Бодак Борис Николаевич : другие произведения.

С Первого на Пятый и Обратно

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 3.77*4  Ваша оценка:

  
  
  
  С Первого на Пятый и Обратно
  
  
  
  
  
  
  
  Тихо в лесу,
   Только не спит лиса.
   Волки поймали,
   По кругу прогнали,
   Вот и не спит лиса...
  
   (Народ. песня)
  
  
  Пришла с работы на три часа позже обычного! Ни тебе здрасьте, ни тебе ужина, ни тебе вообще! Что можно делать в школе после окончания занятий? Мифический кружок любителей географии? Фигня полная! Знаем мы эти кружки-треугольники. Бестолковое чесание языком или... А может, у неё хахаль завёлся? Этот носатый учитель математики. "Яков Всеволодович. Такой замечательный молодой человек! Воспитанный и культурный. Не то что некоторые". Может, у них там свой кружок! По интересам... А ведь и от поцелуя моего уклонилась, и голова у неё болит, и спать давай в разных комнатах. Всё к одному идёт. Говорила мне мама: не женись на молоденькой, рано или поздно на сторону побежит. А командировки эти её непонятные, на два дня. Какие могут быть командировки у учителя географии?! Фигня стопроцентная! Блин, а как она меня называет, да ещё при посторонних - папочка! Или - папик! Ненавижу! "Не вздумай меня ночью беспокоить. Я так устала. Голова раскалывается. Секс сегодня для нас противопоказан". Ой, ой, ой! Я не понимаю, кто мы? Муж и жена? Или друзья по несчастью? Блин, как мне всё это надоело! А живём-то вместе меньше года. Квартиру разменяли, машину продали! Говорила мама: для науки эта женщина враг, сгинет твоя диссертация... Хлопнула дверью перед носом, только задом мелькнула. Спите с кем хотите! А я ведь хочу! Неделю как не занимались любовью. Блин!
  Олег Олегович Серёшкер невидящим взором уставился в телевизор. Его угрюмые и сумбурные рассуждения не развеял даже любимый вид спорта. Наши биатлонисты безбожно мазали, лыжи у них проскальзывали, палки валились из рук. Немецкие же спортсмены, как назло, метко стреляли, легко неслись по лыжне, выглядели бодро и свежо. Комментатор жаловался на то, что не угадали с мазью, что винтовки у наших ребят тяжёлые и несовременные, что...
  Пальцы нервно протанцевали по пульту дистанционного управления, логично закончив свой путь на красной кнопке отключения питания. Олег Олегович выругался в полголоса, освободился из липкоскрипучих объятий кресла-бегемота и прошлёпал на кухню, с ненавистью кинув взгляд на запертую дверь спальни. Сука!
  Сигарета на некоторое время вернула мысли к работе. Он неторопливо продумал план действий на завтра: встреча с профессором Гинзбургом, вычислительный центр, лаборатория, множительный участок, поговорить с Валеркой Бариновым насчёт компьютера, навестить маму, библиотека... Библиотека... На глаза ему попался шикарный том с цветной фотографией не то Шивы, не то Кришны. "Камасутра" - подарок сослуживцев в день свадьбы. И снова в голове возник обольстительный образ Эммы, стоящей в позе "Пьющая лань". Да, это она умеет делать. Самого дохлого мужика расшевелит. Вот прошлым летом на базах отдыха... Олег Олегович зло затянулся и выбросил окурок в форточку. Ударившись о дерево и брызнув оранжевым салютом, бычок сердито зашипел в сугробе.
  "А может, коньячку? - идея была не нова, но достаточно привлекательна. - Пару рюмашек, не больше. Сигаретка. И баиньки. А завтра мы с ней поговорим. Нельзя же так, в конце концов! Утро вечера мудренее".
  Початая бутылка "Дербента" стояла в шкафчике с посудой и с жестяными банками для сыпучих пищевых продуктов. (Как у Никулина в "Брильянтовой руке", точь-в-точь, - Олег Олегович невольно ухмыльнулся). Дежурная рюмка тут же. На столе лимон. Уже порезанный и присыпанный сахаром, в баночке из-под детского питания. Что ещё надо!
  Кандидат физико-математических наук, ведущий специалист в лаборатории "Лазерных преобразований", господин Серёшкер сглотнул набежавшую слюну. Коньяк празднично искрился и волновался в рюмке, искривлённо отражая в себе лампочку и конус плафона, похожего как две капли воды на широкополый китайский головной убор. Олег Олегович осторожно, двумя пальцами потянулся к "своей одноногой подруге" со словами:
  - А вот я тебя сейчас...
  Предупредительно кольнуло в правом боку. Тупо так, но настойчиво. "Печёночка наверное пошаливает. К доктору бы надо. Да и диетку не мешало бы соблюдать. А то - пивко, коньячок, жирности всякие. А с другой стороны - один раз живём! Кто не курит и не пьёт..."
  Рука, застывшая было на полпути, продолжила движение, но опять остановилась. Проклятье! В дверь позвонили. Нерешительно и осторожно, словно кнопка звонка была смочена ядом или раскалена до бела. Коротко так - дзинь - и всё.
  Олег Олегович с сомнением посмотрел на рюмку. "Кого там ещё так поздно!?" Он подхватился, чуть не опрокинув табуретку, но тут же сел на место. "А может не открывать? Шляются тут всякие по ночам!" Пальцы с трепетом обняли резную, хрустальную талию, но... Какая-то неведомая сила неожиданно сорвала его со стула, увлекла в прихожую, заставила снять цепочку с двери и, даже не глядя в глазок, распахнуть её настежь.
  В парадном было темно. Лампочка, которую он заменил две недели назад, либо перегорела, либо подверглась обратной замене со стороны практичных соседей. Перед ним стоял неясный силуэт. Бледный и бесформенный. Чисто привидение. Он, будучи квантовым физиком, не верил в призраки и прочую нечисть, поэтому спросил, не скрывая раздражения:
  - Я вас не вижу! Кто вы?! И...
  - Можно мне войти? - голос принадлежал женщине и был не лишён приятности. - Здесь холодно. Я ваша соседка с пятого этажа. Живу прямо над вами.
  Где-то в глубине лестничной площадки послышался девчоночий смешок, прерванный поцелуем. Олег Олегович поколебался секунду, но всё же сделал ручкой - милости просим.
  Она оказалась жутко похожей на Эмму. Только волосы не рыжие, а тёмно-русые. А причёска такая же. И глаза у неё карие, а не зелёные. И чуть поменьше, чем у Эммы. А может, это кажется, потому что она без очков. Нос, губы, подбородок - всё очень похоже. Сестра - да и только! Симпатичная сестрёнка. Чрезвычайно симпатичная! Куда только делось былое раздражение!
  Девушка была в лёгком домашнем халатике. Она зябко обнимала себя за плечи и забавно щурилась в ярком свете лампы. Олег Олегович предупредительно зажёг её. Но пропускать нежданную, пусть и привлекательную гостью дальше коридора он явно не собирался.
  - Меня зовут Леда. Леда Игоревна. Я живу в девяносто девятой квартире. - Она вопросительно и несколько виновато посмотрела ему в глаза.
  - Очень приятно. Олег. - Он чинно поклонился и этак светски качнулся с пятки на носок. - Олег Олегович. Но можно просто - Олег. Мы ведь соседи.
  Она тоже улыбнулась. Напряжение спало с её лица, но какая-то неловкость в поведении всё же осталась.
  - И мне приятно. У меня дедушку звали Олегом. Как и вас...
  - Вот и славно, - он непринуждённо повернулся к ней боком, чтобы скрыть рваную штанину и заодно продемонстрировать свой, как утверждала мама, волевой профиль и пушистый неподражаемый бакенбард. - Леда. Милое имя. И что же, Леда, толкнуло вас совершить, м-м-м, столь неожиданное... что толкнуло вас на столь неожиданный визит, в... м-м-м, столь неурочный час? Что сподвигнуло вас...
  Ему хотелось выражаться поизящнее, но слова изо рта вываливались корявые и какие-то казённые. Это смутило его, он смешался и замолчал.
  - Понимаете, вы... - девушка чувствовала себя явно не в своей тарелке, - вы мне очень нужны... Сейчас. Прямо сейчас. Нужны, как... Вы не могли бы прямо сейчас подняться ко мне... Не перебивайте, пожалуйста! Я живу одна и мне очень... Мне очень нужна ваша... помощь. Я прошу вас. Мы быстро управимся...
  - А... что... м-м-м, мы будем... э-э-э, делать? Я что буду делать?
  Ситуация приобретала пикантные тона. Олег Олегович почувствовал томное волнение в груди. Румянец нежным штрихом лёг на его щёки. Да и девушка заметно нервничала и отчаянно краснела.
  - Понимаете, очень долго рассказывать. А нам надо торопиться. Иначе Шкаповалов выйдет со своим домино, и мы застрянем там надолго. Надо успеть проскочить. Который час, подскажите... Олег?
  Боже, как она произнесла его имя! Олег. Такое банальное имя, а как оно прозвучало в этих... м-м-м, э-э-э, сахарных, нет, м-м-м, ладно, пусть будет сахарных, устах. Волнение в груди сместилось ниже, в область живота. Он, глупо улыбаясь, уставился в циферблат наручных часов. Она заметила, что стрелки компасоподобного "Ориента" скачут у него в глазах, и притянула его безвольную руку к своему лицу.
  - Чёрт! - в сахарных устах ругательство приобрело особый шарм. - Уже без пятнадцати десять! Умоляю вас, Олег, поторопимся! Прошу вас! Скоро Инна выйдет курить, и тогда мы застрянем точно!
  Прикосновение девичьей руки полностью удалило из ячеек памяти все файлы недоверия и сомнения. Процессор зациклился на одной задаче: помочь бедной (именно бедной) и одинокой (несомненно одинокой) девушке. Помочь несмотря ни на что! Джентльмены мы или нет, так перетак!
  А там, глядишь, сядем попить чайку. Мимолётное знакомство перерастёт в лёгкий флирт. Почему нет? Имею право! Как... как пострадавший от невнимания супруги! Лёгкий флирт в... А нет ли в этой уютной квартирке какого-нибудь патефона? Ах, позвольте вас пригласить. Боже, как трепещет её грудь, то есть, как она вся трепещет в моих крепких объятиях. Шепчу ей на ухо комплимент, касаясь губами виска. Небрежно так. Ненароком. Она смущается, кладёт свою голову на моё плечо и предлагает выпить шампанского...
  - А не выпить ли нам коньяка? М-м-м, на дорожку. Бог с ней с Инной, пусть себе курит.
  - Не время, Олег. К тому же у меня дома есть коньяк. Настоящий, армянский. Модест Леонидович привёз из Еревана.
  - Кто такой у нас Модест Леонидович? - он досадливо поморщился.
  - Это один замечательный дедулечка. Занимается... астрономией и химией. Магистр. Я вас потом познакомлю... А сейчас... пойдём... - она помедлила и закончила - ...те, пожалуйста.
  - А моя супруга...
  - А что ваша супруга? - Леда кокетливо склонила голову. - Она ведь спит. И вряд ли проснётся до вашего прихода. Я так полагаю.
  - Но мне надо переодеться. У меня штаны... Как мы будем с вами... - он чуть не сказал танцевать, но вовремя прикусил язык, - делать, то что нужно делать? В чём я вам буду помогать...
  - Да бросьте вы! Какие могут быть церемонии! Всё будет по-свойски. Тем более дыры на коленях сейчас в моде. Да и штаны в нашем деле не понадобятся.
  В её последней фразе прозвучал такой двойной смысл, что Олег Олегович моментально забыл думать обо всём на свете. И про Эмму с математиком, и про биатлон с коньяком, и про лазерную лабораторию с мамой и её наставлениями. Мужчина он или нет!? Конечно, мужчина! А каждый мужчина, как записано в конституции, имеет право на личную жизнь вне дома. Во! В сознании некстати мелькнула поговорка: "Не воруй, где живёшь, не живи, где воруешь". И тут же другая: "Сучка не захочет, кобелёк не вскочит". И вдогонку третья: "Кто не рискует, тот не пьёт шампанского". И уж совсем утвердительно: "Назвался груздем - полезай в кузов".
  
  В темноте он никак не мог попасть ключом в замочную скважину. Замок новый. Ещё не привык. К тому же за спиной безо всякого стеснения целовались и яростно сопели, отвлекая и засоряя голову ненужными мыслями. Хоть бы подождали пока мы уйдём. Ни стыда, ни совести! Наверно они специально лампочку выкрутили, чтобы удобнее было... Интересно, а как целуется Леда? Губы у неё страстные...
  Бородка ключа предательски лязгала о металлическую дверь на весь подъезд, не желая проникать в заветную дырочку. Каждый промах, как ножом по сердцу. Вот сейчас проснётся Эмма и...
  - Давайте я вам подсвечу.
  Сухой щелчок одноразовой зажигалки последовал сразу же за приятным баритоном. Дистрофичный язычок пламени покорячился пару секунд в конвульсиях и умер.
  - Вот чёрт, газ закончился! Только вчера купил эту дрянь!
  Приятный баритон, оказывается, мог быть и очень неприятным. Колёсико узкоглазой "Tokai" закрутилось со скоростью бормашины, плюясь неживыми искрами и распространяя запах оружейной комнаты. Зажигалка не зажигалась.
  "Эффект стробоскопический", - подумал Олег Олегович, с непонятным страхом разглядывая неестественно застывшие фигуры Леды, высокого парня лет двадцати в тулупчике не по размеру и, присевшей на корточки, девушки в лыжной шапочке и уродливых астигматических очках. Особенно страшной казалась девушка. Она сидела нахохлившись в углу площадки, странно двигая руками, на манер у-шу. Казалось, она прядёт невидимую пряжу или разглядывает такой же невидимый глобус без подставки.
  - Спасибо, м-м-м, молодой человек, - Олег Олегович с облегчением завращал ключом, - уже не надо. Я попал. У меня, э-э-э, получилось.
  В тёмном углу раздалось приглушённое хихиканье. Через секунду засмеялась Леда. А немного погодя подключился парень, некрасиво, взахлёб ы-кая на вдохе. Да и сам Серёшкер, осознав, что ляпнул не совсем удачно, хохотнул в полголоса.
  - А я ваш сосед, - в темноте фигура парня напоминала неработающий светофор, - напротив. Квартира восемьдесят три. Меня зовут Тимофей. Белоглазов.
  - А я...
  - А вы Серёшкер Олег Олегович. Я вас знаю. Вы две недели назад переехали в наш дом. Я вам шкаф помогал перетаскивать. Забыли, наверно. С вашей женой я тоже познакомился. Эмма Эдуардовна...
  - Э-э-э, - Олег Олегович досадливо откашлялся, - ну-у-у, спасибо, молодой человек. Мы, пожалуй...
  - И Леду Игоревну я знаю. Давно. Со школы.
  Леда взяла Серёшкера за руку и настойчиво потянула - пора. Но Тимофей оказался парнем общительным и не собирался так быстро заканчивать разговор.
  - А это моя девушка, - он повернулся к своей подруге и пронзительно зацокал языком, словно обращаясь не к человеку, а к собаке, - у неё инфернальное имя. Аделаида.
  - Что ж тут инфернального? - Олег Олегович ответил на пожатие Леды, но, уже подавшись вперёд, неожиданно для себя остановился.
  - Как это что? Ада. Очень даже инфернальное. Читается одинаково и в том и другом направлениях. Да и преисподней попахивает. Хотя, вероятнее всего, оно произошло от имени Адам. Но это тоже ничего. - Тимофей густо выдохнул - гы. - А ещё она хиромантикой занимается.
  - Хиромантией, - голос у девушки оказался плотным и немного резиновым, как у певицы Надежды Кадышевой.
  - Она по руке может гадать.
  - И не только по руке, - Ада обиженно прошуршала курткой, поднимаясь с корточек и прижимаясь к плечу своего бой-френда. - Ещё по морщинам лица, по отпечаткам ног, по радужной оболочке глаза, по ушной раковине. И на домино.
  - Забавно, - Олег Олегович снова откашлялся, но уже более решительно, - забавно. Никогда не слышал, что можно гадать на домино. Ладно, ребятки, нам пора...
  - Ну на картах же можно! Почему нельзя на домино?
  В темноте не очень-то было видно, но Серёшкеру почудилось, что девица показала ему язык. "Лучше бы целовались! Стоят тут, мешают!.."
  - А ещё у неё разряд по шахматам. - Тимофей гордо подбоченился. - Взрослый. Без пяти минут мастер. Чёрный пояс как бы. Вязать она умеет. Видите свитер? - Парень распахнул дублёнку. - Её работа! Но главное не это. Главное, что она видела смерть.
  - Кого? - Олег Олегович даже поперхнулся.
  - Смерть. Настоящую. И совсем она не похожа на старуху с косой. Скорее напоминает эмалированную кастрюлю с тремя иллюминаторами, на колёсиках. Тёмно-зелёная такая, в крапинку.
  - А из-под крышки пирожками с ливером и яйцом пахнет, - добавила Ада. - Вкуснятина! Но только страшно.
  - Не слишком ли много для такой юной особы? - Олег Олегович иронично хмыкнул. - И шахматы, и домино, и вязание, и, э-э-э, как её там, смерть.
  Но молодой человек, игнорируя замечание, спросил с непонятным вызовом:
  - А знаете ли вы её любимое число. А? Знаете или нет?
  - Да не знаю, - Олег Олегович немного растерялся, - зачем мне его знать.
  - А вы угадайте.
  - Но зачем...
  - А вот просто так! Подумайте и скажите.
  - Скажите ему, - Леда раздражённо отпустила руку Серёшкера, - и чем быстрее, тем лучше.
  - Ну... к примеру, число Пи.
  - Как?! - Тимофей приставил ладонь к уху.
  - Пи. Три целых, четырнадцать, пятнадцать, девяносто два, шестьдесят пять и так далее.
  - Адель, ты слыхала, что о тебе учёные люди думают. Пи! Сами вы Пи! У неё любимое число шестьсот шестьдесят восемь. Понятно!?
  - Почему же тогда не шестьсот шестьдесят шесть, если быть...
  - Потому что банально. Оскоминтально.
  - Ну и хорошо! Тогда мы пойдём. - Он нащупал в темноте руку Леды и сжал её. По-хозяйски. Как старой знакомой.
  - А я в ноябре из армии пришёл. - Тимофей всё никак не мог угомониться. - Служил под Рязанью. В десантных войсках. Пять прыжков с парашютом - четыре приземления.
  - То есть...
  - Шутка. Смешно. Так у нас говорили. Прапорщик наш Черемных. Он вообще балагур известный. Песни под гитару выдавал - закачаешься. Про Афган, про чехов... Правильный он был кусок. Не деревянный. За бойцов отвечал и за базар тоже. Он стихи писал. Про нашу службу. И вообще. За жизнь там и прочее. У меня в дембельском альбоме семь листов его стихами исписано. И ещё он поэму сочинил. Называется: "Нагромождение Бытия в неискушённых мозгах". Здоровски, правда!? Я так и не успел её себе перекатать, откинулся к тому времени. Но кое-что запомнил. Вот послушайте. Это разрозненные отрывки:
  
  Я был костром на ветру
  В твоих руках нерасторопных.
  Угас под вечер.
  
  Хотелось думать, познавать мир,
  Говорить о вечном, писать стихи...
  Батарейки закончились под утро.
  
  Можно ли определить время по ветру?
  Можно ли разглядеть в микроскоп комету Галлея?
  Нужно ли думать об этом ночью?
  
  Все эти замечательные сказки о Боге,
  О любви, о добре, о друзьях-товарищах
  Отложил себе на чёрный день.
  
  Потрясно! Правда? И ещё:
  
  
  
   Прыгнуть затяжным с пяти тысяч.
   Накувыркаться вдоволь и дёрнуть за кольцо,
   Чтобы через пять секунд прочувствовать
   Силу противотанковой гранаты.
  
  Просто кайф какой-то! И ещё... Мне вот это очень нравится:
  
   Зная мимикрические способности камбалы,
   Никогда не верил,
   Что она приобретает цвет сковородки,
   На которой её поджаривают.
  
  Лом! Скажи? И ещё. Это из последней главы, называющейся: "Незаконченные Гудлуки".
  
   Вместе преломили лепёшку.
   Пели долгие, протяжные песни.
   Спали под одной крышей.
   С утра бились насмерть,
   Потому что она...
  
   Говорили друг другу нежные слова.
   Вырезали на скамейке математические формулы.
   Задыхались в безумных объятиях.
   Умирали и воскресали немыслимо часто.
   Но через девять...
  
  Перебирая пустые бутылки,
   В поисках забытого глотка,
   Понял суть Бытия.
   Нашёл живительную влагу
   И тут же забыл...
  
