Объединённые идолопоклонники.

Редьярд Киплинг

"The United Idolaters". Первая публикация в Nash"s Magazine, MacLean"s Magazine and Hearst"s International, июнь 1924. С несколькими изменениями - в сборнике "Debits and Credits" (1926). В дальнейшем включён в "Полную историю Сталки с его компанией". (1929).

Перевод Crusoe.

Его звали Браунелл, и власть его длилась недолго. Он прибыл от Центрального Англиканского Школьного Агенства: желчный, умный, рыжеватый человек, нанятый Директором в самые последние дни летних каникул на замену Макри: декан телеграфировал из Швейцарии о том, что разбил колено в горах и не сможет работать в этом триместре. Задним умом всякий скажет, что Директор обязан был предупредить мистера Браунелла об исключительных особенностях местных школьных порядков, но не ставить его в положение, когда Браунеллу пришлось постигать всё самому, с первого же дня триместра, когда - на прогулке к морю - он встретил "Потифара" Маллинза, Распорядителя Игр, открыто покуривавшего на песчаном берегу. Пот, сосредоточившись на мыслях об осенних футбольных соревнованиях, задачах команды и персональных решениях поначалу не понял смысла истошного крика мистера Браунелла: "Ты куришь! Ты куришь! Вы курите, сэр!" - но вынул изо рта трубку и ответил, достаточно миролюбиво: "Армейскому классу это позволено, сэр".

- Абсурд! - ответил мистер Браунелл.

Пот понял, что этот новый человек не осведомлён о правилах, и предложил ему обратиться к Директору.

- Будьте уверены, обращусь - уверены, обращусь, сэр! И там увидим!

Мистер Браунелл и его зонтик умчались прочь, Пот вернулся к планированию матчей. Вскоре он увидел тех, кого Всемогущий с небес счёл бы парою чёрных жуков - две фигурки, карабкавшиеся через Пеббл Ридж в нескольких сотнях ярдов справа от него. Были они братьями, Старшим и Младшим; второй - только поступил в школу и по местному обычаю мог ходить под опекой брата ровно три дня - а потом уже жить самостоятельно. Пот ждал, пока они не вышли к середине широкой полосы жемчужного песка; а затем поднял свою ясеневую трость, обратив её в магический жезл управления занятиями на открытом воздухе.

- Вперёд - сказал Старший. - Беги!

- Зачем? - спросил ничего не заметивший Младший.

- Потому что нам приказали. Шкандыбай!

- Это я могу - ответил Младший, и пришёл к финишу спринта на несколько ярдов впереди брата, и с куда лучшим дыханием.

- Твой Младший? - спросил Пот, глядя поверх них в морскую даль.

- Да, Маллинз, - ответил Старший.

- Хорошо. Прочь! - Они поспешили с исполнением.

- Стоп, Фладд Старший! Вернись!

Старший подбежал.

- Плохое дыхание. Слишком жирный. Сопишь, как свинья. Недопустимо! Понял? Прочь.

- Для чего это он? - спросил Младший, дождавшись Старшего.

- Чтобы посмотреть, как мы бегаем, идиот.

- Ну что же, я бегаю лучше тебя - непочтительно ответил Младший.

- Слушай, Гар... - Младший: если ты собираешься и дальше говорить в таком тоне, тебя будет бить вся школа. И ты не должен стоять так, как ты стоял, когда с тобой говорит Префект.

Младший посмотрел на брата с ужасом. - Я думал, он всего лишь учитель.

- Учитель! Это Маллинз - сам Распорядитель Игр. А ты просто мелкая вонючая жопа.

Мистер Браунелл, претерпев несколько времени под тёплым сентябрьским дождём - ни один местный не стал бы и думать о пальто по такой погоде - пришёл - кажется, что по чистой случайности - к школьному священнику, преподобному Джону Джиллету.

- Я пытался поймать вас после ланча - начал преподобный. - Хотел показать, как у нас всё устроено.

- Спасибо! Я уже осмотрел всё, что хотел - ответил мистер Браунелл. - Джиллет, скажите, меня что - можно принять за полного простофилю?

- Мы слишком мало знакомы - ответил священник. - Кого вы встретили?

- Юношу по фамилии Маллетс, как-то вроде этого. Но имя, определённо, Потифар: трость, трубка, всё такое, безмятежно и с важным видом расхаживает по берегу у Пеббл Риджа.

- О, понял. Старина Пот - наш Распорядитель Игр.

- Он курил. Он курит сейчас! И он курил перед двумя младшими мальчиками - пыхтел мистер Браунелл. - И он имел наглость сказать мне, что -

- Да - отрезал преподобный Джон. - Армейскому классу дозволено курение - вне комнат, конечно, только на улице, с определёнными ограничениями. Понимаете, мы боремся за учеников с Краткосрочными курсами, а там курение - обычное дело.

