|
|
||
О естественном и вполне человеческом
Пожалуй, лишь Поэзия, как наиболее совершенный и идеальный, с точки зрения формы и содержания, акт художественного созерцания, узнаваемый и переживаемый нами теперь с фатальной обреченностью быть и оставаться на долгие времена по истине живым Свидетельством, именно она (поэзия) способна, на наш взгляд, отразить весь нынешний трагизм, а точнее, то внутренне болезненное состояние, которые испытывает наш современный человек, в особенности русский человек, в условиях чрезвычайных по своей новизне и исключительно важных для будущего всей русской литературы. Ибо только в Поэзии мы, к счастью, обретаем собственный голос, созвучный всегда историческому времени и ритмически подчиняющийся только ему, каждый раз говорить Правду и только Правду. Иначе, Поэзия - увы, умирает.
Факт вполне очевидный. И тем не менее... Для Поэзии очень важно, чтобы её не просто читали - не менее важно ещё, чтобы она была нами узнанной. В любом случае, это не должно выглядеть как теоретическое рассуждение на литературную тему. Отнюдь. Мысль здесь достаточно определенная и осмысленная, чтобы позволить себе на миг усомниться в возможностях Поэзии осуществлять свои высокие и благородные цели (о, разумеется, не в интересах собственного благополучия, если конечно такое вообще возможно). Но и нашим умением (точнее, старанием) проявлять максимальную сдержанность в оценках собственного творчества - это прежде всего. Ведь Поэзия - это большое испытание и не меньшая ответственность. Надо ли здесь ещё раз говорить о той цене, которую приходится платить Поэту за его мужество соответствовать всегда времени и духу эпохи, чувствовать её нерв... В общем, что-то в этом роде. Об этом уже много говорилось. И очень хорошо говорилось. Стоит ли здесь повторяться? И в самом деле, что для нас сегодня есть Поэзия? Нужна ли она сегодня?
А впрочем, было бы естественным здесь обозначить ту тревогу и одновременно серьезную озабоченность той литературной ситуацией, той убийственной и, вместе с тем, порочной практикой по отношению к Слову, к русской Поэзии вообще и в частности к современной поэзии, стихийно сложившейся у нас в последнее время в России и сформировавшей общественное мнение в пользу т.н. "безыдейного постмодернизма". О пользе и о благе такой поэзии для отечественного сознания нам еще предстоит здесь высказаться. А пока, дорогой читатель, нам, думается, будет вполне уместным воспользоваться "текущим моментом" и сделать по ходу едва ли ни пару замечаний. Ну, во-первых, как мы уже заявили, с нашей стороны, это было бы естественным желанием как-то публично обозначить суть литературных споров о пользе и выгоде современной русскоязычной поэзии ( не правда ли изящный "поэтический перл" о современности русскоязычной поэзии?). А, во-вторых, чисто по-человечески, оставить эту тему без внимания нам никак нельзя. Возможно есть и другое объяснение тому пристальному интересу, с каким мы периодически обращаемся каждый раз к этому вопросу, когда пытаемся осознать ценность человеческой мудрости, а также меру и глубину человеческой ответственности в принятии окончательного решения выбора нелегкого пути, который предстоит пройти русской литературе и в, частности, русской поэзии в ХХI веке. Так или иначе, но...
