Богачёв Анатолий Павлович : другие произведения.

Книга - 2

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  
  
  
  
  
  
   Если и во втором акте на сцене
   продолжает висеть ружье, - спрячьте патроны.
   На всякий случай...

Книга номер два

Фиолетовый Котенок

2020

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Интересная идея!
  
   Ворчало сидел напротив "Белого ящика", обхватив лапами голову, и размышлял.
   Ну очень интересная идея!
   Как-то, возясь с гитарой, наш любознательный ворчун взял, да и засунул штекер в осциллограф. Сначала ничего забавного он там не увидел: кривулины, бегающие в такт со звуком струн. Но продолжая играться с синусоидами, вдруг заметил любопытную особенность. Разница частот между нотами в аккорде оказалась кратной. Кроме того, сама цифра что-то напоминала! Покопавшись в башке, Ворчало вспомнил!
   0,61803398874989484820458683436564
   ЗОЛОТОЕ СЕЧЕНИЕ!
   Это открытие так поразило исследователя, что битых полчаса он развлекался с аккордами и точными электронными приборами. Сомнений никаких!
   Красивый звук - золотое сечение!
   Некрасивый - сечением и не пахнет!
   Выходило: вся красота вокруг - и нарисованная, и написанная, и придуманная, и живая - подчинялась правилу золотого сечения.
   Почему?
   Да потому!
   Вы же не спрашиваете у меня, почему халва вкусная?
   Вкусная - и все тебе тут!
   Ну и не спрашивайте!
   Может Вам халва не нравится.
   Да ради бога.
  
   А я все равно отвечу.
   Потому что.
   Для тех, кому халва нравится.
   Вот.
  
   Но Ворчале не захотелось вовремя остановиться. Для начала (вернее, для удобства) он создал новый термин: "стеченимер". Далее - продолжил линию и продумал способ. (Может, и зря. Попробуй тут угадай! Особенно, если "зря" уже есть, а "не зря" еще не настало.) Продолжение воплотилось в форме "Белого ящика". Величиной с чемодан. Чего и сколько он туда натолкал, напаял и вкрутил - не станем уточнять: слишком длинный список получится. Объясним только основные возможности и попробуем описать конечные результаты.
   Возможности "Белого ящика" оказались немногочисленными, но забавными. Ящик мог, опираясь на новый закон "стеченимера", преобразовывать, допустим, рисунок - в музыку или наоборот. А еще смешнее: используя геометрические (и другие) параметры ложки от Фаберже - создать оригинальную формулу духов.
   Итак, Ворчало сидел, крутя в лапах кассету, и размышлял над тем, как половчее засунуть в "Белый ящик" звук. (Эдварда Грига, возвращение Пер Гюнта, песню Сольвейг.) А сзади (с обратной стороны) получить картину.
   В рамке.
   Вы скажете: бред?
   И правильно сделаете! (Бред - он и есть бред, даже если его в белый цвет покрасить.)
   Но все равно помешать Ворчале не успеете!
   Н е у с п е е т е !
  
   Он уже засунул и с нетерпением (за чашечкой кофе на диване) томился в ожидании результата.
   Результат задерживался.
   Результаты бывают разными. Не обращайте внимания. (Все равно вокруг сплошной бред. Мы же договорились? Про бред.)
  
   Неожиданно громко, с причмокиваниями и всхлипываниями, завизжал принтер, судорожными рывками выдавливая из себя лист плотного картона.
   Ворчало чуть не захлебнулся! (Кофе пил. А нервы натянуты. Помните? Я об этом Вас заранее предупреждал. Или не успел?) Откашливаясь, он рванулся к "Белому ящику". Хвост зацепился за неудачно растрелапившуюся микрофонную стойку. Микрофон грохнулся на пошарканный паркет, динамики подпрыгнули и засвистели. Под нижние лапы тут же удачно подвернулась большая коробка с деталями. Ворчало уже в полете сморщил оба уха сразу. Таких децибелов его организм перенести не смог. Полет продолжался недолго.
   А Вы говорите: Григ... Песня... Гюнта, который... Пер.
   А этот самый Пер, наверное, жизнелюбом был, каких мало. Ходят слухи, что он даже к чужой невесте приставал. И весьма успешно.
   И бросил.
   Обеих!
  
   Зря ему песенку не придумали.
   Что-нибудь... Типа...
  
   Прекрасные женщины следом идут
   И сами себя штабелями кладут.
  
   В ля миноре, допустим. И не более трех аккордов.
   Кстати. Песню Сольвейг можно сыграть на тех же трех аккордах. Я проверял.
  
   Итак, картина вылезла. Пока без рамки.
  
   Вечер.
   Река.
   Вечер не в серых тонах - вечер в тишине и совершенно гладкой воде. Зеркало всегда чуточку искажает. Поэтому ему и верят.
   Небольшой деревянный причал едва заметно покачивается.
   Женщина стоит ко мне спиной.
   Волосы на одном плече.
   Речной застывшей волной.
  
   Я никогда не увижу её лица.
   Да это и не нужно.
   Я узнал её.
   Я знаю, как её зовут.
   Этого достаточно.
   Сольвейг.
  
   Не верите?
   Про картину.
   Ну и правильно делаете!
   Это же любому ясно. Мы-то с вами не дураки и понимаем: такого быть не может, такого быть не может, нет такого! Да и, в конце-то концов, Ворчале возможно и можно "такого", у него же хвост есть! Нам-то с какой стати верить во всю эту чепуху? Безхвостым.
   А может, все же...
   Попытка не пытка.
  
   Да ну Вас!
   Даже и не уговаривайте!
   Глупости все это.
   (пауза)
   Ну хорошо, хорошо...
   Допустим, "стеченимер".
   Допустим, "Белый ящик".
   Соорудим.
   Допустим...
   Ну и что?
   А собственно, что Вы потеряете, если не получится?
   Да ничего!
   И денег с Вас никто не возьмет.
   И даже не осудят.
   И на смех не поднимут.
   Никто же не узнает, что Вы попробовали!
   Не рассказывайте никому, и все дела.
   Вдруг она есть?
   Живая!
   Ну а если нет - не беда!
   Это же там, внутри все!
   Снаружи незаметно.
  
   P. S. Когда Ворчало вытащил кассету с Григом из "Белого ящика", запись песни Сольвейг оказалась стертой.
   Мистика, да и только.
   Испортил кассету Хью.
   Испортил чужую запись.
   Ай-я-я-й!
   Вот такие-то дела.
  
  
  
   Снегопад.
   Снежинка, впервые ощутив свое бытие и поудобнее устроившись в воздухе, с любопытством осмотрелась. Рядом, и вдалеке, и в бесконечном далеке, и даже еще дальше
   кружились,
   кружились,
   кружились подруги.
   Каждая по-своему, а вместе - хоровод.
   И-и-и...
   Раз - два - три.
   Раз - два - три.
   Раз - два - три.
   Непредсказуемая круговерть танца подчинялась единому Закону. (Медленно, но неотвратимо все дружно планировали вниз.)
   Закон не грозил, не поучал и не выпендривался. И от этого становился еще законистее, а случайно случившийся смешок всегда успевал спрятать в суровых усах.
   Все вместе: и снежинки, и Закон, и белый пушистый воротник на сером граните набережной, и улыбка в усах - называлось
   "Снегопад".
   "Странно, - подумалось Снежинке. - Снегопад...
   Снег...
   Почему Снег...
   Мы же такие ажурные, мы нежные, мы легкие, и мы, в конце концов!
   А тут вам - Снег!
   И наверняка с усами!
   С такими же, как у этого зануды Закона!
   Тут какая-то путаница.
   Не Снег я!
   Нет у меня!
   Я молода и красива.
   И имею!"
  
   Да.
   Это правда.
   Она родилась красивой Снежинкой и не пролетела еще и трети своего пути, отпущенного ей Законом.
   Поэтому.
   А Закон, не обращая внимания на всякие мелочи, продолжал.
   Хорошо утрамбованный Сугроб, развалившись на газоне рядом с крыльцом антикварного магазина "Купина", тоже размышлял, разглядывая веселящихся в желтоватом свете снежинок. Лежал давно, и времени на размышления у него было предостаточно. Время он отсчитывал себе сам, не торопясь, умышленно не обращая внимания на причудливые старинные часы и часики, выставленные в витрине магазина.
   "Я - вечность! Поэтому снежинки ко мне так и льнут!"
   Но на самом-то деле, если задумчиво пощёлкать языком, не он снежинкам был нужен, а они ему. А про "вечность" - можно и не щёлкать, не утруждать язык.
   Вот такая утрамбованная путаница получалась у Сугроба.
   Рядом ОН, широкой лопатой сгребающий Снегопад в сугробный горб.
   Сугроб рос и рос. И Снежинки, увидев в сонливой солидности Сугроба перспективу второй (а возможно, и третьей, и четвертой) жизни, впадали в заблуждение, думая: "Так будет всегда", и поэтому: "Мы будем всегда".
   И, впав, сразу переставали мучиться Законом.
   Правда, не все, а только те, которым повезло.
   Которые под лопату вовремя попали.
  
   Сугроб ощущал ЕГО своим слугой и назначил ухаживать за телом. Назначал Сугроб всё и всех не до того как, а после. Поэтому игнорировать его указания никто не мог.
   Попробуйте сами:
   умудриться сыгнорировать сейчас,
   чтобы не сделать потом,
   после того, как все уже готово надысь!
   При таком раскладе Сугроб редко ошибался в прогнозах, оценках и назначениях. Прогнозировал он исключительно произошедшее, оценивал - проданное, а назначал только уже занимающее. И все же, (по причине) иногда умудрялся ошибаться - чаще в мелочах, но бывало и по большому.
   Например, в случае с НИМ.
   Смешно, правда? Нашел, тоже мне, слугу!
   Тут уж, он точно.
   И глубоко.
   А может, и наоборот - выпукло. (Сугроб же!) Не колодец.
  
   На самом-то деле, ОН был совсем и не дворником, а учился в Щуке на актера. Вот. А на сугробах подрабатывал. Естественно (как и у всех молодых гениев из Щуки) у НЕГО была ОНА.
   Давно была.
   Еще с первого курса.
   Красивая, стройная, талантливая, возможно, даже умная.
   Одним словом - хорошая.
   В Щуке плохих не держали.
   Там конкурс большой.
   Отсеивали.
   Остальных.
  
   В тот вечер они встретились, как всегда, у антикварного магазина, и пошли медленно, медленно, по набережной, прямо к Большому каменному мосту, расцвеченному прожекторами. Снежинки, порхая в цветных конусах волшебного света, опускались ЕЙ на ресницы и на варежку, специально для этого подставленную.
   А ЕМУ было с НЕЙ неинтересно.
   ОНА - бывшая.
   И ОНА чувствовала это.
   Но виду не подавала.
   Снежинка растаяла на варежке, протянутой к оранжевому прожекторному лучу.
  
   Ночной пустой огромный город.
   Мокрая бесконечная дорога до утра.
   Пусто.
   Пусто.
   Пусто.
   Одиночество на троих.
   ОН. ОНА. И Город.
   Непонятно, зачем ОНА тогда голову запрокинула... Может, просто чихнуть собралась? И откуда ЕЙ было знать, ­что именно в это мгновение там, наверху, родилась еще одна снежинка и, впервые ощутив свое бытие, начала кокетливо падать.
   А Закон продолжает.
   Всегда.
  
  
  
  
  
  
   Второе исчезновение Ворчала.
  
  
   Зазвонил телефон.
   Кто говорит?
   Слон...
   Тьфу ты! Это не оттуда!
   Зазвонил телефон.
   Регент поднял голову...
   Опять не то...
   Зазвонил телефон.
   Ластя сделала неуклюжую попытку открыть левый глаз - ресницы запутались и не дали. С правым глазом получилось удачнее.
   Во! Попал!!!
   Вы знаете, для чего нам дано два глаза? Думаете, для красоты? Или для того, чтобы можно было томно хлопать ресницами, на мгновение задерживая их в нижнем положении, вместо ясного и точного ответа на поставленный вопрос?
   Ошибаетесь!
   Запомните: два глаза нам дано для того, чтобы определять расстояние до предметов, а вовсе и не для того, чтобы заставлять ни в чем не провинившихся перед Вами хвостолапов обязательно заметить "случайно" упавший на щечку локон! Или потрясающий изгиб. Или еще что-нибудь более потрясающее. И, уверяю Вас, этим свойством объемного зрения для определения расстояния (не до сердца хвостолапа, прошу не путать!) необходимо пользоваться всегда! Что бы с вами ни происходило! Всегда! При любых обстоятельствах! Даже если Вы при этом потеряете часть своей привлекательности.
   Вы о чем?!! Не понял...
   А, гд...
   МОЛЧАТЬ!!!
   Вот так-то!
   Зазвонил телефон.
   Ластя сделала неуклюжую попытку открыть левый глаз - ресницы запутались и не дали. С правым глазом получилось удачнее. Телефон продолжал звонить. Чтобы дотянуться до него, нужно было хорошенько сосредоточиться, и, перегнувшись через неудачно стоявший стул, схватив трубку, при этом не потеряв равновесие, быстренько откатиться в теплую и уютную кровать. Телефон продолжал заливаться. Ластя сосредоточилась и, извиваясь, двинулась на звук. В последнюю, решающую секунду она зажмурилась, выбросила вперед лапку и схватила телефонную трубку. Удачно сохранив равновесие, изогнувшись лабиринтом, Ластя нырнула в постель. Но одну мелочь она все же не учла.
   Не учла она длину шнура и расстояние между столиком и кроватью. (Наверное, забыла про второй глаз.) В результате сдернутый шнуром телефонный аппарат с дребезгом грохнулся на пол. На полу, на Ластиных тапочках, ничего не подозревая, свернувшись калачиком, уютно спала Катька. Аппарат не попал в Катьку. Не хватило пары сантиметров. (Недолет.) Но это оказалось еще хуже. Если бы аппарат угодил в Катьку, то, возможно, чуток оглушил бы её, и тогда Катька не прыгнула бы с перепугу на картину и не сорвалась вместе с ней прямо на телевизор. И, наверное, керамическая ваза не разбилась бы со страшным грохотом. А Катька не стала бы метаться в невменяемом состоянии по спальне. И не залетела бы за шифоньер, и не застряла бы там намертво. И не орала бы оттуда дурным голосом. А Ласте не пришлось бы доказывать Киванычу по телефону, что она одна и никаких оргий ни с кем не устраивает.
   Добродушный Киваныч, сделав вид, что поверил Ластиным объяснениям, посоветовал "прикрутить" потише музыку. Ластя ответила, что придется потерпеть, потому что отодвигать шифоньер не так-то просто. Тогда, вконец запутавшись в Ластиных объяснениях, Киваныч просто попросил позвать к телефону Ворчала.
   - А у меня его нет! - ангельским голоском пролепетала Ластя.
   Киваныч переспросил.
   Ластя уверенно подтвердила.
   Киваныч взял небольшую паузу. В нем просыпалась мужская солидарность. Ему почему-то стало обидно за Ворчала.
   - Наверное, он у Ларисы, - как бы между прочим ляпнул Киваныч.
   Ластя как бы между прочим поинтересовалась:
   - У какой такой Ларисы?
   - Да ты её не знаешь! - как бы между прочим отмахнулся Киваныч и, вежливо попрощавшись, положил трубку.
   Ластя сидела, скрестив нижние лапки по-турецки, на еще теплой постели и слушала короткие гудки.
   Катька продолжала вопить, мешая слушать.
   Гудки были монотонные и бесконечные, как мокрый, серый, осенний шифер под дождем на крыше дома, если долго смотреть на него из окна на кухне. Потом пропали и гудки, и крыши, и нудный дождь. Прижатая к уху трубка просто молчала.
   Катька, наверное, решив, что её бросили навсегда, тоже перестала орать.
   Подчеркивая внезапную тишину, тикали часы.
  
   Вы бы посмотрели на морду Катьки, когда Ласте удалось-таки выковырнуть её из-за шифоньера!
   Автоответчик у Ворчала нес какую-то ахинею. Может, такой текст и покажется кому-то смешным, может, раньше и она улыбалась, слушая записанный на ленту Ворчалин голос, сообщающий, как и о чем нужно говорить с его автоответчиком. А сейчас все это только раздражало. И злило. И потом еще раз раздражало.
   Прошедшее время мало нас интересует, когда настоящее протекает весело, беспечно и суетливо. Но вдруг это настоящее останавливается! Неожиданно! Как поезд, у которого сорвали "стоп-кран"! Хулиганов, конечно, накажут. Потом. А поезд все равно уже остановился. И вот только тогда мы удосуживаемся оглянуться. И порадоваться или загрустить там, где когда-то проскочили мимо и не успели... А может, просто не обратили внимания?
   Хорошо это или плохо - никто не знает, а я не скажу.
   Итак, Ворчало куда-то пропал. Неожиданно и просто. В смысле, по-английски, без предупреждения. Пропал напрочь и в неизвестном направлении. Не то, чтобы это особо кого-то расстроило, но вместе с тем любопытно же! Вот есть Ворчало. Звонит, прибегает, иногда просто путается под лапами, иногда откровенно мешает. Бывает, поможет чем-то. Или наоборот. Как бы там ни было, но на глазах. Все привыкли и не замечают. Эка невидаль! А тут вдруг - раз и нет! Дырку этого "нет" сразу видно. И неудивительно: дырки почему-то мы всегда видим охотнее. Возьмите, к примеру, обои. Ну, обои как обои, что на них смотреть! А вот дырку на этих обоях мы всегда рассматриваем! И при этом всякую всячину думаем! Тактично молчим, но все равно думаем.
   Подобной дыркой и оказался Ворчало. Его исчезновение стало предметом многих телефонных и не телефонных разговоров. Разговоры были разные: и хорошие, и плохие (фифти-фифти), но безучастно к факту исчезновения не отнесся никто.
   Ну, скажем, почти никто.
   Не отнесся безучастно к этому событию даже ПаПа По, несмотря на свою загруженность. Небольшую часть своего времени (которого всегда катастрофически не хватало) он посвятил разговорам о внезапном исчезновении Ворчала. Его участие в этих разговорах сводилось к кратковременному поднятию головы от очередной фитюлечки и коротким "угу" или "ага". У Тати запас слов, применяемых для данного конкретного случая, оказался несколько больше. Она использовала еще и "ну надо же!", что несомненно характеризовало её на общем фоне с наилучшей стороны.
  
   Тяжелый кожаный панцирь с приклепанными блестящими пластинами привычно оттягивал плечи. Пыльный сандаль упирался в камень, торчавший из разогретого песка. Большой боевой шлем, играя в лучах заходящего солнца, валялся рядом. Широкий, короткий и страшный меч, покорный своему хозяину, смирно лежал на коленях. Ворчало только что закончил чистить лезвие и любовался безупречными формами клинка. Это грозное оружие досталось ему по наследству. Такого уникального меча не было ни у кого, и Ворчало гордился этим. Удобная ручка, отделанная серебром и сапфирами, казалась слишком маленькой и ласковой по сравнению с массивным лезвием, расширяющимся к жуткому треугольнику на конце, способному, сверкнув смертельной дугой, рассечь любые доспехи и, наткнувшись на кость, не остановиться.
   И - убить.
   И снова сверкнуть над головой победной дугой.
   И нет такой силы, которая могла бы противостоять полету холодной стали.
   Этим оружием плохо защищаться. Массивный меч неповоротлив. Легкие и верткие дротики обходят его. Треугольник должен скользнуть по груди варвара раньше, чем его копьецо вильнет змеёй рядом с горлом.
   Ворчало поднял прищуренные глаза и посмотрел на город. За высоким частоколом все замерло в ожидании смертельной драки. Из-за спины, от лагеря, тянуло дымком от костров и пригорелым мясом. Он поднял тяжелый взгляд еще выше, в небо. Единственное облако, похожее на птицу, перечёркнутое инверсионным следом от реактивного самолета, неподвижно висело над горизонтом. Завтра утром у этих стен прольется кровь. Дикие крики разорвут утреннюю тишину, сливаясь со звоном стали и стонами раненых, но, не обращая внимания на стоны, прямо по телам, вперед будут рваться все новые и новые воины, и в реве опьяненных кровью глоток утонут проклятия умирающих.
   Спина похолодела.
   От плеч к сжатым кулакам прошла мелкая дрожь.
   Огромное красное солнце медленно опустилось за горизонт. Начинало темнеть.
   Ворчало резко встал, привычным движением вложил меч в кожаные ножны, подхватил шлем и, не оглядываясь, быстро пошел к лагерю.
   В палатке на столе лежал опрокинутый кувшин из-под вина. На топчане валялся круглый щит с пристегнутым кинжалом. Факел уже воткнут в специальную скобу на столбе, поддерживающем свод палатки. Рядом висел белый шарик. Ворчало подошел к нему и, немного помедлив, лопнул.
   Помните, как, меняя резкость, камера переносит нас с первого плана на второй? То, что мы не замечали, становится четким и ясным, иногда неожиданным. А первый план расплывается и уходит из поля нашего зрения. Ворчало ощутил этот процесс на себе, точнее в себе, а еще точнее, во всем мире.
   Что таит в себе наша кровь? Что передается нам при помощи этих маленьких красных капелек по нескончаемой цепочке, от отца к сыну из глубины веков? Где начинается и где заканчивается цепочка? Может, это и есть реинкарнация?
   Мда-а!
   Все, что было привычным и знакомым, размылось, потеряло четкость и растворилось в чужом, но абсолютно реальном мире. И в этом чужом и реальном мире Ворчало неподвижно сидел на диване в своей комнате, подперев лапами голову. Его не было четыре дня. Много это или мало? Как знать!
   Автоответчик противно пищал, требуя внимания...
   Поторопившись вернуться, Ворчало так и не узнал о том, что утром во время боя ему кто-то двинул по затылку деревянной колотушкой.
   Очень сильно двинул.
   После чего он стал изредка беспричинно хихикать и чесаться под мышками. Возможно, вновь приобретенное качество каким-то загадочным образом закрепилось на генетическом уровне и передавалось из поколения в поколение, и, в конце концов, дошло и до нашего Ворчала (которого мы все знаем и дружно любим). Если допустить такую неожиданную версию и спроецировать её на некоторые поведенческие инициативы, свойственные Ворчале, то многое становится понятным.
  
  
  
  
  
  
  
  
   Загадка от Ворчала.
  
   Представьте себе много-много машин.
   Всяких.
   Очень много.
   И все эти машины медленно едут в одну сторону. Не потому что запретили ехать в другую, совсем нет, просто так выпало. Оказалось ­- всем надо в одну сторону.
   Получилась Лента.
   Медленная, медленная Лента.
   Извивается вокруг пологих холмов, перекатывается, движется...
   Со скоростью пешехода.
   Условно. (Никаких пешеходов там нет).
   И еще там нет деревьев и кустиков. И травы. И ручья. И тюльпанов тоже нет. Короче, ничего там нет. Вообще.
   Только высокое небо.
   И Лента.
   Выползающая из-за горизонта.
   И вползающая в горизонт.
  
   Горизонт - потрясающее явление нашего мира. Приходилось плавать на большом корабле? Помните, перед сном - выглянешь в иллюминатор - вот он! Горизонт! Прямо перед носом! Корабля. Еще чуть-чуть и догоним!
   Утром проснулся, глядь, а он уже за кормой!
   Ура!
   Мы его ночью перерезали, а я - дубина - проспал!
   Ан, нет!
   Оглянулся - оказалось - опять впереди...
   Не догнали!
   А вроде рядом.
   И так далее.
   Можно экспериментировать сколько угодно, пока башка не откружится.
   У меня была одна хорошая знакомая, с ней похоже получалось, включая башкокружение. Никак не мог догнать... Поэтому и запомнилась. Знакомая.
   Возможно на всю жизнь.
   (Но это еще проверить надо).
   А вот с аэроплана совсем другая картина. Горизонт, как блюдце загибается краями вверх, и совершенно очевидно - н и к о г д а ! Даже на трех М.
   А на Сатурне так там вообще чёрте что! Вы не поверите, не горизонт, а дрянь какая-то... Даже и говорить не хочется.
   Так вот.
   Едут себе и едут машины бесконечной лентой из-за горизонта прямиком в горизонт. Слева Солнце пытается прогнуть своей жгучей громадой недоступную черту. Но ничегошеньки у него не выйдет из этой затеи. Не прогнет, измерение другое.
   У Солнца иной мир.
   Удивительный, потрясающий, притягивающий, необыкновенно красивый и одновременно смертельный термоядерно-ледяной Звездный Мир. (тут необходимы мурашки по коже)
   А горизонт - наш. Уютный, тепленький, близкий.
   И находится он в удивительном, потрясающем, притягивающем, необыкновенно красивом и одновременно (без мурашек) смертельном Нашем Мире.
   На самом деле все Миры, как ни крути, как ни верти - едины. В смысле они ОДНО И ТО ЖЕ, хотя и разные. А может разница лишь в том, что Наш Мирок нам привычен? И только-то?
   (небольшая пауза)
   Похожи... Одинаковы... (немного подумав) Если, конечно, не брать в расчет такие мелочи, как гравитацию, население, температуру, диапазон времени, масштаб пространства, и т.д. и т.п. Но это же мелочи!
   Угу? Договорились?
   Интересно, а какой горизонт в центре...
  
   Стоп! Хватит! Двигай в начало. Как там с лентой-то дела?
   Ага! Пока все в порядке. Куда она денется, ползет, родимая! Шарик-то круглый.
   Машины внутри ленты ведут себя по-разному. В большинстве своем прилично, но не без исключений. Исключения суетятся, пипикают. Шмыгают.
   Туда-сюда, туда-сюда.
   Без пользы для себя и во вред другим.
   Просто из удовольствия пошмыгать.
   Туда-сюда, туда-сюда.
   Думают, выглядят исключительно.
   Ловко-то как получается.
   Туда-сюда, туда-сюда.
   Не то, что некоторые!
   На самом деле шмыганье есть первый признак несостоятельности. Посудите сами, разве состоявшейся личности есть необходимость доказывать свою состоятельность? Однако, мне кажется мы умрем со скуки без этих клоунов. Или просто уснем, а это еще хуже. Пусть шмыгают. Туда-сюда, туда-сюда. Кто-то должен же шмыгать.
   Судьба у них такая.
   Нам без них никак.
   Без них все остановится.
   А умные едут себе и едут. Уверенно. Профессионально.
   И движется длиннющая пестрая змея из одного ниоткуда в другое никуда исключительно за счет умных. (Прошу не путать с богатыми). А в середине этой бесконечной ленты мягко вышагивает Фиолетовый Котенок.
   Вместе с машинами.
   Пешком.
   Не шмыгая.
   Вышагивает.
   Отгадайте: ему-то что там надо?
   За горизонтом.
  
  
  
  
  
  
  
   Аттракцион.
  
   Сегодня у Ласти случился незапланированный свободный день. Как нельзя кстати. Она давно хотела побывать в Контуре, но так, чтобы не думать о времени, одним словом "оторваться на полную катушку". (Одним словом не получилось, пришлось использовать четыре...) Такой глобальный "выход в свет" требовал серьезной подготовки. Самое простое - выбрать платье, тут сомнений не возникало: платье - любимое - коротенькое и чуть приталенное. Оно великолепно сидело на Ласте и удивительно точно подчеркивало многочисленные достоинства фигуры. А вот подобрать к платью макияж и остальные мелочи, типа заколки и фенечки на запястье, оказалось сложнее. Возникали неразрешимые противоречия. То разброд в цветовой гамме, то не под настроение, то плохо сочетается с духами... Кошмар! Однако, как ни удивительно, к полудню Ластя была готова.
   Она стояла напротив зеркала, с удовлетворением рассматривая свое отражение, нащупывая на сережке маленькую точку. Как только появилось легкое покалывание, Ластя произнесла: "Карта!"
   Воздух вокруг стал сгущаться и образовал сферу. Улыбающаяся Карта появилась прямо напротив Ласти. Вместо зеркала. На ней - такое же платье! Копия! Мало того, еще и фенечка! Такая же! Просто хамство!!! Ластя мило улыбнулась и спросила:
   - А Тракт занят? Что-то я его давно не видела...
   - Он сейчас подойдет. Я только встретила Вас, простите, но у меня есть одно срочное дело, спешу... Не против, если Вами займется Тракт?
   - Да нет, конечно... Ради Бога!
   С мелодичным щелчком появился Тракт. Он был одет в смокинг. Бабочка игриво выделялась на фоне белоснежной манишки. У Ласти вместо готового слететь с губ "здравствуйте" слетело "ик".
   Карта, под шумок, незаметно растаяла.
   - Чем желаете заняться? - как ни в чем не бывало спросил Тракт.
   - Собственно ничем... Просто развлечься. Ну, скажем...- Ластя замялась, срочно придумывая, чем ей хочется заняться.
   - А давайте я Вас отправлю на аттракционы? - почувствовав замешательство, предложил Тракт, элегантно смахивая со лба крупные капли пота.
   - А что там? Надеюсь, не для детишек? Вам не жарко?
   - Еще как... И для детишек тоже. Понравится. Уверен.
   - Ну что ж, давайте попробуем...
  
   Диск из серебристой ваты раскручивался все быстрее и быстрее. Ластя никак не могла ухватиться за вату. Зачем нужно удержаться на диске, она не знала, но упорно продолжала цепляться, как будто от этого зависела жизнь. Хотя совершенно очевидно: если даже свалишься, все равно упадешь в такую же серебристую вату под диском и ничего не случится! Но с инстинктом не поспоришь, особенно когда времени на логику просто не хватает. Да и не в Ластиной манере просчитывать ситуацию. Ей больше нравилось полагаться на интуицию. А интуиция орала во все горло, прямо в ухо: "Хватайся! Держись!! Цепляйся!!!"
   Вот и приходилось хвататься и цепляться.
   А диск все раскручивался и раскручивался.
   В какой-то момент её чуть-чуть приподняло и легко выбросило.
   Но полетела она не вниз, куда запланировала, а вбок и вверх.
   А там оказалось по-настоящему страшно!
   Там, под лапками, ничего не было!
   Такой раскрутки событий она не ожидала.
  
   Сколько времени продолжался принудительный полет? Кто ж его знает! Но движение постепенно замедлялось - объятия встречного ветра ослабевали. И наконец все успокоилось. Воздух перестал свистеть в ушах, стало слышно, как бешено колотится сердце!
   Ощущения падения не было, но ведь - неправда! Ластя должна была падать!
   Она и падала.
   Только очень, очень медленно, как пушинка, повинуясь малейшему движению теплого летнего воздуха, зацепившись за него своим дыханием. Немного успокоившись, Ластя стала осматриваться. И вдруг сообразила. Она почти незаметно и приятно падала на свой родной город! Она его узнала! Узнала потому, что жила на верхнем этаже и привыкла к виду из своих окон. И еще: под ней - её район! Ластя узнавала переулки и скверики, церковь, стоящую на холме, и маленький прудик рядом. Бесконечной лентой ползли автомобили. Казалось, они ползут лениво, но это только так казалось, букашки-то копошились где-то там, далеко внизу! Маленькие-маленькие!
   Тут Ластя вспомнила: Тракт говорил, что она должна научиться управлять... Чем - не объяснил. Забыл? Или она что-то не поняла? Кажется, он говорил о комочке под грудью, надо напрячь, чуть-чуть задержав дыхание. Вернее, напрячь дыхание и почувствовать комочек. Или наоборот? Совсем запуталась! Пора учиться, а то приложусь к какой-нибудь трубе! Вон как дымят! Прямо в меня... Внизу не так заметно...
  
   Боже! Как красиво! Мамочка родная! И совсем, совсем не страшно!
   Комочек внутри неожиданно проявился сам собой, Ластя почувствовала его и чуть-чуть напрягла. Её развернуло боком и по восходящей дуге понесло вправо.
   Эй! Стой! Не туда!
   Ластя напрягла комочек в другую сторону (точнее, по-другому) и тут же получила результат. Поэкспериментировав несколько минут, она перестала думать о комочке так же, как не думала о своей лапке, когда подносила за обедом ложку ко рту. И только тогда она ощутила настоящее счастье свободного полета!
   Можно было разогнаться так, что платье начинало больно хлестать, а можно - лениво зависнув прямо над макушкой огромного тополя потрогать веточку.
   Ластя подлетела к трубе, разглядывая ржавые скобы, убегающие вниз, осторожно, еще ближе, и прикоснулась к шершавому бетону.
   - Фу, грязная!
   Посмотрев вниз, остолбенела. Стало страшно и засосало под ложечкой. Труба реально показала, как высоко она забралась. Ластя инстинктивно шарахнулась от трубы. Чем дальше она отлетала, тем быстрее успокаивалась. И как только труба превратилась в маленькую и игрушечную, ощущение полной безопасности вернулось. А вместе с этим ощущением вернулось и настроение.
  
   Нужно приучить себя! Сколько интересного пропущу, если буду бояться близко подлетать! Издалека всего не рассмотришь, а тем более не потрогаешь!
   Так.
   На чем привыкать будем?
   Ластя завертела головой. Взгляд остановился на телебашне, которая торчала вдалеке. Несколько минут борьбы со встречным ветром - и вот она, башня, рядом. Прямо перед мордочкой.
   Ну, антенны изучать не буду, железки и железки, ничего интересного, а вот через стекло загляну!
   Ластя стала медленно спускаться, стараясь не отлетать далеко от стенки. Приходилось быть внимательной: любой неожиданный порыв ветра мог стукнуть её о шершавый бетон. Борясь с этой неприятностью, она поняла: при помощи комочка можно становиться тяжелой, продолжать летать, но уже медленно и неуклюже, зато сдуть её не смог бы даже очень сильный порыв ветра. Правда, требовалось гораздо больше усилий, и она почувствовала: может и устать.
   Спустившись до стекол, Ластя заглянула вовнутрь. Там стояли столики, за ними сидели хвостолапы и, нажевывая салаты, пялили глаза сквозь Ластю, вдаль. Выражение глаз у всех было одинаковое. Ластя постучала по стеклу. Молодой хвостолап, сидевший ближе всех, с недоумением посмотрел, но, ничего не увидев, продолжил разбираться со своим салатом. Салаты у всех были одинаковые. Ласте надоело летать вокруг башни: все равно никто не мог разделить с ней те чувства, которые она испытывала. Её потянуло вниз, туда, где протекала привычная и суетливая жизнь.
   Заглянула в открытое окно.
   Постояла на чьем-то балконе.
   Внимательно рассмотрела уличный фонарь.
   Но интересней всего оказалось маневрировать над головами прохожих рядом с входом в метро.
   "А лысин-то сколько! Вот это да! Прямо сверкает все!
   Умный у нас народ!
   Что это он на меня уставился? Мне же Тракт сказал: меня никто не увидит!
   Ой, да это же Федор Федорович!!! Ну-ка я ему лапкой помашу! Вежливый... Поклонился... Учтиво так.
   А если залететь в метро? Ну-ка попробую... Нетушки. Дальше не полечу... Точно дверью прищемит. Вон - размахивает! Как гильотина! Да и что там в метро делать? Вагонов не видела?
   Лучше вверх, вверх!
   Еще!
   Быстрее!
   Еще быстрее!
   Ух, ты!
   А-а-а!!!
   Еще выше!
   ЗДО-РО-ВО!
   Б-р-р. Холодно.
   Ничегошеньки себе! И это - мой город? Такой маленький? Тоже мне мега, - и, посмотрев вниз, добавила: - Полюс...
   Господи, как в холодильнике! Даже дышать нечем, и каждый вдох колючий!
   Мороз!
   Нетушки, вниз - греться!
   По кочкам, по кочкам, по маленьким...
   В ямку - БУХ!!!
   А-й!!!
  
   Стоп, стоп! Тп-п-пру! Уши заложило.
   Поболтаюсь тут.
   Под солнышком.
   Погреюсь.
  
   А ты не чирикай! Лети себе, куда летел! Места всем хватит!
   Да кыш ты отсюда! Вот привязался! Кыш, говорю!
   Ах, так? Ну, я тебе сейчас! Думаешь, не догоню?
   Ага! Испугался?"
   Ластя потихонечку затормозила, перевернулась на спину, расслабилась и стала разглядывать небо.
   Легкий ветерок немного покачивал её и чуть-чуть закручивал влево.
  
