Дуэль.

Редьярд Киплинг

"The Satisfaction of a Gentleman".

Первая публикация в The London Magazine and McCall"s Magazine (сентябрь 1929). В дальнейшем включён в "Полную историю Сталки с его компанией" (1929).

Перевод Crusoe.

Задолго до дней "Сирано де Бержерака", вся школа знала о том, что можно обсуждать красноносость Дика Четвёртого с самим Диком Четвёртым в духе самого мирного дружелюбия до тех пор, пока нос Дика не начинал синеть, а Дик не начинал скрежетать зубами и глоссолалить. И если такое начиналось - что-ж, затем могло произойти всё, что угодно; всё худшее, что может произойти в долгом напряжении благочестивой жизни. И вот однажды, в зимнем триместре^[1], "Пусси" Эбнезер и Третий - сожители Дика по комнате, младшие из супрефектов, - надзирали в поле за футбольной игрой младших классов - вместе с, разумеется, обеими своими фагами^[2] - и Дик, подав мяч в игру, поднялся затем в комнату и увидел, что огонь в их очаге потух.

Он, разумеется, пошёл наверх, в Номер пять, расположенный прямо над ними, и занял у дремавшего в домашнем тепле Жука полный совок горячих углей; затем, спускаясь обратно, налетел на мистера Кинга - собственного декана - на нижней ступеньке лестницы; содрогнулся от неожиданности встречи, и вывалил свою ношу у ног - а то и на ноги - педагогу. Засим последовали танцы и проклятия; за всем этим через перила наблюдал Жук и всё обошлось Дику в пять сотен строк, что никоим образом не омрачило его с Жуком искреннего удовольствия от воодушевляющего зрелища Кинга, танцующего на углях.

Последним уроком в тот день была английская литература - "Потерянный Рай" - и когда Гаррисон-старший проблеял своим овечьим голосом о Сатане, влачившемся по "раскалённым глыбам", Жук громко зафыркал. Уловил ли Кинг аллюзию или нет - неведомо, он не подал виду. "Двести латинских строк". Дик выразил соболезнование после чая; но заодно и упрекнул Жука в том, что тот отсыпал ему слишком много углей.

- Мне нравится! - парировал Жук. - Я сразу же сказал, что ты не донесёшь такую кучу, ты, синерылый мандрил! - Жук досконально разбирался в расцветке мандрилов и часто описывал её Дику.

К этому моменту разговора нос Дика запылал синим пламенем, он заскрежетал зубами и выдал боевой клич королей Ашанти. (Его моряк-дядюшка воевал в тех краях и - как клялся Дик - научил его всем тамошним наречиям). Затем последовали некоторые болезненные для Жука эксцессы (один Жук против Дика с Пусси), но это была лишь стычка на аванпостах. Храм Януса открыли позднее со всеми церемониями. После молитвы, обитатели Пятой комнаты посидели над "дополнительными работами" с девяти до десяти, потом поймали фага своего факультета, успевшего уже раздеться ко сну, упихнули его в ночную рубашку, сообразив что-то вроде камзола герольда, и послали в комнату Дика с украденной в гимнастическом зале боксёрской перчаткой: Турок назвал это "картелью". Дик сжалился над трепещущим посланцем и заявился в Номер пять лично, в скатерти поверх малоношеного комплекта школьной формы. Он, как Глава Габона и Дагомейского праздничного жертвоприношения, говорил на языке фанти, именно: свистел, квакал, излагал раблезианские подробности из жизни Западного побережья и этикета тамошних королевских дворов - его дядюшка был приметчивым офицером. Он уморил Номер пять до полной потери сил. Они повалились на стол и умоляли Дика прерваться, и дать им перевести дух; потом же помазали главу сквернослова луковым маринадом в малиновом уксусе в удостоверение беспощадной войны.

Когда они, следующим утром, после второго урока, поднялись к себе, то увидели - когда смогли увидеть - покрывшую всё вокруг вонючую сальную субстанцию, а воняла она ещё хуже, чем выглядела. Дик закрыл заслонку каминной трубы, установил в очаге старый гуттаперчевый мячик для гольфа в жестянке из-под сардин, разжёг под жестянкой огонь, заклинил окно, забил бумагой щель под дверью, а природа вещей довершила дело. От картин, снятых со стен, остались белые квадраты. Турок жалел о них больше всего - он любил живописное искусство. Жук потребовал сверлить дыры в полу и лить в них расплавленный свинец; но - как указал Сталки - Пусси и Третий ходили в супрефектах и не потерпели бы превращения своей комнаты в поле неограниченной войны.

- Дик отлично прикрыл фланги - сказал он - и тебе, Жук, стоит задуматься об этом. Да, мои глупые друзья - я и сам думал о табаке, но лучше не предлагайте такого - иначе вам придётся его крошить. Застанем его в одиночку!

И на следующей перекличке, когда Король Ашанти выквакивал победную песнь, они пристально пялились перед собой, не двигая ни одним членом. Затем Пусси вежливо обратился к Сталки, и напомнил ему в извинительном и, вместе с тем, обязывающем тоне, о том, что на следующий день назначен домашний матч (Макри против Кинга), так что он, Третий, и Дик будут на поле с трёх до пяти. Он, как супрефект, может объявить перемирие, но, как соратник Дика, сам одобрил войну и принял участие в экзекуции Жука - Расчленении на Сто кусков между уроками.