И это было правдой! Истинной правдой - но только для этой школы во всей Англии, и именно по названной причине, в те минувшие, непрогрессивные времена.

- Святые небеса - мистер Браунелл сказал это чайкам и серому морю. - И меня не предупредили!

- Директор, должен вам сказать, несколько забывчив. Но всё в порядке - мягко добавил священник - Пот не - гхм - не разыгрывал вас.

Мистер Браунелл, в точности знавший, к каким последствиям может привести курение, стал распространяться о своём двенадцатилетнем опыте работы с теми, кого называл "Зверёнышами". Он описал и объяснил всё до мельчайших подробностей.

- Возможно в том, что вы говорите, есть смысл - согласился преподобный Джон. - Но на самом деле, их курение мало что значит. Они много толкуют о любимых сортах табака. И, понимаете ли, это побуждает старших к лучшему присмотру за младшими: они воспрещают им курить, считая табак своей привилегией. И если младшие осмеливаются на это, старшие лупят их вдвое против обыкновенного.

- Лупят! - вскричал мистер Браунелл. - Выгонять! Отчислять! Я знаю, чем кончается такая практика! - И он выложил собеседнику новую порцию подробностей о Зверёнышах - снова во всех деталях, с умозаключениями, в орнаменте случаев из практики.

- Да - сказал себе преподобный Джон. - Ты уйдёшь от нас в конце триместра; но прежде выставишь себя шутом. - И, уже вслух: - Хорошо; полагаю никто не может настаивать на абсолютной непогрешимости тех или иных тенденций в той или иной школе в тот или иной момент, но лично я склоняюсь к тому мнению, что мы разумно очистились от - да - монастырской заразы - так - прежних учебных заведений.

-  Но школа - всегда школа. Вы не отмахнётесь от этого факта! Это абсурдно! Вы должны согласиться со мной - настаивал мистер Браунелл.

За разговором они подошли к Поту, и преподобный осведомился у него, как идут Государственные Дела.

- Всё в порядке, спасибо, сэр. Как вы, сэр?

Всё брожу, где придётся, сын мой.^[1] Когда у нас матчи с Эксетером и Тивертоном?

- Будем тянуть с ними до последнего в этом триместре; а ваше мнение сэр?

- Согласен! В особенности с Бланделлом. - Они наши задушевные неприятели - он адресовал это разъяснение оцепеневшему Браунеллу. - Не слишком ли мы в теперешнем составе легки для ракинга, Маллинз?

- Боюсь, что так, сэр: но Пакман в этом семестре сыграет за форварда.

- Наконец-то - воскликнул преподобный Джон. (Пакман ходил в заместителях Пота, и считал себя прирождённым полузащитником, но Пот провёл с ним большую дипломатическую работу). - Он станет опорой команды при любом ходе игры. У тебя штормовые спички? Одолжи мне одну, пожалуйста. Я взял с собой только обыкновенные.

Мистер Браунелл не имел привычки к таким разговорам. "Плохое начало плохого бизнеса" - бормотал он, возвращаясь в школу.

Пот, временами, прерывал свои медитации чтобы навести глянец на новую, семи-с-половиной шиллинговую трубку, тёпленькую, из акациевой древесины, с серебряным набором и едва ещё обкуренной чашкой.

После каникул школьники возвращаются с картинками и фотографиями для развешивания на стенах; равно, они привозят с собой всякие речевые новинки и диковинки: из театров, опер, мюзик-холлов - из необъятного каникулярного мира; некоторые из словечек поселяются на весь следующий триместр, некоторые исчезают. Номер пять распаковывал вещи, когда Дик Четвёртый (факультет Кинга), известный вечно красным носом и склонностью к драматургии, проживавший прямо под Номером пять в компании Пусси и Третьего, заглянул к ним и спросил: как объяснить видимые симптомы их поведения, щегольнув при этом непонятным словцом.^[2] Тогда они не сказали ему ничего, зная, что ветреный дядюшка водит Дика по мюзик-холлам, и всё разъяснится в дальнейшем. Но ещё до новых встреч, Жук напоролся на двух ссорящихся фагов^[3] в кладовке, и один кричал на другого: "Отпусти, не то выбью всю твою кишковую набивку".^[4] Жук потребовал разъяснений - откуда у таких убогих такая яркость образной речи? Фаг ответил, что это из книжки о кроликах, и лисах, и черепахах, а сама книга у него в шкафчике. ("Дядюшка Римус" был популярной книгой для подарка по случаю вакаций в тот год, когда кобыла Шотовер выиграла Дерби; когда зулусский король Кетчвайо жил на Мелбери-роуд; а Ораби-паша преуспевал в Египте; а Споффорт блистал на крикетном поле Лондона - в 1882 году). Жук изъял книгу и, некоторое время, читал, стоя у окна, а потом отнёс в Номер пять и немедленно начал с замечательной истории о Смоляном Чучелке. Сталки отобрал у него книгу, потому что Жук сбивчиво бормотал и брызгал слюной; и МакТурк отобрал книгу у Сталки по той же причине. В тот вечер они не готовились к урокам. Книга оказалась восхитительным откровением; оттуда можно было извлечь множество цитат, разивших, как дротики. Когда они спускались на молитву, Сталки решил продемонстрировать чуткость к последним веяниям времени: он постучал в дверь Дика Четвёртого и проорал приглянувшийся ему куплет:

Ай люлю! Ай люлю!
Я горошек люблю.
Протопчу дорожку
К этому горошку.