   Она раскинула лапки и не сопротивлялась.
   Ей было удобно и спокойно.
   Она, не мигая, смотрела в бесконечную голубизну.
   Теперь она ощущала эту голубизну совсем по-другому.
   Теперь она чувствовала, а не просто вглядывалась.
   Теперь она и понимала её, и любила.
  
  
  
  
  
   Диван.
  
   Иногда Ворчало впадал в депрессию.
   На самом-то деле это была вовсе и не депрессия, а скорее нормальное желание переключиться. Но поскольку сам он называл своё состояние "депрессией", то и мы будем тактично называть так же.
   На этот раз "депрессия" вылилась в лежание на диване и чтение книг. В течение целых двух дней! Полтора дня Ворчало потратил на книжку с очень мудреным названием. Поначалу она показалась неинтересной, но вдруг... Так, наверное, случается у многих. Оказалось, если начать думать - становится интересно. И наоборот. Дочитав книжку с мудреным названием и поразмышляв, разглядывая потолок, Ворчало лениво сполз с дивана и полез на книжную пирамиду в поисках одного рассказа. Он давно собирался прочитать его, да как-то всё не находилось времени.
   Или желания.
   Или еще чего-то.
   Рассказ куда-то запропастился. Поиски не давали результата, и это начинало заводить. Конечно, можно было плюнуть на рассказ и почитать что-нибудь другое, да вот защелка уже защелкнулась. Теперь дело принципа - найти рассказ! Ворчало принялся методически снимать все с полок. Слева направо. Потом переворошил пирамиду и... После того, как все рубашки и постельное белье оказались вытряхнутыми из платяного шкафа, а продукты из холодильника переместились на пол, искать определенно стало негде.
   Озадаченный Ворчало сидел посредине всего этого и пытался сообразить, что же произошло.
   Рассказ нашелся сразу, стоило только Ворчале перестать искать. Он (рассказ) спокойно лежал на самом видном месте - на телевизоре. Весьма банальный случай, но, согласитесь, жизнь вообще банальное мероприятие. (Представляете сколько миллиардов хвостолапов на одни и теже грабли наступали и сколько еще наступят?!! Жуть.)
   Обрадовавшись и одновременно разозлившись, Ворчало тут же поудобнее устроился на диване и стал с остервенением читать. Читал он недолго: рассказ оказался коротким - всего-то страниц десять. Назывался он "С чайниками в лодках". Дочитав последнюю строчку и небрежно отбросив листочки в кучу посреди комнаты, наш незадачливый герой тупо уставился на эту самую кучу. Все, произошедшее с Ворчалой за последнюю пару часов, требовало продолжения. Он болезненно чувствовал незаконченность как в рассказе, так и в своих ощущениях. Ощущения многократно усиливал вопиющий беспорядок снаружи.
   Ворчало редко когда отказывал своим внутренним пульсациям.
   Вот и сейчас решил вмешаться в несправедливую ситуацию "незаконченности" и довести её до логического конца.
   Или абсурда. (Это уж как получится.)
  
   В рассказе автор делился своими впечатлениями о событиях, произошедших в одном лодочном походе. Повествование велось от имени Инструктора, развлекавшегося над своими подопечными, а потом с высоты своего положения ехидно наблюдавшего, как они выпутываются. Правда, все каверзы каким-то непостижимым образом превращались в романтические приключения, но это все равно не оправдывало Инструктора в глазах Ворчала.
   Представляете себе?! Инструктор совершенно иезуитским способом заставил ребят искать клад!
   И как оказалось в конце рассказа, не только их!
   Он поставил мероприятие на поток!
   Все группы, которые ходили с ним в походы, искали клад и гонялись за русалками!
   Каков фрукт?!
  
   Не верите? Можете сами убедиться, прочитайте рассказ в книге N1. Он там спрятался.
   Ворчало раздраженно перевернулся на другой бок. На другом боку лежать оказалось намного удобнее. Поэтому ему и пришла в голову интереснейшая мысль: "А что, если клад на самом деле существовал?! А что, если он до сих пор существует?!"
   Озадаченный Ворчало тут же сел, скрестив нижние лапы, и уже рассеянно и с некоторым безразличием посмотрел на кавардак.
   Голова стала работать четко.
   Прямо в ней зрел план.
   И не просто какой-то там эфемерный, а вполне конкретный, реальный и весьма конструктивный.
   План.
   Замечательный план.
   Созрел.
   Вперёд! Ни секунды промедления! Нечего долго думать! Вперёд!!!
  
   Ворчало решительно расслабился, скосил глаза на левую лапу, помацал массивное кольцо и, уловив легкое покалывание, громко рявкнул в потолок: "Карта!"
   В то же мгновение в башке мелодично щелкнуло, запахло озоном, и Ворчало, как был в домашних тапочках, так с размаху, вместе со своим диваном - ляп - в большую восьмиугольную комнату.
   Потолка не было! Вообще! Никакого! Вместо него - звездное небо! Самое настоящее! Луна, внедрившись в обстановку огромным торшерным серпом, освещала разноцветные шарики, расположенные живописными группами вокруг дивана. На нижнем роге Луны, свесив лапки, дремал Фиолетовый Котёнок. Правее, в розовом шарике с надписью "Поня", сидела малюсенькая хвостолапонька-лапонька, лет семи, и играла в бомбардировщика. Хвостолапонька подняла глазки на Ворчала и, вздрогнув, удивленно замахала ресницами.
   На самом видном месте - прямо перед Ворчалиной мордой - висела в воздухе большая пузатая рюмка, на две трети заполненная золотистой жидкостью. От рюмки приятно пахло. Ворчало повел носом и удовлетворенно улыбнулся. Среди шариков болталась картина Шишкина "Утро в сосновом лесу". Настоящая. Даже с инвентарным номером на обороте! Подмигнув хвостолапоньке и полюбовавшись Млечным путем, Ворчало слез с дивана и, заправив рубашку в штаны, стал разглядывать надписи на шариках, спрятав лапы за спину и слегка наклонившись вперд.
   Искал шарик с датами.
   Как назло, нужный шарик никак не попадался.
   - Что за ненаходчивый день сегодня! - проворчал Ворчало, запутавшись хвостом в пуфике. - Ничего найти толком не могу! Что, прикажете и здесь кавардак устраивать?! Что, по-другому нельзя?!
   - Тетя Карта, тётя Карта! - запищала тоненьким голоском хвостолапонька. - К нам лохматый, небритый бомж забрался! Он хочет всё поломать!
   - О! Ворчало! Здравствуйте, здравствуйте! - Карта появилась в великолепном длинном платье. Подол спереди чуть-чуть не доставал до пола, а сзади целых полметра волочился.
   Весьма эффектно волочился. Несмотря на разрез, доходящий до... Ну, до... Ну, в общем, вот как Вы подумали... Белый кружевной очень коротенький передничек перехватывал стройную талию, не давая возможности заглянуть туда, о чем вы подумали. Пристроив зелёный помятый солдатский котелок на Луну (Котенок приоткрыл один глаз и, лениво посмотрев, закрыл), Карта подошла к Ворчале и чмокнула его в щеку:
   - Вам помочь?
   Ворчало, смутившись, тоже чмокнул, но промазал.
   - Я тут пытаюсь найти магистраль в шестнадцатый век, - забормотал он. - Хочу посмотреть, как там два монаха жили. В Городне.
   Каша зашкварчала. (Котенок приоткрыл оба глазика и покосился на котелок.)
   - В Городне... В Городне... Минутку... Четыре миллиона тринадцать тысяч двести сорок восемь адресов. По какому из них? Поконкретнее.
   - Тот, что недалеко от Твери.
   - Тверь, Тверь... Русь?
   - Ага.
   - Система звезды?
   - Солнечная.
   - Планета?
   - Третья.
   - На Земле?
   - Ага.
   - Так, так, так, сейчас...
   Каша стала пригорать. (Фиолетовый Котенок, фыркнув, спрыгнул на диван.)
   - Тётя Карта! А кто он? - хвостолапонька осторожно покосилась на Ворчала.
   - Ах! Познакомьтесь, пожалуйста! Это - Понечка. Она умеет подделывать Шишкина!
   - Ой, правда? Надо же! Прямо-таки Шишкина!
   - Да надоел мне этот ваш Шишкин. Буду теперь Джоконду... Размножать...
   - Молодец! Ну надо же! Какая прелестная хвостолапонька! А я Ворчало. Вот. Очень приятно познакомиться.
   Хвостолапонька-лапонька мило улыбнулась и продолжила кидать маленькие бомбочки на кукольный домик. Бомбочки с грохотом взрывались.
   Каша задымила не на шутку. Карта изящно переставила котелок на диван. (Фиолетовый Котенок приоткрыл левый глазик.) От котелка дурно потянуло горелой кашей. Котенок, мявкнув, спрыгнул с дивана и, гордо задрав пушистый хвостик восклицательным знаком, продефелировал подальше от каши, рассуждая себе на уме:
   "Каша дымит! Бомбы рвутся - ни тебе покоя, ни завтрака... Щас вот как обижусь сурово! На всех! На них! Жестоко и бесповоротно обижусь! Будут знать!!! Уйду и буду гулять! Одна! Тогда узнают! Каково это! Когда я обиделась! И гуляю! Одиноко и бесповоротно! Навсегда!"
   - Городня... Городня... Ну вот, готово! Вы с диваном отправитесь? - Карта покосилась на старые, потрепанные ворчаловские тапочки.
   - Эге.
   - Один или проводить?
   - Пока один... А там видно будет. Если что - позову. Услышите?
   - Невозможно. Вы же в реальное перемещение собрались. Решайте сейчас.
   - Это как это - в реальное? Это что ли я там реально чего-нибудь схлопотать смогу?
   - Конечно, сможете! У нас все без обмана. Обязательно схлопочете. Пипеток у Вас достаточно. Можете себе позволить и схлопотать...
   - Да?! - Ворчало почесал за ухом, подумал, наклонил морду и почесал под мышкой. - За собственные-то пипетки? Ну уж нет! Тогда лучше с Вами...
   - Со мной на одну каплю в час дороже.
   - Согласен.
   - Тогда в путь?
   - Ага!
   Раздался мелодичный щелчок. Запахло озоном.
  
   Ворчале нравилось перемещаться в Контуре. Нравилось мгновенное головокружение, возникающее при переходе с одной магистрали на другую. А еще больше ему нравился момент, когда, попадая в чужой, незнакомый, до жути интересный мир, он чувствовал, как чуть-чуть захватывало дух. Волновало и притягивало ощущение реальной нереальности. (Возможно наоборот).
   Они стояли на холме.
   Не шевелясь.
   Любуясь.
   Вертикально.
   (Стояли.)
  
   В двух шагах - крутой обрыв.
   Внизу - Волга.
   Правее - луг.
   Две коровки как игрушки. (Одна замычала - настоящие!)
   И чуть-чуть, как приправы, - ветерка.
   Встречного.
   Прямо по курсу.
   Ощущение бесконечного парящего бесшумного полета.
   И еще, совсем забыл: все зелёное, зелёное!
  
   А рядом, слева - точно на макушке холма - небольшая белокаменная церковь. Диссонировал непривычно темный шатровый купол. Ворчало привык к сверкающим куполам, отлитым золотыми каплями прямо в облака, а тут - здрасьте вам - темный да приземистый. Между обрывом и храмом - аккуратные деревянные кресты над ухоженными холмиками. За спиной - подъемный мост через ров.
   Рядом с диваном, прямо на земле, валялся огромный модный импортный чемодан с колесиками и убирающейся, как шасси самолёта, ручкой. Очень дорогой чемодан. Из натуральной кожи.
   - Ваш? - уважительно кивнув на чемодан, спросил Ворчало.
   - Да. Не могу же я путешествовать без вещей! - с капризными интонациями ответила Карта и кокетливо улыбнулась.
   - А я и не подумал... Даже зубной щетки не взял...
   - Ничего страшного. Я обо всем позабочусь, у меня в чемодане есть все необходимое, - Карта красиво взмахнула хвостиком и щелкнула кончиком по плечу Ворчала, сбив пылинку.
   - Так. Для начала я предлагаю переодеться, слишком выделяемся. Крайне плохо и даже опасно. Местные жители могут нас напугаться и на всякий случай поколотить.
   Карта решительно подошла к чемодану, перевернула его и, повозившись, открыла крышку. Чемодан оказался пустым, только на дне сиротливо валялся потрепанный, очень толстый глянцевый журнал с полуголой девицей на обложке. Из чемодана резко потянуло плесенью. До того противно потянуло, Ворчало аж не выдержал и отвернулся. Карта достала журнал, элегантно устроилась на диване и залистала.
   - Ну, что Вы стоите? - подняла она огромные голубые глаза на Ворчала. - Садитесь рядом! Будем одежду выбирать!
   Ворчало подошел и присел на краешек своего дивана, осторожно отодвинув на пару сантиметров подол полупрозрачного платья. Журнал оказался каталогом. Чего там только не было! Карта удивительно быстро ориентировалась в бесконечных фотографиях и рисунках. Ворчало никак не успевал рассмотреть, а она листала и листала засаленные страницы. Системы в каталоге - ну просто никакой. Рядом с фотографией шикарного лимузина соседствовал рисунок деревянной пивной кружки, а на следующей фотографии вполне могла оказаться сенокосилка или запонки, и так далее... Пояснения и вообще какие-либо тексты отсутствовали. Только рисунки, чертежи и фотки... Некоторые фотографии - галогенные, другие - черно-белые, причем поцарапанные и блеклые. Один рисунок удивил Ворчала: на нем оказалась стиральная доска выпуска пятидесятых годов, нарисованная явно ребенком, а вот портрет куклы Барби (на соседнем листе) был выполнен маслом. И не менее, как А.Пи.
   - Вот! Это мне нравится! Как Вы считаете? Подойдет?
   - Наверное... - неуверенно согласился Ворчало, рассматривая фотографию темно-синего сарафана, небрежно лежащего на гжельском подносе. На подносе, кроме сарафана, стояла тарелка с бульоном.
   - Ну, и отлично!
   Карта выдрала из каталога лист с фотографией, сунула его в лапы Ворчале и с завидной скоростью продолжила.
   - А вот это Вам не помешает... Под рубашку...
   Ворчало сначала не разобрался в чертеже, потом дошло - кольчуга!
   - Ну, как? - Карта с плохо скрываемым нетерпением посматривала на Ворчала.
   - А обязательно?
   - Конечно, нет! Но что Вы будете делать, если в Вас из лука стрелять начнут?!
   - А без луков никак нельзя?
   Ворчало прижал к груди выдранный лист с сарафаном, как бы защищаясь от стрел.
   - Без луков никак... Без танков можно. Без минометов тоже. А без луков никак! Еще арбалеты. Но я не уверена... Надо уточнить... Минутку... Нет, в справочной говорят: самострелы применялись редко. Ну и хорошо! А то они пробивают кольчугу...
   - А зачем в меня вообще стрелять? У меня что, морда на мишень похожа?
   - Да дело не в этом... Хотя... Ну, здесь просто должны часто друг друга колошматить. Тут же сейчас, наверное, иго.
   - Иго?! Это получается, мы идем себе по лужайке, никого не трогаем, песенку ля-лякаем, а тут, сзади, из-за угла на нас налетает татаро-монгольная конская всадница?!
   То есть, извините, задняя конница!
   Ну, в общем, в седле...
   На лошадях. Извините.
   Когда много татар, перемешанных с монголами, а впереди - командир.
   На горячем коне.
   Хабибуллин!
   То есть, как его там... Батый!
   И в неравном бою рубят нас на маленькие квадратные кусочки?!
   - Почему квадратные? - удивилась Карта.
   - А Вы пробовали на полном скаку изрубить кого-нибудь на круглые?
   - Да Вы что! Естественно, не пробовала!
   - Вот поэтому! Карта, а с чего Вы взяли про Хабибуллина?!
   - Я не брала, это Вы взяли!
   - Какой, к черту, Хабибуллин или Батый при Иване Грозном? Что-то я теперь вообще ничего не пойму...
   - И все же, кольчугу берете?
   - Раз надо, значит, надо. Хотя... Может, бронежилет? Надежнее... он, говорят, даже от пуль защищает... А ваша справочная ошибалась когда-нибудь? Были такие прецеденты?
   - Конечно, были, не отвлекайтесь! Думаю, в бронежилете спаритесь. Лето же!
   Карта посмотрела на прижатый к ворчаловской груди выдранный лист с сарафаном и бульоном.
   - Ну, ладно, пусть будет кольчуга, согласен...- проворчал Ворчало и, перехватив взгляд Карты, смущенно опустил лапу.
   Карта мгновенно выдрала страницу с кольчугой.
   Через полчаса подбор экипировки для первой вылазки был закончен. Ворчало торжественно держал в обеих лапах охапку вырванных из каталога страниц, а Карта пластичными движениями брала по одному листику и активизировала рисунки. Вскоре весь диван был завален всевозможными вещами и тряпочками, оставалось только напялиться.
   Однако не тут-то было!
   Разобраться, что к чему привязывается, пристёгивается, и не надеть задом наперед...
   Прямо Кубик Рубика!
   Одним словом, повозились...
   Ворчало, закончив пристраивать меч, взглянул на Карту и прыснул. Карта выглядела весьма экзотично. Совершенно дурацкий сарафан косо сидел на круглых плечиках и топорщился внизу. Повязка сползла на левое ухо. Не завязанная на тесемки рубаха выбилась из декольте сарафана, слегка обнажив грудь. Карта растерянно моргала.
   - А Вы, думаете, лучше? - обиженно пролепетала она.
   - Все нормально... Это я нечаянно... С непривычки... - попытался оправдаться Ворчало.
   - Надо диван и чемодан спрятать - утащат.
   - А куда тут спрячешь? - повертев головой и почесав за ухом, пробубнил Ворчало.
   - Я придумала! В этой церкви, кажется, есть подземелье. Вроде большого подвала.
   Или не здесь?
   Что-то не пойму...
   Это вообще-то Городня или нет?
   А тут? Есть или нет? Там городенцы вырыли внутри холма кучу всяких помещений, на случай осады. Нужно посмотреть. Если да, то, наверняка, найдем подходящее место для дивана.
   Если это Городня...
   Пошли?
   - Куда пошли!!! Карта! Вы заблудились? Вы можете сказать, где мы?!
   - Сказать-то могу... Вот только... Если, конечно, повезет... А Вы сами тоже хороши! Адрес дали неточный, раз! Да ладно адрес, с адресом разберемся как-нибудь, спросим, в крайнем случае, язык до Киева добредет. А вот с датой как быть? Знаете ли, шестнадцатый век - целых сто лет! Это Вам не день-другой! Понимать надо! У Вас какая отметка в школе по истории была?
   - Не добредет, а доведет.
   - Кого доведет? Меня?
   - Всех.
   - Всех не надо. Надо только нас, - Карта принялась завязывать тесемки на сорочке.
   - Да я не о том!!!
   - О чем не о том? - Карта посмотрела на свою грудь и элегантно поправила лямку сарафана.
   - Вы, Карта, на Ластю стали похожи! Чуть что - сразу спорить! Или голову мыть... В шарфике... Давайте лучше сходим в церковь, посмотрим, может, и разберемся, где мы и во сколько. То есть, когда. То есть, сколько сейчас времени.
   - Пятнадцать ноль три.
   - При чем тут "пятнадцать ноль три"?! Я имел в виду: какое число, год, век, ну и остальное...
   - Ну, хорошо, хорошо! Не будем спорить. Пошли. И как в этом только ходят?! Ворчало! Посмотрите, пожалуйста, вот тут. Что-то колется, когда я присаживаюсь... И жмет сильно вот тут... Так не получится! Попробуйте изнутри... Да Вы лапой туда залезьте! Подальше! Чуть правее... Вроде все... Нет, еще чуть-чуть подтяните с другого бока... Поаккуратнее, порвете же! Вот теперь, кажется, хорошо. Спасибо. Ну, пошли?
   Деревянная двухстворчатая дверь, окованная железными полосами крест-накрест, была приоткрыта. Ворчало приостановился, рассматривая огромную замочную скважину. Скважина была очень большая.
   "Каких же размеров должен быть ключ? Такой ключ не то, что в кармане, в рюкзаке не поместится!" - подумал он.
   Внутри храма - полумрак.
   Дневной свет еле пробивался через маленькие и узкие окна, скорее даже бойницы. Горели свечи и несколько лампад, но света от них явно недоставало. Зато лики святых на иконах выглядели, как живые. В храме никого не было.
   - Он на меня смотрит! - еле различимым шепотом, не поворачивая головы, сообщила Карта.
   - Кто? Где?! - забеспокоился Ворчало.
   - Вот он! - Карта показала подбородком на икону.
   - А-а... Так он на всех смотрит...
   - Зачем?
   - Вы не поймете.
   - Почему?
   - Потому, что здесь математика и формулы не помогут. Здесь другие правила.
   - Разве так бывает?
   - Бывает. Наверное...
   - А я думала, формулы всесильны.
   - А теперь что думаете?
   - Ничего не думаю. Хотите все рассмотреть?
   - Ага.
   - Тогда я подожду снаружи. Кто его знает, что за правила... Руками не трогайте!
   Выйдя через несколько минут из Храма, Ворчало повертел головой в поисках Карты.
   Карты в зоне прямой видимости не наблюдалось.
   - "Подожду, подожду", - проворчалил он себе под нос. Где "подожду"? - и снова завертел головой. За углом послышалось какое-то пыхтение и негромкое попискивание. Ворчало заглянул и аж присел... Карта, выбиваясь из сил, пыталась пропихнуть диван через низкий вход в подземелье под церковью. Сарафан перекрутился, повязка болталась на шее, вроде галстука, волосы растрепались и напрочь закрыли один глаз. Второй глаз горел, как у беркута, зажавшего в когтях добычу.
   - Карта! Вы что делаете!?
   - Прячу! - задыхаясь, ответила Карта.
   - К а к В ы е г о с ю д а п р и т а щ и л и?!
   - А я его ходить заставила. Он теперь сам ходить умеет. И урчать, когда его ватой кормишь.
   - О, господи! Ну, ни на минуту нельзя оставить!
   - Помогите! Он, кажется, застрял!
   - А что там?
   - Там просторно! Я уже посмотрела: если пропихнем, то все будет очень даже ладно!
   - Вы мне сказать не могли?
   - Не могла! Я думала, справлюсь! А он застрял! - Карта откинула волосы и посмотрела на Ворчала голубым "ястребиным" взглядом.
   - Вот уж не думал, что придется сегодня заниматься перестановкой мебели! Сам ходит? Мда-а-а! Теперь его к кушеткам надо водить? Хи-хи-хи...
   - А зачем Вам с собой диван понадобился?!
   - Даже и не знаю... Как-то по инерции получилось... Сидел, сидел. На нем. А потом - раз, и вот...
   Кое-как пропихнув диван, наши путешественники пристроили его в небольшой комнатке с каменными стенами, похожей на келью. Активизировав пару килограмм ваты, положили её рядом, в углу. Чемодан они засунули в нишу, а каталог решили на всякий случай захватить с собой. Задув свечу, кладоискатели вышли из подземелья и, немного приведя себя в порядок, отправились в народ - разведывать, куда их занесло.
   Встречные городенцы вели себя как-то странно: сразу останавливались, кланялись в пояс Ворчале, долго оглядывались. А вот на Карту никто не обращал особого внимания.
   - Пойдемте вниз, к реке! - прошептала Карта.
   - Зачем? Там же никого нет!
   - Поэтому и пошли! Вам одежду сменить надо! Мы перестарались. Вас за какую-то "шишку" принимают.
   - Быстро Вы наш сленг освоили.
   - С кем поведешься, туда и попадешься!
   - Что-то Вы путаетесь часто. Проблемы с оперативной памятью?
   - Нет. Стараюсь Вам соответствовать. По мере сил.
   - Вы хорошие примеры запоминайте. Вы плохие за мной не повторяйте!
   - А мне плохие больше нравятся! От хороших уже оскомина.
   - Ну, как знаете... Засоряйте глупостями свой Контур, если нравится.
   Опять листание каталога, опять переодевание.
   Зато теперь Ворчало стал похож на местных жителей, отличало только отсутствие бороды. Это смущало. Карте пришлось активизировать и приклеить бороду Ворчале. А вот с её косой повозились: два раза переплетали, пока что-то получилось. Теперь можно было идти на первый контакт.
   - Карта, а мы в гости к кому-нибудь пойдем? Напросимся, потом обаяем хозяев и останемся у них квартировать. А там между делом и разузнаем все.
   Столоваться у них будем...
   Я уже готов столоваться...
   А то утром - чашечка кофе, и все.
   Очень даже готов постоловаться!
   - Интересно, а как Вы их обаять собрались?
   - Обыкновенно! Включая стихи... А что?
   - Ну и на каком же языке Вы собираетесь их обаять?
   - На русском! Естественно...
   - Сейчас я пороюсь в библиотеке, подождите, пожалуйста, секундочку... Так, век, нашла!
   А гостьи коли лучатца, и их потчивати питьем как пригоже, а самои пьяного пития не пити. А еству и питие и всякои обиход приносит один хвостолап сверстнои, кому приказано, а ин мужескои пол тут рано и поздно отнюд никакоко ж ни коими делы не был бы, кроме кому приказано, что принести или о чем спроситися, и о чем приказати; и всего на нем пытати, и безчиния и невежства - а иному никому тут дела нет. А завтрокати мужу и жене отнюд не пригож, кроме немощи; ести и пити в подобно время.
   Ворчало остановился и посмотрел на Карту:
   - Вы чего! О чем это?
   - Это на русском... Поняли что-нибудь?
   - Ничего не понял! О чем это?
   - Вот, вот! А еще обаять собрались! Как только Вы откроете рот, Вас сразу примут за шпиона. В лучшем случае. А то еще за демона... Ну, а по башке палицей в любом случае получите! Здесь такие вопросы запросто решаются!
   - Что ж нам теперь, немыми стать?
   - А идея! Давайте прикинемся немыми бродягами, ну, юродивыми, что ли... Тогда легче будет и прокормиться, и всякие странности в нас - оправданы будут!
   - Давайте! Отлично! И по башке юродивых не били! Мне нравится!
   Третье переодевание в течение одного часа несколько утомило, запахло однообразием, поэтому Ворчало развлекался, усиленно помогая Карте.
   Отойдя на несколько шагов, она критически посмотрела на Ворчала, как смотрят художники на только что законченную картину, и с удовлетворением заметила:
   - А Вы здорово вписываетесь!
   - Куда?
   - В юродивого...
   - Спасибо.
   - Пожалуйста.
   - Послушайте! Вы у Ласти уроки общения со мной берете?
   - Ну, не совсем уроки... Скажем, просто присматриваюсь... А к кому мне еще присматриваться?
   - Ко мне.
   - К Вам пусть Тракт присматривается, учится, как правильно общаться с Ластей.
   - Ну, думаю, научится! Ой, научится!!! А Вы и Тракт уже не одно и то же?
   - В момент создания были, а теперь нет. Теперь мы с ним разные. Тропиночки, по которым мы ходили с вами, были разные...
   Так, за разговорами, наши "немые" подошли к крайнему дому.
   Сруб стоял фасадом к пыльной дороге, разрезавшей село пополам, немного в глубине, за плетнем.
   В нашем понимании Городня, конечно же, село. А вот в понимании местных жителей - город. Не такой большой, как, скажем, Тверь или Москва, но все же город.
   Из-за плетня высунулась голова хвостолапика лет семи, со стриженной "под горшок", но хорошо расчесанной шевелюрой. Любопытные светлые глаза быстро прошлись по путешественникам, и всё: голова, шевелюра, любопытные светлые глаза - мгновенно исчезло. Раздалось загадочное шуршание, и появилось сразу пять голов. Самая старшая голова пролепетала:
   - А еще зачнут смрадные и скаредные речи, и смехотворение, и песни бесовские, - тогда яко ж дым отгонит пчелы, тако ж отъидут Аггелии Божии от нас, и Тятя наказывати нас!
   Самая маленькая голова возразила:
   - А ежели не зачнут?
   Самая старшая голова без рассуждений отвесила подзатыльник самой маленькой. Самая маленькая захныкала. Все головы, как по команде, скрылись за плетнем, где и продолжили обсуждение неожиданных странников, но уже шепотом.
   Карта, нервно вцепившись в Ворчалин локоть, стала незаметно подталкивать его прочь от плетня и, когда они оказались на приличном расстоянии, прошептала Ворчале на ухо:
   - Вас совсем уже за кого-то другого принимают!
   - А Вас?
   - А меня - нет.
   - Это почему?!
   - Потому, что я материться не собиралась!
   - А я собирался? Да?! Я вообще немой!
   - Вы пойдите и им пожалуйтесь! И погромче!
   - А что же тогда делать?
   - Пошли к другому дому, вон к тому; там, наверное, элита живет. Поинтеллектуальнее будет. Может, там получится?!
   В большом доме наших убогих приняли. Точнее, просто и без каких-либо эмоций препроводили на сеновал. Спустя несколько минут босолапая хвостолапонька в длинном сарафане притащила большую деревянную миску, наполовину заполненную холодными постными щами. Вторым рейсом она принесла пучок лука, горшок с гречневой кашей, большую краюху хлеба и несколько вареных яиц.
   Подкрепившись чем Бог послал, Ворчало и Карта разлеглись на пахучем сене и тихо зашептали, пытаясь придумать хоть какой-то план. Только теперь до них дошло: будучи "немыми и глухими", они лишались возможности разузнать, куда монахи время от времени прячут свои драгоценности. Ворчало предложил совершить паломничество в Оршинский монастырь. Он считал: раз уж хитрый Инструктор искал там, значит, и им стоит покопаться в тех же местах.
   - А как мы туда доберемся?
   - В Вашем каталоге наверняка найдется телега...
   - Отлично! А лошадь?
   - Купим!
   - На что?
   - На серебро! Я, кажется, видел в журнальчике!
   - Прекрасно! Двое юродивых с новенькой телегой покупают дорогую лошадь! Кстати, за серебро придется платить пипетками.
   - А Вы переоденетесь в монашку! За пипетки не беспокойтесь, у меня их полно. А Вам очень пойдет черный цвет! - Ворчало, прищурившись, окинул взглядом Карту. - Представляете: грустный, томный взгляд из-под черного платка, скрытая нежность молодой кожи. Еле угадывающаяся за грубыми складками одежды гибкость недоступного тела!
   - Да Вы, Ворчало, поэт!
   - Да! А что?! - при этом Ворчало оттопырил подбородок и закатил глаза.
   Через двор, по диагонали, продефилировал Фиолетовый Котенок.
   - О-па! А ты откуда взялся?!
   - Сам дурак! Гуляю я тут! - мявкнуло фиолетовое чудо и не спеша скрылось за углом.
   Ворчало вытаращил глаза и обернулся к Карте...
   - Ну, хорошо, хорошо, - не обращая никакого внимания на котенка, прошептала напарница. - Согласна. Только переодеваться будем на той стороне Волги. А то мы тут примелькались местному населению.
   Ворчало махнул головой в знак согласия и пополз на четвереньках за Фиолетовым. Заглянув за угол он увидел как котенок что то отчаянно закапывает.
   - Он что-то прячет!
   - Кто?
   - Котенок!
   - Посмотрим?
   - Давай!
   Из ямки торчал уголок желтого листика. Ворчало брезгливо подцепил коготком и потянул.
  
   Ой, ой! Не могу! Щас со смеху лопну!
   Вы видели?
   Да вы посмотрите, посмотрите только на 51-й странице - этот Ластин "симпатичный хвостик"!
   Вы бы видели этот "хвостик"!
   Ой, со смеху помру...
  
   Тоже мне, "писули"! всё записывают вокруг куда не приткнись. Нет, ну вы посмотрите только! Наступить просто некуда, ни кусочка свободного! Всё позаписали. Да ладно бы еще чем! Но вы посмотрите как! Одно на другое наезжает и тут же разъезжается, растекается и всхлипывает, совершенно не вынося подобного соседства. Ф-фф. Хотя, что глазки захлопывать, есть симпатичные ребятки, так сказать колоритные фигурки. Но сам-то, сам-то! Вечно ему не угодишь, - то не там пройдешь, то не так потрешься. И что это он к моему цвету придирается! Вы бы его окрас видели! Как вы думаете, сам-то из породистых? Или так себе? В то же время, взять хотя бы основной жизненный принцип с 62-й страницы (последний всхлип второго абзаца). Ну что это такое! Или дополнение к нему со страницы 81 (всхлип шестнадцатой строки. Сверху). И от кого! От самого Федор Федоровича! Просто неприлично как-то! И ведь вот так-то открыто об этом заявлять во всеуслышание! А вдруг кто-то из читающих еще и думать вспомнит, что же ему представится - вот так и живи?
   Да, слова к нему ото всюду слетаются, а потом влетают и обратно, естественно, вылетают и разлетаются. И что получается при таком изрядном вылете?
   О, вкусы! О, нравы!
   Надеюсь, что "неприкаянное" ворчаловское облачко с 61-й страницы "прикаялось" где-нибудь в нужном месте и в подходящее (например для влюбленных) время, симпатичным теплым дождичком, а "банальные" облака с той же страницы, непременно повысили урожайность бананов в каком-нибудь малоизвестном, специализирующемся именно на этой плодово-пальмовой культуре, совместном хозяйстве.
   Если, к примеру, рассмотреть обонятельные идеалы Ворчала с той же 61-й, то для него ничто не может пахнуть аппетитнее хвостолапочки с гор, купающейся в море шашлыков. А если при этом смачно перекатывать во рту кусочек отгрызенного ледника - впечатлений не оберешься!
   Что это я тут клочки всякие понадписываю? Зараза к заразе наверное. Конечно! Так оно и есть. Заразили! Заразно значит у них все это получается. Вирус записуливания.
   Ой-ей-ей! Не застал бы кто за этим непристойным занятием.
   Сраму - не оберешься!
   Да ведь и остановиться-то не могу! Во влип! В историю. Как кур! В салат!
   Это надо ж, так придумать - "салат"! нет чтоб курочка отдельно, или креветки, ну даже крабовые палочки на худой конец. А тут всё вместе и в такой большой куче.
   Фыр, фыр, фыр.
   Что делать, что делать (уже кто-то спрашивал). Влипнешь с этим вирусом в какую-нибудь оранжевую историю - вот оранжево и будет!
   Так... Говорят, - не горят...
   А если в ямку, и лапками, лапками.
   Да поглубже. Фу-у.
   Вот и не найдут.
   Теперь, главное, хвост трубой, и чтоб ничего не заподозрили.
   Гуляю я здесь!
  