- Нет проблем - ответил Сталки. - Мы не будем действовать в пустой комнате.

- Дик так не думает - продолжил Пусси, обозначив предел доверия.

- Не волнуйся Котёнок. Пусть он идёт на футбол.

Вслед за этим разговором, Сталки изъял у Жука шесть почтовых марок по пенни.

- Хочешь всё отобрать? - спросил Жук.

- Не хотел. А теперь они мне нужны, собака страшная. Я делаю за вас всю работу и...

- Всё, всё. Теперь не моя вина в том, что я не пишу домой - ограбленный ответил с некоторым облегчением в голосе и перешёл к плаксивой ламентации: - А кто попятил мои новые носки, чтоб вам всем?

- Мандриловой расцветки? В них и покойника не обрядишь. Турок, скорее всего. Он у нас эстет.

Жук вздохнул. Это были носки для посещения церкви: пара ярчайших сиренево-синих носков, их можно было кокетливо обнажить в проход между скамьями, и Дик, после этого, осветил бы полцеркви сиянием своего носа.^[3]

Субботним днём, когда все ушли на домашний матч, Сталки достал общественную сковородку и выложил на неё крупные ломти чрезвычайно жирной ветчины.

- Старушка Хант продала их мне за четыре пенса. Немного протухли - по её мнению. Жарь это, Жук.

Ломти сочились салом обильно, как ворвань. Когда сковородка наполнилась жиром до половины, Сталки выловил три ломтя и подвесил их на три верёвочки, отмотанные от нового клубка стоимостью в пенни. Потом он с товарищами открыли окно и вывесили ломти напротив окна нижней под ними комнаты. Ветчинные маятники раскачивались на октябрьском ветру, шлёпаясь о стекло, оставляя на нём жирные пятна. Когда ломоть истощался, его поднимали наверх и восстанавливали; в это время кто-нибудь спускался вниз, сообщал о достигнутом результате и корректировал распределение шлепков сала по стеклу. Они, для уверенности, покрыли стекло двойным слоем и решили, что это хорошо.

Вернувшиеся враги были столь переполнены впечатлением от игры, что не заметили ничего, пока не помылись и снова не поднялись в комнату. Затем, наблюдавшая снаружи комната Пять увидела мощную длань Пусси, высунувшуюся из окна и испытующе ковыряющую перстом сальное вещество на стекле. "Иди и шути над ними, Турок. Заставь Дика высунуть голову. Жук, подогревай жир, не доводя до пузырей" - сказал Сталки.

Турок встал на виду в огороженном пространстве перед нижней комнатой и, как обычно, предоставил начало разговора оппонентам. В этом он был силён. Дело дошло всего лишь до "грязных свиней", когда Король Ашанти оттеснил своих тугодумных соратников, высунулся и лично отправил в Турка два мяча для гольфа, один за другим. Тогда Сталки взял у Жука сковородку с жиром и декантировал, скажем так, пинту чистого свиного сала на шевелюру Дика, вмиг обратившуюся в подобие заиндевелого тупея. Следом пошёл мешочек муки стоимостью во все шесть пенсов почтовых марок Жука. Турок, не бросив и единого взгляда на результат, величественно удалился к себе и припёр дверь комнаты столом.

- Отлично. Завтра воскресенье - сказал Сталки. - Хороший цилиндр для Дика. Но не шутите над ним. Он миропомазанный.

На субботнюю молитву пришли многие; но от воскресной, на следующий день, ждали очень многого. Локоны Дика превратились в беспорядочно торчащие колтуны, пружинисто восстававшие в хаотическом беспорядке при безнадёжных попытках пригладить их. Его вышучивали даже сожители по комнате, но Пятая вела себя так, словно видела Дика первый раз в жизни. Они лишь высказывались в том смысле, что он нездоров - и что такая болезнь приходит к тем, кто не расчёсывает волосы, и что скоро голова Дика начнёт кровоточить.

В тот же вечер Шаббата, Король Габона отринул советы, отказался от поддержки и пришёл наверх с вызовом - и, по всему виду, с оружием, так что его, не говоря ни слова схватили за руку, за ногу и за шею. Наконец, он догадался произнести что-то прозвучавшее, как "дуэль"^[4]; тогда его отпустили.

- Ликуете - прошипел он. - Закончим дело дуэлью в гольфовых ловушках. Вызываю всех вас. Смерть паче бесчестья^[5]! И ссудите мне ещё немного этого малинового уксуса.

- Твой салонник в порядке? - спросил Турок. Он был оружейником Пятой комнаты.

- Классная вещь. Принёс его к вам почистить. У меня есть патроны, но нет керосина. - Он поднял с пола бельгийский салонный пистолет со спущенным курком - патрон кольцевого воспламенения, калибр 5,6 мм^[6]. Турок немедленно схватил его.

- За дуэль отчислят - скорбно высказался Жук.

- Поганый трус. При том, что ты один среди нас защищён очками - отрезал Сталки.

- Ты называл меня мандрилом - сказал Король Габона. - И как насчёт твоих свинских речей о кровоточении моих волос, ты - ты, шарлатан? (Дик поймал где-то такое слово и таскался с ним уже неделю).