На это из двери с воем, прищуром и неплохим подражанием повадкам бычьей лягушки вывалился Дик Четвёртый и - чревовещая непотребными звуками из глубин живота своего - выдал:

Ингл-го-дженг, ура, ура!
Ингл-го-дженг, ура!
Вот я и дома. Ура, ура!
Ингл-го-дженг, ура!^[5]

И с этого момента куплеты доказали право на прочное бытование в школе. Их на всякие лады перепевали в коридоре; после молитвы отнесли и разнесли по разным спальням: а там нашлись множество школьников, успевших прочитать книгу, но, по детской стеснительности, ждавших, пока некий лидер не придаст звучания напечатанным на бумаге словам. В короткое время школу поразила зараза "Дядюшки Римуса", как бывало и прежде - с "Пинафором" и с "Пейшенс".^[6] В особенности это затронуло Кинга, получившего в управление факультет Макри вдобавок к собственному: он, по словам Дика Четвёртого, обильно и обширно распространялся о своих новых обязанностях, об "уважаемых коллегах" с их методами поддержания порядка на факультете.

Недели через две преподобный Джон беседовал с Директором в кастелянской комнате.

- Если бы вы только телеграфировали мне - говорил он - я мог бы предпринять что-нибудь во спасение школы. Этот человек опасен.

- Моя вина! - ответил Директор. - Слишком много дел. Один только наш Попечительский совет... Но что Мы думаем о нём?

- Молодых не обмануть! Мы назвали его "Мистер".

- Мистер Браунелл?

- Просто "Мистер". Через три дня Мы вполне раскусили его.

- И он не принимает Наших правил? Он полагает, что знает, Как Правильно - так? Он подозревает худшее?

Священник кивнул. "Та-ак, обязан сказать, что мы не принимаем во внимание одной тенденции: не буду говорить об отсутствии в спальнях даже занавесей, но всякий может запереться в любом классе - в таких вещах нужно следовать рутинным мерам". - Да, понимаю; да - всякий знает. И - "кажется, вы никогда не проповедуете о греховных помыслах?"

Директор рассмеялся. - Нет - или вы последуете за Браунеллом в конце триместра. Кстати, что это за новый цикл лекций о патристике в ваших проповедях? Я стал даже прислушиваться - поймал себя на этом в воскресенье.

- Да! Мои новые проповеди о раннем христианстве! Купил дюжину готовых в городе, перед самым возвращением к работе. Их, верно, написал некоторый поклонник Гиббона. Правда, хороши? - И преподобный Джон, питавший отвращение к письменной работе, победоносно ухмыльнулся. Раздался стук в дверь; вошёл Пот.

Погода, в конечном счёте, одолела его. Все площадки на открытом грунте, доложил он, непригодны для игр, об этом нельзя и думать. Но дело должно идти своим чередом, так что у него есть мысль: "Заяц и гончие", на большой и малой территории, трижды в неделю^[7]. Для младших - короткие пути к норам, и их первые игры он намерен контролировать лично, а Пакман выпустит старших на большую территорию, по холмам, распадкам и пашне, для должной нагрузки. Есть несколько вопросов о границах территории, ему желательно менять их по ходу игр, так что он просит полномочий; затем, не скажет ли Директор, какие дни будут удобнее для Армейского класса с его дополнительными занятиями?

Директор, по своему обыкновению, отдал вопрос о границах на полное усмотрение Пота. Преподобный Джон вызвался передвинуть занятия в одном из своих классов с дополнительной нагрузкой на послемолитвенное время с девяти до десяти вечера, освободив время с четырёх до пяти. Вопрос был решён за пять минут.

- Но Мы ведь не любим "Зайца с Гончими", так, Пот? - спросил Директор. Распорядитель Игр поднялся, собираясь уйти.

- Так, сэр; но людей надо тренировать. Спокойной ночи, сэр.

- Возвратимся к разговору - уволить - протянул директор, когда дверь закрылась. - Нет. Я так не думаю.... Таак. Предположим, он остаётся до конца триместра... Так! Как это там сказано: "Не спорь с сычом, кинь в него кирпичом!"^[8] Вам случилось прочесть эту выдающуюся книжку, как вы в этом?

- Да, разумеется. И Мы, кажется, приняли её близко к сердцу. В ней есть некоторая неодолимая привлекательность.