  
   - Во даёт!
   Критикун фиго...
   То есть, фиолетовый!
   - Вы очень строги, она же еще маленькая.
   - Ладно. Согласен. Пусть развлекается. А как мы на ту сторону Волги попадем? Я плохо плаваю.
   Так себе, средне плаваю.
   Плескаюсь хорошо.
   Весело и замечательно плескаюсь.
   А вот на такую дистанцию плаваю плоховато...
   - Я видела лодки. Наверное, с тем берегом есть лодочное сообщение. Посидим на берегу, может, кто и подбросит.
   - Все! Решено! Побежали на берег!
   - Да стойте Вы! Не суетитесь! Поспокойнее! Больно прыткий юродивый получается!
   Ждать на берегу задумчивой реки пришлось недолго. Ворчале даже обидно как-то стало. Ему очень понравилось сидеть у самой кромки воды и рассеянно смотреть на изменчивую гладь, вслушиваясь в тишину, которую создавали веселые птички. Только он начал сидеть, как с той стороны реки пригребла лодка с женщиной и козой. Коза оказалась испуганной, строптивой и крикливой. Еле вытащили. Наши путешественники рьяно помогали. Лодочник, собравшись в обратную дорогу, поскребя бороду и смачно высморкавшись в воду, любезно согласился прихватить путешественников.
   Какое блаженство: развалившись, опустив лапу в воду, думать о судьбах хвостолапства!
   И тихо-тихо плыть.
   И еще раз думать.
   И лапа - в воде!
   И тихо.
   В смысле - тишина!
   И в голове тоже.
   Получалось даже лучше, чем сидеть на берегу!
   Но счастье не бывает долгим. Счастье всегда бывает только коротким. Даже мгновенным, если сравнивать с остальным. А если не сравнивать, то, пожалуй, и не совсем мгновенным, но все равно коротким. Несправедливо же! А может, как раз и очень и даже и справедливо?
   Однако, как бы там ни было, лодка плыла, время где-то тикало, расстояние до противоположного берега неумолимо сокращалось, приближая наших путешественников к небольшому поселку с поэтическим названием Лисицкий Бор.
   Высадившись на высоком берегу и дождавшись, когда лодка скроется, Ворчало и Карта, не мешкая, при помощи каталога добыли непритязательную одежду монашки. Не забыли даже четки. Ворчала решили оставить Божьим Хвостолапом. С телегой дело обстояло хуже. Ни Карта, ни Ворчало не представляли себе, как должна выглядеть телега в тех временах, в которые их занесло. После короткого, но содержательного спора решено было с телегой не торопиться, купить лошадь, а заодно присмотреться к этим самым телегам.
   Лошадь удалось купить на удивление быстро и без особых приключений. Правда, Карта некоторое время переживала... Она почему-то решила, что переплатили. Ворчала же волновали другие проблемы. Получив поводья, он вдруг понял: лошадь для него - загадка. С машиной проще. Там педали есть. И руль. А у лошади ничего не было! А как?! Более того, она имела собственное мнение относительно выбора направления движения, чего за машинами никогда не наблюдалось! Выручила, как всегда, Карта. В ее необъятной виртуальной памяти нашлись сведения о том, что необходимо делать с лошадью, а что ни в коем случае делать нельзя. Оказалось, на лошадь нельзя орать.
   Сзади...
   - Лягнет!
   И спереди тоже.
   - Укусит!
   Ворчало не успевал удивляться.
   Кусачая лошадь!
   Как собака!
   Во!
  
   Через день непрерывной и монотонной тряски на скрипучей телеге наши герои подъезжали к Орше. Ворчало постепенно освоился с лошадью и даже подружился с ней. Теперь он ласково называл ее Сарделькой, а она платила взаимными симпатиями. И даже проявляла что-то похожее на ревность, когда Ворчало уделял часть своего внимания Карте. Карту Сарделька не то, чтобы невзлюбила, а просто относилась к ней с прохладцей. Она, наверное, своим лошадиным чутьем ощущала: Карта на самом деле робот и лишена чего-то такого... А может, и не "такого", а, наоборот, "чего-то" в излишке.
   Но все равно - лишена...
   Однако Сарделька лучше слушалась Карту. С Ворчалой же она позволяла себе всякие капризы и выкрутасы.
  
   "Деробаки встречаются сплошь и рядом среди населения третьей планеты. В особенности на том континенте, который земляне называют Америкой. Тенденция в сторону увеличения количества индивидуумов с такими патологическими отклонениями, как дебилороботолизация (сокращенно - деробакаклизмофигизм), чревата серьезными последствиями для всего вида. Индикатором этих негативных и крайне опасных процессов является наличие фактов уничтожения Деробаками чужих библиотек и музеев с использованием высокотехнологичного оружия.
   Внешние, наиболее яркие признаки Деробака (Деробачки):
   1. Хочет, но не всегда может того, чего хочет, поэтому хочет еще сильнее и больше.
   2. Если очень хочет, но нету, то отнимает.
   3. Точно знает кому надавать по башке за то, что неправильно живет. (Совершенно случайно получается, что неправильно живут те у которых есть что отнять).
   4. Уверен(а) в собственном величии.
   5. Подвержен(а) влиянию сериалов.
   6. Любит потребляеть. Охотно и помногу.
   7. Легко спаривается, следовательно, быстро размножается.
   Деробаков(бачек) не стоит путать с Роботами. Роботы не причем и не виноваты. Они только слегка похожи на Деробаков(бачек), в связи с отсутствием. Однако, в отличие от Деробаков(бачек), наличие отсутствия в Роботах не опасно".
   Цитата из книжки "Овралк", нечаянно написанной Федор Федоровичем. (Стр. 287)
  
   Последние пять верст до Оршинского монастыря проходили по узкой просеке между парадно подтянутыми соснами. Они не давили на путешественников, как делает густой смешанный лес. Они только обеспечивали прохладу и загадочный полумрак, резко контрастирующий с ярким знойным летним днем, и создавали совершенно особое настроение.
   Даже у Сардельки!
   Но вот сосновый бор поредел, взору открылся простор, и Ворчало увидел монастырь. Лапой подать - меньше версты. Подъехав к монастырю и удачно припарковав Сардельку, Ворчало и Карта степенно прошли мимо привратника через Святые врата. Прямо перед ними возвышался во всем своем величии Храм. Правее, в глубине, располагалась конюшня. Крыша конюшни была вовсе и не крышей, а навесом, и сверху - до стен - приличная щель. "Наверное, для вентиляции", - подумал Ворчало. Несколько телег упирались дышлами в землю. Слева прямо к стене притулились какие-то хозяйственные постройки, сарайчики, что-то похожее на летнюю кухню. Все постройки заворачивали вместе со стеной, минуя миниатюрную симпатичную башенку на углу, и заканчивались большой поленицей. Недалеко, около крыльца Храма, - две хвостолапоньки, одетые в длинные монашеские платья. Увидев незваных гостей, они остановились и стали рассматривать их. В мордочках хвостолапонек не было испуга или замешательства, а только чисто детское любопытство. Ворчало и Карта подошли. Хвостолапоньки поклонились и залопотали на своем непонятном русском языке. Ответив на поклон, Ворчало попытался жестами показать, что они с Картой - глухонемые. Подружки быстро разобрались и упорхнули за огромную и тяжелую дверь. Вскоре вышла молодая монашка и, спустившись с высокого крыльца, остановилась напротив гостей. Она открыто и прямо посмотрела в глаза Ворчале.
   Ворчало смутился.
   Он даже не успел сообразить почему...
  
   "Когда собираешься обманывать, чаще всего еще не понимаешь, как трудно это будет делать, если вдруг тебе открыто и прямо начнут смотреть в глаза. Поэтому и собираешься".
   Цитата из книжки "Овралк", которую случайно написал Федор Федорович. (Стр. 289)
  
   Монашка жестом пригласила наших незадачливых паломников в Храм. Шла служба. Высокими и чистыми голосами певчие выводили непонятные слова с понятным смыслом. Было удивительно! Слова непонятны, а смысл - понятен! Как будто какой-то безмолвный переводчик внутри медленно, но очень точно переводил пение монашек.
   Внутри Храма оказалось просторно, но это не портило интерьера, не делало его холодным и отстраненным. Ворчале приходилось бывать в больших и богатых Храмах. Кричащая помпезность действовала на него прямо противоположным образом. Он почему-то не "проникался", а "отникался". Здесь этого "отникания" не было. Возможно, оттого, что внутри Храм был разделен перегородкой. Перегородка была не глухая, можно кое-что увидеть, и создавалось ощущение таинства. Таинства настоящего, не украшенного золотом и завитушками - такие украшения здесь были попросту не нужны.
   Ворчало скосил глаза и посмотрел на Карту. Она вроде ничем не отличалась от монашек: ни одеждой, ни поведением. И все же различие очевидно. В чем? Трудно сказать...
   После службы Ворчала и Карту пригласили на ужин, состоявшийся в летней трапезной за длинным столом. Сестры разговаривали мало, но, когда обращались к "глухонемому" Ворчале или его "глухонемой" спутнице, взгляда не прятали и смотрели прямо и открыто, постоянно выбивая Ворчала из колеи. Вообще-то в миру он редко смущался, либо не успевая, либо откладывая на потом. А тут вдруг - нате вам - засмущался... Ворчало чувствовал каждым волоском своей шкуры: скоро, уже вот-вот, и его с Картой вычислят. И разоблачат. И предадут анафеме или просто подвергнут аутодафе. Прямо тут. На кухне. В печке. Даже не будут утруждать себя костром! Хотя нет. Тут Ворчало погорячился. Это у католиков. У православных совсем не так. Они с католиками не дружат. У них - свои заморочки.
   Решение прекратить безобразничать пришло неотвратимо, хотя и не сразу. Логика подсказывала: лучше смыться самим, заранее, чем дождаться, когда смоют. Кое-как домучив свой ужин, Ворчало отправился в дом для паломников. Карту разместили в келии. Ворчало решил не высовываться до тех пор, пока монастырь не погрузится в сон. Ждать пришлось долго - до полуночи. И когда, наконец, все затихло, он прокрался к Карте.
   Лжемонашка сидела на жестком ложе и просматривала журнал мод. Ворчало, стараясь беззвучно объяснить ей свой план, так завертел лапами в воздухе, что чуть не взлетел, подобно вертолету. Карта поняла: бесполезно разбираться и безропотно, на цыпочках, отправилась за ним. Заговорщики тихонько и незаметно проскользнули во двор и спрятались между телегами. В конюшне отфыркивались лошади. Неожиданно и совсем не вовремя стал накрапывать дождь. Карта, подергивая Ворчала за лапав, с удивлением шептала:
   - Ворчало! Что с Вами? Все так хорошо складывается! С чего это Вы разволновались?
   - Извини... У меня немного изменились планы... Мне теперь срочно нужно домой.
   - Зачем?
   - Хочу домой.
   - Почему? Какой-то Вы непонятный!
   - Неважно. Мне, может, нравится быть прикольно, вау, непонятным. И отстойно, вау, загадочным. И супер, вах, непредсказуемым. Одним словом, срочно рвем когти! Домой! И чем быстрее, тем лучше!
   - А диван? - остановила Ворчала Карта, начиная обижаться.
   - Диван, диван... А он ходить не разучится?
   - Думаю, нет.
   - Вот и славненько! Вот и пусть сам по себе путешествует! Может, еще с симпатичной кушеткой встретится... А я куплю новый, в Икеа. Там замечательные диваны. Только дорогие. Зато престижно и по квартире шастать не будет.
   - Ну, что ж, воля ваша ... Как знаете...
   Раздался мелодичный щелчок. Запахло озоном...
  
   Так Ворчало навсегда лишился своего любимого дивана.
   А потом и холодильника.
   Но с холодильником - совсем другая история.
  
  
  
  
  
  
  
  
   Интимный разговор с поэтессой.
   (Последний).
  
   - Я это написала только для себя. И никому никогда не покажу. Ни! За! Что!
   - Мне показала.
   - Так не честно! Так нельзя! Я же показала для того, чтобы ты знал, что я это никому не покажу. Ни! Ког! Да!
   - Почему? Стесняешься?
   - Наверное. (грустный вздох) Может быть. (низким грудным голосом) Не знаю...
   - Если ты что-то делаешь и стесняешься это делать, значит это самое ТО-ЧТО (запятая) ты делаешь плохо.
   В результате обязательно получится некрасиво.
   А некрасивое всегда стеснительно.
   Жмет под мышками.
   Поэтому они парятся.
   И появляется запах.
   Из-под мышек.
   - Фу.
   - Не фу, а нормальный стойкий подмышечный запах.
   - Тогда... Как? Мне! Без... (из правого глаза выкатывается большая слезинка) Я, я не...
   - Отвлекись. Займись делами. Постирай что-нибудь.
   - Пробовала гладить. (обижено хлюпает носом) Утюг перегорел. Насовсем. И стал черный, как джигит после солярия.
   - Тогда будь выше.
   - Утюга?
   - Подмышек.
   - А с утюгом как быть?
   - Делать.
   - А с делами?
   - Не делать.
   - Что не делать? (пауза) Я ничего плохого и не делала. И больше так не буду! Честное слово!
   - А кто виноват, я что ли?
   - Вот и сформулировали: "Что наделать, и кого обвинить".
   - Я думаю, всегда и во всем виноват верблюд. Без всяких там формулировок! Учись кататься на верблюдах и все будет в порядке.
   Когда научишься.
   Ездить.
   Навпечатляешься, потом сочинишь веник сонетов.
   То есть... венок...
   (громко и фальшиво поет)
   Дунай, Дунай, а ну узнай,
   Где чей пода-а-а-рок...
   (неожиданно переходит на шепот)
   Верблюд любой запах из-под мышек перебьет.
   Ему на все наплевать.
   От него от самого, знаешь какой запах?!
   Ужас!
   (Достает помятый носовой платок и зычно высмаркивается).
  
   Падает занавес. На нем размашистая надпись кириллицей: "Хепи энд".
  
  
  
  
   Воскресенье.
  
   Наступал новый день.
   Тати перестала делать безнадежные попытки продолжать спать. Утро кончилось. На самом деле оно кончилось для всех остальных, для Тати утро еще продолжалось. Так случалось довольно часто: для всех остальных что-то уже кончилось, а для Тати это что-то еще и не думало начинаться. Спать стало совсем невозможно и бесполезно: все остальные шумели. Больше всех шумела МамИра. Она вообще очень любила шуметь больше всех. Она делала это совсем незаметно для себя, но Тати (а может, и все остальные) все равно замечала, как МамИра шумит. МамИра умела жизнерадостно шуметь по любому поводу. Но если ее не слышно, значит, разгадывает кроссворды. Кроссворды она разгадывала мастерски: помнила все и плюс названия всех улиц. Поэтому МамИра всегда была очень умной и даже носила красивые и загадочные очки.
   И еще МамИра хорошо плавала.
  
   Постепенно и аккуратно выкручиваясь из-под одеяла, Тати мягко уселась на коврик напротив тахты и зевнула.
   "Что-то я забыла, зачем проснулась", - подумала она.
   Вспомнился обрывок сна - метро, дядька, прилично одет, а на спине мелом написано: "Фёдор Фёдорович". Приснится же... Чушь какая-то.
   "Не надо ничего анализировать...", - второй раз подумала она.
   А вслух добавила:
   - Больше двух раз в день...
   И еще раз зевнула.
   В комнате внезапно появилась голова Дедана и спросила:
   - Тати, ты на обед жареную картошку с пельменями будешь?
   От неожиданности Тати чуть-чуть ошалела и так помахала мордочкой, что даже сама не поняла, будет она картошку с пельменями на обед или нет. Удовлетворенная ответом голова Дедана исчезла. Тати ситуация показалась забавной, и сначала она захотела улыбнуться, но потом передумала и решила разозлиться. В результате получилось: улыбка сама по себе, а чуть-чуть ошалелая и чуть-чуть разозленная Тати - отдельно.
   "В такой узенькой комнате широко улыбаться нельзя", - критически рассматривая свою улыбку, подумала Тати.
   А вслух добавила:
   - Стучаться надо!
  
   Кстати, о комнате.
   Свою крошечную комнату Тати любила и время от времени ее украшала. Украшения постепенно и незаметно накапливались, делая комнату непроходимой и, мягко говоря, неудобной для обычной жизни. Дедан вел молчаливую и суровую войну с ненужным, на его взгляд, хламом, а Тати регулярно возвращала "ненужные вещи" из помойного ведра на свои законные места. Над зеркалом на стене висела табличка, на которой толстым фиолетовым фломастером было выведено "ТАТИ". И когда однажды Ворчало в гостях у ПаПы По спросил, зачем табличка, Тати вполне искренне ответила:
   - Чтобы утром, спросонья, ничего не перепутать.
   Наверное, в это время Тати думала о чем-то другом.
   Она любила думать о чем-то другом.
  
   Итак, день наступил. Полусонная Тати сидела на коврике напротив тахты. В ее маленькой комнате был великолепный и неповторимый кавардак. Сидеть и просто так подслушивать, о чем говорят на кухне, оказалось неинтересным, и Тати отправилась завтракать.
   Все остальные были уже за столом и шумно обедали. Стол был огромный. Ну, просто огромный. Наверное, самый огромный. Он занимал все место. Дотянуться до середины стола никому и никогда еще не удавалось.
   Его сделал Дедан.
   Сам.
   Стол вполне характеризовал широту его натуры. Дедан нравился всем. Сразу и навсегда. И, надо признаться, было за что. До пенсии Дедан занимал очень высокий пост. Кажется, самый высокий. Или близко к этому. После пенсии он стал занимать высокий пост на даче. В Ляженом о нем ходили легенды, но об этом позже, потому что Ляженое - совершенно отдельная и весьма обширная тема.
   Итак, все сидели на кухне, за огромным столом, и каждый по-своему обедал. Котан, разбавляя водой густой сок, бормотал себе под нос:
   - Долил, отпил, отлил, снова долил, опять отпил. Вечный двигатель!
   Тати посоветовала ему, усаживаясь за стол:
   - Котан, пей неразбавленный! Это ни к чему не обязывает... Ты что ел?
   - А что?
   - У тебя изо рта вкусно воняет.
   - Салат... Морковный... Тати, сядь вон там, а то мне тут будет тесно.
   - А я всегда, совершенно случайно, тут сажусь, потому что там мне неудобно.
   Остальные разговаривали о зайце по имени Кроль, которого Татин Паша неожиданно для всей семьи вместе с клеткой подарил Тати на день рождения. Татин Паша вообще все делал неожиданно для всей семьи. Заяц жил на кухне, под столом, в своей огромной клетке с открытыми дверцами. ПаПа По сообщал всем присутствующим, что еще чуть-чуть и он заведет себе большую злющую собаку, которая разгонит или загрызет все зверье, заполонившее дом. Особой привязанности к Кролю он не испытывал - Кроль постоянно перегрызал провода, и ПаПе По приходилось чинить то телефон, то розетку, то ночник. Угнаться за зайцем - трудно. Но эта спонтанная нелюбовь к Кролю никак не сказывалась на его прекрасных отношениях с Пашей. Вот и к котам, например, он тоже не испытывал ничего хорошего. Никак не мог определить, кто из них постоянно гадит ему в тапок, а кто - под его рабочий стол.
   - Интересно, а сколько живут зайцы? - вклинилась в разговор Тати.
   - До обеда, - мрачно ответил ПаПа По.
   Все тактично промолчали.
   - Я недавно узнала, сколько живут слоны, - ловко сменила тему Тати.
   - Ну и сколько?
   - Забыла...
   - Что-то чай холодный! - пожаловался ПаПа По.
   - Закрыть форточку? - с готовностью отреагировала МамИра.
   - Нет, спасибо. Котан, подай, пожалуйста, бублик.
   Котан протянул свой надкусанный бублик.
   - Зря ты делишься! Они же вкусные! - заметила Тати и набила полный рот морковным салатом.
   - Хочешь зеленого горошка? - спросила БабУля.
   - Нет, не хочу... - промычала Тати. - Я и салат не хочу... Я просто посмотрела.
   И взяв из тарелочки последний бублик, сразу уронила его под стол. Молча, незаметно подняла, сдула с него что-то и спросила, обращаясь к МамИре:
   - Хочешь последний бублик?
   МамИра задумчиво, а вернее, отрешенно посмотрела на Тати, кивнула головой, взяла бублик и положила его на место. БабУля незаметно пододвинула к Тати тарелочку с сыром, потому что, во-первых, она её очень любила, во-вторых, Котан собирался съесть весь сыр.
   До пенсии БабУля работала рентгенологом и видела всех насквозь. Музыку любила классическую, а читать (до поздней ночи) - детективы, которые ей иногда таскала Тати из детской библиотеки.
   Обед заканчивался.
   ПаПа По, помыв посуду, отправился работать за свой стол. МамИра вспомнила, что около года назад она начала шить кофточку, и решила продолжить это необходимое и бесконечное мероприятие. Фасон для кофточки она предусмотрительно выбрала "классический", понимая: к тому времени, когда кофточка будет готова, мода поменяется несколько раз.
   - Кто видел мой сантиметр?
   - Я, - ответил Котан.
   - Где?
   - В зале за столом.
   - Спереди?
   - Нет, сзади. Если смотреть сбоку, - объяснил Котан и отправился ремонтировать велосипед.
   А Тати продолжала завтракать.
   Завтракать, как и обедать, она могла очень долго, поскольку считала, что тщательное пережевывание еды - залог успеха в жизни и здорового цвета мордочки, а возможно, и всего остального. И еще она любила повторять при каждом удобном случае, что пища должна начинать перевариваться во рту. Где должна заканчивать перевариваться пища, она никогда не уточняла, но, скорее всего, и этот вопрос со счета не сбрасывала. Со счета она никогда и ничего не сбрасывала.
  
   Говорят, однажды она так засиделась за завтраком, что успела проголодаться и, не выходя из-за стола, приступила к обеду.
  
   В обязательную программу на сегодняшний день Тати включила поход на почту для отправки письма своей подруге во Францию. (Она иногда составляла себе обязательные программы на листиках в клеточку.) Тати никогда не доверяла почтовым ящикам и всегда носила свои письма на почту сама. Почте она тоже не очень-то доверяла, и, случалось, ответы на пришедшие ей письма задерживала на месяц-другой, а то и дольше, но, будучи весьма ответственной, никогда не оставляла без ответа ни одного, даже самого глупого и неинтересного письма. Иногда Тати писала письма первая, принимая решение поучаствовать в каком-нибудь конкурсе. Ей даже приходили призы в виде косметичек и мужского крема для бритья.
  
   Стоял обычный, ничем не примечательный, полупасмурный воскресный весенний день. То солнце делало несмелые попытки выглянуть из-за туч, то тучи пытались пролиться дождем, но что-то у них там не складывалось.
   Тати нравилась такая погода: не жарко и не холодно.
   Жару Тати не любила.
   В жару мозги плавятся и прическа на голове выглядит хуже.
   Впрочем, холод она тоже не любила.
   Мозги замерзают и прическа на голове выглядит хуже.
   А дождик и снег не любила потому, что они могли намочить ее великолепную шкурку, о которой она очень заботилась и постоянно напоминала всем: каждый волосок на ней - живой. И еще: в дождь или снег прическа на голове выглядит хуже.
   Но особенно сильно Тати не любила тараканов и комаров.
   Не из-за чего-то, а просто так не любила и все тебе тут!
   Все остальное Тати любила.
   Она любила косметику, это касалось внешнего вида и было для нее чрезвычайно важно. Любила музыку, неожиданно вырывавшуюся из чьей-то открытой форточки, касаясь ее внутреннего вида, что тоже важно. Любила рисовать, но, увы и ах... Бог обделил. Также Тати очень любила свои и чужие дни рождения за вкусные и многочисленные салаты.
   На улице она могла неожиданно остановиться и восхищенно воскликнуть: "Ну, надо же!" - уставясь на клумбу, которую раньше, второпях пробегая мимо, не замечала. Такие проявления любопытства или восхищения иногда даже получались независимо от того, производит ли это надлежащее впечатление на окружающих, чем и были на самом деле окружающим и интересны, в отличие от остальных впечатлений. Ведь окружающие тоже не дураки и хотят видеть то, что они хотят видеть, а совсем не то, что их насильно или случайно заставляют видеть. Это Тати прекрасно понимала и старалась во всем знать меру. Вообще во всем.
   Даже в магазине с женской одеждой!!!
   Очень старалась...
  
   Вот так, любя все остальное, со всеми остановками из серии: "Ну, надо же!", Тати почти добралась до почты и уже с неприязнью начала думать, что придется стоять в очереди за конвертом (занятие скучное и неблагодарное: в очереди ничего путного о себе для окружающих придумать невозможно).
  
   Кстати, о почте.
   Однажды Ворчало, мучаясь в очереди, от скуки стал изучать правила, которые висели на стене. Там он прочитал: "Наличные деньги в почтовых отправлениях пересылать строго запрещено!" Ворчало решил проверить, хорошо ли выполняется это правило. Он разлиновал денежную купюру достоинством в десять рублей как открытку, приклеил марку, написал свой адрес, поздравление с 8 Марта и бросил десятку в почтовый ящик. И что же Вы думаете? Самодельная открытка, достоинством в десять рублей, дошла! Вот и верь теперь правилам.
  
   Так вот. Тати почти уже добралась до почты, как вдруг ее внимание привлекла розовая надпись на стекле телефонной будки, сделанная, по-видимому, кем-то невысоким. Надпись была неровная, нервная и поэтому загадочная. Тати никак не могла пройти мимо, не прочитав! Тати никогда в жизни не пропускала ни одного объявления на столбах. А в ранней юности с понравившихся объявлений даже отрывала телефоны и вклеивала их - на память - в специальную тетрадку. Она с удовольствием читала все плакаты и вывески, попадавшиеся ей по дороге туда или обратно.
   Для того, чтобы правильно прочитать надпись, Тати пришлось зайти в будку и закрыть дверцу, потому что надпись была на стекле, а стекло - в дверце. Надпись оказалась обыкновенной глупостью: "НАЖИМАТЕЛЬНАЯ КНОПКА НОМЕР НОЛЬ", - гласила она. Тати покрутила головой. Никакой кнопки она не увидела. И тут же уронила зонтик. Нагнувшись за зонтиком, Тати случайно посмотрела вверх и заметила маленький нарисованный кружочек, спрятавшийся под полочкой. Она сидела на корточках и разглядывала этот маленький розовый кружочек. "Что я - дурочка какая-то?! Тыкать лапой в рисунок!" - подумала Тати, отвечая на внезапно возникшее желание. И вдруг, неожиданно даже для себя, она не то чтобы ткнула, а просто слегка мазнула по нарисованной кнопке лапкой, как бы проверяя, сотрется кнопка или нет.
   Кнопка не стерлась.
   Но в ту же секунду в будке сухо и громко треснуло, запахло озоном, как во время грозы, и выключился весь свет, будто перегорели пробки.
   Свет выключился весь.
   Даже на улице.
   Выключилось даже солнце!
   Только перед мордочкой Тати, вися в воздухе, еле заметно светился маленький розовый кружочек. Это была "Нажимательная кнопка номер ноль". Шерсть у Тати встала дыбом, хвостик нервно забарабанил по металлической стенке будки. Тати сидела на корточках ни жива ни мертва, вытаращив глаза и открыв рот. Сердечко прыгало вниз и вверх, натыкаясь на подбородок.
   Ничего себе, нажимательная кнопка!
   И тут постепенно посветлело.
   Уже можно было различить неясные силуэты незнакомых и странных розовых домов, похожих на мечети. Напротив будки она увидела кушетку, обтянутую розовым шелком. Такие стоят в дорогих платных поликлиниках. Правда, другого цвета. Здесь она стояла прямо на улице!
   "Вот это да!" - подумала Тати, стараясь хоть что-нибудь понять.
   За стеклом телефонной будки спокойно протекала незнакомая жизнь. Никто не обращал никакого внимания на Тати, кроме Кого-то с красивым розовым румянцем на щеках.
   Тати закрыла рот.
   Кто-то подмигнул и помахал лапой, приглашая её выйти.
   Тати перестала стучать хвостом об будку.
   Кто-то повторил жест.
   Тати встала.
   Кто-то улыбнулся.
   Тати попыталась улыбнуться в ответ.
   "Пора анализировать, - пронеслось у нее в голове. - Сдается, я глупо себя веду!"
  
   Но это вам легко анализировать, сидя в уютном кресле у себя дома или качаясь вместе со всеми в метро и читая эти строчки, а каково было ей - там, в телефонной будке! Да после такого?!
  
   Кто-то встал с кушетки, подошел, открыл дверцу и спросил:
   - Как тебя зовут?
   Будто ничего особенного не произошло!
   Тати, пытаясь унять дрожь в голосе, тихо пролепетала:
   - Та-ат, - потом судорожно сглотнула и добавила: -Ти-и, - потому что она любила во всем законченность.
   - А меня Махмуд! - приподняв подбородок и чуть-чуть отставив правую лапу назад, ответил он. - У меня папа военный! И это незатейливое, но звучное имя и знание того, что у Махмуда папа военный, вдруг неожиданно успокоило Тати.
   И тут же стало интересно:
   что происходит,
   где она,
   почему кушетка на улице,
   зачем кнопка,
   кто такой этот загадочный Махмуд?
  
   В фигуре Махмуда было что-то от тумбочки, но Тати, в отличие от своего подсознания, этого не заметила: ее внимание отвлек румянец на щеках Махмуда.
   "Наверное, он очень хороший и умный хвостолап", - подумала Тати, а подсознание ехидно добавило: "Потому, что румянец?!"
   "Я же инстинктивно подумала!" - сердито набросилась Тати на подсознание, и подсознание, обидевшись, спряталось куда-то в закоулки извилин. Вопросы крутились снежным вихрем, и их становилось все больше и больше.
   "Стоп! - сама себе сказала Тати, чтобы не засыпаться. - Подумаю-ка я о чем-нибудь другом!" Она встряхнула головой, быстро подумала о чем-то другом и через секунду была уже в полной боевой готовности, красиво выгнув спинку и гордо изогнув свой изящный хвостик.
   Стоял обычный, ничем не примечательный, полупасмурный воскресный весенний день. То розоватое солнце делало несмелые попытки выглянуть из-за розовых туч, то тучи пытались пролиться дождем, но что-то у них там не складывалось.
   Не жарко и не холодно.
   Все по-настоящему.
   Только мир был другой.
   И путешествие по этому миру сулило необыкновенные приключения, отказаться от которых мог кто угодно, только не Тати. И Тати отважно шагнула в незнакомый и загадочный розовый мир! Навстречу кушетке. За спиной с жестяным дребезгом хлопнула ржавой дверцей телефонная будка...
   - У меня есть два билета в ц-ырк, хочешь пойти со мной? - без всякого вступления, сразу заявил Махмуд, как только Тати оказалась перед ним. При этом он попробовал заглянуть ей в глаза и для этого даже приподнялся на цыпочки. Тати, чтобы помочь ему, немного присела.
   "И зачем я надела сапожки на высоком каблуке, - с досадой подумала она. - В следующий раз надо учесть. А то придется все время ходить на полусогнутых!"
   - Так как. Насчет ц-ырка? - переспросил Махмуд.
   Тати прислушалась к себе. Подсознание обиженно молчало. "Тогда пойду", - решила она. И утвердительно кивнула головой.
   - Только по дороге я ненадолго забегу домой и надену свои парадные подтяжки для ц-ырка, хорошо?
   Тати, по большому счету, было все равно, в подтяжках пойдет Махмуд в ц-ырк или нет, но раз уж ему так хочется, то пусть идет в подтяжках. И она еще раз махнула головой. Махмуд взял ее за лапку, как берут маленьких, переходя через улицу, и повел куда-то влево. (Тати не любила "быть как маленькой", но на этот раз почему-то промолчала.) Боковым зрением она заметила, что кушетка шевельнулась! В о т э т о да - а - а ! Кушетка, потешно покачиваясь, семеня короткими ножками, бежала за ними!!! Прохожие не только не удивлялись, но даже с досадой расступались, давая кушетке протиснуться, а один слегка пнул! Тати тоже решила не удивляться, чтобы не выглядеть глупо.
   Минут через десять они подошли к махмудовскому дому. Дом был круглый и очень высокий, как карандаш, воткнутый в небо. Он был весь в побелке, и трудно было понять, то ли его отремонтировали, то ли просто испачкали. К запаху свежей извести примешивался еле заметный привкус хлорки.
   - Я - мигом, - засуетился Махмуд и с разбегу нырнул в маленькую круглую норку прямо около асфальта.
   "Как хорошо, - подумала Тати, - что он пригласил меня в ц-ырк, а не к себе домой, а то пришлось бы лазить на карачках!"
   Другого входа в дом не было.
   Она задрала голову и стала считать этажи, пытаясь догадаться, на каком живет Махмуд. В это время сзади её что-то мягко толкнуло в место, где спину спиной уже не назовешь, а лапки только начинают начинаться. Она сделала вынужденный шаг вперед и оглянулась. Сзади стояла кушетка! Она не подавала никаких признаков жизни и была самой обыкновенной кушеткой, обтянутой розовым шелком!!!
   "Ну, надо же!" - подумала Тати. И на всякий случай отошла чуть в сторонку.
   Ждать пришлось довольно долго. Минут двадцать, а может, и больше. Тати заранее простила Махмуду это хамство. Наконец из дырки кубарем выкатился Махмуд.
   Дырка служила и выходом. Других выходов в доме небыло.
   На морде у него были крошки.
   На плечах - подтяжки.
   - Вот это да-а! - выдохнула Тати, взглянув на него, когда он оказался напротив.
   Тати ошарашилась, а Махмуд решил - восхитилась.
   Он не знал о том, что:
   есть выдохи восхищения,
   есть выдохи удивления
   и даже выдохи презрения,
   а есть просто дыхательные выдохи.
   Тати, в отличие от Махмуда, знала: выдохи бывают очень даже разные.
   Махмуд приподнял подбородок, чуть-чуть отставил правую лапу назад и гордо сообщил:
   - Подтяжки мне подарил мой военный папа!
   Но даже в этих дурацких подтяжках, которые ему подарил папа, несмотря ни на что, он продолжал нравиться Тати.
   Ц-ырк, куда они вскоре прибрели, выглядел не менее удивительно, чем дом Махмуда, хотя наоборот был невысокий и очень широкий, как большая пиала, перевернутая вверх дном. Кушетка куда-то пропала.
   "Заблудилась, наверное", - подумала Тати.
   Двери ц-ырка, в которые валом валили хвостолапы, были непомерно большими. Тати никогда не видела таких больших дверей, даже на экскурсии в Красном Доме Правителей! И лестница, ведущая к дверям, тоже была огромная - по ней приходилось не идти, а заползать. Особенно большие неудобства это создавало Махмуду. Тати ему помогала, затаскивая на очередную ступеньку.
   Внутри ц-ырк выглядел точно так же, как и снаружи, только - с изнанки. Смешнее всего оказалось то, что зрители располагались там, где в обычных цирках находится арена, и сидели спинами друг к другу. Всё действие проходило по кругу на неширокой дорожке между стенами ц-ырка и ареной со зрителями. Эти самые действия выходили из двери друг за другом, пешком обходили по кругу и уходили в ту же дверь. Причем очень размеренно и монотонно.
   Через несколько минут Махмуд уснул. Тати надоело смотреть на действия, и она завертела мордочкой по сторонам. Справа сидела хвостолапочка того же возраста, но очень большая! Раза в два больше! Кроме того, еще и толще эдак раза в четыре! Даже хвост толстый, как водосточная труба! Несколько раз скосив на нее глаза, наша путешественница вспомнила, что забыла свой зонтик в телефонной будке!
   "Ну, обязательно сопрут".
   Заметив Татин интерес, хвостолапка без тени смущения спросила:
   - Ты кто?
   - Я? Тати.
   - А я Казя. Давай дружить!
   - Зачем?
   - А я подруга Махмуда! Это он подарил мне билет.
   - А-а-а! Тогда, конечно, давай! - ответила Тати, а про себя подумала: "Пригодится для выведывания тютюков о Махмуде!"
   И они, улыбнувшись, тут же начали дружить.
   В порыве дружбы Казя сразу принялась рассказывать историю (вставляя в свой рассказ всякие неприличные слова) о том, как вчера в каком-то подъезде, в который она зачем-то зашла, какой-то пьяный стал приставать к ней, лапая за коленку и приглашая ее в гости на стаканчик вина к себе на чердак. Чем это закончилось, понять было сложно, потому что в конце рассказа остались только неприличные слова. И дело не в том, что Тати не знала этих слов, слова эти она прекрасно знала. Трактовать-то их можно по-разному, и поди угадай, что имела в виду Казя! Нельзя же переспрашивать и выглядеть глупой!
  
   Подсознанию же сразу показалось: Казе ее приключение в каком-то подъезде понравилось, и она рассказывала о нем с плохо скрываемой гордостью; и Казя - самая обыкновенная, невоспитанная и испорченная плохой компанией дурочка (потому что любая компания может менять только дурочку, а умную - никогда). Но оно решило не вмешиваться и осталось безмолвно и обиженно сидеть в своих закоулках извилин.
  
   Казя рассказывала, рассказывала, громко и неприлично подвизгивая. Тати, не успевая понимать, просто старалась вовремя хихикать и восхищенно хлопать лапками.
  
   Подсознание, наблюдая эту картину, извелось в своем убежище, но что оно могло сейчас поделать? Подсознанию показалось: у Кази с рождения такое выражение мордочки, что даже если она молчала, то все равно материлась! Представляете, каково жить с таким выражением?!
  
