Аннотация: Никогда не уезжайте из рая самостоятельно. Особенно, если нельзя вернуться снова.
А Цезарь мёртв. И никогда не будет
Живым опять, хоть лоб разбей об стену.
Убийц никто прилюдно не осудит,
Никто пред трупом не склонит колена -
Ушёл и сгинул. Помнится, однажды...
А впрочем, что во прошлом копошиться?
Каким он был - теперь уже неважно.
Ему ж неважно, что у вас на лицах -
Хоть торжество, хоть скорбь, хоть безразличье.
Его дорога ныне отделилась
От всех живых, и стала ровной ночью,
Бездумно-вечной. Слабости и силы
Лишённой напрочь. Ни к чему пророчить,
Как отзовётся в новых поколеньях,
Что он сказал. Он ничего не хочет.
Был Цезарь, царь. А остаются - тени.
Что Ноев ковчег, что лодочка деда Мазая -
Не спастись от потопа, в воде ледяной замерзаю.
Не грехи тянут вниз, а бессмысленность, также с ней - вера,
Что осталась не жизнь, а пустышка, обманка, химера.
я ненавижу местный климат,
я мёрзну, чахну от него,
душою чёрный, рожей - синий,
по сути - нуль, а также ноль.
"Куда ни целься -
всё ниже Цельсий..."
бессмысленно отсиживать на жопе
часы и дни, 'работая' как пчёлка,
в чём нет ни смысла, ни души, ни толку,
но есть судьба - толочь водицу в ступе.
крепчала б лучше голова, не жопа,
или душа бы розой распускалась.
но душегуба душит море кала -
времён без соли, хлеба и укропа.
у нынешних времён совсем нет вкуса,
как нет лица и голоса - однако
есть орган чувства, что зовётся 'сракой',
для всех эмоций в жизни и искусстве.
я б лучше сдох, чем эта благодарность
небес за то, что посетил бордель сей.
но что ни сей - ниже нуля наш Цельсий,
но что ни жни - провалы да кошмары.
таков итог, хоть были и секвойи.
но наш бухгалтер счёт подводит в книге,
и, сверху водрузив тяжёлый цигель,
командует: 'по ящикам! по коням'.
остались скачки от дивана к креслу,
через метро сидячее, чрез жопы
рядами длинными, от перегона к стопу,
и так до гроба - смыслу в этих чреслах?
цигель = кирпич
чресла = поясница
понимаешь с тоской: время вышло
и больше уже не войдёт.
жизнь осталась, но только в мыслях,
да и та жжётся, словно йод.
тёплый край сделал ручкой и ножкой,
синячище для мягких мест
засветился. Так жить невозможно,
да не сдохнешь в один присест.
доживай как на зоне, Боже,
коли вусмерть не надоест.
в полпятого уже темно
и холодно, и просто тошно,
так жить на свете невозможно
в тюрьме обители земной.
нас со свету сживёт зима
своею тьмой, и льдом, и ветром,
до тёплых стран - не километры,
а тысячи. Сойти с ума...
свихнуться в здешних-то краях -
лишь приспособиться к отсидке,
заштопать сердце белой ниткой,
с тоской стать местной на паях.
'метель - вот наша благодать'...
а мне б - к секвойям и океану,
с равнины - к острову Буяну.
...да что на зеркало пенять?
апрель 2007
не бойся разбить свою чашку,
а бойся разбить своё сердце
об тупость и ненависть нашу,
о вкус, полный соли и перца
в избытке, не так как в китайской
еде, что желудок тревожит.
тут разница - адской и райской,
тут разницу чувствуешь кожей.
что чашка? ну выбросил к чёрту,
подумаешь: купишь другую.
хлебнёшь чаю терпкого с тортом,
и снова поёшь и ликуешь.
а душу сломать - дело плохо,
не хочется жить. в кои веки
от чувств сердце чахнет и сохнет,
теряется суть человека.
.... и лежать мне в какой-нибудь дырке
средь обрыдлой отчизны моей,
что рожала меня под копирку,
умирала же втрое больней.
лучше пепел развеять по ветру
среди гор и секвойных лесов,
чтоб не жали квадратные метры,
не давило бы их колесо
исторической чуши и блажи,
чем отчизна полна и больна.
я б сказал даже (пусть меня свяжут),
что владеет ей сам Сатана.
впрочем, чем он на этой планете
не владеет? вопрос дураку.
я бы сдох, превратился бы в ветер,
чем в могиле лежать на тоску
бедным родичам. ну его к чёрту,
лучше ветром, чем пищей червям.
не хочу возвращаться в реторту!
