Он идёт сквозь людское войско. Осторожно, стараясь никого не раздавить и расправив крылья, будто большая птица. Тучи стрел осыпают его непробиваемую кожу, огненные шары магов щиплют бока. От снарядов катапульты будут ссадины, и он с лёгкой досадой сжигает одну из защитных башен.
Его любимая где-то здесь. О, Художник, только бы с ней ничего не стряслось! Только бы она не пострадала!
"Это моя вина. Моя и больше ничья".
Несколько месяцев назад, во время празднования собственного трёхсотлетия, он устроил скандал.
- Успокойся, - сказал один из друзей. - Ты ведь знаешь, что вся наша жизнь - игра.
- Вот так? В таком случае, я не играю. Не играю!
Повисла тишина. Гости Драконьих Шхер замолчали: кто греясь в большом костре, кто с недоеденным морским змеем в зубах, а кто посреди соревнования по дроблению камней. Безобразие! Во-первых, так говорить невежливо - даже на празднике в собственную честь. А во-вторых, заявлять "я не играю" всё равно, что утверждать "я не дышу", "я не ем" или "я не существую". Сущая бессмыслица.
Она подошла гордо и изящно, как исполинская пантера. Наклонила голову, посмотрела ему в глаза - и во взгляде любимой он увидел огонь жизни. Никогда она так не скажет: я не играю. Никогда.
- Милый мой, что тебя гложет? Все эти драконы собрались здесь ради тебя. Прилетели с других континентов, и даже других звёзд! И ради того, чтобы услышать твоё... это самое?
Поражение. Признание собственной слабости.
Но было уже поздно отступать. Он принялся за объяснения. Мол, смотрите, мне уже триста, а я по-прежнему никто. Пока другие творят - творят, подобно Художнику - я торчу на лавовых рудниках, перелопачивая тонны вязкой магмы. Работа для неудачников! Ведь кто-то создаёт цивилизации гномов. Кто-то лепит луны и планеты. Кто-то зажигает звёзды. Кто-то учит младших, как делать всё это и даже многое другое. Один только...
- Милый! - перебила она его. - Милый мой, не страдай. Каждый порой впадает в меланхолию. Каждому нужно время осмыслить собственную жизнь, взглянуть на неё со стороны. Это нормально.
- Но...
- А говорить "я не играю", это... это... Подумай, каково Художнику слышать такое!
Он нахмурился, ощетинился. Даже чуть присел, будто готовясь к атаке. И выдал:
- Художнику? А ты никогда не задумывалась, что Художник - это всего лишь метафора наших страданий?
Кто-то присвистнул. Евший остатки морского змея выронил недожёванный хвост. Один из драконов оступился и отдавил другому лапу, но тот ничего не почувствовал. Всех потрясли слова юбиляра. Даже больше, чем нахально-мизантропическое "я не играю".
Любимая вздёрнула морду:
- Прекрати! Кто же тогда рисует этот мир? Кто придумывает, сочиняет, режиссирует и играет каждого из нас? Кто, если не Художник?
- Никто. Вся наша жизнь - слепое стечение обстоятельств. Мы ни от каких высших сил не зависим. Просто рождаемся, отживаем свой миллениум, и умираем. А время стирает следы - да так, что в конечном итоге ничего не остаётся. Только пыль.
И что на такое ответить? Что? Она сверкнула глазами, что могло означать как "у тебя депрессия, милый!", так и "ты что, меня не любишь? после всех этих лет?".
Воспоминания прошлого могли помочь. Она принялась извлекать их из кладовой памяти - методично, одно за другим. Но он не слушал. Ходил взад-вперёд, ругался, портил гостям и без того подорванный праздник. Всё равно. Теперь уже всё равно.
И вот сейчас, перешагивая через фаланги человеческих войск и отмахиваясь от града стрел, как от назойливых мыслей, он вспоминал, о чём в тот момент говорила любимая. Пусть поздно, но картины прошлого доходили до его души.