- Это Plica Polemica - сказал Жук и дал беглое разъяснение всего, что сумел уяснить из статьи о Польском Колтуне в посланной небесами старой энциклопедии^[7].

- Два выстрела в Жука за это - с презрением ответил Дик.

- Ты их получишь - благородно возгласил Сталки. - Но смотри, ты не сможешь стреляться со всеми нами. Что насчёт дуэли вчетвером? - Сталки явно желал превзойти Мариета.

- Для чего? Каждый из вас выходит по очереди на одного меня. Вот и всё.

- Дистанция? - спросил Турок. Он погрузился по плечи в свой ящик и возился с керосином и тряпками.

- Откуда мне знать. Десять шагов - это много? - предложил Сталки.

- Чушь! - воспротивился Жук. - Мелкая дробь со ста ярдов разносит голову ослику бурро. Я проверял.

- Ты кровожадная тварь. Теперь тебе самому снесут голову, сам поймёшь, как это приятно. Голосую за двенадцать шагов для дуэли, а потом мы разобьёмся на пары и устроим общую охоту в песчаных ловушках.

- А тогда кто будет мерять дистанцию? - не унимался Жук.

- Догадайся, старый бурворчун^[8]. Как бы там ни было, мелкая дробь сильно не ранит даже при близком попадании.

Жук объяснил, что прежде, чем ввязаться в это сомнительное дело, его духовные искания должны найти удовлетворение. Его благочестие утомило компанию.

- Ещё поговоришь - назначим тебя кроликом - как Мансел молодого Вивиана. Тот испортил ему лёгкий выстрел. - Сталки обратился к эпизоду их давнего и тягостного прошлого.

- Да; а Гартсайд старший узнал об этом, и чуть не выбил из Мансела его жирную душу в спальне. Вот как префекты думают о дуэлях! А допустим, что Кинг увидит нас у ловушек в свой грёбаный телескоп? Я смотрел в него. Клянусь, я видел, как крабы ползут по отмелям Браунтона. - Жук произнёс это в один взволнованный выдох.

- Ты лживый сыкун - сказал Турок. - Мансел травил молодого Вивиана. Ты хочешь сказать, что тебя травят? И скажи мне: что, Кинг или Праут или Фокси - да хоть кто-то - говорил хоть раз о запрете дуэлей в школе? Ты лжёшь. Ты когда-нибудь видел объявления о таком в коридоре? - Тогда возьмём Пусси и Третьего секундантами - взвыл Жук.

- Я не намерен тревожить их по таким пустякам - заключил Турок, а Дик добавил:

- Да это, к тому же, и частное дело. Выяснение отношений между джентльменами, ты, плутоватый хам.

- А теперь умолкли и слушаем дядюшку. Ловушки завтра после переклички. Стреляем по кругу - Жук два раза. До первой крови. Затем разбиваемся на команды и устраиваем охоту пара на пару, пока не кончаться патроны.

- Отлично - сказал противник. - И пир для выживших после чая! Мой дядюшка вспомнил обо мне. Шела! Нам лучше будет устроиться здесь и пригласить Пусси и Третьего. Так будет спокойнее.

В ту эпоху, молодёжь Англии уникальным в целом свете чутьём умела безошибочно отличать официальное от приватного. Пусси и Третий сказали, что будут счастливы поучаствовать в пирушке, и, как люди основательные, немедленно внесли изобильную долю в виде аванса. Их не уведомили официальным образом о причине банкета, а истинный представитель власти не руководствуется подозрениями.

- Так или иначе - сказал Пусси коллегам - я, для уверенности, проверил все патроны Дика. Там одна мелкая дробь.

В три часа, на следующий день после того, как домоправитель Жук установил стол на шестерых, четыре мальчика, предусмотрительно одевшись в пальто (револьверы, даже салонные, нехорошо оттопыривают короткие тужурки) двинулись сквозь колючий ветер через поросшие кустарником песчаные дюны к дальнему концу Пеббл Риджа. Надо признать, что некоторые пожилые люди, не относящиеся к армии, но беззаконно надевающие форму красного цвета, используют складки ландшафта для маразматического занятия, именуемого "гольфом" - Турок поиграл в него несколько недель, и назвал "тошнотворным" - но вдали от линии движения гольфистов - от "фарватера", как говорили школьники - мальчикам было так же вольно, как могло быть в песчаной Сахаре.

Ветер Равноденствия бросал им в лица песок, вился вокруг ног; они пробирались сквозь лощины, объеденные овцами. Поднимавшийся зимний прилив шумел и бился по всему внешнему краю Пеббл Риджа, так что они должны были кричать в разговорах между собой; подвижные вспышки низкого солнца со стороны моря пятнали пески и склоны злой мишурой медного цвета. В сторонней лощинке, где ветер дул не так сильно, Турок поставил Сталки и Дика Четвёртого на позиции - боком друг к другу. Шапка факультета надвинута до бровей, левая рука согнута в локте, ладонь прикрывает рот и нос; взведённый пистолет лежит на сгибе локтя и готов выстрелить по команде. Ибо так действовали их Великие Предшественники - великие имена - взошедшие теперь к лучшему величию - они стали Капитанами, и, разумеется, стоят под огнём ежедневно.

- Взвод! - квакнул Турок, в совершенстве подражая Фокси.

- Огонь! - оба пистолета хлопнули одновременно. Чистый промах.

