Самым бодрым из сидевших за столом был Пьер, о чем свидетельствовала его кипельно-белая рубашка, почти парадная, и не закрывающийся рот. Он что-то говорил, говорил, говорил, что Паскаль хотелось зарядить в его рот долькой груши, тем самым напоминая назойливую муху.
И такое желание возникло не только у неё. Цисси с темными синяками под глазами слушала младшего брата с таким видом, будто вот-вот скажет, что с глаз долой, рубите голову, а Персия с натянутой улыбкой кивала всем фразам сына, разве что, о её отсутствии говорил затуманенный взгляд, направленный к центру стола. Отец и вовсе прикрылся газетой, изредка взмахивая кружкой с кофе и комментируя что-то своим тихим, но взволнованным голосом.
А ещё они все были одеты в бледно-голубой цвет, как говорила Паскаль, цвета смерти. Осенью при рассвете небо приобретало такой пудровый голубой оттенок, но это было слишком красивым сравнением для той ткани, из которой было сшито это платье с кринолином. Этот цвет подходил к глазам Цисси, но на этом его положительные стороны заканчивались - они было похожи на мертвецов со своей белой кожей и светлыми волосами, которые внезапно проснулись сразу после похорон.
Персия такое сравнение не одобрила, посоветовав слугам потуже затянуть корсет дочери, но судя по её лицу, как только она вошла в обеденный зал, удивлению её не было придела - все её трое детей были одеты в одни и те же цвета, без напоминаний, капризов и скандалов. А детям было всё равно, что одеть, ведь самое страшное осталось позади.
Но для кого как - Пьер распинается о том, как ему скорее хочется рассмотреть фехтовальные залы и библиотеку пансиона, узнать, что изменилось, и кто им теперь будет преподавать, чьим рвениям несказанно рад был отец.
- Мадам Либерта снова будет мучить нас речами о долге перед Пикаретом, силе мудрости и вековой историей, которую мы, неотесанные дикари, несем на своих плечах и не имеем права разрушить, - вставила свою лепту Паскаль, ловя на себе недовольный взгляд Пьера.
- А точнее тебя весь год, - криво улыбнувшись, вторил брат. - Ах да, с чьим именем вышла оплошность? И ни от кого не укрылось, что мадам Либерта была ой как не рада, что в кандидатки её сыну приписали такую язву.
- Мы завтракаем, - натянуто произнесла Цисси, кидая недовольный взгляд на младшего брата, - и, возможно, последний раз с родителями, так что можно отложить глупые препирания на дорогу до пансиона?
Паскаль и Пьер разом посмотрели на Цисси. Перед ней на тарелке лежала горячая яичница, чашка с чаем, но в руках она крутила серебряное зеркальце с длинной, овитой виноградными лозами, ручкой. Она кинула на брата с сестрой презрительный взгляд, открыла пудреницу и начала "промокать" синяки под глазами.
- Мы завтракаем, - усмехнулся отец, выглядывая из-за газеты, - и, возможно, последний раз с родителями, так что можно отложить зеркало с пудреницей и поговорить о том, какая прекрасная погода за окном?
Паскаль подавила смешок, запив его чаем с травами. Пьер требовательно смотрел на мать, которая продолжала смотреть в центр стола, ведь разозлившаяся Присцилла несет в себе такой поток ругани и брани, что можно весь год не писать родителям письма и не появляться дома.
- Как только мы окажемся в пансионе, забота о них, - она показала зеркалом в сторону брата с сестрой, - перепадет на меня, а у меня времени на их "преждевременное" воспитание не будет. В конце концов, этот год в пансионе у меня последний, и я не собираюсь переживать за непутевую сестрицу, когда могу учиться или проводить время с пользой.
Паскаль, которую замечание сестры задело, наклонилась над столом. Она прекрасно видела, как красноречиво смотрит на неё Петоль, желая избежать утренних эксцессов во время отъезда, но язык сам собой зашевелился:
- Интересно, это с какой пользой? Сбегать со своим ненаглядным Лаэртом или тайно встречаться с Люциллой? Очнись, сестренка, твоя серьезность даст трещину на вторую неделю, - девушка откинулась на стуле, скрестив руки на груди. - Ведь каково это, в один миг потерять всё, что ты любила, а?