  - И это написал ваш, как его там, кусок, то есть прапорщик? - Олег Олегович с сомнением цыкнул зубом.
  - Да. Правда, здорово!
  - Ну, не всё, конечно, но...
  - Он писал в основном о грустном. Потому что его всегда бросали женщины и друзья. Он был одиноким. Пил много. Но мужик был крепкий. И правильный. А ещё у нас в роте был калмык. Звали его Джангар Халюмханов. Прикольный пацан. Используя горловое пение, он так исполнял песню Роллингов "Angie", что все чуваки просто угорали от смеха. "Эндже-е-еу-уе-у-у, бьюти-у-фу-е-еу-уе-а-а-ал-л-л". Атас! Это надо было слышать. Он пел её на вечере-смотре, посвящённом сколько-то там летию чего-то. Уссыкался весь клуб, во главе с приглашённым Пашей Грачёвым. "И-и-и-е-е-у-у-уи-и-и-и". В два голоса! Полный трыздец! Тупой был пацан. Как вареная табуретка. И сыкливый - страшно! Он когда ещё в Уссурийском ДШБ служил прославился. Нам пацаны рассказывали. Были у них там учения какие-то. Недалеко от границы с Китаем. Ну их всех проинструктировали, мол, китайцы туда-сюда шастают, наших режут, похищают, быть всем начеку, не спать. Дали вводную, и пошло, поехало. Джангар там в какой-то засаде сидел. Дело было ночью, и наш друг степей закемарил. На массу задавил. Чувачки нашли его спящим и решили подколоть. Надели на голову мешок, разбудили и стали сапогами буцкать, не сильно так, для профилактики. Молотят его, а сами с понтом по-китайски стрекочут, типа сяо-бяо, линь-мынь, гоцы-поцы, хуан-хэ. А этот пудель на букву "м" прислушался к вражеской речи, да как заорёт, падла: "Товарищи китайцы, не бейте меня! Я не вонючий русский, а чистокровный калмык! Ваш брат по расе и по вере! Не убивайте!" Прикинь, какая сволочь! Орал, кстати, на нашем великом и могучем. Парни просто охренели от таких закидонов, ну и отмолотили его как следует. Халюмханова после этого случая и перевели к нам, в Рязань. А однажды деды послали его лестницу принести. Это уже я был свидетелем. Пошёл. Идти две минуты. Пять минут нет. Десять минут нет. Пятнадцать, двадцать. Оборзел молодой! (Он и черпаком уже был, а всё молодой). Пошли его искать. Нашли. Стоит перед бетонным лестничным пролётом. Репу чешет. Кумекает. Как же ему эту лестницу нести. Все попадали! А ещё он землю... трахал.
  - Как это?! - в один голос воскликнули Леда и Олег Олегович.
  - А вот так это. Сделал в земле дырку и трахал её. Через пару недель такие фурункулы получил на свой детородный пенис, что он стал похож на обмороженный вьетнамский огурец. Жуть! Убили его потом. В Чечне. Снайпер наёмный. А у меня там была мистическая история. Смешная.
  Тимофей замолчал. Олег Олегович, пользуясь темнотой, незаметно пощупал свой орган на предмет огурцовости. К счастью, на первый взгляд (или хват?), всё было в порядке.
  - Я тоже дня три после этого в трусы к себе лазил. Боялся заразиться. Спали-то рядом. Через две койки. В керосине даже полоскал. Обошлось.
  Серёшкеру показалось, что он единственный из всей компании плохо видит в темноте. Он выругался про себя и, стыдясь очередного конфуза, увёл разговор от скользкой темы.
  - А что же за мистическая история такая?
  Леда нетерпеливо застонала.
  - Простая такая история. - Тимофей чмокнул Аду в щёку. - Кинули нас на одну высотку. Наши там давно засели, надо было их подменить. Чики-пыки, всё пучком. А сортир на той высотке стоял прямо над ущельем. Камень такой большой свисал над ущельем, а на нём сортир. Типа скворечник. Под дыркой аккурат метров триста. Вот. Как мне по первóй захотелось, пошёл я туда без понтов. Не знал ещё. Но неладное почуял, как только дверь открыл. Прикинь, вся кабинка изнутри говном измазана. И стены, и потолок. Особенно потолок. Думаю, бумаги что ли нет? Да вот и бумага. Сел, штаны спустил, опять соображаю. С чего бы так? Кому тут вздумалось росписи каловые устраивать. Сплошной такой Моне. Этакий трёхмерный импрессионизм. "Горчичная поляна". "Причуды невесомости". "Размазал негра по сусекам". Прикалываюсь. Сделал дело, и тут меня вставило! Я, как был со спущенными шароварами, так и выпал наружу. Оглядываюсь, а моё дерьмо возвращается в ту же дырку только со скоростью звука. Шмяк о потолок и привет! Душ Шарко и грязевые ванны! У меня аж глаз выпал! Прикинь, какой ничтяк! Воздушные потоки в этом ущелье оказались просто ненормальными. Закрутили мои какашки и вернули их по месту прописки. Турбуленция полнейшая! И никакой девиации. Попадание - прямёхонько в очко. Вот вам и физика, Олег Олегович.
  - Простите, - Серёшкер несколько обиделся за физику, - а где же тут мистика!? Обычное явление природы. Завихрения там, потоки тёплого воздуха...
  - А мистика в том, - Тимофей поднял руку, и всем показалось, что он в один миг вырос до потолка, - что внизу ущелья было кладбище. Ихнее, мусульманское. Древнее-предревнее. И какали мы аккурат на священные могилы. Местные не раз приходили, просили переставить сортир. Но наши командиры назло зверькам оставляли его на прежнем месте. Так вот, я так себе думаю, что дело тут нечистое. - Он понизил голос до шёпота. - Не просто так русское говно не долетало до чеченских надгробий. Замешан тут шайтан какой-нибудь, или, бери выше, Аллах.
  Рука его опустилась. В наступившей тишине оглушительно хрустнул локтевой сустав.
  - Смешно?
  Бывший десантник зычно рассмеялся. И опять как-то по ослиному. Ы-ы-ы! Серёшкеру даже показалось, что у него вместо кадыка имплантирована пустая консервная банка из-под испанских маслин. Звук из горла вырывался до чрезвычайности утробный и какой-то особенно гофрированный.
  - Мы уходим. - Леда произнесла это так решительно, что возражений не последовало бы на самых представительных разборках.
  Но Тимофей Белоглазов думал иначе.
  - А погадать на дальнюю дорожку? - Он странно растопырил руки, притворяясь шлагбаумом, и в полумраке подъезда стал похож на перевёрнутый якорь трансатлантического лайнера. - По ладони или по морщинам?
  Последние его слова были обращены к Аделаиде. Девушка обрадовано отстранилась от своего ухажёра и шуршащей пиявкой набросилась на не успевшего даже вякнуть что-нибудь отрицательное Олега Олеговича. Её неожиданно липкие пальчики схватили его руки и противно защекотали ладони. А ещё она очень громко и напряжённо засопела.
  "Будто насос, - Серёшкер поморщился. - Так дышит, словно её кто-то пялит вьетнамским огурцом. Того и гляди, кончит в конвульсиях". И ещё Олег Олегович неожиданно вспомнил лаборантку Ирочку Бандурко, с которой они занимались любовью прямо на испытательном стенде. Под прицелом выключенного лазера. Чёрт возьми, было неплохо! Романтично даже, я бы сказал. Компьютер шлёпает принтером, Ирочка шлёпает ягодицами, я тоже чем-то там шлёпаю. Красотища! Правда, она мне всю спину чуть своими ногтями не исполосовала. Хорошо, я пиджак не снял... Надо бы ей напомнить тот вечерок. Встретимся... Посидим... У неё такой чудный животик! Мягкий, бархатистый. Божественный! Когда я его целовал, у меня мурашки косяками по спине лётали. А она вздрагивала так и изгибалась как пантера. А пупок! Изысканный какой-то, аристократичный. Мне он снился даже. Кратер дремлющего вулкана. Манящая бездна наслаждений. А какие у неё чудесные руки! Прелесть! Проворные и понятливые. Пальцы длинные, как у пианистки. Изящные кольца...
  Олег Олегович непроизвольно сжал руки Ады. Но она, испуганно вскрикнув, вырвалась и отскочила в сторону. Спряталась за спину своего воздыхателя.
  - Что случилось, бэйби? - Тимофей снова стоял светофором.
  - Я не буду ему гадать. - В голосе девчонки слышался неподдельный испуг.
  - Почему? Не обламывайся! Что тебя тащит?
  - У него... - Ада запнулась, - у него нет линии жизни на одной руке. Я его боюсь.
  
  На втором этаже лампочка тоже не горела. Но всё же было светлее. Мутная желтизна с верхней площадки блеклым туманом сползала сюда, чтобы взбаламутить полумрак размытыми тенями.
  Олег Олегович пристально оглядел свои ладони. Но таинственные криптограммы дактилоскопических лабиринтов оказались неподвластны его пытливому взору. Освещения явно не доставало. Он попробовал на ощупь определить отсутствие недостающей линии, но и тут потерпел фиаско. Руки вспотели от волнения, а может, от липких прикосновений Ады. Пальцы скользили по влажным бугоркам и впадинкам, абсолютно не различая их. Ладони были гладкими, словно покрытыми свежей финской шпаклёвкой. Линий не наблюдалось никаких. Ни жизни, ни смерти, ни любви, ни успехов в работе.
  Ерунда какая-то! Как это нет линии жизни?! С утра была, а теперь нет? Так не бывает. Я же на работе смотрел на руки. Когда с Леонидовичем играли в шахматы. Ферзевый гамбит. Тартаковер. Все линии были на месте. Это я точно знаю. Эмма тоже гадалка известная! Все конечности мне перед свадьбой измусолила. Вводила в курс дела. Выявляла совместимость. Выявила! Здрасьте! А вообще, всё это туфта войлочная! Гороскопы, карты, мантия эта херовая. Туфтень! На постном масле. Звёзды, эти термоядерные светлячки, могут влиять на судьбы только бездельников и уёбофилософов. Со скуки выдумывают всякую туфту. Линии, морщины... Туф-та!
  Олег Олегович был человеком науки до мозга костей. Слыл грамотным и образованным специалистом. Всяческие там лжеучения, мистицизм и религии отвергал на сразу. Верил немного в инопланетный разум, но с рядом существенных оговорок. Всех этих цыганок, прорицателей, знахарей, колдунов и особенно лозоходцев считал шарлатанами, людьми чрезвычайно вредными и опасными. По возможности даже выступал против псевдонаучных явлений в жизни общества. Беспощадно клеймил их и разоблачал. Ненавидел фанатиков во всех проявлениях, но сам был, увы, оголтелым атеистом и сайентологом-материалистом.
  Однако отсутствие линии на руке встревожило его. Пустяк, но всё же... Как же, у всех есть, а у меня нет! Судьба судьбой, а без морщинки чёй-то неуютно. Эмма говорила, что по одной руке предсказывают будущее, а по другой его исполнение. Типа одна план, другая - дневник. Так, кажется. На какой же клешне стёрлась линия? Если на той, что будущее, то значит - будущего у меня, получается, нет. Помирать пора? Не дождётесь! А если на другой? То значит, тоже помирать?! Лажа! Просто лажа! Лажа!
  Для успокоения нервов он постарался вспомнить второе уравнение Максвелла. Вспомнил. Сформулировал про себя принцип Гюйгенса-Френеля, помянув добрым словом дифракцию. Взбодрился. Посмотрел на Леду. Вожделённо улыбнулся, с аппетитом пожирая взглядом восхитительную фигурку соседки. Как удачно она заглянула... Это судьба, ха-ха-ха! Вслух он брякнул равнодушно-небрежно:
  - Всё это туфта, Ледочка!
  - И я говорю - туфта!
  Из глубины площадки выплыло полупризрачное существо в тельняшке и спортивных штанах с фосфоресцирующими на выпуклых коленках пятиконечными звёздами. За спиной у него маячил то ли парашют, то ли рюкзак, то ли младенец в заплечной сумке.
  - Спички, - воскликнуло существо.
  Его руки вспорхнули неестественной птицей. Спичка чиркнула о коробок. Пахнуло серой. Пламя выхватило из тьмы худощавую фигуру с рисованной внешностью персонажа детской сказки. "Как же его там, - Олег Олегович сморщил лоб, - совсем недавно видел в книжном магазине?.. Урфин Джюс! Точно он! Прикид только не его, а так - копия". Это сходство немного шокировало. Но ещё больше поразили руки, держащие спичку и сигарету. Обнажённые, несовместимо с внешним видом хозяина белые, с холёными пальцами, унизанными перстнями и доведённым до совершенства маникюром. Такими руками могла гордиться любая манекенщица или актриса, но ни в коем случае сутулый субъект неопределённого возраста.
  Огонёк спички, прочертив крутую дугу, погас. В эти мгновения Серёшкер ещё раз успел удивиться. Там за спиной Урфина Джюса, на стене, он разглядел подвешенные головы кабана, оленя и, чёрт побери, человека со свистком в зубах и с лихо заломленной на затылок милицейской фуражкой. Причём, (конечно, тут виновата игра теней) кабан улыбался, олень жевал жвачку, а человек комично крутил носом.
  Вот тебе и мистика. Охотник он что ли? Поразвесил тут свои чучела, народ пугает. "Hey, Bungalow Bill, what did you kill, Bungalow Bill..." Может, он того... Надо побыстрее подняться на третий. Там веселее. Свет горит, по крайней мере. Он, ускорив шаг и бросив на ходу "добрый вечер", потянул Леду за собой, но она как-то обречённо остановилась.
  - Туфта, она и в Африке туфта. - Сутулый выпустил струйку дыма наперерез движению Серёшкера. Мол, меняй курс, папаша, это пока предупредительный выстрел. - Ну как так можно говорить - будун? Как!? Есть хорошее русское слово бодун, зачем его коверкать? Зачем? Будун! Эть! Долбаные москали! Всё ведь от них пошло. Ути-пути, мы крутые! Хлядь рубероидная! Ту-сов-ка! Видите ли, тусовка. У них тусовка! Мы с милой тусовались п’ Арбату и ели к’лбасу. Тошнит даже! Даже меня тошнит, хоть и нету в помине половины желудка. Козлы! Они тусуются. Всю жизнь колоду тасовали, а теперь чё-то не так стало. Тьфу! Даже дикторы по ящику - тусовка, тусовка! Туфта полная! Скоро, глядишь, вместо жопа будут говорить жупа. Обхохочемся тогда! Луй мордовский! Жупа! А что, неплохо даже. Жупа! Кайфово! Живот.
  Последнее слово он произнёс как-то мимоходом, без выражения. Тут же его правая рука змеёй выскользнула откуда-то из-за спины и с хрустом зашкрябала длинными ногтями по тельняшке.
  - Захлебись! - Глубокая затяжка осветила хищный крючковатый нос, впалые наждачные щёки и жёсткие космы бровей, словно взятые напрокат из гримёрной дешёвого китайского боевика про кунг-фу. - Будем знакомиться, значить... Ну, Ледку я с пелёнок знаю. Ледка, привет... И про вас уже слыхал, Олешкер Сергей Сергеевич.
  - Наоборот, Олег Олегович смутился.
  - Не понял!? Как это наоборот? Справа налево? Как у жидов?
  - Олег Олегович Серёшкер.
  - Во, хлядь! А мне сказали - Сергей Сергеевич. Конфуз, вербена мать! Новый сосед и так попасть пальцем в диафрагму. Ну да ладно. Меня зовут Инна.
  - Простите...
  - Прощаю. Инна меня зовут. Инна Несторович Стеклов. Для кого дядя Инна. Для кого просто Инна. Для кого Стекло - это моя погремуха. Для кого просто здрасьте-досвиданья. И не вздумай меня лечить, майор, что имя моё женское! Мы начитанней побольше других!
  - Да я и не майор вовсе, - Олег Олегович смешался от такого напора.
  - Это дело поправимое. Но я не об том. Я хочу, чтобы ты раз и навсегда зарубил на носу, не майор, что имя моё не женское, а мужское. Самое мужское на свете. Усёк? Есть доказательства, и я их приведу. Ха-ха-ха! За уши приведу! Итак, слушай и не перебивай... Первое подтверждение. Библейский праведник Иона, которого проглотил кит и продержал в своём брюхе три дня и три ночи. Эти хлёбаные переводчики неправильно перевели его имя! Имя его было Инна, а не Иона. Им, толмачам безграмотным, насрать было на имена. Главное, типа - суть. А имена - пшик! Джакоб - Иаков, Кэйн - Каин, Бэйбилон - Вавилон. Чирк, чирк! Суки, чё там говорить. А ты - Иона! Ещё... Инна было одним из многочисленных имён Будды! Слыхал наверное про такого. Гражданин Шакьямуни по паспорту. Дальше. Рыцари Круглого Стола. Когда сэр Гавейн случайно отрубил башку даме сэра Бламура Маризского во время разборки из-за убитых собак сэра Гавейна, то между ними произошёл, как повелось, элегантный разговор по поводу кто кому чего заторчал и с каким базаром должен отправится сэр Бламур к королю Артуру. И вот тут сэр Гавейн и обмолвился, что его зовут Инна! И братан его Гахерис подтверждал это на вечеринке в честь годовщины поисков Грааля. Первоисточники подтверждают это. Было дело. Ещё. Блюхера звали Инна. Он долго это скрывал, но колонулся под пытками в ГПУ. Дурак. Чего было скрывать? Козёл. Мало? Пожалуйста, только имена. Киану Ривз. Бенвенуто Челлини. Фолкнер. Иосиф Флавий. Джимми Хендрикс. Иннокентий Смоктуновский. Всех их звали Иннами. Достаточно? Сигарета.
  - Вполне.
  Олег Олегович с некоторой грустью вспомнил розовощёкую старшеклассницу, глазастую Инночку Ремизову, заманившую его под вымышленным предлогом во время школьного вечера в пустынный спортзал и доказавшую ему эмпирическим путём, что пиписька дана молодому человеку не только для бездарного обсыкания унитазов. Пыльные маты и скрипучая шведская стенка не лучший антураж для первого сексуального опыта, но память навсегда запечатлела те жаркие поцелуи, те неудобные и даже мучительные позы, те несколько наигранные вздохи и охи рыжеволосой обольстительницы, тот страх, что вот-вот войдёт завуч и застукает, ту гордость, после того как. А какая тогда была музыка! Она доносилась сверху, из актового зала, засвингованная топотом сотни ног. Та-да-да, да! Та-да-да, да! "Creedence Clearwater Revival". "Proud Mary". Сакс, тромбон и труба! Барабаны и гитары - само собой, но духовые прямо живот на куски разрывали! Состав, конечно, нетрадиционный, но кач, кач был ещё тот! Та-да-да, да! Та-да-да, да! Шефы нашей школы из соседней воинской части. Нехило солдаты лабали. От души. И "Роллингов" лабали... Боже, как давно это было!
  Женственная рука гражданина Стеклова вытащила изо рта заслюнявленный бычок. Швырнула его в стенку. Окурок трассирующей пулей юркнул между лестничными пролётами. Упал на первый этаж. Темнота внизу ожила.
  - Э! Кто там борзеет?! Ща подымусь, вправлю суставы!
  - Тима, это я, не гоношись!
  - А, это вы, дядя Инна. Всё пучком!
  Вот сейчас самое время. Собрались и бочком пошли, пошли. Поскорее наверх. Куда там! Проклятые звёзды на коленях так и подмывали спросить: "А вы-то, что здесь делаете?" И Олег Олегович не удержался. Спросил.
  - А позвольте вас спросить, м-м-м, Инна Несторович?
  - Валяй, майор. Подбородок. - Щетина ритмично заскрипела, культивируемая острыми ногтями.
  - А зачем вы пришили на колени вот эти звёзды фосфорные?
  - А затем, корешок, что ни перед кем на колени не встану! Ни перед ментами, ни перед пацанами. Есть у меня и соответствующие наколки. На коже, бля. Но их видно только летом, на пляже. А чтобы сейчас все знали - вот...
  Инна мотнул головой. Пятерня, скребущая подбородок, испуганно отстранилась и, сделав витиеватый пасс, сомкнулась в замке со своей неразлучной спутницей на полосатом животе.
  - Видишь вон ту харю на стене? - Инна кивнул на человеческую голову в фуражке. - Наш бывший участковый. Панкрат Заглота. Хотел меня на лытки опустить. Не вышло! Захлебнулся Панкрат Мокиевич. Чашу не по размеру взял. Не тот Грааль! Ха-ха-ха!
  Смеялся Инна страшно. Гораздо инфернальнее, чем произносилось имя подруги Тимофея. Его смех напоминал одновременно карканье ворона, рёв простуженного лося и шелест скомканного целлофана. Иногда ко всему этому добавлялось какое-то бульканье, ассоциативно вызывающее в голове почему-то образ утонувшей подводной лодки.
  Смеялся Инна долго. Олег Олегович и Леда вынужденно подхихикивали и уйти не решались. А когда он отсмеялся, то неожиданно серьёзно спросил:
  - А хочешь, майор, я расскажу тебе свою печальную историю, происшедшую как-то осенью?
  - Нам... вообще-то... надо... - Серёшкер мялся, не находя нужных слов.
  - Расскажу, и вместе пойдём. Мне тоже надо. Шкаповал небось заждался.
  Вмешалась Леда.
  - Дядя Инна, а давайте я ему расскажу вашу историю. Потом. Вы мне её уже несколько раз рассказывали. Я помню...
  - Нет! - Инна отрицательно мотнул головой. - Ты можешь напутать порядок событий. А это важно.
  Леда с сожалением пожала плечами. Делать нечего, придётся слушать. Инна скрестил руки на груди и начал с вдохновением.
  - День тот начался просто клёво! Я проснулся и даже не захотел опохмелиться. Так было кайфово. Был конец сентября. Ни жарко, ни холодно. Солнце, лёгкий ветерок, листья прихватило желтухой, небо синее такое, насыщенное, как этикетка от балтийской "тройки". Погода - полный писец! Моё любимое время года. Дома сидеть - тоска. Решил я пошаболдаться по Бродвею. Показаться на люди. Надел свои туфли-носики, штанишки рибоковские, маечку с надписями заморскими, пиджачок выходной. Развёл пробор на черепе. Патлы смочил под расчёской, чтобы не кудрились почём зря. Побрился "Харьковым". Хоть женись! Думаю, может и впрямь к своей бывшей намылиться. Ну, там ля-ля, тополя, пятое-десятое. Вспомним молодость... Так и порешил: тасуюсь по проспекту, а потом к Ритуле. Поворкуем. Иду, а Бродвей корешками кишит! Все на фирулях. В козырном прикиде. В глазах жажда жизни. Все такие степенные и обстоятельные. Встречаемся, ручкаемся, чубчиками трясём, ножками шаркаем. Высший свет! Идиллия, расхеряк её по диагонали! Для придания вальяжности в имидж, зашли с Турандотом в "Голубятню". Прополоскали зубы стаканчиком "Карузо". Коктейль незамысловатый - шампусик и беленькая в пополаме - зато вставляет замечательно. Потом Турандот угостил папироской с секретом, а сам потерялся где-то в "Трёх Поросятах". Там у него продавщица одна была прикормлена. За палку проставлялась безотказно! А я схлестнулся с Кеглей и Лаэртом. Раскатали на троих пузырь винчестера. Потрещали за жизнь. Девок молодых поприкалывали. Наехали на Бизона за его гнилые расклады. Короче, всего понемножку. А потом я вспомнил, что мне же на полдень назначили стрелку кенты из Геленджика. Время поджимало, и я почапал на пригородный вокзал. Думаю, Ритка подождёт. Сначала дела, потом кайфы. Сокращаю путь. Через депо. Пролез под вагонами, сквозанул через тупик. Иду, природу внемлю. И вдруг вижу, омоновец дохлый лежит. У меня аж глаз выпал. Убитый. Лежит себе и лежит. На фиг мне не нужный. Шёл бы, куда шёл, нет, приспичило посмотреть. Поковырять палочкой мертвяка. Подошёл с дуру. Поковырял. Мертвее не бывает. В горле отвёртка торчит. По глазам мухи бегают. Натюрморт с пенопластом! Оружие уже кто-то насунул. Ботинки помыли. Из ценного только бронежилет. А на нём надпись фломастером: "Надень Меня". Как в сказке, хлёбаная мама! Я сначала засомневался, а потом надел. Тяжеловато, но жить можно. Пошёл дальше. Иду. Хлёбаный рот! Ещё один жмурик! Прямо на насыпи. В рыцарских латах, с секирой обоюдоострой и щитом с лилиями. Айвенго после турнира. Бля буду! Думаю, кино тут что ли снимали "Менты при дворе короля Артура". Снимали, да пару каскадёров замочили. Случайно. Ситуация получилась... Случайно не случайно, а в забрале рыцаря тоже отвёртка торчала. Видимо, спец орудовал. Почерк характерный. Присмотрелся, на рукавицах, наручах и наплечниках надписи: "Нацепи Меня". Пьер Карден и сыновья! Во, ё! Ну раз пошла такая картечь... Нацепил. Законсервировал свои ручонки. Весело. Топаю дальше. Двух шагов не прошёл, глядь, баба мёртвая валяется. Сердце аж ёкнуло. Подумал сначала - Ритка. Похожа уж очень. Причалил ближе - не Ритка. Кофта просто такая же. В ухе, знамо дело, отвёртка торчит. Левая рука за спину подвёрнута, правая откинута в сторону, на ладони стрелка красная: "Иди туда". Вот, думаю, попал: надень то, надень сё, иди туда... Следственный эксперимент какой-то! Что делать!? Пошёл. Вижу, на трансформаторном ящике стоит магнитола. Новьё! Чёрная, с двумя динамиками. Однокассетная. С антенной складной. "Sony". Повезло, так повезло. Оглянулся, никого. Думаю, спасибо бабе дохлой, подсказала, где счастье. Хватанул я заморский патефон, вижу, внутри кассета торчит, а на крышке гравировка золотом: "Включи меня". Музон значит. Отчего не включить. Включаю. Что-то там крякнуло, пёрнуло и забалакало голосом Ленки Ковригиной, что про погоду брешет по ящику. "Направо пойдёшь - коня потеряешь. Налево пойдёшь - пидаразом станешь. Прямо пойдёшь - баян найдёшь". Вот такая загадка сфинкса! Коня жалко терять, хоть и не было его у меня сроду. Направо я не ходок! Чтобы сделать из меня педика, меня восемь раз надо замочить, иначе делов не будет. Налево ни за какие коврижки! Прямо пойду. Баян мне пригодится. Так я шуршал про себя. И двинул за гармонью. Дорога вывела меня к сортиру общественному. И что жутко: место общественное, а народу никого. Нет людей. Только я один, как черепаха в бронежилете с железными руками. Жутковато. Проник я в верзушник. И обомлел. Мать моя женщина! Чистота. Запахи какие-то не жопошные. Светло. Уютно, хлёбаное воскресенье! Половину помещения занимают дубовые кабинки с чешскими унитазами, а другую половину бар с бамбуковой стойкой. Людей - ноль! Я немного на понтах. Магнитолу прижимаю к своей металлической груди, зенками ворочаю. На стойке флакон с семьдесят второй портюшей. Ну и надпись на горлышке: "Выпей Меня". Кто бы упирался! Вот и стакан. Пошёл портвешок, как к себе домой. Легко. Для пущего удовольствия и закусочка из баклажанов с соответствующей сопроводительной запиской пригодилась. Песня! Думаю, побольше бы таких сортиров! Прямая забота о народе. Правильная забота. Скриплю шурупами, а сам баян глазом ищу. По кабинкам лукнулся - здесь он родимый! На унитазе пристроился. Зелёный такой, перламутровый. Переключатели регистров и всё такое. "Вельтмайстер" настоящий. Мечта! Обуяло меня желание чего-нибудь сбацать. Может, конечно, это из-за надписи "Сыграй на Мне" захотелось, а может, просто душа запросила. Короче взял я инструмент, а играть не могу. Рукавицы негнущиеся мешают. Я их прочь долой. И наплечники с наручами тоже скинул. А как прошёлся по кнопкам, аж полегчало, ей богу! Сначала полечку сделал. Потом "По долинам и по взгорьям..." А как разыгрался, на полонез Огинского покусился. Играю, кайфую. И вдруг примечаю, что все клавиши на правой клавиатуре белые с разводами и только одна красная. Как сейчас помню, соль четвёртой октавы. Меня аж в пот шибануло! Что ещё за дела!? Все белые, одна красная! С какого такого хера спрашивается! Это что ж, у Страдивари белой краски не хватило? Или с умыслом каким... Играю и понтуюсь. Понтуюсь, но играю. Остановиться нету сил, больно ласково музыка по душе елозит. Чую подсознательно, что нельзя нажимать мне на эту кнопку. Гадость какая-то произойдёт. Чую, а рука сама к ней ползёт. Ноты такие! Я, веришь, майор, заплакал даже. А пальцы всё ближе и ближе к таинственной кнопке. Думаю, слажать что ли? Проехать по соседям и на коду всё свести. И сам себе отвечаю - музыку поганить не позволю! Как сейчас помню, безымянным я её придавил... Хлёбнуло так, что бамбуковая стойка на удочки рассыпалась. Пламя, дым, грохот. Я на жопе сижу весь опуевший! Баян-то... заминирован был! Не Страдивари его клеил, а сапёр какой-то шизданутый! Вообще, я подозреваю, что это братаны близнецовые Заглоты. Отомстили, падлы! За то, что я его... Но я же отсидел! По полной программе! А два раза за одно и то же... Да что там говорить, менты, они и в Африке менты! А ещё у меня есть версия, что надо мной похимичили лупоглазые.
  - Кто? - Леда по всей вероятности впервые слышала об этой догадке Стеклова.
  - Инопланетяне. Зелёные человечки, хлеби их мать! Вот вы, учёный человек, можно сказать, яйцеголовый в некотором роде, верите ли вы в летающие тарелки?
  - Я?! - Олег Олегович не ожидал резкой перемены темы.
  - Головка от суя! А кто же ещё!?
  - Ну, в пределах разумного...
  - Разумного, разумного, - Инна кривляясь передразнил Серёшкера. - Баян с динамитом - это вам разумное!? Рыцари дохлые на запáсном пути - разумно, святая Пятница!? То-то! Я ещё забыл сказать, кстати, - он громко потянул из носа и смачно сплюнул на стену, - про отвёрточки. Все они одинаковые были. С деревянной ручкой. Красной, словно кровью менструальной покрашены. А на торце значок... Похож на мерседессовский, но другой. В кружке как бы птичья клешня отпечатана.
  - Символ пацифистов? - Олег Олегович проявил осведомлённость.
  - Сам ты спецефист! Пентакль это каббалистический. - Инна перешёл на шёпот. - Мировой заговор сионистов и аболиционистов. Щас они рыцарей прикалывают, а потом за нас примутся. Известное дело.
  - Позвольте, но аболиционисты...
  - Не позволю!.. Впрочем, довольно эмоций. Я закончу историю. Ага... Армянская бабушка! Гляжу, а руки-то мне по локоть отхерачило! Направленным взрывом. Зырю на культи свои покарбованные и думаю, во попал! Как же Ритку теперь обнимать? Вопрос. Как в носу ковыряться? Полный термос и электрификация всей страны! Смекаю, что не просто так надо было латы носить, да чего уж там. Вот такой балаган... Потом гангрена... Мясники из ЦГБ откоцали мои обрубочки и кошкам своим на холодец сныкали. Одна память осталась. Да ещё фантомная почесота. Прикинь, нету грабарок, а чешутся в полный рост! Прикольно!
  Олег Олегович деликатно кашлянул.
  - Инна Несторович, э-э-э, так это у вас такие протезы...
  - Дурак ты, майор. Какие протезы! Это Инка, помощница моя. Ха! Ты чё, не заметил?! Ну-у-у, я с тобой в разведку не пойду! С таким лопухом только в разведку!.. Ты чё взаправду подумал, что у меня клешни с такими когтями?! Чума! Кино и немцы! Во блин! Инга, а ну покажись. Я её Ингой называю, чтобы нас не путали. А то её Инна, и меня Инна. Смешно, правда?
  Из-за спины Стеклова тенью отца Гамлета выплыло нечто. Всё в чёрном. В облегающем. На лице что-то типа паранджи. На ногах мягкие туфли. Ну просто кукловод из театра Образцова. Только вот руки в полосатых нарукавниках. От запястий до плеч. Под тельняшку.
  А фигура ничего. Даже получше, чем у Леды. Помясистее. Бёдра крутые, чисто испанская гитара. Ноги - фашистский мюзик-холл! Грудь не видно, но угадывается, угадывается. Хорошо угадывается. Чёрный ангел во плоти такой мощной! Мордашку бы посмотреть. Впрочем, мордашка не основное. Как учил профессор Гинзбург, прикрыл газеткой и... Тут и газетки не нужно. Вон у неё какая чадра!
  - Нравится? - Инна довольно оскалился. - Мне тоже! Она у меня мастер на все руки. Ха-ха-ха! И поит меня, и кормит, и на горшок водит, и в люлю баиньки кладёт. Она меня опекает. За определённую плату. А когда я сдохну, ей хата моя обломится. Мы с ней друзья! Правда, Инга? Живот.
  - А то.
  Голос-то далеко не ангельский. Грубый. Вульгарный какой-то. Курит, наверное, много. А скорее всего, наркоманит и бухает. Ой, а как мерзко она чешет живот этому бандюгану. С каким-то тупым безразличием. По команде. Тьфу! Он её ещё и трахает в извращённой форме! И травой снабжает или чем покруче. Леда всё-таки лучше. Гораздо лучше.
  Олег Олегович нашарил руку своей спутницы, и уже в который раз они сплелись в крепком и решительном пожатии.
  - Спасибо за интересный рассказ. Мы всё-таки пойдём...
  - Напоследок филологическая загадка. Слово, в котором шесть согласных подряд.
  - В русском языке?
  - Да уж не в цыганском!
  - Что-то я не припоминаю...
  - Подсказываю, это глагол. Ещё живот.
  - Вот я... - Олег Олегович задумался на секунду, - вспомнил. Есть такая фамилия Мкртчян. Но тут пять букв и не глагол.
  - Слово русское, не армянское! Сдаёшься, майор?
  - Он сдаётся, сдаётся, дядя Инна, - Леда дёрнула Серёшкера за рукав.
  - Сдаюсь.
  - Ха! Глагол этот - взбзднуть!
  - Что?
  - Пёрнуть то есть! Ха-ха-ха! Усёк? Вот тебе твоё высшее образование, Коперник!
  - Спасибо за науку, - Олег Олегович озадаченно покачал головой.
  - Не за что. - Инна блаженно вертел торсом, подставляя нужные места под неугомонные руки своей опекунши. - Идите, идите. Мы вас догоним.
  "Фиг вы нас догоните, - подумал Серёшкер. - Мы сейчас стрелой на пятый этаж и займёмся делом. Кстати, а что же там у нас за дело?.."
  