- Ты слышал мой заряд? - спросил Сталки.

Король Кумасси опасливо покачал головой. Ему было трудно удерживать шапку на сальной путанице волос.

- Не беда. Я возьму тебя на охоте. - Сталки в свою очередь расставил Турка и Дика. Они выстрелили.

- В этот раз я что-то слышал - признательно поведал Дик. Турок поднял левый локоть, зная, что его пистолет берёт ниже.

Жук пришёл к полю чести в немолодцеватом виде. Его первый выстрел ушёл далеко влево.

- Твой человек перед тобой! - мрачно сказал Турок. - Заряжай, где стоишь.

- Теперь ты заплатишь за мандрила! - Дик выстрелил. Жук, по команде "Огонь!" выпалил в небеса, но заряд, по причине неопределённых качеств патрона, а также в силу порыва ветра, пошёл точно вперёд. Король Ашанти потёр щёку и выразился на чистом английском.

- Кровь! - Турок подошёл к дуэлянту. Мочка уха у Дика кровоточила.

- Прыщ! Прыщ! - орал Король. - Я содрал его на этой неделе.

Турок приложил платок и продемонстрировал свидетельство.

- Кровь! Честь удовлетворена. Ты расплатился, Жук.

Но Жук уже отплясывал кадриль - кадриль в своём понимании - припевая: "Я мандрила подстрелил - подстрелил - сдох мандрил!"

- Делай ноги - предупредил Сталки. - Беги, жопа! - Король Габона уже скрежетал зубами и с явным умыслом перезаряжал пистолет. - Начинаем общую охоту! Я с тобой, Жук.

- Так? Значит, я с Диком - сказал Турок, оборачиваясь и стреляя в полу развевающегося по ветру пальто.

Жук оставил за спиной лощинку и несколько других, пока не вышел к запущенной ловушке - старому "Петушиному хохолку" - гребню, подрытому кроликами. Там он залёг и перезарядил пистолет, решив дорого продать свою жизнь - но не ходить самому в поисках покупателей. Он знал, чего стоит союзничество со Сталки, и это беспокоило его, но из донесённых ветром обрывочных слов можно было понять, что Сталки обязался подстрелить Дика Четвёртого, а значит ограничил себя определённой линией поведения. Жук, со всех ног, добрался до обиталища тех очень старых людей в красной одежде, кого так часто осыпал насмешками. Они настолько ненавидели ему подобных, что вполне могли стать препятствием для друзей Жука, домогающихся застрелить его на фарватере гольфистов. Он неторопливо пополз к следующей ловушке, расположенной дальше от моря, стал спускаться по её кромке и спугнул старую овцу. Овца взвилась в наветренную сторону, а по ветру, по склону, вниз на Жука прилетел разъярённый Дик Четвёртый, размахивая заклинившим пистолетом и испуская вопли, подобно горилле. Жук уже собрался - как он рассказывал впоследствии - выбить его убогие мозги, когда Дик загрёб тонну песка и бросил по ветру. Жук съел то, чего не смог избежать; обтряхнул остаток с себя, с очков и с глаз, чтобы хоть немного, но видеть, и поехал вниз, вспахивая склон, на полах распахнутого пальто, успевшего запутать ему ноги. Возобновившиеся позади выстрелы и крики подсказали ему, что либо он "назначен кроликом" за дезертирство, либо разразилась гражданская война. Но, будучи бездумно юным, он не стал оглядываться назад.

Он удачным образом затормозил всеми четырьмя на самом краю большого кратера, носившего в те невинные времена название "Дырки". Прямо под ним стоял древний в красном камзоле и скрёб - подобно царю Давиду - землю клюшкой для гольфа^[9]. Жук, приподнявшись на локтях, снял очки, чтобы счистить с них ещё хоть сколько-то мокрого песка, когда порыв ветра забросил ему на голову полы пальто, погрузив в темноту; и почти сразу же нечто уязвило его сзади, побудив к рывку вперёд... Так вышло, что этот невинный мальчик, с лучезарными жизненными перспективами и усохший любитель гольфа, богохульно тратящий на пустяки остаток дней, полетели вниз единой кучей, с единым и единственно верным в их положении хоровым звуком - воплем потерянных душ и проигравших генералов.

- Чтоб тебя! Ты кто? - начал старикашка; но Жук, сжав очки в руке, выпутался из сцепления с ним и бросился наутёк - он понял, что наступило время бежать куда угодно - туда, где не проходит фарватер. Когда он вычистил и надел очки, то понял, что его тревожит уже не перспектива фатальной кровопотери, но слабый намёк на возможность радикальной порки палкою. И вскоре по всем фибрам его молодого организма затрепетала крепнущая уверенность в завтрашнем дне. По всем соображениям, он подстрелил Мандрила; ушёл от дальнейшего несения боевых обязанностей; старый козёл в Дырке не видел его в очках, что казалось отличным алиби; а затем его ожидал пир горой. Он повернул в сторону школы.

Послышался рыдающий голос; Сталки бежал - точнее, ковылял - рядом с ним. Жук, не глядя на него, спросил, зачем он так сделал.

