Бодний Александр Андреевич. Преодоление недосягаемого

Бодний А. А.

"Преодоление недосягаемого"

Том 9.

Часть 31.

Глава 302.

Одной из демонстраций силы разума может служить полилогографическое творческое сознание Достоевского Ф. М. с использованием "двойного слова", идейного двуголосия, где одна расщеплённость голоса - это идейное мировоззрение Ивана Карамазова, а другая расщеплённость одного и того же голоса (именуемого, по Боднему А. А., - художественной мистерией) - это ... идейное мировоззрение старца Зосимы. Не исключена резкая реакция достоевсковедов: "видимо, литературный критик Бодний А. А. запутался в именном показателе?" Нет, всё на своих, предназначенных ... идеалом местах. Начнём с двух цитат достоевсковеда. Первая цитата. "... Иван и Зосима - антиподы. Из размышлений над одними и теми же вопросами жизни, над одними и теми же социальными и моральными проблемами они сделали и продолжают каждый раз делать прямо противоположные выводы. Выражаемые ими взгляды идеалы являются, в понимании Достоевского, как бы двумя наиболее крайними возможными точками, двумя, противоположными полюсами человеческой мысли, к которым, то в большей, то в меньшей степени, стихийно тяготеют в ходе своей внутренней борьбы все другие персонажи... Авторской оценкой Ивана и Зосимы как представителей двух противоположных и в то же время взаимно связанных между собой мировоззрений, суммирующих и обобщающих с двух различных, объективно возможных точек зрений общий жизненный опыт человечества, объясняется посвящение каждому из них ... особой, специальной книги. Это две книги - "Pro u contra" и "Русский инок", - как видно из писем Достоевского, он мыслил в процессе работы над романом как две его идеологические вершины, внутренне соотнесённые между собой и вместе с тем противопоставленные друг другу. (Фридлендер Г. М. Реализм Достоевского, стр. 333-334).

Вторая цитата. "Достоевский не смог придать поучениям Зосимы той жизненной убедительности, захватывающей силы, того размаха, какими обладают атеистические и скептические монологи Ивана. В этом отразилось сомнение Достоевского в его созерцательных религиозных идеалах, - сомнение, которое ещё при жизни писателя вызывало беспокойство и тревогу Победоносцева"... (Фридлендер Г. М. Реализм Достоевского, стр. 335).

Начнём с обзора второй цитаты. "Достоевский не смог придать"... тому, что мыслится достоевсковедам потому, потому что, по идейности мистерии Боднего А. А., Иван Карамазов и старец Зосима - это две стороны (первый - лицевая, второй - оборотная) ... одной медали не столько с дополняющими, сколько с разделяющими ... функциями одной идеи. Законный вопрос: "а на чьей груди она должна носиться?" А на груди мистерии - брата родного русского инока. Предвидится поправка от достоевсковедов: "литературный критик Бодний А. А. имел в виду грудь Алексея Карамазова?" Нет, Алексей Карамазов выполнял роль прямого без корректировки на погрешность жизненных осложнённостей транслятора идейной теоретичности старца Зосимы, отчего и потерпел фиаско. А вот ошибочность достоевсковедов - принципиальная, спутавшая одновершиние с двувершинием. У старца Зосимы и у Ивана Карамазова есть общая фундаментальность - единая идея: "бог внутри человека". Правильное обобщение достоевсковедами л взаимной дополняемости двух мировоззренческих позиций (Ивана Карамазова и старца Зосимы) не перешло, к сожалению, в разряд идейной целостности двух точек зрения. В этой целостности предназначение старца Зосимы - быть субъектом идейной теоретичности; роль Ивана Карамазова - внедрять эту теоретичность в тело мирового хаоса, но в отличие от Алексея Карамазова, прикладной ход должны получать ускорение за счёт тезиса эквивалентности разумной свободы: "всё дозволено".

Идея "бог внутри нас как причинность и тезис "всё дозволено" как следственность слиты воедино через своеобразие демократичности личности. У старца Зосимы менталитет души - самостийная умиротворённость - использует тезис "все дозволено" как безграничность любвеобилия к ближнему. У Ивана Карамазова менталитет души - недопущение и на каплю горькой слезы ребёнка в мире - диктует противостояние злу в рамках гуманной разумности по подсказке "внутреннего бога". У Алексея Карамазова менталитет души - вразумительное непротивленство злу - принимать безропотно, по-христиански все оскорбления.

У старца Зосимы - приспособительная рефлексия реализации тезиса "всё дозволено". У Ивана Карамазова - "рулеточная" рефлексия реализации тезиса "всё дозволено" ... Достоевсковеды ошибочно сто пятьдесят лет принимают тезис "всё дозволено" утрированно, как проявление волевого права на самоутверждение через зло. Если бы была такая упрощённая схема, то никогда не шла бы речь о противоречивости и парадоксальности понимания творчества Достоевского Ф. М.

Глава 303.

Для полноты понимания поднятого вопроса коснёмся ещё двух сопряжённых героев: Дмитрия Карамазова и Фёдора Павловича Карамазова. У Дмитрия Карамазова менталитет души - двуголосие страстности, расщеплённое на умопомрачительное любвеобилие к женщинам и на антипод - свирепую ненависть к родному отцу в форме нарушения семейной иерархии, когда сын становиться самоуправным повелителем над отцом.

У Федора Павловича Карамазова менталитет души тоже несёт расщеплённость, но другого свойства - двуголосие самосознательного обличительства, - когда первый голос признаёт себя аморалистом, как плод порочности среды, а второй голос ополчается на апологеты внешней дисгармонии. К таким апологетам относит Федор Павлович, в частности, земную церковь, которую надо бы экспроприировать вплоть до снятия золотых куполов на переплавку для наполнения госказны в виде слитков ... Однако, Б. П. Победоносцев и "бровью не повёл" на такое крамольное изречение. Почему? Ну, как можно "повести бровью", когда Достоевский Ф. М. такие густые помои вылил на обличающую голову Федора Павловича, что это стало только предметом литературоведческой работы. В плане этого интереса литературный критик Бодний А. А. приводит отзывы литераторов. "Ф. П. Карамазов ... душа, бесформенная и пёстрая, одновременно трусливая и дерзкая, а прежде всего - болезненно злая". (М. Горький. Собр. соч. т. 24.М. 1953. стр. 147). "Образ Фёдора Павловича - разбогатевшего приживальщика и шута, рисующегося своим цинизмом и моральной распущенностью, ярко отражает распад господствующего класса в пореформенную эпоху". (Г. М. Фридлендер Реализм Достоевского, М. 1964. стр. 329). От таких нелицеприятных отзывов профессионалов Б. П. Победоносцеву брезгливо даже упоминает имя Федора Павловича Карамазова. А дело-то сделано великое Достоевским Ф. М.: хотя и облитое помоями, но это крамольное обличение в устах революционеров-демократов выглядело бы почестью.

Такой художественный приём не только новационный, но и универсальный, ибо даёт возможность выразить псевдополифоническому автору то, что хранится за семью идеологическими замками ... Возможен упрёк: "а обеливание Ивана Карамазова не на фоне ли идёт отзывов о Ф. П. Карамазове?" Нет. Если спроецировать сыновьи чувства Ивана Карамазова на плоскость реальных отношений, то картина будет далеко не однородной и далеко не осветлённой. Первостепенную роль здесь играет противоречивость восприятия сыном отца. С одной стороны, Ф. П. Карамазов для Иван - это человек, давший ему жизнь; с другой стороны, осуждение сыном аморальности отца. Смягчающим обстоятельством здесь является то, что аморальность Ф. П. Карамазова осознаётся аналитичностью Ивана как слепой протест против волчьих законов бытия. И вторым реабилитирующим моментом служит выявление у отца обострённости к обличительству как признака, хотя и уродливой, но социально-резонансирующей правды жизни. Есть ещё один момент, закономерный по логике семейных отношений в форме вопроса, но выходящий традиционно из поля зрения: а, какие сыновние потуги после совершеннолетия предпринимались, чтобы удержать мировоззренческие поползновения отца в болото нравственной нечистоплотносит? Это уже сакраментальность, но напрашивающаяся на поляризацию сбалансированности ... прихода и расхода. По предсказуемому результату поляризации, вопрос, нет, не сыну Ивану, а достоевсковедам: а что, Федор Павлович Карамазов на блюдечке с золотой каёмкой при вступлении в самостоятельную жизнь получил гарантированное благо до конца своей жизни и обязан был традиционно поделиться им со своими детьми? Нет, уважаемые господа достоевсковеды, если Достоевский Ф. М. сказал "а", то есть подызуродовал личностную концептуальность и идейность Федора Павловича Карамазова, то но должен сказать и "б", то есть адекватно самосознанию и уровню жизненной достаточности Фёдора Павловича (на заре самостоятельной жизни) вылепить и степень щедрости души. Что и сделал Достоевский Ф. М. и даже с креном в сторону эпизодической благости. Поэтому надо ещё выразить сыновью удовлетворенность за счёт результирующего превышения отхода благости от отца над отходом благости от сына в рамках пропорционально-интерполированной соотнесённости. А уважаемым господам достоевсковедам надо бы лишний раз перепроверить математический расчёт во взаимоотношениях отца с сыновьями, чтобы по дебету и кредиту вывести сальдо. Для чего надобность математического расчёта? А для того, чтобы вскрыть не только общеобозначенные черты характера героя, но и потаённые, составляющие так называемую вторую натуру человека. А это уже основополагающее начало для "двойного слова", для расщепления голоса.

Подсознанием Иван Карамазов ощущает, что не будь негативного генератора зла среды и отец вразумительно бы имея тенденцию к нравственной благообразности, тому есть примеры, приводимые литературным критиком Бодним А. А. в предыдущих томах сборника "Преодоление недосягаемого". В связи с этим результирующая нравственной дозволенности Ивана Карамазова находится между Сциллой и Харибдой, между "богом внутри себя" и тезисной менталитетностью; так он запрограммирован генно.

У всех перечисленных героев есть ... "бог внутри себя" (совести). А какая у конкретного героя индивидуальная окраска бога, - это уже зависит от душевной менталитетности. В равнозначной принципиальной проявляемости каждому индивидууму, каждому герою, будь-то сладострастник Ф. П. Карамазов, будь-то угодник старец Зосима, - свойственен свой спектр "вседозволенности" (от тезиса "всё дозволено"). Ну, поймите адекватно правильно литературного критика Боднего А. А., уважаемые господа достоевсковеды, ведь не может каждый человек от природы быть и швецом и жнецом и в дуду игрецом. Поэтому и расщепляет великий писатель Достоевский Ф. М. спектральность "вседозволенности" на отдельные спектры, а иначе он не был бы великим, а простой лаптёжник Бодний А. А. не был бы всепроникающим критиком, несмотря на отсутствие комиссуральности к властям предержащим и на гробовое молчание достоевсковедов. Это литературоведческое открытие критика Боднего А. А. даёт, по малому счёту, эффект цепной реакции на реабилитацию героев: Иван Карамазов - не идейный убийца, а Павел Смердяков - не физический художественно данный убийца в связи с тем, что достоевсковеды сто пятьдесят лет путают спектр "вседозволенности" по душевной менталитетности героя с полнокомпактностью спектральности.

По большому счёту, идеологическое эпигонство достоевсковедов сто пятьдесят лет подменяет объективность беспредвзятости субъективностью целесообразности. Возможен контрдовод со стороны достоевсковедов: "а может быть литературный критик Бодний А. А. сам страдает идеологическим эпигонством?" Нет, это исключено по здравому смыслу, так как контркомиссуральность - это не комфортность материальная, тем более-не духовная.

Часть 32.

Глава 304.

Литературный критик Бодний А. А. испытывает комфортность только от осознания своей правды жизни, подтверждённой фактической реальностью. Бытийная комфортность к нему приходит только в форме экстрасенсорности. Это унаследовано, видимо, от родного отца - Боднего Андрея Андреевича, которого судьбина не миловала, настраивая попутно природным оптимизмом на реализацию самостийной универсальности по поддержанию семейного очага. Работать на производстве отец начал уже с четырнадцати лет. Оставил отца теперь временно на этой стадии жизни и ... абстрагируемся за ассоциативной параллелью. Слушая по радио краткую историческую справку о изначалии, давшее повод для формирования праздника - Дня народного единства - литературный критик Бодний А. А. невольно акцентировал внимание на ... парадоксальности прецедента, который аукнулся на судьбине ...четырнадцатилетнего Боднего Андрея Андреевича - отца литературного критика. Ассоциативность для параллели кроется в том, что по исторической справке в связи со вторжением на Русь польских захватчиков в 1612 году - том году катализирующим фактором, ускорившим гашение внутрикняжеских распрей и объединение защитников Руси в единое народное ополчение под предводительством государственных деятелей - Минина и Пожарского, - был ... русский дух. Но ни одно крупномасштабное общественное явление не обходится без формирования или повторения прецедента как парадоксальности исторической ситуации. Таковым было наличие в трудную годину половинчатой позиции казачества, - то оно вступало в конфронтацию с Мининым и Пожарским, то предательски-медлительно входило в состав ополчения. Это одна линия параллельной ассоциативности. А вторая линия - в судьбине ... четырнадцатилетнего Боднего Андрея Андреевича - родного отца критика ... Возвращаясь поздним вечером с работы домой, юный Бодний Андрей Андреевич, желая сократить путь, пошёл не на мост, а на речную переправу. Дорога пролегала по тамбовой тропинке, параллельно руслу реки Кубань. За полкилометра до переправы отец литературного критика услышал за спиной приближающийся конский топот. Подъехавший всадник с фонарём в руке оказался казаком, чьё появление размещалось на ближних землях. Между ними состоялся диалог с печальным завершением для отца. Начало реального действия.

Казак: - "Ты чий, бисова душа!" -

Отец (растерянно): - "Я - Бодний Андрей, сын Андрея Афанасьевича". -

Казак: - "А-а-а, так твий батько сельхозкоммуной правит на Маяковской?" -

Отец (кратко-утвердительно): - "Да, на Маяковской семь". -

Казак (слащаво-притворно): - "И як вин с простреленной рукой управляется?" -

Отец (прибодрившись доверительно): - "Та, простреленная кисть левой руки белогвардейской пулей, так отец её туго перебинтовывает и работает". -

Казак (отвлечённо-саркастически с нарастающей гневливостью): - пуля-то, нэ туды попала твоему красногвардейцу, надо было ей в лоб ему садануть и рикошетнуть после в лоб Ленину". -

Отец (растерянно-протестующе): - "А что, дядя, царь лучше Ленина?" -

Казак (встрепенувшись на коне): - "Ах ты гадёныш красный, философствуешь еще мени?!" - С этими словами воздух прорезала зловеще-шипящая вибрация и липко-жгучий хлыст обжег отцу плечо и спину. Отец, падая лицом на землю от нестерпимо-сдавливающей нутро в одну огнистую точку боли и от помутневшего сознания, успел взмолиться: - "Дядя, я подорван животом, не надо меня бить!" - Но жалостливость голоса отца только скатализировала животную свирепость казака: ещё с десяток зверских ударов хлыста обрушились на распластанного отца. Через просветы сознания отец уловил удаляющийся конский топот. Ночная прохлада постепенно освежила сознание отца, и он болезненно-согбенно, ощущая липкую жгучую мокроту на спине, добрался до переправы, где его сострадательно встретил переправщик с женой, и до самого рассвета отца выхаживали. Конец реальному действию.

Этот печальный инцидент с отцом литературного критика в сопряжении с казачьим прецедентом 1612-того года нацелил литератора на выборочный обзор по русской истории как познавательной предметности, дабы обнаружить исток парадоксальности фактической данности исторически сложившихся субъектов. Обзорность выявила историческую доказуемость факта о происхождении казачества.

В эпоху язычества в южных степях Руси и на северо-востоке нынешней Украины обитали воинствующие, скрыто кочующие степные племена, размещавшиеся во временных станах и именовавшиеся русскими воеводами как половцами.

К началу средних веков степное племя - половцы - заключали мирные договора с русскими воеводами и переходили на оседлый образ жизни, получая от русской власти земельные наделы и осваивая русскую грамоту. Это обстоятельство считается началом формирования этнического сообщества по территориальной принадлежности, вписавшегося автономно в русский быт. Поселения бывших половцев стали именоваться казачьими, а члены поселения - казаками. Так на Руси появилось этническое сообщество (не нация, не национальность, не народность), получившее именование - казачество, воинствующе-конное. Непреложным атрибутом воинствующего духа казачества изначально стала конница. Без коня казак не мыслился как боевая единица.

Вот такой исторически перерождённый половец в казачьей амуниции и истязал плетью будущего отца литературного критика Боднего А. А. И это истязание генно отразилось в творческом озарении автора этих строк ... Так вот где корни общности подхода казачества, казалось бы, к разнозначным классово-социальным антиподам - Минину и Пожарскому, с одной стороны, и Ленину, с другой стороны, - это парадоксальный свербёж отголоска половецкого духа. Но БОГ им судья, перерождённым не нутром, а атрибутно.

Богу-богово, а критику - оппозиционово. Литературный критик Бодний А. А. осязает своей шкурой накат злорадства от христопродажных перевёртышей по случаю истязания половцем его отца - Боднего Андрея Андреевича. В связи с этим литературный критик Бодний А. А. напоминает прописную истину: не думайте, христопродажные перевёртыши, что жизнь земная - это сплошной идеологический кайф, не думайте, что литературный критик Бодний А. А. будет для вас навечно в акусе - придет и на вас, перевёртышное христопродажное отродье, кара армагедонская!

Глава 305.

В реестр направленности кары армагедонской, помимо упомянутого злорадства, будет входить и предательство христопродажных перевёртышей в ... собственном стане. Литературный критик Бодний А. А. имеет в виду сокрытие исторического прецедента, не приводимого христопродажными перевёртышами как свидетельство факта в настоящем. Речь идёт о муссировании прогрессивности реформ в сельском хозяйстве, проводимых царским премьером П. Столыпиным, и о предательском умалчивании аналогичных реформ свердловского прораба. Чтобы миновать помехи от забвения фактора исторического времени, литературный критик Бодний А. А., беря принципиальную аналогичность реформ, сосредотачивает внимание на существенности преобразований в сельском хозяйстве свердловским прорабом и ассоциативно сопоставляет с реформами П. Столыпина. Эталоном результативности реформ будет служить образцовость качественности продукции сельского хозяйства Советского Союза.

Так как дико-капиталистическая экономика, внедрённая, в частности, свердловским прорабом в сельское хозяйство, ставила приоритет - прибыль любой ценой по сравнению с приоритетом Советской власти - качественность любой ценой, - то новорусские сельхозпредприниматели фактически превращали валовый продукт в дерьмо. Такая перспектива реформ ждала и П. Столыпина, ибо социализм и капитализм (то ли столыпинской эпохи, то ли - свердловско-прорабской) - это в соотнесении с качеством продукции - как небо и земля. Свердловско-прорабская сельхозреформа, хотя и шатко-валко, черепашьим шагом продвигалась, так как изощрялась реанимировать качественность ... общественно-замаскированным обманом. Судьба же реформ П. Столыпина была плачевна. Если свердловский прораб задействовал общественно-призрачный допинг - псевдодемократию, то П. Столыпин, ориентируясь на царскую вседозволенность, шёл напрямик. Основным препятствием на пути сельхозреформ был ... крестьянский протест в форме восстаний, которые супержесточайше подавлялись П. Столыпиным. Участки дорог на выезд из деревень и сёл были обрамлены виселицами с повешенными крестьянами ... (По проявившейся "вешательной" рефлексии П. Столыпина революционеры-демократы и Советская власть называли премьера - вешателем). Новоявленные, столыпинского покроя сельхозкапиталисты, взирая на такой устрашающий сельский пейзаж, шли на попятную, отказываясь от такой цены реформирования.

Крестьянин до "вешательной" реформы видел в вверенном ему клочке земли и смысл жизни и ниву своей судьбы. Этого не знал и не хотел знать по высокомерию от царско-покровительственной беспредельности П. Столыпин. Это обстоятельство вместе с неуверенной поступью новоявленных сельских капиталистов дало пробуксовку, сведя в конечном итоге реформы на нет.

Христопродажные перевёртыши, предавая единомышленника - свердловского прораба, - пытаются обелить столыпинскую реформу, кастрируя "вешательную" рефлексию. Но шило в мешке не утаишь. Жизнеспособней оказывается на поверку ... ложь псевдодемократической реформы свердловского прораба, нежели "вешательная" рефлексия реформы П. Столыпина.