  Стрелой не получилось. На площадке третьего этажа на их пути выросла преграда. Могучая. Лохматая и волосогрудая. Низкая, но широкая. С растопыренными руками и благодушной улыбкой. С глазищами, носищем и подбородищем! В спортивных штанах, шлёпанцах и искусственной дублёнке на голое тело.
  - Попались, голуби! - В голосе преграды слышалось торжество и снисходительность. - А мы вас давно поджидаем!
  Мы относилось ещё к одному персонажу, скромно ютившемуся на табуретке за спиной говорившего. Табуреток было всего четыре. Они стояли вокруг журнального столика необычной каплевидной формы, на котором беспорядочной кучкой чернели костяшки домино. Рядом на высоченной витой ножке (ножище!) стоял причудливый канделябр на пять свечей, напомнивший Олегу Олеговичу вешалку в стоматологической поликлинике, всегда сиротливо пустующую, несмотря на обилие посетителей. Свечи горели. Непонятно зачем. Под потолком ослепительно сияла стосвечовая лампочка, забранная в самодельный решётчатый плафон (абажур, люстру), сделанный из толстой и ржавой проволоки. Возвращаясь к сидящему персонажу, Серёшкер отметил, что тот тотально лыс и стесняется этого, пузат и очень переживает за это, а уж очкаст просто до неприличия (с такими толстючими линзами в дешёвой оправе он желал, молился просто, требовал всеми фибрами своей неопрятной душонки провалиться сквозь всё). Почему-то душонка этого человека показалась неопрятной, хотя одет он был вполне прилично. Стандартные турецкие шаркалки, толстые вязанные носки, брюки спортивные-преспортивные, байковая рубашка в чёрно-бело-серую клетку и такая сказачно-уютная душегрейка, мехом внутрь и вся как бы в заплатках, в заплатках. А-а-а, вот почему подумалось про душонку! На беленькой ручонке с бледненькими веснушчонками полустёртая наколочка. Размытая, но контуры прослеживаются. Батюшки! Лопоухая заячья морда из мультфильма и пресловутая фраза дугой: "Ну, погоди!" Серьёзный товарищ.
  Олег Олегович неожиданно отметил, что больше обращает внимание на человека, не причиняющего ему никаких неудобств. А надо смотреть вот на это нечёсаное чудище, бесцеремонно прервавшее их и так затянувшееся путешествие. Ну и лапищи у него! Такой маленький, а руки как у орангутанга. Голову обхватит и раздавит к армянской, тьфу, к чёртовой бабушке! А зубы! Такими клыками бегемота можно разорвать на мелкие кусочки. Или гвозди грызть.
  Однако обладатель устрашающих рук и челюстей не собирался ничего давить и рвать. Он был настроен чрезмерно радушно. Даже слишком.
  - Хело, соседи! Вы, как всегда, кстати. Рады мы вам бесконечно! Вижу новых людей. Позвольте представиться, Шкаповалов Абрам Леонардович. Доктор медицинских наук. Заслуженный врач Российской федерации. Член-корреспондент Академии наук. Почётный член лондонского Пен клуба. Председатель общества диабетиков юга России. Заведующий кафедрой пола и... потолка, института космической биологии.
  - Но...
  - Га-га-га! А ведь купился, старик! Купился! Если бы я про потолок не вякнул, то купился бы точно! Ну ладно, шутки в сторону. Хотя, почему бы и не пошутить. Правда, Евгеньевич?
  Лысый торопливо поднялся и угодливо захихикал. Поддакнул как-то необычно. Наоборот как-то.
  - Нет и бы почему. Истины доля есть шутке каждой в!
  - Шкаповалов Сильвестр Бонифатьевич, - представился Абрам Леонардович. - То есть, тьфу на тебя, Евгеньевич, совсем запутал, наоборот... Бонифаций Сильвестрович. Га-га-га! Опять шучу! Шучу-у-у! А если честно, - лицо его разгладилось от морщин и посерьёзнело, - Шкаповалов Ататюрк... га-га-га, ой не могу, Дионисьевич! Шу-чу-у-у-у! Га-га-га!
  Это его "га-га-га" очень сильно напоминало: "Здравия желаем, товарищ главнокомандующий" или что-то в этом роде, произносимое тысячеголосым строем на каком-нибудь праздничном параде. Звучало, конечно, тише, но Олег Олегович каждый раз вздрагивал, заслышав это. По шкале инфернальности смех Сильвестровича уступал стекловскому, но был достаточно близок к нему.
  - Дядя Рома, - в голосе Леды сквозило такое отчаянье, - вам опять четвёртого не хватает?
  - Угадала, Ледочка, угадала. Сама понимаешь, в козла играть втроём всё равно, что трахать бабу в презервативе, да ещё и без бабы. Га-га-га!
  - А Заглота...
  - А Заглота утешает Амальтею. После того, как её муженёк заснул летаргическим сном, только наш бравый Заглота и может её убледотворить. Витёк-то, её полюбовник того... смайнал в неизвестном направлении. Жаль бабу. - Дионисьевич подмигнул Серёшкеру. - Бешенство малых половых губ. Страшное дело!
  - Дядя Рома, - Леда молитвенно сложила руки на груди, - а может, вы в "телефон" поиграете? Пятёрочки попишите?
  - Занятие для людей неблагородного происхождения! Только в козла! И никаких там "морских"! До ста одного! Ледка, отстань! Всё складывается неплохо. Только одну партию, а там и Заглота подтянется. Не кипешись. И дай мне, в конце концов, представиться! Не в смысле сдохнуть, а познакомиться. Га-га-га! Шкаповалов - это моя кликуха. Прозвище. А по документам звать меня Берёзкин Роман Витольдович. Наследник графа Витольда Прусского... ну всё-всё, шутки в сторону. Га-га-га! Где там Инна запропастился?! Пора начинать... Как же вас по батюшке, сударь?
  - Олешкер, то есть Серёшкер. Олег Олегович.
  - Приятно. Род занятий?
  - Э-э-э, я учёный. Физик.
  - Теоретик?
  - В некотором роде. Квантовая физика. Лазеры, волновые процессы...
  - Гиперболоид? Уважаю. Читал.
  - Не совсем, но...
  - Играете? - перебил Шкаповалов, кивнув на костяшки домино.
  - Не приходилось. Всё больше шахматы...
  - Слыхал... - Роман Витольдович оценивающим взглядом окинул Серёшкера с головы до ног. - Цугцванг! - Сказал он, будто передёрнул затвор карабина. - Для нас это китайская грамота. Папирус и шёлковые закорючки. Правда, Евгеньевич?
  - Правды кроме ничего и правда, правда, - опять как-то не по-русски выразился лысый и сверкнул линзами.
  - А в домино мы вас научим. Легко! - Берёзкин широким жестом предложил Олегу Олеговичу присесть. - Играть будете в паре со мной. А я игрок неплохой. Толковый. Со мной не пропадёшь! - последнюю фразу он почти пропел, подмигивая обескураженному кандидату наук.
  Вообще-то, Берёзкин вызывал у Олега Олеговича непонятную симпатию. Вся его мощь, живость, напор и даже волосатость странным образом импонировали ему, внушали доверие. Поэтому он, виновато посмотрев на Леду, безропотно и даже с некоторым интересом уселся на табуретку.
  - Домино придумали монахи-доминиканцы, - с упоением принялся объяснять Роман Витольдович, - когда им наскучило биться с еретиками. Достали их все эти костры и испанские сапоги. Решили они отвлечься. И придумали как. Имя изобретателя история не сохранила. Давно это было, кажись, в тринадцатом веке. Но главное, что сохранились форма и содержание этой замечательной игры. Спорт или искусство? Развлечение или игра ума? Примитив или тонкий расчёт? Всё это и многое другое можно отнести к домино. Древняя игра неисчерпаема в своём разнообразии и красоте. Казалось бы - двадцать восемь костяшек (в классическом варианте), а сколько новизны и свежести в каждой партии! Домино... домино - это образ жизни... для многих. Верно я говорю, Евгеньевич? - Лысый закивал и тоже как-то неправильно. - Вот такая преамбула. Коротко о правилах. Фишек двадцать восемь, это я уже говорил. Каждому по семь штук. Сначала заходит один-один, а потом с двух сторон по очереди ставят подходящие по номиналу камни. У кого закончились - тот победил. Доступно?
  - Ну, это я и так знал, - Олег Олегович немного заволновался. - Но существуют же всякие тонкости, уловки, стандартные ходы и положения...
  - Не умничай, Ласкер! - Шкаповалов хлопнул ладонью по столику. - Проще смотри на жизнь. Главное - больше с дому. И все дела. Га-га-га!
  - Как это, не понял?
  - А чё тут понимать! Вот, например, стоит азоношный...
  - Какой?
  - Не какой, а дупель один-один. У тебя на руках три камня: один-два, один-пять и один-шесть. Какой понесёшь?
  - Ну... один-шесть...
  - Правильно! А говоришь, не понял! Больше с дому! Не робей, Алёхин, мы их разделаем. Инна, конечно, круто играет. Ему палец в рот не клади. Он чужие камни уже через два хода коцает. Мастер! Зато Евгеньевич - лох. Спекулирует часто... Ба, какие люди! Стекляриус и компания! Привет, привет! Просим, просим к нашему столу!
  На площадке появились Инна и девушка На-Все-Руки, как про себя назвал её Серёшкер. Она переоделась в рваные джинсы и грубой вязки свитер с растянутым до нельзя воротом. Паранджи на её лице не было, и Олег Олегович, украдкой разглядывая миловидное личико, отметил про себя, что газетка тут не понадобится. Леда, конечно, посимпатичнее будет, гораздо симпатичнее, но эта, как её там, Инга тоже очень даже ничего.
  Она села слева от него. Скользнула по нему безразличным взглядом. Прошипела сидящему визави Евгеньевичу: "С-с-сть", - что верно означало - здрасьте. Лениво прикурила сигарету. Вальяжно расставила ноги, коснувшись коленом бедра Серёшкера.
  Прикосновение взволновало. Олег Олегович смущённо, исподлобья посмотрел на Леду. Та стояла, обняв себя за плечи, и безучастно глядела в потолок. Во всей её позе - правая нога отставлена назад на носок, руки перекрещены - читалось разочарование, отстранённость и какое-то усталое равнодушие ко всему происходящему. Она с преувеличенным вниманием изучала, сделанные чем-то коптящим, надписи на обсыпавшейся побелке.
  Надписи были в большинстве своём банальны и однообразны как в любом другом подъезде. Но Серёшкер, проследив за взглядом Леды и чувствуя пред ней определённую вину за эту дурацкую задержку, невольно углубился в чтение, стараясь тем самым подчеркнуть, что они, мол, вместе, они одна команда, а эта партия в домино - так, нелепица.
  Поначалу в глаза бросились наиболее общие изречения. "ЦСКА - конюшня". "Триста лет гранёному стакану". "Здесь были комми". "Севастополь - город этрусских моряков". "Aerosmith - лабуда!" "Плакали ваши денюшки". "Шакил О’Нил глаза залил". "Португалия для португальцев". Они были выписаны тщательно с элементами орнаментов и мудрёных загогулин.
  Другая группа, изобилующая конкретными определениями конкретных людей, выделялась резкими, отрывистыми, где-то даже торопливыми буквами. "Берёзкин и Березовский - две большие разницы". "Резцов знает всё, сука". "Шкаповалов - пидегог и гомиопат сделал себе педикюр". "Шкаповалов - воллюнтаристикс". "Шкаповалов - -273№С". "Скажи мне, кто такой Шкаповалов, и я скажу тебе, кто такой Шкаповалов". "Леда и генерал Лебедь Быка забыковали". "Инна - онанист". "Чупаров - детоубийца с васильковыми глазами". "У Шкаповалова левое яйцо..."
  Последняя надпись была не закончена. Сразу после слова "яйцо" беспрекословным стоп-сигналом багровел отпечаток ладони, судя по всему, принадлежащий самому Роману Витольдовичу. Об участи писавшего оставалось только догадываться.
  Был ещё третий тип надписей. Они отличались изысканным почерком (потому что были выполнены импортным маркером "Pilot") и необычным содержанием. Как правило, они не имели ни начала, ни конца. "...значит, службы надводной таможни производят целенаправленное распределение материальных ценностей. Оно подчиняется строгим законам математического выравнивания в сферическом понимании..." "...блуждающий сын нибелунгов Олаф, он же Ольгерт, носитель философского абсолюта где-то рядом. Уже слышны его печальные шаги. Слышна его песня. Слышен его плач. Слышны его воинственные гудлуки. Беовульф идёт рядом с ним. Но их пути..." "...когда он спросил у ветра, смотрел ли он в глаза флюгеру Месс, то услышал в ответ только смех и презрительный свист. Неужели так легко изменять свои взгляды, своё мировоззрение после чашки холодного..." "...настойка из золотистого мха не принесла ему облегчения. Даже напротив. Он стал страдать ещё больше. Бедный, бедный раб! Придётся вскрывать вены. А не хотелось бы. При полной луне лучше не рисковать. Ведь говорил же Слизняк..."
  Забавный потолочек. Книга Судеб, а не потолок! Зачитаешься. Кто-то ж писал, время тратил. Напрягался. Зачем?! Какие эмоции испытывал? Какое получал убле... тьфу, удовлетворение, чёрт возьми!?
  Олег Олегович опять вспомнил школу. Свою многострадальную парту. Старинную, с откидными крышками. Истерзанную пошлыми рисунками и тупыми высказываниями. На её теле, сотню раз покрытом краской, не было живого места. Но всё же семнадцатилетний Алик Серёшкер, отличник, комсомольский активист, любимчик педагогов нашёл место возле углубления для чернильницы и, старательно скрываясь от взглядов соседей, выгравировал объёмными буквами: "НАДЯ". Одноклассница? Подруга сестры? Девочка из нашего двора? Правильный ответ: учительница русского языка и литературы Лескова Надежда Георгиевна. Да-да, юный Олежек был влюблён в замужнюю женщину, которая годилась ему в мамы в свои тридцать пять. И что интересно, влюблён-то он был не безответно! Страсть их открылась в спортивно-трудовом лагере "Зелёный" во время, так называемой, "пятой четверти" или, проще говоря, в сезон созревания огурцов. Он совершенно случайно задержался после коллективного купания в колхозном пруду - порвалась резинка на плавках. Она совершенно осмысленно пришла освежиться после жаркого дня. Он прятался в кустах и, затаив дыхание, подглядывал, как она грациозно скользит по водной глади, выходит на берег, отдаёт своё гибкое тело в оранжевые объятья заходящего солнца. Он наступил босой пяткой на длиннющую колючку акации и предательски вскрикнул. Она обнаружила его наблюдательный пункт и восхитилась возбудившейся, голодной плотью. Он был для неё чистым листом. Она была для него всё тем же учителем. Он познал с ней почти все премудрости любви. (О, это была далеко не наивная Иночка Ремизова!) Она... Она вскоре поняла, что их отношения зашли слишком далеко. Понятие далёкости не означало отсутствия понятия тупиковости. Именно эта перспектива и маячила в их романтической и бурной истории. Она, осознав это, с решимостью, присущей сильным во всех отношениях женщинам, ускорила разрыв, приурочив его к окончанию зимних каникул. Но перед этим устроила ему неделю блаженства, истощившую его, словно лосося, продравшегося к месту нереста через сотню каменистых порогов. Как он рыдал во время расставания! Искренне, без всякой фальши! Как он просил не прерывать их бурного романа. Как он просил! Но она была непреклонна. Потом он ещё долго мучился и не спал по ночам. Каждую перемену маячил перед учительской, стараясь увидеть свою любовь. Страдал он жутко! Но... время лечит. Повстречав её через год, будучи уже студентом университета, он не испытал никаких порывов. В его голове уже жили студенточки да аспиранточки. Поговорили о том, о сём и распрощались, теперь навсегда. Но забыть её, учительницу первую свою...
  Инга сдвинула ноги, и Олег Олегович, почувствовав отсутствие возбуждающего фактора, вернулся к событиям, происходящим за столом.
  Стеклов с обмотанным в три оборота вокруг шеи шарфом (потому и задержался), напоминая одновременно Остапа Бендера, Венеру Милосскую и едва уловимо демонического Элиса Купера, бесцеремонно уселся Инге на колени. Та даже не пискнула. Незадачливый баянист поёрзал, устраиваясь, и просипел:
  - Мы готовы.
  - Тоже я, - лысый с энтузиазмом принялся перемешивать костяшки.
  Шкаповалов устроился напротив Серёшкера, потирая ладони в предвкушении.
  - Не ссы, учёный, мы их сделаем! Сделаем, я сказал! Слушайся меня, и всё будет ничтяк!
  - Начнём, пожалуй. - Инна поиграл бровями вверх-вниз. - Хорош месить, Чупаров, дырку в столе протрёшь!
  - Качественный быть должен замес, - Евгеньевич тщательно колдовал над камнями. - Получится само плохо, хорошо делай!
  - Хва умничать, давай играть! Сигарета. - Инна требовательным птенцом раскрыл рот.
  - Погодите, хлопцы, - Шкаповалов, хитро подмигнув, полез рукой под стол, - а сбрызнуть начало партии?! Традиции нарушать не след.
  На свет божий появилась каноническая для всех буйных застолий бутылка. Вызывающая суеверный ужас своими размерами, запыжованная газетным кляпом, наполненная белёсо-мутной жидкостью. Вслед за ней морскими камушками брякнули хрустальные рюмашки, выточенные в виде сказочных сапожков с загнутыми носиками. И в последнюю очередь перед играющими раскрылся полиэтиленовый пакет с (язык не поворачивается сказать) салатом из солёных огурцов, котлет, квашеной капусты, хлебоподобной массы и ещё чего-то. Этот новый вид "оливье" получился, конечно же, случайно, в процессе длительного совместного хранения и периодической ротации перечисленных продуктов.
  Олег Олегович с тоской вспомнил недопитый коньяк. Он опять посмотрел на Леду и поймал её насмешливый взгляд: "Я ведь предупреждала, что надо торопиться! А вы то одну мистическую историю захотели, то другую... Пейте теперь уж. Не отвертитесь!" В правом боку настойчиво запульсировало: "SOS! SOS!" Печень, или что там, настойчиво морзировала о предстоящей алкогольной атаке. Грубой и недоброкачественной. "А ведь это уже не в первый раз. А вдруг там цирроз какой или, в лучшем случае, камень, или... Завтра же иду к врачу! Здоровье надо беречь! Лучше позже..."
  - Если надумаешь блевать, Ботвинник, - Шкаповалов со снайперской точностью наполнил сапожки, - туда давай.
  Его заскорузлый палец указал на алюминиевый молочный бидон, стоящий в углу площадки. В его предназначении можно было не сомневаться. Надпись "Плевательница и Блевательница" говорила сама за себя.
  - А с чего вы взяли, что я надумаю?
  - Всяко бывает. Ну что, дзынь-брынь по сто пятьдесят?
  Все взяли по рюмке. Инга две. Леда даже не повернулась. Олег Олегович поднял свой хрусталь брезгливо, двумя пальцами, словно лягушку какую-то.
  - Чем богаты, тем и рады, господин Эйве, - Шкаповалов вложил в свои уста столько яду, что Серёшкер почувствовал, что краснеет от стыда. - А ты, Ледка, ещё получишь у меня по жопе! Опять пить отказываешься!?
  Леда демонстративно продолжала чтение.
  - Ну и хрен с тобой! Насильно мил не будешь! Поехали! За игру.
  Выпили. Шкаповалов - махом, чуть ли не всосав рюмку в свою безразмерную глотку. Евгеньевич не торопясь, маленькими глоточками, словно смакуя. Извращенец! Инга синхронно опрокинула обе посудины, одну себе в рот, другую Стеклову. Оба одновременно глотнули, прикрыв глаза, и одновременно выдохнули: "Х-х-х-х-х". Серёшкер выпил как обычно, неторопливо, но одним глотком, обманув желудок изрядной щепотью капусты. Обман удался.
  - Хорошо пошла! - Инна взбрыкнул плечами. - Пшеничная? Я же говорил тебе - сигарета!
  - Пшеничная. - Шкаповалов хрустнул огурцом, забрызгав угодливую физиономию Чупарова рассолом. - Верка из соседнего подъезда гонит. У неё всегда пшеничная. Дороже, чем из сахера, но и вкус-то!.. Инга, да дай ты Стекляриусу сигарету!
  - Даю, даю! - Инга устало совершила обряд прикуривания.
  - А вот теперь можно и поиграть! Время собирать камни!
  Игроки разобрали костяшки и углубились в их изучение. Азоношный оказался у Олега Олеговича. Он победоносно оглядел всех и зашёл, нарочито небрежно. Хмель приятно вползал в мозги.
  - Да ты у нас ставщик, Каспаров, - Шкаповалов довольно заскрипел табуреткой. - А говорил, играть не умеешь!
  Похвала взбодрила. Олег Олегович почувствовал себя несколько увереннее.
  - Вторая слева, - Инна выпустил под потолок клуб дыма.
  Инга привычным движением вынула нужный камень и присоседила его рядом с дуплём. Один-пять.
  - А мы четвёрочку понесём. - Шкаповалов от души приложился костяшкой об стол.
  - Бьют ставку Сельмаше на! - Евгеньевич, как коряво выражался, так коряво и поставил свой один-шесть.
  - Больше с дому, - Олег Олегович, потупившись, отошёл шестёрочным.
  - Академик, да ты растёшь на глазах! - Шкаповалов просто засветился от радости.
  - А мы по шести. Вторая справа. - Инна дал команду и, ловко взбрыкнув губами, сбил пепел в гипсовую пепельницу, сделанную в виде мексиканского сомбреро.
  - Не брал таких. - Радость с лица Берёзкина слетела в один момент. - Поехал я.
  - Куда вы, Роман Витольдович? - Серёшкер спросил и тут же понял, что опростоволосился. - Это вы фигурально?