- Потому что ты дезертир! Ты оставил меня одного для арьегардного боя, ты, подлец! - Затем, сжимая бесчувственное плечо Жука: - Я не хотел. Поверь, я не хотел буравить тебя; твоё пальто задралось! Я ничего не мог поделать! Разве всё это не прекрасно? Тебя сильно ранило? Не бери в голову! Турок получил в лодыжку - с близкого расстояния. Он, по-глупому, высунул мослы из кустов, и Дик решил, что это ты. Турок рассердился.

Турок приковылял вместе с Диком. Оба были явно недовольны друг-другом. Дик толковал что-то о "поганых фениях", а Турок имел вид высокомерия.

- Так что? - спросил Жук. Он начинал понимать суть произошедшего. Сталки продолжал.

- Турок подбил мою шапку. Я поднял её, чтобы отвести его огонь. Затем он попал мне в руку! - Доказательством стала грязная тряпка вокруг запястья. - Да, но ещё раньше я влепил Дику туда же, куда и тебе, но с меньшего - намного - расстояния. Турок переменил сторону после того, как Дик подстрелил его. Вот почему я, на самом деле, стрелял в тебя - чтобы всё было по-честному. Понял, старый бурворчун?

- Но - Дик взывал к Турку - кто надоумил тебя напялить Жучьи богопротивные носки? Я не мог ни в чём разобраться толком на таком ветру, как я мог? Зря ты попятил их!

Жук зауракал^[10]. Кажется, в мир возвращалась некоторая справедливость.

- Надеюсь Турок тоже попал в тебя, ты, душегуб - сказал он Дику.

- Только раз. - Дик снова потёр шею. Царапина выглядела так, словно он слегка ободрался о ветки дрока.

- Это ерунда. - Жук с нарочитой пристальностью вгляделся в собственную броскую отметину на мочке Дикова уха.

- Ты просто чертовский везунчик - с чувством ответил Дик. - И ты всё это время отчаянно паниковал, ты - обоссаный шарлатан.

- Скот с тавром - таким был ответ.

Дик и сам имел вкус к сочным эпитетам, так что он улыбнулся и кризис миновал.

Они искали в карманах неиспользованные патроны (если бы в дальнейшем был найден хотя бы один, им пришлось бы заниматься объяснениями) и бросали их в болото; тут из полумрака осенних сумерек явился старец цвета малиновки - тем более, что он подпрыгивал и словно хотел заклевать Турка. Прочие деликатно удалились; Жук возглавил компанию.

- Ты тот самый мальчик. Ты только что обругал меня - начал незнакомец.

Турок промолчал и принял выражение пущего высокомерия.

- Я был в ловушке, и ты напал на меня. Используя поносные слова, сэр!

- Что же вы делали в ловушке? В какой именно ловушке? - Турок говорил тоном усталого и изверившегося в людях ирландского судьи тех дней.

- В "Дырке" - сказал Древний. Он был гольфист - то есть, иными словами, маньяк.

Турок внезапно и резко уставился на него.

- Мяч в ловушке? В "Дырке"? При таком ветре? Вы путаетесь, этого не могло быть.

- Но, говорю вам, так и было! - древний явно оставил прежний тон гневного нарекания.

- Пустые слова - небывальщина.

Турок приспел к своим товарищам; Жук как раз излагал им теорию причинно-следственной связи. Четверо взялись под руки и шли в школу, по старой утоптанной тропинке. Честь была удовлетворена, осталось удовлетворить юношеский аппетит. Перед самым последним уроком, Жук присоединил резиновую трубку от газового рожка к своей любимой маленькой горелке и прикрутил газ до такой малости, чтобы какао на молоке дошло до полной готовности ровно через полтора часа - а затем подсчитал банки с ветчиной-языком; с сосисками из курятины и свинины; жестянки с сардинами; три банки джема; концентрированное молоко; два фунта корнуэльских сливок^[11]; и целый фунт натурального масла^[12]. Сейчас он не поменялся бы положением ни с каким королём. Его нисколько не смутил - когда он шёл в класс - вид некоторой аккуратно одетой персоны на пороге Директора - Жук не признал в ней старого козла-сквернослова из "Дырки" - ибо он скорее слышал его там, чем видел.

За десять минут до окончания последнего урока, когда друзья уже буквально истекали слюной, в дверь постучал Фокси и положил на стол Кинга знакомую всем записку.

- Директор вызывает... - прочёл Кинг и сделал паузу, наслаждаясь тревожным томлением класса. - Ах! Лишь обычную троицу плюс Диксона Квартуса. Это, боюсь, предвестие беды. И все четверо - немедленно - будьте так любезны.

Все согласились с тем, что директор - в первый раз за всё время их знакомства с ним - был непререкаемо пьян. Иначе его поведение не поддавалось объяснению.

- Достаточно того, как он говорил с нами - сказал Дик Четвёртый. - Все комнаты едят у себя, он знает об этом. Но он вёл себя так, словно только что открыл эту истину.

- И каким голосом, тоже. Когда Бейтс зол, он шепчет. Но он орал, как Кролик-Несушка^[13]. Это доказательство - сказал Сталки.

- Затем, вся эта труха о "преступном" пользовании газом. У всех комнат есть отводные трубки. А он сказал о краже - газа! Такие дела - продолжил Дик.

- А бред про "обжорство"? Он знает, что мы не проживём на том навозе, какой они нам дают. Он - он сообщил, что мы "оскорбительно воротим нос от обильного продовольствования, отпускаемого нам властями". Псих! Полный псих! - Таким было ребяческое суждение Жука.