Часть 33.

Глава 306.

Выйдем на прежний курс - от парадоксальности реально-устрашающей экономики к парадоксальности художественно-устрашающего творчества Достоевского Ф. М., в частности, к парадоксальной персонажности, вскрывающейся в цитате достоевсковеда: "... Смердяков предстаёт перед читателем как своего рода сниженный "двойник" Ивана: так же как параллель между Раскольниковым и Лужиным, параллель между Иваном и Смердяковым позволяет Достоевскому установить, что при всём различии их культурного и нравственного уровня между горделивым индивидуалистом Иваном и тупым мещанином Смердяковым существует объективная социальная и психологическая общность, внутреннее "сродство душ". В этом убеждается с ужасом и сам Иван. (Фридлендер Г. М. реализм Достоевского. М. - Л. 1964., стр. 341-342).

Достоевсковеды ошибаются, когда вводят самосознание и мировоззрение Раскольникова и Лужина в ассоциативную параллель. Просчёт достоевсковедов в том, что они меняют местами в сравнимости псевдоинградиента Лужина с инградиентами Раскольникова, а идейность Лужина - с ... псевдоидейностью Раскольникова, точнее, уравнивают равноценно эти категории и понятия. Прежде чем углубится в анализ, литературный критик Бодний А. А. в порядке образности приводит сравнительный пример ... Крот гребёт землю для создания жизненных ходов, точнее, ходов жизни. Отнять у него эту способность - значит лишить крота жизни ... Кошка тоже гребёт землю, формируя лунку для испражнения. Замена земли на хозяйский паркетный пол с лишением возможности грести не лишит кошку жизни. А вот вставка чопа в анус кошки приведёт к смертельному исходу ... Схоже - принципиальное получается и в суждениях достоевсковедов, которые, беря категории с разными точками отсчёта и посредством прививок стараются добиться видового результата. Не видового и даже не родового, а только экстрасенсорного результата можно добиться. В сравнении с зигзагами судьбы кошки финансово-материальный кризис Раскольникова уже не нуждается в Чопе - в сужении жизненного пространства, который может поставить ему довольствующий Лужин, так как анус Раскольникова уже затянуло паутиной. А у Лужина брызжит довольствие жизнью и через рот и через анус. Это обстоятельство с разными точками отсчёта материальной достаточности героев - есть фундаментальность проводимого анализа литературным критиком Бодним А. А.. Желаемость достоевсковедов онаполеонить Раскольникова, вдохнуть в него волюнтаристский дух "необыкновенного" есть подмена ... псевдоидейности на идейность. Для бедного, придыхающегося от голоса Раскольникова бонапартистская идея есть, своего рода кайф, который ловит во время падения с "седьмого неба", то есть с седьмого этажа, наркоманистый суицидник. А вот жизненная устремлённость Лужина как бы парит на крыльях идейности необыкновенноподобного. Для Раскольникова псевдоидейность есть вспоможение жизненной истощённости. Для Лужина идейность есть и метод, и средство, и ориентир перенасыщения материальной и амбициозно-властной похоти.

По этим принципиальным отличиям достоевсковедческая параллель есть расстояние между двумя сопоставляющими линиями вселенной, равное ... бесконечности.

Параллель, проводимая достоевсковедами между Иваном Карамазовым и Павлом Смердяковым совпадает с абстрагированной параллелью литературного критика Боднего А. А. по ...видимости эмоционально-форменной, но не по содержательности. "Сродство душ", в котором убеждается с ужасом и сам Иван имеет место и в силлогизме литературного критика Боднего А. А., но по диаметрально противоположным признакам, чем у достоевсковедов.

Ужас охватывает Ивана Карамазова на диалогическом изломе с Павлом Смердяковым. Но исчадие ужаса идёт от ... перепутывания наигранного голоса Павла Смердякова с голосом его совести, от перепутывания псевдоубийцы с убийцей. А при такой дедуктивно-психологичсекой установке рождается в механизме подсознательной защиты Ивана Карамазова сбой как результат принципиального расхождения между осознанной осмыслённостью идеи ("бог внутри себя") и тезиса ("всё дозволено"), с одной стороны, и их восприятием средой, в частности Павлом Смердяковым, в переломный момент, с другой стороны.

Прелюдия краха философски-наработанной концепции жизни - разумно гуманное соотношение между идеей и тезисом - явилась для Ивана Карамазова прелюдией психического заболевания. Неправильно раскодированное Иваном Карамазовым расщепление голоса Павла Смердякова, давшее повод осознать себя моральным убийцем, явилось изломным моментом в его жизни, который достоевсковеды ложно принимают за ужас осознания "сродства душ" с Павлом Смердяковым. По умозаключению литературного критика Боднего А. А., "сродство душ" имеет подлинное обозначение, но не там, где его видят достоевсковеды. Контраргументация идёт с приведения фрагмента текста: "Иван молча глядел на него (на Павла Смердякова - прим. Б. А. А.). Один уж этот неожиданный тон, совесем какой-то небывало высокомерный, с которым этот бывший его лакей обращался теперь к нему, был необычен. Такого тона всё-таки не было даже и в прошлый раз. - "Говорю вам, нечего вам бояться. Ничего на вас не покажу, нет улик. Ишь, руки трясутся. С чего у вас пальцы-то ходят? Идите домой, не вы убили" - (Павел Смердяков)." (Достоевский Ф. М. Собр. соч. в 10-ти т.,т. 9, кн. 11, стр. 335-336).

Вот он, уважаемые господа достоевсковеды, назидательно-панибратсткий стиль и тон речи Павла Смердякова, почти до слияемости приблизившего в полифоническом расщеплении ... первый и второй голоса, дающий понять истинную подоплёку содержательности диалога, реабилитирующей Ивана Карамазова. Но праведно-сомнительный настрой чувств Ивана Карамазова не то что не уловил судьбоносный момент, а не смог в него поверить, уважаемые господа достоевсковеды. Не смог в него поверить, потому что философская закомплексованность на обустройстве мира не давала Ивану Карамазову чёткой конкретики в понимании ближнего мира, усугубляясь подозрительной мнительностью и предвзятостью оценки объекта. Итог этому - умопомешательство.

Павел Смердяков резонансировался с Иваном Карамазовым осложнено-праведным началом души. В этом и заключается внутреннее "сродство душ", уважаемые господа достоевсковеды. Кастово-классовая замкнутость не дала обоим героям в переломный момент найти поддержку друг в друге, в результате чего один вышел из разумной избирательности среды, а другой ушёл из нее в вечность

Судьба дала Ивану Карамазову шанс удержаться в разумной избирательности среды путём акцентирования инстинкта сохранения и выживания из диалога с ... чёртом. Предварительно надо определиться с правильностью наименования достоевсковедами социально-классовой принадлежности - причисление Ивана Карамазова к разряду буржуазной интеллигенции. Касательно "интеллигенции" у литературного критика Боднего А. А. претензий нет, а вот обуржуазивание Ивана Карамазова - аналогично. Общность есть между Иванов Карамазовым и буржуазным интеллигентом, но сфокусированная в термине - "одна капля". За формой терминологического обозначения кончается общность. "Одна капля" несёт магическую силу влечения. Только у буржуазного интеллигента она с положительной ощущаемостью; у Ивана Карамазова - с отрицательной. Конкретно-обобществлённо "одна капля" проявляется в том, что для буржуазного интеллигента она воплощается в коммерческую страсть извлечь прибыль любым путём и до "одной капли"; для Ивана Карамазова она символизирует гуманистическую страсть отвержения мира, допускающего пролитие хоть "одной капли" горькой слезы ребёнка. Эта разнополость этико-эстетической чистоты не даёт права ставить знак равенства между Иваном Карамазовым и буржуазным интеллигентом.

В порядке наглядного оппонирования литературный критик Бодний А. А. приводит фрагмент текста достоевсковеда: "опираясь на изучение данных современной ему (Достоевскому Ф. М. - прим. Б.А. А.) научной психологии, которые он подвергает своей художественной интерпретации, Достоевский пользуется сценой галлюцинации Ивана, вызванных надломом в результате ощущения его морального банкротства, для того чтобы дать возможность читателю вынести Ивану последний, окончательный приговор. Фантастический собеседник Ивана - соблазнитель, живущий на дне его души, - является проекцией всего того мелкого и низкого, что скрывается в душе оторванного от народа буржуазного интеллигента, но обычно спрятано в ней под покровом горделивых анархически-индивидуалистических фраз. Ироническое изображение этого второго "я" Ивана в виде самостоятельного фантастического лица даёт возможность Достоевскому предельно углубить философское и психологическое раскрытие этого образа. (Фридлендер Г. М. Реализм Достоевского. М. 1964. стр. 342).

Глава 307.

Индивидуалистический подход к инстинкту сохранения и выживания, точнее, своеобразность этого подхода в том, что инстинкт стоит не между образом жизни и образом мышления как призма фокусирования последнего не первое (в свете определения "фантастического лица" - чёрта, по достоевсковедам), а как непреложность генетического обострения. А. М. Горький очень метко подметил эту своеобразность, истолковав её в широком общечеловеческом представлении, сопроводив антиподом образа и контрдоводом позиции: "Есть два типа индивидуализма: индивидуализм мещанский и героический ... Первый ставит "я" в центре мира - нечто удивительно противное, напыщенное и нищенское. Подумайте, как это красиво - в центре мира стоит жирный человечек с брюшком, любитель устриц, женщин, хороших стихов, сигар, музыки, человек, поглощающий все блага жизни, как бездонный мешок. Всегда несытый, всегда трусливый, он способен возвести свою зубную боль на степень мирового события, "я" для этого паразита - всё!

Второй говорит: "Мир во мне; я всё вмещаю в душе моей, все ужасы и недоумения, всю боль и радость жизни, всю пестроту и хаос её радужной игры. Мир - это народ. Человек - клетка моего организма. Если его бьют - мне больно, если его оскорбляют - я в гневе, я хочу мести. Я не могу допустить примирения между поработителем и порабощённым. Противоречия жизни должны быть свободно развиты до конца, дабы из трения их вспыхнула истинная свобода и красота, животворящая как солнце. Великое, неисчерпаемое горе мира, погрязшего во лжи, во тьме, в насилии, обмане, - мое личное горе. Я есть человек, нет ничего, кроме меня". (А. М. Горький. Заметки о мещанстве" в кн. Ф. М. Достоевский в русской критике. М. 1956. стр. 388-389).

[Литературный критик Бодний А. А. берет в скобки второстепенность по персональной (именно, а не персонажной) конкретике, но глобальность - по общечеловеческому принципу. Пристрастие к деликатесам (не только к устрицам), к чиновничьему застолью свойственно не только символическому мещанину, но и современным комиссуральным с властью предержащих ... литературным критикам, которых встречают хлебом-солью и привилегированными почастями как кровных единомышленников региональным земным богам. Такие почести литературный критик Бодний А. А. может испытать только в экстрасенсорности. Порыв зависти литературного критика Боднего А. А. беспочвенен и антиподен будущей значимости. Удивительно, почему? Да потому, что через сто пятьдесят-двести лет властная сила современных земных богов, да и они сами будут достоянием запылённого архива истории. Для будущих историков литературы ценность будут представлять не подковёрно-инспирированные и поляризованные от истины сентенции земных богов и не в духу сыгранные властям предержащим комиссуральными литературными критиками позиционная обзорность литературы, а антипод идеологической лжи - оппозиционная правда литературного критика Боднего А. А., на пушечный выстрел не нюхавшего никогда запах чиновничьего застолья. Обнадёживающий есть ориентир в исправлении этого положения, кроющийся в принципе, извлеченном из реальной жизни: Сталин репрессировал за формирование кризисных ситуаций тех, кто был с ним рядом, плечом к плечу (не только в переносном, но и в прямом смысле) а не "стрелочников". Вопрос с подвохом: "А кто же тогда "стрелочника" репрессировал?" А репрессировал властью наделённый, будучи рядом, плечом к плечу (не только в переносном, но и в прямом смысле) со "стрелочником". Сопрягая эти два обстоятельства, литературный критик Бодний А. А. проецирует на современную жизнь неординарное резюме: в олигархической России виновниками всех бед являются двое - "стрелочник" и ... Сталин. Такое парадоксальное сочетание через причинную связь литературный критик Бодний А. А. объяснить своим умом не может. Это под стать только перу великого Достоевского Ф. М.].

Глава 308.

Вернемся от вспоможествующих отвлеченностей к тематическому стержню повествования ... И вот это своеобразие мещанского духа предстало перед Иваном Карамазовым в образе ... среднестатистического мещанина, именуемым достоевсковедами "самостоятельным фантастическим лицом", а по Достоевскому Ф. М., - чёртом. Этот фантастический собеседник, этот черт - не второе "я" Ивана Карамазова, как глубоко заблуждаются достоевсковеды. Это и - не двойник Ивана Карамазова, внешне далеко не схожий с ним. Реалистическая символичность этого образа в том, что он живьём олицетворяет собой целостный комплекс исторически устойчивых свойств и признаков натуры человеческой, которые в скрытом проявлении есть дух противоречивости, а в общественно-наглядном есть классическая форма мещанской приспособляемости к переменчивой среде. Условная фантастичность - в абстрагированном полёте по воздуху чёрта, и его сверхчеловеческая устойчивость к заболеваниям, если не считать легкий насморк, прихваченный в одном из полётов. "Легким насморком" Достоевский Ф. М. пытается слить воедино без разделительной линии фантастическое и реальное, как у Гоголя Н. В. в "Вие". В "Вие" фантастическое входит в динамику и живого созерцания, и действительности. В "Братьях Карамазовых" фантастическое есть образ абстрагированного мышления, дошедший до чувственности живого созерцания. Ещё Белинский В. Г. косвенно по этому поводу высказывался в форме опасения за фантастичность, которая может выливаться в огромную действенную силу. В "Братьях Карамазовых" - граница между фантастической абстрагированностью и реальной предметностью. Гоголь Н. В. не усложняет участь читателя абстрагированием; Достоевский Ф. М. не только настраивает читателя на образное представление, но и приподносит "двойное слово", точнее, псевдополифонию. Формат псевдополифонии - это не расщеплённость голоса Ивана Карамазова, а расщеплённость голоса реально - символического мещанина как среднестатистического мещанина. Достоевсковеды вначале правильно определились в подходе к полифонии (по Боднему А. А., псевдополифии), назвав фантастического собеседника самостоятельным, но вошли арбитрами в формат полифонии с ложной установкой, придав расщеплённость голоса не чёрту, а Ивану Карамазову. Но здесь вина не столько достоевсковедов, сколько ... парадоксальности Достоевского Ф. М., умышленно назвавшего лишенный мистичности рог, хвоста, сплошной растительности и т. п.) субъект чёртом, чтобы сгладить контраст между образностью реально-символического мещанина и чёрта в пользу последнего . тогда злободневность мещанства (и как образа гражданского существования и как образа общественно широкого мышления) уйдёт с поля зрения, а голос Ивана Карамазова станет расщепленным. Вот на такую "приманку" и "клюнули" достоевсковеды и сто пятьдесят лет её пользуются, точнее, они лишили читателя эталона сравнимости, нет, не со вторым "я" Ивана Карамазова, стоящего в преддверии умопомешательства, а с общественно повсеместно распространимым гражданским состоянием - мещанством. Иван Карамазов только познаёт в этой псевдополифонии конкретику цены и степени развития своих теневых свойств натуры через соотнесённость к ... среднестатистическому общепринятому показателю нравственности и идейности.

Возможно возражение со стороны достоевсковедов: "Иван Карамазов" пребывает в плену галлюцинации, а не в полифонической конкретике цены и степени теневых свoйств". Предваряя обоснованность, литературный критик Бодний А. А. даёт научную трактовку проявляемости галлюцинации. Галлюцинации - мнимые восприятия, возникающие независимо от реального объекта, имеющие такой же характер чувственности (живого созерцания и действительности), какой присущ восприятию реальных предметов. Промежуточный комментарий литературного критика Боднего А. А.: образное восприятие объекта галлюцинирующим сознанием в отрыве от реально существующего идентичного объекта перекликается с предостережением Белинского В. Г. о сокрытой сверхсиле фантазии. Продолжаем научную трактовку галлюцинации. Галлюцинации развиваются как следствие патологической инертности процессов возбуждения в коре головного мозга. Когда патологическая инертность ограничивается первой сигнальной системой, возникают образные (зрительные) галлюцинации; при распространении её на вторую сигнальную систему - словесные (слуховые) галлюцинации. Согласно изложенному, Иван Карамазов страдал и зрительной и слуховой галлюцинацией. Так как патологическая инертность процессов возбуждения зацикливалась эпизодически на воспроизводстве конкретной образности объекта, то возможна асинхронность в слиянии зрительной и слуховой обозначенной принадлежности. А в таком случае второе "я" Ивана Карамазова не может дать полноценную объективность. Вот здесь-то и приходит на помощь Достоевскому Ф. М., точнее, Ивану Карамазову сторонний (а значит, непредвзятый) объект - среднестатистический реально-символический мещанин, уполномоченный ещё быть и чертом по совместительству. Вот этот-то объект и даёт Ивану Карамазову "полифоническую конкретику цены и степени теневых свойств натуры".

Расширенная роль реально-символического мещанина виделась Достоевскому Ф. М.и во врачевании как в последнем шансе, как в дилеммном варианте для Ивана Карамазова. Вот такой вариант врачевания больной души и предлагал Достоевский Ф. М. Ивану Карамазову перед умопомешательством как результатом плачевной неспособности героя менталитетом своей души стать на "горло собственной песни", то есть задействовать мещанский принцип. Отвергнуть - то отверг Иван Карамазов мещанский принцип приспособляемости и его носителя - чёрта, запустив него стаканом с водой, а вот довести дело до логического завершения - результативно противостоять злу среды - не хватило праведного духу. Если бы потенциал жизненных сил у него был бы такой как у Дмитрия Карамазова, то трагедии можно было бы избежать. Из-за дефицита энергии противостояния злу Иван Карамазов и уезжает в Черемшу, точнее, в Москву, создавая ложно понимаемую видимость как молчаливое согласие с исходом кровавой развязки.

Глава 309.

Эта ложно понимаемая видимость факта или обстоятельства есть один из признаков, обобщающих характер разнопозиционного подхода к выведению результирующей персонажной динамики. По этому поводу целесообразно привести цитату достоевсковеда: "В связи с многоплановостью романа и большим числом его персонажей в "Братьях Карамазовых" особенно отчетливо отразилось стремление Достоевского (проявившееся уже в "Преступлении и наказании") к такому построению повествования, при котором точка зрения рассказчика почти всегда совмещалась бы с субъективной точкой зрения, индивидуальным аспектом кого-либо из главных персонажей. Хотя рассказ в "Братьях Карамазовых" всё время ведется от лица автора - хроникёра (что подчеркнуто особым предисловием "от автора"), события отдельных глав излагаются в каждом случае так, как их непосредственно воспринимал в качестве свидетеля или участника центральный, ведущий с композиционной точки зрения персонаж данной главы - Алеша, Митя или Иван. Поэтому читатель сначала узнает о взволнованных переживаниях Мити в саду карамазовского дома и о том, что на него пало подозрение в убийстве отца; и лишь позднее из рассказа Смердякова перед Иваном ( а по мере того, как прозревает Иван, - и перед читателем) возникает постепенно подлинная картина убийства. (Фридлендер Г. М. Реализм Достоевского. стр. 346)

Достоевский Ф. М. не создаёт, как заблуждаются достоевсковеды, видимость совмещения рассказчика (автора-хроникёра) с субъективной точкой зрения персонажей. Передача художественно-творческой мысли романа идет не по пути персонифисирования индивидуальности персонажей, а по пути наделения персонажей многоплановостью с смысле широты вбираемых персонажем проблематик, равной широте художественного замысла и результативности сюжетно-фабульных сложностей. Но этот утверждаемый литературным критиком Бодним А. А. литературоведческий метод, вытекающий из новации композиционного построения, несет составляющие инградиенты, неравнозначные по степени открытости содержательности фактов, доказательств, ситуационной позиции. Это создает мнимую тенденцию к литературоведческому процессу, близкому к позиционности достоевсковедов, а не к литературному критику Боднему А. А. Востребна конкретика с пояснением. " ... лишь позднее из рассказа Смердякова перед Иваном ... возникает постепенно подлинная картина убийства", - глаголят достоевсковеды. Стоп! кадр картины убийства! Углубленный взгляд читателя улавливает с первых шагов следственного дела сразу после убийства Федора Павловича ... парадоксальный софизм Достоевского Ф. М. как автора. Ситуационная схема нанесения смертельного удара указывает на стопроцентную вероятность стояния убийцы в критический момент лицом к лицу жертвы. Это возможно только при нанесения удара через открытое окно. Парадоксальный софизм Достоевского Ф. М. - умышленное внесение ошибки в неумышленно-следственную версию прокурора и следователя.

