группы, как на начало своей работы. Научился прислушиваться к своим ощущениям. Стало вырабатываться стойкое чувство, нюх на закладки. Интуиция и отметки.
  Разведка. Группа разведчиков, которые всегда впереди, сбоку, сзади, но всегда впереди. И я с ними, тоже разведчик, но ещё и сапёр. Вот угораздило. Научился терпеть страх. Научился , научился ли? Привык ли? Война. Если жив, то научился. Если жив, то привык. Успокаиваю себя, гоню мысли, руки делают, уши слушают, глаза смотрят, а мысли гоню.
  Через полгода, когда старики - дембеля, уезжали домой, после прощания и построения, после, когда они уехали, забился в угол, один на один, с половинкой пузыря водяры. После их отъезда мне уже можно. Год службы за спиной.
  Я опять вспоминал прошлую жизнь. И думал- почему?
  Почему я? Ведь могло быть по другому. Всё по другому. Но случилось именно так, именно со мной . Почему? Разве мы в первый раз отмечали начало сессии? Разве первый раз я не попадал в зачётную неделю? Разве всегда вовремя сдавал экзамены? Разве всех студентов с хвостами отправляли в армию? Ну были, конечно, случаи. Но почему такое случилось со мной, с обычным, среднестатистическим студентом? Таких много и сейчас, и всегда. Есть и хуже, но они там, дома, а я здесь. Напиваясь, среди ящиков возле взводной палатки, я задавал себе эти вопросы и не находил ответа. Всё не должно было так случиться. Не должно. Но случилось. Почему?
  А через неделю меня зацепило.
  Ожидали большой караван. Нам поставили задачу проверить участок дороги на наличие засад, мин и прочих неприятностей. Там, на дороге, после успешной разведки, когда уже мы собирались отчаливать, какой то дух из своего старинного карамультука всадил мне в плечо хорошую дробину. Духа сняли, а меня отправили в госпиталь. И три недели я был в раю. Спал и жрал, снова спал. Девчёнки медсестрички, хорошие, ласковые, чистенькие. Доктора строгие, но закрывающие глаза, на наши вольности и прегрешения против дисциплины. Жалко им нас было. Ведь потом опять на войну. И у меня случилась любовь со старшей сестрой. Лет ей было чуть больше двадцати, но она здесь была два года, и дольше всех. Ей доверяли медицинские запасы. Она руководила всем младшим мед.персоналом и санитарами.
  У нас с ней всё получилось. Она, наверное, меня любила, а может, и нет. Кому известна чужая душа, а тем более, кому известна душа старшей медицинской сестры боевого полевого госпиталя? Последнюю ночь перед отъездом я спал, а она плакала. Я просыпался, слышал. И чего ревела? Когда уезжал всё равно не пришла. Я ждал. Не дождался. Потом, уже в части, где то через неделю, я ей написал, она не ответила. И я больше не писал. Через месяц, после госпиталя, пригнали молодых и мы их встречали.
  -Привет бродяги! Спешу сообщить...
  Мне оставалось полгода. Полгода этой войны. Полгода, всего шесть месяцев, и всё, домой! Мой молодой, мой дух, мой сменщик, был высокий худощавый паренёк из Тамбова, Вова. Почти земляк. Я не сильно его гонял, но иногда и ему доставалось, и он, дул губы и щёки, напрягаясь в местах общего пользования. Всё также продолжались рейды, переходы и конвои. Всё было как было. И я считал дни, не так как раньше, не, сколько осталось, а сколько прошло. Вечер, значит, ещё один день прошёл. Утро, новый день начался. Значит, вечер будет, и он пройдёт, и ещё на один календарь меньше.
  Подъём. Завтрак. Как обычно. Всё, как и вчера, если ...
  Но как то мне, вдруг, стало тревожно. В штаб вызвали прапорщика, командира нашей мобильной группы. Потом туда же полетел сержант, его зам. Моё чутьё на опасность не подвело. Через час мы уже тряслись на броне, преодолевая подъёмы и спуски горной дороги. Разведка подступов к одному горному кишлаку. Кто-то там засел, или кто-то должен засесть. Какая разница? Наше дело разведать и доложить.
  Приехали. Попрыгали с брони. Дальше пешком. Верный, железный друг здесь подождёт. Горы ему не по зубам. Пошли, с богом. И сразу, на первом повороте, растяжки. Мы с Вовой из Тамбова выдвигаемся вперёд всех, работаем. За каждым поворотом сюрприз. А поворотов один на одном, и ещё парочка в придачу. Запарились, а пацаны сзади, в пределах видимости. Сидим, курим, отдыхаем. Командир, прапорщик Зимин, подбежал с вопросом:
  -Ну что?
  -Да вот.
  И показал ему сидор наполовину забитый гранатами.
  -Во как!
  Подозвал сержанта.
  -Серёга! Там, что-то серьёзное. Передавай на базу. Дорога к селу заминирована, на подходах издалека, растяжки густо насыпаны. Возможно, в кишлаке гости. Не просто всё это. Духи готовы к встрече. Всё четко, наступишь - рванёт. Слышно будет на сто вёрст вокруг.
  А вы, браточки, вперёд. Скрытненько. Под ножки внимательно. Ну что мне вас учить.
  И назад, к группе, к рации, докладывать.
  -Пошли Вова. Кончай перекур.
  Немало таких тропок исходил за год. Всяко бывало, но здесь очень много игрушек. Вова мину нашёл, откапывает. И у меня в ушах запищало. Наклоняюсь, вот она. Вот, вижу...
  Сухой щелчок и Вова просипел шепотком:
  -Саня, у меня, что-то сзади, Саня!
  -Сиди, не дёргайся! Сейчас приду! Не ссы! Сиди!Жди!
  Подхожу тихонечко.
  -Оп-па!
  Вова с одной валандался, а вторая железка сзади под левой ногой. Хитро придумано, почти под стеной.
  Сиди Вова, я сейчас. И начинаю, но как то... и вдруг, понимаю, что всё! Конец! Я ничего не могу сделать.
  Не успел, сейчас рванёт!
  Толкаю парня вперёд, сильно толкаю, и прыгаю сам. Но поздно...
  