Тут явился мистер Кинг с маленьким искусно проработанным планом изменений в некоторых устроениях факультета Макри, где он нашёл непозволительные упущения. Директор вздохнул. Преподобный слышал лишь начало разговора. Затем он тихо удалился. Он вспомнил, что давно уже не писал Макри.

Первая гонка за зайцем на большой территории в промозглом, слепом тумане прошла ещё гнуснее, чем пророчил Жук - теперь стенающий и грязный с ног до головы. Но Дик Четвёртый, видимо, проторил собственный путь: он пробежал по берегу залива и поднялся к умывальням с опозданием в полчаса, придерживая под свитером какой-то шевелящийся комок.

- Ингл-го-дженг! - пропел он и вынул сухопутную черепашку - дружелюбную, но застенчивую.

- Где была моя голова! - возопил Сталки. - Братец Черепаха! На чо те тварюга, старый?

Сталки полагал, что именно так говорят в "Дядюшке Римусе", и сам не говорил иначе в несколько дальнейших недель.

- Пока не знаю, но приобрёл. На Бридж-стрит попался человек с тачкой, полной такими же. Дал мне выбрать за шиллинг. Ты, убери руки! Он не станет плавать вместе с твоей вонючей тушкой. Вот я и дома. Ура, ура! - Дик резвился в ванной и нос у него пламенел, как у лорда Бардольфа^[9].

За немного времени до чая, в Номер Пять ворвалась процессия: Дик Четвёртый, Пусси и Третий. Они распевали:

Ингл-го-дженг, ура, ура!
Ингл-го-дженг, ура!
Вот я и дома. Ура, ура!
Ингл-го-дженг, ура!

Братец Черепаха, тщательно раскрашенный в геральдические чёрный и золотой - цвета факультета Кинга - болтался на конце сломанного шеста для прыжков в мастерски изготовленной подпруге. Они решили, что поступят верно, взяв его на чай. По пути они призвали с собой несколько комнат, и нашли там сердечный приём; но у столовой, когда они подошли туда, успела собраться уже вся школа: Ричардс, отставной флотский старшина, не отличался пунктуальностью, хотя школьникам и не стоило называть его "Грязнуха-Ползуха"^[10] - и вся школа разразилась криками одобрения. После еды, Братца Черепаху пронесли по комнатам от Номера один до Номера Двенадцать, и все, в монолитном единстве, приносили ему громкоголосые оммажи.

- Завтра - объявил Дик Четвёртый - мы принесём ему жертвы. Пусть придут фаги с начищенными до блеска корзинками для мусорных бумаг! - и идол, под громовое "Ингл-го-дженг" удалился в своё святилище.

Зрелище вышло самое отменное. Малыш Хартоп, случайно оказавшийся в Номере двенадцать - он держал там Музей естественной истории и как раз маркировал образцы камней - хохотал до упаду, а преподобный Джон, перед началом внеклассной работы, похвалил Дика за полное единомыслие в рядах его приверженцев. В этом смысле, Дик превзошёл как Византий, так и Александрию, растерзанные мятежными сектами под руководством воинствующих епископов и пылких язычников. Смотри в "Гипатии" (возьмёшь у Жука) или (если однажды станешь слушать, а не тишком зубрить Эвклида в церкви) в проповедях самого преподобного Джона. Мистер Кинг, не мог не слышать шума, но не явился и не комментировал ситуации до самого ужина, и лишь тогда сказал в учительской, что сам он - очень невысокого мнения о шутовстве "Дядюшки Римуса", но допускает, что сочинение может заинтересовать людей с некоторыми типами интеллекта. Малыш Хартоп, школьный библиотекарь, успевший по специальному запросу обзавестись запасным экземпляром книги, резко возражал. Он, сказал Хартоп, и слушал, и подслушивал, как школа цитирует каждую строку "Дядюшки Римуса", и, к слову сказать, даже мальчики, в которых до сих пор не наблюдалось и следа интеллектуальных интересов. Мистер Кинг повторил, что успел устать от постоянного повторения этих бессмысленных и ребяческих проявлений. Он припомнил эпидемию с "Пейшенс". Мистер Праут не полюбил "Дядюшку Римуса" - ему претил диалект - но полагал, что факультеты несколько отбились от рук. Но, разумеется, никакого немедленного вмешательства не требуется. - Пока ещё нет - туманно сообщил мистер Браунелл. - Но эти дурачества в классах - добавил он - чреваты последствиями, которые, если он хоть что-то смыслит в Зверёнышах, проявятся - или уже проявляются.

- Не удивлюсь - сказал преподобный Джон. - Ведь Сталки - в первый раз на моей памяти - вынужден играть вторую скрипку. Братец Черепаха полностью изобретение Дика Четвёртого. Кстати, он разрисовал животное вашими цветами, Кинг.