Ситуационной схемой, скрывающей истинность следственного доказательства по неофициальной (а не по профессиональной) версии, не ограничивается обозначенность убийцы. Через вещественное доказательство как факт - отсутствие абсолюта кровавого следа у Павла Смердякова - Достоевский Ф. М. дает второе акцентирование на невинности сына кликушенской нищенки. Нет же, достоевсковеды усиленно муссируют ... собственную версию о виновности Павла Смердякова, фальсифицируя композиционно-фабульную достоверность Достоевского Ф. М. и, заодно, исторический психологизм человека. Суть этой фальсификации в том, что достоесковеды наперекор художественной воли Достоевского Ф. М. наделяют Павла Смердякова монологическим голосом в противовес двуголосия (которое подтверждает исторический психологизм как средство диалогической защиты). По Достоевскому Ф. М, Павел Смердяков вторым голосом расщепления (признаваясь в мнимом убийстве) выводит Ивана Карамазова на "чистую воду". И после этого праведным (первым голосом расщепления) ставит точку на непричастности к убийству. Достоевсковеды же берут второй голос расщепления Павла Смердякова за монологический, искажая и эстетический психологизм, и художественную достоверность. И венчают достоевсковеды свою позицию обидно несправедливым ярлыком, навешиваемым на Павла Смердякова - гомункулус. Объективности ради, литературный критик Бодний А. А. открещивается от прежнего ярлыкования позиции достоевсковедов как эпигонской, то есть слепо следовавшей за Достоевским Ф. М., и новый ярлык этой позиции - самоэпигонство. Самоэпигонство - это самозацикливание (наперекор воли Достоевского Ф. М.) достоевсковедов на софизме как умышленном алогизме в определении истинности убийства Федора Павловича Карамазова и следовании по этому пути сто пятьдесят лет.

Часть 34.

Глава 310.

Алогизм в определении истины свойственен достоевсковедам и при разборке цитаты: "Безудерж желаний, сладострастие, жажда жизни, характерные для Карамазовых в романе Достоевского, - не физиологическая, а прежде всего нравственно- психологическая (и вместе с тем национально-историческаая) проблема. В этой черте, свойственной Карамазовым, Достоевский видел не только проявление нравственной болезни Карамазовых, но и своеобразное отражение той требовательности в жизни, неспособности примириться на малом, страстного желания во что бы то ни стало дойти до конца, разрешить все сложные и запутанные вопросы жизни, которые присущи, с точки зрения Достоевского, русскому национальному характеру и которое по этому по-разному проявлялись у различных и даже противоположных по своему социальному положению, нравственному складу и убеждениям русских людей той эпохи. Попытка Золя обрисовать во всех деталях "механизм" действия законов наследственности не в широком культурно-историческом, а узко клиническом, физиологическом аспекте (для того чтобы в помощью действии этих законов объяснить движение общественной жизни) не могла встретить и не встретила сочувствие у Достоевского, так как он объяснял ход общественной жизни иначе, придавая решающее значение не физиологическим, и социальным и нравственно-психологическим факторам. (Фридлендер Г. М. Реализм Достоевского. стр. 351-352).

Определимся с фундаментальными понятиями физиологии и психологии. Физиология, по представлению литературного критика Боднего А. А., включает в себя две характеристики. Первая - это физиология человека, дающая бессознательно сырье тенденции теоретичности к формированию психологических обозначенностей. Вторая - физиология так называемой непосредственной (производственной и бытовой) среды обитания человека, где эмоциональность инградиентов её (то ли положительная, то ли отрицательная) асинхронна аналитической обработке психикой по сложности. Физиология непосредственной среды через несознательность вырабатывает сырье тенденции прагматичности к психологической обозначенности. Сообразно с биологией и в целях углубленности темы литературный критик Бодний А. А. вводит собственное понятие - боднийская физиология - это физиология человека в органической сочетаемости с инстинктом сохранения и выживания. Этот инстинкт (в условно новационной грани проявляемости) - есть бессознательно-подсказывающая (интуитивная) способность подсознания. Боднийская физиология бессознательно формирует предпосылки общественно-результативной обусловленности психики.

Между физиологией человека, боднийской физиологией и физиологией непосредственной среды существует взаимообусловленность по линии исторической эволюционности, являющейся базой для формирования исторического сознания через исторический психологизм.

С учетом этой взаимозависимости и взаимообусловленности и Эмиль Золя и Достоевский Ф. М. шли в глубь человеческой души, но с тем отличием, что первый, помимо психологии наследственности, акцентировался на чистой физиологии человека, а второй, помимо психологии наследственности, брал на вооружение и ... боднийскую физиологию. Конкретизируем изложенное и художественной данностью и фактической реалистичностью.

Во время урока православной грамоты подросток Павел Смердяков волной природной правдивости подсознательно в формате чистой физиологии без задействования инстинкта сохранения и выживания сбивает настрой мыслей Григория Васильева путем усомнения фундаментальности религии. Опомнившись, Григорий Васильев наносит ответный судьбоносный удар ученику. Этот удар - как эмоциональная экспрессия чистой физиологии и как сырье тенденции теоретичности к формированию психологической обозначенности. Физиология непосредственной среды асинхронно дает сырье тенденции прагматичности к психологической обозначенности. Из сочетания комбинированного сырья подсознания формирует в психике Павла Смердякова приемлемую защитную реакцию - ... эпилепсию - как временное отключение жизнедеятельности психики и сознания от аномальности непосредственной среды. В период эпилепсии в коре головного мозга появляются очаговые вихревые токи - элементы физиологии человека. Эпизодические вихревые токи формируют в коре головного мозга тенденцию к новому уровню психологического мировосприятия и миропонимания ... И действительно, Павел Смердяков стал психически обновленным после судьбоносного удара. Вот вам, уважаемые господа достоевсковеды, и взаимозависимость и взаимообусловленность обозначенных понятий физиологии и психики.

Глава 311.

Уширяемся дальше по теме в формате фактической правды ... Войдя в плен панического страха, генерированного психикой с тенденциозной подачей инстинкта сохранения и выживания вкупе с физиологией человека, точнее, с боднийской физиологией, Раиса Максимовна, супруга ставропольского комбайнера, стала разрабатывать контрприемы против приемов настырности свердловского прораба как угрозы благополучию её семьи и, в частности, общественно-государственной репутации её супруга. Возможное политическое фиаско её мужа тесно увязывалась с опасностью крушения благополучности семьи, то есть боднийская физиология и физиология непосредственной среды сочетались вместе, и как комбинирование сырье тенденции теоретичности и прагматичности к формированию психологических контрприемов защиты, что дало бы Раисе Максимовне предположение обнадеженности. Но чрезмерное бессознательное сфокусирование на физиологии страха, а не на психологических приемах защиты поставило Раису Максимовну в проигрышное положение: физиологическая настырность с активизацией приемов нападения дало свердловскому прорабу персональное преимущество и, как следствие, - общественно-государственное. Поэтому с полной уверенностью можно утверждать, что в основании смены общественно-государственного строя в результате свердловско-прорабского переворота 1991 года базировалась физиология человека с боднийской физиологией вкупе с психологией.

Уширим тему до мирового общечеловеческого толкования физиологии и психологии. Наступившая эра капиталистической коммерцилизации мира вносит с собой в жизнь человечества и морового масштаба термины: "физиология кризиса человечества" и "мировой психоз". Всемирный капитализм вводит в сферу жизнедеятельности человечества парадоксальность развития через озвучивание ... двуфонией, "двойным словом". Еще Ленин В. И. В своих трудах отмечал, что капитализм дает нестабильность экономики и неуверенность в завтрашнем дне буржуа, особенно мелким и средним за счет лжи при использовании законов капиталистического рынка. По умозаключению литературного критика Боднего А. А., Ленин В. И. Имел в виду второй голос двуфонии, который воплощается в ... показателе инфляции. Первый же голос сфокусирован в ... показателях национального валового продукта. Оба реально-символических голоса принадлежат реально-символическому олигарху огосударственному. Рупором олигархов, оповещающим о мировом кризисе является фондовый рынок. Теперь проводим по обозначённостям схему технологии формирования кризиса и экономического и психологического. Первый расщепленный голос рапортует о росте валового сбора сельхозпродукции т. п. в натуральных показателях. Второй голос рапортует о ... извращенстве (ну, как, к примеру, психологическо-сексуально-маньячное извращенство) в экономике через показатель инфляции, то есть через запланированную убыточность экономики на вечные годы ( в рублях). Если инфляцию сравнить с плановой экономикой социализма (когда доллар был эквивалентен сорока копейкам!!!), то она равноценна дурдомовскому показателю одурдомывания. Но когда о инфляции повествует литературный критик Бодний А. А., человечество воспринимает это как пустозвоние. Но когда о том же самом глаголит миру рупор олигархический, констатируя факт того, что по мановению злого мага инфляционные поползновения, добравшись до фондового рынка, обесценили в мгновение ока весь фондовый потенциал мира, - то это уже воспринимается как армегедоново-роковая реалия. В одно мгновение как бы уже не стало какой-то части заводов, фабрик, комбинатов, производственных мощностей, энергетического потенциала, части средств производства. Куда это все испарилось, на Луну, что ли? Нет, разница между докризисной стоимости фондов и посткризисной испарилась ... в карманы олигархов!!! А в карманах простых потребителей что прибавилось? А прибавилась размерность ... фиги и плюс физиологический страх за завтрашний день. Это не голословие, статистика подтверждает, что после кризиса олигархи плодятся как грибы после дождя, а их доходы вырастают как откормленные колорадские жуки на сочном картофельнике. Возможно возражение: "в период кризиса не все олигархи богатеют". Да, но это на Западе. А все потому, что задействуется привилегированно-олигархическая схема обогащения: на Запад идет передел только олигархической собственности, в России - одновременно и олигархической и отчасти государственной собственности (в виде субсидий, дотаций и безвременной финансовой помощи в форме символических кредитов не смогшим обогатиться олигархам со стороны российского земного управителя финансовыми потоками ... народно-национального достояния).

Глава 312.

Физиология страха воздействует на психику, формируя дискомфортность, апофеозом которой является мировой психоз.

Мировые процессы и явления проходят и через мировоззренческую сферу героев Достоевского Ф. М., проявляясь в диалогических отношениях и поступках. Однако, методика подхода к персонажной концептуальности и трактовка проблематики Вселенной и бытия у литературного критика Боднего А. А. И достоевсковедов разная по некоторым принципиальным позициям. Эта разница - не результат глобальности мышления литературного критика Боднего А. А. (простому лаптёжнику оно уместно как корове седло от скакуна), а результат идеологической избирательности достоевсковедов. Приводим отдельные соображения достоевсковедов с полемическим комментарием литературного критика Боднего А. А. "Рассудочный, отвлеченный, кабинетный склад мысли, свойственный Ивану (Карамазов - прим. Б. А. А.), - это склад мысли, характерный для человека буржуазной, индивидуалистической эпохи, человека, у которого нарушено равновесие между умом и чувством, интеллектуальным и нравственным началами. Сильный в разложении, в анализе, такой склад мысли, по мнению Достоевского, слаб и бессилен там, где речь идёт о философском и моральном синтезе. Отсюда исторически закономерное блуждание мысли Ивана в мире кантовских логических антиномий и нравственных софизмов ... Таким образом, теоретическую, философскую полемику Достоевский переводит в жизненный план. Иван не может найти выхода из открывающихся перед его умственным взором бесконечных противоречий. Вся вселенная и вся человеческая жизнь предстаёт перед ним под знаком неразрешимых для него противоречий и антиномий, под знаком столкновения бесконечного и конечного, абсолютного и относительного начал, Христа и Великого инквизитора. И дело здесь не только в личной слабости Ивана. Противоречия, на которые наталкивается мысль Ивана, по мнению Достоевского, объективно неразрешимы, если оставаться в пределах того типа философской культуры, носителем которой является Иван. Для того чтобы вырваться из плена подобных логических антиномий, нужно преодолеть весь тот строй кабинетного, отвлечённого мышления, носителем которого является Иван, усвоить себе другой, противоположный метод мысли ... Индивидуалистическая цивилизация, трагически разобщающая людей и отрывающая их друг от друга, порождает, согласно диагнозу автора "Братьев Карамазовых", свой, потенциально враждебный человеку, холодный и отвлеченный, формально логический тип мышления, который является её необходимым духовным выражением и дополнением". (Фридлендер Г. М. Реализм Достоевского. стр. 356-357).

Последний понятийный штрих достоевсковеда о индивидуалистической цивилизации, порождающей враждебный человеку тип мышления, вызвал у литературного критика Боднего А. А. невольно лингвистическую зацикленность на поговорке: "петуху - своевременно прокукарекать, а там - хоть не рассветай". Уважаемые господа достоевсковеды, но ведь внимания заслуживающего "тип мышления" остается константой общечеловеческой индивидуальности, не взирая какой внешне общественно-политический климат (то ли рабовладельческий, то ли феодальный и т. п.), меняясь лишь колоритностью стандартных признаков в зависимости от эпохи. Литературный критик Бодний А. А. в доказуемости находится в выгодном положении, чем достоевсковеды: не будь второго прихода в Россию капитализма, все доводы его были бы спущены коту под хвост. А так он на коне. Для наглядности не будем касаться древней истории, а возьмём в полемическую сравнимость два прихода капитализма в Россию, отделённых стопятидесятилетним рубежом. Как была существенная обозначенность прикладного статуса волчьих законов в первом приходе капитализма, так и осталась она принципиально стабильна и во втором приходе. Стабилен остался не только в революционизируемой, но и в эволюционизируемой сфере общественно-исторической преобразовательности и "тип мышления". Узость литературоведческого исследования достоевсковедов в этом плане кроется в неучтённости, в лучшем случае, или в игнорировании, в худшем случае, вселенской объективности. Литературный критик Бодний А. А. имеет в виду то обстоятельство, что вся полнота жизнедеятельности человечества в прошедшем земном времени переходит интеллектуальным потенциалом во вселенский поток Вечного Времени, где динамика Вселенной, в том числе и этот потенциал подвергается анализу и затем вписывается в гармонию Интеллекта вселенского потока под эгидой Высшего разума, БОГа. Человечеству же в реальном земном времени через мировой интеллект выдаётся интуитивная подсказка Высшего Разума, БОГа на предмет целесообразности жизненных приоритетов. Земные боги воспринимают эту подсказку как продукт собственного интеллекта, более того, видоизменяют её, как - "бог черепаху". При этом почерк изменений передаётся с поколения в поколение, из одной эры в другую. Почему без изменения почерка? Да потому что почерк есть проявление эгоистического властолюбия, равный возрасту сознательного человечества на Земле. Вот почему, уважаемые господа достоевсковеды, "тип мышления" был, есть и будет неизменен как почерк.

Глава 313.

Теперь перейдём к духовно-интеллектному почерку братьев Карамазовых.

От кого прятался Иван Карамазов, уезжая в Москву? О-о-о! Это шекспировский вопрос, который не смогли за сто пятьдесят лет разгадать достоевсковеды. Но дело исправимое: литературный критик Бодний А. А. прояснит достоевсковедам истину.

Уезжая в Москву Иван Карамазов половинчато желал спрятаться не от себя самого, как думают достоевсковеды, а от ... нуждающегося в помощи в преддверии кровавой развязки отца Федора Павловича! Его афористическая фраза: "гадина гадину пожирает" есть ... как бы ангелоподобный протест против любого зла, даже если это зло требует пролития всего одной капли ... нет, нет, не крови, а слезы. Такая ангелоподобность не могла идти с открытым забралом на зло, поэтому и был избран маршрут даже не на Черемшу, а в Москву, чтоб до ангелоподобности и отголосок не доходил кровавой развязки. Вот в этом моменте истины и есть проявление активности ангелоподобия, её индикаторность. Могут возразить: а не псевдоангелоподобие ли это?" Нет, олицетворение псевдоангелоподобия - монашеская смиренность Алексея Карамазова, который и пальцем не повёл, чтоб предотвратить трагедию и в то же время постоянно крутился вокруг да около эпицентра будущей кровавой развязки. Почему? Да потому что псевдоангелоподобие Алексея Карамазова искало момент ... предвкушения садистского наслаждения!! Неизбежен возглас недоумения от достоевсковедов: "Ты, литературный критик Бодний А. А., не испытываешь помутнения сознания?!" Нет, последующая фабульная развёрстка докажет правоту литературного критика Боднего А. А.

Вот если бы по сценарию кровавой развязки Алексей Карамазов внёс бы существенную помеху в планы убийцы Дмитрия, тогда бы доводы литературного критика Боднего А. А. были бы беспочвенны. "Коль назвался груздем - полезай в кузов", коль надел рясу монашеского смирения, - прояви акт милосердия - стань на пути убийцы!

Почему Алексей Карамазов ходил почти каждый день навещать Дмитрия в камеру заточения? Да потому что чувствовал с ним душевное ... родство по экстриму - убийству. А почему Алексей Карамазов ни разу не посетил Павла Смердякова после убийства Федора Павловича? А потому что боялся своего истинного антипода - ангелодейственную натуру - Павла Смердякова; ну, как боялся бы антихрист, если бы ему представилась возможность встретиться с Иисусом Христом. Почему Иван Карамазов удрал в преддверии кровавой драмы из дома? Да потому что стержень нравственности его нутра воспротивился кровавой развязке. А почему Алексей Карамазов постоянно крутился вокруг Дмитрия вплоть до развязки как идейно-семейно-обрядовая проститутка? Да потому что был с Дмитрием сроднён душой ... в скрытом садизме!

Алексей Карамазов не произносил такие осуждающие слова наподобие слов Ивана Карамазова касательно распри между отцом и Дмитрием: "гадина гадину пожирает", - боялся выявлению парадоксального суперконтраста между семантикой монашеского халата и тем, что носилось под ним в груди и в мозгах. А об этом красноречиво и ёмко выразился психолог травмированных душ - прокурор Ипполит Кириллович, - назвавший Алексея Карамазова придурком, облаченным в монашеский халат. В интерпретации литературного критика Боднего А. А., придурок Алексей Карамазов - это субстанция закомплексованности на придурковатой черте характера - псевдоангелоподобного непротивленства злу насилием, - возведённой в культ монастырской этики.

Придурок имеет ряд особенностей. Первая. Ему тоже свойственна двуфония, "двойное слово". Но в отличие от нормального человека, у придурка имеет место перекрёстная диаметральность смены расщеплённых голосов: второй голос уподобляется первому голосу, а первый голос - второму. В какой мере и степени идёт этот перекос, зависит от характера придурковатости ... Вторая особенность. Придурковатость у придурка имеет тенденцию к смене крайностей закомплексованности. Разрыв зацикленности на интерес может происходить и под диктовку придурковатой интуиции и под диктовку медиума ... Третья. Придурковатость придурка, бессознательно держа на контроле свои нестандартные вредности и привычки, старается снивилировать их этнической выспренностью, но получаемый эффект усугубляет, наоборот, негатив ... Четвертая. У некоторой категории придурков есть желание, выставлять свою придурковатость на обзорность, но не как уничижение своей индивидуальности, а как уникальность своей натуры. А коль уникален придурок в своем понимании - значит, превосходит окружающих достоинством, считая свой образ мышления и манеру поведения оригинальней окружающих ... пятая. Придурковатая интуитивность ощущает нутром у некоторых придурков присутствие общественно-наказуемого порока. Если носитель этого порока причисляется к категории придурков с заниженным эмоционально-жизненным потенциалом, то он, ощущая возможность возгорания "шапки" на себе, предпринимает контрмеры, чтобы загасить сигнально-опознавательный очаг и скрыть от общественности этот порок. И вот в этой устремлённости придурок доходит порой до рефлексивного проявления этической противоположности. И общественность ложно принимает эту противоположность за этическую сущность придурка. Но это не всем даётся придуркам.

Глава 314.

Алексей Карамазов относится к счастливчикам, овладевшими этим свойством психики и одновременно несущими печать вышеперечисленных особенностей.