  И темнота. Простая темнота. И нет ничего. И нет тревоги, ожидания и нет света. Наверное, я умер.
  И почему то знаю, что Вовка не погиб, и даже не ранен. Дослужит до дембеля, будет награждён, и уедет домой в свой Тамбов. И через тридцать лет он, генерал милиции, начавший служить простым сержантом, начальник Тамбовского УВД, освободит город от нескольких воров в законе и покончит с жестокой войной преступных группировок. И ещё знаю, что прапорщик Зимин, станет мэром в своём родном городе Перми. Так вот и станет. После вывода войск, уйдёт на пенсию, займётся бизнесом, а потом и политикой. И на своём посту сделает много хорошего простым людям. И никогда не забудет Афганистан.
  А сержанта убьют, на Кавказе. После Афгана он останется в армии, прапорщиком.
  Остальные из группы будут живы, и проживут свою жизнь по-разному, каждый свою.
  
  А у меня...
  Только темнота и тишина. И нет чувств и желаний. Ничего. И я не злюсь и не дергаюсь.
  Я просто здесь в темноте. И я один. И нет света. Одни мысли, думы. Зачем? Где я? А вопроса нет, и желания нет, и ответа нет. Я всё знаю и не знаю ничего. Я жив? Я мёртв? Всё равно. Темнота и тишина. И приходит знание. Знание чего? Знание всего себя....
  
  Степи Донские. Удельная земля рода кайсаков. Кочевые курени Айюхана. Касожского ханства, перешедшие во владение русского князя Мстислава, победившего кагана касогов Редедю в богатырском поединке,один на один.
  Не бил и не гнал князь кайсаков. Оставил на землях у Дона. Не обделил заботой и не давил данью. Но в дружину позвал, потребовал, и в походы.
  Когда Мстислав с Редедей бился, Айюхан со своими батырами в войске ханском перед русским войском стоял. И все видели тот поединок. И потом, склонив головы, пошли под княжью руку. Не много князь обещал, но все выполнил, ничего из своих слов не нарушил. И в походах, и в мирное время не обижал кайсаков. Платил щедро, за службу, не жадничал. По договору. И сам Айюхан, и его бойцы привыкли уважать русича. Под ним, и с ним, смело ходили и в бой, и сторожить рубежи Дико поля, Донской земли- Русской.
  Когда Мстислав умер, призвал великий князь Киевский Ярослав Мудрый кайсаков к себе. Среди немногих половецких узденей, Айюхан нашёл в русичах достойных соседей и всегда дорожил дружбой с ними. Три сотни воинов с собой привёл в Киев. И ушёл, по просьбе князя на границу, сторожить подступы. Сторожить сторожил, границу соблюдал, но попутно, устраивал забавы молодецкие, набеги на не дальние селенья людей полянских. Далеко не бегал, много не брал, людишек в пустую, старался не бить. Но сотни без дела держать не мог. Воин без боя не воин уже. Разъезды свои в разные стороны посылал, а гонцы три раза на дню доклады несли. В один день прискакал из дальнего поиска молодой лучник. Заметили дозорные дымы от костров. Войско печенежское. В тот же час поскакал в Киев гонец с сообщением, а кайсаки остались разведку вести. Каждый день несли новости гонцы Айюхановы, а сам он неотступно за врагами шёл. Но заметили их печенеги. Пришлось им малый бой принять с большим отрядом. Не ждали степняки, но увидели, и рванули на пограничников, порубежников. Не равны были силы, бились кайсаки умело и яростно, но мало их было. Верные слову, все погибли. Лишь средний сын Айюхана, Бури с последним отцовским словом-донесением, вырвался из боя и принёс вести князю русскому. Не сдались кайсаки, и сам хан, пронзённый стрелами, умирая подгонял сына и сыпал проклятья убийцам.
  