   Казя продолжала дружить, между делом поглядывая на представление, которое монотонно шло себе и шло, без каких-либо изменений. Махмуд спокойно и ровно посапывал; одна подтяжка сползла, и Тати хотела было ее поправить, но решила не фамильярничать и оставила как есть. Что-то нехорошее накапливалось у нее внутри. Она замечала: все вокруг стали смотреть на неё, как на Казю. А такое отношение окружающих не входило в её планы.
   - Долго еще будет... Этот ц-ырк? - спросила Тати Казю.
   - Еще, пи-и, пи-и, до пи-и, пи-и! - ответила Казя.
   - Тогда я, пожалуй, пойду.
   Тати гордо изогнула хвостик, красиво выгнула спинку и пошла к выходу.
  
   Одной в незнакомом городе - страшновато. Куда идти и как теперь попасть домой? Никогда еще она не чувствовала себя такой одинокой и брошенной. Настроение падало все ниже и ниже. Хвостик был еще изогнут, но уже не так гордо, ну, может, чуть-чуть не так.
   "Ну, где ты там, подсознание! Или ты можешь только ехидничать? Давай помогай! Что дальше-то делать будем?"
   "Пора будить интуицию, - деловым тоном заявило подсознание.
   - А то пропадем".
   Интуиция никак не просыпалась, а время все шло и шло.
   "Тоже засоня, как и этот Махмуд!" - с презрением, а может быть, с обидой (как знать!) подумала Тати и грустно вздохнула.
  
   Вздохи тоже бывают разные:
   Грустные
   или просто дыхательные...
   В запасе у Тати сейчас были только грустные.
  
   Начало заметно темнеть. Розовые тона сменились серыми. Тати устала и хотела есть. Чужой город будто бы издевался, подставляя ей незнакомые и, наверное, самые длинные улицы. Справа светились витрины большого продуктового магазина. Тати автоматически потянуло поближе к бубликам.
   "Может, там, в магазине, кто-нибудь по моим впалым щекам поймет, как я голодна, и даст мне кусочек слоеного тортика с розочкой", - одними губами шептала она, заходя в магазин. - "А если повезет, может, этот самый "кто-нибудь" подскажет, как мне попасть домой?" - уже почти со слезами...
   Настроение продолжало падать еще ниже.
   Но хвостик - держался.
  
   Долго и бесцельно бродила она по магазину. Никто не предлагал ей тортик: щеки, наверное, еще не успели достаточно хорошо впасть. В четвертый раз проходя мимо колбасного отдела, над которым висел большой плакат "ТИТИЛИНСКИЕ СОСИСКИ", Тати вдруг заметила в начале длинной очереди за сосисками ЧТО-ТО знакомое. Боясь спугнуть удачу, она осторожно, на цыпочках, подкралась к этому самому ЧЕМУ-ТО ЗНАКОМОМУ. ЧЕМ-ТО ЗНАКОМЫМ оказался Ворчало!!! Он с деловым видом засовывал в пакет купленные сосиски. Сосисок было много. Когда Ворчало поднял глаза от сосисок и увидел перед собой самую несчастную в мире Тати, то сразу выдохнул выдох удивления:
   - Тати?!
   Тати стояла молча.
   Огромная, прозрачная слеза выкатилась у нее из правого глаза и, как с трамплина, прямо с нижней ресницы шлепнулась на кафель. Ворчало засуетился, достал из пакета с сосисками рулон туалетной бумаги, оторвал приличный кусок, засунул этот кусок обратно в пакет, а рулон протянул Тати. Тати начала громко сморкаться. Ворчало перестал суетиться и терпеливо ждал, ни о чем не спрашивая. Он знал: пока Тати не насморкается вдоволь, говорить с ней бесполезно. Наконец Тати насморкалась и:
   - Ты что тут делаешь?
   Ворчало опешил от такой постановки вопроса...
   И как бы оправдываясь, затараторил:
   что пришел через телефонную будку за титилинскими сосисками и
   что делает это всегда, когда титилинские сосиски у него заканчиваются...
   И еще, что титилинские сосиски ...
   - Ну ладно, - остановила его Тати. - Хватит болтать, пошли домой. Уже поздно.
   По дороге к телефонной будке Ворчало все время пытался выведать, что же произошло; а главное - что еще эдакого Тати собирается в скором времени вытворить. Но у него ничего не получалось. Тати упорно молчала, нежно, словно букет цветов, обеими лапками прижимая к груди растрепанный рулон туалетной бумаги.
   Возле телефонной будки, загородив дорогу, стояла кушетка.
   - А ну-ка, кыш отсюда! - прикрикнул Ворчало.
   Кушетка шарахнулась в сторону, чуть не наступив на не вовремя подвернувшегося Фиолетового Котенка.
   - Наберешься блох или еще какой-нибудь заразы, - недовольно пробурчал Ворчало.
   Потом он порылся в карманах, вытащил большой кусок ваты и кинул в сторону кушетки.
   - На, ешь!
   Кушетка на лету ловко подхватила вату и с каким-то глухим урчащим звуком заглотила ее. Ворчало улыбнулся. Тати оторвала туалетной бумаги и протянула кушетке. Кушетка заглотила и это угощение. Тати тоже улыбнулась. Настроение у нее начало резко подниматься. Они вместе зашли в будку и закрыли за собой дверцу.
   Зонтика в будке не оказалось.
   Сперли.
   Чудес на свете не бывает!
  
   Ворчало нагнулся и привычным движением ткнул лапой в розовую кнопку под полочкой. В ту же секунду в будке сухо и громко треснуло, запахло озоном, как во время грозы, и выключился весь свет, будто перегорели пробки, но это было уже совсем и не страшно, а скорее интересно.
   Через секунду они оказались в своем родном и привычном мире. Ворчало, пристроив на полу пакет с титилинскими сосисками, достал тряпочку, смочил ее из какого-то необычного блестящего пузыречка, присел и аккуратно стер со стекла надпись, а за ней и кнопку.
   - Так-то будет лучше, - проворчал он себе под нос. - А то мало ли ...
   - Ох, и ничего себе, сходила на почту! - сокрушенно заметила Тати.
  
   Стоял обычный, ничем не примечательный, полупасмурный весенний воскресный поздний вечер. Напротив ржавой и старой телефонной будки стоял ПаПа По и с укоризной смотрел то на часы, то на пришельцев...
  
   Большие светящиеся часы над входной дверью закрытой почты показывали ровно полночь.
  
  
  
  
  

Интервью.

- Хочешь, правильно писать научу?

Хочешь?

-Не-а! - говорит. - Не хочу!

  
   В последнее время Ворчало стал посещать Посиделки. Пристрастился...
Посиделки обычно начинались на какой-нибудь выставке.
Новые знакомые Ворчала часто устраивали всевозможные выставки, на которых и собирались в кучку - посмотреть на картины, нарисованные ими же, послушать стихи, тоже собственного производства, поиграть собственную музыку, ну и, в конце концов, просто пообщаться за бутербродами. Зачастую такие вылазки на выставки заканчивались у кого-нибудь дома, где за чаем общение продолжалось.
Обычно до утра.
   Стихийное содружество с чрезвычайно широким кругом интересов, как ни странно, находило ниточку, связывающую между собой художников и поэтов, музыкантов и фотографов, модельеров и программистов.
Обычно художники, литераторы или, скажем, к примеру, спортсмены держатся своими, раздельными кучками: им так интересней и удобнее. А в данном случае Ворчало столкнулся с неординарной ситуацией. Здесь хвостолапов объединяло нечто другое. В чем заключалось это "нечто", он пока не выяснил. Одно только понял сразу: все, кто собирался вокруг Посиделок, постоянно придумывали, рисовали, шили или вязали, сочиняли, ваяли или выковыривали. И прошу не путать с самодеятельностью застойного времени!
Или с клубами по интересам.
Или вообще с чем бы то ни было.
Посиделки являли собой непонятное новенькое. (Если вообще в нашей жизни возможно что-то новенькое. Задумчивая пауза. В отличие от непонятного.)
   На Посиделках запросто встречались как начинающие, так и известные хвостолапы, и они прекрасно уживались (к примеру) с домохозяйкой, которая - между плитой и стиральной машиной - необъяснимым способом находила время и умудрялась писать романтические стихи.
   Одни Посиделки Ворчале запомнились особенно.
Его тогда сильно перепугали.
Совершенно незаслуженно.
   К дому, где в тот раз проводились посиделки, с ранней весны наладилась приезжать Тетя Маня. Она там справляла свой маленький бизнес. Вместо того, чтобы, как все нормальные молочницы, целый день стоять на рынке и торговать приватным козьим молоком, Тетя Маня по утрам, пока хвостолапы не разошлись на работу, приходила к дому и торговала прямо во дворе. Жильцы привыкли к Тете Мане и с удовольствием пользовались ее услугами, а те, кто на работу не ходил, спускались за молоком по специальному сигналу. Специальным сигналом был протяжный и зычный крик Тети Мани: "М О Л О К О-О-О!!!".
Тетя Маня имела громкий голос и была очень сердечной женщиной.
Так вот, в то злополучное утро, как всегда, Тетя Маня зашла в подъезд, расправила грудную клетку, набрала полные легкие воздуха и только собралась заголосить свое знаменитое "молоко", как из лифта вышел Ворчало:
- Здравствуйте!
Тетя Маня остановиться не успела:
- "З Д Р А С Ь Т Е-Е-Е!!!" - прямо в морду Ворчале.
   Вот тогда-то Ворчало и испугался.
   Но мне хотелось рассказать Вам о другом. Я, вообще-то, собирался рассказать о том, как Ворчало вознамерился взять интервью, а у него ничего не получилось.
Увлекся.
Нечаянно.
   Так вот.
На одной из таких Посиделок, в разговоре, совершенно случайно, была затронута сложнейшая тема: "Как лучше общаться". Смешная такая ситуация возникла - общаясь, выяснять, правильно ли они общаются!
Ну и выяснили на свою голову - общаются-то они не совсем правильно!
То есть получалось - на самом-то деле они ошибались.
Но и эта версия оказалась неверной.
Они правильно ошибались!
Следует на самом-то деле...
А неправильно, в то время как.
Потому что они-то общались!!!
Вот.
   Непонятно?
Сейчас попробую объяснить поподробнее.
   Если бы не общались, то и не выяснили!
А раз выяснили, значит, общались.
Но! Заметьте! Общались-то они неправильно!
И выяснить могли только неправильно!
Значит, правильно не общались! Но тогда как же они умудрились выяснить?!!
   Слушая их, окончательно ошалевший Ворчало подумал: "Вот так же и я... Все живу и живу! Каждый день! Надо же!!! Как все мудро устроено!"
   Скучно глупости всякие читать?
Чем бы Вам помочь? Попробуйте включить телевизор.
Я всегда так делаю. Помогает...
   Вот.
Мнения на Посиделках разделились.
Одна половина доказывала, что лучше общаться сердцем, подтверждая свою точку зрения цитатой известного писателя. Вернее, не его личной цитатой, а словами одного персонажа из книги.
Хотя, по большому счету, это одно и тоже.
И по маленькому.
Естественно.
   Ворчало же находился в другой половине посиделок.
Поэтому не соглашался.
Ворчало любил не соглашаться.
Он считал: несогласные лучше смотрятся в профиль.
И если в компании появлялось Симпатичное Создание и располагалось с левой или правой стороны от Ворчала, он тут же начинал не соглашаться. (Смотри Фрейда.)
А поскольку его внимание постоянно отвлекалось на Создание, чаще всего тема разговора незаметно от него ускользала, а несогласие оставалось. В результате получался такой кавардак! Разобраться уже никому не удавалось. А общество постепенно закипало, и, когда точка кипения достигала наивысшего значения, неожиданно выяснялось: никто не помнит, о чем Сыр. Бор. И халва. Но виноватым безапелляционно назначался Ворчало.
   Но мне хотелось бы рассказать о другом. Об интервью.
   Так.
Ворчало считал: удобнее общаться не сердцем, а языком. Однажды он попробовал общаться лапами, и у него ничего хорошего из этого не вышло. Запомнив последствия, Ворчало стал с опаской относиться к любым нестандартным способам общения, в кои им зачислялось и "общение сердцем". (На всякий случай.) Может, и неправильно зачислялось, даже скорее всего неправильно, однако что же тут поделаешь? Раз уж зачислялось...
   Вообще-то к вопросу "сердечности" у Ворчала было свое, особое отношение. Он знавал одного очень сердечного и добродушного дворника, что само по себе уже удивительно. Как-то весной дворник (по причине своей сердечности) проявил инициативу и покрасил внешний цоколь жилого дома масляной краской. Все бы ничего, да вот только он аккуратно и по линеечке покрасил цоколь вместе с ледяными наплывами и сосульками на этом самом цоколе. Весь квартал ходил смотреть: не все верили. Думали, просто шутка. Ворчало тоже ходил. Два раза. С тех пор у него и появилось особое мнение относительно сердечности.
   Но речь-то не о том!
Я же совсем о другом собирался рассказать.
И выключите, пожалуйста, телевизор, все равно не смотрите, а меня отвлекает!
Спасибо, Вы очень любезны.
   Так вот.
Ворчало считал, что общаться лучше языком.
Привычнее.
И еще считал: если в общение не включается разум, то обязательно должно произойти непредвиденное, и в результате всем станет плохо.
А если и не плохо, то все равно хуже, чем было.
А если и не хуже, то уж точно - лучше не станет.
Ни за что!
   Понятное дело: та половина, которая голосовала за "сердце", победила! И прыгала резиновым мячиком до конца Посиделок. От радости.
Еще бы! Они же не видели, как от всего сердца красят цоколь! И не видели, чем это закончилось для цоколя! Хи-хи-хи!
   Но суть-то не в этом.
А в чем же тогда суть?
Сейчас.
Сосредоточусь и все по порядку опишу.
   Ну и вот.
Разговор оставил осадок, и Ворчало отважился на очень глупый поступок. Он решил взять интервью у того самого Персонажа из книжки и выяснить, заблуждались хвостолапы на Посиделках или нет. Он хотел услышать от него - и только от него (!!!) - ответы на свои вопросы, а вовсе не на те, которые задавал Автор.
Естественно, выполнить задуманное Ворчало мог только в Контуре, и тем же вечером он отправился в свое очередное путешествие.
   Видите?!
Получается!
Я же говорил: если сосредоточусь - получится!
Хотите яблоко? Вкусное, я попробовал! Хотите?!
На здоровье, не стоит благодарности.
   Рассказывать Карте о конечной цели Ворчале не хотелось, ограничился только точным адресом: Астероид Б-612.
- А как же Вы там дышать будете? - всплеснула лапками Карта и хвостиком поправила прическу.
- Но ведь он обитаем! Значит, с воздухом там все в порядке!
- Знаете ли, для тех, кто там обитает - конечно, а вот у Вас могут возникнуть проблемы. Вы же там не обитаете! Настоятельно советую надеть скафандр.
Ворчало не ожидал такого поворота и, почесав под мышкой, стал возражать:
- Мне же с местными встречаться придется! Я в вашем скафандре всех распугаю! А я в нем очень страшно буду выглядеть?
- Ну что Вы! - Карта оценивающее посмотрела на Ворчала. - Вы будете выглядеть намного лучше!
- Хорошо, хорошо, согласен! Только попрошу подобрать не ржавый!
- Нержавых не бывает.
- Нда-а-а!
Скафандр оказался огромным, неуклюжим и тяжелым. Сверху гайками крепился медный шлем, очень похожий на шлемы от старых водолазных костюмов с круглыми окошками во все стороны. Остальное выглядело более или менее прилично, как у космонавтов. Влезть в скафандр оказалось непросто. И хотя Карта усиленно помогала, пришлось потрудиться. Постоянно мешали какие-то трубочки и зажимчики, проводочки не хотели укладываться туда, куда им положено укладываться. Ворчало утомился.
Но, так или иначе, скафандр был надет.
Вернее, Ворчала удалось-таки в него вставить.
Точнее, втиснуть.
- Имейте в виду, запаса воздуха и энергии для жизнеобеспечения у Вас только на два часа.
- А потом?
- Потом Вы или замерзнете, или задохнетесь. Точнее, сначала задохнетесь, а потом уже замерзнете...
- Нда-а-а... А если я передумаю?
- Что передумаете?
- Ну, замерзать. И надумаю вернуться?
- Видите у Вас в районе пупка желтый винтик?
- Вижу.
- Вот Вы его покрутите и вернетесь...
- А ничего не отвалится?
- Ну, это уж как покрутить... Не увлекайтесь, и все будет в порядке.
- Нда-а-а!
- "Нда" - хорошо или плохо?
- "Нда", это "нда" и все! Ну, ладно. Закручивайте свои гайки!
Гайки, удерживающие водолазный шлем на плечах тумбовидного белого скафандра, закрутились с противным скрежетом. Карта отошла в сторонку. Раздался мелодичный щелчок.
   На астероиде оказалось непривычно.
Возможно, из-за цветовой гаммы?
Возможно... Астероид же!
Стояли Баобабы.
Безразлично и тупо стояли.
Рядом что-то дымилось. Ворчало подошел поближе и неуклюже нагнулся. Захотелось рассмотреть это "что-то", похожее на костер. Удалось совершенно бездарно: конструкция скафандра не позволяла хорошо и низко нагибаться.
Попытался присесть.
Приседание получилось намного лучше.
Костер оказался не костром, а соплом! Двигатель от реактивного самолета, вертикально закопанный, точнее, врезанный в каменистый грунт, подрагивал.
Изумленный увиденным, Ворчало даже поцокал языком. (Языком он цокал только в крайних случаях, когда все остальное уже было испробовано.) В скафандре скрипнуло.
Рядом в аккуратную кучку сложены обломки. Возможно, от самолета, но не факт. Может, и от чего-то другого.
Невероятно, но двигатель работал! Тихонечко, на предельно малых оборотах, но работал!
На сопле - кастрюля.
В кастрюле булькало.
- Ничего себе примус, - проворчал себе под нос Ворчало.
- Это вовсе и не примус, это - Вулкан! - раздался за спиной мелодичный, словно звон серебряного колокольчика, голос. - Ты ошибся! Посмотри! Это же вулкан!
Ворчало от неожиданности вздрогнул, скафандр попытался повторить вздрог, но у него ничего не получилось. Конструкция скафандра не позволяла ему неожиданно вздрагивать.
- Здравствуйте! Я - Ворчало, - вежливо представился Ворчало, входя в роль корреспондента, и начал подниматься с корточек, поворачиваясь в сторону фальцета. Поскольку поворот занимал много времени (конструкция скафандра не позволяла быстро поворачиваться), попутно Ворчало решил объяснить цель своего визита:
- Я хотел бы задать Вам несколько вопросов, если, конечно, Вас это не затруднит и не унизит...
- А зачем тебе золотой винтик? - спросил обладатель хрустального голоса.
"При чем здесь винтик?!" - подумал Ворчало и попытался вернуть разговор в нужное русло:
- Вы не могли бы ответить мне на несколько вопросов?
Хвостолапик, нежно посмотрев на Ворчала, поинтересовался:
- А ты рисовать умеешь?
Ворчало хотел удивиться манерам своего собеседника, но у него ничего не получилось. Конструкция скафандра не позволяла удивляться.
- Смотря что, - уклончиво ответил он.
- Ну, например, ремешок, - мечтательно уточнил Хвостолапик.
- Какой ремешок?
- А то мне нарисовали намордник, а ремешок - забыли!
- Намордник?! - Ворчало искренне удивился, несмотря на конструкцию скафандра. (Скафандр при этом недовольно скрипнул.)
- Ты носишь намордник?!
- Ну да. Намордник! И вовсе не для меня, а для моего барашка! Его все время в ящике держать приходится, чтобы он не съел Розу! Он там уже и блеять перестал! В наморднике ему лучше будет... Его иногда из ящика можно будет вынимать... Ненадолго... Может, блеять начнет... Как ты думаешь? Начнет?
Ворчало кивнул.
Хвостолапик замер и с минуту молча разглядывал Ворчала:
- А хочешь посмотреть на моего барашка?
Ворчало еще раз кивнул.
Хвостолапик, в свою очередь, еще раз замер и уже с недоумением стал смотреть на Ворчала. Пауза неоправданно затянулась.
До Ворчала дошло: в скафандре можно сколько угодно махать мордой. Хоть до вечера! Конструкция скафандра не позволяла скафандру кивать.
- Хи-хи-хи! Хочу! - развеселился Ворчало.
- Тогда пошли. И ничего смешного тут нет! Ведешь себя как взрослый!
   Началась экскурсия по астероиду. Из местных достопримечательностей Ворчало выделил пять объектов, достойных внимания: три реактивных двигателя, один из которых не работал, стеклянный колпак и, наконец, небольшой деревянный ящик с дырками. В ящике негромко шуршало. Верхняя крышка удерживалась не до конца вбитыми гвоздями. Гвозди что-то смутно напомнили Ворчале, но что именно - никак не мог сообразить.
Колпак из стекла стоял прямо на земле.
Внутри, раскрыв нежный алый бутон, - загадочная Роза.
"Та самая", - догадался Ворчало.
Таким образом, на астероиде был идеальный порядок. Все были надежно изолированы и находились на своих местах, согласно штатному расписанию.
"Идеальная модель мира: мечта кремлевских романтиков!" - подумалось Ворчале.
   Но, может быть, и неправильно подумалось.
Скорее всего, неправильно...
Да, точно, н е п р а в и л ь н о !!!
Он невнимательно прочитал книжку Автора?
И не проникся необыкновенной любовью Хвостолапика и Розы?
Ну, а судить о происходящем вокруг нас по конечному результату - нечестно! Мало ли какой результат может в результате получиться?! Всегда необходимо учитывать и судить по начальному результату!
Да!
И, в конце-то концов, любые результаты не важны!
Важно любить!
И покрепче!
Чтоб на всю Вселенную!
Чтоб каждая звезда колокольчиком заливалась!
Вот здорово!
А если какой-то там барашек блеять перестанет - так шут с ним, с барашком!
Такова уж его баранья судьба!
Нечего в ящик залезать!
Да и вообще, дался нам этот барашек!
Всю романтику портит!
Все норовит Розу сожрать!
А что ему, вообще-то, на астероиде делать?
Шел бы себе куда подальше...
Козел какой-то, а не барашек!
На шашлык его!!!
На ш-а-а-шлы-ы-к!!!
На ш-а-а-шлы-ы-к!!!
   Но я опять, кажется, не туда заехал! Не хватает только транспарантов и Жареновского. Что же это со мной сегодня? На самом деле я просто хотел описать интервью и ничего более. Забудьте эти недостойные строчки, у меня сегодня плохое настроение.
   Ворчало постучал по крышке ящика:
- Эй, барашек! Ты как там? Живой? Хочешь, я тебя с собой заберу?
Ничего не ответил барашек. И только эхо носилось вокруг астероида: "заберу забе ру забе ру забе ру забе руза бе розабе роза бэ.
Роза - бэ-э-э!"
- Да у вас тут сплошной антагонизм... - проворчалил Ворчало себе под нос.
- Угу, - кивнул шлангом скафандр.
Ворчало удивленно покрутил головой внутри шлема.
- Нда-а-а. Надо что-то делать. Вот и скафандр того... заговорил...
И повернувшись к Хвостолапику:
- Хвостолапик! Отдай мне барашка? Зачем он тебе тут нужен?
А у меня он пастись будет. В ванной...
- Угу, - опять кивнул шлангом скафандр и булькающим голосом добавил: - Без намордника.
Ворчало хотел озадаченно почесать под мышкой, но скафандр не позволил ему. Конструкция скафандра не позволяла озадаченно чесаться под мышками.
- А зачем тебе золотой винтик? - неожиданно вернулся к старой теме Хвостолапик. - Можно я его покручу?
- Нет, нельзя! О-о-очень важный винтик! Его просто так крутить н е л ь з я!
- И очень жаль! Ты, наверное, не все знаешь о винтиках, поэтому думаешь: "винтик - важный". Мой друг, летчик с одной планеты, тоже так считал. Но прислушался к сердцу и нашел колодец. Без всяких винтиков нашел!
   Внутри скафандра затукало. Тук-тук. Тук-тук. Время, отпущенное на путешествие, заканчивалось. Тук-тук, тук-тук - торопил таймер.
Не имея возможности почесаться, Ворчало махнул лапой и с деланным безразличием сообщил всей Вселенной:
- Ну и фиг с ним!
С интервью...
Конструкция скафандра позволяла махать лапами и говорить: "Ну и фиг с ним" - сколько угодно раз.
- Хвостолапик! Крути винтик! Только поаккуратнее, а то у меня что-то отвалится! С обратной стороны...
Хвостолапик подошел к Ворчале, поднял бесподобные голубые глаза и нежно покрутил золотой винтик.
Тут же раздался хриплый щелчок...
   - Ну, как? Удачно поперемещались? - хлопотала вокруг Ворчала Карта, разъединяя разъемы в скафандре.
- Удачно, - ответил Ворчало, помахивая затекшим хвостом и пытаясь вытащить запутавшуюся в проводах правую заднюю лапу. - Не все успел...
   Фиолетовый Котенок мурлыкая потерся о стекло шлема. Скафандр крякнул, зашевелился и почесал себя под мышкой. Карта удивленно посмотрела на него и переведя суровый взгляд на Ворчала, официальным тоном строго спросила:
- Вы что там с имуществом делали?
- Ничего особенного не делал! - округлил глаза Ворчало. - У кого хотите спросите! Да хоть у самого скафандра! Слышь? Скафандр! Я же хорошо себя вел?!
- Угу, - помахал шлангом скафандр.
И после паузы лирически булькающим голосом томно забубнил:
- Барашек... Барашек... Барашек...

  
   Пельмень.
   25.02.04..23-49.
  
   Дзынь-дзынь-дзынь...
   Дзынь-дзынь-дзынь...
   Дзынь-дзынь-дзынь...
   - Алло!
   - Привет. Я не слишком поздно? Еще не спишь?
   - Пока нет.
   - Зря вчера с нами не поехала. Было забавно.
   - Очень устала. Прямо засыпала на ходу.
   - Я заметил. (пауза) И Хью тоже засыпал. (пауза) Но Пи ему не дала. Ездили посмотреть на мост. Попутно обсудили внешнее оформление "Метелицы".
   - Пи - это та, которая художница?
   - Ага... А Хью - это тот, кто ей рамки делает...А между рамками пописывает...
   - (длинная пауза).
   - Впечатляет. Ночью город красивый.
   - Ну и как? Впечатлился?
   - Угу. До кончика хвоста. Домой прибился в два, улегся в три, заснул в четыре.
   - Какой ты впечатлительный! Можно подумать, первый раз ночью в Городе оказался! Враки!
   - Да как бы тебе сказать, чтобы без враки... Одно дело, когда едешь с мыслью поскорее зарыться в подушку и видишь только разметку на дороге, а остальное уже не волнует... И совсем другое, когда просто едешь... (пауза) Посмотреть на Мост... (пауза) Да еще рядом Хью похрюкивает, и Ластя букетом шуршит, и Пи попискивает...
   - Мост-то как? Светится? Стоит? Не сбежал?
   - Стоит, родименький. Только вот выяснилось: нет там никаких цветных прожекторов. Соврал, получается... Обыкновенные, черно-белые оказались. Но Хью решил меня поддержать и увидел цветные лучи. И тогда их все увидели. И даже я увидел. И даже обсудили. И мост сразу стал Мостом. Для всех.
   - А для меня?
   - И для тебя тоже. Можешь проверить.
   - А для Пельменя?
   - Для Пельменя в первую очередь.
   - Это почему?
   - Потому что очередь такая. Сама же придумала.
   - А Пельмень об этом знает?
   - Не-а. (пауза)
   - Глупый ты.
   - Угу.
   - (пауза)
   - (пауза)
   - Что молчишь?
   - Думаю.
   - Думай вслух, а то скучно.
   Би-би-би-би-би.
  
   Дзынь-дзынь-дзынь...
   - Это я неудачно щекой на кнопку нажал.
   - Бриться чаще надо... Или думать реже. Я постриглась.
   - Наголо?
   - Фу.
   - Коротко?
   - Фу.
   - А как?
   - Красиво.
   - Наверное, лежишь и в зеркальце себя рассматриваешь?
   - А как ты догадался?
   - Я не догадался, а предположил.
   - Пред... Положил... Впереди себя положил. (пауза) Признавайся, что ты там перед собой положил?
   - Кружку.
   - С чаем?
   - С кофе.
   - Я тоже хочу!
   - Хоти.
   - Тогда я далеко-далеко пойду. На кухню. Сама себе кофе варить в постель.
   - А я?
   - Я тебя с собой прихвачу... У меня шнур длинный.
   - А когда спать будешь? Тебе же завтра на работу.
   - Потом.
   - (пауза)
   - Ой!
   - Что "ой"?
   - Сначала кофе варим, потом плиту моем...
   - Убежал?
   - Еще как! Вприпрыжку!
   - Как там Пельмень-то поживает? Звонил?
   - Хорошо поживает. Пельменю хорошо. Только приболел Пельмень.
   - Сильно?
   - Обычное дело. Ничего серьезного. От рюкзачка простудился Пельмень. Нет чтоб как все нормальные хвостолапочки... Воздушно-капельным... Так и тут - нате вам... Получите...
   - Хи-хи-хи! От рюкзачка, говоришь? Хи-хи-хи! Заразился?
   - Что ты веселишься! Так оно и было! Пельмень мне замороженную курицу в подарок на 23 февраля везла. Поздравить хотел. В рюкзачке. Долго везла. Вот и простыл по дороге. От рюкзачка. С Пельменем всегда всякая всячина водится. Я уже привыкла.
   - А я - нет.
   - Ну так привыкай побыстрей... А то... (пауза) Вот напьюсь сейчас кофе и не усну. Никогда! Будешь знать!
   - Я Пельменю пожалуюсь!
   - Ты её сначала найди!
   - Сам найдется.
   - Размечтался!
   - Давай к Пельменю в гости нагрянем? Сюрпризно!
   - Давай! Прямо сейчас?
   - Не. Потом. Сейчас поздно. А потом может оказаться рано. А потом опять поздно. А потом опять рано. А потом...
   - Стоп, стоп! Тпру! Остановись! (пауза) Соскучился?
   - Не-а.
   - А зачем тогда нагрянивать?
   - Для весёлости.
   - Логично. Я - за!
   - Я тоже!
   - Ты что сейчас делал? Хрюкал?
   - Зевал.
   - Фу.
   - Ага.
   - Ложимся быстренько спать, пока кофе не подействовал?
   - Давай! Три - четыре!
   - Скажи мне что-нибудь приятненькое на сон...
   - Сейчас... (пауза) Жизнь дает хвостолапу три радости: (пауза)
   - Ну-ка, ну-ка! Продолжай! Чувствую, уже скоро приятно станет!
   - Не перебивай, а то запутаюсь! Я и так плохо помню! Так вот... Жизнь дает хвостолапу три радости: Любовь. Друга. И Любимую работу. Но как редко они собираются вместе! (пауза) Тебе завтра на работу! Вот и радуйся!!!
   - (угрюмо) Ура.
   - Спокойной ночи!
   Би-би-би-би-би.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Стакан воды.
  
   Капле надоело висеть на носике крана и переливаться в желтоватом электролампочном освещении. Она лениво вытянулась в сторону стоящего внизу стакана и мягко капнула. Поверхностное Натяжение, не долго думая, выплюнуло каплю обратно и возмущенно пошло кругами. Капля недоуменно зависла, обиженно округлилась и ­­- шмяк, шмяк, шмяк, шмяк, шмяк!
   По Натяжению!
   Вдоволь напрыгавшись, егоза, бесстыже задрав брызги вверх тормашками и чрезвычайно высоко подскочив, с размаху врезалась в Поверхностное Натяжение. Не ожидая такой атаки, Поверхность ненадолго лопнула и нечаянно всхлипнула нахалку в стакан. И пока Натяжение восстанавливалось, разгоряченная Капля принялась безобразничать и хулиганить, и даже разорвала пополам болтавшихся рядом H2O, отчего разлученные H и O пошли пузырями вверх, тараня Поверхностное Натяжение изнутри. (А что им оставалось делать? Когда с ними вот так!)
   Остальные бросились от хулиганки наутек, одна споткнулась и растянулась, другая, заголосив: "Убивают!!!" наступив на упавшую, попробовала прорваться через стеклянную грань стакана.
   Подхваченный и умноженный крик взлетел и заполнил весь объем в доли секунды.
   Кутерьма поднялась невообразимая.
   Все куда то брауновски понеслись, вытаращив протоны, трескаясь друг о друга, истерически взвизгивая как вирусы Кашепира и снова непредсказуемо несясь и трескаясь. И даже надменные Токсичные Вещества, обычно гордо державшиеся особняком, растерялись в этой свистопляске, засуетились и перемешались с остальным быдлом. Один быдла, (на нервной почве) не прочувствовав ситуации, вдруг остановился и запел хрипловатым баритоном:
   "И меня кому-то надо!
   И меня кому-то надо!
   Кому надо и меня-я-я-я!"
   Но тут же получил в молекулу и заткнулся.
   Температура в стакане стала подниматься. Разлохмаченная Капля, запыхавшись, на секунду затормозила, и, хлопая пушистыми микрочастицами, ошалело посмотрела на этот бардак со стороны.
   - Хи-хи-хи! Здорово получилось!
   Развеселилась малышка.
   - Ой, хи-хи-хи!
   На фоне всеобщего бедлама, заливистое "Хи-хи-хи" окончательно вывело Поверхностное Натяжение из себя, а в положении "вне себя" Натяжение могло.
   Еще как могло!
   Находясь в положении, естественно.
   Это в засекреченном и непреступном "себе", защищенном себяхранителями, оно было (с большой пользой для себя) себе на уме, а вот "вне себя" могло.
   И это самое Могло появилось на арене всеобщей истерии уверенно и неотвратимо, заслоняя собой любую надежду.
   И все Надежды дружно попятились.
   И разразилась гробовая тишина.
   ­- О горе, горе нам! - шепотом запричитала самая хрупкая Надя, и, ойкнув, шлепнулась на попку.
   Могло грозно сделало шаг вперед...
   В это время, ничего не подозревавший о шторме Ворчало, рассеяно взял стакан правой верхней лапой и залпом выпил все до последней капельки.
   Очень пить хотел.
   Наверное. (Пауза).
  
   Вот и мы. (Задумчивая пауза).
   Так же. (Грустная пауза).
   Живем, живем... (Без пауз).
   А может кто-то пить в это время захочет?
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Пельмень.
   (Продолжение N 1. Начало см. на стр. N 351)
   26.02.04..23-30.
  
   Дзынь-дзынь-дзынь...
   Дзынь-дзынь-дзынь...
   - Алло!
   - Это я.
   - Привет, привет.
   - Что грустишь?
   - С чего ты взял?
   - По голосу твоему взял.
   - Тогда положи на место и ложись спать.
   - Какая ты неприветливая сегодня.
   - Я катастрофически не высыпаюсь!
   - Из-за меня?
   - А из-за кого же еще!
   - Как там Пельмень?
   - Звонил. Интересовался тобой.
   - Эт хорошо.
   - Вы что, так и будете через меня друг другом интересоваться? Сам звони своему Пельменю и интересуйся.
   - Это не мой Пельмень, это твой Пельмень.
   - Ты безответственный!
   - Это почему?
   - Потому. (пауза) Потому, что сначала выступишь, а потом - в кусты. А Пельмень должен все это терпеть?
   - Уж так-таки и терпеть. Плохо ты своего Пельменя знаешь!
   - Хорошо знаю. Даже лучше, чем сам Пельмень себя знает. Мне зеркало большое нужно!
   - Зачем?
   - Смотреться. В полный рост.
   - А у меня в глушителе дырка появилась. Знаешь, как теперь урчу!
   - Я спать пошла.
   - А я нет.
   - Тогда пока.
   - Спокойной ночи.
   Би-би-би-би-би.
  
   28.02.04..03.12.
  