- В самом деле? - Кинг произнёс это с акцентированным простодушием. - Я всегда подозревал, что у нашего Диксона Квартуса есть рудименты воображения. Мы присмотрим за ним - присмотрим.

- Наше анафемское призвание требует, чтобы в большинстве случаев мы проявляли здравый смысл и оставляли всё, как есть - проворчал преподобный.

- Не подпишусь под этим - сказал мистер Праут. - Вы не управляете факультетом. - Здесь в первый раз мистер Кинг поддержал Праута.

- Слава Богу, нет! Иначе я стал бы таким, как вы двое. Оставьте их в покое! Оставьте их в покое! Вы что, никогда не видели, как щенки много часов дерутся за шлёпанец?

- Так; и Джиллет уверяет, что единственный зачинщик этой манифестации - Диксон Квартус. Я и не знал о том, что это - твердопанцирное - выкрашено в мои цвета - высказался Кинг.

В те же минуты, Номер пять - подготовка к урокам была пущена побоку - вдохновенно трудилась над Смоляным Чучелком из свитера Жука, полудюжины банных полотенец, приговорённой занавески и, равным образом, толстой полотняной скатерти для набивки Чучелка требухой; для головы пригодился старый, но ещё держащий воздух тренировочный мяч; все три верёвки от трёх личных ящиков для обвязки; и большая часть еженедельной нормы гуталина от Ричардса факультету Праута - чтобы придать общий цветовой тон.

- Воистину! - сказал Жук, когда они содрали карниз для занавески, и на его конце закачалось Смоляное Чучелко - на петле, торчащей из пышной задницы. - Так или иначе, но выглядит оно вполне неприличным образом.

- А ещё его можно использовать так: - Турок демонстративно помахал карнизом для занавески словно кистенём. - Теперь подсушим его у камина и можем идти мыться.

- Но - но - сказал Сталки, очарованный невыразимым видом фасада и тыла чёрного пузырчатого кошмара. - Как у нас вышло это дьявольское создание?

- Запросто. Если ты делаешь что-то от души, как сказал Рёскин, то всегда добиваешься очень многого. Братец Черепаха только природное животное, а Смоляное Чучелко - Искусство - разъяснил МакТурк.

- Понимаю. Если надобно форсить и большим эстетом слыть^[11]... Да уж, Смоляное Чучелко: мерзее я во всю жизнь не видал - заключил Сталки. - Кинг взбесится.

Выход Объединённых Идолопоклонников состоялся в пять часов пополудни. Они шли плечом к плечу; Бодрствующий Братец Черепаха бодро грёб лапами в пустоте; Смоляное Чучелко вихлялось туда и сюда с таким развязным сладострастием, что Фокси, школьный Сержант, проводивший в коридоре муштровку штрафников, закудахтал, как всполохнутая курица. И когда идолы церемонно поприветствовали друг-друга, словно аристократические головы на остриях революционных пик, представление прошлого дня выцвело, стало казаться жалким подобием происходящего. Каждый из фагов принёс мусорные корзинки с использованной бумагой, и, опрокинув их словно корзины жертвенных даров, отошли с церемонными поклонами; факультеты - по мере распространения новостей - бросали текущие дела и спешили на место отправления Таинств - не без песнопений...

Ходят разговоры о том, что это был фаг из факультета Праута - тот, кто воззвал к Смоляному Чучелку за избавлением от Братца Черепахи; иные, что поводом к расколу стали сами псалмы соответствующих паств ("Ингл-го-дженг, ура, ура"! - против - "Ай люлю! Ай люлю"!). Как бы то ни было, трещина схизмы проросла так же быстро, как прошло образование самих религий, и уже к чаю, когда все успели охрипнуть, переменчивое общество опрокинулось в настроение смертельной борьбы паствы Инглдженгов с адептами Айлюлю; и Братец Черепаха вывел комнату Номер одиннадцать на простор коридора с боевым кличем: "Я приполз! Я дотащился!"^[12] Подготовка к урокам помешала дальнейшему развитию событий, но все согласились с тем, что в тоске промозглых осенних вечеров лучшего и не сыщешь, и что замечательно выдуманные шутейные дела стоит продолжить в субботу.

И следующий вечер прошёл замечательным образом. Обе стороны, явившиеся на молебен, сумели удержаться от эксцессов. Да, кого-то из фагов в шеренгах подпалили чинариком; кого-то довели до слёз, но и самый придирчивый наблюдатель не сумел бы найти ничего в действительности тревожного. Впрочем, преподобный Джон намекнул на некоторый шум под кровлей.

- О, нет, Падре-Сахиб. Мы только судимся, да рядимся - объяснил Сталки. - Ничего серьёзного не начнётся. На следующую субботу договорились о перетягивании каната - бельевой верёвки матушки Мидоус^[13].