  Я не знаю как получилось, но я узнал и увидел умирающего батыра. Я был перед ним, на этом поле сражения, а конные печенеги копьями добивали раненых. Но нам не мешали. Не видели. Не чуяли. И мы говорили.
  -Кто ты?- прохрипел Айюхан.
  И я понял. Это он, мой ранний предок, это с него началась моя фамилия.
  -Я твой потомок. Дальний.
  В глазах умирающего воина вспыхнул интерес , губы растянулись в неуверенной улыбки. Он мне почему то сразу поверил. Поверил и узнал.
  -И сколь далеко по годам.
  -Около тысячи лет.
  -Благодарю вас, боги!
  И с последним вздохом
  - И все кайсаки?
  -Да. Моя фамилия, прозвище, по-твоему, Казак. Александр Казак.
  -Спаси господи! Не чаял, но радуюсь! И благодарю тебя единый бог! Нет радости больше перед смертью, чем знать, что твоя кровь в потомках течёт, что твой род в веках сохранился! Спасибо господи! Иисус Христос! Прими мою душу грешную!
  И ушёл. Умер
  
  Орды кочевников на Киев шли войной, не набегом. Ярослав успел дружины собрать и разбил печенегов на подступах к городу. Нанёс сильнейший урон печенежским завоевателям, земли русской стяжателям.
  А Бури в дружине княжеской бился, смело бился и выжил. После этой войны звал его князь в свою дружину, но Бури домой, на Дон попросился. В родной курень, к родне, к матери.А мать его русской, славянкой была, Ладой звали, красавицу. Айюхан её не набегом брал, по согласию. Свадьбу дважды играли, на её земле - Черниговской, и в степи Придонья, в куренях кайсачьих. И с тех пор, со свадьбы, был Айюхан православным, крестился. И детей крестил. И Бури, и другие дети христиане. Одной веры с русскими.
  Молод Бури, силён и ловок, и по имени волчонок. Приглянулась ему дочь десятника дружинника Твердыша. И испросил князя пособить в сватовстве. Ярослав помог. И на Дону его крестники появились. А Бури Кайсака, в дружине Борисом Казаком прозвали. А потом и всех его родичей казаками. И курень его, Казаки зовётся. И по сей день. В землях Донских.
  Служил Борис в дружине княжеской, верно и храбро служил. А на Дону его дети росли и русская женщина ждала. Восемнадцать лет ходил Борис в походы с князем. Доверял ему князь и десяток и сотню воинов. До самой смерти его, Ярославовой..
  А потом ушёл в свои родные Донские степи. При сходах куреней не раз выбирали его походным хан-атаманом. Опыта ему было не занимать в войне. Участвовал в битвах и набегах дерзких, но дожил до старости, воспитал двоих сынов-казаков, выдал удачно замуж двух дочерей.
  Но через сто лет, его правнуки кайсаки и бродники, контролировавшие броды и переправы Донские, державшие речные окольные земли, прельстившиеся монгольскими посулами, ходили вместе с ордой на земли славян. Предав русичей, не посмотрели на кровь дедов, пролитую на землю русскую.
  После жаркой битвы притихла степь. Три Мстислава- Киевский, Черниговский и Галицкий, и с ними хан Котян Половецкий, тесть Мстислава Удалого Галицкого, приняли бой у реки Калки. И проиграли. Удалой в степь бежал от монголов, Черниговский в сече погиб, а Киевский три дня бился, укрепившись за легкими деревянными стенами. Послали монголы Плоскиню, воеводу бродников к князю. Уговорил воевода князя. Вышел Мстислав Киевский и набросились на его дружину беззащитную монголы и бродники, простых воинов порубили, а князя и воевод связали и на землю сложили, а потом настелили на них брёвна и доски. И пировать на том настиле стали. Всех задавили.
  
  Светлая сторона, от века противостоит Тёмной. И борьба вечная за жизни и души людские. Светлый Князь действует с помощью Больших и Малых Ангелов, а Тёмный призывает услуги Демонов. Измена и верность. Любовь и ненависть. Добро и зло. Способы и оружие. Спастись или пропасть. Каждый волен выбирать. Но выбор человек сделать должен, а помогают его сделать, и склоняют к выбору, разные по вектору силы.
  
  И ещё два века служили Орде.
  Но по времени, не отринули русского, веры своей Христианской Православной не бросили, и всё-таки, пришли к Руси Великой, и за неё встали, и вместе с ней, в борьбе с погаными захватчиками.
  И я знал всё это, видел. Я шёл по крови, от старшего к младшим. И не было вопросов у меня, я видел и переживал жизни, был рядом с казаками на Куликовом поле, в Засадном полку, под командой воеводы князя Дмитрия, Боброк-Волынского, казака Днепровского. И мои деды-родственники преподносили Святую реликвию Икону Донской Богоматери, князю Московскому Дмитрию Донскому.
  