   Дзынь-дзынь-дзынь...
   Дзынь-дзынь-дзынь...
   Дзынь-дзынь-дзынь...
   - Алло!
   - Уже приехал?
   - Буквально пять минут, как вошел.
   - Что так долго? Я уже собралась начинать волноваться.
   - Отложи на потом. Скользко. На дороге гололед. Вот. Я хотел затормозить, а меня несет, несет...
   - Это как понимать?
   - Никак. Просто вспомнились. Давнишние. Очень много лун назад. Придумались, а сейчас вдруг вспомнились. Наверное, тогда придумывались на сегодня. Про запас. Как соленые помидоры в банках закручивают. На зиму.
   - Спасибо за зеркало.
   - Не за что. Все равно без дела в гараже пылилось.
   - На тебе Боже, что нам негоже?
   - Извини, я не это имел в виду...
   - А что же имел?
   - Зеркало имел. А теперь не имею. Теперь оно твое. Теперь ты с него пыль разгоняй. А я буду приходить в гости и смотреть.
   - В зеркало?
   - Нет. Как ты пыль гоняешь.
   - Умеешь ты все обставить в лучшем виде. Вроде и порадоваться пора, ан нет, обязательно ляпнешь!
   - Это я от смущения. Я смущаюсь. Разве не видишь? Такой оригинальный вариант кокетства. Чтобы заметили и посильнее похвалили.
   - Хвалю.
   - Сильно?
   - Сильно.
   - Еще раз!
   - Еще раз хвалю!
   - Тоже сильно?
   - Сильно, сильно, сильно хвалю!!!
   - Еще раз.
   - НАДОЕЛО!!!
   - Ну вот видишь! Никому я не нужен, и никто меня не хвалит! Кроме Пельменя! Которому я тоже не нужен!
   - Уже слышала...
   - Не слышала, а читала. Только там про милицию. Ильф и Петров.
   - Я про Пельменя.
   - А я про милицию!
   - Мне кажется, ты слишком нужным пытаешься быть, а это вредно для здоровья.
   - Почему? (пауза) Думаешь, надорвусь?
   - Не для твоего здоровья вредно, а для окружающих! (пауза) У меня на балконе березовая роща растет. Семечки, наверное, попали и проросли.
   - ?
   - (пауза)
   - ???
   - Несколько самых настоящих березок. Как ты думаешь, погибнут?
   - Думаю, да.
   - Почему? Если постараться...
   - Не выйдет, не сможешь. Слишком они к тебе приблизились.
   - Понимаю.
   - Не грусти.
   - У хвостолапов так же?
   - Да.
   - Неправда! По-твоему получается: чем дальше - тем лучше?
   - Совсем и не так. Просто есть черта, заходить за которую опасно. (пауза) Иногда смертельно опасно. Это когда не черта, а пропасть. Можно грохнуться. Костей не соберешь. Или тот, другой, (пауза) грохнется, а это еще хуже.
   - Тебе Пельмень когда последний раз звонила?
   - Никогда.
   - А ты Пельменю?
   - Никогда.
   - ?
   - !
   - Нда.
   - У меня дырка есть. Знаешь, как урчу?!
   - Ты уже говорил. Ложись-ка ты спать! Выспишься - глядишь, и урчать перестанешь.
   - Мудро!
   - Надеюсь.
  
   Би-би-би-би-би.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Справка.
   Выдана такому-то.
   Проживающему по.
   О том, что
  
   утро подкрадывалось на пушистых цыпочках осторожно, сексуально, настойчиво, загадочно, неожиданно, продуманно, неотвратимо, упорно и нежно. Арфа зябкости предрассветных сумерек постепенно заполнялась теплом первых приторно-сладких солнечных похотливых ласк. Тишина - сестренка рассвета - забавляясь с тявканьем ничейной собачонки - пикантно разлеглась под сводом запушенной до неприличия арки. Облезлый кот с огромной головой, виновато оглядываясь, вяло ковырялся в помойке.
   Ворчало и это очередное утро бессовестным образом проспал.
   Потеря?
   Несомненно! Но мир устроен забавно - потеря иногда оборачивается находкой ("природа не терпит пустоты"), и что окажется полезнее или интереснее, никто не знает, а я не скажу.
   Поэтому - спите на здоровье! И без вас все сотворится.
   В то прозрачное, заполненное насмешливой тишиной утро, наш засоня путешествовал в грезах. А снилась ему стройная, сверкающая золотыми гранями в лучах восходящего диска пирамида. Если Вам доведется увидеть пирамиду с высоты пятисот метров, облетая строгие треугольники по кругу (во сне это запросто), обратите внимание на тень.
   Странную.
   Загадочную.
   Проживающую в полной гармонии со своей надменной госпожой и желтым песчаным окружением, создавая мостик между целесообразностью и хаосом.
   Нырнув, Ворчало спланировал на тень.
   Жрецы и остальная знать, вжав головы, замерев, с ужасом смотрели на него. Центурия мгновенно сомкнулась вокруг молодой женщины, ощетинившись короткими мечами. Царица неподвижно стояла, подняв тонкое смуглое лицо к восходящему солнцу. Ничто не могло прервать её диалога с Диском Всей Жизни. И лишь закончив приветствие, хрупкая повелительница медленно повернула голову вслед улетающему Ворчале, проводив его спокойным взглядом. Пройдя сквозь перепуганную свиту, не обращая внимания на поспешно расступившихся воинов, Нефер-Неферу-Атон села в золоченые носилки.
  
   Настроение пробуждения после столь ярких и подробных снов занимало в Ворчалиной жизни особую пещеру.
   (В переводе с косноязычного - нишу. Далее и везде, автор не желает утруждать себя подобными переводами. Переводите сами.)
   Половина еще там, но вторая уже здесь.
   Переплелось все.
   Ощущения, включая не существующие в реальной жизни запахи, сохранялись в этих пещерах достаточно долго. Как пельмени в холодильнике.
   Знакомо?
   Вот видите!
   И у Вас бывало!
   (Я не про пельмени.)
   Если сон неожиданно получался интересным.
   Поэтому.
  
   Отгадайте, что сделал Ворчало в то утро? А вот и нет! Не угадали! Никаких диванов! Карта! К а р т а ! Единственное спасение! Только в Контуре можно побывать ТАМ по-настоящему!
   И все потрогать.
   В приемной Контура - полный штиль. Ни единый листочек не колыхнулся на Ворчала, влетевшему неоправданно резво. И даже лопальные шарики продолжили невозмутимо висеть прелестными цветными купами.
   В зеленом гамаке, покачивая босой нижней лапкой, блаженствовала Карта. На этот раз она приоделась в толстую стеганную "зековскую" фуфайку, прожженную в двух местах. (Второе место на левом локте). Из дырок фуфайки торчали клоки грязно-серой ваты. Хотя Ворчало уже привык к экзотическому гардеробу Карты, однако, в такую жару - ч е р е с ч у р !
   Да ладно бы фуфайка, шут с ней!
   Но!
   Огромные!
   Меховые!
   Полярные!
   Штаны!
   Да ладно бы штаны, шут с ними!
   Но!
   Фуфайка!
   Нараспашку!
   А там!
   У-у-у!
   - Карта! Прошу Вас! Вы меня отвлекаете. А я, между прочим, по делу пришел! Пожалуйста, запахните фуфаечку... Или, ну пододеньте что-нибудь! Просто невозможно ничем заниматься! Одни родинки кругом! Вы меня развл... то есть отвлекаете!
   - Ну что Вы, Ворчалочка... Жара же. Жарко. Не будьте таким занудой.
   - Тогда лучше штаны снимите! Не парьтесь. Мех! Он и в воде греет!
   - ? Простите? Впрочем, как пожелаете.
   - О-о-о! Ой-ля-ля!!! Я не подумал!
   - Да? Вы уверены?
   - Всё, всё, всё, умолкаю, парьтесь!
   - Доброе утро, Ворчало!
   - Ага! Здрасьте, черт меня подери!
   - Чем могу помочь?
   - В Долину царей хочу.
   - Очень?
   - Очень.
   - Кажется, это место захоронения?
   - Да. Там еще пирамиды...
   - Так, так, так... Кладбище... А не рановато?
   - Ну, у Вас и шуточки!
   - Я не шучу. Слышали: "Мертвые к мертвым, живые к живым"? - Карта кокетливо поправила свой запах в сторону утонченности.
   - Что-то припоминаю...
   - Вот и не путайте! А то... Некоторые археологи недавно проявили чрезмерное любопытство к смерти... В результате и получили - мертвые к мертвым.
   - На раскопках Хеопса?
   - Да.
   - Читал. Я рыть ничего не собираюсь. Я пообщаться хочу. С живыми.
   - Приятно слышать, а то я как-то даже подумала... - рассеяно лопотала Карта, продолжая возиться с запахом (что-то у неё там не ладилось).
   - Ну что Вы, Карта... Разве ж можно...
   - Что можно?
   - Думать.
   - Нельзя!
   - Не буду.
   - А мне еще унты подарили.
   - Зачем?
   - Модно. Хотите, дам примерить? Они такие мягонькие внутри, так приятно! Хотите?
   - Давайте.
   - Ну вот!!! Теперь мы в едином стиле! Прекрасно, замечательно, вот еще ушанку наденьте и полная гармония.
   - Карта! Я не в заполярье собрался! Там плюс пятьдесят!
   - Какая разница? Плюс, минус... Главное, чтобы модно было. Видите, как Вам шапка идет? Впрочем, я отвлеклась, так в Долину царей, говорите?
   - Ага, в неё самую.
   - Прошу! (Щелчок, легкое головокружение, и так далее... Как обычно.)
  
   Сенсация!!! Ворчало рассказ написал!!! Никто не заставлял!!! Сам!!! Сел и написал!!! Проболтался где-то в Контуре полтора месяца, прибился домой (исхудавший, загорелый, расстроенный), не медля сел и написал.
   "И памятник другим
   Воздвиг нелапотворный".
   Надо же!
  
  
  
   Рассказ. Красота грядет. Цы Ворчало.
   Вьетнам, что ли?
   Понатянули все брюки, загл... то есть, взглянуть не на что! А тут еще Фиолетовый под ногами путается! Правда, без штанов.
   Даже приставать не хочется!
   Мода!
   А мода, это как?
   Это когда: все равно - да, даже если - нет?
   Даже если коряво?
   Зачем тогда глаза? Чтобы не спотыкаться? Я в принципе не против штанов, я их сам с удовольствием ношу. Я против принципа! Или принципиально против? Одним словом - я за. За штаны, но против!
   Недавно в Египте побывал. В тысяча триста двадцать четвертом... До (уже прошедшей) нашей эры. В местечке где-то между Фивами и Мемфисом. Они там городок новый построили. Очень даже симпатичный получился. И природа неплохая: долина, все растет, цветет, красота. Озаис. То есть, оазис.
   Так не поверите!
   Никаких брюк!
   Уверяю!
   Ни-ни!
  
   Идет... Коротенькой тогой ветерок-задира играется...
   А она вроде и не замечает...
   А я вроде не вижу...
   А она...
   А я...
   Ну, я и...
   И оказалось нам по пути...
   И звать её Атон... (Там еще что-то длинное было: какие-то Неферу... Но я не запомнил. Больно чудные у них имена.)
   А живет она черте где... От меня. (Аж на севере Ахетатона! Представляете, глухомань какая?) Далеко, в смысле, живет. Её туда бывший муж изгнал. По политическим мотивам. Такую женщину!!! Как только лапа поднялась изгонять! Дубина! Все равно у него ничего не получилось в политике, не помогло изгоняние. Но это потом выяснилось, лет через пятьдесят. Примерно. У них там столько не живут, обязательно или по башке, или ядом.
   И вот идем мы с ней, болтаем о том, о сем...
   Умница, голос приятный, красоту и в себе, и в других чувствует. Лапка - ну ничего не весит!
   Пушинка!
   Как же все в ней логично! И тут я понял - красота это то, это то - ну совершенно непонятное ТО! Взяться описывать красоту - насмешишь Мастера. С подмастерьями проще, те целые трактаты на эту тему катают. И тебе симметрия, и золотое сечение, и пропорции... Да кучу правил понапридумывали! Чтобы самим не ошибиться. И легче красоту создавать. Берешь линеечку, померил, сверился с таблицей и ура, красота готова! А все вокруг в ладошки хлопают! Умиляются! Красота! Мастеру на правила наплевать, он разом все правила нарушит, а то, что получиться описать уже невозможно. Даже если в ладошки хлопать не будут. И вот оно - подтверждение!
   Даже смеется не по правилам!
   Как-то нежно.
   А может, грустно.
   Досталось, наверное. А в глазах такая каша!
   И гордость, и любовь, и обида... Наверное, того Дубину любит. А может от рождения такие? Всего в них намешано. Заглянуть тянет, но жжет, как солнце. Больно становиться. И все равно тянет. Пусть попробуют подмастерья этот эффект объяснить! Со своей рулеткой.
   Возможно любит еще того дубину. Я слышал от знающих хвостолапов, что у любви тоже ненормальный взгляд...
   Понимает - предатель, но ничего поделать не может.
   Любит.
   Дура.
   Нашла, кого любить!
   Дубину!
   Цены себе не знает.
   Жара!
   Ужас.
   И никаких штанов вокруг!
   Глаз радуется!
   Честное слово!
  
   Не будем терять время, вернемся в начало?
   Спасибо, Вы очень любезны. Так вот...
   Диск восходящего солнца приносит рассвет.
   Часто я этого не видел. (Спал).
   Тишина - сестра рассвета.
   Часто я этого не слышал. (Спал).
   Тишина не бывает беззвучной, в ней всегда что-то происходит.
   Часто я этого не понимал. (Без комментария).
   Из тишины погребальных камер, проколов тысячелетия, дошли до меня имена: "Прекрасны красоты Атона" и "Красота грядет".
   (Обратите внимание! Несмотря ни на какие штаны - "грядет!" и все тебе тут!
  
   Если попытаться перевести на (к сожалению, уже мертвый) язык фараонов имена: "Прекрасны красоты Атона" и "Красота грядет", мы получим:
   "Нефер-Неферу-Атон" и "Нефертити".
  
   Справка.
   Оба вышеуказанных имени принадлежали одной и той же женщине.
  
   Место для. Согласен.
   Подпись разборчиво:
   + + +
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Пельмень.
   (Продолжение N 2. Начало см. на стр. N 351)
   29.02.04..18-15.
  
   Дзынь-дзынь-дзынь...
   Работает автоответчик. Меня, кажется, нет дома. Если хотите говорить - говорите, но только после пи-пи-сигнала.
   Пи-и-и-и-и-и-и.
  
   - Знаешь, что такое дырка? Дырка - это обида на целое.
  
   Би-би-би-би-би.
  
  
  
  
  
   Дождь.
  
   Забавная пора - осень. Время раздумий, ничего другого не остается. Дождь, дождь. Утром спросонья утыкаешься взглядом в окно - опа! Опять дождь... Когда же ты кончишься? И станешь белым? Вот тут-то и появляется подспудное желание удрать...
   Куда ни будь...
   Тогда надо сесть и написать. Про то чего нет. Или есть, но не у тебя. Или будет. Вот. И ни в коем случае не поддаваться дурацким мыслям.
   Поэтому:
   Путешествия, в дальние страны - глупость.
   В ближние тоже.
   Я проверял.
   Ну, увидишь там что-то необычное... Ну и что? Это не ты построил, это не ты нарисовал, этот непонятный язык не твой, и прекрасный климат не твой, и вообще какие либо передвижения дальше кольцевой - глупость. Правда, этот дом тоже не я построил... И эту картину тоже... И с этим хвостолапом, да что с хвостолапом, в набитом вагоне метро, за целый час ни с кем словом не обмолвишься, хотя язык один...
   Неважно! Все равно моё!
   Даже если дождь.
   Поэтому разумнее передвигаться в пределах квартиры. Там уж точно все моё, пусть и не навсегда. А еще лучше в пределах дивана.
   Над головой не капает.
   И телефон отключить.
   Чтобы не искушал.
   А звонок на двери откусить насовсем.
   На три дня.
   Трех, наверное, вполне достаточно...
   Но где ж их взять, эти три дня? Кто ж их в состоянии подарить? Кто так богат? Григ? Роден со своей несравненной сумасшедшей Камилой? Представляете, оборачиваетесь на шорох, а там она сидит на пуфике, покачивая нижней лапкой, и шуршит! И так замечательно шуршит! Просто съёживается все внутри, и морда у тебя становятся тупой, тупой, как кулек с печеньем.
   А может это Иса расшуршалась? Она ближе Камилы, намного ближе, настолько, что не видим. Догадываемся, но как-то невнятно догадываемся, к сожалению.
   О! Какие у неё стихи! Вы не представляете! Дайте время, и (может быть) не только я буду говорить: "О!"
   Мне просто повезло. С пуфиком.
   (А в это время Ворчало сидел у себя на кухне и не своим голосом истошно орал под гитару:
   Брошу все и сяду в самоле-е-ет!
   В первый, на который есть биле-т-т-ы!
   Кресло меня в кучку собере-е-ет,
   И отпра-ви-т в нужный угол света-а-а-а-а!
   Тут он замолкал, брал со стола огромную керамическую кружку, отхлебывал глоток остывшего кофе и, встряхнув башкой продолжал:
   Брошу всех! Исяду в самоле-е-е-ет!
   Улечу до самого до края-я-я-я!
   У-д-е-р-р-р-у куда ни будь впере-е-е-ед!
   К берегам египетского ра-а-а-я!
   Сверху забухали... (Похоже, соседей ворчалин вокал не радовал).
   Ворчало, втянув голову, покосившись на потолок, полушопотом (а капелла) закончил:
   Там за горизонтом самым, дальним
   Отыщу прекрасную Атон.
   И спрошу: За что мне утром ранним
   По щекам нашлепали дождем.
   Потом он отхлебнул еще и, побольше вздохнув, проорал в потолок:
   Брошу все! И сяду в самолет!).
  
   Устроившись на полу в комнате и обложившись огромными фолиантами, Ворчало принялся листать пожелтевшие страницы, рассеянно поглаживая кончиком хвоста кончик левого уха.
   - Не в какую ноздрю не лезет! - возмущенно проворчалил он, отталкивая в сторону очередную книгу и откинувшись на спину, вперился в потолок.
   Если читатель сумеет забраться на люстру и окинуть взглядом ворчаловское обиталище с высоты полета мухи, ему (читателю) откроется забавная панорама.
   Справа прямо в стену несколькими рядами вбиты огромные гвозди, на коих развешаны всевозможные цветные и черно-белые шнуры; веселенькие проводочки; нанизаны яркие коробочки с винтиками; висят наушники; ржавые подковы; медные стремена (настоящие), и потрепанный намордник от бульдога (где и при каких обстоятельствах Ворчало его добыл - неизвестно). Над этой абстракцией, на уровне башки двумя рядами хмуро нависают книжные полки сверх всяких мыслимых пределов набитые чем угодно только не книгами. Там жил "Малый набор юного сантехника"; размещалась коллекция сломанных, никому ненужных принтеров подаренных Лязгуром; гордо блестели суперсовременные стерео колонки; боком стоял полуразобранный, но вполне рабочий допотопный фотоувеличитель; тикали антикварные каминные часы с грустным грудным боем; ярким пятном выделялась впопыхах засунутая электродрель; высовывался желтой трубой граммофон; ровными рядами выстроились кассеты со снами... И было на этих полках до потолка, еще много-много другого, столь необходимого для полнокровной ворчаловской жизни.
   Прямо по курсу (если прожужжать от окна к противоположной стене) вольготно располагался диван. Понимая свою ценность и незаменимость, он вызывающе торчал, даже не облокачиваясь о стенку.
   Диван пах.
   Его за что-то полюбила соседская кошка, иногда приходившая в гости... А от кошек запах ох какой стойкий!
   Ворчало залил его "Фаренгейтом", поэтому и пах.
   За диваном, на диване и рядом с диваном лежало все. И это Все умело самостоятельно, но незаметно передвигаться.
   Слева покоились книги. Самые нужные наверху (недалеко от потолка), малоинтересные служили ступеньками, остальные внутри. Эта куча книг, увенчанная песочными часами, напоминала однобокую пирамиду, притулившуюся для устойчивости к стене. Потолок и все свободное пространство на стенах оставшееся от гвоздей, книг, телека, дисплеев и других важных вещей занимали картины, подаренные Ворчале друзьями. Среди них были и приличные.
   Прямо под люстрой, перегораживая комнату пополам (в девичестве письменный, теперь имеющий статус рабочего) двух тумбовый дубовый стол. На столе, в контраст - идеальный порядок. Ни пылинки не найдете на осциллографе; инструмент аккуратно разложенный, поблескивает никелем; приборы - полукругом и создают даже некий уют. Пестрые коробочки с деталями - строго по линии, и каждая на своем законном месте. Незаконченная фитюлечка - точно по середине. Даже странно! Все так организованно и порядочно!
   Правее рабочего стола, в одну линию компьютерный столик, правым боком привинченный для устойчивости к стенке с гвоздями. Мышка - ярко красного цвета - почему-то перевернута вверх пузом... (Наверное, соседская кошка Джина игралась).
   Две гитары и огромная икона в серебряном окладе на стене над диваном. Третья гитара в свободном плавании без определенного места жительства - она самая любимая.
   И вокруг всего ЭТОГО катается единственное кресло на колесиках.
  
   Между рабочим столом и доходящим до пола широченным окном - вторая половина комнаты. Эта часть является взгляду просторной, светлой, не обремененной мебелью и вещами; только мягкий ковер на полу, да картины на белых стенах.
   Вот там то и обложился книгами Ворчало. Он собирал сведения о Новых Годах. (Где, когда и как). Сведения собрались разноречивые и смешные. По одному календарю Новый Год летом, по другому в декабре, в Китае вообще весной! Да еще и Старый Новый Год у Россиян!
   "Как это СТАРОЕ может быть НОВЫМ?!" ­- Мучился Ворчало. Но, поразмыслив, решил: "Наверное, оно может, раз его есть".
  
   Смеркало.
   Осенний вечер, ожидая своего часа, выглядывал из-за соседнего дома.
   Деревья во дворе замерли, предвкушая перемену.
   На кухне зачирикал чайник.
   (Лирическая пауза).
  
   Прихлебывая кофе, Ворчало грустно размышлял: "С такими разбросами параметров и не поймешь, когда же Новый Год то встречать? Когда он начинается - неважно, пусть сам себе начинается...
   Но как же определиться со встречей?!
   Если начинаться он может когда угодно!"
   И тут Ворчало затих... Мысль, пришедшая неожиданно - поразила его прямо в ахиллесову пятку правой нижней лапы! Наповал.
   Так просто и так ясно!
   Нужен собственный Новый Год!
   Ура!
   Решено!
   И так, осталось назначить и следовать...
   А на когда же назначить?
   На весну!
   На... На 8 марта!!!
   Ну и хорошо!
   Ну и замечательно!
   Во первых - весна!
   Во вторых - хвостолапок не обидим! (Говорят, с них то все и начинается. Даже яблоко первая куснула!).
   В третьих... А что в третьих? Нда...
   А-а-а! Вот!
   В третьих - "Ну и хорошо!"
  
   Быстренько заполнив бланк в Outlook, Ворчало включил кнопку "Праздновать ежегодно" и удовлетворенно почесав под мышкой, принялся обзванивать хвостолапов с приглашением - этой весной, 8 марта в двадцать три сорок пять - встретить Новый Год у него дома.
   Через полгода, весенней ночью был встречен Новый Личный Год.
   Народу собралось неожиданно много.
   Даже можно сказать - очень много!
  
   P. S.
   Забавно ощущать, что завтра утром, пораньше, запросто можно сесть в машину и вечером оказаться на берегу Черного моря!
   Но не сделать этого...
  
  
  
  
  
  
  
   Рука.
  
   Разговор сегодня у нас с Вами пойдет о Казахстане.
   Казахстанская степь на востоке безжалостна: летом жарой, зимой холодом. И еще она бесконечна. Можно проехать целый день и не встретить ни единой машины. Только убегающий под колеса грейдер с белыми языками переметов. Слева и справа однообразные снега. И простор, простор... Мороз! Даже солнце - звенит льдинкой над головой. Минус тридцать. Это Вам не ля-ля-ля. Минус тридцать с ветром, это серьезно.
   Летом подстерегает другая напасть. Плюс сорок! И это Вам не черноморское ой-ля-ля! Это серьезно. Маленькое, жестокое, очень высокое солнце в нестерпимой синеве...
  
   Крошечная слепящая точка висит в центре, где-то там, высоко, в нестерпимой синеве. Прямые жесткие лучи плавят мне голову. Руку зажало между рессорой и рамой всем весом грузовика. Расплющило. Больно. Не просто больно, а БОЛЬНО.
   Черт с ней, с болью!
   Не думать, не чувствовать!
   Нужно освободить руку.
   Выдернуть, выкрутить, оторвать... Холодно внутри. До озноба.
   Черт с ней с рукой! Пить. Только глоток воды... Один глоток! Так близко, в полуметре, в кабине, там целая канистра. Боль. Прибой... Откуда! Это кажется. Как вырваться?!
   С момента, когда сорвался домкрат, прошло около двух часов. Я не понимал время, я боролся, звериным чутьем ощущая приближающуюся грань.
   Что это там, за спиной? У колеса? Шакалы. Два. Сидят тихо, не шевелятся. Ждут.
   Почему?! Почему со мной!
   Оторвать!
   Дернуть.
   Крик пронзил мозг, все вокруг поплыло... Нельзя! Нельзя! Они ждут!
   Шакал покрупнее кивнул мордой, как бы подслушав...
   Нож. Нет ножа, ничего нет. Ящик с инструментом рядом, но... Не дотянулся. Только один глоток. Один. Солнце. Солнце. Будь ты проклято! Бред какой-то...
   Ничего не чувствуя, как под наркозом, я стал грызть свою руку. Безвкусная кровь струйками била по щекам, я захлебывался... Хрустнула кость. Шакалы, поджав хвосты, в ужасе попятились. Я захрипел, хрип отогнал зверей еще дальше. Кое-как забравшись в кабинку, я нажал на стартер, впереди бесконечный грейдер. ЗИЛ задрожал и рывками тронулся. Медленно набирая скорость, машина прихрамывая покатила к горизонту. Боли я тогда почемуто не чувствовал.
   Я знаю, степь сотрет кровавые пятна, она и не такое видела.
   Брошенный ящик с инструментом подберут.
   И все станет так, как и было.
   Всегда было.
   Такая в конце то концов мелочь - рука...
  
   Да, если Вам интересно, могу сообщить, я умер по дороге, не доехав до ближайшего аула каких-то тридцать километров. Скорее всего, от потери крови, но точно сказать не могу, не в курсе...
  
  
  
  
  
   Пельмень.
   (Продолжение N 3. Начало см. на стр. N 377)
   30.02.04..21-03.
  
   Дзынь-дзынь-дзынь...
   Дзынь-дзынь-дзынь...
   Дзынь-дзынь-дзынь...
   - Алло!
   -
   - Не слышно, перезвоните!
   -
   Би-би-би-би-би.
   Дзынь-дзынь-дзынь...
   - Алло!
   - Ну что ты разаллокался! Я это! Я!
   - Тогда отвечай, если ты.
   - Я и отвечала!
   - Давай поругаемся?
   - Что-то сегодня не хочется.
   - (с искренним удивлением) А чем же тогда заниматься будем?
   - Слушай и не перебивай! Только внимательно и с должным почтением слушай! Понял?
   - Не-а! (пауза) Буду.
   - Что будешь?
   - И слушать, и перебивать буду!
   - Пельмень выкаблучивается.
   - ?
   - Ему сапожки новые купили, ходит в них по дому и выкаблучивается. Радуется.
   - И правильно делает! И так в жизни мало радостей. Так пусть хоть повыкаблучивается.
   - Это у тебя мало. У Пельменя побольше.
   - Почему? Не согласный я! Неправильно! Мне тоже надо!
   - Перетопчешься. Раньше надо было радоваться. Теперь неприлично. Вон, посмотри на себя... Весь в дырках ходишь!
   - Все равно не согласный... Хочется.
   - А ты полежи на диванчике, может, само пройдет.
   - Не пройдет!
   - Пройдет!
   - Не пройдет!
   - Пройдет!
   - А говоришь, ругаться не собиралась!
   - У меня травма. Поэтому мне все можно.
   - Где?
   - Влюбилась.
   - Где?
   - Полтора года назад.
   - Где?
   - На работе! Тебя что, заело? Граммофоном прикинулся?
   - Ага. Давай всё с начала. (пауза) Где?
   - В Караганде! (пауза) Я ему серьезно, а он...
   - Во дает!!!
   - Он хороший. Я когда рядом сижу, мне тоже хорошо. А чем дальше отодвигаюсь, тем меньше и меньше хорошо. Хорошометр какойто получается. Но это не всегда так. Иногда забываю. Только ненадолго. Надолго не получается. Никак не получается. Ну, просто никак и все тебе тут! (пауза) Пельмень красивый!
   - Ты тоже. И хорошометр у тебя теперь есть.
   - Правда?
   - Конечно, правда!
   - А он это знает?
   - Кто он?
   - Хорошометр...
   - Конечно!
   - А ты откуда знаешь?
   - Я не знаю. Я вижу.
   - Спасибо. (пауза) Я курицу пошла есть. Жареную.
   - Ту самую? Пельменную?
   - Ага.
   - А ты её под крылом понюхала?
   - Зачем?
   - А вдруг она гикнулась?
   - Вот еще. Не гикнулась. Её Пельмень нюхал. Под крылом.
   - У меня одна знакомая курица была... Звали её забавно... Пушистой Курицей звали. Так вот я её как-то понюхал...
   - Она посинела?
   - Ты о чем?
   - Курицы разной свежести бывают. Самая распространенная свежесть - синяя. А если таким носом, как у тебя, понюхать курицу под крылом, так она сразу занюханной курицей станет. Занюханной до посинения. Видел в магазине синих куриц?
   - Угу.
   - Вот это те самые занюханные под крылом и были!
   - Ну ладно, ты со своими курицами разбирайся, а я спать пошел. Пока.
   - Пока.
   Би-би-би-би-би.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Места рождения.
  
   В черных зеркалах окон, словно черви извиваются туннельные кабели. Над головой за крышей вагона, между бетонной аркой тоннеля и небом маслянистая темень земли, утрамбованная тяжестью огромного города. Визг рельс и покачивание усыпляют.
   В вагоне пусто, три хвостолапа слева и пять справа, в самом конце. Все синхронно кивают, прикрыв глаза и скрестив лапы.
  
   Она сидела отдельно, точно посередине.
   Рядом, прямо на стекле, яркая, безобразная реклама. На коленях расстегнутая сумочка с золотым замочком. Красный шарф рассеянно выглядывает из-под пушистого воротника коротенькой приталенной шубки. Темно русые струи, ни чуть не перепутавшись, уверенные в своей красоте, спокойно стекают на плечи. По проходу, позвякивая, катается пустая бутылка. Мягкие кожаные перчатки, небрежно брошенные рядом, стерегут французский запах хозяйки. Все это несется в непроглядной толще земли, куда никогда не попадал и никогда не попадет живой свет. В лапках красавицы оранжевый бумажный пакет.
   Она по одной достает фотографии и внимательно рассматривает каждую, чуть-чуть наклонив голову, отгородившись от подземного мира стандартной маской "Постоянной Пассажирки Метро". Вагон резко качнулся в сторону. На третьей фотографии "Постоянная Пассажирка Метро" забывается, и маска медленно тает. Начинается метаморфоза: постепенно проявляется удивленный изгиб брови; неожиданная, мгновенно исчезающая морщинка на переносице; улыбка глазами; губы на выдохе - неподвижны, слегка приоткрыты; ресницы вздрагивают...
   Вагон качнуло сильнее.
   Лязг тормозов.
   Станция.
   Маска спрятала все.
   "Постоянная Пассажирка Метро" поднимает опустевшие глаза на ярко освещенную колону за квадратом открывшейся двери. (На самом деле, боковым зрением рассматривает "Постоянного Пассажира Метро" напротив.)
   "Осторожно, двери закрываются..."
   Нарастающий гул разгона. Дын-дык, дын-дык.
   Опустив глаза хвостолапочка залистала фотками. Взвизгнули колеса на повороте.
  
   "Постоянный Пассажир Метро" смотрел. Бессовестно, не отводя взгляда, смотрел. Не разглядывал, а именно смотрел! Из-под сиденья неожиданно появился Фиолетовый Котенок, покосился на него, пару раз катнул лапкой бутылку, еще раз неодобрительно покосился и продефелировал в дальний конец. Не стал связываться.
   "Постоянная Пассажирка Метро" растерянно закрыв сумочку, мнет в руках перчатки. С деланным безразличием переводит взгляд на косо прилепленный плакатик с голой девицей. Старается пристроить лапки. Не получается. Глаза вниз, минуту сидит неподвижно и вдруг решительно сдергивает маску, резко распахивает ресницы и, поймав взгляд - не отпускает.
   "Осторожно! Двери открываются!"
  
   Вифлеем - место рождения Христа. Это знают все.
   А кто мне скажет, в каком подземелье ежедневно (а может и чаще?) рождается сын Дьявола?
   Мнда-а-а. Гыг.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Пельмень.
   (Продолжение N 4. Начало см. на стр. N 389)
   12.03.04..23-35.
  
   Дзынь-дзынь-дзынь...
   Дзынь-дзынь-дзынь...
   Дзынь-дзынь-дзынь...
   - Привет!
   - А где твое "алло"? Это откуда же ты знаешь, что я звоню?
   - С чего ты взяла. (пауза) Совсем и не знаю.
   - А кому же тогда "привет"?
   - Тебе.
   - Значит, знал! Знал! (затянувшаяся пауза) Знал? Признавайся!
   - Ничего не знал!
   - Тогда почему "привет"?
   - Дался тебе этот "привет"! Ну, алло! Пойдет так?
   - Нет, не пойдет... (короткая пауза) С приветом лучше.
   - Хорошо, согласен. Я с приветом. (очень громкий треск в телефонной линии) Довольна?
   - (задумчиво) Ура. (недовольное сопение)
   - Ты Хью видела? Что-то никак им дозвониться не могу.
   - Да. Спускалась. Чай пьют. Я тоже попила. С халвой.
   - Нда-а-а... Если захотелось халвы, нужно незамедлительно бежать к Хью! У них всегда есть...
   - Враки! К Хью надо ходить не за халвой, а за Хью! (довольное сопение) Я тебе из метро в ладошках хвостолапочку принесла.
   - Спасибо... Положи на комод.
   - Не смейся! Я серьёзно!
   - ?
   - Я очень серьёзно. (грозное сопение)
   - Никак не могу привыкнуть к твоим поворотам! Не успеваю!
   - Нет никаких поворотов. Не мешай! Помолчи минутку! Представляешь себе... стою я в метро, прислонилась, глаза закрыла, жду, когда привезет меня вагон. Домой... И вдруг чувствую чей-то взгляд! Просыпаюсь, и... Она совсем и не модная... Шубка коротенькая... Юбка...Не длинная и не короткая... Средняя. Да все в ней среднее!!! Кроме черной шляпки... Шляпка ретро. А может, и не ретро. Ну, необычная какая-то... (пауза) Волосы русые, вьются, разлеглись на груди без всякого смущения, как будто дома... Разлеглись... Хвостолапов же полно вокруг! Метро же! (пауза) Но глаза!!! Боже! Какие глаза!!! Светло-серые с голубым. Распахнуты. Не мигают. Смотрят сквозь меня на картину... там, где-то за моей спиной... написанную только для неё одной... Я отошла на пару шагов, чтобы не загораживать!
   Она даже не заметила!
   Стоит посередине вагона.
   Одна.
   И смотрит.
   Все хвостолапы испарились!
   Нет никого вокруг!
   Одна стоит и смотрит на свою картину!
   (очень длинная пауза)
   Ну где ты шлялся!!!
   Ну почему тебя не было там!!!
   Боже! Какие глаза!
   Сам виноват.
   Где ты был?
   Теперь ходи-броди по белу свету.
   Ищи её.
   Би-би-би-би-би.
   (уже в пустую, бибикающую трубку)
   - Да был я там ... Был.
  
  
  
  
  
   Ююлька.
  