Лучшие умы человечества
Абсолютно-идеальное понимание сущности стихотворчества - как эстетического феномена, в первую очередь, отражает наше представление о красоте и совершенстве окружающего мира. Разумеется, с этим можно спорить. Можно возражать. Можно отрицать. И вообще... можно в принципе как угодно об этом думать, делать практические выводы, формулировать, - всё, что угодно, было бы желание. Тем более, нынешнее положение вещей в каком-то смысле, по ряду причин этому только способствует. Нам уже приходилось обращать внимание на то странное и неестественное положение вещей, при котором слово, как фундаментальное и смыслообразующее начало в художественном творчестве, постепенно утрачивает свою ведущую роль в Поэзии, и в целом литературе, превращаясь в служебную функцию, всего лишь обеспечивающей процесс речевой коммуникации. Из словоговорения она (поэзия) превращается в чревовещание. Этакий фокус, аттракцион. Тут не важно что говорить, важно как говорить... Подмена целей и задач по формальным признакам фиксирует общественное сознание на постмодернизме, выстраивая в лице последнего современную модель художественного творчества на всех экзистенциальных уровнях и закрепляя речевую коммуникацию в качестве художественного приема, а затем и самого Смысла. Множественность и совокупность становятся определяющими категориями эстетики письма - её стилем и индивидуальным почерком поэта. Принцип самовыражения в этом случае вынужден постулировать основную тенденцию, складывающейся на наших глазах эстетической парадигмы - авторская позиция, точка зрения, личное мнение и тд. - и больше ничего. Здесь сознательно и принципиально устранена иерархия соподчинения - преимущество и господство поставлены вне закона, "идеологически" вредными и "аморальными". Добро и Зло, увы, выведены за рамки художественного пространства, вычеркнуты из общего списка его ценностей, как отработанный "материал", - бесполезный и ненужный... Неопределенность и безликость, приблизительность и неточность присутствуют практически повсюду, торжественно восседая на троне модного теперь постмодернизма, утонченно невежественного и самонадеянного. Всевластие животных инстинктов, как наивысшая реальность современного представления о человеке (homo sapiens), в физическом его проявлении, обеспечивающего ему (человеку) внутреннюю ментальность, и делающего его ещё больше независимым от чужого мнения, демонстрирует готовность постмодернизма окончательно расстаться с "иллюзией духовного родства" поэта и человека, превращая последнего в фикцию, а точнее в пустышку. Это в лучшем случае. Психологически такую трансформацию можно объяснить не иначе, как желанием автора идти до конца. Провоцируя в себе, прежде всего, любопытство, щекочущее нервы остротой переживания собственного падения, автор все же оставляет для себя возможность в нужный момент спрятаться за своего героя, дистанцируясь от той литературной мерзости, которая способна разве что вызвать в читателе шок. Однако, зверь на волю выпущен. И здесь нет оправдания запоздалой сочувственной жалости, которую часто можно встретить в произведениях таких авторов, чьи усилия, увы, потрачены лишь на "рассматривание в замочную скважину" собственной мелочной душонки. Вечная игра и вечный страх как бы "не застукали". Здесь нет места молитве и раскаянью - здесь отчуждение и глубокое одиночество, переживаемые, как личная трагедия и как тотальное бессилие перед собственным "ego" стать личностью, а не только вещью-в-себе. Итак, вечная неудовлетворенность и мучительные сомнения итогами своей художественной деятельности, словно кислота, разъедающая нервные ткани живого организма, превращают вдохновенный, казалось бы, творческий процесс в одну большую проблему. Для постмодернизма, к сожалению, нет различий между трудом и работой, между промыслом и делом. Писательский труд в нем обесценен ужасной болезненной привычкой "прислушиваться к себе", к собственному голосу, к своему внутреннему "я". Это даже не рефлексия, не беседа с самим собой. Здесь легко угадывается чувственность плоти, до зубов вооруженная знаниями о физических свойствах предмета, доступная и желанная. Здесь прямой интерес и главный мотив, побуждающие автора к немедленному их удовлетворению - любой ценой, во что бы то ни стало... Здесь вместо ума - всего лишь интеллект, обслуживающий малейший каприз, любую авторскую прихоть. Коварство и вероломство, пожалуй, единственное средство, позволяющее ему обрести былую уверенность и от сознания важности предстоящей работы, и от текущего момента, в котором автор себя непроизвольно осуществляет. Красивая ложь, сдобренная фактами случайных эмоций, претендующая на истину, увы, в которую и вериться-то с трудом и к которой сам автор возможно тайком испытывает глубокое отвращение. А впрочем, привычка писать настолько укоренилась у нас, что вряд ли кто захочет добровольно отказаться от неё. Разочарование на фоне острых депрессивных переживаний становятся основным лейтмотивом творчества, обнаруживая себя в каждой мелочи, даже там, где необходимо просто улыбнуться. Но и это часто бывает сделать, увы, сложно, почти