гнуть деревья, все листья с них рвя.
чтоб проклятою снежной зимою
вьюгой быть и студить вам лицо.
или лужей вам ноги омою,
или мышкою трахну яйцо.
будь ты славною курочкой Рябой,
будь Дорадо загадочный Эль,
всё равно всех прищучит неслабо
смерть-старуха, попавшая в цель.
не надо плевать в свою чашку.
не надо давить своих вошек.
средь сотен куда-то спешащих
останься простым и хорошим.
как мраморный камень погоста,
как каки в железном горшочке,
как солнце безлунною ночью,
чтоб было всё мёртво и просто.
не ешь эту рыбу с горчицей,
не суйся с уставом в колодец,
вокруг - только жопы и лица,
да Бог, что как есть - богоборец.
выветривай мысли и карму,
вся жизнь - как жестокое порно
в вонючей промозглой казарме,
и это считается нормой.
меня убивает рутина
без прелести хвои и моря.
как бабочка бьюсь в паутине,
в потере свободы-простора.
летучий голландец разбился,
проглочены плюшки гиеной,
про прошлое все мои мысли,
а в будущем - биться об стену.
наивность в чужих переулках
нам стоит не денег, но жизни.
нас жрут как горячую булку,
идём мы на казни и козни.
в тюрьме среди снежной Отчизны
мы гнём свою палку. на полке -
калач - не горячий, морозный,
сожрал - и упал в свою койку.
всё бьётся, всё рвётся, всё сдохло.
умри или мучайся долго.
кому-то счастливому - похуй.
кому-то - что в лоб, а что по лбу...
мы не железные. вечность - не наша.
кроме того, мы - горды, но без башен.
в царстве свободы больше уродов,
чем тех, кто смотрит в текущую воду.
сжигает страшная усталость
от бестолковья бытия,
и ни черта мне не осталось -
порог и бог и вот он я
на том пороге. не при боге
и ни при чёрте, чёрт возьми,
мы перестали быть людьми
зато сидим в своём остроге
как рыбы сонны и немЫ.
сдохнуть - это единственная отрада
для усталого путника, то бишь паяца,
что сыграл клоунаду, и больше не надо
ни его, ни веселья. хоть режь себе яйца
или что там у вас. человек-невидимка,
человек-небывайка, лишь призрак от тени,
серый дым от сгоревшего без вести снимка,
где пейзаж был красив, но случилось затменье.
провожай по уму. и безумец при деле -
разрыхлять огороды и биться об стены.
ноль на ноль средь нулей - вот что вышло в пределе,
только свежий навоз для поливки растений.
сдохнуть можно от тоски на такой работе,
ни к чему на ней мозги - жопу б, дяди-тёти.
я б послал её туда, где пасётся стадо,
да вот рублики нужны, ибо кушать надо.
Сан-Франциски вы мои, ставенки резные...
Ну чего глядите в рот, прямо как родные?
ай-люли моя Москва, дохлое болото,
есть говно, и в центре - я и моя работа.
10 сентября 2007 (антипатриотическое)
Идут дожди - холодные и злые,
Тепла последний огонёк угас.
Под вечным мраком корчится Россия,
Не открывая полоумных глаз.
Здесь мёрзнут руки и тупеют лица,
Пророчит день тюрьму или суму.
И остаётся водкою напиться,
Как Бог смурной, глядящий через тьму.
Твои погосты праздничней, чем будни,
Чем серый свет средь грязных городов.
Как в стуже ночи пролетает спутник,
Так я кружу среди твоих снегов.
Я сдохну здесь, коль довелось родиться
Твоим рабом. Земля - невелика.
Её клубок не протыкает спица
Ни маяка, ни звёзд, ни огонька.
15 мая 2007
ни черта, ни хрена не осталось.
сон уходит - приходит усталость.
в опостылевшем мире подлунном -
те же старые, серые руны.
не прикроет кленовый фиговый листок,
не спасёт никого и трава-мурава,
вышел срок, вышел боком и в сраку тот срок,
ты, конечно, права.
тут не жить - доживать суждено, вменено,
там - пахать на чужбину, без прав и любви,
я б использовал "или", выходит же - "но",
здесь темно. Если хочешь - живи.
Ничего, ни черта не осталось,
Боль уходит - приходит усталость.
В этом дряхнущем мире подлунном -
Те же старые, серые руны.
только б день пережить,
да и ночь миновать,
ведь утеряны суть
и на озере гладь.
мне остался песок,
пыль и слёзы в глаза,
был мне дан краткий срок,
отгремела гроза.
Спите спокойно, жёны и дети,
Чёрная ночь на всём белом свете.