  - Соображаешь, Спасский. Ты заходчик! Помни об этом и держись. На меня надежды нет!
  - Пошёл камень свежий, - Чупаров открыл шесть-три.
  - Вы, кажется, четвёрку выносили, Роман Витольдович? - Олег Олегович забил камень Евгеньевича.
  - Сечёшь, Петросян! А ты не так прост, как кажешься! Инна, слезай с шестёрки.
  Инна действительно рубанул свою шестёрку, и Шкаповалов крутанул по четыре. Прокатили Чупарова. Потом Инну. Отыграли пятёрки. Евгеньевич взялся на шестёрках за конца, но через круг слез. Серёшкер удачно отошёл двоечным, а Шкаповалов рубанул Инне троечного. Потом Олег Олегович слез с одного конца, но взялся за другой и закончил.
  - Считаем бабочки, га-га-га! - Шкаповалов снова ухватился за бутылку.
  Инна и Чупаров открыли оставшиеся камни.
  - Не густо. - Олег Олегович моментально подсчитал очки. - Одиннадцать.
  - Не пишется! - Стеклов радостно запрыгал на коленях Инги. - Не пишется!
  - Но запоминается, - Шкаповалов одним движением наполнил рюмки и грозно посмотрел на соперника.
  - Запоминается, - легко согласился Инна.
  - Запоминается, - подтвердил Евгеньевич, протирая очки мехом душегрейки.
  Вторая пошла лучше. Чудно так влилась, пощекотав нёбо. А капустка с ржаным мякишем оказалась неописуемой прелестью. Олег Олегович, ловя языком выпадающие изо рта капустные листки, в который раз вспомнил сто раз слышанный рассказ мамы о мурманских портовых грузчиках, специально разбивающих бочку с квашеной закусью, аккурат к обеденному перерыву. Он ярко представил себе раскрытую веером грязно-ржавую бочкотару и пахучее, контрастно-белое, хрящевидное месиво с оранжевыми морковными веснушками. А вокруг мороз и сплошная нехватка витаминов. Слюнки текут ручьями! Бочку к чертям на списание, грузчикам запредельное удовольствие. Мелочи жизни...
  Евгеньевич, закусив чем-то из пакета, принялся переворачивать камни, готовя их к новому замесу. А Инна без всяких предисловий вдруг ни с того, ни с сего заговорил.
  - Набирали команду в муз-роту. Нужны духовики. А я кроме как на баяне ни в дугу. Лёгкие у меня слабые. Сам же знаю, что служба там - сплошная халява. Все кросс бегут, а ты смычком водишь. Отдых, а не служба. И вот же, хлёбаная мама, валторна нужна, флейта нужна, барабан нужен, саксофон и тот нужен, а баян не нужен. Нет, говорят, места такому сложному инструменту в военном оркестре. Я и так им, и сяк... Говорю, мол, Огинского знаю назубок. Они ни в какую! Иди, говорят, на хуй со своей гармонью. Собрали уже всех, кого смогли, даже валенка одного взяли на литавры, хотя он на гражданке ветеринаром был, сука! И тут у них не хватает кларнета. А я шуруплю себе, чем я хуже этого свинячьего лекаря!? Пусть кларнет. Тональность я впоймаю, слухом не обижен, а там уж как-нибудь. Обидно было за баян, но пришлось гордость свою подавить. Говорю, так промежду прочим: "Я, когда в Одессе жил, играл второго кларнета в дублирующем оркестре Утёсова". Тут у них ебачи повытягивались. Как это в дублирующем?! А так, говорю, как в футболе. Если кто заболел или травма там, выходил на замену. Песню про пароход слыхали - моя аранжировка. Да ну, типа! Гадом буду! Поверили, короче. А служба моя проистекала в Германии. Естественно, восточной. ГДР. Городок такой Галле. Слыхали?
  - Что-то ты загоняешь, Стекло! - Шкаповалов налил ещё по одной. - Ты не то что в Германии, ты вообще хрен где служил. Небось, уже вторую ходку тянул в восемнадцать лет.
  - Ты чё, Шкаповалов! Первый раз я загремел в двадцать три. Ты чё! Служил я! Даже фотки есть, на пидора отвечаю!
  - Ну-ну! - Роман Витольдович саркастически хмыкнул.
  - Пусть расскажет, - неожиданно Инну поддержала Леда, - я этой истории ещё не слыхала.
  - Я тоже не слыхал... Ну уж пусть. Изволь, любезный, продолжай. Евгеньевич, а ты мешай доминошки, мешай, тебе полезно тренироваться. Га-га-га!
  Инна обиженно поворочал своим урфинджусовским носом, но рассказ возобновил.
  - Жизня пошла у меня замечательная. Все на зарядку - мы на репетицию. У всех ученья - у нас конкурс художественной самодеятельности. Все на плацу пятками стучат - мы в немецком колхозе концерт даём. Жратва кайфовая, пиво кайфовое. Чего ж не служить. Ноты я научился кой-какие выдувать. Соляки, конечно, не лабал, но в общей массе выглядел прилично. Лажал в меру и тихо. Третий сорт - не брак. И тут случается полная фигня. Умирает в этом Галле какой-то видный коммуняка. Эрик Хонекер или Курт Вальдхайм, я не помню, как его звали. Но видный был дяхан. Идеолог марксизма. Почётный гражданин всех немецких городов. Кавалер всех орденов. Чума просто! Ярый противник боннских реваншистов. Наш, короче, советский человек. А раз наш, то и оркестр наш ставят на озвучку похорон. То есть тот оркестр, где я, хлёбаный в рот, на кларнете вонзаю. Говорят, будете жмура играть. А нам что - жмура, так жмура. Едем. А в автобусе, пока добирались до места, мне втёрли такую херню, что стыдно вспоминать.
  Инна замолчал, уставившись на бликующую в подрагивающем свете канделябра отполированную лысину Чупарова.
  - Что, до сих пор стыдно? - Шкаповалов нетерпеливо качнулся на табуретке.
  - Со мной рядом сидел тромбонист, - Инна, словно не расслышал вопроса, - старослужащий. Ему до дембеля оставалось всё, да ничего. А я салага! Уши и развесил. Он мне и говорит, что у этих немцев существует определённый церемониал, во время которого со стороны оркестра должен выразить соболезнования один из музыкантов, как правило, кларнетист. Ну и уточнил, что да как, не забудь, мол, чтобы не опростоволоситься. А я, армянская бабушка, и поверил! Прикинь! Купился, как пацан! И вот, играем мы что-то траурное, печальное. Родственники скорбят. Фашистские пионеры цветы кладут. Партийные бонзы венки, как девки на Ивана Купалу, носят безостановочно. Официальные лица отдают почести. Всё торжественно и пристойно. И тут я... Дудку под мышку, фуражку на согнутый локоток и печатным шагом к гробу. Ать-два! Ать-два! Подхожу. Вежливо так родственничков отстраняю. Типа, аусвайс-хендехох! Наклоняюсь над покойничком и в лоб его чмок! Звонко так получилось. Ну, поцеловал, голову так склонил, типа разделяю ваше горе и назад со скорбным выражением лица. Эх!.. Немцы в шоке! Вдова крепилась, крепилась, а тут как заголосит, а за ней и все остальные. Сначала думаю, во я их растрогал, а сам прикидываю, чё тут убиваться, ну помер и помер. Потом соображаю, может, что не так сделал. Может, руку надо было поцеловать. Или сказать пару ободряющих слов родне. И тут до меня доходит. Грёбаная гладь! Слушаю наш оркестр и въезжаю. От смеха никто играть не может! Лажают все поголовно. В музыке и намёка на печаль нет. Сплошной пароход! Подкололи, падлы! У меня аж глаз выпал. Главный представитель нашей делегации валидол отсасывает. Фрицы косяки мечут на наш бэнд. Я не знаю, куда деваться от стыда. Один этот Йошка Фишер невозмутимый лежит. Конфуз вышел серьёзный. Международный. Благо замяли его опытные дипломаты. Списали на патриотические порывы и прочую муть. А меня перевели в Ейск дослуживать. Жопа полная!
  - Вот и выпьем давай, - Шкаповалов всучил Инге наполненные сапожки. - И продолжим партию. Заход с азоношного.
  Второй замес длился дольше. Теперь никто не торопился. Все тщательно обдумывали ходы. Играли сосредоточенно и напряжённо. Практически никто не шутил и не комментировал ход партии. Заходчиком был Шкаповалов, он же и завершил замес, зычно гаркнув:
  - Рыба!
  - Рыба, - эхом отозвался Евгеньевич, глупо улыбнувшись.
  - Рыба! - как-то злорадно проклекотал Инна.
  Что такое рыба Олег Олегович знал понаслышке, поэтому скромно промолчал.
  - Считаем бабки! - Шкаповалов сиял, словно смазанный маслом блин. - Открывай фишки, Карпов, будем пýпочки считать. Евгеньевич, ты мои считай, я - твои. Да смотри, не мухлюй - позвоночник поломаю! Га-га-га!
  Считали долго и внимательно. Ибо улов был знатный. Игра шла на маленьком камне, и на руках остались в основном пятёрки и шестёрки. От обилия пýпочек в глазах рябило.
  - Тридцать четыре, - наконец мрачно объявил Шкаповалов и ревниво заглянул в камни, перебираемые Евгеньевичем. - Ну чё там у тебя? Не томи, изверг!
  - Четыре тридцать, - Чупаров виновато покосился на Романа Витольдовича.
  - Не понял! Тоже тридцать четыре?! - пророкотал тот.
  - Да.
  - Яйца!
  - Яйца? - Олег Олегович вопросительно поглядел на Романа Витольдовича.
  - Яй-ца!!! - прокашлял Инна.
  Инга, не долго думая, запустила расторопную пятерню своему подопечному между ног и принялась усердно чесать.
  - Дура! - Инна закашлялся пуще прежнего. - Я же кончу сейчас! Не те яйца, не те!
  - А какие? - Инга ослабила хватку, но почёсывания не прекратила. - Где у тебя ещё яйца, Стекло, ты прикалываешься в натуре?
  - У нас поровну на рыбе, поэтому яйца. Поняла?! Лучше правый бок мне почеши, неугомонная ты наша!
  - А! Это по игре... - Инга с сожалением переключилась на бок Инны, добавив в полголоса. - Капризный ты стал какой-то. Тут чеши, тут не чеши! Поймёшь тебя!
  - Ша, мокрощелка! - Инна возмущённо лягнул девушку ногой. - Командую здесь я! Шарф поправь! Подбородок щекотит! И не трынди!
  - А я и не трындю!
  Назревающий конфликт пресёк Шкаповалов. Он, щедрой рукой наполнив рюмки, заговорил, словно продолжая прерванную речь.
  - Вот ты вспомнил, как трупака лобзал, а я хотел о своём... Про узбека одного... Был он у нас типа дворника. Взлётку подметал, плац пидóрил, сортиры начищал. Служба у него такая была. А тут дембель. Значки-медали он себе справил, сапоги гармошкой сплющил. Аксельбанты там, бархатный подворотничок малиновый, погоны - генерал от зависти язык проглотит, альбом боевой славы с журнальными фотографиями Элизабет Тейлор и Ноны Мордюковой. В общем, всё как положено. И вот шляется этот узбек по аэродрому. Скучно ему. Скоро домой, а заветная мечта не исполнилась. Хотел он хоть разок в небо воспарить на военном бомбардировщике, ан не судьба. Вон и истребители, и штурмовики, и всё, а... - Шкаповалов развёл руки в стороны, издав губами и языком неприличный звук. - Про мечту его заветную, почитай, знала вся эскадрилья. От самого распоследнего ефрейтора, до самого распервого командира. И вот навстречу ему идёт один старлей. Тепляков Серёга. Шухарной пацан! Оторви, да выбрось! Прикольщик ещё тот. Говорит, знаю о твоей беде, Уразгельдиев, (это у узбека фамилия такая смешная была) могу помочь. Как?! Сегодня учебные полёты. Загрузка не полная. Летим, можно сказать, налегке. Хочешь, тебя в бомболюк определю. Полетаешь. Чтобы не так страшно было, дам тебе шлемофон. Будем переговариваться. Урюк ошалел от радости. Мало того, что мечта вот-вот воплотится в жизнь, так ещё шапку лётную посчастливится поносить. А Тепляков его уже тащит к самолёту, на ходу шлемофон натягивает. Затолкал он узкоглазого в бомболюк, двигателя врубил. "Тушка" трясётся, орёт как змей Горыныч, но никуда лететь, естественно, не собирается. А летёха вешает Уразгельдиеву лапшу по внутренней связи. Навигационные системы готовы. Двигатели включены. Закрылки выпущены. Топливные насосы готовы. Отрыв. Высота перехода набрана. Закрылки убрать. Высотомер переведён на семьсот шестьдесят. Ветер такой-то, высота такая-то, скорость такая-то, видимость такая-то и так далее в том же духе. Вошли в сектор выполнения задачи. Под нами Каспийское море. Казахстан. Узбек ни жив, ни мёртв. Лежит на пузе, трясётся как медуза на вибростенде, только в штаны не гадит. Но, надо сказать, кайф определённый испытывает. А бомбер уже вроде как вспарывает своим шнобелем узбецкие небеса. Уразгельдиеву про то известно. Он счастлив и горд. Шлёт привет своей родине. Мычит что-то там своё - типа песня. Тепляков прислушался, чуть со смеху не спалился. А тут в игру входит ещё один прикольщик Шура Печатный. Он, как бы наземный штурман, давай уточнять и менять задачу. Мол, банда сепаратистов в количестве двухсот человек захватила населённый пункт такой-то. И называет родной аул Уразгельдиева! Га-га-га! Приказ: провести прицельное бомбометание, используя весь боекомплект. Тепляков: есть бомбить. Приказ, типа, понял, так точно! Выполняю разворот, захожу на цель. Узбек верещит, как же я?! А старлей трагическим голосом, мол, прости, братан, задание - есть задание. А сам форсажу поддаёт. Узбеку рисуется ужасная картина: он на глазах у всех родственников и соседей вылетает, матерясь, из облака, падает возле арыка и размазывается в говно. Позор! Кричит, что не умеет летать, что нельзя бомбить, что сепаратисты скоро сами уйдут, что сообщи на землю обо мне... В общем, кричит как резанный. А Тепляков, ничего не могу поделать, приказы не обсуждаются, радуйся, что погибнешь как герой, да ещё и на родной земле. Прости, брат, и прощай. И подаёт команду голосом Левитана с Красной площади: "Открыть наиглавнейший бомболюк! Смерть узбецким сепаратистам!" Вокруг самолёта уже стояла толпа в ожиданье. Когда калитка открылась, вопли Уразгельдиева заглушили работающие двигателя. Он коровьей лепёшкой шмякнулся в траву и умер.
  - От разрыва сердца? - шмыгнув носом, вопросила Инга.
  - От поноса! Га-га-га! - Шкаповалов наполнил подъезд гулким рокотом. - Да не ссы ты, жив он, жив остался. Только штаны обверзал.
  - Дурацкая история, - Инга обиженно засопела в спину Стеклову.
  Остальные сдержанно похихикали и уже, было, вернулись к игре, как неожиданно Олег Олегович, набравшись посредством самогонки храбрости, заявил:
  - Ну, раз пошла такая песня, я тоже расскажу армейскую историю.
  - Ба! - Шкаповалов выпучил глаза и стал похож на удивлённого гиппопотама. - Наш Стейниц в армии служил! Дывись, хлопци!
  - Я не служил, если честно, но был на военных сборах после четвёртого курса. Под Новороссийском.
  - После четвёртого? Ну тогда глаголь. Только покороче. Яйца нужно разыгрывать, а то протухнут. Га-га-га! А ты, Евгеньевич, мешай, мешай. - Он подпёр кулаком подбородок и задумчиво посмотрел в чёрный квадрат окна, за которым мутно звездились огоньки соседнего дома. - Эть, какое дело, просто вечер фронтовых друзей получается. Декамерон, да и только! Гомер и Тартар. Один и Влагалла. Га-га-га!
  - Я коротко. История тоже связана с музыкой, как у Инны Несторовича.
  - Валяй, майор, - Стеклов благословенно взмахнул бровями. - Голова.
  Ногти Инги со скрежетом вгрызлись в нечёсаный затылок, выманив наружу притаившиеся хлопья перхоти. Олег Олегович попытался поймать взгляд Леды, но напрасно. Её абсолютно не интересовали армейские байки. Она поправляла оплывший парафин на свечах, всем своим видом показывая, что ей плевать. Рассказывайте, что хотите. Меня ничем не удивишь. Такое равнодушие задело Серёшкера, но он всё же приступил к рассказу.
  - Часть, в которой мы э-э-э, служили, отмечала какой-то свой юбилей. Точно не помню какой, но не в этом суть. Решено было устроить торжественное собрание по этому поводу с наградами, грамотами и концертом. Студентов, или, как их там называли, курсантов тоже пригласили. Поглазеть. Набраться патриотизма. Я к тому времени сдружился с начальником клуба, сержантом срочной службы Гошей Макухой. Он сам был каким-то мелким актёром какого-то мелкого питерского театра. Профессия и позволила занять ему блатное место. Для меня знакомство с ним было чрезвычайно выгодным и полезным. Я сбегáл в клуб с дебильных занятий по строевой, да и вообще... Там мы приятно беседовали о литературе, музыке. Касались в популярном изложении интересных аспектов науки. Смотрели кинофильмы, которые пробивной Гоша наряду с дозированным солдатским минимумом привозил из Новорэсса. Попивали чудное винцо из Абрау в обществе...
  - Ближе к телу, Таль! - Шкаповалов широко зевнул. - Не отвлекайся от фабулы сюжета.
  - Ну да... На это самое собрание попросил он меня подменить его в радиорубке. У него срывалось свидание со своей кралей. Надо было перед началом включить пластинку с встречным маршем. Для вноса знамени части. И выключить её, когда его установят на сцене. Потом следовало прокрутить гимн Советского Союза. Ну, и в конце собрания - "Интернационал". Как положено. Этакое стандартное музыкальное сопровождение. Знакомое и привычное как зубная щётка. Я, конечно же, согласился. В таких делах товарищам надо помогать. Он мне кинул стопку пластинок - коммунистический набор фирмы "Мелодия" на все случаи партийной жизни - и сказал, что к "Интернационалу" постарается вернуться. Я отобрал три необходимых дисóчка и стал ждать сигнала. Вскоре какой-то прапор махнул рукой, мол, включай. Кинул я пластиночку на проигрыватель, и тут меня бес попутал... Кинуть то я её кинул, да не той стороной. А на той стороне...
  - "Марсельеза", - Леда отвлеклась от своих свечей и, усмехнувшись, скрестила руки на груди.
  Олег Олегович, почувствовав её заинтересованность, ободрился и стал рассказывать с большим энтузиазмом.
  - Хуже, Ледочка, гораздо хуже. Если бы "Марсельеза", а то гимн Вьетнамской республики! Вы представляете себе, печатая шаг, входят солдатики со знаменем, стройные такие, подтянутые, в белых ремнях, а из динамиков на всю мощь - сю-ся-си, си-сю, ся-си, бяо-мяо сю! Сплошная пентатоника и колокольчики с бамбуковыми флейтами! Народ слегка припух. Ещё бы! Но знаменосцы - парни учёные, они тебе под колыбельную промаршируют. А тут всё-таки ритм есть. Хоть на бубнах и тамтамах, а ритм. Быстроватый, правда. Вроде кадрили. Но идти можно. Они и прошли. За две секунды. И знамя поставили куда нужно. Вспотели немного. Косяки покидали в сторону моего окошка и успокоились. Армия! И генералы с офицерами восприняли всё как должное. Лица мраморные. Ни тени сомнения. Торжество! Так значит надо! Надо и надо... А у меня руки трясутся. Ставлю пластинку с Советским гимном. Пять раз проверяю правильность установки, пять раз читаю: "муз. А. В. Александрова, сл. С. Михалкова и Г. Эль-Регистана. Государственный гимн СССР". На всю жизнь запомнил. Тихонечко подвожу иголочку звукоснимателя. Ш-ш-ш-ш-ш. И вдруг! Мама родная! "Эль пуэбло унидо, хама сера венсидо..." и так далее - песня протеста кубинских партизан! По-русски что-то вроде: "Пока мы едины, мы непобедимы!" На пластинке оказался переклеенный пятак! Кто-то, видите ли, пошутил! Я чуть не... Думаю, всё - хана. Сейчас примчатся особисты и политику пришьют. Но, к моему счастью, в зале наши парни с универа прочухали нестыковочку и прикололись. Стали подпевать. Какое-никакое развлечение. Слова знали многие, благодаря счастливому пионерскому детству, поэтому хор получился довольно-таки стройный и мощный. Да и солдатики некоторые подтягивали, песня-то хорошая, боевая. Офицера поначалу напряглись, но когда обнаружилось такое небывалое единство, тоже начали скандировать: "Эль пуэбло унидо, хама сера венсидо! Эль пуэбло унидо, хама сера венсидо...". Вскоре весь зал зашёлся в революционном экстазе. Кроме меня, конечно. Я замирал от страха и ждал, чтобы треклятая пластинка поскорее закончилась. Вздымались вверх руки, сжатые в кулаки, лица румянились кумачом интернациональной борьбы с мировым империализмом. Это надо было видеть! Кино и немцы!
  Олег Олегович замолчал. Ковырнул пальцем в капусте.
  - Дальше что и? - Чупаров на мгновение прекратил мешать костяшки.
  - А ничего интересного. Два часа долдонили об итогах пятилетки и очередных задачах съезда. Полчаса вручали побрякушки. Скукота. Потом был "Интернационал". Настоящий. Его уже Гоша ставил.
  - А что такое пентатоника? - Инга задумчиво выглянула из-за полосатой спины Стеклова.
  Инна, как мог, повернулся к ней и принялся сбивчиво объяснять:
  - Ну это звуковая система такая. Треби её мать! Состоит всего из пяти звуков. Пента - это пять. Вот возьми, например, Пентагон. А между ними нет полутонов. Сечёшь, двустволка? И каждый звук может быть главным. То есть основным. То есть тоникой. Для пущего примера скажу так, садишься за пианино и клацаешь только по чёрным клавишам. В любой хлёбаной последовательности, с любой скоростью. Полный Китай получается. Майор правду говорит.
  - А-а, - разочарованно протянула Инга и отвернулась.
  - А ты думала, что это какой-нибудь эротический вибратор "Забава", рижской фабрики кофемолок!?