Раздался противный скрежет отодвигаемого стула. Отец и Пьер посмотрели на Персию, статную и серьезную, нависшую над столом, как Пограничная скала. Но вот девочкам было не до неё - с видом воина Паскаль ждала ответа на свой вопрос, а Цисси с безразличным лицом, но горящими глазами смотрела на сестру. Младшая сестра не удивилась бы, услышав от сестры, что та её в этот миг готова задушить голыми руками.
- Пожалуй, на сегодня хватит завтрака. Вы и так много съели, а дорога предстоит ухабистая и долгая. Пьер, Паскаль, пойдите, проверьте, взяли ли вы все вещи, а ты, - она махнула рукой в сторону Цисси, - пройди в кабинет отца.
Паскаль даже не заметила, как отец вышел из-за стола. На его стуле лежал новый выпуск "Пикарет Ревю", немного помятый, но, одно ясно, не дочитанный. Когда Петоль прочитывает всю газету, то аккуратно сворачивает её и кладет либо на край стола, либо забирает с собой в кабинет, если в ней есть какая-то важная статья. Но он оставил её валятся на стуле.
Но не успела Персия дать следующие распоряжения, как двери обеденного зала ударились о стены, и к завтраку влетела Парветта, запыхавшаяся, но нарядная, причесанная и убранная, словно к ещё одному приему:
- Ах, я успела! - Она всплеснула руками, игнорируя взгляд Персии и обнимая обескураженного Пьера. - Слышишь, Престон, они ещё тут! Если бы ты ещё провалялся несколько минут, мы могли не успеть!
- Парветта, - начала было Персия, но бабушка и вовсе её не слушала, вглядываясь в лица внуков, как будто видит их в первый раз.
- Цисси, солнышко, ты пропустила вот тут вот, - Парветта берет в руки пудреницу и умело прячет синяки внучки под слоем белой пудры. - Паскаль, иди в свою комнату, мне нужно кое о чем поговорить с тобой. Пьер, дедушка ждет тебя в саду и, пожалуйста, - она кидает насмешливый взгляд на внука, - не озадачивай его ничем, он ещё окончательно не протрезвел.
Брат в мгновение ока выбежал из обеденного зала, не забыв крикнуть маме, что он скоро вернется и обязательно проверит свой багаж. Паскаль как раз наоборот повалялась бы последний раз на своей большой кровати вместо проверки багажа, но бабушку она слушалась во всех отношениях. И нотации, и Историю двух городов и смешные истории из её молодости, ведь это бабушка, она не Персия. Она другая.
Парветта была открытой, яркой, иногда даже казалось, что Камилла свое поведение взяла именно с неё, и была в ней какая-то искра, незажженный фитиль, который через Петоля передался Паскаль - стоило только пороху почувствовать искры огня, как он тут же разгорался в полную силу.
Паскаль неохотно шла по лестнице, отстукивая незнакомый ритм по блестящим перилам. Странное ощущение закралось ей в душу - целый год без пансиона всё равно, что отдельно прожитая жизнь, а тут снова багаж, беготня и изнурительный год. Она даже отчетливо представить не могла, как приедет в пансион и будет вставать в восемь утра, а что говорить о жизни в девичьей спальне!
От одних воспоминаний позапрошлого года, когда ей было тринадцать лет, ей становилось и плохо, и злобно, и больно. Единственным запомнившимся ей событием было разукрашивание статуи первой королевы Пикарета, Нимфис, когда её выгнали из художественного класса за неподобающее поведение. Тогда она возненавидела одну из девчонок Дюамель, которая пыталась раскрасить её волосы в синий цвет, а Паскаль в ответ облила её юбку водой.
Волосы отмылись, юбка высохла, а покрасневшая и позеленевшая статуя Нимфис нет. Цисси тогда едва со стыда не сгорела, когда в столовой до неё дошел слух о случившемся - все глаза были направлены на неё и на Пьера, непонимающего происходящего. А потом были громкая ссора с сестрой, письма от родителей и восхищенное послание от бабушки, восхваляющее новаторские способности внучки.
Дверь в комнату была плотно закрыта, как будто они с сестрой и братом уже ехали. Грубо толкнув дверь плечом, Паскаль вошла внутрь. Багаж стоял около кровати, несколько сундуков с её инициалами, что было весьма глупо, ведь их всех зовут на "П", закрытое и зашторенное окно, словно в этой комнате никто и не жил вовсе.