невозможно. Душа не трудилась, не искала родной обители. Не было слов, не было подвигов... Не было всего того, что так дорого и близко для нашего человека (особенно русского человека), важно и значительно для него, что сравнимо разве что с чудом и той красотой, которые, в конечном итоге и делают нашу поэзию, особенно русскую поэзию, - поистине волшебством, гармонично соизмеряемым усилиями невидимого Таинства, его Величием, его Откровением. Искусство речевой коммуникации открыто пропагандирует свободу Слова, свободу вообще... Забывая при этом (возможно неосознанно) сказать: Слово изначально, и всегда свободно. Оно никогда не было и никогда не будет несвободно. Слово может означать только одно - свободу, оно и есть - полная и абсолютная свобода. Слово, к счастью, не нуждается в покровительстве. Ведь оно не просто свободно, оно - всеблагое и могущественное. Оно может всё. В нём сила и наше спасение. Слово и есть - Христос - наш Учитель и Промыслитель, Наставник и Руководитель. Слово - есть Бог и имя ему - Любовь. Воплощая заветную мечту о равенстве (ещё одно заблуждение) постмодернизм, вынужден каждый раз уходить в оппозицию ко всему, что выше его и значительней. Непримиримость и конфронтация возводятся им в системный принцип, демонстрирующий готовность "вечного оппозиционера" уравнять шансы обеих сторон, прибегнув к испытанному способу открытого неповиновения. Впрочем, речь не идет о каком-либо бунте или о мятеже (последствия подобных актов слишком очевидны). Открытое богоборчество среди современной интеллигенции вообще редкое явление. Времена Раскольникова и Ивана Карамазова безвозвратно канули (кажется, последними были "большевики"). За идею вряд ли кого сейчас заставишь умирать...Иные времена. Вот "показать язык" - это не страшно. За эту невинную шалость никто голову рубить у нас уже не станет. Современный стихотворец поумнел - "реально и конкретно". Освободившись от "психологических комплексов", он, похоже, приобрел в собственных глазах уважение и авторитет. Его смелостью и отвагой мог бы любой позавидовать, если бы ни одно но...
И снова о системе Станиславского
Наша интеллигенция (большей частью нынешняя интеллигенция, воспитанная в духе клерикально-оппозиционного либерализма) изначально подвержена влиянию раскольнической деятельности, саботирующей на прямую государство - как институт общественного устройства граждан, проживающих в нём. В этой аксиоматической доктрине, имеющей для его обладателей, увы, значение принципиального характера, прослеживаются корни социального нигилизма, очень распространенного в 19-ом веке. Стремление личности обособится в "отдельную единицу", расчистить путь к независимости, стать свободным, наконец, - прежде всего, демонстрируют желание интеллигенции выделиться из общего исторического фона и в какой-то степени взять на себя функции известного нам харизматического вождя, увлекающего за собой народные массы. Здесь интеллигенция рассматривается, не просто как некая "прослойка общества", всего лишь способствующая движению вперед, но и как ведущая сила, способная к активной работе по формированию и организации всего социального прогресса. При этом роль государства в этом "историческом проекте" сводится лишь к обычному трудовому регламенту, обслуживающего запросы "отдельных исторических единиц" с признаками неформального лидерства. Таким образом, ведущая роль "кухарки", но уже обладающей мало-мальски интеллектом, обеспечивается за счет личных притязаний известного персонажа ни много, ни мало возглавить такой "трудовой процесс" (порулить, так сказать). Подобный социальные феномен превращает последнего, в том числе, его общественно-исторические амбиции в достаточной степени сильный аргумент в пользу народной демократии. Другими словами, в рамках предъявленной обществу инициативы любой гражданин "реально и конкретно" имеет возможность публично заявить о себе в некотором смысле: "Я - и есть государство!" Потенциально обладая правом стать во главе такого государства, он наравне с другими соискателями "народного счастья" обязан теперь соответствовать духу времени. И если раньше был у нас один государь, общественный статус которого ни у кого не вызывал сомнения (царь, монарх, император, самодержец, генсек), то с некоторых пор привилегия ответственность за судьбу своего народа и собственно всей страны перешла к его законным подданным. Усечение главы (читайте "демократизация") произошла везде по-разному: где реально, а где в переносном смысле. Но суть от этого не поменялась - каждый из нас стал в той или иной мере "сам себе режиссером". Хорошо это или плохо? И что должен чувствовать простой обыватель, согласившийся стать добровольно актером в разыгрываемом спектакле? И что такое вообще жизнь, как ни игра по правилам, вдохновляющая свежестью национальных идей? И наконец, будут ли под занавес аплодисменты? И не покажется ли скучной и унылой вся постановка, гениально срежиссированная умелой рукой профессионального шоу-мена, с талантливым актерским составом, где каждый сам по себе, где каждая роль в отдельности - уже есть маленький шедевр? И всё же...