  - Да ну тебя, - Инга махнула рукой, давая понять, что разговор окончен.
  - А мне рассказ не понравился, - Шкаповалов был серьёзен и хмур. - Что-то в нём не так. Да-с.
  - Тоже мне, - закивал Чупаров с подхалимской улыбочкой.
  - А мне понравился, - произнесла Леда как-то уж очень сердито. - Хороший рассказ! И, ну вас к чертям, заканчивайте свою партию! Нам идти пора. Посмотрите на часы!
  - И то верно, - Роман Витольдович бросил недобрый взгляд на Серёшкера. - Пора. Ну что, Фишер, держись, яйца висят!
  Открыв свои камни, Олег Олегович ахнул про себя: вот это да! Шесть единиц на руках! Только дупля не хватает. Остальные мои. Повезло! Устрою я им сейчас, мастерам подзаборным! Покажу, как играют настоящие гроссмейстеры! Вот это камень! Такая ситуация наверное не часто случается. Шесть одинаковых! Повезло. Правда, всю картину портит этот дурацкий пять-пять. Ну и чёрт с ним, притулю куда-нибудь.
  Серёшкер пребывал на седьмом небе. Самогон распрямил мозговые извилины, и они бренчали в голове гитарными струнами. Музыка стояла такая, что неудержимо хотелось пуститься в пляс. Закружить в безумной кадрили с Ледой под руку. Да и Ингу можно было бы закружить. А Эмма со своей головной болью пусть дрыхнет одна в холодной постели. Дура! Эх, сейчас будет игра! Ну, кто там ходит? У кого азоношный?
  Зашёл Инна, невнятно прошамкав координаты нужного камня.
  - Таких не брал, - сказал Роман Витольдович замогильным голосом.
  - Тоже я, - исковерканным эхом отозвался Евгеньевич.
  Олег Олегович, победоносно оглядев окружающих, подмигнув попутно Леде, произнёс нарочито небрежно заученную фразу:
  - Больше с дому, - и поставил один-шесть.
  Секундную паузу сокрушил громовой бас Шкаповалова.
  - Ну вы и набрали, буржуи! Инна, ходи!
  - Хожу, - Инна истерически хохотнул, показал Серёшкеру кончик языка и выставил шесть-два.
  Шкаповалов задумался. Надолго. Мысли энергично блуждали в глубоких складках его лоснящегося лба. Наконец, тяжело вздохнув порванной гармонью, он сделал ход: два-три. Евгеньевич суетливо зыркнул в свои кости.
  - Отходи, отходить дают.
  Поставив дупль-три, он положил на столик камни и с неприятным хрустом принялся разминать свои волосатые морковки-пальчики.
  Олег Олегович, с трудом сдерживая радость, вытащил на всеобщее обозрение три-один и, бросив взгляд цезаря - покорителя Карфагена и прочего на Леду, сделал по одному.
  - Инга, - Стеклов не то засмеялся, не то закрякал, - возьми в правую руку любой камень и постучи им по столу.
  - Это зачем? - Олег Олегович напрягся.
  - А затем, - лицо Шкаповалова приобрело малиновый оттенок, - что у него нет... И значит, все единицы у тебя, Полугаевский!
  - Да, у меня! - Серёшкер мнил себя сейчас Наполеоном под Аустерлицем. Ничуть ни меньше.
  - Манда! - Шкаповалов смотрел на него зверем. - Шесть одинаковых пересдаются! Понял?!
  - Как это?
  - Так это!
  - Но я же не знал...
  - Знал, не знал... Щас как...
  В перепалку встрял Инна.
  - Погоди, Шкаповл, не лезь! Не маши манипуляторами! Во-первых, пересдаётся по желанию игрока. А во-вторых, пусть ходит. Чё время тянуть? Правила! Правила знаешь, корефан?
  - Знаю, - голос Романа Витольдовича упал до неприличного шёпота, но в последнем напутствии Серёшкеру прозвучали грозные нотки. - Играй теперь, Чигорин. Вни-ма-тель-но играй! И смотри... - он махнул рукой и отвернулся.
  Олег Олегович не совсем понял, по какому поводу разгорелся сыр-бор. Но вину свою безропотно признал, ощутил и несколько сник. Растерялся. Расстроился. Засуетился. Второпях вытащил один-пять. Забил ставку.
  Заметно повеселевший Инна поставил пять-два. Страдальческая гримаса исказила лицо Шкаповалова. Он застонал как оргазмирующий морж и хлопнул о стол костяшкой два-четыре. Евгеньевич, гаденько хихикнув, забил четвёрку шестёркой. Прошипел обезвоженным водопроводным краном:
  - С-с-с, аз-зончик с-свой придави ну-ка-с-с!
  Делать нечего. Шестёрок нет. Придавил. Один-три. Инна, словно выпрыгнул из засады:
  - Три-шесть, клепаная стерлядь!
  - Я как в жопу смотрел! - Шкаповалов страдальчески закатил глаза. - Нету!
  - Аналогично, - Чупаров с издёвкой посмотрел на Серёшкера.
  - И у меня нет, - Олег Олегович понял, что произошло нечто страшное.
  Но это было ещё не страшное. Включив на полную свою инфернальность, Инна проскрежетал, прихохатывая:
  - Инга, деточка, поставь баян!
  "Какой ещё баян? - Олег Олегович внутренне встрепенулся. - Тот самый, с фугасом?! Причём здесь баян? Чёрт побери, что происходит?! Опять мистика! Я ничего не понимаю!"
  Баяном оказался самый обыкновенный шестёрочный дупль. Он нагло встал поперёк хвостато-пятнистой доминошной змеюки и белозубо ощерился на притихших игроков. Катимся, друзья мои? Катимся! Всей гоп-компанией. По второму кругу. Счастливого пути!
  Шкаповалов хотел что-то сказать, но лишь утробный рык вырвался из его губастой пасти. Хр-р-р-р! Инна же смеялся не сдерживаясь.
  - Меньше с дому! Шесть-пусто. Ха-ха-ха! И следующим ходом кончаю! Сбрасывайся, Шкаповалов, авось будет меньше тринадцати. Что навряд ли!
  "Вот тож", - подумал Олег Олегович, с тоской глядя на свои пять-пять.
  - Бля-а-а-а-а, - раненым слоном взревел Роман Витольдович, - я берусь за конца! За длинного!
  - Повезло не, - Евгеньевич спрятал в кулак улыбку. - Еду.
  - Я тоже. - Олег Олегович почувствовал себя выпотрошенным сазаном. Выскобленным, обесчешуенным, но ещё рефлекторно дёргающимся на разделочной доске с бестолково раззевающимся ртом. Пфа-пфа-пфа.
  - Вот ты, наконец, и с яйцами, Шкаповалов! - Злорадно прокаркал Инна. - Поздравляю! С тяжёлыми яйцами! На... семьдесят четыре! Плюс... что там у вас на руках? О, да здесь богато! По-моему, партия. Евгеньевич, посчитай.
  Но и без всякого счёта было видно, что игра закончена.
  Роман Витольдович тяжело сопел, словно бык, замученный тореадором. На насмешки Инны не отвечал. Зато угрюмо пепелил взглядом Олега Олеговича. Наконец его уста отверзлись.
  - Я... с яйцами... из-за тебя... паскуда! Мне... у меня... у меня было... ПЯТЬ... двоек. Я был первым после заходчика. Я два раза рубил свой двоечный! А ты... со своими единицами... обосрал всё. Теперь... теперь... теперь...
  Он шарил глазами по лестничной клетке в поисках чего-нибудь такого, что могло бы подсластить горькую пилюлю поражения, но, судя по заторможенным, каким-то куриным, движениям головы, не находил. Его пластинка, заев на слове "теперь", придавала ему жалкий и беспомощный вид.
  - А ты его приткни, Витольдович, как дикобраза штык-ножом, - Чупаров заговорил неожиданно правильно. - Как мы в своё время на туркменской границе делали. Вот, к примеру, этим канделябром.
  - И то верно, - легко согласился Шкаповалов, - надо приткнуть, чтобы прочувствовал, гнида.
  С постным выражением лица Роман Витольдович щелчками посшибал свечи на пол, напомнив окружающим мультипликационного великана-людоеда из сказки про кота в сапогах. Напевая в полголоса песенку монтажников высотников, он взял наизготовку грозный пятизубец, так легко получившийся из такого домашнего и уютного канделябра, и спокойно сказал:
  - Вставай, Серёшкер, буду тебя накалывать. Два удара - десять дырок. И не только за яйца, что ты мне подвесил, но и за гимн наш, над которым ты, падла, поглумился. Вставай, Ландау, буду казнить тебя. Гербарий буду делать.
  Глаза Чупарова светились шакальей злобой и неподдельным интересом. Татуированный заяц на его руке хищно улыбался и больше походил сейчас на демона с саблевидными рогами. Инна хохотал как ненормальный, периодически вставляя фразы типа: "Вот это я люблю! Вот это, бля, игра! Давно так не веселился!" Инга равнодушно курила, зевая до слёз в глазах.
  Олег Олегович, почувствовав предательское ворчание в кишечнике, вскочил со стула и попятился к стене. Шутка затягивалась и на шутку более не походила. Шкаповалов был серьёзен и решителен. Его дружки жаждали развязки и непременно кровавой. Дело пахло керосином.
  На защиту Серёшкера встала Леда. Да и кто кроме неё мог прийти к нему на помощь? Только Леда. Как она решительно бросилась наперерез Шкаповалову! Какие молнии мечут её удивительные глаза! Как она яростно жестикулирует! Валькирия! Амазонка!
  - Дядя Рома, да вы что, обалдели! Вы соображаете, что делаете!?
  - Уйди, Ледка, я в тоске. Дай мне спокойно продырявить этого ботаника. Уйди, могу поцарапать. Молись, Капица, я те щас пентатонику на пузе нарисую. Косил ты от армии в университете, но от притыки закосить тебе не удастся.
  Шкаповалов, могуче размахнувшись, занёс канделябр над головой. Но в этот миг распахнулась дверь квартиры Љ90 и в образовавшуюся щель высунулась голова в кожаной фуражке с милицейской кокардой. Олегу Олеговичу показалось, что он где-то встречался уже с... м-м-м, этой головой и совсем недавно.
  - Кто здесь Олешкер? К телефону.
  - Я! - обрадованно закричал Серёшкер. - Это я! Позвольте...
  Он рванулся к спасительной двери, даже не задумываясь над нелепостью ситуации. Во-первых, он далеко не Олешкер, хотя однажды его уже с ним перепутали. И, во-вторых, кто мог ему звонить в такое время, да ещё в чужую квартиру?! Но в данный момент это было не важно. Главное, улизнуть от смертельного подсвечника, а там разберёмся. Мама всегда говорила: "Из двух зол выбирай меньшее, если позволят выбирать". Кажется, позволили.
  Затравлено дыша, он проскользнул в квартиру. Остановился в неосвещённой прихожей. За спиной послышался лязг брошенного на пол канделябра и молодецкий крик Шкаповалова, судя по всему, моментально забывшего про Серёшкера:
  - Заглота, выходи играть! Хватит в сиськах ковыряться! Нам четвёртого не хватает. Без тебя никак! Доходяги и офтальмологи в фишках не шарят!
  - Скоро выйду, - мрачно буркнул владелец кожаной фуражки, закрыл дверь и обратился к незадачливому доминошнику. - Проходите прямо и толкайте дверь. Телефон там.
  Серёшкер не заставил себя долго ждать, хотя именно сейчас в его голову начали закрадываться сомнения по поводу загадочного звонка. Но он логично рассудил, что лучше загадочный звонок, чем вилы в бок и двинулся вперёд.
  Тусклый свет багрового с висюльками торшера не столько освещал комнату, сколько раскрашивал её кровавыми мазками, создавая гнетущее настроение. Пурпурные обои с золотыми амурами веселья не добавляли. А массивная мебель упаднического стиля, тёмная и гнутая просто вызывала лёгкую панику, напоминая почему-то, что всё в мире не вечно.
  Ещё здесь было невиданное количество фаллосов. Самых разнообразных. Всех цветов: розовых, белых, чёрных, зелёных. И размеров: от нежинского миниатюрного огурчика до кислородного баллона для газосварки. Деревянных, резиновых, пластмассовых, каменных. Они были везде: на стенах, на потолке и полу, на мебели и двери. И все они были эрегированы на двенадцать баллов по двенадцатибальной шкале.
  Эпицентром всего этого членообилия являлась в полстены картина неизвестного художника "Екатерина II тешится с Вольтером". Причём знаменитого мыслителя и рядом не наблюдалось. Вольтером, похоже, звали угольного конягу, пользующего императрицу прямо в тронном зале. Картина была написана довольно бойко и ярко. Особенно автору удалось удивлённое выражение лица Екатерины, как бы говорящее: "Святые угодники! Малость недооценила!" Пошлая, в общем, картинка, но она единственная внушала в этой комнате хоть какой-то оптимизм.
  А ещё там была кровать. Такое ложе Олег Олегович увидел впервые. Увидел и оробел.
  Понятия - односпальная, полуторная, двуспальная к ней ну никак не подходили. Даже притянутое за уши - десятиспальное - казалось сомнительным и неточным. Модное словечко "траходром" имело к этой исполинской лежанке весьма и весьма далёкое отношение. Сравнение с аэродромом выглядело бледно и невыразительно. В голове отчётливо рисовался унылый образ бескрайней калмыцкой степи, укрытой большими снегами. Бескрайность, впрочем, ограничивалась двумя деревянными спинками, в своём роде шедеврами мирового искусства. Спинка у изголовья была вырезана в виде раскрытой книги, естественно, соответствующих размеров. Судя по всему Библии. Ибо на одной странице легко угадывался Адам, стыдливо прикрывающий пах пышной гроздью винограда, а на другой, протягивающая ему яблоко, Ева, с кленовым листком вместо трусиков. Композицию завершала голова кобры, лукаво выглядывающая из книжного переплёта. Глаза её светились призрачным зелёным светом и служили, видимо, вместо ночника. Спинка у изножья была попроще и напоминала огромный печатный пряник, выпеченный в форме сердечка с целующимися на нём голубками.
  Конечно, если честно, искусством эту топорную резьбу можно было назвать с большой натяжкой. Подобные изделия рубились на раз бригадами полуспившихся пап карл на бесчисленных комбинатах прикладных искусств и украшали, словно безмолвные идолы острова Пасхи, городские зоны отдыха, детские сады и дачи высокопоставленных чиновников.
  Олег Олегович особо обратил внимание на ножки кровати. Сделаны они были с особой любовью и тщанием. И, с самоуверенностью беспощадного завоевателя, попирали пол спальни четырьмя пузатыми бочонками, которые прямо-таки распирало от обилия виноградных кистей, лезущих через край. (Несомненно, богатым урожаем воспользовался стыдливый первочеловек). Подобные опоры могли выдержать вес не последнего бегемота. Да что там бегемота - кита! Кстати, нечто китобегемотообразное и лежало в ворохе пёстрых подушечек, распластав по ним волнистые барханы жировых складок. Оно тяжело дышало, переливаясь капельками пота, сладострастно постанывало и мастурбировало пластиковым фаллосом, по размерам и по форме больше похожем на ятаган. Оно то ли не замечало присутствия Олега Олеговича, то ли ему было всё равно. Оно не стеснялось.
  Серёшкер застенчиво, с долей понятного отвращения, отвёл глаза от бесформенной, самоудовлетворяющейся сальной массы. Вспомнил, как попал сюда и стал искать телефонный аппарат. Не нашёл. Зато насчитал сорок девять хуёв. И это ему очень не понравилось. Число сорок девять, непонятно по каким причинам, вызвало в нём нехорошие предчувствия. В душной и потной атмосфере багровой комнаты ощущался какой-то заговор. Очень гадкий заговор.
  За спиной мягко щёлкнул выключатель. Комнату залил яркий свет прожектора, летающей тарелкой повисшего под потолком комнаты и явно дисгармонирующего с несовременной обстановкой. Вмиг исчезли зловещие, пугающие полутона, пропали кровавые разводы, но чувство опасности только усилилось.
  Олег Олегович резко обернулся и увидел своего спасителя. Ох, лучше бы он остался там, на лестничной площадке, в "приятной" компании обезумевшего Шкаповалова. А тут... Что называется - из огня да в полымя.
  Кожаная фуражка, замеченная им на голове так вовремя подоспевшего Заглоты, оказалась единственной приличной частью его одежды. Вообще-то, одежды и не было вовсе. Портупея с кобурой, два ремешка через плечи крест-накрест, подобие сандаль с шнуровкой вокруг икр - вот и весь нехитрый гардероб.
  "Садомазохисты! - парализующая мысль обожгла мозг. - Замучают, гады!" Он внимательно вгляделся в лицо своего избавителя. Спокойное, немного усталое, где-то безразличное. Вовсе не кровожадное. Может, пронесёт? Ба! Да это же тот самый Заглота, про которого Инна рассказывал! Точно он! Но его же чучело висит на стене... Чертовщина какая-то! Как такое может быть? Вот ведь попал! Попал! Чёрт бы побрал Эмму с её усталостью. Да и я хорош, увидел юбку и побежал за ней как мальчишка... Дурак! Дурак! Идиот! Безрассудный идиот!.. А всё-таки, что ему надо?
  - Нравится кровать? - вопрос сбил Серёшкера с толку.
  - Э-э-э... как вам сказать...
  - А ты скажи, как есть, - лицо Заглоты оставалось непроницаемым.
  - Хорошая, - осторожно ответил Олег Олегович.
  - Её дедушка Ледки сделал. Олег Станиславович. Золотые руки. Он ещё письменный стол сделал. Двухтумбовый. Потом покажу.
  Серёшкер согласно кивнул. Заглота замолчал. Повисла неловкая пауза, нарушаемая стонами мастурбирующего монстра. Олег Олегович, боясь, что эти стоны наведут Заглоту на нехорошее, поспешно вопросил:
  - А вот... Стеклов говорил, что он вас... того... Правда? - он глупо улыбнулся.
  - Не совсем.
  - Простите?
  - Он моего брата-близнеца того... А я жив.
  - И вы тоже менттьфу!илиционер? - Серёшкер совсем смешался.
  - Хуже.
  - ...
  - Я омоновец.
  - А, - Олег Олегович понимающе закивал.
  Разговор явно не клеился. И тут он, вспомнив про телефон, обрадованно спросил:
  - А где же меня к телефону?! То есть, я хотел сказать, кто меня спрашивал и... где, простите?
  - Нигде.
  - Но...
  - Я тебя обманул, - Заглота нахмурился.
  - Но зачем?!
  - Узнаешь.
  Холодок пробежал по спине Олега Олеговича. Спокойствие и безразличие этого омоновца пугали его гораздо больше, чем явные угрозы бесноватого Романа Витольдовича. Надо было срочно убираться отсюда. Иначе беды не миновать. Больше решительности! Нечего тут сопли пускать! Что меня тут держит?! Телефона нет - гнусный обман! Да что они тут о себе возомнили!? И чего он молчит? Уставился, как удав в одну точку, и молчит. Да пошли они!..
  В мыслях всё было гораздо проще. На деле же он только пролепетал:
  - Мне пора... пожалуй...
  Натужно скрипнула кровать. Оно неторопливо перевернулось с боку на бок. Этот звук неожиданно открыл в Заглоте дар красноречия. Он заговорил лебезиво и подобострастно.
  - Маля, посмотри, кто к нам пришёл. Это товарищ Олешкер. Учёный из лаборатории. Посмотри скорее! И брось ты дрочить, наконец, стыдно, поди! - И шёпотом Олегу Олеговичу. - Подожди, не уходи, пропустишь самое интересное.
  Жировая груда с неохотой отложила ятаган и приподняла нечто кудрявое, отдалённо напоминающее голову. Блеснули маленькие поросячьи глазёнки. Любопытные и похотливые. Шевельнулись, увлажнённые слюной, губки-плюшки, спрятанные где-то глубоко в щеках.
  - А он хороший, - в её голосе послышалось сомнение, но тут же она разубедила себя, - хороший, да!
  - Я же говорил тебе! Он - первый класс! Новенький в нашем подъезде.
  - Да? Я его не знаю.
  - Это не страшно, познакомитесь! - Заглота был рад, что угодил существу по имени Маля.
  Она приподнялась на локтях и с нескрываемым интересом и бесцеремонностью принялась оглядывать Серёшкера. Неожиданно плюшки на её лице скривились, и она плаксиво затараторила:
  - Да-а! У него бакенбарды! Бакенбарды! Он будет щекотать меня, а я этого не люблю! Не люблю-у-у-у!
  Она капризно засучила колбасными ножками, сотрясая незыблемое ложе. Так ведут себя избалованные дети, выклянчивая очередную сладость или игрушку.
  - Можно их сбрить! - Заглота находчиво приложил указательный палец правой руки к носу, мол, эврика(!). - И дело с концом! Ха-ха-ха!
  - Как это... сбрить?! - Олег Олегович громко сглотнул.
  - Бритвой! - удивлённый непонятливостью гостя, Заглота пожал плечами.
  - Пусть бреется побыстрее! Хочу минетик. Хочу! Хочу! Хочу! - толстуха колотила руками и ногами о матрас и истерично крутила головой, напоминая метаморфозы дрожжевого теста, заснятые в убыстренном темпе. - И пусть зубки почистит. Вдруг у него кариес! Скоре-е-е-е!
  - Какой ещё минетик?! - в желудке Олега Олеговича что-то нехорошо сжалось.
  - Такой! Такой! Язычком! Язычком! Кунигулюс называется по вашему, по научному. Паня, пусть он бреется скорей! Ну скажи ему! Я уже не могу долго ждать! Не-мо-гу-у-у-у!
  - Да вы что, граждане! - Серёшкер возмущённо взмахнул руками. - Не буду я делать этот ваш кунигулюс! С какой стати!?
  - Будешь! - в голосе Заглоты лязгнул металл. - Будешь! И бриться пойдёшь. Если женщина просит...
  Перед носом Олега Олеговича замер ствол пистолета "Макарова". Омоновец снял его с предохранителя и выразительно кивнул на дверь, сглумившись: "Gillette - лучше для мужчины нет!" Серёшкер проглотил очередной возглас несогласия. Обречённо поглядел на бесформенную Малю. Та, кокетливо улыбнувшись, развалила колени, открыв свою ужасную, бездонную пропасть, поросшую редкой и рыжей растительностью. "Так вот ты какая, Влагалла!" - подумал Олег Олегович, вспоминая причитания Шкаповалова, и истошно закричал.
  