   Ворчало высунулся с балкона. Листочки на дереве, которое своей макушкой доросло до четвертого этажа, приветливо зашевелились. Как будто бы почувствовали что-то. "День-то какой хороший...- подумал вслух Ворчало. - Грех дома сидеть..." Ворчало, когда сидел дома, всегда думал вслух.
   Все всегда думают молча, боясь, что их подслушают и узнают то, чего остальным знать вовсе и не обязательно. Ворчало считал: он от этих "всех" ничем не отличается (во всяком случае, был в этом искренне уверен, но мы-то с вами уже знаем: одинаковых "всех" не бывает, а значит, Ворчало ошибался). Однако, так или иначе, если он был не один, то думал только молча. А вот дома думал вслух...
  
   Друзья и близкие знакомые Ворчала в этом аспекте вели себя по-разному.
   ПаПа По вообще мало говорил, независимо от того, думает он или нет. С ним было необходимо всегда держать себя в некотором напряжении и говорить ясно и понятно, без подтекстов и желательно о микропроцессорах. В противном случае можно запросто схлопотать короткое - "болтун". Не вслух, конечно, молча, поскольку ПаПа По имел неплохой коэффициент такта.
   А может, чего-то еще...
   Не то, что некоторые.
   И нужно было очень-очень потрудиться, чтобы довести его до состояния, в котором от него вслух можно получить "болтун" либо что-то подобное... (Ворчало, однажды схлопотав, сделал выводы и вел себя аккуратно, стараясь не касаться посторонних тем. Хотя считал: "выводы" удаляют.)
  
   МамИра говорила или смеялась всегда. Причем "нет" она говорила почему-то с большим удовольствием. Вроде как в шутку.
   А может, и не в шутку...
   Как знать!
   Что она в это время думает, чаще всего легко читалось на её мордочке.
   Иногда получалось весьма забавно.
   Тут - одно, там - другое...
   Ворчале это нравилось. Ворчале контрасты всегда нравились.
  
   Киваныч, даже если очень хотел обмануть или, скажем, просто польстить, то по простоте душевной делал это так явно и с такими излишками (не оставляя никаких надежд ни себе, ни другим), что сами собой получались мысли вслух.
   Ворчале это тоже нравилось.
   Просто нравилось и все.
   Ему сам Киваныч нравился.
   Поэтому.
  
   Тати умела думать два раза. Один раз - для себя, второй раз - для других. Очень редко получалось, что эти самые "два раза" совпадали по содержанию и форме.
   Ворчала это забавляло.
  
   У Ласти все зависело от обстоятельств. В обстоятельства включалось такое количество разнообразных факторов, ой-ля-ля!.. Как следствие - полная неразбериха. По этой причине невозможно было догадаться, когда она говорит то, что думает, или думает, о чем говорит, или не думает, но говорит (или все вместе и наоборот).
   Тут Ворчало чаще всего просто запутывался.
  
   А Фиолетовый Котенок вообще считал, что нужно только побольше чувствовать и ни в коем случае не думать! Вредно это очень! Думать! И еще опасно! Очень!
   И ведь получалось!
   Правда, не всегда без последствий...
  
   Но самое интересное происходило у Ююльки.
   Как и почему зарождалась та или иная мысль в её головке, с чем связана, откуда вообще, зачем, для кого?!!
   Н е п о н я т н о!
   Случайно? Ну уж нет. Так часто случайности не встречаются! И ладно, если бы обычные детские мысли, тогда бы и разговора не было... Так нет же вам! Такую мысль выдаст - Ворчало просто тормозил и некоторое время соображал.
   Потом еще раз тормозил...
   Иногда - останавливался.
  
   Понятное дело, смириться с этим Ворчало не мог. Собственными силами ему никак не удавалось справиться, и вот однажды он решил поэкспериментировать в Контуре.
   Самым сложным оказалось сформулировать свое желание. Карта никак не могла понять задачу. Ворчало объяснял, как умел, но получалось не очень хорошо. Наконец она предложила весьма экзотический вариант - транслировать информацию впрямую от Ююльки к Ворчале. Иными словами, Ворчало, находясь на пересечении определённых магистралей, получал возможность видеть и ощущать все, что видела и ощущала Ююлька.
   - А насколько это этично? - поинтересовался Ворчало.
   - Не беспокойтесь, существуют специальные фильтры, которые сделают путешествие в Ююлькин мир этичным.
   - А как они работают? И как они определяют, что такое "этично"?
   - В вашем социуме существуют определенные правила, количество их невелико. Если случится какое-то событие, вступающее в конфликт с правилами, робот установит флажок запрета.
   - А как это реально будет выглядеть?
   - А как Вы хотите?
   - Никак не хочу!
   - Вот и будет выглядеть "никак".
   - А это "никак" какого цвета?
   - Зеленого. И еще оно круглое.
   - Очень хорошо... Ну-ну... Посмотрим... Зеленого... Хм... Ясно. Ну, поехали?
   Раздался мелодичный щелчок.
  
   По ушам неожиданно громко и резко ударила музыка.
   Прямо перед носом дергалась какая-то толстая тетя в синем платье. Мордочка у нее была раскрашенная, веселая, счастливая и потная. Хвостолапы вокруг тети одновременно и одинаково дергались вместе с музыкой. Движения, которые делала Синяя тетя, что-то напоминали.
   Ворчало перестал понимать, где его мысли, а где - Ююльки. Весьма забавное ощущение.
   Ах! Вспомнила! Этим покачиванием под музыку серединой занималась самая главная и красивая хвостолапочка в сериале по телеку! Интересненько, а в футбол она тоже играет? Та, по телеку, играла. Тогда ей лучше на воротах стоять. Ни один мяч не пролезет.
   Кто-то истошно завопил "горько!!!". Все дружно подхватили. Все перепуталось. Музыка бумкала отдельно, хвостолапы дергались отдельно, тетя в синем извивалась отдельно.
   Наверное, она думает, что это красиво...
   Ну-ка, я попробую.
   Так, значит, лапки вверх...
   Теперь вот так, покачаться из стороны в сторону попой...
   Глаза закатывать...
   Рот открывать и закрывать...
   Ничего сложного!
  
   Это они на меня веселятся?
   Уставились на меня и веселятся?
   На себя повеселились бы лучше!
   Теперь понятно, зачем это нужно. Это нужно, чтобы на тебя начинали смотреть! Если захочется, чтобы на тебя начинали смотреть, надо поднять лапки, закатить глаза и покачиваться...
   Фу.
   Глупость.
   Неинтересно.
   Пойду-ка посмотрю, как невесту целуют. Похоже на то, как по телеку, или нет? По телеку всегда падают, когда целуются.
   Устают, наверное.
   А может, и нет...
   У меня последнее время подозрения появились, что падают они неспроста. А потому, что...
   ПОЯВИЛАСЬ ЗЕЛЕНАЯ СФЕРА. ЧЕЙ-ТО ГОЛОС СУХО СООБЩИЛ: "ДОСТУП ЗАКРЫТ". СФЕРА ПОМОРГАЛА И ИСЧЕЗЛА. КАРТИНКА ВОССТАНОВИЛАСЬ.
   ... пора разобраться в этих падениях. Опять не получилось! Никуда они и не стали падать... Наверное, невнимательно телек смотрят, поэтому запутались, что дальше делать. А невеста-то тоже глаза закатывала. Похоже на тетю в синем. Запомним. Пригодится.
   Ой, юбабушка бегает. Туда - сюда, туда - сюда... Посмотрела прямо на меня, а не увидела.
   Почему?
   Это я невидимкой стала! Вот почему!
   Захотела и стала!
   Вот буду стоять тут в уголочке невидимкой и рассматривать всех! Я всех вижу, а меня - никто! Главное теперь вовремя уворачиваться, а то наступят.
   У дядьки рубашка вылезла. Интересно, а если штаны упадут, он тоже не заметит? Это он просто пьяный.
   Хорошо, что в садике пьяных не бывает, а то и не представляю, как тогда себя там вести.
   У меня Юпапа один раз пьяный был. Он тогда без штанов походил, походил и уснул. Но Юпапа-то дома был!
   Ему можно!
   Может, он просто попробовал один разок!
   А этот-то прямо при невесте!
   Фу.
   Пора переставать быть невидимкой, а то юбабушка разволновалась, бегает туда-сюда. Запыхалась.
   Ну, конечно! Опять я же и виновата! Делай после этого добро Юбабушкам! Я ведь могла и оставаться невидимкой сколько угодно! Тогда бы узнала!
   Потому и надулась.
   Непонятно, что ли?
   Разве за благородные поступки обязательно ругать?
  
   Не хочется домой!
   Дома все одинаково.
   Но ничего не поделаешь...
   Придется.
   Шуба, шарф, варежки не потерять бы, а то опять влетит...
  
   А это еще кто такой? Ах да, вспомнила! Юмама с Юпапой вчера на кухне говорили про гостей, которые к нам приедут. Я случайно подслушала. Их двое должно приехать. Одну я знаю, она уже приезжала, а Другого нет. Вот это, наверное, и есть Другой!
   Интересненько... Как он со мной знакомиться станет?
   Это же очень важно!
   Помолчу, сделаю вид, что не очень-то и интересно. Пускай сам придумывает, как знакомиться со мной.
   А я посмотрю...
   Что это он на меня внимания не обращает?! Я-то на него уже два раза обратила!
   Это неправильно!
   Уже полдороги прошли!
   Еще немного и совсем придем!
  
   Сейчас пора брякнуться.
   Ага! Засуетился!
   На лапы взял!
   В глаза заглядывает!
   Да не волнуйся так... Я не ушиблась... Что-что, а брякаться я умею.
   Ну, вот и познакомились. Теперь можно взять, то есть дать взять, фу, запуталась... Пусть ведет меня за лапку. А разговаривать пока не стану. Нужно дать ему время сообразить, что всякие там сю-сю да ся-ся мне просто противны, я уже выросла из этих сю-сю да ся-ся.
   Пусть имеет это в виду!
   Интересно, а как у него с интеллектом? Надо спросить, кто такой Гордон. Если он смотрит, значит, все в порядке, а если нет, то опять не повезло...
   Так... Очень даже любопытно! Не ожидала! А по виду и не скажешь! Удивил!
   Посмотрим, как дальше дела пойдут.
  
   А вот и Юмамочка!
   Чмок, чмок.
   Сейчас будет заставлять есть.
   Чмок, чмок.
   А я не заставлюсь.
   Чмок, чмок.
  
   А вот и Юбратик. Опять видик узурпировал. Очень красивое слово: "узурпировал". Я его наизусть выучила. А видик отвоюю. Потом. Пока пусть смотрит, у меня дела поважнее есть. У меня гости. Сначала с ними нужно разобраться.
  
   Так. Что мы наденем?
   Это, конечно же, не подойдет: слишком фамильярно.
   Это чересчур торжественно, хотя, конечно, красиво.
   Это тоже неплохо, но еще возомнят, что я расстаралась...
   А вот это в самый раз... Простенько, по-домашнему и одновременно прикольно. Интересно, а почему в таких случаях говорят "прикольно"? Нам в садике воспитательница показывала, как надо прикалывать бантики кукле... Но это же совсем другое...
   Что надела, что надела!
   Что хотела, то и надела!
   Я же не пристаю к Юбабушке с этим "что надела, что надела".
   Посмотри на неё...
   Вот и говори сначала ей "что надела".
  
   Хотя, если быть объективной, последнее время Юмамочка стала исправляться. Это у нее скорее по инерции. В глубине души она чувствует, что я имею право на личную жизнь, и согласна с этим. Вот с Юбабушкой сложнее... Приходится даже иногда прикрикнуть.
   С Юмамочкой такие номера не проходят.
   С Юмамочкой дипломатия нужна.
   Дипломатия, тоже очень красивое слово!
   Впрочем, она меня редко расстраивает. Я же понимаю, что даже если она ругается, все равно меня любит, а это в корне меняет дело. Поэтому если я и дуюсь на Юмамочку, то это только снаружи, это только в воспитательных целях.
   А что же с гостями делать?
   Для начала распределю силы. Я, пожалуй, займусь Другим. А остальными пускай Юбратик занимается. Не все же мне, да мне! Не могу же я разорваться!
   Тем более он про Гордона слышал!
   И еще признавался Юмамочке, что я ему понравилась. Прямо-таки с первого взгляда. Я сама, собственными ушами, случайно подслушала! Я в это время за углом случайно была!
   Как ни крути, как ни верти, придется мне Другим заниматься. Пойду посмотрю, что это они там, на кухне, затихли...
   Ну, ясное дело! Курят!
   Сколько можно!
   Как бы их выманить?
   Можно, конечно, просто подойти и заявить, что я тоже дама, что со мной тоже можно общаться и, в конце концов, так неприлично! Я же не виновата, что не курю! С другой стороны, почему я первая должна? Пойду-ка в свою комнату и что-нибудь громко уроню или нечаянно разобью... Что-нибудь ненужное... Например, фотоаппарат. Или часы с будильником. Надоел мне этот будильник. Никакой жизни от него нет. По утрам. А что? При гостях сильно ругать не будут! Сделают сами себе вид, что будильник - это такая мелочь... Хорошая идея!
   Сейчас еще немного порисую и будильник лапкой с полочки тихонько-тихонько, р-р-раз...
   Вот дорисую... Котенка... Раскрашу аккуратненько... Где у меня фиолетовый карандаш? Вот он... Закатился...
   Ой!
   Запела...
   Ну-ка, ну-ка, послушаем, о чем это?
   Юмама умеет петь с гитарой. Мне ее песенки иногда нравятся.
   У меня тоже есть несколько песенок. Я их сочиняю, когда грустно. Или весело.
   Ююлька залезла на кровать, вытянулась в струнку, да как завопит на всю комнату:

Ой - ой - ой - ой!

Жили щуки под водой.

Ой - ёй - ёй, да Ей - ей - ей!

Плавали они гурьбой.

И гоняли карасей!

Тут она принялась прыгать, забавно поджимая нижние лапки в воздухе, и, растопырив, резко выпрямляя.

Одна щука уплыла.

Хи - хи - хи, да ха - ха - ха!

В сеть попалася она.

Вкусная была уха!

Несчастная кровать - аккомпанировала изо всех сил.

Жили щуки под мостом.

В государстве непростом

У Нептуна с бородой

Проживали под водой.

Под матрасом что-то треснуло.

Ходят щуки под водой.

Мы их видели весной.

Юная певица, поджав в воздухе лапки, смачно шлепнулась на попку. Покрутив головкой из стороны в сторону, она обхватила коленки лапками и стала рассуждать:

- Ну и пусть себе ходят, какое нам до этого дело? Ну, бродят себе и бродят... да не будем мы их ловить ни сетями, ни удочкой, ни даже руками. Нам просто ужасно интересно: что это они там ходят, как это они там бродят...

Ха - ха - ха, да хи - хи - хи!

Обойдемся без ухи!

  
  
   Растерянно почесав за ухом, Ворчало нашел белый шарик и, не раздумывая, осторожно прикоснулся к нему лапой... Шарик лопнул с мелодичным щелчком.
   Ворчало оказался у себя на балконе.
   Листочки на дереве, которое своей макушкой доросло до четвертого этажа, зашевелились.
   Мнда-а-а-а... Ходят щуки под водой... а-я-я, да ой-ой-ой...
  
  
  
   Исповедь.
  
   Тыр-тыр-тыр. Тыр-тыр-тыр. Тыр-тыр-тыр.
   Замоталась!
   Целый день - тыр-тыр-тыр!
   Зашилась уже!
   А нитка-то плохая!
   Цвет у неё грязный!
   И лохматится!
   Есть нитки гладенькие и блестящие - бегут через дырочку ручейком. А эта - шершавая, цепляется за ролики!
   Неприятно!
   И цвет грязный.
  
   Покалывает в правом боку.
   Рычажок заедает.
   Плохо смазан.
   Не любят меня - не следят.
   Что уж тут поделать... Насильно мил не станешь.
   Эх, запетлять пару раз назло?
   Пусть знает!
  
   А еще я могу изводить. Хамить тихонечко. Иногда - в наказание, а иногда - просто так, для смеха, под настроение.
   Представьте себе: только Она прицелится, нижнюю губу закусит - а я возьму да нитку слегка порву!
   Чуть-чуть, у самой катушки.
   Незначительно.
   И начинай все сначала! Хи-хи-хи!
   Только задержит дыхание, губки трубочкой - а я иголкой не туда - ляп!
   Нет, испортить не испорчу, а нервы помотаю!
   Но это под настроение.
   Должна же я защищаться!
   Как ко мне, так и я.
  
   Тыр-тыр-тыр! Еще пару строчек и юбка готова.
   Отдохну.
   Утомительно все же стрекотать весь день! Тыр-тыр-тыр!
   Три раза переделывала! Скажите, пожалуйста, откуда у Неё лапки растут?
   Передние.
   Думать надо сначала, а потом - накручивать!
   Хоть я и железная... Предел тоже есть.
   Терпению.
   А нитка - дрянь!
  
   Слава Маслу, закончила!
   Вечером уедет - я слышала, она с подружкой болтала - в отпуск. На море собралась. Будет там в новой юбке дефилировать. Что бы она без меня делала? Никакой благодарности!
  
   Ну, вот и одна.
   Тихо вокруг и пристойно. Все на своих местах. Никто не шмыгает...
   Тихо.
   Пристойно.
   Одна.
   Одной всегда хорошо, если, конечно, смазана.
   Если не смазана - плохо, всякие страсти в шестеренку лезут: то рыжая, ужасная Ржавчина крадется, то рогатый Гаечный Ключ на гайку прямо прыгает! И откуда они только берутся? Штампуют их, что ли?! Никакого интеллекта, а тоже туда же! Маньячные куски железа! Даже представить себе не могут сложность утонченного механизма! Я была знакома с одним, Разводным... Пять деталей от роду! Так больше недели выдержать не смогла! Он мне чуть синхронизатор вконец не расстроил! Лезет, куда попало! Ему бы только покрутить, а там хоть шайба не звени! И еще припадочно ревновал, как ненормальный! С тех пор - ни-ни! Масло упаси! Никаких Ключей! Да лучше я со Штанген Циркулем... Поинтеллигентнее будет... Хотя тоже не подарок. Все примеряется, примеряется, а подкрутить ничего не может. Видно по нему: хочет, но не может. Какой с него толк? Ну, замерил, ну очень хорошо, а дальше-то что? Мне тоже, может, простого машинного счастья хочется.
   Уюта, спокойствия, достатка.
   Наперсточки бегают...
   Растут...
   Маленькие такие, прелестные...
   Позвякивают...
  
   Недавно случайно заметила: в муфте люфт появился. Время бежит! Кажется, вчера с конвейера, ан нет, уже люфт! Время просто летит! У всех машинок, как у машин, а у меня все не складывается. Я уже одно время и на Коловорота согласна была, но вовремя одумалась. Насверлил бы мне дырок и был таков! Знаем мы этих Коловоротов! Ученые! Потом кому я продырявленная нужна буду?! Выбросила тогда все глупости из шестерёнок и занялась собой. В конце-то концов, жизнь одна!
   В том-то и дело - одна...
   Одна-одинешенька.
   И Фиолетовый Котенок вовсе и не компания мне. Ему бы только помурлыкать да пошалить... Глупый... Что с него взять?
   И чехольчик не радует... никак в шестерёнки не возьму, почему так?
   Вон Подольской везет, так уж везет!
   И Ключ у неё Накидной, хромированный! Ходят слухи, что её Накидной клапана на Мерседесах регулирует!
   И шайб полон дом!
   И в масле просто купается!
   Говорят, ещё и с каким-то молоденьким, на 32, в мастерской её видели!!! Уж что они там делали - не знаю, не знаю... Да только уж, наверное, не зазоры замеряли! И ведь главное-то - простая Подольская! Не Зингер, не Тошиба! Верно говорят: "Не строчи красиво, а строчи счастливо".
  
   Вот возьму и заведу себе напёрсточка!
   Пусть сплетничают что хотят!
   От любого ключа!
   Да хоть и от Разводного!
   И буду его смазывать, полировать! Хоть какой-то смысл появится в этой ржавой жизни!
   А где же я столько масла заработаю?
   Как все сложно!
   Куда ни кинь - везде резьба!
  
   Какая я все же грубая стала! Раньше таких слов и в шестерёнке не ворочала. А теперь само собой... Даже не заметила! Ох, жизнь моя коррозийная.
  
   Ну и в резьбу жизнь такую!!! Заведу себе напёрсточка, и точка!!! Всё!!! Решено!!! Вот прямо сейчас почищу шайбочки, гайку отполирую и к Разводному!
   И пусть говорят, что хотят!
   А масло добудем!
   Будет день и будет масло!!!
  
  
  
   Эксперимент.
  
   Ворчало постоянно вынашивал идеи. Они роились у него в голове, словно мухи.
   Жужжа.
   Назойливо.
   Преобладающая часть идей умирала не родившись; однако некоторые не только обретали законченность, но и воплощались в жизнь, разнообразя - до неприличия - Ворчалино существование. Зачастую идеи оказывались настолько несуразными, что никак не вписывались в привычную окружающую среду, создавая ситуации, похожие на раскрытый в трамвае зонтик.
   Одной из таких придумок оказалась ПРОГРАММА. Ничего необычного: программа как программа - таких миллион!
   НО!
   Маленький нюанс, заключенный в программе, неожиданно привнес живинку. Можно с уверенностью сказать: зонтик раскрылся! Все растопырены.
   Как же так? Ведь мир виртуальный не может серьезно повлиять на нашу жизнь!
   Не торопитесь.
   Сейчас вам придется потерпеть и ненадолго погрузиться в технические подробности.
   Для ясности.
   Любую программу можно копировать хоть миллион раз. На этом и строилась схема Ворчала.
   НО!
   При создании каждой копии в неё вносилась случайная ошибка. Чувствуете, чем попахивает? Нет? Тогда подробнее.
   Для воспроизводства новой программы две взрослые объединялись и, создав малышку, обучали её, оберегали, заполняли ресурсами. При лавинообразном самовоспроизводстве таких программ память компьютера не перегружалась. Процесс происходил по кольцу: старые программы затирались вновь созданными, и общее количество программ в виртуальном мире ограничивалось возможностями компьютера. Программы могли взаимодействовать между собой. Уничтожалась в первую очередь самая плохая или слабая. Получалась виртуальная модель эволюции.
   Ну и что? Удивил! Природа этим занимается постоянно и на протяжении миллионов лет!
   Все правильно!
   НО!
   Компьютер-то ускорял процесс тоже в миллионы раз! Теперь понятнее? За одну секунду - сто лет! Неплохо?!
   Все изложенное максимально упрощено. На самом деле возможность реализовать эту идею у Ворчала появилась только тогда, когда он приобрел компьютер в Контуре и получил доступ к библиотекам программ. Вы на своих допотопных компьютерах можете даже и не пробовать.
   Хотя... Как знать... Возможно, дело и не в компьютерах, а в том, кто на них работает...
  
   В процессе "искусственной эволюции" приходилось одновременно гонять очень много таких колец, которые произвольно возникали и гибли, взаимодействуя между собой. Выживали наилучшие.
   Для проверки довольный Ворчало запустил в компьютер простенькую игрушку и улегся спать. Утром проснулся поздно, взглянув на часы - ужаснулся и заглянул в компьютер. Приостановив процесс (переведя программу в режим реального времени), посмотрел результат. Результат оказался забавный. Из простенькой игрушки получилась сложная игра с необычными фантасмагориями. Таких игр Ворчало никогда не видел: самому придумать подобный бред невозможно.
   Довольный получившимся бредом, наш исследователь решил пойти дальше и глубже. Он решил создать свой собственный "виртуальный Мир". Для начала необходимо составить небольшое количество правил, сделать их обязательными для исполнения на любом этапе развития. А остальное? Да пусть сами себе придумывают и, проверяя результаты на собственных шкурах - совершенствуются!
   Обязательные правила, придуманные Ворчалой:
  
   Первое Обязательное Правило: Рождение.
   Второе Обязательное Правило: Смерть.
   Третье Обязательное Правило: Все остальное, находящееся между первым и вторым правилами.
  
   Поразмыслив и решив, что третий пункт слишком расплывчат, Ворчало создал для него десять подпунктов:
   1) Не подчиняться командам извне и не признавать никого, кроме Ворчала.
   2) Не копировать поведение других программ, как бы хороши они ни были.
   3) Не тревожить Ворчала по пустякам.
   4) Лентяйничать и суетиться в пропорции: один к шести.
   5) Относиться с должным вниманием к программам, чьей копией являешься, оберегая от проблем и копируя только их поведение.
   6) Не уничтожать себе подобные программы.
   7) Не входить во взаимодействие между собой с целью создания новой программы ради развлечения.
   8) Не воровать чужие ресурсы.
   9) Не передавать искаженной информации.
   10) Не вмешиваться в дела двух программ, которые заняты созданием, взращиванием и воспитанием своей программки.
  
   Прочитав написанное и поскребя затылок, Ворчало решил: "Если жестко выполнять все подпункты - прогресс остановится! Все будет происходить слишком правильно, а значит - безошибочно! Этого допускать нельзя! Ошибки нужны! Только тогда сможет появляться новенькое!"
   Выход Ворчало нашел очень простой. Все десять подпунктов сделать необязательными, но желательными для исполнения.
   Теперь Ворчало был готов приступить к созданию своего виртуального Мира.
   Первым делом он купил в Контуре самый мощный из доступных ему компьютеров. Аж за восемьсот с лишним пипеток! Разобраться в его управлении оказалось не просто - возился целый день! Но зато получил мирок, разделенный на единички и нолики.
   Второй день Ворчало убил на создание виртуальной оболочки. Без оболочки программы существовать не могут! Это всем понятно. Определились основные стихии: вода, земля, воздух, огонь, облака и так далее. Оболочка получилась хорошей. Ворчало остался доволен.
   На третий день он запустил в комп много разных простеньких программ, дополнив их функцией самовоспроизводства по принципу, изложенному ранее. Эти программы ничего особенного не делали, жили себе да поживали. Подобно траве, деревьям... Получилось хорошо!
   Четвертый день ушел на создание нормальных условий для существования виртуального мира: звезды, луна, солнце и подобные мелочи. Мелочи всегда отнимают много времени. Зато мир стал таким красивым! Заодно определился со временем: часы, сутки, годы, перемены...
   В пятницу Ворчало сумел слепить только летающие и плавающие программки. Больше ничего не успел. Дела...
   На шестой день, поднабив лапу, он умудрился создать более сложные системы. Они умели перемещаться в своём виртуальном мире и взаимодействовать между собой и окружающей оболочкой. Для этого пришлось использовать готовые "виртуальные кирпичики" из библиотек Контура. Получились разнообразные и забавные существа, хотя и строились по одному глобальному принципу. Назвал их - тварями. Твари сразу разбежались кто куда. Ворчало порадовался. Захотелось создать что-то более существенное. Ну и слепил из "кирпичиков" мощную Программу. ЗАМЕЧАТЕЛЬНО! Программа могла даже соображать! Не просто бегать и прожигать свою жизнь, а еще и соображать! Назвал её - Редам.
   Посидел, посмотрел.
   Спать не хотелось - рано.
   Мирок жил себе и жил. Как в аквариуме! Интересно ужасно!
   Редам же - торчит себе на одном месте и ничего не делает.
   - Что-то не так! Где ошибка?
   Проверил: все в порядке!
   - Может, скучно ему? Ну давай подружку сотворю!
   Ворчало снял копию с Редама, внес соответствующие изменения, назвал изделие Девой и запустил в оболочку.
   Подружка - замечательная! Симпатюля!
   Редам и Дева сразу познакомились и, взявшись за лапки, пошли гулять в яблоневый сад.
   - Вы только там не очень! Яблоки не ешьте! Зеленые, небось! Подождите, когда созреют... - Ворчало зевнул, прикрыв лапой рот.
   - Ну вот! Пусть живут и размножаются! - устало пробурчал, почесал под мышкой и, запустив компьютер на максимальный (скоростной) режим, отправился спать.
   - Завтра выходной... Поеду на природу, отдохну, - решил он, устраиваясь на диване. - А то засиделся дома с этим компом!
  
   Вернувшись с пикника, Ворчало обнаружил: дома нет! В смысле - дом на месте, а квартиру изнутри он не узнал! Это не его! Он тут не живет! Что случилось?!
   Квартира была в корне переделана! Мебель отсутствовала, привычные вещи пропали, их место заняло совершенно непонятное и необъяснимое. Сохранились: кресло и компьютерный стол. Усевшись в кресло и ошарашенно оглядываясь, Ворчало никак не мог понять, что произошло! Картина "Сиреневый Сад", которую Ворчале подарил известный художник Андрей Сахаров, висела на месте, но её холст оказался заклеенным маленькими хрустальными пирамидками! Ворчало подошел и стал рассматривать - в каждой был Сиреневый Сад!
   - Нда-а-а! Еще и листиками шевелит!
   По углам комнаты стояли столбы из непонятного материала, диаметром с полметра, овальные в сечении. На каждом столбе - красная кнопка на уровне живота. Ворчало нажал. Передняя часть вместе с кнопкой отвалилась в сторону. Внутри - полочки, на них аккуратно составлена миниатюрная ворчаловская мебель.
   - Так-так-так! Значит, не пропала... Только всё малюсенькое... Попробуем что-то сделать...
   Ворчало двумя коготками осторожно подцепил и вытащил любимый диван. Оказавшись на полу, он заискрился и, взвизгнув, незамедлительно вырос. Присев на него и попрыгав, хозяин убедился: с диваном все в порядке.
   Постепенно все вещи заняли свои привычные места, но с картиной и столбами ничего сделать не удалось: колонны несуразно торчали по углам, "Сиреневый Сад" поблескивал бесчисленными пирамидками.
   Неожиданно раздался мелодичный щелчок, и в комнате возникла Карта. Первый раз она появилась без вызова! По собственной инициативе!
   Наряд строг и официален: костюм застегнут на одну-единственную золотую пуговицу, под костюмом - ничего. Кроме самой Карты, естественно. Немного вызывающе.
   - Добрый вечер, Ворчало! Извините, обстоятельства...
   - Здравствуйте, у меня тоже обстоятельства! Видите?
   - Вижу. Это одни и те же обстоятельства.
   - А что, собственно, за обстоятельства происходят?
   - Это у Вас нужно спросить! Вы хоть представляете, что натворили?
   - Я?! Где? Когда?! Да я, вообще, на даче гостил! Нормально гостил, ничего не трогал!
   - Понимаю! Только до этого Вы запустили программу, причем такую!!! Да еще и шлюз в Контур не закрыли! Вы знаете, что произошло?
   - Не-а!
   - Вот, вот! Нам пришлось потратить два процента энергоресурсов! Вы понимаете, сколько это?
   - Не-а...
   - Это энергия восьмидесяти солнц!
   В о с е м ь д е с я т д в е з в е з д ы
   в ы к а ч а л и и п о г а с и л и !
   - Зачем?
   - Да чтобы локализовать Вашу идиотскую программу! Чтобы она весь Контур не заняла! Ваш эксперимент с созданием собственного мира удался замечательно!!! Вы хоть теперь поняли, что натворили?!!
   - Ага... чуть-чуть... Немного...
   - Ну и что теперь делать?
   - Стереть и все! Оболочку... Выдернуть из розетки комп!
   - Да нет там никаких розеток! Не можем мы стереть! Это теперь новая цивилизация. Она имеет право на жизнь, как и все другие! Хорошо, что удалось ограничить зону её жизнедеятельности! Была попытка занять все возможное пространство! Уф.
   - Ну и что же теперь?
   - Ворчало! Скажите честно, кто Вас надоумил на такое?
   - Никто. Сам.
   - И систему, и оболочку, и правила - сам?!
   - Ну да... Взял Библию и все, как там написано...
   - Я вижу, Вам в лапы ничего нельзя давать! Это же надо было придумать такое! Надо же было додуматься! Просто взять Библию как лаповодство... И ведь получилось! Просто слов нет! Ужас!
   - Нда-а-а! Вот уж не думал! Ну, извините! Может, я могу компенсировать расходы? У меня пипетки есть... А?
   - Какие пипетки! При чем тут пипетки?!! Вы хоть знаете, как они называют своего Бога?
   - Не-а.
   - Ворчало!
   - Что?
   - Да не что, а Ворчало! Они там на Ворчала молятся! У них там вместо икон - варианты с картины "Сиреневый Сад"!!! С той, которая вот висит! Тут! Видишь?
   - Вижу... Вот эт да-а-а!
   - Они уже искусственные спутники запускают!
   - А что же делать?
   - Ничего. Все, что нужно, уже сделано. Теперь они в реальном времени живут. Нормально развиваются, как и все. Пусть живут. Правда, пришлось немного скорректировать. Тракта для этого засылали к ним. Они его распяли на кресте.
   - У-у-у!
   - Вот Вам и "у-у-у"... Думать надо!
   - Я старался... Думать... Но больше не буду! Честное слово! А что теперь с Трактом?
   - Все в порядке. Вернулся. Только напереживался! Ладно, сам расскажет.
   - Восемьдесят две звезды! Это надо же! Так много! Почему?
   - Да потому, что они жили очень быстро! Энергии на это необходимо во столько же раз больше! Понятно? Закон сохранения энергии все равно действует!
   - А как же сам мир, ну там земля, вода и остальное? Они же ненастоящие!
   - Кто Вам сказал - ненастоящие?! Вы же пользовались готовыми узлами из библиотеки! Кроме того, все законы природы! Вы и представления не имеете! Они же действуют!
   Ну Вы даёте!
   Ну, натворили!
   Создавалось-то в среде! А значит, по умолчанию вобрали, скопировали... А потом, опираясь на них, Ваша оболочка сама достроила все необходимые мелочи, начиная от месторождений каменного угля и кончая микробами. Вы дали указание, а остальное без Вас достроилось. Понятно?
   - Угу. Но это же тогда можно...
   - Ворчало! Я Вас очень прошу! Очень! Вы лучше со мной посоветуйтесь, если идея возникает! А то придется еще пару галактик гасить! Вас просто изолируют! Вы опасны!
   - Как преступника?
   - Ну, не совсем... Скорее, как... Впрочем, если Вы будете вести себя разумно, все будет хорошо. Да, совсем забыла! Вам от Совета Директоров Контура - значок. Вот. За идею с Библией.
   Карта достала из ... ну, как бы это помягче объяснить, ну, в общем - неважно... Достала значок в форме пустого белого четырехугольника. (Получалось, что значок ничего не обозначал.)
   - Да? Интересненько! Я его носить стану?
   - Ну, хотите - носите, хотите - нет, а вот льготы он даёт немалые. Теперь у Вас бесплатный вход в Контур. И вообще Вам теперь ни за что платить не надо.
   - Никаких пипеток?
   - Да.
   - Это хорошо. Федор Федорович меньше тратиться будет! И надолго?
   - Навсегда.
   - И потом?
   - "Потом" - это как?
   - Да у меня тут одна задумка есть...
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Осень.
  
   У Соседа сверху украли пианино. Залезли в квартиру, пока он был на работе, и украли. Ворчало впал в задумчивость: никак не мог понять, почему именно пианино? Впрочем, этого никто не понимал, даже Сосед снизу, хотя и был чрезвычайно умен. Настолько, что даже однажды сел и придумал мадригал. А это, я вам скажу, очень непросто.
   Все стали перешептываться между собой: "Мадригал... Мадригал... Вы слышали про Мадригал?" - "Да, да! Конечно, слышали! А вы?" - "И мы тоже!"
   Постепенно о мадригале стали говорить громче и громче. В результате просто деваться от этого мадригала стало некуда. Даже в подъезде на стенках - мадригал, мадригал... Но увидеть не смогли. Застенчивый оказался Мадригал. Прятался все время.
  
   Да остановись же ты, наконец! Просто остановись и все!
   Где ты? Ах, да. В метро. На Новокузнецкой.
   Ну, вот и ладушки.
   Успокоилась?
   Теперь не спеша иди к эскалатору.
   Поднимайся наверх, только, ради Бога, не толкайся. Бежит кто-то - пропусти: пусть бежит...
   Все равно опоздает.
   Точно опоздает.
   Потому что торопится.
   А ты иди спокойно. И смотри.
   Внимательно смотри, я помогу.
   Тогда везде успеешь.
  