Ни Бог, ни царь и ни герой...
Приоритет господствующей идеологии в новой доктрине эстетически сформировавшегося постмодернизма вовсе не устраняется и не упраздняется, как может показаться на первый взгляд. Напротив, смысл иерархических концептов, объединенных общими эстетическими понятиями, легко прочитывается в знаковой структуре образа и закрепляется с его помощью в системе художественных ценностях произведения. Манифестация, как принцип художественной актуализации программных требований и в первую очередь разносторонних авторских усилий, их стилевых признаков, основанных на личном ощущении автора, его симпатиях, вкусах, выводит общий контекст рассуждения на качественно новый уровень. Это может показаться странным, но в кажущемся безразличии к смыслу, его очевидной необходимости и наличию его иметь, хотя бы в общих чертах в эстетике постмодернизма прячется совершенно сознательная установка на внутреннее противоречие. Здесь рассматриваемому предмету сквозь призму субъективного произвола отводится как бы служебная роль. Здесь сам объект является не вещью-в-себе, содержательной и предметной, в художественном восприятии полноценно достоверной и фактической, реальной и конкретной. Здесь мы становимся свидетелями превращения определенных свойств предмета, обладающих качеством и мерой, увы, в строго упорядочное арифметическим числом количество и соответствующую ему норму. Отказавшись быть общим в силу личных пристрастий и одновременно стать его частью, в интересах отдельного и единичного наш постмодернизм, сам того не желая, напрочь "обезглавил" себя, разом лишившись возможности естественно думать. И это не просто игра слов, какой бы ни была она остроумной, и - не дешевый каламбур. Здесь со всей очевидностью проглядывается логика обезглавленного бессмысленницей туловища (если таковую вообще себе можно представить), логика обезображенного человеческого тела. Это как в поговорке: "Без царя в голове". И вот результат...
Возьмемся за руки друзья
Однако, нельзя забывать, что совсем ещё недавно всё "героическое и романтическое" у нас имело хождение и было растиражировано соцреализмом вопреки здравому смыслу до невероятных масштабов. И если народному сознанию исторически было угодно воплотить идею героического эпоса. То советская интеллигенция, которой всегда было свойственны всякого рода "колебания, различные шатания и уклоны", по причине их внутренней противоречивости, она (советская интеллигенция) беззаветно и горячо отдалась царившим в то время на кухнях романтическим настроениям. Бардовская песня - это ещё не поэзия в полном смысле этого слова. Здесь авторский лиризм воплощает собой чистую идею, без примесей, без оттенков, - идею недостижимости внутренней свободы, как личной цели и как побудительный мотив к собственному совершенствованию. Песенное творчество Б. Окуджавы, Ю. Визбора, отчасти В.Высоцкого, в творчестве которого стихия народного сознания наиболее проявлена, - в их творчестве в разной степени выражен социальный протест личности против господствующей идеологии и только. Но окружающая их действительность воспринимается ими не как "зло". Нигилизм в их творчестве имеет качественно иные свойства, и не укладывается в привычные схемы "героя - антигероя". Здесь авторское начало заявлено достаточно открыто и преследует прежде всего цели, определяющие скорее декларативные намерения автора - возможностью заявить о себе. Что само по себе являлось уже смелостью с их стороны, если ни