  Серёшкер пулей вылетел из "гадской" квартиры. С криком - отдраить люки! - метнулся к "Плевательнице и Блевательнице". Бухнулся на колени, аки перед языческим идолом. Шумно и протяжно использовал её по второму назначению.
  - Ну вот, - Шкаповалов отвлёкся от созерцания своих камней, - а говорил, не понадобиться. Не зарекайся, Келдыш. - Он шутливо погрозил ему пальцем. - Га-га-га!
  - Продукт перевёл, зараза! - Инна брезгливо скривился. - Правая коленка.
  Инга, почёсывая звездастый мосол Стеклова, задумчиво произнесла:
  - А вдруг... это любовь?
  - Стреляет обязательно оно третьем в, ружьё висит стене на акте первом в если, - протарабарил Евгеньевич с умным видом.
  - Ладно, хва языки чесать, - Роман Витольдович уже потерял интерес к жалкому беспомощному человечку, обессиленно обнявшему молочный бидон, - играем дальше. У меня пятнадцать! Га-га-га! Пиши, Евгеньевич.
  К Серёшкеру подошла Леда. Участливо протянула платок. Тактично отвернулась.
  - А побрились-то вы зачем, Олег... Олегович? С баками вам было лучше.
  - Да вот... некстати... пришлось... - пролепетал он, покрываясь красными пятнами.
  - Это любовь! Та-ра-ра ра-ра-ра, ра-ра-ра, ра! - Неожиданно громким, поставленным голосом пропела Инга. - Любовь! Та-ра-ра ра-ра-ра, ра-ра-ра, ра! Это любо-о-овь! Я знаю точно, любовь!
  Новоявленная Алёна Свиридова, выдав умопомрачительный йодль, замолчала, ткнувшись носом в спину Стеклова.
  Олег Олегович утирал слюни, сопли, слёзы и сгорал от стыда. Обычное в таких случаях желание - провалиться сквозь землю - было у него гипертрофировано до немыслимых расстояний, измеряемых числами с сотнями нулей. В такую даль не смогли бы добраться даже его любимые когерентные излучения. Скорость проваливания в его панических мыслях превышала световую. И хоть он серьёзно сомневался, что такое возможно, но уж очень этого желал. Вероятность повторного попадания в мерзопакостнейшую компанию шкаповаловых и чупаровых он презрительным гвоздём прибивал в точку пересечения абсцисс и ординат и, не удовлетворившись этим, оттягивал её в сторону отрицательных величин. Ух, как он был зол! Дьявол, как он был зол! Ох, как ему было стыдно. Боже, Боже, как стыдно. Так стыдно ему не было никогда...
  Стоп! Как это никогда?! А если вспомнить второй семестр первого курса университета? А занятия по вычислительной технике? Теплее? А преподавалку Нелли Борисовну Цехановскую, дочку первого секретаря обкома, красавицу-иудейку с оленьими глазами, деву-печаль - шёлковые губы? Ещё забыл - цепкие руки. Горячо? Горячо! Горячее не бывает.
  Олег Олегович всегда вспоминал с некоторым содроганием эту их... любовь. Да какую к чёрту любовь! Тьфу! Симплексную половую связь в ручном режиме! Это называлось именно так, и об этом знал почти весь универ. Полгода кошмара. Полгода унижения. Полгода эротического терроризма.
  Случилось это через пару недель после каникул. Отсидев положенные четыре пары, он с дружками отправился на пивкафедру, поделиться наболевшим, посплетничать, посмеяться над свежими анекдотами. Уже в пивнушке, он открыл свою папку и обнаружил, что не сдал после занятий перфокарты - контрольную по ВТ. Омрачать начало семестра неудами он не хотел, поэтому решил вернуться, сбагрить побыстрому макулатуру и назад, к заветной кружке. Нелли Борисовна к счастью (читай к несчастью) задержалась. Слушая сбивчивый рассказ симпатичного студентика о том, что он случайно, что так получилось, что он может подтвердить знаниями и т.д. и т.п., она неотрывно глядела на него своими миндальными глазищами, слегка постукивая карандашом по его коленке. Он всё говорил и говорил, а она всё постукивала и постукивала. Главное, молча. Тюк-тюк, тюк-тюк. И всё выше и выше. Всё ближе и ближе. Потом она перестала постукивать. Но зато принялась что-то вычерчивать тупым концом того же карандаша. От коленки до ширинки. Туда, сюда. Туда, сюда. Молодой человек, с трепетом наблюдая за двусмысленными передвижениями изящной руки, еле ворочал пересохшим языком. И чем немощнее становился его язык, тем явственнее обозначали себя первичные половые признаки. Крепчали эти самые признаки, ёлки-палки, пёрли наружу! А Нелли Борисовна уж и карандашик отложила. В ход пошли проворные пальчики с необычными колечками, надетыми на средние фаланги указательного и среднего. И опять же, всё молча! Только печальный со слезой взгляд. Олежка даже не заметил, как оказался без штанов. Такая хрупкая с виду, рука училки мощными движениями довела его до прерывистого сопения, глазозакатывания, животовтягивания и хриповыделения. Одним словом, до оргазма довела служительница "Фортрана" и "Бейсика". И царственно так: "Я приму ваши перфокарты". Всё! Олег Олегович не любил слова "всё", но на продолжение не рассчитывал. Странно всё как-то произошло. Странно и нелепо. Цехановская тоже не любила это слово. Что значит всё? Конец? Смерть? Пропасть? После слова "всё" следовало добавлять определение. К примеру, "на сегодня", или "пока", или "кажется". Вот она и добавила. В следующую их встречу, которая произошла в полупустынном коридоре кафедры математики, она затащила его (да-да! затащила!!!) в женский туалет и... Опять же, с тенью печали и без единого слова. Потом это произошло в закоулках лабораторного корпуса. Потом в раздевалке столовой. Потом... Потом он с дуру, то есть по секрету, болтанул своим друзьям о том, что обкомовская дочка втюрилась в него, и живописал подробности их встреч. Потом он попытался за ней ухаживать, но не тут-то было! Нелли Борисовна категорически отвергла его неудавшиеся поцелуи, букеты, признания. Но... не прекратила свои извращённые домогательства. Она просто преследовала его. А он скрывался. Менял причёску, одежду, пропускал занятия. Наивный. Печальная леди достала его даже дома и насильно удовлетворила под дружное шкворчание оладушков, выпекаемых счастливой мамой. Радость-то какая, сын болеет, а его ходят навещать даже преподаватели. Кушайте, Нелли Борисовна, блинчики, кушайте. Со сметанкой. Как там мой Олежек успевает по вашему предмету? Хорошо? Вот и славно. Дружки тоже не дремали. Секрет был обнародован с соответствующими комментариями и через какой-то месяц ядовитыми метастазами расползся по храму науки. К счастью он оброс такими небылицами, что ректорат не принял никаких серьёзных мер к устранению негативных последствий. Да и попробовал бы он принять меры против любимой дочурки первого! Шалит, девка! Ну так что?! Дело молодое! Олег страдал от взглядов - насмешливых, завистливых, ободряющих. Он не знал, куда деваться от колкостей и сальностей. Он плакал от злобы и стыда. А чудовищная баба продолжала зажимать его по углам, чуть ли не на глазах у всего здорового коллектива. Он сказал ей, что бросит учёбу и уедет. Она сказала ему печально, что найдёт его даже в пустыне Гоби и тогда он пожалеет, что родился на свет мужчиной. Стыд и безысходность чуть не довели юношу до суицида. Но помог случай. Нелли Борисовна вышла замуж. И её домогательства прекратились. В один момент. Как отрезало. Счастливым мужем стал известный профессор-лазерщик Михаил Иосифович Гинзбург, тогда ещё не очень известный и не профессор. Цехановская уволилась и стала прекрасной домохозяйкой. Позднее Серёшкер стал вхож в дом четы Гинзбург. И порой в часы застолий красавица-хозяйка обращалась к нему с очаровательной улыбкой: "А помните, Олег Олегович, как весело мы проводили время в университете?" Холодок пробегал по спине Серёшкера, и он, торопливо соглашаясь, сосредоточенно предавался дегустации форшмака и щучьих котлет. Да-с, история! Сухово-дрочилово просто, а не история!
  Домой! К буям собачьим все дела! Домой! Как пацана опустили! Эх, если бы у него не было пистолета!.. Твари! Ненавижу! И главное, эти подонки обо всём догадываются. Да они всё это инсценировали! Одна кодла! Они тут все заодно! Хороший подъездик, ничего не скажешь! Так, скорее домой, рюмку коньяка и спа...
  Он поймал участливый взгляд Леды. Вы в порядке? Могу ли я чем-нибудь помочь? Бедный вы мой невезучий! Как же вас так угораздило? Ну идите ко мне, я вас пожалею.
  С языка сорвалось несмелое:
  - Я, пожалуй, пойду домой.
  - Но... но вы же мне обещали! - У неё дрогнула нижняя губа. - Помочь...
  - Да, но...
  - Эх вы!
  Леда резко развернулась и устремилась наверх. Уже поднявшись на несколько ступенек, она обернулась и презрительно бросила, утирая набежавшую слезу:
  - Жидковаты вы на расправу, товарищ гроссмейстер!
  Это было выше его сил. В душе протрубили, спрятанные где-то там глубоко, рыцарские фанфары. Боевой индейский клич, спрятанный ещё глубже, распрямил его плечи. Трезвеющий внутренний голос шепнул: "Помоги девушке, хлюпик. Ты хочешь потерять её уважение и приобрести славу труса и обманщика?" Скомканный платок полетел на пол. Забыв обо всём на свете, не обращая внимания на издевательский смех шкаповаловской компании, он бросился догонять свою спутницу.
  Уже на четвёртом этаже он взял её под руку. Она не сопротивлялась. Только иногда шмыгала носом и отворачивалась.
  - Ледочка, ну вы поймите меня... Такая ситуация... Я с вами! Я готов на всё! Вы простите меня?
  - Да, - буркнула Леда, и на её губах мелькнула плохо скрытая улыбка.
  - Вот и славно, вот и славно! Значит, я прощён?
  - Да, я же сказала.
  - Мне показалось, что вы сказали это как-то неуверенно.
  - Я вполне уверена в своих словах. Но давайте будем говорить поменьше, а идти побыстрее.
  - Вперёд.
  Ну вот, слава тебе Господи, настроение поднялось. О прошедшем конфузе напоминал лишь солоноватый привкус во рту и необычная лёгкость на щеках. Но и эти мелкие неудобства вскоре были забыты. Они шли наверх. Никто им не мешал. И впереди их ждало волнительное приключение. Никак не меньше!
  Как они не торопились, Олег Олегович всё же притормозил, чтобы прочитать тиснёную золотом надпись на мраморной плите, прикрученной в простенке между двумя квартирами. "Здесь с 4.06.69 по 12.11.72 проживал член домового комитета Стефан Янович Бойков". Вензеля и звёздочка на мраморе красноречиво говорили, что гражданин Бойко был чрезвычайно важной персоной.
  - И что же он такого славного сотворил за неполные три года проживания здесь, этот Стефан Янович?
  - Не знаю, - Леда пожала плечами. - По-моему, он всё это время изготавливал эту доску.
  Они дружно и легко рассмеялись. Настроение стремительно приближалось к своему верхнему пику. Все былые досадные промахи срывались на крутом подъёме и падали куда-то вниз, теряясь в хаосе забытья.
  Проклятье! Только этого не хватало! Металлическая дверь квартиры Љ95 с ржавым скрипом распахнулась настежь. Послышался пьяный женский крик: "Владик, только не долго! За тобой песня", и на лестничную площадку вышел, нет, выплыл, как кругосветная яхта, посвёркивая лакированными туфлями, молодой человек в тёмном, до хруста наглаженном костюме, белой-пребелой рубашке и модном галстуке в красно-жёлтую клетку. Причёска, а-ля приказчик в нэпманской лавке, удачно гармонировала с угодливо-рекламно-многозубой улыбкой, заставляющей невольно растягивать свои губы в ответ. Чего нельзя было сказать о грязных мешкообразных пакетах из полиэтилена с выцветшими мальборовскими ковбоями. Набитые чем-то разнокалиберным до предела, они уродливыми подушками топорщились в руках улыбчивого парня.
  - Здравствуйте, - он выразительно расширил глаза. - Рад приветствовать вас от имени канадской фирмы "Квинта Лимитед". Хочу предложить вам набор товаров первой необходимости, составленный и одобренный ведущими социологами компании "Коламбия Стайл". Выслушав мои рекомендации, вы увидите, как легко и изящно решаются мелкие бытовые проблемы с помощью таких, на первый взгляд обыденных, вещей как: бразильский нож "Tramontina" с заточкой типа "зуб бобра" в ассортименте; увлажняющая щётка для обуви с ароматической пропиткой; штопор-открывашка "Эдельвейс" из нержавейки; часы-компас-термометр "Октанер" на липучке; отвёртка-тестер для быстрого обнаружения фазы и многое, многое другое. И главное... - улыбка из рекламной трансформировалась в загадочную, - главное цена! Плюс качество! Розничные цены на ряд перечисленных товаров в торговых учреждениях города на порядок выше, чем...
  - Владик, заткнись, - Леда обожгла ненавидящим взглядом говорливого коммивояжера. - А то я тебя убью!
  - Да я что, да я... - улыбка стала виноватой, - я же как лучше.
  - Спрячь своё китайское барахло и иди домой.
  - Конечно, конечно, Леда Игоревна. Я и сам хотел. Только...
  Где-то в недрах квартиры с унылым дребезгом застонала, изнасилованная глухим настройщиком, гитара. Словно тяжело раненная. Кто-то неокрепшим, срывающимся тенорком прогнусавил:
  