  Семнадцатилетний Трошка Казак, придерживал коня, и пытаясь выглянуть из дубравы, рассмотреть, что там, что на поле, тянул шею, вставал на стремена, но ничего не мог увидеть. Эх, если б, выйти на опушку, на окраинку. Пора, не пора. Но не велено. Велено стоять и ждать. А оттуда неслись звуки битвы. Боевые крики, крики раненых и умирающих, удары оружия. И визг тугой тетивы, свист летящей стрелы. Шальные стрелы залетали и к ним, но к счастью, никого не задевали, падали на землю, не долетая до рядов воинов.
  Сотня, в которой Трофим состоял, была первой на выходе. Именно этой конной сотне предстояло встретить врага, первой умирать и побеждать. С утра стояли. Ждали. Команды не было. Уже и солнце за полудень пошло, а приказа нет. Измаялись в ожидании. Рядом с парнем старший брат, временами, дремлет в седле. Устал считать мух и ждать. Но он взрослый. В его десятке младший брат. Десятником второй год. Службу знает, ходил в походы и набеги. Разорял татарские обзы и дрался с охраной баскаков. Прятался в лесу, потом ушёл в Рязань, там служил в дружине княжеской. А сотней командовал отец. Тот совсем ветеран. Он в Орде бывал, на Запад с Ордынцами ходил. Привозил подарки маленькому Трошке. И сейчас впереди своей сотни, вместе с ними, вместе со всеми ждёт приказа. А дома, в станице, мать с сестрёнками. Ждёт мужчин своих, ведать не ведает, что с ними, как они, живы ли. Всю жизнь ждёт. Всяких видела. Отца пораненного, с боя, с набега, со службы принимала. Лечила, выхаживала, а потом опять в поход собирала. Жизнь воинская такая. Одного сына войне вырастила, отдала, теперь, вот и младшего.
  Когда один из ордынских баскаков, проезжая станицу, остановился возле хаты, да велел своим нукерам выгнать хозяев, для ночёвки, дома была вся семья. Отец, приехавший после похода в Польшу, на отдых. Старший брат Илья из Рязани, с письмом старшине казацкой от князя, и Трофим. Залетели татары, мать толкать, выталкивать. Схватил Трофим саблю, зарубил одного, а второй его самого чуть не засёк. Со двора отец с братом подбежали. Драка долгой не была. Подмогнули соседи. А баскака не стали бить. Повязали, сначала, а потом отпустить хотели, но тот гордый, орать и пугать начал. Плюнул на отца, тот не выдержал. А на утро, старики порешили, собираться всем и в Рязань идти. А оттуда уже, только с русскими.
  Вот труба зазвенела. Сердце парня зашлось в ликовании. Привстала сотня в стременах, сторожко на край рощи вышли, подобрались, изготовились...
  -Ур-р-р-ра!
  Понеслись кони, разойдись рука! И вперёд несётся Трофим, не отстает от брата и отца! Вместе с ними подвиг свершает. Супостатов крушит.
  -Наша взяла!
  И разбили татар. И гнали долго. И выжили. И победили.
  Отец потом не раз с князьями русскими по полям ходил, пока не попал с малым постом на татарский разъезд. Привезли домой на телеге. Брат в Азове сгинул, без весточки. А Трофим женился, службу ратную нёс. Сына воспитал, и с ним в походах бывал. Женил сына на Курской красавице Елене Бруневой, дочери Курского служилого, воеводы царского. И ходили они с сыном под рукой Рязанских и Курских воевод, подданных князей Московских.
  
  Но меня не было. Не было. Оставался мой разум чистый и моя душа мятущаяся. Зачем? Только всевышний мог знать, и он знал об этом. А я плыл по реке времени, встречая своих пращуров и приходя к ним в час последний, говоря слова утешения и прощения, и смирения. И рады были они, меня поняв и узрев.
  И все благодарили господа, за продолжение рода своего. И я проживал и приходил. И рвалась душа безразличная в непонятии такого таинства, если ж нет меня, то зачем, почему, доля эта мне достаётся. Чем заслужена она, чем повинна? Кровь и боль, рождение и смерть. Смерть и радость в делах воинских.
  А казаки, мои деды прадеды, жили, Дон-реку славили, слёзы плакали, счастье мыкали, службу правили, казаков и казачек плодили. Жизнью своей продолжали род кайсаков-кочевников, православие принявших, и породнившихся с русскими. Добра и мира желали, искали радости и спокойствия. А по жизни своей воинской, по укладу своему неспокойному, находили житьё пограничников, стороживших, хранивших, защищающих землю русскую.
  
  Выдалось лето тёплое. Казаки ловили на мели рыбу. Бреднями процеживали тёплую воду и собирали рыбу под кустами. Весело было. Тимоха, по пояс голый, в мокрых портах, тянул правую сторону. Его друзья и двоюродные братья, один тащил левое крыло, а другой заводил мотню.
  И вдруг с высокого берега послышался громкий посвист. Набег! Свистел дозорный!
  Бросив бредень, казаки схватив сабли, рванули на кручину по пологой тропинке. Над берегом, на вырвавшегося вперёд, Тимоху, выскочил огромный степняк с длинной саблей. Он лихо рубанул воздух перед головой, а Тимофей, нырнув вниз и в сторону, как учил его дед, прыгнув вперёд, достал острием сабли бок татарина. И проткнув кожаные одежды клинок вошёл в тело.
  -И-и-и-и-и!
  Тонко и протяжно взвыл, заваливаясь на спину враг.
  Братья выскочив на холм, увидели конных, спешивших к берегу на помощь своему товарищу.
  Тимоха столкнул младших назад, к реке, а сам ринулся к двоим всадникам навстречу. Промахнулись пикой и саблей татары. А казак, развернувшись на бегу, запрыгнул к ближайшему сзади, в седло, в прыжке убив его саблей. Успел скинуть с коня убитого, и кинулся за вторым. Тот развернулся, наставив на удальца пику, понукал коня шпорами.
  Двоюродные, не стали прятаться в реке. Они подобрали удобные камни и сзади, метко, как в игре, точно в затылок, один за другим, с силой бросили. Подхватив пику Тимофей добил кочевника. И уже на двух конях они понеслись в станицу.
  На майдане рубились старшие. Десяток конных татар теснили троих казаков. Они стали спиной к спине и смело отражали натиск. Дело ещё не дошло до арканов, но один казак был ранен в голову, другой опустил перерубленную руку, а третий держался за окровавленную грудь.
  Не ожидали татары подмоги казакам, не смотрели назад. Тимофей слёту, срубил одному руку, а вторым ударом вышиб из седла ещё одного. Двоюродный, Костян , что постарше, с саблей налетел на снимавшего верёвку с седла. Стукнул саблей по голове и враг покачнулся, а младший Серко, воткнул пику в грудь. Старики воспрянули духом и кинулись на оставшихся. Совместными усилиями они убили ещё троих, остальные решили ускакать.
  Два десятка голодных воинов Дикого Поля совершили набег на казачий курень кайсаков. Все казаки были в дозоре, в курене оставалось трое ветеранов, один молодой взрослый, и десяток подростков. Они и отбили дерзкую вылазку. Сами не потеряв никого убитым, благодаря воинскому знанию, уложили на землю четырнадцать, остальные бежали.
  