Комната в пансионе будет в два раза больше, с огромными кроватями с балдахином, отделявшимися от остальных тумбочками, несколько столов и - самое, кажется, важное для всех обитателей - обширный дубовый шкаф, что чтобы дотянуться до верхних полок, нужен высокий табурет. А может, и не будут. Паскаль была не уверена, что мадам Либерта как-то кардинально изменила здание пансиона - может, где-то крышу переложили, где-то стену подкрасили - на этом всё.
Но вот свои любимые тисовые кусты вдоль всех дорожек пансиона она точно оставила - как же она негодовала, когда во время обучения вновь прибывших детей чьи-то кони перетоптали все фигурно выстриженные кусты - сколько крику, ругани, а все из-за кустов!
- Паскаль?
Девочка резко обернулась. Бабушка напряженно щурилась, пытаясь сфокусировать взгляд в этом легком мраке на внучке.
- Нет, - будничным тоном отозвалась Паскаль, - это Мельпомена, мадам.
Парветта фыркнула.
- Раньше ты шутила намного лучше.
- Раньше меня не отсылали в пансион и со мной не происходили все эти политически важные казусы.
Бабушка, поправив полы юбки, села на кровать. Положив ногу на ногу, она подперла рукой щеку и попросила внучку закрыть дверь. Паскаль это насторожило - конечно, у них были секреты от Персии и Петоля, но что на этот раз, да и перед самым отъездом?
Девочка встала прямо перед Парветтой. Та хмуро оглядела её с ног до головы - как на неё это было не похоже, хмуриться.
- Что-то случилось?
- Старость случилась, - весело отозвалась бабушка, но стоило ей поймать настороженный взгляд Паскаль, как веселье как ветром сдуло. - Но это не суть важно. Некоторое положение вещей в нашем Совете и Пикарете меня пугают. Твой дедушка весьма красноречиво дал мне понять, чтобы я не лезла, - бабушка закатила глаза, как семнадцатилетняя, - но ты же знаешь, что все женщины Дюран лезут туда, куда не просят. Но не об этом сейчас.
- Про женщин ты зря сказала, - отозвалась Паскаль, скрещивая руки на груди. - Мама с Цисси далеко не такие.
- Просто ты не знаешь Персию так, как я, - парировала Парветта. - И не перебивай меня, хорошо? А то я забуду, что хотела сказать тебе с самого начала. Пока будешь находиться в пансионе, не снимай свой медальон.
Девочка инстинктивно притронулась к медальону через ткань платья и, забыв о просьбе, мгновенно спросила:
- Почему?
- Когда он на тебе, мне намного спокойнее, - раздраженно ответила бабушка.
Паскаль вздохнула - если бабушка просит что-то делать, то лучше заняться этим незамедлительно. Например, просто не перебивать и носить этот медальон.
- Твоя мать посылает с вами четырех слуг - я не помню имена всех, но одну девушку ты должна заменить на Мельпомену.
- А...Кто она? То есть, что она делает?
- Наряжает тебя к приемам и балам, - Парветта посмотрела на неё так, будто Паскаль прыгнула с Пограничной скалы. - Неужели ты даже не знаешь, как зовут твоих слуг? Господи, что творится в этом доме!
Паскаль смутно помнила девушку, которая одевала ей серьги к приему:
- А почему именно её? С остальными что-то не так?
Повисла немного неожиданная и гнетущая тишина, что хоть топор вешай.
- Просто сделай, как я прошу, - ответила Парветта, вставая с кровати. - Мадам Либерта обещала мне, что если ты будешь хорошо себя вести, то она будет отпускать тебя на выходные к нам с Престоном. Я бы на твоем месте поменьше красила статуи.
- И ты туда же! Сколько можно мне об этом напоминать?! Мне всего лишь тринадцать лет было и всё это из-за Дюамель! - Вспылила Паскаль, следуя к выходу из комнаты за бабушкой.
Парветта взмахнула рукой, мол, разговор окончен - девочка видела, как бабушка нескрываемо улыбалась, отчего морщинки лучами разбегались от её накрашенных губ.
- Просто не крась Королеву, а то у Либерты опять прихватит сердце. Кстати, о Либерта, - бабушка неожиданно остановилась у начала лестницы. - Что будешь делать?
- В смысле?
Паскаль остановилась за бабушкой, едва не врезавшись в её спину. Она уже забыла о проверке вещей, и об имени той девушки, которую должна попросить мать сослать с собой в пансион.