Теперь переходим к апофеозу доказуемости. Для углублённости понимания натуры придурка Алексея Карамазова ведём одновременно две параллели сравнимости - по художественной данности натур персонажей "Братьев Карамазовых" и по типам реальной действительности. В сравнительной параллели аналогом придурковатости в реальной действительности будет сообразно прообразности Алексея Карамазова - Иван Зайцев.

Придурок Иван Зайцев в середине двадцатого века выполнял работу бригадира грузчиков на Темрюкском консервном заводе. Как и Алексей Карамазов, Иван Зайцев отличался ангелоподобной смирённостью и уступчивостью, слегка стушёвываясь тональностью (до вибрирующего тембра) и пунктуацией речи до легкого заикания. Конфеты никогда не выбывали у него из кармана. Идя на работу, Иван Зайцев угощал встречных детишек конфетами, сопровождая угощение поглаживанием нежным по детским головам. Такую же процедуру он совершал и на обратном пути. Городские женщины отзывались о Иване Зайцеве как о человеке, который и "мухи не обидит".

При всей ангелоподобности у обоих придурков были единичные диссонансовые странности, не вписывающиеся в образ мышления и манеру поведения. Литературным критиком Бодним А. А. отмечено, как характерных, два случая проявления странностей у Алексея Карамазова. Первый. Но вопрос Ивана Карамазова дать правовую оценку беспредела генерала, затравившего псами соседнего мальчика, Алексей Карамазов как ангелоподобие в монашеском халате вместо того, чтобы вознадеяться на бога, а не давать тенденцию к самосуду, изрекает: "Расстрелять!" ... Второй. Когда Иван Карамазов спросил Алексея Карамазова о своей причастности или непричастности к убийству, то младший брат ответил как жрец Крезу: "не ты убил". Стилизированность фразы ставит придурка Алексея Карамазова в положение ... судьи, абсолютно независимого (ни прямо, но косвенно) от причинно-формирующего фактора кровавой драмы и ставящего знак равенства между интерьером своего ангелоподобия и экстерьером ангелоподобия ... Ивана Зайцева.

У придурка Ивана Зайцева тоже отмечены два признака странностей. Первый. Был экстремальный случай у Ивана Зайцева, когда он в ночную смену, удирая от охраны завода с украденным, как рысь преодолел двухметровую ограду, состоящую из сплошной кирпичной стены, увенчанной двустрочной колючей проволокой ... Дальше удивления логика окружающих не продвинулась ... Второй. Периодически проявляющийся дефект речи, особенно при общении с женщинами и детьми, носит, по мнению литературного критика Боднего А. А., печать не физиологического, а психологического травмирования.

Литературному критику Боднему А. А. сдаётся, что преподносимая характеристика на двух придурков лишена экстраординарной и чрезвычайной пульсации, ну, в форме, скажем, грома средь ясного дня. Ход закономерной причинности излагаемых событий и обстоятельств выливается в период времени, близком где-то в 1960-му году, в ... гром средь ясного дня над головой Ивана Зайцева. Прибывшая оперативная группа КГБ СССР на территорию консервного завода пленила придурка Ивана Зайцева и в наручниках этапировала в краевой центр. Темрюкские женщины в недоумении: "это недоразумение какое-то, Ивана Зайцева освободят".

Спустя несколько месяцев, на имя супруги придурка приходит с краевого центра официальная бумага, извещающая, что Иван Зайцев за измену Родины во время Великой Отечественной войны и за непосредственное участие в карательных акциях над пленными женщинами и детьми в застенках фашистского концлагеря приговорён Военным трибуналом к высшей мере наказания - расстрелу.

Стоп! Неистовый возглас от достоевсковедов: "Ты, литературный критик Бодний А. А., поступаешь нагло и несправедливо, идентифицируя Алексея Карамазова с придурковатым фашистом Иваном Зайцевым!" Нагло - не нагло, а справедливо, так как по виртуальному художественному замыслу будущего романа Достоевского Ф. М. Алексей Карамазов шарахнется в другую крайность придурковатости - станет террористом, исполняя свою новую предназначенность и получая по заслугам, - смертную казнь. Не исключена поправка со стороны достоевсковедов: "но ведь Алексей Карамазов будет революционером - террористом". Эта поправка не является существенным поводом для реабилитации, так как почти все террористы прикрывают свои кровавые акты ярлыком революционера.

Существенно здесь то, что оба придурка - террорист художественно-заданный Алексей Карамазов и реальный фашист Иван зайцев - это два плода одного древа, именуемого антигуманистом. Поэтому и террорист Алексей Карамазов и фашист Иван зайцев являются врагами номер два для гуманного человечества. А кто враг номер один? А это - катастрофа на атомных электростанциях.

Литературный критик Бодний А. А. выражает сожаление, что достоевсковеды сто пятьдесят лет ошибочно принимали антихриста Алексея Карамазова за ангелоподобие. Не без основания говорят: "век живи - век учись". Для умягчения сожаления литературный критик Бодний А. А. напоминает достоевсковедам курьёзный случай из жизни великого писателя-психолога Салтыкова-Щедрина. Приобретая имение и обходя хозпостройки, Михаил Евграфович приоткрыл дверь сенника и удовлетворённый продолжил обход. Дверной проём сенника был весь забит сеном. Спустя несколько дней, выяснилось, что сенник в действительности оказался совершенно пустым, а дверной проем забит был решетчато досками. В пустоты забивки было запрессовано клочьями сено, создавая видимость полной заполненности сенника. Этим инцидентом, естественно, Михаил Евграфович обогатил свой жизненный опыт.

Глава 315.

Так и литературный критик Бодний А. А. обогащается посредством эпиметейского ума. В круг крепкости заднего ума литературного критика Боднего А. А. возвратились два рассмотренных по теме эпизода. Первый. Придурок Иван зайцев, одаряя конфетами детей не грех замаливал, не страх разоблачения зауздывал, а зауздывал ... свою звериную античеловеческую страстность, чтоб, не дай боже, не сорваться в слепой ярости на непослушного мальца. Задаривание было своего рода как бы временным иммунитетом к невосприятию недоброжелательности со стороны. А заикивание было своего рода как бы компенсацией за природный дефицит перевоплощения антихриста в ангелоподобие. И задаривание и заикивание было результатом внутренней перестройки, нет, не человеконенавистничества на альтруистичность, и даже не человеконенавистничества на псевдоальтруистичность, а перестройки базиса морально-нравственного, посредством которой из глубин бы исторического подсознания была бы извлечена "группа поддержки", способная внушить неизбежность выбранной дилеммой судьбоносности на изломе. А это бы свою очередь требовало смещения центров приоритетностей в самосознании. А так как тенденция к смещению идёт от стандартов общепринятых к самостийности на фоне слабого интеллекта, то как индикатор приспособляемости выявляется соматические издержки в манере поведения и общения ... Второй. В "расстрельном" эпизоде Алексей Карамазов надрывно-фонетическим усилием старается сымитировать, что во внутреннем противоборстве монашеская смиренность уступила ... человеческой сострадательности, это - во-первых, согласием с "расстрельной статьёй" он как бы бросает пробный камень в среду окружающую, чтобы проверить способность придурковатости перетекать из одной крайности в другую, это - во-вторых. Условным умалением монашеской смиренности Алексей Карамазов демонстрирует видимость непредвзятости гражданского сознания. Это даёт ему право на объективность оценки семейной кровавой драмы. А её результативность предполагает доверительность в отбеливании своего брата Дмитрия (не только по крови, но и по садизму) в единой софической связке с очернением Павла Смердякова. Напраслина, возведённая намёками на невинного Павла Смердякова, для придурка Алексея Карамазова является допинговым средством. Можно с уверенностью утверждать, что Алексей Карамазов антихрестее брата Дмитрия. При всей пафосно-рефлексивной гневливости, при всех садистских замашках и интимной страстности Дмитрий Карамазов не "тянет" на статус террориста. И не даёт ему это не столько зацикленность её на спектре интимности, в эпицентре которой - женщина. А коль интимность - категория жизнелюбия, то противоположность этой категории - терроризм, уничтожающий жизнь, - не совмещается с интимной страстностью Дмитрия Карамазова .(Не надо путать религиозный фанатизм с интимной страстностью).

Глава 316.

Возможен вопрос на засыпку: "а Павел Смердяков потенциально наделен духом терроризма?" Нет, категорически. Павел Смердяков наделён другим - тенденцией к духу народовластия Парижской коммуны, которая предваряется свободолюбием, усвоенным от матери - кликушеской нищенки. Неизбежен подвох: "а как же соотносится самоубийство с терроризмом?". А вот смердяковское самоубийство и есть апофеоз слитности пролетарской свободы с духом народовластия, пусть даже на разделительной линии между жизнью и смертью. Профессиональная проницаемость достоевсковедов полна каверзы в остроте вопроса: "тогда выходит, литературный критик Бодний, что для Дмитрия Карамазова убийство родного отца - менее общественно-осуждающий поступок, нежели убийство чужих людей через акт терроризма?" Нет и ещё раз нет. Нет, не в том ракурсе, который был бы приближен к полноте объективности, поставлен вопрос. Острота существенности вопроса проходит в плоскости ... вспомогательности отцеубийства для достижения вожделенной цели: гарантировать относительную непрерывность безудержа интимного кайфа посредством обогащения за счет присвоения доли наследства. Акт же терроризма зачастую сопряжен с уничтожением чужих неповинных людей. Вот в этом плане Алексей Карамазов, как будущий террорист, антихристей, нежели Дмитрий Карамазов. Профессиональная въедливость (в лучшем смысле этого слова) достоевсковедов не знает тоже предела безудержа: "так тогда обозначается, что Федор Павлович Карамазов, не будучи юридически наказуемым (хотя иногда переходит грань морально-этической приличности), для сына Дмитрия оказывается менее ценным,ч ем чужие люди?" Нет. Затруднительности в стилистическом исполнении ответа литературный критик Бодний А. А. не испытывает, но желает быть правильно понятым. Экстравагантность семейной проблемы в том, что исторически-традиционно сложилась система семейных отношений, рассматривающих членов одной семьи (родителей и детей) как что-то духовно-субстанционно единое образование, - недаром в принятом этикете дети обращаются к родителям на "ты". Вот и Дмитрий Карамазов на волне этой семейной демократичности искажённо считал, что отец Федор Павлович составляет как бы часть его личностно-субстанционной обозначенности. Искажённость представления Дмитрия Карамазова в том, что он не подключал из-за эгоистической побуждённости обоюдную взаимозависимость: и он для отца родного являлся производно-эмпирической составляющей, а значит, подчиняемой родительской воли. Эта неучтённость аспекта философской категории усугубляла природный безудерж Дмитрия Карамазова, доведя его до отцеубийства. Так тогда получается, что Алексей Карамазов проявлял большую сыновью благосознательность, несмотря на придурковатость, а ... благодаря прдурковатости, которая контролировала соотнесённость скрытой страстности с целесообразностью ... не внутренних, а общепринятых норм морали.

Подводя итог темы, литературный критик Бодний А. А. просит достовесковедов не копировать публичную обозначенность истины Достоевского Ф. М., а осмысливать через "двойное слово", так как сам великий писатель излагался двуфонией для ублажения бдительности цензуры. Это не открытие Америки, довод тому - популярный образец - толкование усложнено-двусмысленного текста Библии.

Часть 35.

Глава 317.

Постоянная диалогическая потребность героев Достоевского Ф. М. - тоже решать усожненно-двусмысленные тексты личной, мирской и вселенской сущности. Красноречивое толкование обобщённости методологических приёмов философско-этической проблематики миропонимания и мировоззрения героев Достоевского Ф. М. даёт достоевсковед Фридлендер Г. М.: "Решая самые общие и отвлеченные вопросы, герои Достоевского всегда тем самым решают самые насущные для них, живые и больны вопросы своей личной жизни. Обсуждая общие философские проблемы, они руководствуются не абстрактным интересом к ним, а тем, что без решения волнующих их философских вопросов, имеющих общий смысл для всех людей, они не могут решить того, как им самим нужно действовать сейчас, в эту минуту, в данных, вполне определённых условиях. Поэтому к обсуждаемым им философско-этическим вопросам они относятся со страстью, вкладывая в их решение весь свой ум, всю свою энергию, всё свое незаурядное существо. Именно благодаря этому философские диалоги в "Братьях Карамазовых" и в других романах Достоевского нигде не превращаются в простое отвлеченно-дидактическое изложение готовых, заранее заданных философских идей, но сохраняют огромный драматизм и силу эмоционального заряда. Вместе с тем они органически входят в фабулу романа, являются необходимым её элементом, важнейшим движущим началом действия ... Умение органически, неразрывно связать самые "личные", интимные вопросы жизни героев с общими философскими, социальными и этическими проблемами времени составляет одну из наиболее сильных сторон искусства Достоевского - романиста (так же, как и искусства Льва Толстого). Благодаря этой особенности своего реалистического мастерства Достоевский, с одной стороны, раскрывает неразрывную связь самых отвлеченных философских проблем с живой действительностью, а с другой - поднимает переживания своих героев на огромную, принципиальную высоту, заставляя их выступить не только от своего имени, но от имени русского народа и человечества". (Фридлендер Г. М. Реализм Достоевского. стр. 355).

Рельефно-достоверно передав динамику философии синтеза личности и идейно-бытийных составляющих в диалектической взаимообусловленности, достоевсковед Фридлендер Г. М. остался зацикленным на уровне художественно-изобразительных и идейно-эстетических технологий, не переходя на следующий виток спирали общественно-литературоведческой обобщённости.

Конкретизируя мысль, литературный критик Бодний А. А. приводит фразу старейшего литератора Аксакова С. Т. в адрес напутствуемого Гоголя Н. В.: " ... нельзя ставить искусство выше жизни, оно обман, оно и вас (Гоголя Н. В. - прим. Б. А. А.) обманет - живите, не мудрствуйте ..." Это не субъективизм Аксакова С. Т., а общепринятое представление об искусстве как идейно-эстетической иллюзорности, отражающей действительность в идеализированной желаемости.

В связи с этой характеристикой искусства литературный критик Бодний А. А. вносит новационную градацию в оценку творчества Достоевского Ф. М. Акцент на достоинствах творчетсва Достоевского Ф. М. надо делать не в узком спектре искусства Достоевского - романиста, а в новом методологическом толковании искусства через ... творчество Достоевского Ф. М., давшего новый статус искусства. Достоевский Ф. М. впервые в мировой литературоведческой практике зарекомендовал своим творчеством искусство как реальное, а не реалистическое изображение действительности художественным методом. Реальное изображение, по Достоевскому Ф. М., это не синоним анатомии и физиологии личности и жизни. Реальное изображение, по Достоевскому Ф. М., это выведение из искусства идеализированной желаемости и замены её уникальным средством изобразительности - не символически - реалистическим и даже не семантико-реалистическим как вторым витком художественной достоверности, а как третий высший уровень доступно-сокрытой художественной селективности образа, предметности и явления. Такая методологическая новация, когда искусство, вбирая в себя попутно и символику и семантику, становится не реалистическим, а рально-символическим и реально-семантическим достоянием культуры, - впервой.

Композиционно-стилистическая инициатива Достоевского Ф. М. преподносит миру совершенно иную методологию внедрения в атом человеческой души и в атом Вселенной. Новизна оттеняется тем, что читатель становится волей-неволей субъектом, а не объектом композиционно-стилистической содержательной отраженности, когда преподносится не авторско-схоластическое толкование квинтэссенции спектра искусства, а диалектически составляющие мировоззренческие противоположности героев, придавая результирующей позиционности голографическую воспринимаемость.

В своё время Лермонтов М. Ю. писал: "История души человеческой, хотя бы самой мелкой души, едва ли не любопытна и не полезнее истории целого народа". Этот вот знак равенства лермонтовской оценки действительного сущего, сфокусированного между личностным и эпосно-панфальным, достигается Достоевским Ф. М. не широтой толстовской обозрительности, а глубиной персонажно-диалогической философичности, когда идеологическая ограниченность переходит легально в свою противоположность - безграничность. Возможна поправка от достоевсковедов: "герои Достоевского и их мировоззренческая позиция зачастую носят символически - знаковое представление в противовес реалистическому". Ошибочность достоевсковедов кроется в подмене одного понятия другим, одного историко-временного цикла другим.

Пророчески-художественная предваряемость Достоевского Ф. М. не может не носить печать символически-знаковой там, где единственным подтверждением злободневной разрешимости проблематики является диалогический эксперимент.

Одна позиция обобщенности достоевсковеда Фридлендера Г. М. касательно поднятия "переживания своих героев на огромную, принципиальную высоту, заставляя их выступать не только от своего имени, но от имени русского народа и человечества" - требует уточнения. Литературный критик Бодний А. А. согласен с глобальной значимостью национального характера русского человека, показанного Достоевским Ф. М., но в плане особенностей и исключительностей этого характера как колорита общероссийского.

Глава 318.

Достоевский Ф. М. был дитём своего времени, а приоткрывал завесу искусства в тайну атома человеческой души и атома Вселенной под стать передовым мыслителям, современным литературному критику Боднему А. А.. Такое даётся избранным.

Касательно способности быть избранным достоевсковед Фридлендер Г. М. пишет: "гениальность Достоевского - художника, ярко проявившаяся в "Братьях Карамазовых", состоит в том, что на философию Ивана, как и на философию других героев романа, Достоевский не смотрит как на явление одной лишь развивающейся из самой себя "чистой" мысли. Мысль каждого из персонажей в изображении Достоевского тесно связана с его объективным, реальным жизненным положением, является теоретическим отражением, своеобразной духовной проекции его "я" и тех жизненных обстоятельств, которыми это "я" обусловлено. В умении видеть за каждым изображаемым им типом человеческого мышления определенные жизненные условия, которые его порождают, проявилась сила реалистического видения мира, присущая Достоевскому ... Вот почему полемику Достоевского с философией Ивана Карамазова нельзя свести только к одному философскому знаменателю - к полемике писателя с Кантом. Смысл её во многом шире и глубже ... Достоевский изображает в лице Ивана не последователя какой-либо одной, исторически определенной философской системы, но характерного представителя целого типа (или склада) мышления ..." (Фридлендер Г. М. реализм Достоевского. М. -Л. 1964 г. стр. 356). Этот "представитель целого типа" пытается диалектически - дидактически разрешить противоречия общественной и философской мысли писателя, ища полемический эквивалент благоприятственности между добром и злом. По причине этой творческой позиции Достоевского Ф. М. как стабильно ... неуравновешенной Толстой Л. Н. охарактеризовал самого автора "Братьев Карамазовых" метафоричным термином - "весь борьба".

Иван Карамазов подстать своему автору - Достоевскому Ф. М. ,- тоже на протяжении романа олицетворяет борца за пропаганду идеи - тезиса "всё дозволено". Но к финалу, на последнем судебном разбирательстве из состояния "весь борьба" Иван Карамазов переходит в "фаршированное" состояние: приобретает тенденцию перехода из статуса "хозяина слуги Личарда" в свою противоположность - "в слугу Личарда". Какое же фундаментальное обстоятельство метаморфизирует и гипертрофизирует, и даже метафоризирует Ивана Карамазова? А это - несоответствие жизненно-прикладной избирательности идеи-тезиса "всё дозволено" продуцированию менталитета его души, точнее, превращение средой идеи - тезиса "всё дозволено" в антитезис классово-социальный, еще точнее, превращение идеи-тезиса в первоначальное менталитетное состояние души - в антитезис. А потому что Иван Карамазов хотел эту идею-тезис, как производную идею "бог внутри нас" задействовать для преобразования мира путём провоцирования зла на свой последний редут, чтобы в результате редуцирования зло осознало, что оно является рабом бога внутри нас, а значит, предстоит отвечать за свои неблаговидные деяния с неотвратимостью наказания. Но мир и, в частности, среда оказались не способными к перевоплощению в лучшую сторону. А так как Иван Карамазов влаживал всю душу не в само перевоплощение до "последней капли слезы", а в абстрагированность идеи, которая является постоянно генерируемым продуктом психики, то неизбежен был психологический криз - умопомешательство. Достоевского Ф. М. такая участь миновала, так как термин "весь борьба" он переносил на своих героев, экспериментируя в их образной психики.

Глава 319.