Турок почесал лодыжку и сказал:

- Власти. Он никогда не говорил ни слова о "властях" - кроме как о себе, разумеется, - с тех пор, как я здесь.

- Ты тоже думаешь, что он был пьян?

- Нет. Если бы он напился до такого рода речей, он говорил бы их, лёжа на полу.

- Так или иначе, но порет он как чёрт - отметил Жук.

- И это не так. Он ни разу не поднял руку до высоты плеча.

- Но если он не пьян, что заставило его считать вслух удары? Никто так не делает - кроме Юстаса Праута - сказал Сталки.

Дик Четвёртый указал на нетронутый стол.

- Он не конфисковал провизию. Так давайте же есть, пригласим Пусси и Третьего для прикрытия.

- Лучше сначала удостовериться - сказал Жук. - Не хочу снова и тотчас попасть под директорскую палку. Спрошу Фокси.

- Никаких приказов об этом не поступило - сказал Сержант, неприкрыто подмигнув своим маленьким красным глазом.

И Турок, присев на подоконник, задал вопрос в пространство:

- Для чего же он так орал? Говорю вам, этот человек отчего-то действовал против своей воли.

****

Через годы - спустя несколько лет - капитан "Пусси" Эбнезер, Королевские Инженеры, прикомандированный по службе к индийскому правительству, приехал домой, в отпуск, и получил приглашение от Директора: погостить в школе на несколько пасхальных дней мягкой и ранней Девонширской весны. В школе на время каникул задержались полдюжины из Армейского класса для "чтения к экзаменам" и, должно быть, столько же младших, чьи родители были заграницей. Когда школу покинула последняя крытая повозка с отъехавшими на вакации и вселенную наполнила пустота, Директор преобразился в самого предупредительного и всёпонимающего дядюшку, так что оставшаяся при нём одинокая компания сохранила память об этой Пасхе до смертного вздоха. И когда выяснилось, что гость - приехавший капитан Эбнезер - полубог и общий старший брат верного поведения (он одаривал всех со щедростью Крёза), чаша их наслаждений переполнилась.

Одним погожим вечером, в личной комнате Директора, когда прибой ворошил старые воспоминания по всему протяжению Пеббл Риджа, Пусси спросил:

- Бейтс-сахиб, помните порку Номера пятого и Дика Четвёртого за пирушку в... - он вспомнил, в каком это было году и добавил - Мой первый срок в субах, вы знаете.

Директор улыбнулся и кивнул.

- Когда вы сделали им внушение?

- Внушения - не мой способ. Я браню. Почему ты спросил? Что они подумали об этом?

- Они ровным счётом ничего не поняли. Полагаю, они думают, что вы были пьяны.

- Если бы! Но всё куда хуже. Это была подлость, Пусси - это было поклонение в Доме Риммона^[14]. Они приметили, что я нёс?

- Должен сказать, что да.

- Не удивлён. В те дни шёл Совет директоров - отставные полковники - военные люди с привычкой командовать. Рад, что никогда не имел такой привычки.

- Да, все мы осуждали вас за это, сэр.

- Пойми меня верно. Они были превосходными людьми. Уверен, все мы многим им обязаны. Один из лучших, полковник... - полковник - так - минутку - Картвен его звали. Сейчас в лоне Авраама. (Неуживчивый был человек!) Он понимал в образовании и знал, что почём. Весьма полезно на заседаниях Совета. Я всегда выдвигал на голосование вопрос о персональной ему благодарности. Он был исключительно добр ко мне. Советы - самые здравые советы. Он, понимаешь ли, знал - да уж - всё обо всём, кроме гольфа. И решил приехать сюда поучиться. Я рискнул лишь на одну игру с ним. Получил незабываемое удовольствие. Нелепые позы, мелкие сопливые кэдди из Нортхема указывали ему, куда ставить ногу. Эх... Когда он прибыл сюда, ты поймёшь меня, он маялся от безделья всеми напролёт вечерами, и мог обрушиться на меня во всякий час, чтобы - ну, ладно... - дать несколько рекомендаций.

Пусси содрогнулся; что-то в разговоре чувствительно тронуло его.

- Даааа - протянул Директор. - Постыдная история. В тот самый вечер, он обрушился с жалобами на одного из нас - вас - мальчиков; некто чуть ли не закинул его в песчаную ловушку и потом обругал поносными словами. Нет. Я не искал этого мальчика. Я лишь ему завидовал. Но столкновение и речевые красоты - он, разумеется, был церковным старостой - немного - возбудили его. Он битый час давал мне очередное важное наставление - с нехорошим намёком. Затем я повёл его к старым Пяти кортам, дабы проводить из школы, но он стал нюхать воздух, как охотничий пёс, у Номера пять, и сказал, что чует утечку газа. А как можно определить утечки не принюхиваясь - на это есть хороший совет... И он начал всё с начала. Пусси - краткий курс экономии. И глаза, как у ящера. У таких людей страсть к подробностям. Увы. После целого часа наставлений, он начал заново. И тогда я солгал - как перегруженный школьник.

- Боги! Помню, как вы предостерегали меня от такой беды, когда я слишком насел с футболом на младшие классы. С мужчинами то же самое, это правда.