гражданским поступком, одним из способов выделить себя из массы. Здесь эпос как бы расслаивается на отдельные сущности, выделяя из себя поэтические прозрения в виде самостоятельных и автономных субстанций. Этот процесс закономерный и связан исторически с той традицией, которая восходит к классическому делению всей поэзии на эпос, драму, лирику и, возможно, орфику. В сущности весь пафос борьбы "шестидесятников" против своего государства можно свести к одной мысли, а если быть точней к политическому лозунгу: право на свободу самовыражения. Здесь самость как бы обретает внутреннюю дисциплину, подчиняясь требованию дня - иметь собственное мнение и собственную позицию. Вопрос о свержении ненавистного им советского правительства даже не рассматривался и не мог рассматриваться. Это был молчаливый протест одиночек, осознающих бесперспективность прямой политической борьбы, всегда чреватой всякого рода неожиданностями, а иногда трагическими. Здесь политика тесно переплеталась с искусством. А впрочем, официальные власти уже тогда могли позволить себе легализовать весь диссидентский корпус, предоставив им возможность "самовыражаться" в подпольных изданиях, на концертах, вечеринках и тд. И сами с удовольствием слушали и смотрели. В принципе многих диссидентов такое положение вполне устраивало. Из России уезжать не хотелось: всё такое привычное, родное, а главное, тебя слушают и читают. Героями становиться никому не хотелось. Одно дело говорить и говорить, другое дело - никому из живущих тогда поэтов не хотелось "пропасть по одиночке". Романтика диссидентства, легко укладывалась в музыкально-поэтический ритм, рождала иллюзию передового искусства и всецело восполняла дефицит мужественности в "отдельных сущностях свободных клерикалов". В общем все, как у людей...
Пока свободою горим
К тому же большевизм у нас в стране постепенно истощался. Людей, готовых совершить акт самопожертвования во имя "светлого будущего" становилось всё меньше и меньше. Идея социального обновления уже не могла обеспечить массовость и популизм среди советского электората, какие можно было наблюдать в 20-30-х гг. прошлого столетия. Теория научного коммунизма всё больше приходила в противоречие с самой жизнью, усложняющейся на наших глазах и уже не могла объяснить многие вещи в рациональных категориях немецкой экономической философии. Национальный дух требовал выхода и все больше приобретал смысл и значение в новых условиях в виде прообраза будущей "перестройки". Что было дальше нам, по воле судьбы оказавшимся свидетелями тех исторических событий, хорошо известно. Всё рухнуло в одночасье, неожиданно... увы, с тяжелыми для страны последствиями. СССР, как единое государство прекратил свое существование. На нас свалилась свобода, о которой даже не приходилось мечтать. Правда, никому в голову не приходило задать себе вопрос: связана ли эта долгожданная "свобода" столь необходимо, как это часто случается в Истории, с теми процессами в обществе, которые, в конечном итоге, и привели страну к коллапсу? Является ли наша "свобода" подарком судьбы или же она становилась возможной лишь при условии тотального самоуничтожения прошлого, как это ни раз уже случалось в нашей российской истории? И что в новых условиях означает слово свобода? Пожалуй, не было в истории России более драматических событий, когда целое государство добровольно бы самораспустилось, когда судьба каждого из его гражданина находилась бы теперь в собственных руках...