Достоевсковеды правильно подметили в этом исходе лишь формальную сторону дела - кабинетный способ воздействия Ивана Карамазова на мир. Возможно возражение достоевсковедов: "А вот на Павла Смердякова воздействие носило прикладной характер". Нет, прикладной характер носило не воздействие идеи-тезиса "всё дозволено", а идейное противостояние двойного смысла идеи-тезиса "всё дозволено" идеи духа народовластия Парижской коммуны, которую выражал Павел Смердяков иносказанием двуфонии. На идейном поле борьбы задействованы два социально-классовые противоположности - семантический представитель разлагающегося дворянства (Иван Карамазов) и зачаточный прообраз международного пролетариата (Павел Смердяков). Пусть Иван Карамазов есть представитель и разлагающегося дворянства, но он инерционно сохраняет традиционность духу этого класса, подсознательно противопоставляя его более хищническому классу - класс нарождающегося буржуазного капиталиста. В связи с этим утверждение достоевсковедов о принадлежности Ивана Карамазова к классу буржуазной интеллигенции - беспочвенно. Не исключено возражение достоевсковедов: "а противостояние Ивана Карамазова международному пролетариату?" Иван Карамазов не может подняться до уровня объективности и непредвзятости в этом вопросе, так кА, интуитивно ощущая в образе Павла Смердякова слепое классово-социальное противостояние, находится в положении человека, который должен поднять сам себя за волосы. Пикантность положения Ивана Карамазова в том, что Павел Смердяков, как представитель международного пролетариата, кодируется им как органический элемент противоречивости дворянской системы власти и не более.

Павел Смердяков находится в мировоззренчески выгодном положении, нежели Иван Карамазов .Пусть Павел Смердяков есть всего-навсего зародыш международного пролетариата, но он осознал свой социально-политический ориентир и тенденцию движения вперед. Демонстрируя Ивану Карамазову свой новый идейно-классовый ориентир иносказанием с противоположным смыслом (слугой Личардой), Павел Смердяков твёрдостью не мировоззренческой позиции, а логической перманентностью диалогического диктата внутренне убеждает Ивана Карамазова в противоположности, давая осознать ему собственное состояние .. быть слугой Личарда. Иван Карамазов менталитетом души избирает позиционную неопределенность - становится в положение человека между двух огней, между статусом слуги Личардой и статусом хозяина слуги. Эта неопределенность формирует инградиентно тенденцию к умопомрачению. Могут возразить достоевсковеды: "Иван Карамазов номинально, как представитель своего класса, стоял выше Павла Смердякова, поэтому эта неопределенность наигранна ... литературным критиком Бодним А. А.". Нет, не наигранно, так как Иван Карамазов только избирательно рефлексирует как представитель класса, идейно-самосознательно же он над классовой позицией, выступая экспериментатором борющегося гуманизма. Возможно возражение достоевсковедов: "но ведь и Павел Смердяков, по соображению литературного критика Боднего А. А., тоже причастен к гуманизму". Да, причастен, но видит в гуманизме не метод достижения цели, а форму будущего пролетарского сосуществования.

Сквозь частокол возражения литературный критик Бодний А. А. улавливает ироническое сопровождение, что адекватно провоцирует его на обобщенно-историческую результативность по сравнительной преобразовательности. Суть сравнения в том, что зародыш пролетариата - "слуга Личарда" - через тридцать восемь лет превращается в движущую силу истории, открывая штурмом Зимнего дворца новую страницу истории не только де-факто, но и де-юре.

Глава 320.

Иван Карамазов и Павел Смердяков боролись с неопределённостью мировоззренческой перспективы. Победу одержал Павел Смердяков: своей смертью он подтвердил и утвердил верность сокрытой идеи - идеи народовластия Парижской коммуны ... Иван Карамазов повержен неопределенностью до состояния умопомрачения. В противовес Ивану Карамазову у Павла Смердякова был ясный ум до последнего дыхания. А это залог того, что запрограммировано выраженное перед разделительной линией в форме кредо пусть даже отчасти иносказательно с двойным смыслом есть победа над неопределенностью. Павел Смердяков - далеко не бог земной и далеко не властитель конкретной сферы материальных ценностей и властных полномочий. Но даже в состоянии безвластного социального существа он в последнем аккорде жизни взял супервысокую ноту достоинства, которой могут позавидовать и земные боги. А чем они, эти земные боги могут восхвалиться перед Павлом Смердяковым? А тем, что на крови и поте подвластных рабов построили свое земное счастье. А Павел Смердяков что им противопоставал? А он противопоставил частицу своего виртуально-революционного духа народовластия, которая влилась микродинамической силой социального протеста во вселенский поток Вечного Времени, а конкретно - в исторической ход времени, давший через шестнадцать лет "Союз борьбы за освобождение рабочего класса и крестьянства", положивший начало знаковой тенденции, приведшей через двадцать три года (от года основания Союза ..." в 1895-м году) к воскрешению духа идеи народовластия если не во Франции, то на всей территории России. И это исторический факт. И ни один достоевсковед не уличит литературного критика Боднего А. А. в фальсификации истории. В фальсификации исторического факта не уличит, но в тенденции к формированию факта может попытаться уличить, ссылаясь на не идентичность прототипности образа Павла Смердякова русскому пролетариату. Тогда резонный вопрос литературного критика Боднего А. А. достоевсковедам: "так кто тогда открывал новую страницу истории России в 1917 году, - пришельцы из космоса?" Да такие же лаптёжники как Павел Смердяков и даже хуже его намного по моральному облику. А достоевсковеды наперекор объективной непреложности хотят поднять их над Павлом Смердяковым на недосягаемую высоту. Это - собачья чушь и не более; летописцам свойственно идеализировать всё то, что стало достоянием истории, а достоевсковедам свойственно идеологически унисонить летописцам, а не оппозиционности, которая не столько урезонивает власть предержащую, сколько ориентируется на фактическую правду жизни, иначе она и гроша ломаного не стоит. Предвидится саркастически-опотествующий вопрос от достоевсковедов: "а в чем гарантии достоверности оппзиционности?" А в том, что в противовес подковерности власти предержащей и дублирования христопродажными перевёртышами у оппозиционности отсутствуют искажение точки отсчета фактов, событий и явлений, как плата за ... дискомфортность жизни.

Часть 36.

Глава 321.

Но вернемся от идеологических технологий к литературоведческим и новаторско-изобразительным. По этому поводу достоевсковед Фридлендер Г. М. пишет: "знаменательно, однако, что, подвергая критике в "Братьях Карамазовых" рассудочный, кабинетный тип мысли "уединённого мыслителя" Ивана, Достоевский опирался не только на реакционно-идеалистические воззрения старших и младших славянофилов. За характеристикой ума Ивана как ума "эвклидовского" стоит отражённый в романе (IX, 233) и в записных книжках Достоевского интерес писателя к новой, неэвклидовской геометрии, с её учением о сходящихся в бесконечности параллельных линиях. Таким образом, убеждение Достоевского в необходимости отказа от старого отвлечённого, формально логического метода мышления сформировалось в какой-то мере под влиянием великих научных открытий эпохи, в частности - под воздействием идей Лобачевского ... А. В. Чичерин справедливо отметил, что для языка Достоевского характерно пользование системой особо насыщенных смыслом, устойчивых, часто многократно повторяющихся ключевых понятий. Последнее превращаются часто в своеобразные философские формулы - обобщения, в сгущённости, концентрированном виде выражающие основной смысл произведения, самую суть его социальной и нравственной проблематики ... Одной из наиболее ранних формул этого рода является определение "человек - ветошка", обратившее на себя внимание Добролюбова. Определение это впервые появляется в начале романа "Бедные люди" ... Употребленное впервые для характеристики одного частного случая определение "человек-ветошка" в дальнейшем всплывает под пером Девушкина снова. Но теперь смысл его бесконечно расширяется и усложняется. Из пустого сравнения оно становится своего рода крылатым выражением, обобщением, в лапидарной образной форме рисующим социальное положение не одного, а многих десятков и сотен "бедных людей", - униженных, обокраденных жизнью, лишённых своих человеческих прав и достоинств" ... (Фридлендер Г. М. Реализм Достоевского. стр. 358-359).

Начало комментирования приведённого текста, достоевсковеда литературный критик Бодний А. А. предваряет неоднократным повторением: Бодний А. А. предваряет неоднократным повторением: Достоевский Ф. М. никогда не "опирался" не только на реакционно-идеалистическим воззрения старших и младших славянофилов", но и на идеологическую концептуальность в целом. Почему? Да потому что его идейно-полярные герои опирались на концептуальность разнопрофильных воззрений, а Достоевский Ф, М. стоял над идеологической динамикой общества, дирижируя посредством парадоксальности поэтического и публицистического слова скрещиванием, слиянием и противостоянием позиций.

Достоевсковеды допускают существенный просчёт по диалектике эвклидовского миропредставления в трудах Достоевского Ф. М. .... Иван Карамазов отражает не схоластический взгляд на личностную и общественную субстанционность. В спектре морально-нравственных преобразований Иван Карамазов иносказательно посредством двуфонии, сокрытости смысла направляет мировой интеллект на желаемость осуществления извечной тенденции человечества: две параллельные линии - желаемость и реальность тенденции морально-нравственного совершенства - должны в бесконечной дали быть сходящимися посредством ... "последней капли слезы". Изначально на конце вектора - линии реальности сосредотачивается "последняя капля слезы" как олицетворение страдально-сострадальческой сущности совершенствующей личности. Разверстывание обеих векторов-линий в бесконечной дали претерпевает такую ситуационность, когда лучистая энергия мирового интеллекта фокусируется в "последней капле слезы". От фокусировки тепла по принципу работы биметаллических элементов конец вектора - линии желаемости сближается до схождения с концом вектора-линии реальности (по житейскому обороту речи - "желаемое переходит в реальное"). Это явление пассивно-активного характера. И его Иван Карамазов страдательно-сострадальчески своим гуманным потенциалом души пытался провоцировать. Но из-за односторонней активности этого явления Иван Карамазов попадал в философско-этический тупик. Нет, не надо достоевсковедам брать на помощь великого ученого Лобачевского Н. Н. - он не действующее лицо романа. Сам Иван Карамазов только с косвенной подсказки Лобачевского Н. И. придаёт рассмотренному явлению обоюдную активность. Внедряя в сознании окружающих идею о "боге внутри нас", Иван Карамазов совершенствует технологию явления. Обе вектора-линии изначально разверстываются как две обозначенности: первая - композиционно-приемлемый нравственный идеал; вторая - нравственная реальность совершенствующего человека. Обе вектора-линии несут в своей сущности идею "бог внутри себя". В бесконечной дали, когда обе вектора-линии входят в сферу высшего нравственного идеала, наступает эффект вселенской интеграции: составляющие параллели сходятся. Так как процесс схождения был Ивану Карамазову на данном этапе развития нравственности недоступен, то философичность его теряла этическую злободневность в противовес первому варианту как страдально-сострадальческому акту, более доступному эмпирически.

Глава 322.

Сотруднице типографии (корректору), где Достоевский Ф. М. тиражировал свои труды, на замечание касательно не лингвистически использованных лексических образований и пунктуации писатель парировал значимостью интуитивного ударения, а не правописательного. Достоевский Ф. М. от творческого озарения переходил напрямую не к теоретичности литературоведения (касательно формированию "ударных слов" подобно "ветошки"), а к семантически идейно-социальному обозначению. Это была новация, но не лингвистическая, а идейно-композиционная. Поэтому правильней было бы называть новацию не "ударными словами", а "знаками социальности". При таком синтезе обобщения лапидарная образная форма становится не основным признаком, в вспомоществующим для краткости выражения. Не исключено возражение достоевсковедов: "а в чем дело?" формы разные, а сути одинаковые лапидарности". Нет, меняются и сути. Чичеринская новация смещает акцент через лингвистическую стилизированность с идейно-социальной содержательности на теоретичность литературоведческую.

Не лишено основания обвинение литературного критика Боднего А. А. в плагиатстве со стороны лингвистов: "подобный метод переименования, мол, уже задействован идеологами, которые, в частности, изначалье термина "земский собор" во многих регионах перекрестили как "народный собор". Литературный критик Бодний А. А. относит это переименование со стороны христопродажных перевёртышей к желанию перещеголять коммунистическую иделогию. Если при социализме "воля народа"аллегорически выражалась безмолвием его, помещённым в стойло с достаточной для усреднённого существования нормой кормов, то при капитализме с тенденцией к "народному собору" народ уподобляется существу в стойле с кивающей (синоним лингвистического "согласия") от ожидания заполнения кормушки кормом м со спеленённой ануса паутиной от голодания. Идеологически разнузданной импровизации христопродажных перевёртышей нет предела, выливающейся в контрдовод: "протри зеньки свои, прислепковатый литературный критик Бодний А. А.: существо в стойле кивает Гловой в знак согласия с нашей олигархически-народной прихватизацией, а запаутинивание ануса - это отсутствие рефлекса к потребности в кормах".

Литературный критик Бодний А. А. приносит извинение за то, что спутал двусмысленность полифонии с полилогографией. На волне прозрения от кивалоанусного недогляда литературный критик Бодний А. А. вводит существенные дополнения в методику диалогической двуфонии Достоевского Ф. М. по "Братьям Карамазовым", точнее, в полемику между Иваном Карамазовым и Павлом Смердяковым.

В диалогическом двуголосии Достоевский Ф. М. стремится создать видимость чтения мыслей одним героем у другого. Это доступно избранным, что придаёт расшифровке достоверности оппонирующей мысли налёт идеализированности, граничащей с неправдоподобием. О таких способностях ни у Ивана Карамазова, ни тем более у Павла Смердякова и намёком не обмолвился Достоевский Ф. М.

Глава 323.

В порядке обзорности художественных приёмов Достоевского Ф. М. литературный критик Бодний А. А. приводит фрагмент текста достоевсковеда Мясникова А. С. В статье "Достоевский и Горький": "герои Достоевского как бы вглядываются друг в друга и часто с ужасом, а иногда и с удовольствием узнают себя в других. Они даже улавливают скрытые голоса друг друга (Иван - Смердяков, Алеша - Иван, Ставрогин - Петр Верховенский и др.), при этом создаётся впечатление скрытого диалога. Об этой особенности образов и композиции в романах Достоевского еще в 80-х годах писал французский исследователь русского романа Вогюэ. "В тот момент, когда мы начинаем интересоваться интригой, - замечает учёный, - на заднем плане подымается другая, самостоятельная, но которая кажется откопированной на первой ... Это может напомнить и две нерасторжимые романтические фабулы, которые создают игру двух противостоящих зеркал, посылающих друг другу одно и то же изображение". (Мясников А. С. "Достоевский и Горький" в кн. "Достоевский - художник и мыслитель". М. 1972 г. стр.600-601). Исследователь Вогюэ Э. М. приводит в порядке наглядности двуголосия задействованность оптического свойства зеркальности, способного отразить теневую сторону предметности. Хотя в сравнительной пояснительности Вогюэ Э. М. передача достоверности скрытого объекта идёт условно напрямую через двойную идентификацию на скопированное изображение, но она преподносит вскрытие существенности как бы не в живом виде, а в физической неодушевленности. Достоевский Ф. М. в этой понятийности стоит выше Вогюэ Э. М., вплетая в полемичность двуголосия живую ткань индикаторной распознаваемости скрытого голоса, включающей два приема. Первый - это интуитивное улавливание скрытого голоса по рефлексии и мимике. Ординарность этого приёма - не в реактивности, а в асинхронности. Второй. Это - подсознательная опознаваемость границы между логическим и алогическим (в частности, модификации софической). Несовершенство использования этого приема героями - в отсутствии профессиональных навыков (следственного экспериментирования, диалектики проявления случайных закономерностей и закономерных случайностей и т. п.).

Снять перечисленные огрехи и несовершенства можно, считает литературный критик Бодний А. А., используя испытанный приём - чередовать диалоги с экстрасенсорностью. Одновременно есть возможность преподнести читателю как вариацию ... истину в аллегорическом исполнении.

Скрытый голос должен уловить фактически не оппонирующий герой, а ... читатель. Поэтому экстрасенсорность создаёт ощущение живой сферы безмолвного диалога по сокрытым голосам. Зазеркальность же скрытого диалога лишена такой возможности, ибо её синоним диалогически-сокрытый - это сформированное средой незыблемость психологического портрета и духовного статуса индивидуума сообразно с крылатым выражением: "человек предстаёт в трёх ипостасях - это то, что думает о нём среда: это то, что думает о себе он сам: это то, что думает о нём БОГ".

Превалирующий в двуголосии силлогический способ мышления закрепощается в какой-то степени этим синонимом зеркальности. Экстрасенсорность лишена такой закрепощённости. Литературный критик Бодний А. А. считает, что было бы целесообразней, если бы после каждого свидания Иван Карамазов и Павел Смердяков просветлили бы семантически и символически читателя, погрузившись в экстрасенсорность. Сообразно возражение достоевсковедов: "зеркальность - это сравнительное понятие, а экстрасенсорность - это уже приём субстанционно-изобразительный". По первому впечатлению - да. А вот по второму - зеркальность может быть и приемом. Литературный критик Бодний А. А. имеет в виду мимикримически - мимическое изменение после выраженной мысли или воспринятой, изменение как внешняя форма содержательности, к примеру, внезапная испарина или покраснение лица, внезапное дрожание пальцев рук, внезапное расширение или сужение зрачков глаз, - как безусловный рефлекс. Но мимикримически - мимическая реакция в зависимости от эмоционально-чувственной сложности индивидуума может не ограничиваться одним обозначением содержательности, а нести в себе не одну, а несколько вариаций толкования. Зеркальность образов отражает по упрощённой схеме "да - нет" содержательность скрытой мысли, в лучшем случае, и способна дать перехлёст в опознавательности философски усложненного психологизма образа, в худшем случае.

Глава 324.

Второй способ улавливания скрытого голоса в полемическом ключе - это давать вторую вариацию скрытого голоса с обозначением ... истины, но закамуфлированную под техническую глубинность аналитической разборки. Литературный критик Бодний А. А. недаром взял оборот речи "техническая глубинность" взамен напрашивающейся "философской глубинности". Невольно приходит сравнение диалогической истины Достоевского Ф. М. с истиной бессмертия Кощея сказочного, сфокусированной в игле и проверенной разломом пополам в руках царевича. Достоевсковеды могут подсказать с подвохом литературному критику Боднему А. А.: "такая истина есть у Достоевского Ф. М., приведённая тобой в форме схемы нанесения смертельного удара Федору Павловичу Карамазову". Нет, "Федот - да не тот". У Достоевского Ф. М. истина воспринимается относительной, а не абсолютной величиной категории достоверности из-за ... психологически-буферной формы преподношения её. Такой психологической неуверенности в сказочной истине бессмертия нет ... из-за наличия субъектно-именной конкретики. В схеме же нанесения смертельного удара такая конкретность отсутствует ... По стопятидесятилетней гипотезе достоевсковедов, Павел Смердяков из открытого окна кабинета хозяина показывает на ... вожделенность Федора Павловича в образе Аграфены Александровны Светловой, притаившейся в соседних кустах. А если достоевсковедам в порядке творческой толерантности поделиться местом в формате гипотезы с литературным критиком Бодним А. А.? имеется в виду ... насильственное нарушение хронологии сюжетности с новационной комбинацией: первоначально пусть наступит "звездный час" для эмансипированной женщины, а не для "валаамской ослицы". Это ближе к психологической логичности. Тогда в схему нанесения смертельного удара вносится субъектно-именное дополнение: эмансипированная женщина, за спиной которой (в прямом, а не переносном смысле) стоит субъект поддержки (охватывающий своей тяжёлой кистью руки для синхронно-увесистого удара правое запястье женской руки, сжимающей в хрупкой кисти ... орудие), - ставит пестиком через открытое окно ... смертоносную точку на бренной жизни Федора Павловича Карамазова.

По криминальной терминологии, эмансипированная женщина нарекается убийцей прямой; субъект поддержки именуется соучастником убийства, не являясь непосредственным убийцем. Парадоксальность ситуации в том, что происходит (сообразно с фабульным домыслом) перехлёст сопряжённых предназначенностей: женщина одновременно становится и убийцей и ... заказчиком; субъект поддержки обретает тоже два "титула" - соучастника и ... организатора. Не "неполноценность" ли (второстепенность) криминальной значимости - отсутствие непосредственности причастности - даёт субъекту поддержки чувство убеждённости в оспаривании учреждения судебного решения?