- Так и есть. Я лгал, как прислуга - как проштрафившийся клерк, и это был я! Я сказал ему, что газ всегда перекрыт, когда не требуется в комнатах. Кажется, я сказал ему о ключе от расходомера - что я держу его в своей - ванной комнате. Я не хочу даже вспоминать о том, что наговорил ему. Он выказал душевную доброту, заявив, что верит мне на слово, но...

- И что он? Хотел бы я быть там. Итак?

- Он принюхивался на каждой ступени лестницы, фут за футом - словно Праут, ищущий источник безнравственного поведения. И это я - я - открыл дверь в комнату, чтобы показать ему всю ложность подозрений. А там был накрыт обильнейший стол, и к горелке шла трубка от газового рожка! Крошечный, маленький, яркий, голубой огонёк пламени! Пусси. И он шипел, словно газ выходил из детского воздушного шарика. И я сдувался. А он надувался в течение десяти следующих минут. Я злобный старик, тебе это известно. Я терроризирую подростков, я лжесвидетельствую перед мамашами, я интригую вместе или против своего персонала; но в тот день я искупил все мои грехи, Пусси. Тебе бы понравилось.

- Прежде я выкинул бы его в окно - ответил Пусси.

- Зачем? Он был в своём праве. Запах. Растрата. (Одно это могло обрушить всех нас в тартарары). И, полагаю, резонный шанс на то, что школа могла сгореть дотла. Затем, его просто возмутил накрытый стол. Это, по его словам, свидетельствовало в том, что вы воротитесь от законного продовольствия и неблагодарны. Так! Он пилил и пилил меня, Пусси, мерзким голосом, пока я не сдался. Я стал пособником - я сговорился с ним. Я предложил ему подслушивать из моей личной комнаты - да, отсюда - и слушать "что я скажу", истязая этих невинных детей. Хвала Богу, я забыл свои речи, но адресовал им - то есть ему, за дверью, вернее сказать, - слова из его же филистерского словаря. И ты говоришь они заметили то, что я говорил, как сам не свой? Ага! Non omnis moriar!^[15] - промурлыкал Директор.

- Они не нашли этому никакого объяснения. И вы считали удары вслух?

- Очень может быть. Почему я должен останавливаться на пути преступления? Я играл пьесу для Совета - для видимости - из выгоды - из боязни последствий - угодничал ради тех мелких и грязных дел, на которые учил плевать вас, детей. И кроме одного этого случая я никогда не склонялся перед ними и ни о чём их не просил. Бог мой! Ведь он мог бы потребовать... у меня оставался лишь один выход. Когда дело дошло до порки, вот эта маленькая дверца красного буфета распахнулась.

- Спаслись в последнюю минуту - прокомментировал Пусси. - Мне так никогда не везло!

И я увидел своё отражение в стекле: это был бык, - напуганный и жаждущий мщения бык! (До сих пор на всех моих проповедях я никогда не терял самообладания). И это помогло мне уберечь остатки порядочности. И в чём-то уберегло и их, это так. Порка прошла ради одного шума - ради ублаготворения слушателя - но артистично, мой дорогой мальчик, ты поймёшь: это был эскиз - набросок порки.

- Согласуется со свидетельствами. А ещё вы не конфисковали провизию. Я точно знаю, я сам трапезничал за этим столом.

- Есть пределы и моей жестокости. Помимо прочего, он ушёл обжираться в свой кошмарный гольф-клуб, а я испытывал зверский голод. Но всё это было презренным-жалким-бесчестным-приспособленчеством. Не то, чтобы я верил в справедливость, но мне неприятно знать о том, что я, однажды, наказал мальчиков, поддавшись чувству личного унижения, вымещая свою обиду.

- Не стоит горевать, Бейтс, дружище. Это молодые буяны провели полдня в ловушках, устроив там дуэль. Каждый из них был подстрелен и подранен - и в таком виде они предстали перед вами. Какое наказание за это?

- Угроза отчисления - затем по двенадцать раз от всей души. Юные прохвосты! Но, Пусси, ты снял тяготу с моей совести. Если бы я знал об этом, то мог бы выдать им самым честным образом!

- А о вашем полковнике позаботился Жук. Сталки подстрелил его - по недоразумению - на краю Дырки, и он полетел вниз, честя Сталки на все лады. И сшиб полковника на дно. Теперь вы поняли?

- Понял. Впредь не желаю слышать ни от кого дурных слов о Жуке - разве что сам их произнесу. - Директор высказался с самой искренней признательностью. - Но как они втянули его в это дело? Его что - как это - "назначили кроликом"?

Пусси восхищённо выдохнул.

- Бейтс, дорогой мой, была ли хоть мельчайшая подробность нашей жизни, о которой вы не знали?

- Так! Неловко признаваться, но я люблю вас всех. А в прочем моя задача сводится к тому, чтобы вы валились в кровати без задних ног. Лист бумаги? Ты знаешь, где она. Для чего тебе?

- Чтобы восстановить вашу репутацию и дать пинка Сталки. Там, где он теперь, его нужно взбадривать, бедный парень... Скажите, сэр, как бы мне обосновать такой вот текст в военной депеше?

