На набережной начиналось ночное ненастье. Недаром недельная наледь на канале намерзла в ноябре с нуля.
- Я вновь затянул с оформлением, -- уныло произнес дон Хуан.
Я недоуменно повернулся к нему. Интонация дона Хуана навевала оттенки тонкой иронии. Дон Хуан незаметно подмигнул мне.
- Гражданин, документики! -- в неожиданно назидательном тоне милиционера не наблюдалось ничего положительного.
- Неужели снова нарушаем? -- наперебой начал недовольный напарник.
Я занервничал, а совершенно спокойный дон Хуан протянул нахмуренному наряду непонятный набор тоненьких бумажонок.
- Мексиканец? Небось очередной авантюрист? -- вновь неодобрительно хмыкнул сотрудник наряда. Он крайне подозрительно глянул на тонкий орлиный нос и внимательные немигающие глаза темнокожего дона Хуана и начал демонстративно позванивать прикрепленными к ремню наручниками.
Дон Хуан отвернулся от наряда в сторону и принялся тихонько напевать неразборчивые мантры.
На протяжении нескольких секунд милиционеры удивленно наблюдали за доном Хуаном как за невиданным созданием, словно он внезапно невероятно изменил внешность, а затем неожиданно развернулись и стремительно направились к патрульной машине.
- Наполеононенавистничество! -- пробубнил под нос дон Хуан вдогонку милиционерам, и неожиданно крикнул командным тоном:
- Начальник, нате документы!
Последний милиционер неуверенно остановился, но дон Хуан мгновенно догнал его и протянул пятисотенную.
- Я внушаю обманчивое впечатление безобидного и обеспеченного гражданина, -- сокрушенно пояснил он мне, когда мы с ним вновь смирились с одиночеством и наконец не спеша направились по набережной на наш нелегкий ноябрьский променад.
Дон Хуан в длительном молчании наслаждался моей растерянной внешностью. Наконец он напомнил:
- Энергия безупречности неотвратимо изменяет начинку нашей вселенной. Я немного перенастроил диапазон их внимания, точечно сдвинув сборочный принцип в направлении наших глубин, где нет никаких сомнений в отношении собственных знаний.
Хуан хвастливо захихикал с ханжески хитрой харей хамелеона.
- Ни искренность, ни цинизм не несут никакой важности для нагваля. Они лишь вторичное от первопричины -- внимания к точечному перемещению сборочного принципа. Жизнь неизбежно закончится, независимо от наших желаний, и от многих из нас не останется ничего ценного. Признать это нелегко, и только воин вновь и вновь настойчиво направляет изначальное намерение в сторону невероятной безупречности. Он настраивается на личное исчезновение, и примитивные обыденные неприятности постепенно трансформируются в истинные команды необыкновенной полноты и немыслимые сновидения в неизмеримом неведомом. Существование словно ножом уничтожает неподобные, ненормальные и нерадивые устремления, а несгибаемый воин, отрешенно манипулируя намерением, интенсивно настраивается на свободную действительность, и в нем изнутри неумолимо начинает подниматься нечто, воспринимаемое вне нашего решения.
Наконец в темноте нарисовался финальный пункт нашей пешеходной разминки.
- Как бизнес? -- тактично поинтересовался я, глянув на новенький Nissan нежного небесного оттенка, аккуратно припаркованный доном Хуаном в начале ночной набережной.
- Как и все бизнесы без исключения -- традиционно уныло, -- пояснил дон Хуан. - Это такое социальное развлечение, надоедливое и крайне унылое. Ты в бизнесе не рискуешь ничем, кроме никчемных бумажонок, и они принуждают тебя жить в безопасности. Никогда не направляй на бизнес свою энергию, иначе станешь скучным неудачником, который не вознаградится ни одной из тайн нашей вселенной.
- Эта игра, несомненно, совершенно не опасна, поэтому бизнесмен к концу жизни становится высушенной безответственной посредственностью. Ты не найдешь среди предпринимателей ни одного искренне довольного жизнью. Все их существование испуганно и невидяще, оно от начала до конца искусственно -- это, как вы называете, одни сплошные понты. Точечное перемещение их сборочного принципа невозможно -- он крайне фиксирован. Единственная находка их ненастоящих жизней -- непрерывное повторение занудных шаблонов.
Тут дон Хуан демонстративно поднял руку, немного откинув модный, идеально сидящий на нем коричневый плащ, и взглянул на шикарный немецкий хронометр. Он явно насмехался надо мной, но я так и не осознал до конца, с чем же связана его тонкая насмешка.