Субъект поддержки - Дмитрий Карамазов - демонстрирует, по достоевсковедческой гипотезе, психологический феномен: со звериной хваткой (по складу нервной системы) он вдруг при лицезрении в оконном проеме бюста родного отца пускается в панический бег, забыв о своём смертоносном намерении. Для такой нахраписто-бойцовской натуры естественным был бы побег после нанесения отцу смертельного удара. Литературный критик Бодний А. А. распрямляет крылья естественности путём снятия феноменальности своим дополнением к схеме. По новой схеме получается, что Дмитрий Карамазов как непосредственный отцеубийца вроде бы оговорен литературным критиком Бодним А. А.

Литературный критик Бодний А. А. имеет в запасе ещё одну истину, но, правда, не абсолютизированную как истина сказочного бессмертия. Мешает этой абсолютизации ... субъектно-именная предметность. Речь идёт о относительной истине, сфокусированной на ... отсутствии даже единой капли крови на репутации Павла Смердякова. Преподнесение этой истины не в официальном ключе, а из уст самого подозреваемого ("нет ни одного доказательства"), во-первых, и "размазывание" этой истины по следственно-формирующей плоскости сюжетности романа, во-вторых, - делает её виртуально воспринимаемой.

Подмена Достоевским Ф. М. философской углубленности к истине на техническую, видимо, связанно, по мнению литературного критика Боднего А. А., не столько с вероятностью несовмещения лингвистического формата повествования с художественно-композиционным, сколько с желанием сохранить запас реверсивности фабульно-сюжетный в романном продолжении.

Глава 325.

Исследователь Вогюэ Э. М. ведёт речь о глубине проникновения в психику оппонента: "Герои Достоевского как бы взглядываются друг в друга и часто с ужасом, а иногда и с удовольствием узнают себя в других. Они даже улавливают скрытые голоса друг друга ..., при этом создаётся впечатление скрытого диалога". Литературный критик Бодний А. А. ведёт речь о глубине проникновения в философию синтеза личности. По методике Вогюэ Э. М., герой Достоевского Ф. М. расшифровывает эмоционально-чувственный заряд скрытого слова, тональность негативности или позитивности, тенденцию к схеме "да - нет". По методике Боднего А. А., герой Достоевского Ф. М. улавливает в скрытом слове степень приемлимости противоположного смысла для возводимой архитектуры ... контрдоводов, по малому счёту, и инградиенты философского синтеза обновления самосознании, по большому счёту.

Под стать экстрасенсорности по степени извлечения рационального зерна истины из философского синтеза является предлагаемый литературным критиком Бодним А. А. мистифицированный приём, граничащий с галлюцинированием по неправдоподобности, но отличающийся от него здравомыслием и реалистическим элементом. По слагаемым признакам приём этот - не новация для творчества Достоевского ф. М., но альтернативным способом он расширяет границы человеческого разума через сопряжённость чувственно-интуитивного заряда в предметно-астральном образе с философско-избирательной результативностью. Предпосылкой к этому приёму явилось желание литературного критика Боднего А. А. интерпретировать в обновлённно-дополненной модификации толкование идейно-фабульного построения рассказа Достоевского Ф. М. "Бобок". По поводу новизны сюжетно-сценической рассказа "Бобок" достоевсковед Мясников А. С. пишет: "В рассказе Достоевского "Бобок" беседу ведут мертвецы на кладбище, ожившие на несколько часов. "Признаюсь", - записывает рассказчик, - "я и сам узнал много нового, так что подивился путям, которыми можно иногда узнавать в сей столице административные новости". В могильном царстве, оказывается, установлен "новый порядок", когда люди говорят только то, что думают и чувствуют. Этого нельзя сделать на земле, а после смерти можно. "Заголимся и обнажимся"! - этот лозунг одного из мертвецов, Клиневича, был встречен восторгом. Достоевский этим условным приемом пользуется для того, чтобы глубже показать жизнь представителей господствующих классов России второй половины прошлого века". (Мясников А. С. "Достоевский и Горький" в кн. "Достоевский - художник и мыслитель". М. 1972 г. стр. 576).

Как истина Родиона Раскольникова в полицейском участке при первом посещении была воспринята за легковесное слово, так бывает, зачастую, и в мифическом приёме. Чтобы истина воспринималась с достоверностью, надо в мифическом создать атмосферу доверительности к истине через художественно-эстетическую силу воздействия, а это по плечу только гениальностям.

В мистифицированном приёме (отражённым в предлагаемом ниже сценарии литературного критика Боднего А. А., далеко не гениальном) диалоги строятся не с учётом скрытого расщепленного слова с иносказанием противоположного смысла, а на основе скрытого слова с иносказанием, но ... без противоположного смысла. Такая особенность мифического диалога даёт дополнительную нагрузку на иносказание с помощью философско-лапидарной методологичности. Противоположный смысл в мифическом варианте заменён на ... прямой смысл, но преподнесённый или с вопросительно сострадальческой или вопросительно иронической интонацией.

Начало минисцены. Павел Смердяков за один день до наложения на себя рук неведомой силой был влеком на местный погост к убогой могиле своей матери. Стоя с поникшей головой и со слезами на глазах перед местом вечного покоя матери, Павел Смердяков обжигался страстным желанием повернуть вспять ход земного времени, чтобы высказать матери наболевшее и неотложное ... В пелене слёзного тумана вдруг он стал лицезреть перед собой расплывчатый женский силуэт, который на глазах уплотнялся и превратился в ... астральный образ его матери. Не столько от растерянности по внезапности явления, сколько от внезапности исполнения желания Павел Смердяков возвышенно-патетически изрёк: "Матушка моя, как ты кстати мне нужна для душевной беседы!" Мать: - "И я, сынок мой Павлуша, тебя единоверца своего по непротивлению, ждала, зная, что у тебя моего больше, чем взболмученного противленства по правде жизни Федора Павловича. Дай я тебя поцелую по-матерински". - С этими словами мать целует сына в ... лоб. Павел Смердяков (восклицая с дрожаньем в голосе): - "Матушка моя, ты читаешь мои мысли наперед!" - Мать (не с меньшей печальной взволнованностью в голосе): - "Кровинушка моя, сынок Павлуша, вся внутри плоти твоей, наружи нет ни единой чужой; со лба твоего я сняла недоброжелателей навет ... навечно (переходя на плачущий голос), это не я вершу суд, это уже предсказано богом чрез мои уста, страдалец мой сынок Павлуша". - Павел Смердяков: - "И ты - смиренная страдалица, матушка моя". - Мать: - "В моем смирении, сынок мой, есть правда жизни, а не выживаемость. В твоем смирении, дитя мое невинное, есть ожидание протеста, которое невинность твою выдаёт за повод сомнения в ней. Сомнение не столько в напускной валаамовщине, сколько в оголении невинности через протест в ... противоположности. И эта противоположность, дитя мое невинное, сгубит тебя, ибо люди верят не в скромность праведности, а в необычайность желаемости". - Павел Смердяков: - "Матушка моя, но ведь такая необычайность желаемости не вечна, так как она временная предтечность борьбы за истину". - Мать: - "Дитё мое невинное, опасайся, чтоб эта временность не растянулась на вечность, забрав тебя с собой преждевременно. Но и в трагическом исходе судьбе не теряй последнюю каплю земного счастья, которая сфокусирована символически в одной из вершин треугольника, где две остальные приходятся на частицы судеб Анны Васильевны Жаклар (в девичестве Карвин - Круковская) и ... Достоевского Федора Михайловича. Внутри треугольника, дитя мое невинное, - дух народовластия Парижской коммуны, которым ты дышишь нелегально". Павел Смердяков (после глубокой паузы): - "Матушка моя, ты в бане Федора Павловича подарила ему меня не по злобливости, а по солидарности в смирении?" - Мать: - "В смирении - то, в смирении, но смирение Федора Павловича - это вызов нечистивцам, пребывающим в душевной грязи, а не в телесной, - дать тебе жизнь". - Павел Смердяков: - "Матушка моя, так смирение и вызов - это разве синонимы?" - Мать: - "по Библии, сродни, там не только вызов, но и уничтожение нечистивцев посредством Армагедона бог будет вершить. Федор Павлович ограничивается только словесным вызовом". - Павел Смердяков: - "Матушка моя, а чрезмерное прелюбодеяние отца?" - Мать: - "А это, сынок мой, повод вызвать на социальный диалогический бой нечистивцев духовных. А был бы твой отец кристально чистым, как Иисус Христос, такого повода бы не было - супостаты не приняли бы вызов. Так уж начертано, сынок мой, на судьбах наших пером тёски твоего отца - Федором Михайловичем Достоевским, - чтобы мы несли позыв к злободневности". - Павел Смердяков: - "матушка моя, а отца кто лишил жизни?" - Мать: - "Невинное дитя мое, забрать насильственно жизнь отца мог только кутёжно-злой и сильный деспот, а слабый и злобный на злобу способен только умертвить ядом. Этот сильный деспот и тебя, сынок мой, бумерангом смертельно ранит ... твоими же руками; прости меня за горькую правду, сынок мой." - Павел Смердяков глубоко задумался, в этот момент воздух наполнился звоном церковного колокола. Сын кликушеской нищенки рефлексивно сомкнул веки глаз, чтобы на время звона отрешится от земной бренности и быть ближе к матери. Но когда он разомкнул веки, астральный образ матери растворился во Вселенной. Конец минисцены.

По поводу стилевых особенностей и лексических образований в "Братьях Карамазовых" Достоевский Ф. М. в письме к Любимову Н. А. в 1879 году писал: "само собою, что многие из поучений моего старца Зосимы (или, лучше сказать, способ их выражения) принадлежат лицу его, т.е. художественному изображению его. Я же ... если б лично от себя выражал их, то выразил бы их в другой форме и другим языком. Он же не мог ни другим языком, ни в другом духе выразиться, как в том, который я придал ему. Иначе не создалось бы художественного лица". (Достоевский Ф. М. Собр. соч. т. 4. Письма, стр.91).

Лексико-стилистический язык героев минисцены (Павел Смердяков и Лизаветы Смердящей) дан литературным критиком Бодним А. А. "лично от себя". Такой подход в мистикообразном жанре к изобразительной форме, неся отрицательность из-за отсутствия разграничения между языками героев и автора, имеет и положительное значение. Положительность в том, что как бы аккумулируются потенциалы языковой выразительности. И это аккумулирование происходит на базе индивидуально-сценической содержательности героев. Литературный критик Бодний А. А. как автор только модулирует возможную восходящую рациональность образа мышления героев, как вариацию, это в методологическом плане, и подходит почти вплотную к истине, это идейно-фабульном плане.

Параллельно разборке минисцены достоевсковедами вероятен упрек литературному критику Боднему А.А. в пренебрежении принципами художественной правды с цитированием Достоевского Ф.М.: "Прежде надо одолеть трудности передачи правды действительной, чтобы... подняться на высоту правды художественной"(Достоевский Ф.М. Собр.соч.т XIII, стр.532) Литературный критик Бодний А.А. прежде всего берет от художественной правды методику оценки беллетристического творчества, а не саму технологию перевоплощения действительной правды в художественную. Поэтому литературный критик Бодний А.А. озадачен покорением высоты обзорности, с которой можно было бы критическим взглядом оценить беллетристические достоинства или недостатки, оценить насколько близка к форпосту результативности творческой мысли художественно-эстетическая сила таланта

Глава 326.

Степень сопряженности творческой мысли Достоевского Ф.М. с его художественно-эстетической силой должна соответствовать степени сопряженности критической достоверности Боднего А.А. с художественной правдой романа, - что дает литературному критику Боднему А.А. право предлагать поправки достоевсковедам. Такую поправку идейности представленной минисцены и предлагает литературный критик Бодний А.А., предваряя её фрагментом текста достоевсковеда Мясникова А.С.: "Особенно знаменательно было общение Достоевского с семьей Жаклар... Еще в 1865 году Достоевский познакомился с сестрами Корви-Круковскими и полюбил старшую из них - Анну Васильевну. В 1869 году Анна Васильевна уехала за границу и вышла замуж за французского революционера Жаклара. В дни Парижской коммуны Анна Васильевна Жаклар была членом центрального комитета союза женщин, выступала в печати и с трибуны, была сестрой милосердия. После разгрома Коммуны ей с мужем удалось бежать сначала в Швейцарию, а затем в Россию. Достоевский всю жизнь высоко ценил ум и сердце этой русской женщины, ставшей парижской коммунаркой. Семья Достоевского в 70-х годах находилась в дружеских отношениях с семьей Жакларов... Итак, бывший каторжник и гениальный русский писатель Достоевский в последние годы жизни (в период написания "Братьев Карамазовых" - примечание Боднего А.А.) оказывается гостем и высоко царского сановника, и парижской коммунарки" (Мясников А.С. "Достоевский и Горький" в кн. "Достоевский - художник и мыслитель" М.1972 г., стр.527).

Так вот, уважаемые господа достоевсковеды, пишущий эти строки не как литературный критик Бодний А. А., а как простой читатель требует, именно требует от вас проинформировать читательскую аудиторию, кто является выразителем идеи духа народовластия Парижской коммуны в "Братьях Карамазовых", ежели не так называемый вами гомункулус Павел Смердяков ???!!! Не надо только обременять литературного критика Боднего А. А. ложным ходом, выставляя в качестве выразителя идеи самого Достоевского Ф. М.: великий писатель не является действующим персонажем "Братьев Карамазовых".

Глава 327.

Не в меньшей степени влияющий на мировоззренческую результативность личности, как и идея, является и эстетика, точнее, взаимообусловленность между ними. По этому поводу ассоциативно метко выразился Достоевский Ф. М.: "Трудно измерить всю массу пользы, принесенную и до сих пор приносимую всему человечеству, например, Илиадой или Аполлоном Бельведерским ... Если какой-то человек когда-то, еще в отрочестве посмотрел на бессмертную статую и пошёл прочь, это еще не значит, что впечатление это не оставило следа в его душе. Но это впечатление от предмета искусства не похоже на любование, например, изящным дамским туалетом. И потому впечатление юноши, может быть, было горячее, потрясающее нервы, холодящее эпидерму; может быть, даже, - кто его знает! - может быть, даже при таких ощущениях высшей красотки, при этом сотрясении нерв, в человеке происходит какая-нибудь внутренняя перемена, какое-нибудь передвижение частиц, какой-нибудь гальванический ток, делающий в одно мгновение прежнее уже не прежним, кусок обыкновенного железа магнитом ... И кто знает? Когда этот юноша, лет двадцать, тридцать спустя, отозвался во время какого-нибудь великого общественного события, в котором он был великий передовым деятелем, таким-то, а не таким-то образом, то, может быть, в массе причин, заставивших его поступать так, а не этак, заключалось, бессознательно для него, и впечатление Аполлона Бельведерского, виденного им двадцать лет назад". (Достоевский Ф. М. Собр. соч. т. XIII, стр. 70).

У каждого человека свой менталитет души: своя длина эстетической силы, эстетического пеленания эмоционального чувствования. "Звездные часы" менталитета души наступают тогда, когда, в частности, эстетическая сила красоты души резонансирует, пусть даже подспудно (а применительно к цитате Достоевского Ф. М. - подтекстно) с идейностью личности, что художественно-идентично - с героем или творческой абстракции или романа. В течение двадцати лет (как у героя цитаты Достоевкского Ф. М.) это резонансирование превращало на подсознательном уровне красоту менталитета души героя из потенциально-пассивной формы в потенциально-активную.

И само явление резонансирования эстетической силы красоты пассивно-активное: в середине менталитета души есть природный очажок стимулирования этой силы, но он медленно разгорается (двадцать лет и более) не потому, что он маломощен, а потому что природа эстетической красоты - она падчерица ... исторического сознания человека и человечества.

В первородной палеонтологической эре человечества инстинкт сохранения и выживания рода был доминирующе-господствующим. Эстетическая сила красоты не проявлялась активно, но была заложена генно. Причём так была БОГом заложена, чтоб человек, задействуя в древние времена инстинкт сохранении и выживания, при сопряжении с объемлющим очагом опасности и зла сдавал бы позицию этически-пристойно, не теряя человеческого достоинства. И вот поддержание этого человеческого достоинства, возвышение его над животным инстинктом и было возложено эволюционно-генно на эстетическую силу красоты души.

Глава 328.

Когда Достоевский Ф. М. говорил о том, что природа собственного человеческого "я" не дает возможности, образно говоря, войти струей в глобальное тенденциозное течение к заустьевому простору совершенства, именуемого высшим нравственным идеалом, то но имел в виду тот прессинг, который оказывает инстинкт сохранения и выживания на эстетическую силу красоты души. Иными словами, Достоевский Ф. М. не отрицал наличие скрытого потенциала нравственного преобразования человека через проявление эстетической силы красоты души, но не видел механизма задействования его. Достоевский Ф.М. осознавал, что природа эгоизма самоутверждения и выживания как антиэстетический спектр инстинкта сохранения и выживания выше природы эстетической силы красоты. А каков механизм управления этим превышением в целях его занижения - для Достоевского Ф. М. был недоступен, точнее, писатель подсознательно - эмпирически видел его внутри самого же человека через вспоможение озарением в идейности. Это уже была тенденция к революционизированию проблематики "добро-зло". Двадцатилетний период формирования статуса революционера у молодого человека, о котором ведёт речь Достоевский Ф. М., и есть сокрытое бессознательное управление механизмом превышения в сторону занижения. Медлительность этого процесса есть эволюция - неизбежный фактор развития исторического сознания человека и человечества. Становление героя Достоевского Ф. М. революционером - это уже качественный скачок в историческом развитии.

Балансирование между эгоизмом самоутверждения и выживания и удерживанием человеческого достоинства эстетической силой красоты - лишено тенденции к укреплению последнего. Достоевский Ф. М.сам не дает методологического толкования, как сдвинуть с мертвой точки это балансирование, указывая только на скрытую причинную связь между эстетичностью и идейностью. А может быть, в этой недомолвке и кроется гениальная тенденция Достоевского Ф. М. видеть через конкретную причинную связь системную обусловленность явлений и признаков, входящих в формулярный круг этой проблематики.

Часть 37.

Глава 329.

Чтобы предположительность литературного критика Боднего А. А. принимала реальные очертания, он предлагает погрузиться исторической памятью во фрагментальность первой половины его бытийной жизни, когда идет процесс опережения информационным изобилием формирования жизненного опыта на фоне эстетического психологизма и духовной субстанционности в сопряжении с гражданско-социальным этикетом и идейностью.

Коль идет литературоведческое обоснование поднятой Достоевским Ф. М. в цитате проблематики, то и литературный критик Бодний А. А., придерживаясь художественного принципа о персонажах, выставляет и своего героя, еврея по отцовской линии - Михаила Вольфовича Шера, являвшегося одновременно и соседом по четной стороне улицы Парижской коммуны, только у критика дом был под номером четыре, а у него под номером два (угловой).

Вся проблематика Достоевского Ф. М., включающая в себя фундаментально и эстетичность, и инстинктивность, и идейность (бытийная, в конкретном случае), будет в принципе раскручиваться по плоскости, вбирающей границу между гражданско-бытийной и метафоризированной выраженностью перечисленных категорий философичности, в центре которой будет главный герой - Михаил Вольфович Шер как уникальная личность, но на фоне своего изначального материального и духовного ... убожества. Главный герой не родился в "рубашке", но, обретя её в зрелом возрасте, не смог достойно использовать. В этом и заключается уникальность его ... судьбины, прошедшей через метаморфозность менталитета души. Не надо достоевсковедам преждевременно венчать Шера ореолом таинственности. Таинственность только была в режиме дежа вю эпиметейского ума литературного критика Боднего А. А., давшего повод для уникальности как ... относительной сокрытости, когда главный герой превращал фундаментальные категории в свою противоположность.

Так как приобретаются признаки натуры человеческой в детском и отроческом возрасте, то и литературный критик Бодний А. А. начнёт отсчёт от этого нравственно-психологического рубежа становления личности.

Семейка Шера была хотя и многочисленной, но неполной (рубеж, когда отец семейства перешёл в виртуальность, не помнит ни сам Михаил Шер, ни тем более сосед - Бодний Александр, моложе Шера на четыре года). Верховодила семейством мать-женщина грубая и голосом, и душой, и вдобавок неотёсанно-матерщинная. Хата Шеров была примитивно-убожеского вида и по архитектуре, и по орнаменту, и по убранству как снаружи, так и внутри. Ложем для сна являлся доливковый пол, устеленный соломой, на котором вся семейка покотом спала, укрываясь лохмотьями. Утро обычно начиналось с матерщиной тирады шеровой матери в адрес своих детей. Михаил Шер на грубость не отвечал грубостью, а только мимикрилась его физиономия красными пятнами да учащенно мигали века глаз с натянуто-выжидательной ухмылкой.