Бить или не бить
Провидению было угодно сделать так? Или "русский характер" проявился в очередной раз? Но смысл переживаемых событий долгое время оставался ( и кажется, по-прежнему остается) не проясненным. За общими словами о гласности, о плюрализме... увы, нас по-прежнему не покидает ощущение недосказанности, неопределенности существующим положением. Всё как будто правильно, логично, надо двигаться, "ускоряться"... И в тоже время - ощущение тревоги и смутного предчувствия о грядущих бедствиях мирового масштаба не покидают нас. Та ли эта "свобода"? И какая "свобода" теперь нужна нам? Всё больше становится очевидным, что истинные цели нашего существования, как единого народа, имеющего собственную уникальную государственность, находятся где-то в стороне. Мы как бы скользим по поверхности, наивно полагая, что свобода и есть та конечная цель, во имя которой, собственно, "перестройка" затевалась. А между тем, многие аналитики серьезно высказывают опасения о возможности прямой угрозы жизни уже для всего человечества. Ситуация с каждым годом ухудшается. Стабильность, которая раньше поддерживалась противостоянием двух различных систем в нынешних условиях уже не действует. Глобализм - новое явление в мировой политике - становится ведущим приоритетом стратегии поведения отдельных стран, выход на международную арену которых часто сопровождается громкими политическими скандалами. И как следствие - международный терроризм, как зеркальное отражение стихийно развивающейся в мире ситуации. И вот уже серьезно заговорили о возможности нанесения превентивных ядерных ударов. Не секрет, что Свобода, которая преследует лишь узкие эгоистические интересы, которая лишает другого субъекта свободно осуществлять собственные цели, такая свобода, рано или поздно вырождается. В лице такой свободы (нужно понимать как несвободы) можно со стопроцентной уверенностью говорить о приближающейся эре государственного терроризма. И это будет куда страшней, чем взрывы американских небоскребов, наделавших в свое время столько шума, и от которого до сих пор, кажется, исходят волны страха и неподдельного ужаса. Должна ли Россия поддерживать такую свободу? И что, наконец, важней для нас: свобода именно в той редакции, которую нам предлагает Запад, или же свобода, основанная на коллективном чувстве ответственности перед мировым сообществом за будущее планеты? Вопрос этот может показаться риторическим, если бы ни одно обстоятельство...
Луч света в темном царстве
Сегодняшнее искусство (речь конечно идет о поэзии в классическом его понимании), укороченное, как мы выяснили, на размер головы, движется почти вслепую, как бы на ощупь, без всякой перспективы увидеть когда-нибудь свет. Возможно, и свет ему просто не нужен. Возможно, современное искусство занято чем-то другим, нежели поиском истины. Как выясняется затем, она (истина) ему тоже особенно не нужна. Это, как детская игра "в жмурки" - хорошенько пощупать, подумать и сказать что (кто?) у меня в руках. Важен сам процесс - максимально получить удовольствие от угадывания предмета. Игра - как способ организации художественного пространства становится главным требованием дня. Посмотрите на наши телевидение, радио, журналы, газеты... Везде шоу, и везде сплошное удовольствие - "как заработать миллион" или что-то в этом роде. Такая подленькая мелкая страстишка подглядеть в замочную скважину: - Ага, и вы туда же! (телешоу "За стеклом). Угадать, уличить, поймать, разоблачить, скопроментировать, устроить провокацию - вот ради чего тратятся средства (и не малые), тратится время, тратятся впустую силы и здоровье. На воровском жаргоне "жмурик" означает мертвец. Зажмуриться - закрыть (или прикрыть) глаза. У Гоголя в "Ревизоре" все персонажи в конце спектакля вдруг застывают в немой сцене от ужаса, услышав известие о приезде в город "N" настоящего Ревизора. Кого имел в виду автор под словом "Ревизор" - можно только догадываться. Но то, что он точно отразил душевное состояние всех участников спектакля именно в тот момент когда язык немеет от ужаса, - можно не сомневаться. Точно также и у нас. Что заставило русский народ зажмуриться на долгие годы? Почему топчется страна на месте, не решаясь ступить, сделать следующий шаг? Что останавливает людей, когда они решаются, наконец, открыть глаза? - Страх? Неуверенность..? А впрочем, отсутствие света в современной поэзии русскоязычных авторов - далеко не новое явление в искусстве. Художник Малевич совершенно откровенно и недвусмысленно заявлял о новом грядущем дне еще в 20-х гг. В своем знаменитом "Черном квадрате" он просто и гениально высказал предположение о возможном исходе света, как источника всякой жизнедеятельности и последующим наступлении хаоса, который в свою очередь и станет последним прибежищем для всей человеческой цивилизации. Но и тот в скором времени должен будет угаснуть, превратившись в Ничто. Вряд ли он сам сознавал, когда писал свое апокалипсическое полотно. Но, думается, чутье его не обмануло. Был еще Серебряный век - предтеча сегодняшнего постмодернизма. Было еще время хорошенько подумать. Было еще в нас что-то светлое. Был как-никак порядок...