  Моё ничто несло в реке времени, перескакивая из седла в седло, я летел из поколения в поколение. И мешалась кровь кочевников-вольных воинов с земледельцами от века осёдлыми.
  
  Под Ельцом, древним городом, в деревеньке одной, боярской вотчине, жил кузнец молодой Митяй. Жил один, рано сиротой стал. От отца перенял дело жаркое и нелёгкое. У горна стоять, молотком ваять. Не обидел бог ростом, силушкой его. Он и в дом боярский входил нагибаясь.
  Жизнь холопская, не господская. Что прикажут, то и делаешь. Но Митяй любил свою кузницу и не только гвозди ковал с подковами. Один раз сковал цветок металлический и боярышне молодой подарил. В другой раз боярину нож-кинжал создал, сталь булатная, жало острое, а по лезвию рисунок крученый. Рукоять в ладонь так и просится. А как в руку лёг, так не вырвется. Молодой кузнец через кузницу, на сто вёрст в окрест, славу мастера приобрёл. Шёл к нему народ, кто за ножиком, кто за скобами, кто за радостью для любви своей, за подарочком. Никому кузнец не отказывал. День-деньской, от зари и до вечера, выполняя заказы, и ковал - ваял.
   Но боярину, то не нравилось. Он подручным своим наказывал.
  -Пусть кузнец красоту кует для меня, для других же скобы с подковами. А оружие, только нам. То есть мне и друзьям моим воинским. И для князя, в подношение. А ослушается, мне, тут же, всё донесите.
  И донесли. Приказал боярин сечь Митяя за ослушание. И схватили тиуны добра молодца, да на лавку во двор кинули. Привязали, сели на голову, и секли его на виду села. Спину в кровь до костей разворочали, отвязали и к горну бросили.
  Очень долго болел-мучался, выздоравливал и лечился. Но боярскую науку запомнил, затаил на него обиду. Оклемался к весне, решился, и пошёл на двор, до боярина. Но обидчика не нашёл. По делам в Елец, по княжеским, укатил на днях, владетельный. Погулял Митяй на подвории, тиунов -шептунов, наушников побил, и дружине боярской, кто на месте был, всем досталось, всем отметился. И ушёл в бега, в степь Придонскую.
  Так и появился в станице Казаки новый кузнец. Поднял старую кузницу. Зазвенела она тогда перестуками, заиграла огнём и искрами. Появились доспехи новые у станичников, и оружие, и железный припас подновился. По сердцу казакам новый кузнец пришёлся. Задружились с ним удальцы лихие. И слюбился потом он с казачкою, не простой, с родовитой женщиной. Оказачился, вольный дух вдохнул. Дочерей растил. И одна из них из Олеси Кузни, в нашу семью ушла, Лесей Казак стала. Мужем у неё славный воин был. Старшиной казацкой числился. На татар ходил, и на турок. И на Крым водил братьев лавою. А потом, когда сединой поросли, кудри чёрные и усы, и Олеся бабулей стала, провожали они внуков. Те решили на Днепр сходить, посмотреть на Сечь Запорожскую. А встречать уже не пришлось. И в Сечи кайсачий корень жил. Пра-пра-правнуки Айюговы.
  
  Я уже не разделял себя со своим племенем. Далеко ушло понимание своего места времени.
  Я был в них, с ними был, со своими родичами. С ними в поле скакал, с ними врага рубил, с ними, с каждым из них погибал. И с ними, с каждым мужчиной, рождался.
  Видел подвиги и предательства. Видел атамана Разина. Бунтовал с Кондратием Булавиным .
  Емельяну Пугачёву кланялся. Воевал Сибирь с Ермаком. И не все страницы славные, и не все были судьбы гладкие. Были в родичах сорвиголовы, удалые воры-разбойники. И теряли жизни молодые по глупости, по не знанию, безрассудной удали, похвальбы пустой и обманами. Всяко век от века получалось. А в столетии живёт четыре поколения. И один, и два оступятся, остальные за ним расплачиваются. До тех пор пока ратным подвигом не смывают позор измены.
  
  Тёмный Князь своими кознями разделял людей, разбрасывал. И порою в одной семье, брат на брата с мечом бросался. Светлый Князь горевал и пробовал. Соединял, совершал, успокаивал.
  Но всегда успевать не мог. Тёмный тоже мастак на раздория. Не легко побеждать нечестного.
  