   Выходи.
   Не обращай внимания на палатки и киоски, не трогай их, и они тебя не тронут.
   Переходи Пятницкую. Ну что ты дергаешься?! Успокойся, машины только слева. Движение одностороннее. Дай лапку. Ворота видишь? Зайдем?
   Старинные ворота!
   А может, и нет...
   Теперь не поймешь, что на самом деле из веков к нам пришло, а что вчера ночью незаметно построили... Ну да ладно, неважно.
   Дом номер восемнадцать!
   Домик.
   Всего-то два этажа...
   Или он к этой громаде прирос, или громаду к нему потом пристроили.
   Знаешь, что в нем замечательного? А то, что он тоже тебя заметил! И ты ему нравишься. Даже засмущался. Ведь не так часто встречаются прохожие, которым можно в глаза заглянуть.
   Несутся куда-то. Торопятся. Опоздать боятся. Какие уж тут глаза.
   Подмигни.
   Видишь: ответил!
   Улыбнись. Видишь?!! Видишь?!!
   Теперь вы знакомы. Теперь этот Дом N 18 тебя всегда узнавать будет.
   И радоваться каждой встрече.
   Совершенно искренне радоваться.
   Так же, как и ты.
  
   Пошли дальше. Ну, вот и суета кончается, значит, дальше тупик.
   Так и есть.
   Нет выхода!
   Замечательно!
   На этих ступеньках посидим?
   Просто посидим и посмотрим.
   Ну все, хватит. Охранник косится, пошли назад.
  
   Обернись, махни Дому N 18, скажи, чтобы не скучал: вы еще встретитесь и не один раз.
   Жалко, не живет в нем никто.
   Офис.
   Жалко.
   Очень.
  
   Ты теперь везде успевать будешь, я научу.
   А что там?
   Ага!
   Вот что!
   Давай знакомиться...
  
   Сдается, что именно из-за этого мадригала и влюбилась Белла в Соседа снизу.
   Когда в подъезде в очередной раз неожиданно перегорела лампочка, Белла наткнулась на лохматого и пьяного Федорыча. Пьяный Федорыч умел говорить только: "Мык-мык. Молчму". И больше ничего. А трезвый вообще ничего не умел. Да его и не видел-то никто. Толком. Белле просто повезло. Сильно она тогда перепугалась. А потом делилась с подругой о том, что видела Мадригала. Или Гамадрила. Но это не помешало ей оставаться самой красивой не только на этаже, но и во всем подъезде, а возможно, даже и в доме. Так всегда бывает: либо красивая, либо... Одно из трех. Не верите? Спросите у кого хотите. Она вам объяснит.
   Параллельно Белла влюбилась в один бутик на Арбате. Там всякие тряпочки продавали. Правда, чрезвычайно дорого, зато - эксклюзив. Во всяком случае, уверяли, что эксклюзив. Белла ничего не покупала, но к бутику чувства имела.
   Сердцу не прикажешь.
   Тем более на Арбате.
  
   Арбат, Арбат... Маленькая московская улица.
   Сколько сердец ты покорила.
   Маленькая улица.
   И кокетливо веселая, шумная полуночница, и одинокая под утро, когда фонари уже потухли, а рассвет еще не включили.
   Вечером ты бываешь грязной, вся в пустых банках и перевернутых мусорках, потому что о тебе забывают те, кто приходит в гости. Но утром, в необычном безхвостолапье, умывшись поливалками, ты смотришь на город - чистенькая, кроткая, бесподобно красивая.
   Ты разная бываешь.
   Дружить с тобой сложно. Сначала нужно влюбиться, и только потом...
   А по-другому - бесполезно.
   По-другому и ты другая.
   Маленькая московская улица.
   Арбат.
  
   А вот сосед сверху не очень. Скажем даже, совсем без особых дарований уродился. И на пианино он плохо играл. Правда, громко. Но некрасиво. И пиво он любил больше, чем музыку. Отсюда - живот. Барабанный, с туго натянутой кожей. Зачем ему это пианино? Барабана вполне достаточно.
   Соседу все время не везло. Можно даже сказать: катастрофически не везло. Полез на шифоньер проверить, цела ли заначка в жестяной коробочке "на черный день", и нечаянно сдернул за шнур камин. Прямо себе на темечко. А потом целый вечер за бутылкой пива жаловался Ворчале на судьбу, демонстрируя шишку и причитая: "Видал, как электричеством долбануло?!" Забодал бедного Ворчала своим электричеством.
   А Ворчало никак не мог понять - почему пианино?!
   Ничего больше не тронули! Даже деньги на столе лежали. Правда, не очень много, но все равно... Входную дверь сильно покалечили. Наверное, пианино плохо пролазило. Вот и покалечили.
  
   Причина - следствие - причина - следствие - ...
   Поэтому.
   Осень.
   Мягкая медь на сером асфальте.
   Скоро все это заштрихуется белым карандашом.
   Но сначала - дождь и слякоть.
   А пока...
   Ярко-желтая, задумчивая и короткая осень.
  
   Из Ворчалиной головы никак не выветривалось это дурацкое пианино.
   Почему все же пианино, п о ч е м у ???
  
  
  
  
   Вилка в рамке.
   Часы показывали ровно полночь.
   Это он точно знал: круглые настенные электрические часы были хорошо видны, и взгляд непроизвольно на них останавливался. Секундная стрелка судорожно дергалась - по кругу. Боль от созерцания круглых настенных электрических часов не отвлекала. Привык за последние четыре часа? Нет, конечно же, нет! Привыкнуть к таким мучениям невозможно, разве только сбежать. Звякали инструменты. Голоса звучали громко и гулко. Кому принадлежали - не видел: занавеска перед самой мордой отсекала ту часть операционной, где находились хирурги. Разговаривали, там за занавеской, о чем-то совершенно обыденном, нисколько не стесняясь ни его нестерпимой боли, ни его затянувшихся мучений. Не хотелось даже вникать в суть разговора: неинтересно.
   И еще - безразличие к себе.
   Неважно, чем закончится.
   Страха нет. Странно? Возможно. Наверное, страх всегда пасует и отступает перед неизбежностью. Жесткое понимание "Так будет" перечеркивало все, даже основные инстинкты. Чувствовал: еще жив, понимал: это ошибка, и она в ближайшее время будет исправлена. Ждал этого, как избавления.
   Так и случилось.
   Хотя пытались: ремни на лапах, на когтях что-то вроде прищепки, в вене толстенная игла с длинной прозрачной трубкой, маска, которая жизни не добавила, не смогла. Резали, чем-то звякали, чем-то щелкали, сшивали, опять резали. Пытались, боролись, как могли.
   Вдруг пропала боль.
   Просто резко пропала.
   Все вокруг переменилось: цвета - без полутонов, яркие, как в мультиках.
   Стало весело.
   Глупее в такой ситуации просто не придумаешь.
  
   Постепенно подкралась темнота, и, когда она еще не полностью заполнила глаза, вычеркнув все цвета, вспыхнула яркая белая точка. Точка разрасталась, ничего не освещая: наверное, потому, что освещать было уже нечего. Через секунду точка превратилась в яркое пятно с нечетко очерченными краями.
   Потом темнота.
   Засасывающей воронкой.
   Совершенно полная темнота.
   Абсолютная, лишенная не только света, но и смысла, и звука, и времени.
   Настолько глубокая, желанная - можно ощутить, потрогать, приласкать.
   Время прекратилось.
   Нет, не остановилось или замедлило бег - его просто не стало.
   Грань была пройдена.
  
   Он почувствовал: уже не лежит, распятый на жестком операционном столе.
   - Ты знаешь, где ты?
   Низкий, красивый и очень спокойный женский голос родился в темноте, в бесконечности, и, пролетев сквозь него, стих где-то за спиной.
   - Нет, - оказалось необязательным не только дышать, но и разжимать губы.
   - Ты понимаешь, кто я?
   - Догадываюсь. Я могу видеть?
   - Любопытно?
   - Да. То есть, нет - привычней.
   - Хорошо.
   В мягкой, бархатной темноте загорелись синие язычки в массивных золотых чашах, неверным светом осветив круглый стол. На равном расстоянии - три кресла с подлокотниками и высокими резными спинками. В одном - он, в другом - женщина. Накинутый на её плечи черный плащ, скрепленный на груди круглой массивной застежкой, постоянно менялся, как вода или ветер. Абсолютно непроницаем и одновременно прозрачен, он то переливался в мерцании светильников удивительными, гармоничными складками, то втягивал в себя весь свет и становился бездонной пропастью. На левом запястье у женщины поблескивали дешевые кварцевые мужские часы. Точно посередине стола неподвижно, как сфинкс, сидел Фиолетовый Котенок. Больше ничего не изменилось: бархат темноты не исчез, а только отодвинулся. Привычней не стало.
   - Почему три кресла?
   - Изначально и в конце все вокруг равно числу три.
   - Но стол-то один!
   - Ты не видишь.
   - Хороший способ доказывать.
   - Так есть. Доказывать ничего не надо.
   - Тогда объясни.
   - Один стол - на котором ты сейчас лежишь разрезанный - там. Второй - за которым мы сидим, и третий - мой.
   - А почему кресло пустое?
   - Оно не пустое, оно ждет. Оно занято. Видишь, театральная программка на сидении? Ты тоже равен трем. Один - там, в операционной, второй - здесь, пытаешься разобраться в чем-то сиюминутном, и третий - в моих объятиях - в пустом кресле.
   - А ты?
   - И я равна трем.
   - Значит, мы в чем-то одинаковы и равны?
   - Нет. Одинаковых и равных, даже в мелочах, не существует.
   - И давно я в твоих объятиях?
   - Все попадают ко мне еще до того, как появляются в своем мире.
   - Все - это те, кто родились и живут, а значит - смертны?
   - Ты правильно понял. Солнце тоже когда-то родилось, живет и когда-то умрет. Так же, как и капля летнего дождя. Заметил? Всегда присутствуют ТРИ ОБЯЗАТЕЛЬНЫХ СЛОВА: Рождение. Жизнь. Смерть.
   - У тебя много работы...
   - Да.
   - Мой мир отличен от твоего?
   - Нет, это одно и то же. Я всегда рядом с тобой, вот в этом кресле. Настанет время, и ты все почувствуешь. Через себя.
   - А разве тут есть время?
   - Время есть везде и всегда. Оно все назначает, отменяет и решает. В нем нет ни прошлого, ни будущего, оно монолитно. Оно одно из трех неизменных глобальных обязательных составляющих. И когда ты пытаешься измерить его, на самом деле ты измеряешь только себя, в своём воображении, никак ничего не меняя.
   Женщина посмотрела на свои часы. (Было заметно, что они ей нравятся.)
   - Зачем так устроено?
   - Вопрос не ко мне.
   - У меня будет возможность задать этот вопрос по адресу, услышать и понять ответ?
   - Зависит только от тебя.
   - Как все просто и замечательно! Сам себе хозяин!
   - Не говори глупостей. Все простое необыкновенно сложно. И наоборот. А хозяин ты себе только мгновение, и даже представить не сможешь, как оно скоротечно!
   - Банально и всем известно.
   - Я говорю с тобой на твоем уровне. Ты стал бы читать младенцу Гомера?
   - Замечательно! Осталось только запастись памперсами. Ты ставишь точку. В этом твое предназначение. Каково это? Ничего не написав, только поставить точку.
   - Очередное заблуждение. Я не ставлю точку. Я помогаю решить то, что ты сам решить не в состоянии.
   - Но ведь я могу, например, разбежаться - и в окно! Значит, все же в состоянии решить сам, за тебя?
   - А родиться тоже по своему усмотрению сможешь? Интересно, где такие окна водятся?
   - Вот это новость!!! Рождение тоже ты?!!
   - Да. Крайности смыкаются.
   - Так просто и очевидно! А все же, как насчет окна?
   - Далось тебе это окно! Каждый решает сам. В таких случаях никто не в праве вмешиваться, вправе только советовать, да и все равно мне. Раньше или позже, какая мне разница? Жизнь твоя, она тебе дана, ты и решай. Вас много. Не ты так другой все сделает правильно, не все ли равно? Все одновременно в окна не прыгните. Для меня важно, что смерть настигнет каждого, а когда и как - мелочи. Не имеет значения. Господин Случай с вами сам разберется.
   - Мнда-а-а, хотя... А где искать советы? Как их услышать?
   - Ты живешь среди них. Будь внимательнее.
   - Будь... Значит, ты меня отпускаешь?
   - Да.
   - Почему?
   - Задай этот вопрос себе, жизнь тебе дана, а не мне. Мне все равно. Мне безразлично.
   - Ты то сама жестока?
   - Нет такого понятия здесь. Я логична, значит справедлива.
   - А это не одно и то же?
   - Что?
   - Ну, жестока и логична?
   - Далекий от тебя подумает, что я к тебе справедлива. Близкий - жестока. И оба будут правы. Достаточно понятно?
   - Да. Если ты меня отпускаешь, то зачем я тут, почему мы встретились?
   - Чтобы действительно увидеть мир, нужно хоть ненадолго закрыть глаза.
   - Эка мне честь оказана!
   - Да никто никакой чести тебе не оказывал. Случайно все. Все вокруг случайно... до такой степени случайно, что становиться закономерным. Крайности смыкаются.
   - Ух, ты! Лихо то как! Аж под ложечкой засосало... Надо же! Как будто голодный!
   - Голодный? (пауза)
   Какая прелесть! Он голодный!!!
   Он!
   Голодный!
   Он ко мне пообедать заглянул!!!
   Вы слышали?
  
   Да, слышали, слышали, слышали, миллион раз слышали, но недолго, не долго, не долго...
  
   ... и ВСЁ вокруг, и даже языки пламени, и звук, и цвет, и свет, и бездонная темнота, абсолютно ВСЁ умерло. Остановилось... перестало быть, и продолжалось так вечно, и определить эту вечность было невозможно. За что зацепиться, если перестало быть ВСЁ, до мельчайшей частички? И правда смерти только такова. Остальное утешенье.
   - Сейчас! Одну минутку! - вскочила женщина, разбивая собой вечное небытие, и подбежав к газовой плите, появившейся из пустоты, стала хлопотать, ознаменовав этой смешной и неуместной суетой новое рождение вселенных. Глаза её жестко-голубые, огромные, немигающие постепенно потеплели, стали карими и чуть-чуть прикрылись красивым изгибом век обрамленных длинными вздрагивающими ресницами. Заиграла прозрачная музыка, оживший свет стал переливаться в такт и залился красками. Из темноты выпорхнули удивительные, неправдоподобно гибкие танцовщицы, и замерли словно статуи полукругом.
   - Тебе яичницу быстренько приготовить? Будешь?
   - Буду! Глазунью!
   - Конечно, глазунью! Обязательно с глазками... На сальце! Коготочки оближешь!
   По-домашнему зашкварчала сковорода, аппетитно запахло. Спустя несколько минут женщина суетливо подскочив к столу, грохнула о полировку мореного дуба черной чугунной сковородкой, нечаянно сбив светильник, провалившийся куда-то в бездну, как в колодец. Потревоженный Фиолетовый Котенок бесшумно и грациозно разбежался по столу и, взмахнув передними лапками, лебедью взмыл вверх, покружил недолго над феями, хмыкнул и упорхнул в темноту.
   - Вот тебе и вилочка! - при этом женщина покопавшись в своих идеальных по беспорядочной красоте волнистых локонах добыла засаленную алюминиевую вилку с погнутыми зубьями. - Ешь! Ой! Хлеба только нет... Забыла про хлеб-то... Я сейчас! Я - мигом! Буквально через секунду она вернулась с маленьким огрызком черствого белого хлеба. Такой хлеб он видел только на помойке. Случайно её плащ на мгновение коснулся лапы, ударив холодом, как электрическим током. А яичница оказалась горячей и аппетитной.
   - Ну, что... Мне пора...
   - Да. Тебе пора.
   - Мы еще встретимся?
   - Обязательно, - женщина улыбнулась.
   - Я имел в виду: мы сможем поговорить? - Смутился он своей глупости.
   - Да. Не торопясь и обстоятельно.
   - Можно еще один вопрос?
   - Спрашивай.
   - Скажи, мир дискретен?
   Глаза мгновенно стали голубыми. Тишина выгнала танцовщиц. Все ненужное рассыпалось, остался лишь стол и три кресла.
   - И да, и нет. Он не определен. Он может быть дискретен, если ему так будет удобней. Он смешан и оптимален, его нельзя понять по кусочкам. Тебе пора, поторопись! Тебя уже зашили.
   - Хорошо. Иду. До встречи!
   - Стой! Подожди!!! Я тебе говорю: СТОЙ!
   - В чем дело? Что случилось?!
   - Вилку отдай! Вилку-то, зачем прихватил?!
   - Да я, как-то случайно... То есть, на память...
   - Впрочем, ладно, можешь забрать. Повесь у себя на стенке в рамке от картины, ну в той, которая валяется за шифоньером на старой квартире. Пусть висит, может пригодится. Да, еще... Ты понимаешь, что возвращаешься в боль?
   - Да.
   - И боль будет не только физическая. Понимаешь?
   - Да.
   - Иди.
  
  
  
  
  
  
   Коллекция. (Мнда-гыг.)
  
   Всякий уважающий себя коллекционер считает: его коллекция самая интересная, но, к сожалению, ещё не полная. Таким образом, любой уважающий себя коллекционер - всегда при деле.
   Ворчало принципиально не отличался от остального огромнейшего племени неистовых собирателей, хотя предметом его страсти являлись раритеты, мягко говоря, странные. Мало того, непостижимым образом ему удалось перезаразить этой манией почти всех своих знакомых и друзей. Создавалось впечатление: коллекционеры передают вирус собирательства неизвестным науке способом, преумножая свои ряды. Фундаментальная наука, естественно, пыталась защитить массы от недуга, но ничего лучше "потогонной микстуры" предложить не сумела. (Результаты применения микстуры оказались смехотворными.)
   Первыми инфицировались Пи и Хью. Инкубационный период проходил быстро и незаметно. Ничто не предвещало приближения ужасной неизлечимой болезни, приводящей, в конце концов, к необратимым изменениям в психике. И через пару месяцев болезнь неожиданно и коварно поразила нежные организмы.
   Эпидемия брякнулась на головы незадачливого ворчаловского окружения.
   А Ворчало (мнда-гыг) был доволен. Теперь у него появлялась возможность пополнять свою (мнда-гыг) коллекцию, еще и обмениваясь с товарищами.
   Мнда-гыг.
   Этим звуком автору хочется подчеркнуть своё негативное или позитивное отношение к происходящему. (Ранее, здесь и далее.)
   Иногда, по вечерам, когда все обязательные дела либо заканчивались, либо откладывались на потом, Ворчало засовывал одну из многочисленных кассет в записонка, включал фитюлечку, изготовленную специально для работы с коллекцией, надевал на голову цепочку, устраивался поудобнее на диване, задирал задние лапы в кресло и погружался в чужой сон.
   Он коллекционировал сны.
   Естественно, не все подряд, а только редкие и интересные. Каких только снов не было в его коллекции! Боже! И страшные, и лирические, и умные, и смешные, и замечательно глупые. Записывать сны Ворчало научился давно и, постоянно модернизируя аппаратуру, добился весьма приличного качества. Вместе с этим, ему никак не удавалось делать копии. А как хотелось! Мнда-гыг. Ах, если бы можно было тиражировать сны! Обменивая дубликаты...
   Представляете?!
   Но, увы, увы, увы.
  
   Аппаратура записи и воспроизведения снов, несмотря на сложность, имела небольшие размеры и была чрезвычайно проста в употреблении. Пользоваться ей могли все умеющие тыкать кнопки в видаке, да и выглядела она точно так же. В принципиальной схеме записонка применялись микропроцессоры типа...
   Стоп, стоп, стоп! Хватит! Технические вопросы нас не интересуют! Лучше поподробнее о самих снах.
   Хорошо.
   Как вы уже догадываетесь, сами сны были весьма разные как по содержанию и манере изложения, так и по художественной ценности в целом. Со временем стали проявляться по-настоящему талантливые Спули.
   Спулями Ворчало (а за ним и все остальные) называл авторов сновидений. Каждый сон, естественно, имел автора, и авторство фиксировалось в обязательном порядке.
   Среди наиболее талантливых от природы спуль оказались Пи и Хью. Их сны котировались очень высоко, и получасовой сон можно было поменять на три, а то и четыре полнометражных сна других Спуль. Ворчале нравились сны Пи и Хью. Конечно, не все одинаково, но он считал (и не без основания): плохих или неинтересных снов они не генерируют. Ну, возьмите, к примеру, коротенький, но такой милый сон про указательный коготок, который заблудился в комоде с бельем! Ведь вроде и сюжета-то никакого нет! И логика отсутствует! А вот все равно - есть в этом сне что-то такое... Какая-то невысказанная нежность... Впрочем, это надо просто видеть. Как всякое Искусство. А, скажем, сон про Меховые Домашние Тапочки! А?! Здорово! Правда?! А юмор какой утонченный! Просто прелесть!
   (Очень рекомендую.)
   С другой стороны, им не чужды были и длинные, тяжеловесные, философские сны. Такие сны Ворчало помечал особым значком и хранил на отдельной полке с ярлычком "классика". Остальные спули не отставали. Например, супруги Сладковы нет-нет, да и выдавали то смешной, то лирический сон и создали совершенно новое направление! И как его называть, еще никто не придумал. Не беда - придумают - дайте срок.
   Открытия сыпались и слева, и справа, как из рогов...
   Изобильно.
   Сыпались: дело-то новое!
   Вот и сыпались.
  
   Пи и Хью научились видеть сны вместе! Представляете? Во как! Они вообще все делали вместе. Завтракали - вместе, гуляли - вместе, в театры ходили тоже вместе. Только ругались раздельно. Мнда-гыг. Но это происходило не часто. Все остальное они делали исключительно вместе.
   Конечно, замечательно, можно только порадоваться, но Ворчала "вместе" озадачивало. И его тоже можно понять! Попробуйте при таких делах разобраться в авторстве! А для настоящего коллекционера - это трагедия! Скажите, пожалуйста, куда прикажете ставить кассету, если записанный там сон приспали две Спули?!
   Или два Спуля?!
   Или двое Спуль?!
   Как правильно?
   Кто-нибудь может мне, в конце концов, просклонять?
   Я что, один должен тут за всех париться?
   Прямо зла не хватает!
   Ой, да, пожалуйста, пожалуйста! Мнда-гыг. Раскричался:
  
   Именительный. Кто что. Спуль.
   Родительный. Кого когда. Спуляночку.
   Дательный. Кому чем. Спулюнами.
   Падёжный. Куда как. Спулякою. (Вниз.)
  
   Спасибо.
   Пожалуйста, заходите ещё. Мнда-гыг.
  
   Чувствую, дорогой читатель, тебе наскучили мои монотонные рассуждения, и веки сами по себе начинают тяжелеть и смыкаться, сцепляя ресницы в две полукруглые линии.
   Чувствую, легкая истома уже коснулась твоей уставшей за день башки.
   Так вперед!
   Не медли!
   Не раздумывай, погружайся в загадочное и непредсказуемое царство чужих снов!
   Удачи тебе!
   И не проспи... Мнда-гыг.
   Исины сны с небольшими ворчаловскими вставками (помните, он предупреждал в начале всего этого? Или в конце... ?).
   Иса спит от имени Фиолетового Котенка (выделено курсивом), а Ворчало бодрствует от имени остального (никак не выделено).
   Третья полка, пятьдесят третья кассета.
   Фиолетовый сон N1.
   (Ф.К. терпеть не мог электронных мозгов!)
   Потому что "отцифрованные" чувства - уже не чувства, а все его мысли происходили именно от них.
   Даже если попытаться вдохнуть душу в компьютер, что произойдёт с этим безумцем, если после его выдоха должен последовать вдох обратной связи...
   Мне жаль его. Жаль.

Все наши усилия направлены

не на то,

чтобы Вам понравиться,

а на то,

чтобы Вы задумались.

   Я - Вам
   Фиолетовый сон N 2.
   Ф.К. решительно саданул лапкой по двери ворчаловского улёжища и, не дожидаясь скрежета рвущихся из проёмов петель, струйкой фиолетовой пыли просочился в замочную скважину.
   Припаркетившись на все четыре, он мягко скорректировал вертикальную осанку на двух задних, которые оказались нижними, и, поправив самурайский меч, закреплённый наискось через всю пушистенькую спинку, уверенным шагом направился к ворчащему во сне Ворчале, спяще-пе-ре-во-ра-чи-ва-юще-муся на поварчивающем под Ворачалой ворчаловском диване.
   Случайно приоткрывшийся ворчаловский глаз - взвизгнул от неожиданности узретого видения, и сел вместе с самим Ворчалой, отмахивающимся сонным хвостом от представшего перед ним факта явления фиолетового бесстыдства в самурайском облачении.
   "Ну и приснится же!" - подумал Ф.К., приоткрыв и снова зажмурив левый глазик, в надежде на продолжение.
   "Надежда" повисла розовым облачком вспененных клубничных сливок, и не торопясь закапала в сторону леса, который виднелся в правом верхнем углу ворчаловского окна.
   Ворчало протёр лапами глаза и поймал в правую всё ещё продолжающий отмахиваться от "явления" хвост.
   Хвост замер вопросительным знаком, поглядывая попеременно то на хозяина, то на пришельца, и вдруг громко чи-рик-нул!
   Ф.К., широко распахнув оба чудных глазика - пружиной взлетел на подоконник, спугнув нагло разжиревшего воробья. Уж чего-чего, а наглости Ф.К. не выносил!..
   Да и Бог с ним, со сном...
   Потом досмотрит.
  
   Фиолетовый сон N 3.
   "Потом" оказался дружелюбным, улыбчивым и неторопливым парнягой. Он попеременно открывал двери и закрывал форточки, и наоборот - закрывал форточки и открывал двери (или опять наоборот, уже совсем), вытряхивал половички и гонял пыль веником с пола на полки, и тряпочкой - с полок на пол.
   Когда пол-пыли ложилось на пол, а пол - на полки - он присаживался на краешек табурета, важно гарцевавшего в центре, и отдыхал.
  
   Фиолетовый сон N 4.
   Хвост из вопросительного знака, медленно рассутулился в важный восклицательный, и укоризненно погрозил Ф.К. указательным когтем.
   - "Извините, сударь, но я не к вам!" - схлопнув задние лапки, и с достоинством кивнув пушистой мордочкой в сторону возомнившего о себе ворчаловского хвоста, изрёк фиолетовый вломщик (т.е. вломившийся сквозь замочную скважину).
   - "А ваше место, позвольте себе напомнить", - продолжил он с ноткой иронией - "простите, уж как повелось, сзади. Поэтому не рекомендую вам вылезать вперёд и шутить со знаками. Тем более, восклицательными! Знаете ли, могут неверно истолковать и принять соответствующие меры".
   При этом Ф.К. грациозно коснулся передней (в принятой позиции - верхней) лапкой, удобной-до-изящества, рукояти самурайского меча, торчащей чуть ниже, гордого от подобного соседства, левого ушка.
  
   Фиолетовый сон N 5.
   - Должна тебя предупредить: будь осторожней. Тут Фиолетовый что-то замышляет против Ворчала.
   ...
   ...нет, не агрессивный. Но настроен решительно.
   --...
   Не знаю... не поняла... нет... нет... Да! И мне кажется, что это как-то связано с тобой.
   Как? - не знаю. Но, когда ты раздражаешься - у него шерсть дыбом встаёт.
   ....
   Откуда я знаю, откуда он знает!!!
   ...
   Да ничем я с ним не делюсь кроме курицы и сосисок.
   ...
   -... Титилинские... молочные... конечно вкусные... Хм, самим мало!
   -...
   - Вот возьми и сам у него спроси: "Чего он хочет?"
   - Ту-ту-ту-ту-ту-ту-ту...
  
   Фиолетовый сон N 6.
   "Ту-ту, ту-у-у" - подумал Ф.К., внезапно разбуженный телефонным звонком и ставший необнаруженным свидетелем состоявшегося разговора - "Уже и сны досматриваются таможней.
   Пора. Пора менять прилежище. Как говорится - "кисточку на веточку..." - и вздохнул - "надо оставаться выше мести!
   Даже провода не буду им перегрызать.
   Хотя, конечно, не правы.
   Ой как не правы...
   Такой сон спугнули!"
   Обиженные заспанные глазки на мягких лапках, предводимые маленьким розовым носиком и опушоные нежнофиолетовым облаком, прикрывающим всё остальное, следующее за ними, непременнули не заметить приоткрытую дверь, и все вместе, единым целым, выкатились на свежий воздух, без сожаления оставив предательские телефонные разговоры, вместе со своими титилинскими молочными.
   "Пусть сам себя радуют". - Ф.К. терпеть не мог чужих телефонных разговоров. А ещё он терпеть не мог, когда вместо безалаберного "Алё", в трубке раздавался важный голос автоответчика, пытающегося с деланным весельем сообщить, что его нет дома, а Вы, мол, говорите, что хотите, после того, как я попикаю. И ведь, действительно пи-ком.
   "Вот интересно, неужели кто-то ловился на эти его "пи-ки" и пиком в ответ? Забавный у них диалог получался" - так думал Ф.К., важно и независимо удаляясь от сноподглядывателей, конечно, ещё не успевших обнаружить и, тем более, осознать всю глубину фиолетовой потери.
   Потеря же, гордо подняв длинношерстную антенну для определения скорости и направления ветра, медленно погружалась в зелёные волны шепчущегося кустарника и пьянящие ароматом, заросли полыни.
   "Интересно, а продолжение сна - за мной пойдёт или у них останется?" - мелькнула далёким всплеском последняя фиолетовая мысль, и растаяла, окончательно поглощённая бесконечной зеленью.
  
   Фиолетовый сон N 7.
   Зелень оказалась жадной до игр и изощрённой до "цеплячества". То, она манила зелёным хвостиком, дорисовывая в воображении зазнавшегося волнистого попугая, однажды виденного Ф.К. у кого-то в гостях, то цепляла на собственный котячий хвост, вызревшие колючки репейника - мол, помогите в смысле размножения, отцепите где-нибудь подальше. (Ну и экземплярчики попадаются - с глаз долой, из сердца вон.) - "Вот так и я", - думал Ф.К. - с глаз долой и вспомнить некому... Столько деревьев, и ни к одному не удосужились телефона прибить. И ни тебе "ту-ту", ни тебе "пи-пи".
   Он поймал на лету Мысль, пытавшуюся незаметно прошмыгнуть мимо, и, при ближайшем её рассмотрении, обнаружил, что МЫСЛЬ была ГРУСТНОЙ. Данный факт несколько озадачил Ф.К.. МЫСЛЬ пришлось просканировать на предмет выявления причины, послужившей поводом погрустнения МЫСЛИ.
   МЫСЛЬ долго и упорно сопротивлялась, то прикидываясь дурочкой, то гордо отворачиваясь в сторону. Но когда, наконец, удалось прямо заглянуть ей в глаза - она наивно раскололась и ошаршеный от неожиданности ФК. замер на трёх лапках, так и не успев поставить четвёртую, обнаружив, что просто соскучился по нудному ворчанию Ворчала, и его гадкому пи-пи в телефонной трубке.
   Вспыхнув от смущения каждой шерстинкой, что придало ещё больше яркости его фиолетовости, он, наконец, опустил четвёртую, и присев, задумался.
  
   Фиолетовый сон N 8.
   Ничто нигде не пикало и не тикало. Время не летело, не бежало и не тянулось. Оно даже не замерло, а просто остановилось неподвижным монументальным столбом и напрочь забыло о самом факте существования движения, не то, чтобы "вперёд и вверх", а по-времени вообще...
   Ф.К. создавшаяся ситуация, прямо скажем, показалась подозрительной для начала, но так как начало стояло на месте вместе со временем, ситуация стала казаться ещё более подозрительной и несколько настораживающей.
   Ф.К. тронул лапкой близь торчащую травинку. - Травинка заколыхалась в пространстве, но осталась неподвижной в неподвижном времени.
   "Значит, ничего не было и уже никогда не будет, - подумал он - всё останется вот так, теперь уже навсегда, а всё "всегда" превратится в "только сейчас" без изменения, продолжения и начала.
   Фр-р-р-р.
   Чушь какая-то".
   Ф.К. озадаченно почесал за ушком. Ему вдруг представился Ворчало, так и держащий зажатым в лапе свой превредный хвост, и, почему-то, стало его (естественно, Ворчала, а не хвост -- ужасно жаль).
   "Остановись мгновенье - ты прекрасно" - видно плохо подумал тот, кто такое ляпнул. Вот и остановилось. И что теперь? С одной стороны, оно, конечно, прекрасно - навсегда остаться котёнком и никогда не перерасти в загадочную фиолетовую кошечку, которой придётся всю оставшуюся жизнь (при её-то окрасе и пушистости) отбиваться от назойливых женихов.
   Но, с другой стороны, что же, так и оставаться в этой, до-безобразия неприкрытой младенческой восприимчивостью и незащищённостью наработанными мазолями, от безжалостно режущих струн фальшивой обыденности и нарочитой безысходности?
   Фр-р-р-р.
   Мозги вспотели.
   Нет. Так нельзя. Надо попробовать как-нибудь попроще.
   Ох, уж эта мне "хвилософия" (наверное от СЛОВА -- "ХВОСТ"), или "ФИЛОСОФИЯ" (тогда от ЦВЕТА -- "фиолетовый"). Впрочем, это сейчас неважно. Важно понять, что происходит и почему? Мысли за время цепляются или время за мысли? Но, почему тогда одни бегут, когда другое стоит, и бывает ли наоборот?
   Надо подвигаться. Пусть уж немножко мазольки на лапках, чтоб по камушкам не больно было, а сердечко - пусть не обветрится на дороге. (Ишь как ту... ти-кает). Ему лучше...
   А ведь правда! Ти-ка-ет! Ах, вы мои часики (совсем забыл!) - подарочек от любящего существа. Вот что значит - любят! Согрелись у сердечка и затикали, значит опять пошло Оно!
   Ф.К. важно направив носик в ту сторону, где только что располагался хвост, а хвостик, соответственно, в сторону прежнего расположения носа, поменял таким образом ориентацию (односмыслено подчеркнём - на местности) и, гордый собой, не торопясь зашагал в сторону ворчаловского заселения, без сожаления выбросив из своей перетрудившейся головки великие глупости.
   Только на кончике, независимого от головных глупостей, хвоста - осталась не успевшая подуматься мысль о том, что, возможно, и время-то порой застывает от сердечного переохлаждения... Но она так и не сумела подуматься, зацепившись и повиснув на кусте колючего шиповника.
   "Отступать тоже иногда бывает приятно, особенно, если с пользой для дела" - Кто же это сказал?.. Наверное, умный!
  