Мы за ценой не постоим
Не случайно бессмыслица, как выражение грядущего Хаоса, становится единственной альтернативой утраченной иллюзии полноты жизни. Эта тема в сознании художника становится настоящим Откровением. Супрематизм (очень модное в свое время искусство) смог воплотить эти переживания наиболее рельефно. В живописи - это работы П. Филонова, С. Радлова, в поэзии - творчество обэриутов: А. Введенского и Д.Хармса. Их было много. Это были в основном молодые люди, которым не было и 40 лет, судьбы которых тесно между собой переплетались. Практически никто из них не дожил до старости. Но жизнь брала своё. Пролетарское искусство постепенно обретало твердую поступь Хозяина планеты, безжалостно выкорчевывая "черные головешки" прошлого. Конец света в очередной раз откладывался на неопределенное время. Человечеству, как ни странно, удалось выжить (нам ещё предстоит осмыслить какую цену пришлось при этом заплатить людям, чтобы мир воцарился на их землях, в их домах, в их душах). И вот уже 20-ый век позади. Можно спокойно вздохнуть, расслабиться...
Ставка больше, чем жизнь
И здесь мы снова, вынуждены вернуться к исходному моменту, с которого и начиналась эта статья. При кажущемся безразличии к собственной судьбе, по инерции продолжая катиться в пропасть, незаметно приближаясь к последней черте, разделяющей свет и тьму, человек вдруг останавливается, интуитивно чувствуя приближение важного для себя события, берет паузу и начинает думать. Так было всегда в истории человечества. Всем известны итоги II Мировой войны: сколько миллионов жизней она унесла, сколько страданий выпало на долю самых разных людей... Для России эта война стала наиболее тяжким испытанием. И в этой войне наш народ выстоял, увековечив себя бессмертной славой Победителя. Однако, как быстро все забывается... Вот и нынешняя, не простая ситуация в мире, - увы, не добавляет оптимизма. Правительства ведущих мировых держав по-прежнему делают вид будто ничего вокруг не происходит. Стихия рыночной экономики поглощает последние островки независимости, втягивая в свою орбиту всё новых и новых участников этой гигантской рулетки. Играют все: от мала, до великого. Делают ставки... кто-то выигрывает, кто-то проигрывает, кто-то разоряется, а кто-то пускает себе пулю в лоб. Сплошное удовольствие, а заодно щекочущее нервы развлечение! Коньюктура продаж товаров на рынке, из экономического фактора, на наших глазах постепенно превращается в философскую категорию, где случайность и закономерность сливаются в экстатическом порыве наказать человечество за излишнюю гуманность. Вот она, свобода, в чистом виде: ничего личного - все равны, а в остальном, обычное везение. Свобода, в которой человек не имеет возможности принимать решение, делать выбор...в которой ему практически и делать-то нечего и, наконец, свобода, - в которой ему не остается ничего - лишь жалкие воспоминания о потраченном впустую времени, да горечь отравленного сознания оттого, что считал себя человеком. Ибо безответственность в Свободе - равносильна самоубийству, и означает на деле полную несостоятельность человека позаботиться о себе, о достоинствах, унаследованных им с рождения. Двуногое туловище, "обезглавленное" собственным расчетом не подчиняться никому, быть свободным и независимым, хочет оно того или нет вынуждено оказаться под властью своих же инстинктов, которые обезображивают его личину до неузнаваемости. Так замыкается круг. Отказавшись признать над собой Высшую власть, человек вынужден подчинится Низшей власти. Грехопадение оборачивается для него настоящей пыткой. Свобода, которую он искал, алчно вожделел, в конечном итоге, приводит его в собственный "концлагерь", воздвигнутый собственными руками там, где когда-то покоилась его душа. Будучи пленником злосчастного случая, находящегося под властью стихии, ему всё труднее бороться