- "А у Матушки Мидоус такая была верёвка -- хоть быка на ней вешай" - процитировал преподобный Джон. - Хорошо, я вне партий. Желаю успеха обеим сторонам.

На следующей неделе прошли три гонки за зайцем, без происшествий, но с некоторыми взаимными стычками по новой линии раскола - всё говорило о том, что стороны играют с огнём. Младшие выучились использовать священные шанты, как сигналы о помощи: терпящие от Айлюлю Инглдженги призывали ими сторонников, и наоборот; никто не мог поручиться за то, что мирные пока классы не поднимутся вдруг к кровопролитию с этими же песнями. Но в те дни никто и вообразить не мог, что субботние развлечения приведут к тому - к чему они привели. Пока же все придирчиво заботились о ритуальной стороне: тщательно изучали вопрос о том, насколько прочна верёвка матушки Мидоус - любезно ссудивший её Ричардс сказал, что не понимает в быках, но что на ней можно буксировать баржу со всей командой; Дик Четвёртый решил вырядиться в Архимандрита Яффского, выбрав в качестве ризы попону и вычернив лицо во всякую возможность сделать это жжёной пробкой; а Сталки, в ночной сорочке поверх свитера, убедительно перерядился в Папу Симмаха - уже крещёного из язычества, но подверженного тревожащим рецидивам.^[14]

Началось после чая - скажем, в 18:50. И пришло к кульминации в 19:30, когда Турок, глядя на подушки, скачущие по руинам комнат, пришёл к идее Королевского Стенобойно-Таранного Корпуса. И ширилось - ширилось до 20:15, когда префекты - по большей части сражавшиеся на той или другой стороне - сообразили, что пора бы и прекратить, и на десять минут вступили в дело со своими ясеневыми палками и голыми кулаками...

Награды нашли героев того памятного вечера в утренний час понедельника. Директор назначил по дюжине палочных ударов отличившимся старшим, восемь "миллей" (восемь по тысяче), четырнадцать "обычных" (по пятьсот строк), и всякие штрафы поменьше - по заслугам; остановил выдачу карманных денег в размере и на срок невиданные в истории современности.

Он сказал, что школа едва не сгорела дотла, когда газовая горелка в Номере одиннадцать - при попытке спалить Смоляное Чучелко - попала в руки оппонентов, была оторвана от шланга, и светильный газ вытекал и распространялся по потолку до тех пор, пока некто не догадался заткнуть трубу куском мыла. Он поведал о персонах, заарканивших всю мебель в Номере двенадцать и сложивших её в одну хрусткую кучу, дабы забаррикадировать окно, откуда прилетали дротики: и одна лишь забота о будущей карьере этих бесшабашных озорников удерживает его от их исключения. Вместе с тем, он не видит злого умысла, но лишь последствия необходимости в том эпизоде, когда телохранителей Смоляного Чучелка - дерзких, но окружённых врагами - спасла в последнюю минуту бессмертная фланговая атака Турка с его стенобойно-таранной командой, походя вынесшая дверь Номера девять. То же можно сказать и о камине с каминной доской в Номере семь: все свидетельства сходятся в том, что они отпали от стены без постороннего вмешательства после того, как Братец Черепаха привязал бельевую верёвку Матушки Мидоус к прутьям каминной решётки.

Он сказал куда больше, но - как тем же вечером в учительской указал Кинг - его палочные удары утратили обычную силу, он не конфисковал идолов, и, паче прочего, не осудил - как осудил бы сам Кинг - отвратительную инфантильность всех вовлёкшихся в дело.

- Ну - ответил малыш Хартоп - полагаю, префекты изымут их, когда мы придём на богослужение. Этот пункт вы можете убрать из списка сетований.

- И большая часть разрушений сделана под вашим стягом, Кинг - добавил преподобный Джон.

- Что никак не влияет на моё суждение, но, если обратиться к фактам, Братец Черепаха побил Смоляное Чучелко по всей линии. Я разгромил их, не так ли?

- Сейчас - по моему мнению - не время для подобных вопросов. Приверженцы Смоляного Чучелка испытывали несомненные трудности - конечно - у них хватило совести не - не подвешивать живую тварь!

- Признаюсь - вызвался мистер Браунелл - что впечатлён умышленной и извращённой порочностью в некоторых частностях этой оргии. Следовательно, как это понятно каждому... -

- О чём вы? - потребовал Кинг. - Да, Диксон Квартус может быть в чём-то и эксцентричен, но...

- Я говорю о низкой и нарочитой непристойности образа этой чёрной куклы.

Мистер Браунелл успел осмотреть Смоляное Чучелко со всех сторон ещё до того, как Турк стал пользоваться идолом так же, как епископ Одо использовал свою булаву.^[15]

- Возможно, что вы не...

- Я не заметил ничего подобного - сказал Праут. - И если бы в этом было что-то такое, я первым бы...

