Оторвав два часа от БИИЖТа,
выхожу в морозное утро.
Вдоль по улице, по скользкой Комсомольской,
через перекресток по бульвару.
В инее деревья, словно кубки,
а на ладони у меня мое время
разноцветными камнями сверкает.
Не заняться ли мне сортировкой?
Ремесло далеко не из худших!

Время бурое, время БИИЖТа.
Камень на ладони цвета крови,
новых знаний, да и новой боли.
Больше это время всех прочих,
но искрится оно нечасто.
И терпение нужно воловье,
а еще - ослиное упрямство,
чтобы камень этот, бурый да колючий
перемалывать на мелкие кусочки.
А уж те-то разноцветными бывают.
Иногда. А пропадают - чаще.

Второе время - цвет медовый, теплый.
Зайчик солнечный пригрелся на ладони,
принакрылся янтарными ушами.
Это все домашнее время,
потоком льется из настольной лампы,
и меня за столом согревает,
освещает раскрытую книгу.
Пахнет время бумагой и краской.
Час рассматривания фотографий,
писем старых и дел архивных,
засыпания лицом в страницу.
Час усталости, тепла и уюта.

Изумруд в серебре - время леса.
Время горького запаха дыма,
листьев свежих и ног промокших.
Время крепкого южного ветра,
да не в меньшей мере и норд-веста,
черных ягод, бронзовых рассветов.
Время выхода на границу,
время сбывшихся ожиданий.
Час открытия путей совсем новых,
комариных туч, костров, тропинок,
болот, туманов, звенящих рельсов...
Время смерзшихся снегов и Переезда,
и зеленого светофора там же,
время добрых предзнаменований.
Жаль, что так давно в лесу я не был.
Ничего, вот выберусь вскоре...

Секунды серые - мгновения дороги.
Не уловишь их и не остановишь.
Надышусь ими в троллейбусах хорошенько,
растревожу их сон на тропинках,
проходя, плечом собью их с ветра,
и глазами из воздуха выпью.
И запомню, а потом опять забуду:
велико мое серое время,
всех оттенков его я и не вспомню.
Время это между тем и этим
над небытием мостом повисло,
жизнь мою скрепляя воедино,
устанавливая цепи и связи,
оставляя следы последствий.
Самого же его не сосчитаешь,
ибо пыли во Вселенной нет счета,
нет стандарта и типоразмера.
Значит, нечего тут и добавить.

Время алое, бешеное пламя
жжется даже сквозь мою рукавицу
не дает покоя кольцо с рубином.
Это время отдаю делу.
Час гвоздей забитых и гнутых,
час рисунков, поединков и песен,
медитаций и всего, что я строю.
В это время я мир изменяю,
что внутри себя, то и снаружи.
Результат оценивать не должен,
вам виднее, каковы итоги.

Время синее, сумерек синих -
час, когда ко мне приходят гости.
Их безжалостно поят чаем,
иногда так даже и кормят.
Хорошо это время сюрпризов
тем, что сбудется оно неизменно,
какова бы погода не стояла,
где бы я ни шел или не ехал.
Не пришли к семи, так будут в девять...
Никого? Тогда я сам с визитом
в гости выберусь, к кому поближе.
Время сонных троллейбусов последних,
озарений на последней же минуте,
споров долгих и бесед неспешных,
так перетекающих друг в друга,
что я их различать уже не стану.
Время приходящих точно к чаю,
или на минуту опоздавших,
стука в окна и вопросов: Дома?
Время это дни мои продляет,
умножает их на число пришедших.
Закрывается оно остановкой,
на которой и хозяин и гости
окунаются во времена совсем иные:
тот в янтарь домашний, а те в дорогу...

На остановках же черное время
сажей мажется, молчит монументально.
Время неизменности бессветной
и в его черноте глубокой
даже вечности нет ни грамма
потому что черное время
час тоски и несуществованья,
остановки, ужаса и смерти
и отсутствия всего, что только можно.
Чего ни вспомню, в этом времени - нету.

Время снов хрусталем или кварцем
отражает своих соседей.
Иногда же из дальних далей
луч пробьется - звезды или солнца,
или свет окон и светофоров,
спички свет, трепещущий от ветра.
И тогда время снов замерцает,
разбросает искры фейерверком,
сложит времена, поляризует,
отразит, преломит и покажет
что при свете дневном не увидишь,
ни под лампой, ни в лупу не рассмотришь.
Время это светлеет с восходом,
застывает гроздью кристаллов.
Сквозь него смотреть легко и просто,
есть оно, и в тоже время - нету.

И последнее мое время
все, что у меня в руке осталось.
У него ни запаха, ни вкуса,
нету формы, так же, как и цвета -
то мое свободное время.
Вот оно, льдинкой на ладони.
Тает рядом с временем алым,
размывается синими волнами,
подымается серебряным паром,
прорастает зеленой ряской,
расцветает янтарем и леденеет,
а потом крошится пылью серой,
оставляя черный осадок,
что так трудно стряхнуть с ладони.
Вот, опять рукавицы чистить...

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"