с искушениями, соблазняющими его изнутри. Туловище нуждается в уходе, постоянной заботе: оно хочет есть, пить, ищет наслаждения, желает отдыха, развлечений... и многое ещё, в чём нуждается и что любой ценой мечтает получить эта ненасытная тварь. Но даже находясь в полной зависимости от пожирающего изнутри зверя, человек пытается протестовать против выпавших, как ему кажется, на его долю несправедливостей, обрушивая весь свой гнев на отвергнутого им Бога в надежде на снисхождение. Когда ему и это не помогает, он начинает мстить. Всё, что связывало его когда-то с человеком, а через него с Богом, подвергается тотальной обструкцией. Сатана как бы ищет подтверждения в преданности того, с кем недавно заключил сделку. Человек, но уже в новом обличье, самозабвенно истязает очередную жертву, наслаждаясь её мучениями. В ход идут самые разнообразные способы: ложь, измена, предательство, убийство... Так Свобода из богоугодного дела постепенно вырождается и на её место воцаряется чудовищный произвол, где преступление становится обычным рутинным делом. Сознание человека погружается во тьму, совесть - умирает...
En passant
А следом умирает поэзия, лишенная законного пристанища, - душа черствеет, ожесточается. Отчаянье овладевает человеком. Ему ничего не остается делать, кроме как изо дня в день наблюдать картину собственного падения. Равнодушие и безразличие ко всему, что его окружает, отравляют понемногу жизнь и делают её просто невыносимой. Сознание пытается ещё бороться, ещё вспыхивают на мгновения искры надежды, отрывки воспоминаний... ещё что-то теплится внутри размером с горошину, что-то ещё шевелится живое. Но наступает момент - экран гаснет! - и человека больше нет...
Ко всему, что сказано было выше
Человеческому сознанию вообще свойственно ошибаться, а в ряде случаев ему приходится сталкиваться с элементарными заблуждениями. Социальный подтекст подобных феноменов вносит существенные коррективы в поведении людей, в какой-то степени оправдывая их последствия. В истории человечества можно найти множество таких примеров, и все они, как правило, заканчивались трагически. Пытаясь, например, объяснить такой исторический феномен, как нацизм, многие в первую очередь называют причины, его породившие. Возможно, это не совсем корректно. Но причинно-следственная связь образуется задолго до появления самого феномена. Логично было бы предположить искать ответ в другом месте, именно там, где меньше всего его можно ожидать. И это уже не причины и не следствия - за которые ум привычно цепляется и которые никогда не смогут объяснить до конца феноменологию странных явлений. Здесь действуют другие законы и другие правила, неподвластные рациональным категориям, какие бы они не были точными. Жаль, что мы так и не научились по-настоящему думать. Это, если хотите, и есть та роковая неизбежность, обреченная существовать вечно, и которая определена изначально, словно "родимое пятно" на теле новорожденного младенца. Именно фатализм имеет свойство напоминать о себя каждый раз, когда молчит совесть, когда попираются законы, данные нам с рождения, когда мужество покидает нас, оставляя один на один с неизвестностью. Ибо логика хороша там, где нет любви, где нет божьего страха остаться не у дел. Ведь История - это не просто наука, это живая плодоносящая ветвь Христианства. Вот почему Историю нужно любить, а не просто знать. Теперь уже не важно, кому будут принадлежать эти строчки. Если в них Правда - они станут бессмертными, в них отразится каждый из нас. А всё, что случится потом, станет общим делом и нашей гарантией быть по-настоящему свободными!
3 мая, 2006г.
- Комментарии: 2, последний от 05/11/2006.
- © Copyright Богачев Игорь Евгеньевич (prockenium@bel-net.ru)
- Размещен: 30/10/2006, изменен: 17/02/2009. 34k. Статистика.
- Эссе: Публицистика
Связаться с программистом сайта.