- В смысле теперь по "ошибке" Совета в твоих кандидатах красуется сын хозяйки пансиона. Я бы поаккуратнее выбирала себе соперников, дорогая - Либерта в своей лачуге с колоннами и огромными залами сама королева, а ты лишь принцесса, у которой карета внезапно превратилась в тыкву, а прекрасный принц в крысу.
- Могла бы выбрать сравнение и по живописнее, - Паскаль скривилась, прикасаясь рукой к гладким перилам - она будет скучать по ним в пансионе.
Дома она отбивала неизвестные ритмы и мелодии, в детстве каталась по ним, скатывала книжки Пьеру, иногда ради забавы яблоки, которые со смачным хрустом разбивались о ступеньки, дойдя до конца перил, а в пансионе все перила деревянные и неприятные, что лишь оставляют зацепки на рукавах.
- Вот кто бы говорил, - Парветта весело обернулась на внучку, приподнимая брови. - Тебе напомнить про платье цвета смерти?
Паскаль критически оглядела свой наряд, качая головой. Не хотелось ей спорить с бабушкой - если Пьер и Цисси с родителями мгновенно сдаются, то Парветта найдет уйму причин, отговорок и неизвестных раннее миру фактов, чтобы продолжать спор и заводить его совершенно на иные пути и дороги, о которых нормальный человек и помыслить не мог.
- Мадам Дюран, месье Дюран ещё беседуют с вашими братом и сестрой, мадемуазель Дюран.
Паскаль чуть ли не вскрикнула, настолько неожиданно перед ней появилась одна из слуг в привычном неброском синем платье. Убранные светлые волосы, бледная кожа, синяки под серыми глазами - обычная девушка, коих в Пикарете довольно много.
- Мельпомена? - Спросила она и приготовилась поймать на себе удивленный взгляд, но та лишь кивнула. - Собирай вещи, ты отправляешься со мной в пансион. Надеюсь, никаких возражений не будет?
Скорее, это был риторический вопрос - у слуг не было прав перечить хозяевам, даже если они их младше чуть ли не на половину жизни. Паскаль периодически даже забывала, что в их доме есть слуги, которые готовят, стирают и убираются, пока кто-нибудь с ней не здоровался или не передавал послания от членов семьи.
Девушка удивленно захлопала глазами, но, кивнув, быстро скрылась в очередном коридоре особняка Дюранов. Осталось только сказать Персии, что Паскаль решила командовать вместо неё, и прощальной ссоры было бы не избежать. Но Персия с отцом и Цисси появляться не спешили, ровно как Пьер с дедушкой, медленно разгуливающие по саду.
- Вы что, сговорились дать нам указания на этот учебный год? - С сарказмом спросила Паскаль, отодвигая от окна занавеску. - Такое лицо у Пьера бывает только тогда, когда он не понимает задаваемый материал и его это очень злит.
Бабушка не ответила. Она кинула озабоченный взгляд на свои перстни и, повернувшись к окну, сосредоточенно уставилась на дедушку. Когда Паскаль была маленькой, то ей казалось, что бабушка с дедушкой были идеальным мужем и женой, оба такие веселые, заводные, всегда вместе танцующие на балах, а сейчас она заметила, как сильно устает Парветта от его загулов, опозданий и оправданий. Раньше они были для неё идеалом, а сейчас она тайно жалела их, хоть и любила. Любовь из жалости всё равно, что кинжал с ядом - когда его заметят, непоправимая рана будет уже нанесена.
Стеклянные двери с внушаемым звоном ударились о стены, как будто Пьер распахнул их ногой.
Вид у него был растрепанный и взъерошенный, как будто он бежал полмили по лесу, ведь его конь сбросил хозяина и помчался вдаль, не желая возить такого капризного и самовлюбленного индюка, но синие глаза горели, как два неестественных факела в темноте.
- Цисси с родителями ещё не появлялась? - Взволнованно спросил он, вставая напротив сестры и оглядывая её с ног до головы. - Иди, переоденься, мы скоро отправляемся.
Паскаль скорчила недовольную гримасу и хотела высказаться, но брат мигом развернулся и побежал вверх по лестнице, отбивая быстрыми глухими шагами о ступеньки.
- Тоже мне, капитан, - фыркнула девочка, скрещивая руки на груди. - Чего устроил тут армию, а, бабушка?