То ли полунищенское существование, то ли признак второй натуры толкал Михаила Шера зачастую к попрошайничеству среди сверстников. Он входил в заинтригованное состояние, когда видел вожделенный продукт питания в чужих руках. Фокусируя в себе артистические способности, Михаил Шер причмокивал губами в такт прошения и слащаво-навязчивым голоском умолял: "Ну, дай, ну, дай, ну, дай только чуть-чуть вкусить, только чуть-чуть вкусить и не больше ..." Такие доброхоты, как Шурик Бодний и ему подобные, давали вкусить или плод фрукты, или сдобу. Подавляющее большинство на прошение отвечало злорадно-насмешливо, употребляя распевно переиначенную песенную присказку:

"Жидок, комарицкий мужичок,

Снявши с ходу порточок,

По верёвочке бежит и потрафивает,

И в бумажечку затаривает".

Уничижаюшая сила этого куплета перевоплощала облик Михаила Шера, который принимал вид настороженно-удручённого с натянуто-страдальческой улыбкой у краешек рта; розовато-пятнистая мимикрия играла на волнах легкого тика.

От легкого приёма присвоить чужую сладость Михаил Шер переходил и к более тяжеловесному. Вместе со своими двумя родными братьями Михаил Шер делал набеги и на обильность фруктового сада дедушки Иванова.

Глава 330.

Именная обозначенность - дедушка Иванов - это псевдоним соседа Шурика Боднего, межевавшегося подворьем с домовладением Бодних по другую сторону от Шеров. Для Шурика Боднего этот носитель псевдонима был добрым сказочным дедушкой, а для литературного критика Боднего А. А., который, к сожалению, так и не узнал его подлинные фамильно-именные данные, - дедушка Иванов стал ... олицетворением одушевленной реликвии детства. В ущерб композиционно-стилевому переходу литературный критик Бодний А. А. заострит короткое внимание на квинтэссенции, стоящей за псевдонимом ... Раза два в неделю, синхронно и асинхронно шеровым набегом, дедушка Иванов подзывал к огородной изгороди Шурика Боднего и, загипнотизированный улавливаемой чистотой детской души, магически изрекал ласкательно-доверительным голосом, преподнося большую сковородку, наполненную с горой сочными фруктами: "Шурик, это тебе за твою честность и доброту, будь таким всю жизнь".

Отзывчиво-доброжелательный сосед - дедушка Иванов - находился на положении ... приживальщика-сожителя у Надежды Ивановой (отсюда и происхождение псевдонима). Надежда Иванова была второй сожительницей дедушки, первая же жила и продолжала жить на Парижской коммуне кварталом выше. С первой сожительницей дедушка Иванов прожил около двадцати лет, выращая почти с пелёнок пасынка до армейского возраста. Придя из армии уже мордоворотно-оформленным, пасынок, намереваясь жениться, выгнал из дому дедушку Иванова как чужого человека. Дедушка Иванов, собрав все свои пожитки на собственную телегу, запряжённую быком, переехал к надежде Ивановой, которая жила с малолетней дочкой. Спустя примерно двадцать лет его добила та же самая принципиальность ультиматума, только выраженная устами падчерицы. В связи с предстоящим выходом замуж падчерицы, ему было предложено навсегда покинуть подворье Ивановых.

Если бы судьба свела дедушку Иванова с единомышленницами ... Жаклара, то с безоговорочной вероятностью он бы принял идею духа народовластия Парижской коммуны ... А Михаил Шер принял бы эту идею, ведь он был обидчиво-скрытым и непротивленец злу? Нет, не принял потому, что насмешки в свой адрес он относил не на эстетическую силу душевной красоты (которая оказалась у него с начальной составленной частью "псевдо"), а на эгоизм самоутверждения и выживания, что подтвердило наличие в его жизни полосы метаморфизма натуры.

А где доказательства, что дедушка Иванов сохранил до конца дней тенденцию к праведности, апофеозом которой литературный критик Бодний А. А. считает виртуальное приобщение дедушки Иванова к идее духа народовластия Парижской коммуны? Ведь он как примак - приживалец подавлял, точнее, самоатрофировывал истинные побуждения. А доказательством будут ... слёзы на глазах дедушки Иванова, когда он выгнанный из последнего семейного приюта, приходя периодически на Парижскую коммуну и садясь на лавочку у противоположной стороны улицы, - которыми выражал ими не утрату самого жилья как жизнепотребного условия, а утрату надежды на благопристойность не только сожительниц, но и людей в целом, обиду на обращение с ним как с вещью, пришедшей в негодность. Несмотря на то, что после изгнания он обрел пристанище у своей родной сестры, жившей за несколько кварталов от последнего подворья сожительства, дедушка Иванов вскорости тяжело душевно заболел на почве нервных переживаний и слёг. Это подтверждает искренность его элементарной идейности. Вскорости из Москвы приехала его родная дочь и забрала тяжелобольного дедушку Иванова к себе. Спустя месяца два-три пришло на имя сестры дедушки Иванова сообщение из Москвы о том, что дедушка Иванов отошёл в потусторонний мир и тело его погребено на одном из московских кладбищ.

Вечная светлая память дедушке Иванову - безымянному мученику не по неотвратимости судьбы, а по личностно-эстетической востребности красоты души, не вписывающийся в жестокие каноны бытия!!!

Глава 331.

Уникальность натуры Михаила Шера заключалась в том, что он пытался врождёнными и приобретенными особенностями натуры соединять жестокие каноны бытия с лисьей приспособляемостью и волюнтаризмом.

Вскорости после воинской службы Михаил Шер встретился с будущим литературным критиком Бодним А. А. как лояльным соседом. Между ними состоялся краткий диалог. Начало диалога. Шер: - "Александр, я полагал, что ты пойдёшь по литературной стези. Помню, твои сочинения как высокохудожественные учителя зачитывали по школам район, да и в краевых олимпиадах ты блистал, а вот пошёл в биологический вуз". - Бодний: - "Михаил, не только в краевых конкурсах, но и до Москвы доходил отзвук. К завершению же становления своего самосознания я осознал неодолимую тягу к живой природе, которая мне была ближе, чем человеческая. В этом и своеобразие избранного пути". - Шер: "- А вот я думаю поехать в Ленинград, чтоб поступить в Школу милиции. Мне бы надо на первых порах заручиться гарантией жилищно-бытовой устроенности. Не могла бы твоя мать, Мария Кирилловна, посодействовать в этом через свою родную сестру, тетю Варвару?" - Бодний: - "Хорошо, Михаил, я передам твою просьбу своей матери". - Конец диалога.

Мать литературного критика Боднего А. А. - Мария Кирилловна - сторонница благонамеренной деловитости и противница всех форм чванливости, оперативно написала письмо своей родной сестре Давыдовой Варваре Кирилловне, проживающей в Ленинграде, с просьбой обустроить Михаила Шера.

Варвара Кирилловна дала положительный ответ, отписав сразу на юг России два письма - одно родной сестре Бодний Марии Кирилловне, второе - родной сестре Копыловой Анне Кирилловне, чье домовладение межевалось с подворьем Шеров (у Шеров угловой дом) по улице Герцена.новое действующее лицо жизнеописания литературного критика Боднего А. А. - Копылова Анна Кирилловна - представляла своими действиями и миропониманием ... первую сплетницу и бандуршу города. Возможна протестующая поправка в адрес литературного критика Боднего А. А.: "быть наделенной таким "титулом" невозможно только по природным признакам, необходима и опора под ногами". Совершенно верно, была такая опора под ногами, точнее, под каблуками. Олицетворением такой опоры был её сын - Копылов Василий Петрович, - значившийся в двух ипостасях - как депутат горсовета, дослужившийся до секретаря этой организации, и как ... подкаблучник своей матери. Дети Копыловой Анны Кирилловны, за исключением антипода - Копыловой Лидии Петровны - сателлитно копировали вредоносность своей матери. Дочь её - Копылова Лидия Петровна - была и по бытийной и идейной мировоззренческой позиции была антитезисна матери не только потенциально, но и активно. Наибольшую гуманную привязанность Копылова Лидия Петровна испытывала к двоюродному брату - Боднему Александру Андреевичу, видя в нём природную сострадательность и правдивость натуры.

Не вписывался в доверительный круг стилевого регистра косноязычия Копыловой Анны Кирилловны и её родной брат Веремеев Василий Кириллович, который по складу характера и образу мышления тяготился к племяннику Боднему Александру Андреевичу, ценя в нём то, что возносила и кузена племянника - Лидия Петровна.

Заручившись гарантией, Михаил Шер выехал в Ленинград. С первого захода не пройдя по конкурсу, Михаил Шер устроился в Ленинграде на кирпичный завод, продолжая проживать у Давыдовой Варвары Кирилловны. Через год его устремлённость увенчалась успехом - он стал курсантом Ленинградской школы милиции. Уходя в последний день проживания из квартиры Варвары Кирилловны в общежитие МВД, Михаил Шер украл у неё под скатертью на столе десять рублей. Об этом инциденте Давыдова В. К. сообщила на юг России в дух письмах - Бодний Марии Кирилловне и Копыловой Анне Кирилловне. Мать литературного критика Боднего А. А. приняла содержательность этого инцидента к сведению и сделала достоянием ... забвения памяти. Иное отношение было к инциденту у первой сплетницы города: по сарафанному радио она удовлетворила свою потребность.

На поверку вышло, что аферистский дух первой сплетницы одержал верх над здравомысленной неосудительностью матери литературного критика Боднего А. А., - Михаил Шер заподозрил бессознательно, а может быть, с умыслом в ренегатстве ... Бодний Марию Кирилловну. Такие инсинуации для Копыловой Анны Петровны не впервой. Этот наветный отзвук найдёт резонансирующий приют в амбициозной властности Михаила Шера.

Глава 332.

По окончании учёбы Михаил Шер восхождение по служебной лестнице начал с малой родины, войдя в штат сотрудников районного ОБХСС. Встречаясь в звании лейтенанта с литературным критиком Бодним А. А., Михаил Шер голосовое приветствие сопровождал кивком головы. Встречаясь в звании капитана с литературным критиком Бодним А. А., Михаил Шер приветствовал его только кивком головы. Встречаясь в звании майора (исполнявшего обязанности начальника районного ОБХСС) с литературным критиком Бодним А. А., Михаил Шер приветствие ограничивал еле заметным кивком головы с одновременным потуплением взгляда. Такая холодность ритуала не смущала с литературного критика Боднего А. А., ибо у него был источник окрыления. Источник этот фокусировался в профессиональной работе в области мониторинга экологии и контроля природной среды. Уже по итогам только первого года работы Бодний Александр Андреевич занял третье место в социалистическом соревновании по России. Через своих помощников Первый секретарь РК КПСС Куемжиев Александр Федорович приглашал на работу Боднего Александра Андреевича за его творческое отношение к труду в аппарат сельхозуправления. Но Бодний Александр Андреевич внутренне тяготился к прикладной работе и в дальнейшем перешёл в сельхозарендаторы, только эпизодически переходя на государственную службу. Наличествование факта уважения Первым секретарем РК КПСС Куемжиевым Александром Федоровичем творчески исполнительной личности - Боднего Александра Андреевича - в сравнении с неприязненностью главы района к волюнтаристским замашкам и.о. начальника ОБХСС Михаила Шера - было бесспорным, о чём будет свидетельствовать, особенно касательно носителя второй части сопоставимого качества, дальнейший ход сюжетной развязки ... со смертельным исходом. Только не надо торопить литературного критика Боднего А. А. в закручивании остросюжетности: "каждому овощу - своё время".

По интуитивно-силлогическому представлению литературного критика Боднего А. А., в карательные органы идут такие, как Михаил Шер, потому что лишены способности к ... философии синтеза личности (подменённой по псевдоидентичности непререкаемостью волеизъявления), формирующей основу мотиваций истинной результативности человеческих деяний как криминалоформирующих факторов.

Принципы "государства в государстве", по трактату Достоевского Ф. М. в "Дневнике писателя", давали Михаилу Шеру предрасположенность к волюнтаризму, точнее, тенденцию к волюнтаризму - преобладание амбициозности над скудной разумностью.

Такие понятия и категории, как "принципы" и "предрасположенность", - метафизичны в общечеловеческом понимании, о становятся диалектически востребованными в сопряжении с генностью Михаила Шера. Быть исполнительным элементом карательной системы, по Михаилу Шеру, - значит, обрести право на беспредел над личностью. Этого и не хватало как раз ему. Возможна углубленность темы через вопрос: "а что первично в противостоянии - насмешковатость обидчиков или врождённая вожделенность обретения беспредела?" Литературный критик Бодний А. А. считает, что в связи с поставленным вопросом, "государство в государстве" появилось после волюнтаристской амбициозности, поэтому Михаил Шер защищал вроде бы свое попранное человеческое достоинство, но с ... перехлёстом на обобщенность. Индивидуальность Михаила Шера лишь усугубило эту вредную тенденцию, облёкши её в волюнтаристское устремление. Беспредел мстительной карательности резонансировал беспредел амбициозности, которая в свою очередь избирательно-генно аккумулировалась на волюнтаристских устремлениях. Возможна поправка: "а может быть литературный критик Бодний. А. А. завышением значимости волюнтаристских устермлений занижает психопатичность параноидальности?" Правильней было бы утверждать, что эти понятия взаимообусловлены и ... в чистом виде в природе не существует; это даёт повод для подмены цели истинной идейности на способ и средство псевдоидейности, расширяя возможности манипулирования ущербностью подвластного сознания.

Вразумительная наглядность манипулирования ущербностью подвластного сознания будет продемонстрирована литературным критиком Бодним А. А. на эстетико-психологической тенденциозности к волюнтаризму Михаила Шера через амбициозно-карательное задействование последним в качестве залога ... конституционно-гражданскую неприкосновенность жилища родителей ... автора этих строк!

С апогея своего волюнтаристского предела (а может быть, беспредела) в должности исполняющего обязанности начальника районного ОБХСС в звании майора Михаил Шер ...(ну, ладно, ладно, пока без эйфории ожидания развязки читающих эти строки; она будет чуть позже с уходом главного героя в ... преисподнюю с безвозвратностью на лик Земли) проводит превентивный историко-традиционный криминально-подвластный приём, как начало очищения пути к псевдоидее от неугодных ему элементов общества.

Шайке подвластных криминальных шакалов из преступного мира Михаила Шера, наделенная карательной властью, дал негласное задание - проникнуть во времянку, где расположено АГВ (отопительный котел), и произвести диверсию с одновременным отвлечением хозяев дома (родителей литературного критика Боднего А. А.) от эпицентра уголовной пакостности. Местом диверсии было домовладение родителей литературного критика Боднего А. А., но уже не на Парижской коммуне, а на улице Победа. Злому умыслу не суждено было сбыться. Среди членов шайки был доброжелатель, который изложил план преступных действий родителем литературного критика Боднего А. А., мотивируя своё откровение тем, что, зная Бодних как добропорядочных людей, он знал и Михаила Шера как метафорическую гниду по прошлой жизни.

В названное время (зимой, глубокой ночью) действительно появилась у домовладения родителей литературного критика Боднего А. А. шеровская шайка, но встреча "незваных гостей" была подготовлена тщательно и план диверсии сорвался.

Глава 333.

В этой несостоявшейся диверсии было сфокусировано недовольство Михаила Шера на ...ложное представление о разглашении его скверного поступка (кража денег у Давыдовой В. К.) устами Бодний Марии Кирилловны. Подмена истинной глашатайницы - Копыловой Анны Кирилловны - на Бодний Марию Кирилловну давала Михаилу полноту проявления карательной своевольности без сопротивления административно-властного ... псевдоантипода, давала одновременно и пробу на способность войти в волюнтаристский раж. Не исключен здесь и фактор этико-психологической искаженности, усугубляющий ошибочность выводов. Литературный критик Бодний А. А. имеет в виду тот дух исторической слепо-предвзятой вердиктности, который исходил из средних веков от костров инквизиции, когда правда выдавалась за кривду и наоборот. Практикующая не одно столетие этико-психологическая искажённость, когда вердиктная перекошенность признавала виновными праведных, насаждала чувство ложной вины у потенциальной жертвы, сопровождавшееся попутными рефлексиями и симптомами, резонансирующими с общественным представлением о истинном виновнике. Отсюда и - ложный плод фольклорно-лингвистической импровизации через пословицу: "на воре и шапка горит". Не дожидаясь, времени реабилитации невиновных, литературный критик Бодний А. А. вносит во имя торжества истины поправку, переводящую пословицу в поговорку: "На невинном шапка горит, а вор на наветность злорадиной зрит".

По изложенным соображениям, результативность на "детекторе лжи" и гроша ломаного не стоит. А чего она в действительности стоит? А стоит быть заменённой на парадоксальность психологизма Достоевского Ф. М.. Парадоксальность психологизма - не синоним всепроницаемости в глубины тайн человеческой натуры. Ни "двойное слово" (двуфония, ни, тем более, дедуктивный метод Достоевского Ф. М. не даёт абсолюта познания истины, ибо она - у БОГа. Поэтому перейдём к земной реальности, к носителям относительной истины - земным богам.

Относительность истины даёт и относительность обозначенности эстетической силы достоинства человеческой души. Для окружающих существовала антиэстетическая сила негативной изъявлённости шеровской души. Для самого Михаила Шера - псевдоэстетическая сила менталитета души, так как он принимал эгоизм самоутверждения и выживания за голос попранного человеческого достоинства. А по отношению к Первому секретарю РК КПСС Куемжиеву А. Ф. что применимо: эгоизм или голос? Вот тут-то и вскрывается эстетический парадокс Михаила Шера как уникальной натуры. Это предисловие литературного критика Боднего А. А. к освещению парадокса Михаила Шера.

Глава 334.

Природы этого парадокса не коснулся, к сожалению, Достоевский Ф. М.. Для углубленности освещения надо эгоизм подразделить на две характеристики: эгоизм самоутверждения и эгоизм выживания. Первая характеристика изначально вбирает в себя способность быть принадлежностью властной структуры. Вторая характеристика изначально является достоянием властнозависимых. По социально-иерархическому признаку, Михаил Шер первоначально должен носить вторую характеристику.и значимость фигуры Первого секретаря РК КПСС для Михаила Шера, уже наделёнными властными полномочиями, но ниже по значимости Первого секретаря, - должна быть авторитетно возвышающейся над шеровой субстацией. Что целесообразно должно настраивать психологическое сознание Михаила Шера на подчинённость. Парадоксальность задействования у Михаила Шера вместо подчинённости репродуктирования не только внутреннего, но и внешнего противостояния, идущего вразрез не только стилевому регистру служебного этикета, но и здравому смыслу, - вскрывает уникальность не только ситуации, но и ... натуры Михаила Шера. Литературный критик Бодний А. А. в этой парадоксальности усматривает историческую преемственность духа противоречивость, но не Родиона Раскольникова, а ... Наполеона Бонапарта. Казалось бы, более ассоциативно-схожее должно быть с Родионом Раскольниковым. Но нет, у Родиона Раскольникова волюнтаристическое намерение было декларативно-психологическим стимулом для достижения другой цели. Михаил Шер же, выйдя из "грязи в князи", задействовал волюнтаристскую устремлённость, которая формировалась у него изначально сознательно как ... накопительная реакция на ущемление псевдоэстетического достоинства. Но подсознание подсказывало, что ареал этой реакции должен захватывать всё новые и новые рубежи не только вширь, но и ... в высоту. Разрыв между желанием и возможностью сглаживался ... генной амбициозностью через историческую новизну иерархического положения. Историческая новизна ложно вселяла уверенность в том, что если впервые достигнута высота, не свойственная роду, то это - знаковое явление, которое нужно реализовать в полном объеме. Нетипичность исторической новизны для Михаила Шера давала и толчок для нетипичных приемов реализации. Прагматическое сознание Михаила Шера с момента овладения идеей перспективности исторической новизны превратило нетипичность ... "обыкновенного" в типичность "необыкновенного". Ложная психологическая установка Михаила Шера базировалась на ложном ощущении "звездного часа", когда карательная функция властности была ошибочно завышена амбициозностью над административной -партийной директивностью. В психиатрии это именуется тенденцией к параноидальности. Но так как разборка идет не психиатрическая, а литературоведческая, то и термины будут использоваться соответственные.