  Атаман донской Сусар собирал полки, для помощи царю Московскому, который воевал Казань.
  Гонцы весть донесли и до Казаков. Атаман Никифор Казак собрал старшину, совет держали и выставили свои три сотни. Походным воеводой поставили племянника атамана, Николку Трифоновича. Молод Николка, но учён воинскому делу. Два года назад в Крыму, полонил мурзу татарского. Со своими вольными удальцами проник в Сарай, посекли охрану, напугали гарем до смерти, и выволокли из покоев трясущегося мурзу. А потом за него выкуп хороший взяли.
  И повёл Николка станичный полк. А на месте Сусар, к его трём сотням, ещё пять соседских, под
  начало поставил. Знал геройства Николкины. Они вместе на совете придумали, птиц в низовьях набить, перо и пух с них собрать, смолой обмазаться и в пуху том изваляться. Казака молодого Ермака, из станицы, соседней, Николка в город отправил, под видом нищего. Тот выведывал и высматривал, да узнал, где есть погреб пороховой, в башне Даировой. А когда подошли под Казань, все облепленные белым пухом, пики перьями и крыльями раскрашены, то со стен показались они лесом под снегом. Под такой маскировкой они выкопали подкоп, снарядили казака Ермака с тремя сотнями, порохом, и рванули Даирову башню. Ворвались Донцы в пролом, а татары увидев страшное воинство, побежали от страха. Все полки казачьи в Казань ринулись и стреляли и кололи татар без пощады. А потом в Казань вошёл царь Иван со своей ратью.
  За помощь эту одарить казаков хотел царь, но казаки подарки не приняли, а попросили отдать им Дон в пользование. Согласился царь. И отписал государскую грамоту про владение "а кто буде дерзнет их донских казаков с мест их сбивать, тот будет проклят на веки"...
  Николая Трифоновича за те подвиги пожаловал царь саблей с драгоценной гардой, а Ермака наградил золотой медалью.
  Возвратившись в родную землю Николай Трифонович женился, но пожить с женой не удалось. Налетели орды турецкие, собрались Донцы, отбили турок, но полковник казачий погиб в бою.
  И родился сын его без отца. Нарекли его в честь родителя Николаем. И потом, когда он подрос, как единственному в роду мужчине, в ухо серьгу серебряную вдели.
  
  Тёмный Князь такому возрадовался. И своих демонят поздравлял, хвалил. Как старались они извести племя-род доблестью избранный. Вот и храбрость им тоже помощью. Вот и подвиг на них работает. Вот такие они умелые. А борьба их со Светлыми силами, вот, вот, вот, победой закончится. Насылать болезни и хворости, разрушать и губить население, всё они собрались использовать. И тогда распустили ангелы, свои крылья над малым отпрыском. И он, этот мальчик маленький, поборол болезни немочные, возмужав не нарушил традиции, воевал, побеждал и выжил. И продолжил свой род Кайсаками. И прошёл по жизни с подвигом.
  
  Всю свою жизнь Николай к богу обращался. Участвовал и толкал станичников на строительство и возведение храмов. А постарев, воспитав достойную себе и предкам смену, ушёл в Донской монастырь. Сначала послушником, а потом и схиму принял.
  
  А судьба казачьего народа не выдавалась гладкой. Хоть и чтили они бога, строили церкви, молились и верили. Хоть и стремились жить с соседями мирно. И царю и князю были верными.
  Но в движении времени постоянно рождая трудности, вплетались непонятности, вольнолюбие. Гордыня, глупости. Так по незнанию и недомыслию посадили на трон лжеДмитрия. А потом же, когда одумались, воевали и царство чистили. Всё от глупости и лукавого. Тёмный Князь свои руки длинные, запускал глубоко в народности. И мешал, и мешал, перемешивал.
  Но боролись за них и Ангелы. И народ не пропал, а выстоял. Среди всех своих неурядиц.
  
  
  Старший сержант медицинской службы Демидова Марина Сергеевна давно поняла, что беременна. Тот солдат, Александр Казак, это он отец её ребёнка. Всё случилось моментально. Вспышка, при встрече, огонь в груди, и полная несостоятельность в сопротивлении. Три недели, и всё женское счастье. Три недели любви почти безрассудной и неудержимой. Очнулась, когда он уехал. Перед расставанием, всю ночь ревела, кутаясь в его плечо. И предчувствия, страшные предчувствия, душившие её той ночью, все сбылись. Когда увидела на заднем госпитальном дворе гроб, запаянный в цинк, груз 200, табличку, ноги отнялись. Еле до лавки доползла.
  Кричать бы, слёзы лить, да сил не достало. Просто сидела и любовь свою провожала.
  А он письмо присылал. Единственное и последнее. Впрочем, писал всякую чепуху. О будущих встречах по возможности, о том, как она ему нравится. О себе рассказывал. У неё про жизнь расспрашивал. Простое солдатское письмо. Ей иногда писали её бывшие пациенты. Нельзя сказать, что она себя сохраняла для одного, для какого-то суженого. Нет. Были увлечения. И с солдатами и офицерами. Но всё это так, не серьёзно. А один, домой уезжая, на дембель, с собой звал, куда-то на Волгу, под Астрахань. Не поехала, не любила.
  И постоянный мужчина был. Доктор один. Хороший, добрый, ласковый, не жадный. И доктора не любила. Но настоящее, то настоящее чувство пришло с ним, с Александром. С ним обо всём забыла. В глазах стоял, в мыслях был, с тех пор как его увидела.
  