Но и след Парветты простыл. Паскаль осталась одна, отчего ей стало холодно и непривычно. Странное чувство закралось ей в душу, как будто она не в своем доме, чужом, и тут ей никогда не будет рады. Это не она несколько дней назад прыгала с деревьев в саду вместе с перепуганной до смерти Цисси, это не она пряталась в корнях старого дуба и не она умоляла отца реконструировать конюшню, пришедшую в упадок из-за малого количества лошадей.
Хотя она и никогда не чувствовала себя в этом доме своей, чего уж греха таить, в определенные моменты она и вовсе мечтала о том, чтобы этот каменный бездушный истукан рухнул, дабы построить на его руинах другой дом.
Дедушка как-то сказал ей, что у каждого дома есть своя душа. Паскаль считала, что душа их дома давным-давно сгнила, как и царящие тут взаимные семейные чувства. Душа пансиона была пропитана строгостью, сухостью и скукой, а дом Камиллы некогда трещал от детского смеха, радости и словно светился изнутри. Но время сейчас другое и люди другие.
- Мадемуазель Дюран, - голос Мельпомены прозвучал слишком резко и неожиданно. - Ваши родители, сестра, брат и мадам Парветта с мужем ждут вас в музыкальном салоне.
- Музыкальном салоне? - Глухо переспросила девочка, невидящими глазами глядя в пространство. - Да, спасибо. Твои вещи уже уложены?
- Они уже в экипаже, мадемуазель, - нарочито спокойно ответила Мельпомена, двигаясь следом за девочкой.
Паскаль с ухающим, как сова, сердцем двумя руками распахнула двери. Они стояли, образуя круг, глядя друг на друга и о чем-то переговариваясь. Цисси была бледна, хотя теперь это её обычный цвет лица. Пьер плотно сжал челюсти, отчего его скулы так и выпирали. Родители и бабушка выглядели спокойнее обычного, точнее напоминали мраморные изваяния, которые украшали лестничные пролеты.
- Шрам? - Глаза Персии округлились, а длинные пальцы плотно сжали подбородок и щеки. - Когда ты успела так исполосовать свое лицо?
Парветта нервно трогала свое кольцо на безымянном пальце - она-то знает, кто и что оставили шрам внучке.
- Это всего лишь маленькая незаметная белая полоска на щеке, мам, - проворчала Паскаль, выдергивая лицо из её цепкой хватки. - Кто-нибудь мне объяснит, что тут за тайное совещание происходит?
- Не суть важно, - отчеканил отец, нервно поправляя и без того идеально сидящий камзол. - Оно уже закончилось.
- Тогда зачем вы меня позвали?
- Чтобы попрощаться.
Прозвучало это так, будто их с Пьером и Цисси посылают на верную смерть, о которой все прекрасно знают, но предпочитают молчать. Это было странно слышать от Петоля - почти всегда во время отъезда его либо не было из-за Совета, либо он наскоро всех целовал, обнимал и бежал обратно в свой кабинет.
А сейчас он так пристально рассматривал их, что в животе медленно стягивался узел.
- Что-то случилось, пап?
Прикрыв глаза, он судорожно вздохнул и выдохнул. Персия поправила на шее свое любимое колье, с огромным синим треугольным камнем, а Парветта продолжала крутить кольцо на пальце. Они все нервничали и что-то скрывали от неё, отчего, на душе у Паскаль стало обидно и тоскливо.
По крайней мере, она в отличие от брата с сестрой может трезво оценить ситуацию - одна ушла в глубокую и печальную думу, а второй слишком самовлюблен, чтобы замечать что-то вокруг - и может постоять за себя и секирой, и руками, и ногами.
А самое обидное, что бабушка даже не смотрит на неё, не отвечает на вопросительные взгляды. Она одна в этой комнате, совершенно одна. Да и прощаться теперь не с кем.
Поспешно обняв Парветту, немного ошарашенную и удивленную, она направилась к выходу из комнаты, задев рукой отцовский локоть и быстро сжав его на прощание. На Персию она бросила лишь печальный и одновременно безразличный взгляд, Девочка плотно закрыла за собой двери и двинулась в сторону своей комнаты.
Пора переодеваться в брюки и кафтан для езды верхом - если Цисси с Пьером думают, что она поедет с ними в одном экипаже, то они, либо сумасшедшие, либо ей это снится. Персия может запретить ей ехать на лошади, но у Паскаль имеются весьма смутные подозрения, что как только они скроются из виду...Её запрет перестанет действовать. И чтобы Паскаль Дюран не появилась эффектно в новом учебном году?