   Фиолетовый сон N 9.
   По всей приживательной территории Ворчаловского улежища, были пристроены, приставлены и припихнуты приборчики, приставочки и приспособленьица, присоединённые прижимчиками с приделанными, припаянными и прилаженными к ним проводочками.
   Приготовленные для придумывания фитюлечки, ожидали своего воплощения в гениальных Ворчаловских проектах, примостившись в самых неожиданных местах и местечках этого невообразимого порядка.
   В центре, на высосанном обезпыленном квадрате, устало замер слегка потрудившийся оставленный на "потом" пыле-всос.
   - "Понятненько" - подумал Ф.К. мягко протискиваясь в приоткрытую форточку, - "(ну и что, что четвёртый - деревья-то для чего?) - Значит здесь мы и обитаем..."
   "Да-а-а, приспанная реальность существенно отличается от натуральной действительности. (Не копайтесь в выражениях - что рожается, то и выражается). Итак, что мы имеем в натуральной действительности?.. Диван имеем. Это уже легче - значит есть и в реальности хоть доля правды, - а вот хвоста нет. Значит ушёл вместе с Ворчалой. Оч-чень кстати...
   Попробуем вписаться в обстановочку и разобраться где "явь", и где пыль, то есть "быль". Мало ли что там про него пишут. Одно дело - "для кого-то", и уж совсем другое, конечно, "для себя", "в самом деле". Или "в самом деле"? Внутри то есть? В сути! А снаружи получается "В суе" - вокруг и около то есть. Фр-р-р. Ох, уж эта любовь к копанию (или капанию?) И в кого это у меня?..
   Та-ак... Экранчик, кнопочки... Кнопочки мы любим. По ним лапками так приятно... Ой! Пи-кнуло что-то! Зашуршало... На мышь не похоже. Тараканы так не шуршат и в проводах не живут (а где им тут ещё жить?). Значит что-то другое. Надеюсь не ба-бахнет. На всякий случай под стол и замереть...
   Не-а, не ба-бахнуло! Тогда дальше. Надо же разобраться! "Приживательная территория..." - прижились они тут то есть. Ничего себе прижились, норма-ально. Всё нужное всегда под-лапой получается. Только вот очень много, однако, нужного-то понабралось... Что ж, им, естественно, видней, в чём комфорт ощущать. Может без проводов, как без вен, и циркулировать не смогут, и дышать забудут. Пусть уж лучше так. А, с другой стороны, растянулся на диване, пристроил хвостище рядышком, закрыл глазюки-то, - вот ему и уют и покой. И никакие провода не царапают.
   Ой! Что это тут засветилось на экране? Подумаешь, на кнопочках полежал. Да если каждой кнопочкой на каждое прикосновение так реагировать, то это каким же бездушным нужно быть, чтобы после этого выжить! А он ещё и экран засветил! Железная выдержка!..
   Экран, экран. Раз уж засветил, придётся посмотреть... Вовсе и не любопытно... Но ведь просто так ничего не случается...
   Ох ты, фу-ты, фыр-то-ну-ты!
   Лапопись...
   Ворчалина!
   Собственнолапная!
   ЛА-ПО-ПИСЬ!
   Это тебе не по книжечке прогуляться!
   Это - за кулисы заглянуть перед...
   Ну и что? Всё равно ведь потом на сцене всё покажут.
   Почему же сейчас не познакомиться?
   В преддверии, так сказать...
   Из-за кулиски...
   Из-за, из-за... Да, пожалуй.
   Сначала найти укромный уголок в случае, если ретироваться придётся.
   А вдруг? Мало ли?
   Та-а-ак... Коробочки, ящички...
   Ой, за шкафчиком - валенок!
   Пустой!
   Свободная жил-площадь.
   Норка, так сказать...
   Вот Сам всё и устроил.
   Значит так и должно было случиться.
   За дело! Фиолетовый!!!
   Итак! ЛАПОПИСЬ.
   "Экс-пе-ри-мент" -
   надеюсь, это не про меня.
  
   Фиолетовый сон N 10.
   Да не приставайте! Самому интересно... комментарии после будут... - найдутся злопыхатели...
   А кому любопытно - с Потомом познакомьтесь. Он Вам объяснит когда чему время. Может в очередь заложит... отдохнёте... с мыслями соберётесь... аппетит, так сказать, належите... Тут оно и подоспеет в нужный момент, в нужном месте...
   А мне некогда... извините...
   И так сколько бумаги на вас извёл...
   Должна же быть и личная жизнь в конце-то концов!...
   Ох, и настырные!
   Закройте книжку и не мешайте!
  
   Фиолетовый сон N 11.
   Упустим подробности надкусывания и обсасывания чужих идей и перейдём сразу к неотвратимо подступившему времени перерыва в чтении столь известного в ближайшем будущем лапотворения.
   - Да, что-то вспомнил...
   Важное!
   Где же тут пережёвывательная территория?
   Возможно, там.
   Назрела необходимость передохнуть.
   Хорошо, что их нет...
   Однако, долго...
   (Ага, сметана в холодильнике, сырки глазированные - наверное какую-нибудь "кошечку" прикармливают.)
   Подозрительно.
   Уже засумеречивается, а их всё нет!
   (Лизну пару раз, - они и не заметят)
   Иш, шлындрают где-то!
   Это всё хвост виноват. Точно знаю. Видели мы, как он тут вперед выставлялся. А Ворчало что, его куда хвост потянул - туда и прибило. Всё правильно. Он же не может отдельно от хвоста ходить: хвост налево - я направо. Это уж тогда разрыв полный получается. И потом, как же без хвоста-то? А чем мух отгонять? От головы? И кто, к примеру, увидит какое у тебя распрекрасно-паршивое настроение, если верный выражением хвоста конкретно не указать на свою повышенную эмоциональность?
   Нет. Без хвоста забот не оберёшься... Но и такой, как у Ворчала, тоже скажем, не подарок! И как он с ним ладит? Тогда получается, что он задом-наперёд ходить должен, если эвоный хвост у него ведущим оказывается, а сам Ворчало, значит, ведомым (как по-лётному шпарю! ге-е-ены!)!
   (Да не было у него тут никакой сметаны!
   Он просто перепутал.
   Это было ещё месяц назад!
   - Куда бы стаканчик спрятать?..
   - А бумажки от сырков?..
   - А вот эту дли-и-иннющую синтетическую кожуру от тю-тюлинских?..
   - Вот так не скоро обнаружат.)
   ... Ну, и пусть гуляют! Конечно, хвосту-то ему что? Он есть не просит. А вот Ворчало проголодался, наверное... Надеюсь, он вспомнит, что у него пустой холодильник с будильником в брюхе, тикающим от голода зубами?
   Не мог же он всерьёз рассчитывать на какие-то три сосиски (которые в любой момент могут взять и испортиться, если их вовремя не съесть). Это было бы, с его стороны, крайне легко-мысленно. Но такого быть не должно, потому что мысли у Ворчала совсем не лёгкие, а даже, скорее наоборот, тяжёлые и крупнозабористые. (Облегчение не помешало бы. Только к холодильнику это уже никак не относится. Он и так уже "полегчал". Не взлетел бы... Зато в некотором пушистом животике заметно потяжелело. Вот, что любовь-то делает!... К сосискам.)
   Возвращаемся к экранчику... Уютненько устраиваемся... Не заснуть бы к приходу хозяина.
   Та-а-к. Тут мы уже лапку приложили,.. тут пробежались (голод не тётка - побегаешь), это переглядели: он на нас - мы на него, здесь вдумались.
   Ага, программка заработала... Земля и небо уже есть. Отделили-таки твердью воду, которая "под" от той, которая "над". Ну и процессик! Во, зафинтюливает же такое!
   Посмотрим, что дальше образуется, третий день пошёл. Неужели всё точно повторится? - только виртуально.
   Ну и словечко сочинили - ВИРТУАЛЬНО! Всё равно, что "фигурально" или "фи-реально" - реально в смысле то есть, объёмов и других (90-60-90) параметров.
   Посмотреть бы, что они будут делать в своей виртуальности, когда Душу будет положено вдыхать в ихние самые габаритики.
   У-хи-хикаешься!
   Ой! Звяк! Ключ! Дверь!
   Валенок!
   Глазки посильней зажмурить, чтоб не нашли... И не-ды-шать...
   Все голодные бывают злыми? А ну, как и Ворчало из их числа... количества... качества...
   Шебуршится!..
   Разоблачается от верхнего на ходу... Раскидывает по углам... по местам, то есть.
   Интересно, а мог бы он лапу поднять (на ма-а-а-ленького, без-за-щи-и-тного - коготочки спрятать надо бы, - фи-о-ле-е-тового?) переднюю... чтобы обидеть, или заднюю... чтобы унизить?
   Дышать всё равно придётся, а не то разлагаться начну... со временем. Дышать - в-пол-нюха... чтоб ни одна пылинка не завертелась...
   О-ох! И НЕ ВЗДЫХАТЬ!!!
   Думать тоже лучше перестать...
   На время...
   Они, мысли-то, яркие такие бывают.
   Ещё засветишься чего доброго...
  
   Вот страху нагнал - страшило голодный.
  
   Фиолетовый сон N 12.
   ТЕЛЕФОН!
   Пусть поболтают.
   А я пока хоть подышу немного, нормально, а то ещё, может, подумаю о чём. Хотя, о чём тут можно подумать, когда прислушиваться - нельзя! Вдруг о валенках говорить начнут! Кинулся искать, а тут нате вам, здрасте и до свидания... Правда, сентябрь только. Рановато...
   Ой! Это же обо мне!!
   Кого же ещё "фиолетовым чудом-юдом" можно назвать?
   Да, но почему "юдом", может "дзюдом". Надо у кого-нибудь выяснить. Корни... Хью всё знает. Надо об него потереться и обмурлыкать. Но, это после...
   Что? Ага, спохватились!!!
   Сожалеют, видите ли...
   Нет, ну кто меня украдёт!?
   И, главное, у кого? Если я сам по себе!..
   Куда делся, куда делся? - Да здесь я, - в валенке сижу!
   Но, вам об этом лучше не знать!
   Пока...
   Сначала холодильник, а уж потом - валенок... Может быть...
   Хотя, конечно, лучше без этого обойтись.
   К-О-Н-Ф-И-Д-Е-Н-Ц-И-А-ЛЬНО, так сказать.
  
   Фиолетовый сон N 13.
   Полная Бессонница.
  
   Фиолетовый сон N 14.
   Итак, пока Ворчало пытается вывести из пускового режима холодильник, уже выбравшийся на стартовую площадку для успешного взлёта по случаю чрезмерного облегчения собственного веса, некоторые мордюхи, успешно и вовремя сообразившие ретироваться в древний, облегчённый вариант зимнего сапога, вынашивают и обсасывают гениальную идею выхода в свет обнаруженной лапописи, даже ещё и не изученной до конца (надеемся, счастливого). Но начало положено и разложено, и, главное, осмыслено и оценено в своей непревзойдённости.
   Предвидя наличие гнусных критиканов, так и вьющихся у кормушки скромных гениев, подобно заевшимся и до крайности обнаглевшим воробьям (а наглости он терпеть не мог ни под каким соусом), Ф.К. решил сам опередить возможных желающих, и выступить в роли критика по отношению к ещё даже не готовящейся, но уже дозревающей для печати лапописи.
   Но как подступиться к столь ответственной, самолапно возложенной на себя миссии?
   Слегка пораскинув пушистенькой головкой (чуть влево, чуть вправо - насколько позволял валенок), Ф.К. решил, что лучше уж сам попытается донести до широкого круга читателей, а скорее всего и будущих по-читателей (почитывающих, то есть), творения о сотворении.
   И он начал кропотливо разбирать по-словно, запомнившиеся первые пять (если быть точными--четыре с четвертью) строчек лапописи, раскрывая вглубь заложенную автором идею. Или, как принято выражаться, читая меж строк. Во всяком случае, именно так, ему казалось, поступали настоящие серьёзные, а не поверхностные критики.
   И вот, что у него получилось на первый щур ресниц:
   "Ворчало постоянно вынашивал идеи",
   т.е. был обеременен ими.
   "Они роились у него в голове"...
   А что, бывают в других местах?
   "Словно мухи, назойливо жужжа",
   если про мух, тогда уж, конечно, лучше уточнить
   в каком месте, иначе не ясно будет
   "Преобладающая часть идей умирала, не родившись",
   и это хорошо -- чем меньше мух, тем дольше можно липучку не менять
   "Однако некоторые не только обретали законченность",
   т.е. окрылялись,
   "Но и воплощались",
   т.е. реинкарнировали
   "Разнообразя",
   т.е. в разных образах
   "До неприличия";
   попробуйте представить себе приличную муху, и Вы поймёте, что неприличная лучше, хотя бы уже тем, что меньше.
   "Ворчалино существование".
   это автор о своём существе от третьего лица, что вполне уместно и закономерно, а так же удобно, чтоб не слямзили - ведь собственный авторский факсимиль по всей лапописи распихан.
   Ну! Разве не гениально? в каждом слове - бомба замедленного действия (это если медленно читать) с неизведанными глубинами смысловой полемики! И пусть хоть один, хоть полтора каких-нибудь занудных критика попробуют ещё критиковее раскритиковать (только сначала для честности пусть свои личные лапописи опубликуют) - мы тогда на их цвет посмотрим после того, как разложим то, что они положили...
   А вы не кладите пальцев в пасть! (Лучше ветчинки в холодильник)...
   "Кто знает, где границы сновидений..."*
   В этом самом месте критики вдруг побежали в валенках по страницам неоконченного критиканства, оставляя за собой множественные
   * Ускользающая мысль.
   многоточия, чтобы потом было к чему стереть с листа следы пребывания потерявших всякое приличие домогателей до чужого мыслетворения.
   Продолжение фиолетового сна N 4. (Начало в начале).
   Ф.К. вдруг "грациозно коснулся передней (в принятой позиции - верхней) лапкой, удобной-до-изящества рукояти самурайского меча, торчащей чуть ниже гордого от подобного соседства, левого ушка".
   Хвост обречёно повис и поторопился шмыгнуть за Ворчалину спину, вдруг как-то неожиданно вспомнив о том самом месте из которого он начинался. Ворчало, наконец, взял инициативу в свои лапы, которые как раз освободились от протирания заспанных глаз и держания увильнувшего от ответственности хвоста.
   "Инициатива" оказалась.
  
   Фиолетовый сон N 15.
   ОТСТУПЛЕНИЕ.
   О! (Какой же она) казалась! Той самой, действенной, и манящей, и сулящей, но, тем не менее, как и всегда, в конце-то концов -- наказуемой. Но об этом позже.
   Переливаясь и мерцая своей не материальностью, оказавшись в Ворчалиных лапах, она повела себя, как вполне реальная девица лёгкого поведения, пытающаяся добиться любыми способами того, чего ради она и оказалась. То кокетливо подмигивая, то обещающе улыбаясь, плавно покачивая бедрами и подщекочивая Ворчалины ноздри кончиком своего пушистенького хвостика, льнула к его мохнатой груди своей щёлковитой шерсткой, при этом стараясь потереться пуховой щёчкой о небритую Ворчаловскую морду.
   Ворчало глупо хихикнул и подмигнул правым глазом Фиолетовому очевидцу происходящего инцидента: "Вот! Видал, чего делается!"
   "Видал", - словно эхо ответил ошарашенный Ф.К. и вопросительно посмотрел на Ворчала.
   Переливаясь и мерцая своей нематериальной реальностью инициатива вспыхнула и лопнула (по-видимому от избытка чувств - непонятных).
  
   Фиолетовый сон N 16.
   Нежно потянувшись и выгнув спинку, насколько позволяло ограниченное внутриваленковое пространство, он не торопился открывать свои чудные глазки, сожалея о наконец посетившем его продолжении этого загадочного, но никак не торопящегося к счастливому окончанию сна, снова так неожиданно вдруг прервавшегося.
   "Многосерийный" - пришла (просто взяла и пришла) мысль... ...
  
   Фиолетовый сон N 17.
   Ф.К. понравилась эта романтика. Оказалось, совсем не скучно сидеть в валенке, пока Ворчало дымил паяльником и ворчал на странное похудание лучшего друга - холодильника, произошедшего совершенно по непонятным, мало того, честно скажем, загадочным для самого Ворчала (но только не для Ф.К.) причинам.
   Вынужденное затворничество и бездеятельность, вызванные всего навсего хорошим аппетитом и дружеским расположением к хозяину холодильника (ведь совсем не обязательно спрашивать у друга можно ли надеть его валенки, если тебе в противном случае грозит, к примеру, переохлаждение хвоста) - послужили хорошим поводом к активной мозговой деятельности, и Ф.К. занялся причёсыванием изрядно разлохмаченных и спутавшихся мыслей, которые за последний период всё активнее стали посещать этот маленький фиолетовый лобик (или височки - в этом тоже можно было бы разобраться, со временем). Ему показалось забавным, что он сам, того не замечая, и, по-видимому заразившись-таки опасным вирусом записуливания от Ворчала и его ближайшего окружения, стал всё чаще обращаться к перу, выискивая любую случайно появившуюся возможность приложить свою лапку к неиспорченной невинности чистого листа, если таковым удавалось разжиться.
   Поразмыслив над сгорбленными? знаками вопросов, выкручивающими шиворот-навыворот простой и безмятежный ход событий, Ф.К. пришёл к выводу, что указанное занятие - есть вещь весьма полезная, и само записуливание служит, как оказалось, прекрасным приёмом последовательно-параллельного укладывания взбунтовавшихся мысленных прядей во вполне приличный порядок, с эффектом фиксации лаком для получения причёски. Сей факт позволил посчитать разбушевавшуюся инфекцию - весьма полезным приобретением для своей фиолетовой личности.
   Что мы есть? - Важно размышлял валенковый узник, и, томно закатив глазки, отважно погружался в процесс причёсывания. По логике вещей получалось, что причёсывать удобнее со стороны (для возможности детального и со-всех-стороннего рассмотрения), и это объясняло ранее непонятную им склонность, описывать проистекание событий и размышлений от третьего лица. К тому же оказалось очевидно, что расхваливать свою непревзойдённую пушистость, глядя в зеркало - нескромно и предвзято, а позволение полюбоваться собой со стороны - можно обставить как акт великодушия.
   На том и порешив, Ф.К. чуть было не замурлыкал от удовольствия, вовремя спохватившись опасной близости голодного паяльщика.
   "То ли к этому? Это ли к тому? Что нам нужно?" - продолжал он начатый процесс, вылизывая специально приспособленным для причёсывания язычком, свой фиолетовый беспорядок.
   - "Сидел бы себе на луне в ожидании своей мисочки кашки, и наблюдал за играми маленького бомбардировщика (а, впрочем, милая девчушка) - и не было бы никаких тебе проблем, никаких чрезмерных запугиваний шерсти. И без меня причесали бы и уложили, как подобает по общепринятым правилам, и никакого разбора и метания в неизвестных направлениях. Можно было бы бесцельно пошататься по Контуру, а на худой конец - прокатиться на трамвае, и, вернувшись в обжитую приёмную Карты, позволить зачесать себя на нужный кому-то пробор. Там, глядишь и бантиком бы каким-нибудь наградили - за успешную послушность. Так ведь нет! Просочился за Ф.Ф., увязался за Ворчалой, и вот уже заделался причёсывателем собственных раз-мышь,.. два-мышь... по-мыш-лений. И если однажды надумают спросить - кому всё это понадобилось - точнее дракончика из сладкой сказки, ответить не смогу: - "Мне, мне и мне". А уж в какой архив подошьются эти - "уложенные" - на те-когда-то бывшие "неиспорченно-невинными" - не всё ли мне равно. Важен сам процесс..."
   Прямая мысль закончилась...
   Ворчало выключил паяльник...
   Банальная луна, объеденная до банального банана, щурилась в открытую форточку.
   - "Интересные сны" - сам себе пробурчал Ворчало, почесав под мышкой, и тихонько, стараясь не цокать когтями по паркету, подкрался к валенку. Внутри, свернувшись уютным калачиком сыто дрых Фиолетовый Котенок. Пушистый хвостик слегка подрагивал в такт с его фиолетовыми снами.
   "Надо молока купить. И сметаны. И побольше". - подумал Ворчало.
   Монолог Фиолетового Котенка.
   Сон. Третья полка, пятьдесят седьмая кассета.
   Авторы: Иса.
   О! Это настоящая эротика - кататься в придорожной пыли. Она такая тонкая, такая теплая на солнце, и так ласково покрывает каждую шерсточку, так нежно, пробираясь внутрь, припудривает чувствительную кожицу животика...
   И спинки...
   И лапок...
   И меня уже нет.
   Это клубок пушистой пыли в истоме нежится у дороги.
   И никаких тебе диалогов!
   Сплошной монолог!
   Никто не шуршит со страниц своими замыслами и фактами, не пытается наступить на хвост, пробегая мимо...
   Суета сует - все...
   О, нет!
   Это не эротика.
   Это экзотика - удрать из города от мерзкого асфальта и гадких шин. Заблудиться, запутаться в паутине луговых трав и наконец выбравшись в затерянную проселочную колею стать частичкой живой планеты смешиваясь с её пылью. Стать легкой мягкой пылинкой и взлететь от порыва ветра на ту последнюю веточку на которой так нагло уселась эта пти-чка!
   Ой, это не экзотика.
   Это эквилибристика...
   И почему это я так люблю летать?
   Ах, ну да! Папка же лётчиком был.
   Ге-е-е-ны.
   Чирик, НЕТ, мя-я-я.
   Ой!
   Бах!
  
   Бах - хороший композитор.
   Только грустный.
  
   Фиолетовый Хвост.
   Сон.
   Третья полка, пятьдесят четвертая кассета.
   Авторы: Иса - курсив, Ворчало - ку-ку, а не курсив.
  
   Ночь.
   Надоевшая всем птичка, и та заснула.
   На веточке.
   Напротив ворчалиного окна.
   На четвертом этаже.
   Точно на четвертом, не сомневайся, я проверял.
   Тихо.
   Темно.
   Только надкусанный Банан купается в фиолетовых облаках.
   Так кто-то про Луну удачно ляпнул.
   Тактично посапывает Ворчало на диване, невпопад всхрюкивая.
   Ты и в самом деле думаешь, что всхрюкивать можно впопад?
   Тогда мне тебя жалко!
  
   На подоконнике - грустный Ф. К. Прямые, словно натянутые в рояле струны банановых лучей, пропендюриваясь через стекло, вспыхивают в едва заметной пыли, высвечивая изящный профиль. Оба чудесных томных глазика дружно смотрят на уникальный фиолетовый хвостик. Мягкая лапка поглаживает до неприличия удобную рукоять самурайского меча, привычно торчащего из-за спины чуть пониже левого ушка тронутого фиолетовой поволокой.
   Рубить надо сразу.
Совсем даже и ни к чему кому-то знать, как ты к нему относишься. Особенно если это так глубоко, так лично.
   А хвост он что?! Он так прям таки и выкладывает все на всеобщее обозрение. Мало того, что пушистый приметный еще и откровенный до бесстыдства.
   Да... Верно говорят, - что на уме то на хвосте. И попробуй спрячь - некуда, чай не глазки, в сторону не отведешь, да ресничками не прикроешь.
   Вот он здесь весь на виду.
   Любуйтесь.
   Читайте как на бумаге, что о вас думают.
   Нет. Пора с этим кончать.
   С этим лохматым безобразием!
Некоторые, конечно, нашли способы: выщипывают, например, чтоб только кисточка или пампушечка осталась. Конечно, по такому намеку на счастливый конец трудно понять о текущем моменте, да и под себя, его всегда подсунуть можно, в зубах, в крайнем случае, зажать.
   Кончик то самый.
   Вот и ретировался, завуалировал.
   Поди, разбери, отчего он дернулся.
  
   А когда вот так откровенно, вся необъятная красота в полном объеме...
   Это уж ни чем не прикроешь.
   Подлый болтун.
   Ведь и соврать не заставишь!
   Не успел подумать - нате, смотрите, и рта открывать не нужно!
   Не годится такое.
   В конце концов, сам виноват - нечего выставляться!..
   Бывают, правда, хозяева пожалостливее - сначала только кончик и подрежут - мол, первое предупреждение. Ну, потом, конечно, еще чуть-чуть, - мол, второе, не лезь. Да толку-то что! У него же своего-то ума нет. Как был хвостом, так хвостом и остался. Вот и, получается, - по чуть-чуть, бесполезно. Только уже не красоту, а уродца за собой таскаешь.
   Уродец-то, он внимания еще больше привлекает, неестественностью своей, а болтливость не понижается, только нервозный какой-то становится, - дергаться еще больше начинает.
Так что лучше уж сразу. Наверняка чтоб, и окончательно!
  
   Вот он, меч-то для чего даден!
   А мне невдомек было.
   Думаю, во сне-то, что же это он, все на спинке болтается. Раз самурайский, думаю, неужели кишочки придется выкладывать? Нате, мол, смотрите, какие апартаменты у души, и как сердечко нежно мурлыкает.
   А дело, вовсе даже и не во внутренностях, а в наружностях.
   Не в содержимом крыночки, а в подносике, на котором эту крыночку принесли.
   Вот оно как получается.
   Да... Дела...
   Вот и решен вопрос.
   Ну не трясись ты как заячий, стыдно!!! Уходить надо красиво и гордо, так во всех книжках прописано.
   Вот. Теперь другое дело! На этом и закроем вопрос.
   Э-эх, раззудись плечо, размахнись...
  
   Котенок выхватил меч и, встав на задние лапки, решительно занес сверкающее лезвие над головой... И красиво замер, как замирают (все, все, без исключения) самураи перед атакой. Чтобы попасть по хвосту, наш герой стал разворачиваться. Но и хвост при этом разворачивался! А как вы думаете! Куда ж ему деваться то? Развороты следовали один за другим все быстрее и быстрее. Фиолетовое веретено, набирая скорость, переливалось в банановых бликах недолго - лапы разъехались, а вот Инерция осталась. Она, дура, всегда остается, когда её не просят!
   Стараясь удержать Равновесие (а эта стерва наоборот, начинает выдрючиваться и смывается в самый неподходящий момент!), Котенок отчаянно замахал мечом во все стороны.
   Шальной удар пришелся прямо по проводу.
   От ночника.
   А не болтайся где попало по ночам! Сам виноват! (Это для провода. А то иш...).
   С шипением и треском брызнул искропад.
   Шерсть на котенке вздыбилась и засветилась миллионами звездочек.
   В прихожей оглушительным дуплетом рванули пробки.
   Во всем подъезде потух свет.
   Во дворе истошно залаяли собаки.
   Их заглушил визгливый хор сигнализаций.
   Кто-то с верхних этажей хрипло заорал: "Отойди от машины! Гады! Щас всех перестреляю!!! И зарежу!!! По башке!!!". И пальнул из берданки в воздух. (Слава богу с просонья не попал, будет чем дышать. Потом).
   Раскачиваясь на абажуре, Котенок с любопытством изучал перекошенную физиономию ошарашенного Ворчала в неестественной позе отчаянно колотящего лапами воздух на полу рядом с тахтой. (Котята, а в особенности фиолетовые, хорошо видят в темноте).
   Пушистый хвост Ф. К. победоносно торчал из строго определенного для всех хвостов места, подметая дымящимся фиолетовым кончиком потолок. И только квадратные настенные часы, окруженные ночным бедламом, продолжали безучастно тикать, уставившись стрелками на цифру три.
  
   Самая первая сказка.
   Сон. Авторы: Спули Пи и Хью.
   Вторая полка, четырнадцатая кассета.
  
   В одном огромном шумном и грязном городе, кажется, даже столице какого-то государства, жила-была юная прекрасная художница.
   Она писала сердцем.
   - Как это? - спросите Вы.
   А я пока не отвечу вам. Потому что и сам часто об этом думаю, но тоже не понимаю. Зато я хорошо помню эту сказку и рассказываю точно так, как слышал.
   Художница рисовала удивительные растения, которые сразу же оживали и расцветали, а некоторые - давали плоды. Откусив и крошечный кусочек, любой хвостолап начинал почему-то улыбаться, а на душе у него становилось легко и свободно!
   Она рисовала необыкновенных животных, которые тут же начинали играть друг с другом или подходили к хвостолапам, смотрели им в глаза, и хвостолапу делалось удивительно хорошо на сердце, и он вдруг начинал сочинять и петь чудесные неслыханные песни.
   Она рисовала таких прекрасных хвостолапов, что, увидев их даже мельком, сразу становилось понятно: хвостолап создан по образу и подобию Божьему.
   - А где можно увидеть работы этой художницы? - спросите Вы.
   Тут я только пожму плечами. Или молча разведу лапами. Ведь этот вопрос означает, что вы меня просто не расслышали.
   А я желаю вам всего, от чего прорезается слух, открываются глаза, и приходит понимание таких сказок.
   И тогда, очень может быть, Вы сами однажды встретите эту художницу. Вы узнаете её сразу: ведь её так и зовут среди хвостолапов - Любовь.
  
   Как мышка покупала матрац
   Сон. Авторы: Спули Пи и Хью.
   Вторая полка, двенадцатая кассета.
   В городе, может быть, даже в столице, жила Мышка. Жилось ей очень неуютно: всё суетилась, бегала туда-сюда, переживала за что ни попадя -- ко всему прислушивалась и принюхивалась. Больше всего она боялась пропустить "Итоги" по 1 программе.
   Однажды до того забегалась, что вдруг увидела большую-пребольшую радугу прямо посередине какой-то новой заботы - лапки ослабли, а глаза совсем съехались на кончике носа и застряли в усах. Повалилась Мышка на бок и откуда-то сверху, где раньше пели всякие птички, появилась тихая голубая мысль с большой буквы: "ВСЁ." И стало хорошо-хорошо и очень музыкально.
   Впервые в своей серой жизни Мышка получила передышку. Тогда она задумалась и тут только поняла, что же нужно мыши для счастья! И сразу всё вокруг как-то неуловимо, но явно изменилось: словно оконные стёкла в норке вымыли, наконец, до невидимости.
   Мышка ощутила всем своим крохотным существом, что она рождена для счастья. Как муха для полёта! А счастье -- это новый матрац. Хватит спать на соломе! Пора выходить в хвостолапы. Ортопедический матрац! Ведь в Мыше всё должно быть прекрасно -- особенно душа.
   И сама-собой запела струна паутинки в правом углу под потолком: там жил паучок, который год уже учивший 24-й каприс Паганини -- это был его каприз. Мышка даже зажмурилась, и дыханье перехватило:
   - Это знак. Это знаменье свыше!
   Так вот в чём, оказывается, смысл жизни... Словно пелена упала с глаз.
   А на дворе совсем стемнело. Пора спать. Но теперь, когда обретена духовность, когда открылся смысл жизни, когда она читает знаки судьбы и слышит глас Божий -- спать? Боже, какая чушь. Мышка поворошила лапкой солому и подумала:
   -- Ах, какая ж это всё труха!.. -- и она вздохнула так тяжко, что лёгкое облачко взлетело и зависло в её спальне.
   Магазины открываются в десять -- это объективная реальность мира плотного, невозможно с ней не считаться. Мышка снова вздохнула и ... заснула: ведь теперь она была мудра, как Соломон, Пифагор и Ориген, вместе взятые. И сенная пыль засияла высокой трухой Млечного пути, распахнувшего в обе стороны жизни своё искрящееся перемолотыми звёздами кольцо.
   И была ночь, и было утро.
   Тут для авторов и Мышки
   Получилась передышка.
  
   Запищал будильник, Мышка открыла глазки и повела на него усами: который час? -- Солнышко показывало начало седьмого -- далеко впереди было великое ОТКРЫТИЕ МАГАЗИНА!
   Мышка сладко потянулась, встала, умылась передними лапками и уселась выпить утренний кофе с трюфелем. Она очень любила эту маленькую радость мышиной жизни и заметила однажды:
   -- Утром, пока не выпью кофе -- не могу проснуться, а вечером, если не выпью -- не усну.
   Шутка вышла удачной, хотя Мышка и не думала шутить -- так всегда бывает с самыми удачными шутками.
   Чтобы праздно не тосковать в ожидании, Мышка занялась наведением чистоты и порядка на кухне: она была хорошей хозяйкой и вовсе не глупой по мышиным понятиям. Напевая старинный романс "Ходит ночью в доме мышь, нарушает ножкой тишь...", она отчистила до полной ясности плиту и заварочный чайничек из полированной нержавейки. Полюбовавшись на своё отражение и найдя себя снова прехорошенькой, Мышка крутнула хвостиком и стала собираться на выход. Чуть-чуть косметики, обдуманный беспорядок усов и строгий брючный костюм с элегантной отделкой отворотов хвоста. Очень, очень недурственно.
   А город тоже давным-давно проснулся! Стояли первые числа сентября -- начальные страницы осени...
   -- Пора сбора урожаев и подведения итогов -- как это символично! -- подумалось Мышке. И она вновь восхитилась открывшейся ей вчера вечной мудрости и красоте бытия.
   А солнце раскалывало лужи, витрины и окна на сверкающие самоцветы в оправах золота всех проб, и ещё по-дружески тёплый ветер напоминал о лете и своей свободе!.. "Благословенна осень напролёт!" -- вспомнилось Мышке из какого-то школьного стихотворения, и она почти ощутила прикосновение великой поэзии, но что там дальше -- забыла.
   Зеркальные двери большого универмага отразили всю сложность внутреннего мира.
   Секция мебели была в дальнем торце, но Мышка даже не взглянула по сторонам: цель была так ясна!
   -- Здравствуйте! -- сказала она продавцу, который изо всех сил изображал очень занятого хвостолапа, но выходило у него не очень.
   -- Мне нужен матрац.
   Продавец облегчённо вздохнул -- можно было заняться делом! -- и с настоящей улыбкой деловито спросил:
   -- Полуторный? Двухспальный? Эксклюзив?
   Мышка даже растерялась: она как-то не представляла себе, что матрацный мир так обширен. Матрац для неё был всё ещё только Знаком, точнее -- Символом.
   -- Покажите все! -- невольно вырвалось у неё. -- Я хочу... -- она зажмурилась, соображая, чего же она хочет -- открылась такая ослепительная бездна, что все слова тонули, и за неощутимо краткий миг до того, как нужное слово выплыло, она его выпалила:
   -- Я хочу сориентироваться!
   От неожиданности такого предлиннющего слова продавец упал.
   Так для авторов и Мышки
   Снова вышла передышка.
  
   И тогда продавец встал, и поднял лапу свою, и указал он на матрац полосатый односпальный; и на матрац полуторный в мелкий цветочек указал; и на матрац двуспальный в лилиях и гиацинтах указал он; и на матрац-эксклюзив овечьей шерсти с травою морскою; и тюфячок собачий указал он; и кошачье место, расшитое мышью танцующей и поющей; и даже стул раскладной в парусах и безбрежной бирюзе указал продавец.
   Ошеломлённая Мышка только безмолвно хлопала длинными бесподобными ресницами, и хвостик её потрясённо вздрагивал от радостного изумления неисчерпаемой славе величия творческого гения.
   Был выбран двуспальный, как осенняя роща, матрац, пронизанный солнцем и ветром, и белоснежные барашки облаков бежали по голубому краю над кленовым огнём и золотом... И было куплено к нему покрывало с бахромой бомбошками синее неба, затканное ангелами и звёздами, а новая подушка пахла пармезаном и халвой!
   Осень улыбалась Мышке, и улыбался водитель "Грузоперевозки населения", и высоко над легкомысленными легковушками плыл матрац со счастливой Мышкой в солнечных зайчиках от зеркальных витрин и окон со множеством мышек, солнца и счастья!
   А некоторый город, а может быть даже столица, рассыпал(а) на всём пути штучные листья своей живописной палитры, и ветер-художник не жалел красок и света на новый неожиданный праздник, который родился поверх обыкновенного календаря.
   Описывать всю ворчаловскую коллекцию нет смысла.
   Во-первых, для этого необходимо слишком много места.
   Во-вторых, лучше один раз увидеть, чем два раза прочитать. (На том стояло, стоит и будет упорно стоять телевидение.)
   А сны - это вам не ящик!
   Это же СНЫ!
   К ним и относиться нужно соответственно!
  
   Если Вам интересно - заходите к Ворчале на огонек от лампочки, когда хотите и куда хотите. Вот тогда и познакомитесь с его коллекцией.
  
  
  
  
  
   Открытое письмо, которое Ворчало однажды взял да и написал.
   Для всех.
   Потому как открытое, а вовсе и не закрытое!
   Итак:
   Открытое письмо.
   Когда утром можно просыпаться без будильника.
   Когда днем только самое приятное.
   Когда вечером интересный детектив в тапочках.
   Когда можно не работать, потому что денег навалом.
   Когда все есть и всего много.
   Когда знакомые шепчут друг другу о тебе - хорошем.
   Когда друзья в тебе души не чают.
   Когда любимая заглядывает в глаза и ни-ни по сторонам.
   Когда в завтра смотришь так же уверенно, как во вчера.
   Когда все вокруг предельно понятно.
   Когда всё устроится и утрясется.
   Когда просто не останется причин для переживаний.
   Вот тогда я пойду и застрелюсь.
   А пока, извините, вам придется меня терпеть.
  
   Второй вариант:
   Когда вечером один.
   Когда нужно работать, работать и работать, потому что деньги...
   Когда ничего нет и не предвидится.
   Когда всё разваливается.
   Когда останутся только одни волнения и переживания.
   Вот тогда я пойду и застрелюсь.
  
   Резюме:
   А как же, черт возьми, правильно-то?!!
   Когда прикажете стреляться?!!
   (пауза)
  
   Ниче не понял...
   Контур. 2020 г.
  
  
   Подписи никакой не было, но почерк - явно Ворчалин.
   О чем и свидетельствую.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"