И Пусси отослал нижеследующую депешу (объявив её "кодом", за казённый счёт) из перегруженного работой маленького почтового отделения:

Capitem vidi. Stop. Constat flagellatio Studii Quinti Ricardique Quarti utsi oh caenam vere propter duellum vestrum inter arenas donata fuisse. Stop. Matutinissime si Capitem decipere vis surgendum. Stop. Amorem expedit. Stop. Felis Catus.^[16]

А вот что Сталки, исполнявший обязанности начальника станции, получил в промёрзшей ламповой комнате международного вокзала - после того, как по депеше вдохновенно прошлись два-три телеграфиста Ближнего и Дальнего Востока:

Captain vids. Stop. Constance plageltio studdi quinti ricandk que qualte cuts obscene very prabst duel in vestry iter arimas donala puistse. Stop. Matushima so cahutem discipere via sargentson. Stop. Amend expent. Stop. Fehx Cotes.^[17]

В те дни у него было предостаточно забот на вверенном железнодорожном узле, так что, как Пусси и предвидел, депеша привнесла приятное разнообразие. Место отправления и "комната пятый" дала ему привязку, а дальше он озаботил половину рельсовой системы всего Китая поисками эпиграфиста с университетским образованием. Капитан туземной пехоты счастливо припомнил пословицу: "Чтобы глава была в порядке - вставай пораньше". Остальное поддалось общей учёной дедукции. Ответная депеша последовала через должное время, и не Фех. Котам, но самому Директору:

Видел Директора. Сказал, что выпорол Номер пять и Дика Четвёртого для видимости за пирушку на деле за дуэль в ловушках. Чтобы обмануть Директора нужно было начать с раннего утра. Ко всем с любовью. Кот. Это пришло в Китай. Тчк. Знал об этом с самого начала. Рад что вы решили очистить совесть. Тчк. Здесь ни во что не ставят ни нас, ни наши национальные интересы. Тчк. Самые наилучшие ко дню рождения.

Затем шли пять имён выпускников Армейского класса в порядке школьного старшинства.

И лишь через несколько лет Пусси рассказал Сталки и другим как их провели; и жестоко оттоптался на "Знал об этом с самого начала". Увы; они слишком повзрослели для прежних методов войны, так что передали материалы дела Жуку с инструкцией: "напечатать в отмщение".

Что и было сделано.

---

^[1] В британских школах в то время применялась 3х-ступенная система среднего образования. Читателю будет удобнее (поскольку это всё же не трактат об особенностях английских школ полуторавековой давности) представлять дело так: 3я ступень: 11-12-13 лет, младшие-средние-старшие 3й ступени; 4я ступень: 14-15 лет, младшие-старшие 4й ступени; 5 я ступень - 16-17: это выпуск, подготовка к экзаменам, старшие.

^[2] Младший школьник в услужении у старших.

^[3] . У мандрила красный нос и синий зад - и часть ног. Судя по тексту, нос мандрила может менять цвет в сине-красном диапазоне. Затрудняюсь сказать, верно ли это с точки зрения зоологии.

^[4] Он произнёс "slugs in a saw-pit", это фраза из Мариетта "Питер Симпл", имеющая указанный смысл.

^[5] Оттуда же.

^[6] В России ружья такого типа назывались монтекристо, из них стреляли в тирах.

^[7] "Plica polonica" - редкая болезнь, волосы необратимо скручиваются в колтуны. Другое название: "Polish Plait", "Польский колтун".

^[8] В оригинале "burbler" из "Бармаглота" Кэррола.

^[9] И изменил лице свое пред ними, и притворился безумным в их глазах, и чертил на дверях, и пускал слюну по бороде своей (1Цар.21:13).

^[10] "...chortled", Кэррол, "Бармаглот".

^[11] Топлёные сливки.

^[12] И ни кусочка хлеба или крекера. Это нужно отметить непременно и с недоумением!

^[13] Некоторый хамоватый персонаж из первого выпуска "Сталки". Ряд русских переводчиков трактуют это прозвище, как "Яйца Кролика" или "Яйцекролик". Это неправильно по сути (по форме, разумеется, всяк волен в своих переводах). Персонажа сравнивают не с причиндалами кроличьего хера, его окрестили так за придурковатость: он нашёл в кустах, откуда вспрыгнул кролик, шесть птичьих яиц и признал в них кроличьи яйца. См. J. C. Dunsterville, Stalky"s Reminiscences (London, 1928), p. 45.

^[14] ..."только вот в чем да простит Господь раба твоего: когда пойдет господин мой в дом Риммона для поклонения там и опрется на руку мою, и поклонюсь я в доме Риммона, то, за мое поклонение в доме Риммона, да простит Господь раба твоего в случае сем". (4Цар.5:18).

^[15] "Нет, весь я не умру!" - Гораций, 6-я ода книги III. Нам понятно, в чьём переложении.

^[16] Главу видел. Тчк. Поведал порка Комнаты Пять Ричарда Четвертого якобы за пиршество в действительности из-за вашей дуэли. Тчк. Поздно родились обмана Главы. Тчк. С любовью. Тчк. Кот Кошачий.

^[17] Головы вид. Тчк. Постоянно досаждающий комната пятый рикардо четвёртый вступает в непристойную дуэль прабстов по пути в ризницу ариаса донала писсе. Тчк. Мэтью, давай узнаем об этом через Сарджентсона. Тчк. Измените расходы. Тчк. Фех. Коты.