   Я люблю бродить по лужам летом босиком.
   Целовать тебя и запивать сухим вином...
  
  Послышался смех, выстрел пробки из-под шампанского и снова смех. Неудалый гитарист запутался пальцами в струнах, наковырял какую-то ужасающую модуляцию и запел немного бойчее, но почему-то другую песню.
  
   Сияет огнями ночной Бродвей,
   Моя чувиха пьёт коктейль.
   А я балдею, мне всё равно,
   Я пью армянское вино.
  
   Встань, встань, встань с меня!
   Встань, подлец, ведь устала я!
   Встань, встань, встань, зараза!
   Ведь ты спустил уже четыре раза!
  
   Папки нет и мамки нет,
   Дочь устроила банкет.
   Был паркет, паркета нет...
   Были целки, целок нет.
  
  Олег Олегович даже ножкой притопнул. Песенка звучала битово, с долей возможного при таком исполнении драйва. Гармония простая - два аккорда - и запоминающаяся. Можно хором распевать. Настоящий дворовой "Shocking Blue". Здравствуй, молодость! Леда явно не разделяла его настроения.
  - Иди, Владик, иди. Тебя гости ждут. - Она сделала парню ручкой. - Иди, не задерживай нас.
  - Ухожу, ухожу. Но...
  - Никаких но!
  - Пусть он хоть анкету заполнит! - с мольбой в голосе пролепетал он, кивая на Олега Олеговича. - Дома пусть заполнит. Не сейчас. Я потом зайду, заберу.
  - Давай свою анкету и...
  Владик поспешно извлёк из внутреннего кармана пиджака несколько, испещрённых печатным текстом и сколотых необычной треугольной скрепкой, листов. Протянул их Серёшкеру.
  - Заполните, пожалуйста... Я к вам завтра зайду. Хорошо?
  - А что это? - Олег Олегович недоверчиво принял бумаги.
  - Тест-анкета. Мы изучаем...
  - Короче! - Леда бесцеремонно оборвала Владика, указав ему пальцем на дверь. - Домой, я сказала!
  "Эх, - вздохнул Олег Олегович, глядя на, покорно удаляющегося, молодого человека, - вот с такой бы лёгкостью избавилась бы она от навязчивого Шкаповалова и прочих... бандитов. Давно бы уже..."
  
  Пятый этаж оказался самым освещённым в подъезде. Две лампы дневного света мирно гудели в тишине, размазав своим голубоватым сиянием самые закоулистые тени на площадке. И здесь не обошлось без надписей. Правда, их было всего две. Первая на казённой табличке, прибитой к стене: "Ответственный за порядок, старший по совести - Резцов М. Л." Вторая была вульгарно выцарапана гвоздём на стене: "Леда, я оттрахаю тебя в гараже на День Танкиста. Василий Робертович Д." Вот это обет! По-рыцарски прямо! Время, место - всё точно указано и без обиняков. Лаконично главное. А Леда пользуется здесь популярностью, однако. Конкуренция!
  Дверь в квартиру Леды оказалась не заперта. Две хромированные девятки приветливо улыбнулись Серёшкеру, и он прошёл вслед за хозяйкой в мягко освещённую зеленоватым светом прихожую, лишённую какой-либо мебели, оттого просторную и немного холодноватую.
  - Пройдите пока сюда, - Леда включила свет на кухне. - Посидите немного, мне надо... приготовиться. Выпейте коньяку. Там конфеты и орешки. Ну и... чувствуйте себя как дома. - Она обворожительно улыбнулась. - Надумаете курить, окно пошире и...
  Она, показав как надо управляться с окном, скрылась в зале, плотно прикрыв за собой дверь. Олегу Олеговичу показалось, что тут же он услышал нетерпеливый приглушённый голос. Мужской. Но мысль о коньяке отогнала прочь все сомнения.
  Гостеприимством хозяйки надо было срочно воспользоваться. Пока... Что пока? К чертям все пока! Больше я не допущу никаких промахов! Она же ясно сказала, ей надо приготовиться, а значит... Так, где тут коньяк? Ого! "Юбилейный"! Насколько мне не изменяет память - КС. Коньячный спирт десятилетней выдержки, плюс полная трёхгодичная "мариновка" в дубовой бочке. Плюс купаж родниковой водой из м-м-м, как его, Каха... Ката... Катанахбюрского - вот! - источника. Еле выговоришь! А настоящий ли ты армяшка? А ну-ка, ходи сюда на дегустацию!
  Для проверки пришлось махнуть подряд две рюмки. Блаженство несравнимое ни с чем охватило Олега Олеговича с головы до ног, что называется. Закусив шоколадом, он угостился коричневой сигареткой из инкрустированного соломкой ларца. С наслаждением затянулся импортным дымком. Спохватился. Замахал руками. Убрал с подоконника телефонный аппарат с необычным номеронабирателем в виде штурвала корабля. Распахнул окно, впустив на кухню обжигающий клуб морозного воздуха. Здорово! Мороз, коньяк, сигарета! Здорово! Где-то рядом симпатичная девушка переодевается. Готовится. Здорово! Затянувшаяся вечеринка продолжается.
  Леда всё не появлялась. "Наверное, тщательно готовится, - подумал Олег Олегович, обводя скучающим взором стандартную обстановку и такую же стандартную утварь. - Ну-ну". Он плеснул себе ещё и от нечего делать углубился в изучение теста-анкеты. Посмотрим, посмотрим. Ничего оригинального он увидеть не ожидал, но в очередной раз ошибся.
  Красивым шрифтом с завитушками там было напечатано:
  
  ТЕСТ-АНКЕТА
  
  Для определения энергетического потенциала вашего либидо. Предлагается специалистам в области космологии, астрофизики, радиофизики, прикладной математики, программирования и социологии. Служит для выявления отрицательных наклонностей педофилической направленности, а так же помогает устранить на ранней стадии комплексы Тютчева-Рокоссовского. Формирует профилактический регламент отклонения от врождённого и приобретённого гомосексуализма на стадии ортодоксального эгоцентризма с навязчивыми образами и фетишами. Возможность выявления скрытых рефлексов мастурбации и фобий по отношению к противоположному полу. Позволяет сделать приблизительный расчёт коэффициента порнохроматизма и построить кривую Юнга-Мэя-Харрисона-Фриппа.
  Подчеркните нужные ответы. Суммируйте набранные очки. Для окончательной обработки данных обращайтесь к специалистам.
  
  1. Что такое бронза?
  Элемент таблицы Менделеева; сплав меди и олова; грузинский сыр; одно из имён Будды; зарезервированный номер в дорогом отеле; медаль на чемпионате мира по боксу.
  2. Вы сказочный принц. Вам предлагается выбрать невесту.
  Елена Прекрасная; Золушка; Мария Медичи; Дюймовочка; Шамаханская царица; Рыжая Соня; сестрица Алёнушка; царевна Лягушка; Валентина Терешкова; Клара Цеткин; гарем Гаруна Аль-Рашида.
  3. Как в детстве обзывали последнего президента России?
  Борис-барбарис, председатель дохлых крыс; Сашка-какашка, мятая бумажка; Юрец-огурец, на помойке продавец; Вовка-морковка, красная головка; Мишка-мартышка, сосновая шишка.
  4. Какой из перечисленных предметов вы помещали себе в анальное отверстие в тяжёлые жизненные минуты?
  Чайную ложку; карандаш; термометр; лампочку Ильича; бильярдный шар; вьетнамский огурец; шахматные фигуры; костяшки домино; охотничьи патроны; пробирки с реактивами; геморроидальные свечи; ничего.
  5. Назовите реку, в которой крестил Русь Владимир Красно Солнышко.
  Волга; Дон; Припять; Ангара; Днепр; Нил; Калка; Хуанхэ; Корвалол; Подкаменная Тунгуска.
  6. Какое домашнее животное вы хотели бы иметь?
  Кошку; собаку; рыбок; какое-нибудь экзотическое; попугая; крупнорогатого скота; животное с половыми органами, соизмеримыми с человеческими; кожистую черепаху; клопов; морских свинок.
  7. В какой обуви был распят Иисус Христос?
  В сандалиях; босоножках; в ичигах; в калошах; в унтах; в сабо; в кроссовках; в коньках-снегурочках; в ластах; он был босым.
  8. Кому вы поможете перейти дорогу в оживлённом месте?
  Старушке; инвалиду; женщине с ребёнком; пьяному мужику; проститутке; слепому филиппинцу; лётчику-космонавту; водолазу; маньяку-убийце; представителю сексуального меньшинства; всем; никому.
  9. В детстве, когда у вас были глисты, вы:
  ковырялись пальчиком в заднем проходе; ели тыквенные семечки; просили маму почитать Библию; действовали согласно пункту 4 данного теста; отрывали головы своим любимым игрушкам; ставили клизму с лимонной содовой; получали удовольствие; думали о загробном мире; вызывали скорую помощь.
  10. Куала-Лумпур это:
  австралийский медведь; болезнь глаз; средство от тараканов и муравьёв; финский дед Мороз; столица Малайзии; лютеранская молитва; вождь геев и лесбиянок Зимбабве; то же, что и харакири.
  11. У вас проблемы с эрекцией. Какую песню вы споёте для быстрого возбуждения?
  "Милая моя, солнышко лесное..."; "Вставай, проклятьем заклеймённый..."; "Летку-Еньку"; "Smoke on the Water"; "Ламбаду"; "Снятся людям иногда голубые города..."; "Не стоит прогибаться под изменчивый мир..."; "Призрачно всё в этом мире бушующем..."
  12. Для чего предназначены гормональные препараты.
  Для обучения игре на гармони; для удаления предметов, перечисленных в пункте 4, из анального отверстия; для улучшения роста волос на лице; для похудения; для увеличения мышечной массы; для разрыхления щитовидной железы; ни для чего.
  13. Кого из сказочных персонажей вы бы изнасиловали в извращённой форме?
  Белоснежку; Красную Шапочку; принцессу на горошине; Медузу Горгону; Алёшу Поповича; мышку-нарушку; Пинокио; Кая и Герду; семерых гномов; голову профессора Доуэля; Урфина Джюса и его деревянных солдат; избушку на курьих ножках.
  14. Вы на лесной поляне в окружении диких зверей. У вас имеется пистолет с одним патроном. Ваши действия.
  Танцуете сиртаки; читаете монолог скупого рыцаря; убиваете самого крупного зверя; кричите "ау!"; застреливаетесь; падаете и притворяетесь мёртвым; кричите: "Дарвин! Дарвин!" и показываете пальцем в глубину леса; пытаясь обескуражить животных, снимаете штаны и засовываете в задний проход еловую шишку или предметы, перечисленные в пункте 4.
  15. Что изобрёл профессор Гинзбург?
  Новую систему лазерной накачки; углеродную бомбу; жвачку; гамбургер; прибор ультразвукового излучения; азбуку глухонемых; оптико-механический счётчик солнечных квантов; пластиковый презерватив; игру в домино.
  16. Необитаемый остров. С вами ваш друг и его красавица-жена. Через некоторое время вы:
  соблазняете жену друга; соблазняете друга; стойко занимаетесь онанизмом; выстругиваете из пальмы девушку и пытаетесь оживить её; соглашаетесь на добровольную кастрацию посредством двух валунов; сублимируетесь на созерцании бескрайнего океана; используете для удовлетворения своих сексуальных потребностей дельфинов или других подходящих животных.
  17. В телепередаче "Я сама" ведущая Ю. Меньшова называет вас на всю страну педерастом. Ваши действия.
  Отвечаете: "Сами вы педераст!"; молчите и краснеете; пытаетесь оправдаться, горячитесь и волнуетесь; говорите: "Ну и что?!"; покидаете ток-шоу, громко хлопнув дверью; смеётесь в ответ и заявляете, что над этим стоит поразмышлять; убиваете Ю. Меньшову заранее приготовленным тупым предметом; плачете и начинаете длинный рассказ о вашем тяжёлом детстве.
  
  От прочитанных вопросов у Олега Олеговича глаза полезли на лоб. Вот это тест! Вот это анкета! Это ж в каком воспалённом воображении мог родиться такой бред?! Это ж надо же ж! Это ж уму непостижимо! Хамство неприкрытое! Грязь и распутство! Но, несмотря на весь абсурд и идиотизм прочитанного, он постарался честно ответить на вопросы. Подсчитал набранные очки. Нашёл соответствующее резюме. Прочёл, и глаза его полезли ещё выше.
  
  Вы критическое мудило с прогрессирующими педерастическими наклонностями. По классификации Тютчева-Рокоссовского вы педераст озабоченный. Ваш коэффициент порнохроматизма не поддаётся исчислению из-за глобального пристрастия к истерическим психообразам и вульгарного восприятия жизненных реалий. У людей такого типа, как правило, отсутствует линия жизни на одной ладони, что усиливает аморфность их существования, а значит и никчемность. Паразитичность данного психотипа очевидна и опасна, так как нет профилактики и цельного метода лечения. Даже обычная в таких случаях лоботомия и полная кастрация с последующей химиотерапией не приносят...
  
  Олег Олегович даже не успел возмутиться. Вошла Леда и поманила его пальцем. Он только растеряно потрясал гадкими бумажонками и мычал что-то невнятное. Отвратительно! Мерзко! Противно! Как можно давать такую грязь порядочным людям!
  - Да не берите вы в голову! - Леда выхватила из рук Серёшкера анкету и, скомкав, бросила её в мусорное ведро. - Владик так веселится. Хобби у него - анкеты составлять. Мне он подсунул один тест, из которого следовало, что я нервная алкоголичка и лесбиянка с синдромом Дауна. Но ведь это полная чушь! Забудьте. Плюньте и разотрите. - Голос её смягчился. - Идёмте же... Пора...
  - Пора?
  Она кивнула и загадочно посмотрела на Олега Олеговича. Выключив свет в кухне, прошла в комнату. Он, слегка волнуясь, проследовал за ней. Ну вот и начинается. Ну вот и происходит.
  В зале было ещё темней, чем на лестничной площадке первого этажа. Там хоть можно было рассмотреть какие-то тени, а тут, что называется, глаз выколи - ничего не изменится. Тьма египетская, да и только.
  - А что нам, м-м-м, предстоит... - волнение нарастало.
  - Раздевайтесь, - голос Леды чуть дрожал.
  - Совсем? - Олег Олегович почему-то перешёл на шёпот.
  - Совсем, - также шёпотом ответила девушка. - Вам помочь?
  - Гм, - Серёшкер ощутил приятные физиологические метаморфозы в заповедной области, - было бы неплохо.
  Её пальцы, немного неловкие, расстёгивая пуговку за пуговкой, опускались всё ниже и ниже. Её дыхание, прерывистое и тёплое, щекотало его грудь и живот. Запахи, ароматной волной исходящие от её головы, рук и вообще всего тела, гашишным факелом одурманивали его мозги, сводили с ума. Он потянулся к ней губами, но она игриво увернулась и одним резким движением спустила с него спортивные брюки вместе с трусами. Плоть его дернулась, словно спиннинг при мощной поклёвке, и напряжённо замерла в охотничьей стойке. Мелькнула дурацкая мысль: "Жаль, что на конце нет горящей лампочки от фонарика, то-то было бы эффектно!"
  Она взяла его за руку и потянула. Но не так, как в подъезде, настойчиво, а мягко и нежно.
  - Здесь кровать, - её шёпот сухим песком просыпался на его уши, - смотри, не упади.
  - Заботишься? - он прильнул к ней.
  - Да, - она настойчиво отстранилась, - ложись.
  - Мы уже на ты?
  - А почему бы и нет?
  Олег Олегович, дрожа всем телом, улёгся и к своему неудовольствию ощутил, что простыни смяты, а подушка скомкана так, как будто на ней плясал джигу неслабый борец сумо. Но лишь на мгновение он испытал дискомфорт. Гибкое тело Леды юркой змейкой скользнуло по его ногам, животу, груди, вызывая божественный трепет там, где прикасалась её бархатистая кожа. Благоухающая ладошка украла, возникший было, поцелуй, а невидимые, но так хорошо представляемые, губы промурлыкали:
  - Будь смирным, я сделаю всё сама.
  В ответ он лишь застонал и полностью отдался в её власть. Наконец-то! Все гнусности, вся грязь остались там, в этом вонючем подъезде. Наконец-то, восторжествовала справедливость! Вот она награда за все мои страдания и унижения. Вот оно наслаждение! Вот она любовь!
  Однако чудные пальчики Леды затеяли странную любовную игру. Они вместо того, чтобы неторопливо и размеренно отыскивать эрогенные зоны, настойчиво сосредоточились на правом боку Серёшкера, массируя его слишком активно. "Я бы сказал - грубо", - сказал про себя Олег Олегович, пытаясь направить ручки милой Ледочки в нужное русло. Но девушка упрямо возвращалась к правому боку, продолжая мять его с удвоенной энергией. "Она как будто знает, что там у меня иногда побаливает! Но к чему этот напор!?"
  Такая однообразная игра стала утомлять. Олег Олегович, обделённый поцелуями и лаской, решил - будь, что будет - и расслабился. Закрыл глаза и раскинул руки в стороны.
  Вай!!! Правая рука наткнулась на что-то гладкое и холодное. Гладкое, как козырёк фуражки Заглоты и холодное, как тот же козырёк, вытащенный из холодильника. Это нечто было настолько неожиданным и неприятным, что Серёшкер почувствовал, что его титановый спиннинг становится больше похожим на старую бамбуковую удочку без лески.
  - Что это!?
  - Что? - её пальцы замерли, влипнув в его живот.
  - Тут... рядом что-то холодное. Тут... тут кто-то лежит. Холодный... Что это?
  - Олежка, - в голосе Леды мелькнули наставнические нотки, - на эту тему существует один неплохой анекдот. Вот послушай. В цирке идёт представление. Появляется конферансье весь во фраке и говорит: "Уважаемая публика! А сейчас мы покажем вам номер, требующий абсолютной тишины. Просьба не шуметь". Гаснет свет. Луч прожектора ложится на арену жёлтым пятном. И тут откуда-то сверху: "Кхе-кхе!" Конферансье: "Я же попросил, соблюдать полную тишину. Иначе номер придётся отменить!" Униформисты выводят в круг света козу. Привязывают её. И опять: "Кхе-кхе!" Что такое!? Конферансье: "Господа, поймите, любой шум мешает проведению номера. Убедительная просьба..." И так далее, и так ещё пару раз. Наконец, заинтригованная публика зашикивает некстати раскашлявшегося гражданина, и устанавливается долгожданная тишина. Спустя какое-то время, к козе крадущейся походкой приближается кавказец в каракулевой кепке, снимает штаны и начинает самозабвенно зоофильствовать с рогатой подругой. Она беспомощно мекает, а он кряхтит, пыхтит, глазёнки закатывает. И тут: "Кхе-кхе!" Джигит замирает и, испуганно озираясь, вопрошает с тревогой: "Кто здесь?" Ха-ха-ха! Вот так же и вы, любезный Олег Олегович.
  - Смешно, - Серёшкер с грустью ощутил, как бамбуковая удочка размягчилась до состояния молодого побега тростника, - но всё же... Что это? У меня под...
  - Не что, а кто, - Леда продолжала пальпировать его правый бок. - Это ваш тёзка, мой дедушка.
  - Олег Станиславович?
  - Да... А откуда вы его знаете?
  - Ну-у-у...
  - А, вам кровать показали! Понимаю. Потрясная лежанка. А какой он шифоньер для дяди Инны сделал - загляденье! Его ногами можно открывать. И вообще...
  - Это всё хорошо, но ... почему ваш дедушка такой холодный и... молчаливый? Безучастный какой-то...
  - Видите ли, Олег...
  Это полуофициальное "видите ли" настраивало на длительное, пространное объяснение; тростник обернулся безвольной пустотелой водорослью, лениво шевелящейся в плавных водоворотах спокойного течения; но вопреки всему последовало лаконичное:
  - Он умер.
  - Что-о-о-о!!? - Олег Олегович электрическим угрём, невзначай попавшим под собственный разряд, метнулся прочь от своего талантливого тёзки, чуть не столкнув Леду на пол. При этом он и думать забыл о блекло трепыхающейся между ног водоросли, которая была уже и не водорослью, а так, поостывшей, сморщенной сарделькой.
  - Не вынес операции. Старенький он был. - Леда тоненько вздохнула и оставила в покое живот Олега Олеговича. - И, самое обидное, всё зря! - Она всхлипнула. - Зря ему эту операцию делали! Врачебная ошибка. Как говорят ныряльщики - в ракушке жемчуг не прижился.
  - Какой ещё жемчуг?! О чём вы говорите?! - Серёшкер закипал всё больше и больше. - Леда, что тут происходит?! Что за подъезд такой... такой странный!?
  - Я не могу его прощупать. - Леда произнесла эту фразу как-то устало и как-то в потолок. - Много жира. И печень увеличена. Надо делать УЗИ. Иначе...
  - Понятно, Ледок, - произнёс кто-то невидимый голосом Айболита из дальнего угла комнаты. - Спасибо тебе. Зажги свет, пожалуйста.
  - Кто здэсь!!!??? - отчаянно взвизгнул Олег Олегович с, неведомо откуда появившимся, грузинским акцентом.
  - Все свои, - Леда перегнулась через Серёшкера, даруя ему прощальное прикосновение (увы, не воспринятое как должное) своей божественной грудью, и включила бра, сделанное, по всей вероятности, тем же дедушкой из цельного куска древесины в виде сучковатого шара с ажурными, хитро закрученными пропилами.
  Среди своих оказалась занимательная троица, с важным видом восседающая за столом, покрытом зелёным сукном. Возглавлял её, похожий на писателя Чехова (Айболита?), старичок в мягком помещичьем халате, в позолоченном пенсне на чёрном шнурке и в смешном треугольном колпаке с кисточкой. В руке дедуля вертел то старинной работы песочные часы в бронзовой оправе, то какой-то измерительный инструмент - нечто среднее между циркулем и транспортиром. На лице его застыла маска недовольства и досады. Рядом с ним сидела женщина постбальзаковского возраста. В меру упитанная и румяная. В простеньком, скорее даже безвкусненьком, Костюме-На-Все-Случаи-Жизни - и в кино сходить, и Нобелевскую премию получить. Тёмно-серый пиджачок, белая блузка с кружевным воротничком, галстук-шнурок, тяжёлая брошь с фальшивыми рубинами. Женщина глупо улыбалась морковными губами, также глупо хлопала наклеенными ресницами, стыдливо пряча глаза, и, не зная куда девать руки в чернильных пятнах, нервно комкала полотенце, расшитое сюрреалистическими петухами в клеточку. Ещё она бесконечно поправляла свою, до ослепительного блеска вскрытую лаком, башню-причёску по цвету и по форме не уступающую свежевыпеченной хале. Третьим в интересной компании оказался, бог ты мой(!), сам профессор Гинзбург. Непосредственный начальник и научный руководитель Олега Олеговича. Демонический персонаж в немодной водолазке чёрного цвета. Морщинестолобый. Бровастый. С пристальными глазами, ощупывающими всё вокруг себя кровавыми лазерными прицелами. Щёточка гитлеровских усиков. Жёсткие кудри, справа и слева закручивающиеся в подобие озорных рожек. Крупнозубая полуулыбка, полуоскал. Чистый Мефистофель! Ух, аж мороз по коже! Интересно, чёрт возьми, как он тут очутился?! В такой неурочный час. Встреча на Эльбе, блин нá гад!
  - Что здесь происходит, Леда Игоревна?! - Серёшкер присел на краешек кровати, прикрывая руками причинное место.
  Леда, не обращая на него внимания, безо всякого стеснения, с какой-то проститутской пресыщенностью, натягивала трусики. Кстати, своей одежды он не обнаружил. Спрятала, стерва! Опять заговор! Опять минет или чего похуже!
  - А где же ваши роскошные бакенбарды, уважаемый Олег Олегович? - подал голос профессор, не скрывая насмешки.
  - Я ещё раз спрашиваю, что здесь... - Серёшкер, стараясь не обращать внимания на ухмыляющегося Гинзбурга, решительно ударил кулаком по кровати и осёкся.
  Взгляд его упал на худощавую, жилистую фигурку мёртвого Олега Станиславовича, небрежно прикрытую простынёй. Ястребиный нос, задранный подбородок, острый кадык, пронзённый реденькой, седой щетиной, впалая грудь и такой же живот, по-дилетантски залепленный пластырной повязкой, из-под которой ветвистыми щупальцами выползли и застыли багровые струйки крови. Этакий смертельный автограф. Просто ужас! Ужас!!!
  - Что здесь...
  Его опять перебили, игнорируя и словно не замечая. Заговорил Чехов, уже знакомым голосом сказочного лекаря.
  - Увеличенная hepar, говоришь, дорогуша, - задумчиво пробормотал старичок в колпаке. - Ну, это не мудрено. Коньячок-с. А biliaris не прощупывается... Жир... Жира много. Это даже неплохо. Неплохо... А appendix vermiformis на месте?
  - Да, - Леда, широко зевнув, взялась за халат, - швов нет. Он у нас в комплекте.
  - Вы издеваетесь что ли?! - Олег Олегович подскочил с кровати. - В каком ещё комплекте?!
  Айболит пропустил мимо ушей гневные реплики Серёшкера и с любопытством уставился на его гениталии.
  - Большая и морщинистая scrotum. Очень большая! Прямо мешок, а не scrotum! Великолепные testis! Кругленькие, как райские яблочки! Класс! Высший класс! Да и penis подстать! Хорош! Чрезвычайно хорош! Дикий такой, необузданный! Это говорит о многом! Да-с, о многом! Sapienti sat! Да-с. Vesica fellea... Значит, Ледок, говоришь - УЗИ?
  - Конечно, - Леда закончила одеваться, - ошибки быть не должно. Сами понимаете. Иначе, тысяча лет...
  - Понимаю, понимаю... А вы как считаете, профессор?
  - Я всегда доверял электронике, - Гинзбург заученным движением подкрутил брови, - и вообще технике. Без техники все теории - пустой звук. Фикция! А с техникой... Мне не понятно только одно, зачем он сбрил свои бакенбарды, которыми так гордился.
  - Я вам потом расскажу, зачем, Михаил Иосифович, - Леда убийственно посмотрела на Олега Олеговича.
  - Я не потерплю!!! - Серёшкер, пуская петуха, грозно стукнул босой пяткой об пол.
  - Придётся потерпеть, уважаемый. Ради науки придётся потерпеть. Вы же человек науки, не правда ли?
  Антон Палыч снял с носа пенсне, тщательно протёр его уголком скатерти и водрузил на место. Гинзбург, как-то страшно хохотнув, взбодрил пятернёй свои непослушные кудри. Леда снова сделалась скучной и зевающеравнодушной. Женщина с брошкой рдела от смущения, но не отводила пылающего взора от гневно болтающихся органов размножения Олега Олеговича.
  Последнего всё это, естественно, очень и очень раздражало. Его возмущённый разум кипел, клокотал и мутился. Что там говорить, херово ему было. В голове происходил какой-то лототрон, да и только. Вспоминалась Эмма, часами просиживающая за своим маникюром, добрые и своевременные мамины советы, многочисленные любовницы, такие славные и такие далёкие. Даже озорник Шкаповалов припомнился, озарённый радужным нимбом. И очкастая девушка Ада с липкими ладошками-щупальцами. В голове выстраивались планы скорейшего переезда из гадского дома. Любой обмен, на самых невыгодных условиях. Любые деньги, любые затраты! Только поскорее! А потом месть! Страшная месть всем этим дядям Иннам и Евгеньевичам. А особенно поплатится бочка жира Амальтея со своим ментом! Он их... О, что он с ними сделает! О, казни египетские! О, что будет! Будет? Что с ним будет? Сейчас...
  Олег Олегович, сжав кулаки, прокричал:
  - Сейчас же отдайте мою одежду! И объясните, что здесь происходит!!!
  - Действительно, - Айболит обвёл всех таким взглядом, словно совершил великое открытие, - по-моему, он имеет право знать, что здесь происходит. Это будет справедливо. Присаживайтесь, Олег Олегович. Как говорит наш общий знакомый Инна Несторович, в ногах правды нет. И не кипятитесь так. Вы нам нужны... живым. Хе-хе-хе! Итак, молодой человек, слушайте. Сначала позвольте представиться. Меня зовут Модест Леонидович Резцов. Я магистр алхимии высшей степени. Мои познания в астрологии и нумерологии, скажу без лишней скромности, непревзойденны. Мною в совершенстве постигнуты труды мадам Блаватской и господина Кастанеды. "Кабалла" и "Книга Мёртвых" для меня беллетристика. Я могу предсказывать погоду и находить воду с помощью лозы. - Олег Олегович поморщился. - Моё имя в мировых оккультных кругах имеет значительный вес. Поверьте... Ледочка - моя помощница и ученица. Очень способная и талантливая. Профессор Гинзбург (как я понял, вы уже знакомы) наш научный консультант. Его вклад в наше дело неоценим. И, наконец, Виктория Абрикосовна Величко. Она живёт во втором подъезде. Она... Она просто пришла посмотреть. Из интереса. Любопытство, так сказать... Виктория Абрикосовна, что ж вы так краснеете, милая? Как будто мужского срама никогда не видели. Нельзя так, дорогуша. Право, как ребёнок. Ну-ну. Теперь о главном. О главнейшем. О наиглавнейшем. Для чего мы тут собрались... Надеюсь, вы слышали о долгих и целенаправленных, но, увы, безрезультатных поисках так называемого... философского камня? Конечно же, вы ведь человек начитанный и образованный. Сотни лет его пытались синтезировать химическим путём, искали в многострадальных недрах матушки земли, ждали из космоса, пытались применить колдовство. Я тоже не сидел на месте. Свои изыскания я проводил с использованием современной лазерной техники. - Он выразительно посмотрел на профессора. - Параллельно я исследовал древние манускрипты известных астрологов и предсказателей. Вставал, как говорится, на плечи предшественников. Не буду утомлять вас подробностями, скажу только, что нужный ответ лежал на поверхности. - Он сделал паузу и, забавно мотнув головой, перекинул кисточку колпака с левой стороны на правую. - Всё оказалось просто... Проще не бывает... - Его указательный палец с блестящим ногтём шутливо погрозил Олегу Олеговичу. - Нострадамус! Наш знаменитый мэтр Мишель Нотрдам. В одном из его катренов и была зашифрована истина! Вот послушайте, четверостишие звучит так:
  