Здесь малыш Хартоп хихикнул, что не поспособствовало разрядке атмосферы.

- Сомнительно - Кинг начал после шумного вздоха. - Сомнительно, если я могу взять на себя смелость и рассудить дело от имени моего факультета и моих коллег. Нет! Глупость - могу согласиться. Оголтелое ребячество, полный и повсеместный провал с дисциплиной и естественное следствие баловства с, так называемым, американским юмором - готов согласиться. Но: категорически отрицаю присутствие какой-то потаённой непристойности в этом буйстве.

- Они могут неделями сражаться за такой шлёпанец - сказал мистер Праут. - Это, разумеется, глупо; но я не вижу, в чём здесь опасность.

- Именно так. Любой декан с опытом знает это, Браунелл - укоризненно заявил преподобный Джон.

- Если опираться на принятые нормы традиций и правил - соглашусь, - ответил мистер Браунелл. - Но при бытующих здесь невиданных традициях, ни один человек при мало-мальском опыте работы со Зверёнышами не согласится с вашими ложными выводами. Вот о чём я.

И он снова, далеко не в первый раз, но с великим пылом, заявил, что курение ведёт к... - ведёт к тому, что фактически и в полную силу существует под самыми их носами...

Через три минуты все соображения вежливости стали отброшены. Пессимисты любят друг друга не более поэтов, даже если работают вместе: одно дело предаваться пессимизму вместе с древними авторами или не вполне искренне сопереживать с угнетённым сослуживцем; и совсем другое дело, когда тебя побивает в градусе пессимизма неопытный юнец, пусть его университетский путь и прошёл через большее число экзаменационных испытаний - нет, потуг завоевать очередной спортивный кубок! - нежели твой собственный.^[16] Преподобный Джон, пытался, по всей возможности, погасить пламя скандала. Малыш Хартоп, от себя и исподволь, добавил пару вёдер на этот костёр - пару вёдер горючей жидкости. Наконец, прозвучали несколько слов, после которых учительская, на некоторое время, обещала стать необитаемым местом, если бы не Макри: он написал (преподобный Джон уже видел его письмо) о чудесном исцелении колена и о том, что готов вернуться и работать в оставшейся половине триместра. Мистер Браунелл назначил дату, после которой никак не мог оставаться в школе без ущерба для собственного достоинства - по счастью, именно в тот самый день и приезжал Макри. Итак, всё разрешилось; дни, оставшиеся до отъезда мистера Браунелла, прошли среди шипенья, фырканья, злых эпиграмм и всяких поз, исполненных величайшего достоинства.

- Любезный друг! - сказал преподобный Джон, обращаясь к Макри в первый же вечер за возвращением последнего - Надеюсь, что в моих к вам письмах не было ничего такого - вы ведь сами просили меня писать обо всём - что могло бы навести вас на мысли о том, что Кинг не работает с вашим факультетом в полную силу его способностей?

- Ни в малой степени - ответил Макри. - Я в большом долгу перед Кингом, но, так или иначе, - чей-то факультет - это чей-то факультет. Нельзя оставить его посторонним - они обязательно напортачат, пусть и с наилучшими намерениями.

И прощальные слова преподобного к мистеру Браунеллу на перроне станции Байдфорда:

- Да-да. Не судите нас слишком строго. Полагаю, в ваших словах много смысла. Да, Кинг вёл себя неизвинительно, совершенно неизвинительным образом! Курение? Прискорбно, но всем нам, так или иначе, приходится кланяться в доме Риммона^[17]. Мы соревнуемся с Краткосрочными курсами, это необходимость.

К Директору, в покое его кабинета, на следующий день. "Он не кажется мне образчиком фауны, способным выжить в нашей атмосфере. К счастью, он вышел из себя (они с Кингом похожи, как близнецы) и уже не сможет отозвать прошения об увольнении".

- Превосходно. Тем более, что с нас причитается всего лишь несколько фунтов компенсации^[18]. Я отнесу их на наши текущие - да уж - расходы на ремонт казармы. А что Мы думаем обо всём этом, Джиллет?

- Мы ничего об этом не думаем - никто из нас - ответил преподобный Джон. - Юность сама себе лекарство, слава Богу.

И Директор, человек совсем не набожный, повторил: "Слава Богу".

- Оно стоило того - Дик Четвёртый подвёл баланс после подсчёта прибылей и убытков в компании обитателей комнаты Номер пять.

- Долго-старались-хорошо-поигрались - подтвердил Сталки.

- Но почему Кинг не бесился и не фыркал на Смоляное Чучелко? - спросил Жук^[19].

- Плюс-плюс- плюсквамперфект, каким местом ты тугодумаешь... - начал Сталки -

- Да уймись ты. Все мы знаем, что Объединённые Идолопоклонники не были идеей Дядюшки Сталки. Но почему бездействовал Кинг?