  Светлый князь задумался. Похоже, опять его Светлую сторону, переигрывает Темнота. Для Господа века пролетают минутами, и годами, как ему пожелается. Но опять противник всё спутал своими большими делами и малыми чёрточками. Вставляя в жизнь людей опасности, совращая их души посулами и ловушками. Где один перекрестится и не пустит в себя мыслей адовых, там же кто-то находится слабый, не верящий. А уверовав, горько каится.
  Только всё, только время упущено, и летит душа его на посмешище, в ад, где черти беснуются. А его, деяния божия, втуне людской алчности пропадают. И, горят в геене огненной, души, дьяволом совращённые. И теперь, в тысячелетии выстроен, светлый путь искры радостной. Там где тёмные силы брали верх, бог упреждения и помощи выставлял. И спасал людские чаяния. Искра божья, пролетев поколения, пропадает, похоже, стараньями демонов. И весь труд и желания светлые, могут так вот сейчас и закончится. Всё, пропал весь труд не оконченным. Нет наследников продолжения. Побеждает Князь Тьмы, доказывая, о людской не совершенности.
  И теперь эту душу последнюю не терзая, не мучая мыслями, можно выпустить из не сущего, на просторы большого Космоса. Есть теперь в ней лишь бесполезность.
  Но увидел Светлый Князь Малого Ангела. Он помощником был сейчас и сподвижником. Горько плакал Ангел, в рыданиях, и просил простить его, нерадивого.
  
  О ребёнке с первого дня думала. Всегда знала, что оставит, родит. А отцу, потом бы, написала и обо всём рассказала. И если позвал бы, за ним пошла. Но потом, не сразу, потом. Все мысли передумала, для себя же давно всё решила.
  Загрузили санитары в машину цинковый гроб, и отправили на аэродром. В родной город солдата. К родителям. Горе самолёт несет, горе горькое, для отца с матерью. Для них он один единственный.
  В голос, громко, зарыдала на заднем дворе, неприступная и железная старшая медсестра. Её крик подружки услышали, все дела побросали, подхватили её, успокаивать. Да куда там! Как успокоить? Все всё поняли, не унять, не утешить. Всё лишь с временем успокоится. Да и то, тоска останется. Но Марина собралась. Написала рапорт, всё оформила, попросила прощения у доктора. И уехала. Больше уже не смогла быть там, в Афганистане, на той войне.
  Ребёнка надо выносить, родить, воспитывать. Её ребенка. Его ребёнка. Их ребёнка. Ребёнка её единственной и настоящей любви. Перед отъездом всё узнала об Александре. О родителях, адрес, всё что было в личном деле. Для себя поняла и придумала, что когда родит, обязательно сообщит им о внуке, а там, что будет, то и будет. Но всё потом. А пока домой. Дитю покой требуется. Он расти должен. Он родиться должен.
  
  
  
  Войсковой старшина Ефрем Казак был избран командовать одним из полков, отправлявшихся к знаменитому атаману Платову, под Москву. Резервные казачьи части, двадцать шесть свежих полков собрали донцы для борьбы с Наполеоном. Матвей Иванович был знаком Ефрему. Вместе воевали в Персидскую компанию. Казак командовал полусотней удальцов-разведчиков и часто получал задания от молодого генерала и походного атамана. И теперь, сорокалетний офицер, с нетерпением ожидал встречи с боевым командиром и товарищем. Годы не прошли даром, и генерал давно в чинах высоких, и Ефрем уже не сотник. Но лихой командир. Он сам отобрал более пяти сотен разведчиков, не простых казаков, а прошедших горнила войн и баталий, крепких, выносливых и ловких. И сам умел незаметно подобраться к врагу и дышать тому в затылок, и от братов требовал. Кинжалом и шашкой владел виртуозно, а стрелял с двух рук без промаха. И в полку его все ему под стать. Из войны в войну, из огня в набег.
  Под Тарутиным они встретились. Узнал атаман, обнял Казака. Осмотрел полки, всем задачу дал.
  А Ефрема к себе позвал. Долго размышляли, прикидывали, а на утро сотники сотни подняли и растворились в предутренней мгле. Когда утро разгорелось, в стане уже были пленные французские солдаты и офицеры, которые с помощью слов и нагайки честно донесли, всё что знали о планах и армии Мюрата, Наполеоновского знаменитого маршала. А ещё через два дня, Мюрат был наголову разбит казачьими войсками. На Бородинском поле пять сотен отборных клинков Ефрема бросали в самые жаркие места. Платов слал гонцов, меняя направления и цели. И не подводили его казаки, везде поспевали. Многие погибли, но выстояли вместе с русской армией.
  