  Несведущий Олаф походкой неспешной
  Восходит к вершине, чтоб вниз опуститься.
  Несёт он в себе воплощение света,
  Всемирного разума камень бесценный...
  
  Модест Леонидович замолк на секунду, наслаждаясь прочитанным. Затем продолжил.
  - Казалось бы, навороченные стишки, не стоящие никакого внимания. Но что-то меня привлекло в них. Может, слово "камень". Или что другое? Не важно! Я начал исследовать этот катрен, включив мои недюжинные знания по нумерологии. И обнаружилась удивительная вещь! Оказывается, в своём предсказании Нострадамус зашифровал координаты нахождения магической субстанции с точностью до десяти в шестой степени! Представляете?! Невероятно! Просто конгениально, как говорил, этот, как его... Вычислить искомую точку мне помог уважаемый Михаил Иосифович с помощью своего чудо-компьютера. Дату появления камня я рассчитал сам. Это было легко. А вот с Олафом пришлось повозиться. Кто такой? Почему несведущ? Тупик? Неверное направление? И вот, в процессе переноса координат на реальную географическую действительность, мы вышли на конкретное место. Конкретнее некуда! Им оказался этот дом и именно этот подъезд. Ещё точнее - квартиры 99, 95, 91, 87 и 83, находящиеся одна над другой. Здорово, правда! Для установления этой точки нам понадобилось два месяца! Два! А вот Олафа помогла вычислить Ледунька наша! Мы сначала пошли по ложному пути. Кое-какие намёки указывали на некоего Олоферна, приспешника Навуходоносора. Мы даже проследили его путь по таблицам реинкарнации до наших дней. Забавно его душа гуляла по свету. Да-с! И знаете, на ком закончились наши вычисления? В жизнь не угадаете! На этом, как его, демоническом рокере Оззи Осборне! "Крэйзи Трэйн!" - Резцов забавно изобразил, как будто он играет на электрогитаре. - Каково! Я сразу засомневался. Оззи и Олаф. Конечно, что-то где-то есть, но... Это ж что же должно произойти, чтобы этот чёртов металлист, или как его там, приехал в наш город и припёрся в этот дом! Бред собачий, извините! Ошибочка вышла. Я потом её обнаружил. Она закралась в самом начале наших исследований. Если вспомнить, то окажется, что голову-то ему, этому Олоферну, срубили со второго раза! Со второго! А это меняет все расчёты. Душа уходит в сторону. Далеко в сторону. Силёнок не хватило у прелестницы Иудифи, дочери Мерарии, сына Окса, сына Иосифа, сына Озиила, сына Елкия, сына Анании, сына Гедеона, сына Рафаина, сына Акифона, сына Илия, сына Елиава, сына Нафанаила, сына Саламиила, сына Саласадая, сына Иеиля. Первый раз рубанула и не дорубила, пришлось ещё раз приложиться. Может, меч был тупой? Вряд ли! У полководца Навуходоносора меч должен был быть острым как скальпель! Так что вдовушка сплоховала. А мы из-за неё... Что-то я отвлёкся... Значит, ошибка вышла. И тут осенило нашу Ледушечку! Она выдала нам формулу Олаф - Олег. То есть дедушка ейный! Прошу любить и жаловать. - Модест Леонидович с елейной улыбочкой сделал ладошкой в сторону покойничка и несколько осёкся. - Да-с. Как всё упрощалось! Вот координаты, вот тебе Олаф. Одно оставалось непонятным - где камень? С дедушкой мы поговорили, он согласился быть Олафом. Но про магическую субстанцию... ни сном, ни духом. Беда! А тут время подходит. Вот оно, сегодня. До двенадцати часов ночи нужно найти его, иначе ещё тысячу лет он будет блуждать по просторам вселенной, пока не вернётся на Землю. А за эти годы свершится пророчество Йойобойо. Наступят безумные дни, и всё покатится к чертям! Оно уже катится, надо отметить. И тут уж отличился Михаил Иосифович. - Резцов прижал руку к груди и почтительно поклонился в сторону профессора, который сосредоточенно настраивал какой-то агрегат. УЗИ - догадался Олег Олегович. - Он вспомнил третью строчку катрена: "Несёт он в себе воплощение света..." Вы понимаете - в себе! Мы так обрадовались, что выпили по рюмочке! Даже Виктория Абрикосовна пригубила. А она у нас девица непьющая. Да что ж вы, сударыня, так на голого мужика пялитесь, лучше помогите нашему профессору исследовать нашего Ола... Олега Олеговича. Олег Олегович, вы не беспокойтесь, больно не будет. Виктория Абрикосовна поводит вот этой штучкой по вашему животу и всё. Секундное дело! Ну же, не артачьтесь! А я продолжу рассказ.
  На мадам Величко было жалко смотреть. Сейчас она походила на предынфарктную директоршу провинциальной школы, вызванную на ковёр в Районо за регулярные хулиганские и чрезмерно злостные выходки её детишек. Ну, там курение, драки, грабежи, изнасилования. Краска спала с её лица, уступив место неестественной бледности. Трясущимися руками она держала нечто, похожее на душевую воронку или телефонную трубку и пыталась приблизиться на негнущихся ногах к Серёшкеру. Тот поначалу взбрыкнулся, но прочитал в мокроместных глазах такую мольбу, что невольно сжалился и добровольно подставил тело для осмотра. Гениталии он, впрочем, прикрыл. И, что там говорить, захватил его рассказец Модеста Айболитовича. А тот не заставил себя ждать.
  - Приборчик мы доставили прямо сюда... Чёрт, забыл сказать! Пока ездили за приборчиком, я внимательно прочитал предсказание задом наперёд. Вы скажете - чушь. А я скажу - новое открытие. Если пропустить некоторые буквы, следуя определённым правилам, мы получаем слово "билиарис", то есть желчный пузырь! Что это значит? А то, милостивый государь, что философский камень находится именно там. В желчном пузыре. Гениально! Правда у нас вышла небольшая ошибочка. У нашего дедушки там оказался не камень, а осколок... с войны остался. В общем, он был и не там... Но... - Резцов смешался и несколько сник, но ненадолго. - Мы на то и учёные, чтобы ошибаться! Кто не делает ошибок, тот ничего не делает! Мы вспомнили о вас! О нашем новом жильце. Ледочка как закричит: "Нового жильца из восемьдесят третьей зовут Олешкер! Есть формула: Олешкер - Олаф!" Мы обрадовались и опять тяпнули по рюмочке. Виктория Абрикосовна тоже пригубила...
  - Но я не Олешкер, - Олег Олегович сердито отстранился от дамочки, рьяно орудующей микрофоноподобным устройством уже в запретной зоне. - Я - Серёшкер. Се-рёш-кер! Запомните это.
  - Теперь мы это знаем. Но это и не важно. Вы ведь Олег Олегович... А это... это двойное попадание в Олафа! С вами ошибки быть не может!
  - Постойте, что же это получается, - к Олегу Олеговичу вернулась рассудительность, - значит у меня в желчном пузыре камень?
  - Да.
  - Как вы утверждаете - философский.
  - Именно! - Резцов подхватил со стола песочные часы и с победоносным видом перевернул их.
  - У меня действительно иногда побаливает в боку... И это означает...
  - Есть!!! - профессор Гинзбург взвился над монитором. - Есть! И огромный какой!
  В глазах Резцова мелькнул нездоровый блеск. Он хищно облизнулся и сказал чуть слышно:
  - Ничего, что огромный. Я не зря проводил последние дни в беседах с моим закадычным другом Асмодеем Китоврасовичем. За рюмкой чая он случайно проболтался и открыл мне секрет червя шамура. Наивный старикашка, думал, что я не слушаю его пьяный лепет. С помощью шамура камень будет рассечён на части. Червь знает своё дело. И тогда...
  - Стойте, - Серёшкер снова вскочил с кровати, - что вы вознамерились делать?!
  - Как что, - Резцов рассеянно глянул на него, - достанем камень, а потом... Вам-то какое дело, что мы с ним потом...
  - Ничего себе! Какое мне дело?! Пузырь-то мой!
  - Да чёрт с ним! Ледочка, готовьте инструменты. Кому нужен этот баклажаноподобный отросток?
  - Если он есть, значит, он кому-то нужен! Чёрт! Мне он нужен! И резать я себя не позволю! Старика вы уже загубили...
  - Он просто не выдержал наркоза. - Модест Леонидович возбуждённо потёр руки. - Кстати, Виктория Абрикосовна, готовьте анестезию! Медлить нельзя, скоро полночь!
  - А можно... - мадам Величко покраснела пуще прежнего, - можно я его дёрну за...
  - Право, сударыня, вы несносны! Это уж лишнее! Забудьте и думать. Занимайтесь делом, коль пришли. Глупости потом, потом...
  - Я не позволю! - Олег Олегович подобрался, как перед прыжком через бескрайнюю пропасть. - Я не дам! Это безумство!!!
  - С камнем в желчном пузыре жить нельзя. - Резцов с омерзительным хлюпаньем натянул на руки резиновые перчатки. - Можно Богу душу отдать. Или дьяволу. - Он лукаво улыбнулся. - Вы кому хотите отдать - Богу или Диаволу!?
  - Олежек, не сопротивляйтесь, - Леда равнодушно звякнула лотком со скальпелями и прочими "пыточными" инструментами, - всё закончится нормально. Камень ценен только тогда, когда он вынут из живого организма. Нам нет смысла вас... убивать. Если будете волноваться ничего хорошего... А у нас с вами... всё равно бы ничего не вышло. Вы не в моём вкусе. Увы!
  - Он домогался до моей жены. - Профессор Гинзбург зло поиграл щёточкой усов. - Ещё в университете. Она мне всё рассказала в первую брачную ночь. Извращенец! Подставляй бочину, распутник!
  - А можно всё-таки я его дёрну, - Виктория Абрикосовна сжимала побелевшими пальцами какое-то подобие противогаза с прозрачной пластиковой маской и жёлтым, судя по всему, тяжеленным баллоном с чёрной, крикливой надписью: "Спать!!!" - Он у него такой хороший!
  - Ледочка, скальпель! - Резцов натянул свой колпак до самого подбородка, и в нём открылись страшные прорези для глаз и носа.
  - Даю, - пропела Леда голосом Ноны Мордюковой.
  Они наступали на него со всех сторон. Каждый со своим выражением лица, но все с одной целью. Они хотели зарезать его, чтобы вытащить, пропахший желчью камень, который, по их заверениям, обладает невиданной силой и властью. Какая чепуха! Они готовы убить человека, ради чепухи! Разве можно убивать человека ради чепухи?
  - Можно, - сказали они неожиданно хором, - и нужно. Цель оправдывает средства.
  Олег Олегович испустил какой-то грудной полувсхлип, полувопль и кинулся на профессора - как он считал, наиболее опасного из всех. Обрушил на ненавистного Михаила Иосифовича серию беспорядочных, нелепых, но от отчаяния сильных ударов. Свалил его на пол. Дал мощного пинка прямо в лицо. Вторая нога, прочертив немыслимую дугу, согнула пополам Резцова, сбив ему напрочь дыхание. Абрикосовна получила звонкую оплеуху и тут же, залившись горючими слезами, села на кровать. На Леду он только замахнулся. Она прикрылась от удара лотком, как ребёнок на плакате прикрывается от ядерного гриба, но удара не последовало.
  Серёшкер, распахнув дверь, метнулся на кухню. Скорее! Скорее к телефону. Вызову милицию и разоблачу эту опасную шайку оккультистов! Я вас поставлю в стойло!
  - Поставлю!!!
  Или из-за того что было темно, или из-за стремительности рывка Олег Олегович не сумел правильно оценить расстояние до табуретки, на которую, как он помнил, был поставлен телефон с оригинальным номеронабирателем. С разбегу он больно ударился бёдрами о край подоконника, вскрикнул, хватанув распалённым горлом морозного воздуха, застрявшего в гландах крючковатым репейником, кувыркнулся как-то жалко и некрасиво и полетел вниз, нескладно размахивая конечностями.
  Во время полёта что-то случилось с ним. Тело его сделалось практически невесомым и уподобилось парящему кленовому листу, сорванному с ветки октябрьским ветром. А может быть, мозг его заработал в миллионы раз быстрее, поглощая и обрабатывая информацию со скоростью неподвластной ни одному процессору, созданному человеком. Или, всё что он увидел, почудилось ему, крутанувшись в сознании затейливыми калейдоскопическими узорами? А увидел он очень много. В деталях и в подробностях.
  Окно кухни на четвёртом этаже подарило ему такую картинку. Пьяненький Владик из канадской компании в своём безупречном костюме, только с ослабленным узлом галстука и со спущенными штанами. Играет на гитаре. Что-то поёт, устремив вдохновенный взгляд в зарешёченную бойницу вентиляции. Две смазливые малолетки, явно девочки по вызову, стоя на коленях, поочерёдно выполняют свои орально генитальные обязанности. Лица их отмечены онегинской скукой. Движения их лишены страсти. Их волнует только целостность презерватива.
  Третий этаж. Яркий свет. Знакомый канделябр на пять свечей. Убогая обстановка. Грязь и тараканы. Немытая посуда. В центре крепко обнявшиеся Шкаповалов и Евгеньевич. Лица их потны и скомканы в длительном поцелуе. Носы сплющены. Глаза сладострастно прикрыты. Очки Чупарова съехали набок. Рука Романа Витольдовича мусолит ягодицу партнёра. Они слегка пританцовывают. Под их ногами похрустывают бесчисленные костяшки домино.
  Второй этаж. Легкомысленные розовые шторы приоткрыты. Словно мясистая бабища раздвинула свои пышные ляжки. В раковине мерцает перламутром трофейный баян с красными кнопками. Инна и Инга. Голые и возбуждённые. Разгорячённые и похотливые. С бесовским огоньком в глазах. Курят кальян с двумя мундштуками, сделанный в виде пизанской башни. Пьют чай в прикуску из пиал тончайшего фарфора. Она с шаловливой улыбкой почёсывает ему живот. Он инфернально смеётся. И, чёрт побери, вот его волосатые коленки, но на них нет ни одной татуированной звезды! Обман! Да что там теперь...
  Окно первого этажа темно и безжизненно. Так и должно быть. Он летает здесь, снаружи. Эмма дрыхнет без задних ног. Кому там быть на кухне в двенадцать часов ночи? Под окном, на облезлой рыжей стене надпись мелом. (Опять надпись, скажет раздражённый читатель. Сколько можно! А сколько было, столько и есть. Эта последняя, кстати). Написана детским почерком, большими неровными буквами. "Тихо в лесу, только не спит олень. Олень зацепился ... (здесь слово тщательно зачёркнуто) за пень, вот и не спит олень". К чему? Зачем? Ба! А это что такое?! Невероятно! Из окна спальни вылезает мужичёнко! Молодой. Спортивный. Ловкий. Эмма помогает ему. Целует на прощание. Он по джеймсбондовски спрыгивает на землю. Делает ручкой. В свете уличного фонаря его лицо. Чёрт! Это не учитель математики! Это же Валерка Баринов, язви его желудок! Программист из соседнего отдела. Ставит мне рога, подлец! А Эмма-то, Эмма! Голова у неё болит... Су-у-у-у-ука!
  Олег Олегович с протяжным криком вонзился в сугроб. Аккурат в том самом месте, где пару часов назад коротко пшикнул его окурок, пущенный раздражённым щелчком. Сугроб был глубок и в меру плотен, поэтому обманутый и обломанный человечек не умер, а только получил травмы различной степени тяжести. И на утро был найден дворничихой с характерной кличкой Бульдозер и доставлен в больницу скорой медицинской помощи.
  Скрупулёзный Михаил Иосифович прикинул в уме и подсчитал, что полёт Олега Олеговича Серёшкера длился приблизительно одну целую и сорок шесть сотых секунды. Всего-то!
  
  4 августа 2000г.
  
  
  
Оценка: 3.77*4  Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"