Глава 335.

Теневым поводом для наступления на Первого секретаря РК КПСС Куемжиева А.Ф. было у Михаила Шера ощущение ... камня преткновения в лице главы района. Преткновение носило избирательность: оно глушило эгоизм самоутверждения как амбициозность, но проявляло лояльность к эгоизму выживания как двустандартности приспособляемости. Преткновение воплощало в себя верховенство общественно-государственной деятельности над личными интересами, творческий бескорыстный подход к вверенному государственному делу, партийную чистоплотность и человеческое обаяние. Таков личностно-психологический портрет на фоне общественно-государственной значимости Первого секретаря РК КПСС Куемжиева Александра Федоровича.

В противовес этому достоинству Михаил Шерри выставлял антидостоинство, схожее с Наполеоном Бонапартом, но отличающееся от него тем, что последний имел широкий ареал единомышленников и ... заблудших, а первых в силу общественной непопулярности избранной псевдоидеи зацикливался сам на себе и на узкий круг единомышленников. Чтобы искусственно повысить рейтинг своей псевдоидеи, Михаил Шер ... переименовался и стал официально называться Степанов через дефис Шер Михаил Вольфович. Федеральная паспортная служба, видимо, учуяла в желании переименоваться какой-то с дальним прицелом подвох, поэтому оставила ему в нагрузку прежний родословный свет. Но эта манипуляция не только не поменяла его существенность, но и создала осложененности, хотя он уже в районной печати провозглашался как Степанов, а не как Шер (с дефисом). Литературный критик Бодний А.А. продолжит именовать главного героя Шером, а не Степановым, одновременно обнажая суть его псевдоидеи, которая формируется как христопродажная вожделенность прикрытия сущности псевдорадетеля национальной безопасности импровизацией истинного радетеля, по малому счету, и как волюнтаристско-эгоистическое самоутверждение котррадетеля национальной безопасности, выдаваемое за эстетическую силу красоты души радетеля национальной безопасности, по большому счету.

Такая метаморфозность с эгоизмом самоутверждения и с псевдоэстетической силой вызывало законную аллергию у Первого секретаря РК КПСС Куемжива А.Ф., тем паче Михаил Шер делал попытки идти на абордаж с главой района. Так как Куемжиев А.Ф. был истинным патриотом и Родины и вверенного ему государственного дела, - он пошел на контрабордаж с Михаилом Шером.

Глава 336.

В один из роковых дней для Шера-волюнтариста, приуроченного к преддверию какого-то всесоюзного праздника, главный герой как матёрый попадает в ... смертоносный капкан, положивший конец и его карьере и чуть позже - жизни ... Во втором часу ночи, возвращаясь (по отработанной схеме сбора нелегальных податей с рыболовецких колхозов) домой на собственной автомашине, Шер-волюнтарист въезжает на мост, соединявший портовую часть города с административно-жилищной; только оторвавшись от подножия моста на подъем Шер-волюнтарист мгновенно наэлектризовывается каждой клеточкой бренного тела, погружаясь в отрещённость прострации: впереди по курсу, преодолев апогею моста спускались навстречу две параллельно и симметрично совмещенные спецмашины; одновременно Шер-волюнтарист улавливает через зеркало заднего вида баррикадирование тремя спецмашинами подножия моста - внутри Шера-волюнтариста всё обрывается ощущением смерноносноподобной безысходности.

Импровизаторами этой безысходности были ... оперативники КГБ СССР из краевого центра. Изъяв при осмотре багажника Шера около десяти крупных икроносных осётров, автомашины оперативников вместе с Шером-эксволюнтаристом и его "уловом" взяли курс прямо на краевой центр.

Протомившись где-то около трех месяцев в застенках следственного изолятора КГБ и обретя два инфаркта миокарда, Шер-эксволюнтарист был комиссован по состоянию здоровья и отпущен на свободу. По истечении где-то полутора-двух месяцев Шер-эксволюнтарист отошел в преисподнюю смиренно-смиренно блаженно-блаженно.

Глава 337.

Возможен каверзный вопрос: "а литературный критик Бодний А.А. не был агентом Куемжиева А.Ф.?" Если по убеждениям им не являешься, то и конкретно не может им быть. Литературный критик Бодний А.А. относится к этой категории. С Куемжиевым А.Ф. у Боднего А.А. была один раз аудиенция касательно только специфики производственной работы, которая выражалась в последствии предоставлением Бодним А.А. ежемесячно Первому секретарю РК КПСС доклада (в письменной форме через курьера) о мониторинге экологии и контроля природной среды.

Одно определенно мог прогнозировать литературный критик Бодний А.А.: не повезло бедному Шеру-эксволюнтаристу, каких-то три-четыре года не дотянул до всероссийской грабительской приватизации под эгидой свердловского прораба.

Не дай боже, если бы дотянул, быть бы и Куемжиеву Александру Федоровичу и Боднему Александру Андреевичу в ... заднем проходе преобразовавшегося бы Шера, точнее, уж бы не Шера, а чистопородного Степанова.

Глава 338.

Имеющий право на изъявление вопрос от достоевсковедов: "а герой Достоевский Ф. М. - молодой человек, упомянутый в цитате о эстетичности, - тоже наделён эгоизмом самоутверждения в достижении статуса революционера, как и Шер - в достижении волюнтаристского пьедестала районного пошиба?" Не надо провоцировать ложный ход литературному критику Боднему А. А. "Федот, да не тот". Герой Достоевского Ф. М. наделён эгоизмом, но не самоутверждения, а самостановления до уровня той той эстетической силы красоты, которая его очаровала, воспринявшись как идеал. Эгоизм самостановления героя Достоевского Ф. М. эволюционно-сподспудно наращивал потенциал влекомости к абстрактной положительности среды без вектора идейной устремлённости. Когда социально-психологическое сознание героя Достоевского Ф. М. достигло такого рубежа, что дальнейшее его совершенствование невозможно без идейного вектора, - это эстетическое воздействие идеала прошлого, катализируя собственную эстетическую силу молодого человека, подсказывало форму изъявления. Герою Достоевского Ф. М. только оставалось влить в эту форму революционно-демократическое содержание, которое подготовлено эмпирическое сознание, выбрав наиболее приемлемый менталитету души резонансный интеграл формы и содержания.

Эгоизм самостановления героя Достоевского Ф. М. создал режим благоприятствования для интеграции в собственную эстетическую силу красоты идеала прошлого и идейной направленности.

Эгоизм самоутверждения Шера, как концентрированный спектр эгоизма натуры, стимулировал антиэстетическую силу мнимого превосходства, которая упругиваясь о внешнее уничижение человеческого достоинства, сопрягалась инстинктивно с волюнтаристской "необыкновенностью как антитезой уничижению и ... бумерангом шла на самоутверждение. Поэтому бдительности нельзя терять, ибо остались у Шера единомышленники по приобщению к волюнтаристскому духу. В связи с этим литературный критик Бодний А. А. даёт постулатное упреждение: не будь единомышленников у Шера, - не было бы и волюнтаристского Шера! Это нужно, как отче наш, запомнить и записать на лбу: "не будь единомышленников у Шера, - не было бы и волюнтаристского Шера!!!"

Глава 339.

По литературоведческой ассоциативности, эту крылатую фразу можно переиначить "будь у Родиона Раскольникова единомышленники, - быть бы ему волюнтаристским Раскольниковым". Литературный критик Бодний А. А. предвидит недоумение со стороны достоевсковедов: "но ведь ты в предыдущем повествовании преподносил сопряженность Раскольникова с волюнтаризмом как недоумение, как подспорье для стимуляции жизненной силы в обретении достойного куска хлеба и не более". Да, но потому, что Родион Раскольников не имел единомышленников. А без них теория волюнтаризма не способна перейти в реальную плоскость. А почему Родион Раскольников не имел единомышленников по волюнтаризму? А вот тут-то литературный критик Бодний А. А. и преподносит, но не как, образно выражаясь, оплеуху достоевсковедам, а как новацию. Так вот, уважаемые господа достоевсковеды, Родион Раскольников ... не хотел иметь единомышленников! ... тем более и сам Достоевский Ф. М. При этом надо учитывать один нюанс. Могло иметь место резонанса в России, если бы общественно-идеологическая обстановка благоприятствовала бы тенденции формирования очагового волюнтаризма. Тогда бы это обстоятельство стимулировало ... насильственно, вопреки менталитету души Родиона Раскольникова, стратегический позыв ... менталитета натуры героя на всеобщечеловеческое счастье через метаморфозность схемы: "обыкновенный" - "необыкновенный". Если бы не оговаривалась такая предпосылка условий для проявления волюнтаризма, то Родион Раскольников никогда бы не смог перейти рубикон "теория - практика", оставляя за собой только право на выбор ... виртуальных стимуляторов жизненной силы и не более. Поэтому и закономерен финал его преодоления рубикона, но по социально-криминальной схеме: "вожделенный кусок хлеба и очаг приемлемого приюта - потенциальное обретение средств на ... казённый кусок хлеба и очаг ... каторжного приюта".

Сюжетно-фабульное венчание "волюнтаризма" двойным кровавым следом (взятие в обязательные кавычки волюнтаризм - как антипод) подтверждает приоритет ... менталитета души Родиона Раскольникова над менталитетом натуры. Вот в этом и заключается парадоксальность психологии героев Достоевского Ф. М., когда образ мыслей не только не совпадает, но и, зачастую, идет в свою противоположность с образом действий, точнее, когда сокровенно-глубинное сопрягается с высшей степенью эмоциональности интуитивно-эмпирического сознания, предваряя превышение критической массой безысходности разумноощутимости рациональности зерна идейности.

Глава 340.

И несмотря на двойной правый след, менталитетно-душевная непреодолеваемость Родионом Раскольниковым рубикона "теория-практика" делает его патологически не способным быть идейным носителем сосуда Пандоры. Иное дело у христопродажных перевёртышей - носителей сосуда Пандоры, - олицетворяющего вместилище посягательств на территориальную целостность Советского Союза.

Земные боги Китая преподнесли христопродажным перевёртышам России урок сохранения диалектического такта при общественно-глобальных подвижках: сохраняя "сосуд территориальной целостности", они сменили его экономический облик, заменив социалистический способ производства на капиталистический, став лидирующей мировой державой. Христопродажные же перевёртыши России перевернули с ублажательно-нахрапистым прихлопом "сосуд территориальной целостности кверху дном, чтоб каждый "удельный князь" брал столько территориального суверенитета, сколько необходимо для формирования обратной связи, обеспечивавший бы свердловскому прорабу надёжную поддержку на престоле.

Часть 38.

Глава 341.

"Всё в жизни контрапункт, т. е. противоположность", - говорил в своих "Записках" один из любимейших композиторов Достоевского Ф. М. - М. И. Глинка". (сборник "Творчество Ф. М. Достоевского". М. 1959 г. стр. 341-342). Достоевсковед М. М. Бахтин ассоциативно полемизирует: "Транспониря с языка музыкальной теории на язык поэтики положение Глинки о том, что всё в жизни контрапункт, можно сказать, что для Достоевского всё в жизни диалог, то есть диалогическая противоположность". (М. М. Бахтин. "Проблемы поэтики Достоевского". М. 1971 г. стр. 74-75).

Аналитико-эмпиричсекий опыт подсказывает литературному критику Боднему А. А., что в диалоге нет выплеска полноты искренности (как достоверности) чувств, как в самоосмысливающей внутренней противоречивости.

Так как проявление "диалогической противоречивости" есть отголосок эволюционно-исторического формирования генотипов как внутренне кодированной природой человека, так и внешней средой, - то сопряжённость формирующее - составляющей "контрапункты" проходит по ... лабиринтам исторического сознания.

Январь 2012 г.

Часть 39.

Поэтическое

преодоление недосягаемого

Бодний А. А.

Историческое сознание.

(трактат в стихах)

Есть в мире формы единений

Жизнеобразий всех мирских:

От дружбы земновидных мнений -

До паутины вибраций внеземных.

Результативность диалогов

Бесследно не исчезнет из эфира,

А ткётся репродукция из слогов -

Струнит её космическая лира.

Незримость руки дирижёра

Созвучность даёт ощущать.

Как будто вселенская сфера

Единодыханием решила вещать.

В единодыханье словно в горниле

Многоразумность опыт куёт -

Быть Интеллектом движения

в киле,

Разума что уникальность

ведёт.

Опыт, вобравший все формы

движений

От паутин - до планетарных,

В схеме доступен для единений

И гениальных умов и бездарных.

В схеме доступен, но не в Потоке,

Где исчисляется Вечное Время.

Там принадлежность каждому

в роке,

Что отошедшее меряет время.

Степень надёжности сих замерений

Есть прецедент рассмотреть по анклаву,

Взяв за исходность былых лицезрений

Марии Башкирцевой вечную славу.

Долго Башкирцева штрих тот

искала,

Сделать чтоб актом его обновленья

Лика Христа, где история ждала,

Чтобы страницу заполнить творенья.

Экстрасенсорно поймав штрих

удачи,

Фибрами всеми признав

совмещённость.

Разверзлась Мария, но сложность

задачи -

Жизни остаток идёт

в обречённость.

Спазмы отчаянья мозг

лихорадят:

"Штриху удачи не быть

плодоносным,

Вместе с дыханьем последним

обрядят.

А полотну не бывать судьбоносным".

Марии Башкирцевой здесь -

- заблужденье.

Критик сам Бодний поправку

внесёт:

Четко проявит вселенское

бденье,

Высший где Разум созвучность

блюдёт.

Что явью грезясь, не сбылось -

Марии тот штрих

вожделенный, -

Всё Высшим Разумом

свелось

В Поток вселенский ...

повторенный.

В недоумённости вопрос:

А почему вдруг "повторённый?

Найдём существенности спрос,

Ответ пестуя обречённый.

Беря отсчёт из изначалья,

Где БОГа Слово есть восход,

И дежа вю, как с обручалья,

Со Словом грузится на плот.

Плотовых два лишь хроникёра:

Сама Башкирцева и Бодний.

В Потоке плот, Вселенной сфера

Сеняет полюсность течений.

И плот идёт в былое время,

Дав хроникёрам лицезреть,

Башкирцевой как штриха

семя

Было твореньем БОГа впредь.

В туманной дымке из Потока

Явился вдруг портрет Христа,

Как солнце жданное с востока

И штрих Башкирцевой - с листа.

И штрих с эскизного листа

Предстал Башкирцевой прологом -

Дорога к финишу чиста:

Как антитело над Потоком.

Возврат к философичности опять,

Чтоб оценить процесс потока

И вывести из прецедента "вспять"

Закономерность мудрости Востока.

Два изыскания несёт философичность.

Вот первое; оно вскрывает сущность,

Детерминизм когда второстепенит

личность,

А БОГ даёт сознаньям

превентивность.

Но это всё идёт спонтанно.

И ложным ходом человек

пленится,

Не видя факта "вспять" пространно,

И плод его регистром именится.

Но это в частном есть порядке.

И плод не есть кирпичик

мирозданья,

Где БОГа зодчество всё в кладке, -

Там человек в режиме лишь

свиданья.

В порядке сущего сравненья

Плод есть кирпичик Интеллекта -

Не БОГа, а земного присвоенья

Из кухни, вся где БОЖья лепта.

Опять на частность - сущего

лишь ради.

Объект внимания - сам критик

Бодний,

Его подъемы озарения и спады,

Где видится аффект, как будто

с БОГом сродный.

Критик Бодний - ничтожество

земное

По всем оценочным аспектам

бытия,

Хотя стремится он достичь

святое, -

Но буриданово лишь ожиданье

жития.

И несмотря на рейтинга

ничтожность,

Преобразованность идёт

до торжества,

Когда творение есть нужность

Души и силы естества.

От критика Боднего всё

шелушится,

Что облик порочности мнимый

несло.

И мысль как будто бы перлом

лучится,

Сущность когда всю твореньем

свело.

Закономерность творческого акта

Едина для природы человека.

Поэтому внимание в режиме

факта

На Боднего берём без подоплеки

века.

С динамики ментальности

пойдёт

Всё чувствование от акта

озарения.

А чтобы упредить бы ложности

пролёт,

То свет прольется с кругового

ощущения.

"Круговое ощущение" - это не понятие.

Это факт есть движенья

Через карму, предварив её разверзтие.

Для спектральности Потока бы

внедренья.

Набор спектров излученья

пролонгирован

Загодя, как БОЖья воля изъявленья,

Чрез Поток вселенский трансформирован

Как бы фактором творенья Боднего

озаренья.

Всеми фибрами души Бодний

ощущает

До физической предметности

плотность излучения -

Вневесомость его "я" как бы

превращает.

И субстанция душит в фазе

отвлечения.

Что плагиатство здесь вне воли

Не БОГа, - автора копирования,

То это есть пассив лишь доли.

Другим - оно актив есть

самомилованья.

Вот и вышло по раскладу:

Самостийность и Башкирцевой

штриха

И Боднего детерминизм

творенья к сладу -

Потока единознаменательные

берега.

Познав статически божественность

творенья,

Хотя с него вобрала всё на полотно,

За исключеньем лишь штриха

христотомленья,

Башкирцева с рацеей БОЖьей

воскресить и себя працзерно.

Вопрос резонный: если через карму

БОГ композицию несёт творенья,

Так равно ОН несёт и повод

к сраму,

Чтоб не заглох порок как признак

тленья?

Нет, воздейственность от БОГа

разновидна.

Он озаренье через карму пропускает.

Порока же судьбина незавидна:

Армагедоновидностью круг жизни

иссекает

Всесильность БОГа есть и

превентивность,

И направленье сотворенья знанья,

Аккумулировать чтоб опыта

пассивность

В востребность заднюю бы

подсознанья.

"Востребность задняя" - удел

второго изысканья.

О первом - стих двадцатый

изначалит.

Второе вытекает из первого

обоснованья,

Как историческое сознанье, -

заторы измочалит.

Заторы в логике бытийного

устройства

И пониманий неочерченных

проблем

Под силу лишь держателю

двойного свойства -

Сознанью историческому, - как

пожирателю дилемм.

Двойное свойство через коммутаторность

идёт,

Феномен чтоб разумности извлечь

С анализа, сознанье что даёт.

И подсознания, дабы вердикт

истории привлечь.

Не между сознаньем и подсознаньем

Обитель нашло историческое сознание.

А под ними избирательность

пестованием

Выдаёт его как оригинальности

знание.

Ошибочно бытует утверждение:

Сознанье историческое - синоним

подсознания.

Последнее несёт потенциально

историческое бдение.

А совмещение и знания и бдения -

функция исторического сознания.

44.

Особо выделим функциональность

подсознания.

Она отсчёт формирования берёт

От генотипа человеческого рода

изваяния.

И опыт исторический во кладези

несёт.

Но это есть неполная картина.

Особняком идут рефлексы и инстинкты.

Как бессознательности ряд и разуму -

чужбина.

Их подсознанье выдаёт как

срочности вердикты.

Иное - у сознанья исторического

Оно не уздит бессознательности

ряд,

Но ход берёт с решения статичного,

Чтоб просчитать бы динамичности

разлад.

Тогда сужается диапазон разлада

Между разумностью и инстинктивностью:

Интегрироваться будут и опыт

исторического клада

И ускорение мыслей результативностью.

Когда вдруг жизнь узится

невзгодой,

Оперативного сознанья мысль

холодит -

Из клади эволюции спасительного

дозой -

Сознаньем историческим - гармония

вершит.

Гармония есть ожидательный

проблеск

Эффекта пружины, рождающий

плеск

Живительной силы - всесильности

отблеск,

От БОГа идущий - фантомности

всплеск.

Сознаньем историческим - диалогическим

ключом -

Двойное слово человека, исповедальности исход,

И БОГа воля эволюционным

Словом,

Сливаясь контрапунктно, словесности

гармонизирует Восход.

Февраль 2012

Конец девятого тома

Оставить комментарий © Copyright Бодний Александр Андреевич (bodnyalexander@yandex.ru) Размещен: 18/01/2018, изменен: 18/01/2018. 194k. Статистика. Статья: Проза Скачать FB2		Ваша оценка:
Аннотация: Настоящий 9-й том книги "Преодоление недосягаемого" отражает общую тенденцию к философичности о роли деятельности человека и его взаимосвязи и взаимообусловленности с человечеством и с вселенским Потоком Вечного Времени.

Бодний Александр Андреевич : другие произведения.

Преодоление недосягаемого