- Потому что Дик позаботился окрасить Братца Черепаху в цвета Кингова факультета. Ты всегда можешь умиротворить Кинга, подольстившись ему в его вонючем корпоративном духе. Правда, Дик?

Дик Четвёртый, со скромной, но неприкрытой улыбкой торжества, подтвердил, что так оно и есть.

- А теперь - зевнул Турок - Кинг и Макри будут собачиться до конца триместра; Макри станет укорять Кинга в том, что тот дурно управлял его факультетом, пока сам он пытался жениться на толстой швейцарской вдовушке. Альпинизм! Братец Макри никогда и близко не подойдёт к горе.

- Ай да молодец! Я перейду обратно к Макри, на его математику. Он действительно кое-что знает - сказал Сталки.

- А что, "Мистер" не знал ничего? - спросил Жук.

- Примерно то же, что и ты - ответил Сталки.

- Но я никогда и не прикидывался знающим. На кого он был похож?

- "Мистер"? На Кинга - Кинга, разбавленного водой.

Но Сталки сказал не только про воду Он упомянул и другую жидкость.

---

^[1] "Всё брожу, где придётся, Братец Лис. Всё брожу". Д.Харрис, "Сказки дядюшки Римуса", пер. М.Гершензона.

^[2] "How their symptoms seemed to segashuate?" - спросид Дик Четвёртый. "How duz yo" sym"tums seem ter segashuate? - спросил Братец Кролик" или (если без жаргона) "How does your symptoms seem the associate with?" - С чем связано такое твоё поведение? Книга Харриса написана на "чёрном английском". М.Гершензон в своём искуснейшем переводе заменяет словесные выверты американских негров-крепостных словами обыкновенными. В этом рассказе нам иногда не хватит перевода М.Гершензона.

^[3] Младший школьник в услужении у старших.

^[4] "- Tu"n me loose, fo" I kick de natal stuffin" outen you"- так сказал Братец Кролик (Смоляному Чучелку).

^[5] Куплеты Братца Медведя и Сестрицы Лягушки из "Римуса", пер. М.Гершензона.

^[6] Мюзиклы Гильберта и Салливана.

^[7] "Заяц и гончие". Один-два игрока убегают вперёд, при них мешок с клочками бумаги. Это "зайцы". За ними с задержкой в 5-15 минут выбегают "гончие". Зайцы время от времени, на бегу, бросают назад горсти бумажек, гончие идут по бумажным следам. Так как бумажки рассыпаются веером - а то и относятся ветром - это очень трудная игра. Задача гончих - поймать зайцев прежде, чем те добегут до норы. Игра может идти на пространстве пересечённой местности в несколько десятков квадратных миль. По сути, это аналог спортивного ориентирования.

^[8] На самом деле, "Don't 'spute wid de squinch-owl. Jam de shovel in de fier" - что-то нужно делать с лопатой - сунуть её в огонь? Гнать ей сыча? Витиевато. Из "Поговорок негров с плантаций" того же Харриса.

^[9] Персонаж из Шекспира, "Генрих IV" с большим пламенеющим носом. "Ты у нас адмиральский корабль с  фонарём на корме, а фонарь этот - твой собственный нос. Ты - Рыцарь Пламенеющего Факела" (Фальстаф).

^[10] - Ужас какой! -- воскликнула Матушка Мидоус. -- Слышите, девочки? Старый Лис обозвал Братца Черепаху Грязнухой-Ползухой.

^[11] "If you're anxious for to shine in the high aesthetic line..." - Гильберт и Салливан, "Пейшенс".

^[12] "- Где ты, Братец Черепаха? - Ползу, ползу... - Где ты, Братец Черепаха? - Тащусь, тащусь помаленьку!" - "Сказки дядюшки Римуса".

^[13] Бельевая верёвка в переводе М.Гершензона. В оригинале - шнур для подвешивания гамака.

^[14] Это два деятеля раннего христианства, подробности о них здесь не нужны, но идея такого маскарада явно инспирирована проповедями преподобного Джона Джиллета о патристике.

^[15] Епископ Одо - брат Вильгельма Завоевателя, орудовал булавой при Гастингсе.

^[16] Здесь, возможно, речь идёт о том, что Кинг вышел из Оксфорда бакалавром, а Браунелл магистром?

^[17] ..."только вот в чем да простит Господь раба твоего: когда пойдет господин мой в дом Риммона для поклонения там и опрется на руку мою, и поклонюсь я в доме Риммона, то, за мое поклонение в доме Риммона, да простит Господь раба твоего в случае сем". (4Цар.5:18).

^[18] Видимо, тогда, как и сейчас, увольнение по решению администрации оплачивалось иначе, чем увольнение по собственному желанию.

^[19] "He rip en he ra'r, en he cuss, en he swar; he snort en he cavort" - "Уж он бесился: и фыркал, и бранился, и визжал, и прыгал, и кружился..." - "Дядюшка Римус".