  На поле разворачивалась казачья лава. Пять сотен всадников. Пять сотен клинков.
  -Ур-р-р-р-ра!
  Пять сотен глоток выдохнули этот боевой клич и он гремел над полем. Разбойничий свист и улюлюканье, и топот пяти сотен коней.
  -Ура!
  Лава. Страшное бедствие для врага и сильнейшее чувство общего славного дела для непосредственного участника этого воинского, казачьего манёвра.
  Строй франзуских пехотинцев распался и солдаты, падая, толкаясь, спотыкаясь, с ужасом на лицах, побежали, не находя укрытия от пик и сабель, которые неминуемо настигали их.
  Смерть была везде. Огромный казак поднялся во весь рост на стременах и с наклоном, вкладывая всю силу и вес в удар, рубанул саблей стреляющего француза. И покатилась рука с мушкетом в пожухлую, вытоптанную траву.
  Р-раз! И следующий всадник проткнул солдата пикой! Смерть и ужас сеяли казаки в полках и редутах. И не было силы, которая бы их остановила.
  Так же быстро, ловко свернулись и собираясь в по одному, друг за другом, длинными шеренгами за лесок, к месту сбора, для дальнейшего построения и новой атаки.
  На поле остались убитые и умирающие, так ничего и не сумевшие предпринять, два полка корсиканской пехоты.
  
  И я там был с ними. Рубил и колол. И мне, с моим родичем, с командиром полка Ефремом, знаменитый и геройский вихрь-атаман Платов, подносил немалую стопку горчичной водки.
  Я отдыхал в бивуаке после рубки и битвы, разбавляю радость и шутку, с горем потерь своих братьев. И я носился по зимним лесам в партизанских рейдах, выкуривая франзузских легионеров из милой сердцу Российской глубинки.
  И это я, со своими предками влетел в Париж вместе с пылью дорог и залихватским свистом.
  И это я лапал испуганных парижанок , свешиваясь с коня, и поднимая их в седло.
  И это я возвращался с победой в родную станицу, с живыми товарищами!
  И это меня обнимала мать и жена, а дед-отец, пряча слезу, колол мои губы жесткой щетиной!
  И это я гулял на радостях, с братами сподвижниками, однополчанами, в родном саду под яблонями! И это я жарко любил жену после долгой разлуки! И это я радовался вместе со своими детьми, что жив, что молод и весел, что победили! Спасибо, господи, за эту радость, за эту возможность!
  
  И вместе с этим, я вдруг понял, что я последний! Последний в роду! И на мне закончился этот славный род! Ужас понимания пронзил мою темноту. И темнота моя стала темнее. Всё. Больше никого не будет. Никогда.
  И теперь, проникая в жизни моих предков, я не участвовал, мне крутили кино. Кино о людях, которые жили и продолжались, а я ....
  Про своего прадеда, казачьего офицера, попавшего в горнило всей той катавасии с революцией, гражданской войной, репрессиями, я это всё, практически знал по рассказам деда и отца. И на этом всё закончилось. Дед и отец ещё живы. И меня оставили в мой темноте, страдать.
  
  Мальчик родился крепкий. Смугленький, с синими как небо глазами. Здоровый подвижный, крикливый мальчик. Бабушка Марина, в её честь дочку назвали Демидовы, сказала, что копия с её отца. Прадеда Марины. Выходца из старинного дворянского русского рода Лопухиных. Который, временами теряясь и появляясь, в древних родословцах ведёт своё начало от Редеди, князя касожского, погибшего в поединке с князем Мстиславом.
  
  "Мстислав, который владел Тмутараканью, пошел на касогов. Узнав же об этом, князь касожский Редедя вышел навстречу ему. И, когда стали оба полка друг против друга, сказал Редедя Мстиславу: "Чего ради мы будем губить наши дружины? Но сойдемся и сами поборемся. И, если одолеешь ты, возьмешь имущество мое и жену мою, и детей моих, и землю мою. Если же я одолею, то я возьму все твое". И сказал Мстислав: "Будь так". И сказал Редедя Мстиславу: "Не оружием будем биться, а борьбой". И схватились бороться крепко и долго боролись, и начал изнемогать Мстислав, ибо был велик и силен Редедя. И сказал Мстислав: "О, Пречистая Богородица, помоги мне! Если же одолею его, построю церковь во имя твое". И, сказав это, ударил Редедю о землю. И выхватил нож, зарезал Редедю. И пошел в землю его, взял все имущество его и жену его, и детей его, и дань возложил на касогов. И, вернувшись в Тмутаракань, заложил церковь Святой Богородицы, и построил ее, стоит она и до сего дня в Тмутаракани"
  
  Разом проникло в сознание известие о рождении сына! Моего продолжения! Я жил не просто так!
  Одно единственное нужное дело, за свои никчемные двадцать лет, я все-таки успел сделать!
  На земле есть моё, нет, не только моё, а ещё и всех тех достойных людей, воинов, кто был до меня, продолжение.
  Темноту прорезал тоненький лучик, а потом постепенно, достаточно медленно, что бы я мог осознать, но не настолько, что бы я перестал радоваться, свет стал медленно наполнять моё сознание. И растворяясь в этом всеете я забывал всё что было со мной, пока не осталась только светлое благоговение.
  
  Светлый Князь, улыбнувшись ласково, докоснулся ладонью Ангела.
  -Что содеял, ты? В чём печалишься?
  -Демон мелкий, сподвижник Тёмного, тот, что рядом вертелся, путался. Он испортил всё.
  -Да. Испортил? И что содеялось?
  -Он людей совратил не венчанных и без божьего благословения. Я старался сердца наполнить их.
   Я пытался спасти любовью...
  -Не терзайся, ты делал правильно. И любовь в их сердцах горела. И венчал их господь, и миловал. И ИСТОРИИ есть продолжение...
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"