Они - молодая пара. Летят на свадьбу под дождём из вулканических бомб. Всюду пепел, брызги лавы, а сзади нагоняет стена пирокластического потока. Будущий муж прикрывает любимую крылом - нехорошо, если она испачкает раскрашенное к церемонии тело. Они ускользают от смертоносного для других живых существ, но безвредного для драконов газопылевого цунами. Тем не менее, левое крыло невесты заляпано. А жених и вовсе будто только что вылез из жерла вулкана. Они смеются. Не могут не смеяться.
Следующая картина - свадьба. Пастор хмуро читает речь, всем своим видом показывая, что таких грязнуль ещё никогда не женил. Когда он отворачивается, влюблённые перемигиваются и беззвучно хохочут. Ещё бы! Да, отмыться к сроку не удалось, но их вид - ничто, по сравнению с угрюмой мордой священника. Не морда, а поросший мхом валун!
Ещё одно видение. Их крошечный уютный домик, недалеко от главной кальдеры. Вдали течёт река магмы, за гребнем шумно играют соседские дети. Небо полное звёзд. И он показывает любимой их собственную звёздочку - которую они зажгли вскоре после свадьбы. Только их и ничью больше.
Вспоминая это, он вздыхает. Казалось, так будет всегда. Ещё немного, ещё чуть-чуть, и они заживут полной жизнью. Осталось совсем ничего, всего-то решить пару дел, и тогда... Но рутина, похожая на пузырь вязкой грязи, облепляла их всё сильнее. Это как во сне, когда летишь вперёд, но ничего не выходит, и земля мчится в противоположную сторону. Ты не только не приближаешься к цели - тебя относит назад. Словно летишь хвостом вперёд и совсем не в ту сторону, куда тебе нужно.
Мерзкое ощущение.
Он извергает гневное пламя, и войско отступает. Некоторые даже бросают оружие и очертя головы несутся прочь. Плевать.
Крепостная стена прямо по курсу. Он расправляет крылья, вспархивает на её зубчатый край. Люди в панике разбегаются. Пламя гнева не потухает - но даже в ярости и смятении, он старается не навредить живым существам. За собственные проступки надо платить самому.
В крошечном дворике, прикованная цепями к тяжёлым каменным блокам - она. Его любимая. После скандала на трёхсотлетии, там на Драконьих Шхерах, они не виделись. Разлетелись в разные стороны, как кусочки растопленной солнцем кометы. А когда он пошёл извиняться, жены не было.
- Отправилась в людские земли, - сказал задержавшийся на праздновании гость.
"Зачем?" - чуть было не вырвался нелепый вопрос. Но ответ возник прежде, чем слова слетели с языка. Даже два ответа. Первый: "она отчаялась, у неё истерика". Второй: "Меня испытать. Она знает, что рано или поздно я одумаюсь и приду в себя".
Целая свора боевых магов швыряют в его морду огненный поток. Глаза чуть щиплет, но ничего, кроме раздражения, это не вызывает. Он смахивает их крылом, а после разрывает цепи, сковывающие жену. Обнимает её, целует, требует прощения.
Она улыбается в ответ. Взмахи двух пар крыльев, и вся человеческая суета остаётся далеко внизу. Ещё немного, и землю вовсе скрывает толстый ковёр облаков.
Теперь они одни. Можно поговорить. Смущённый, растерянный, довольный - он пересказывает любимой те мелкие штрихи со свадьбы. Те кусочки, из которых складывалась их игра. Те, от которых в день трёхсотлетия он отмахнулся, как от опавших чешуек собственной шкуры. "Это мелочи. Просто мелочи" - сказал он тогда.
- Неужели? Вот прямо так и сказал?
- Да, милый. Ты был не в себе.
- Но ты могла возразить!
Да. Могла сказать, что мелочи мелочами, но ведь из них, из таких вот кусочков, и состоит жизнь. Но что бы это дало? Он бы взбрыкнул, огрызнулся. Обидел бы её словом. А в ответ мог получить что-то вроде: "И любовь для тебя - мелочь?". Нет - сказал бы он. Ухватившись за это "нет", как за хвост, любимая вывела бы важнейшую формулу. Что все кусочки, все мелочи - крошечные штрихи общей картины, рисуемой Художником. Даже более - это проявление Художника в них самих. Они играют. Путь понемногу, по чуть-чуть - но ведь это не отрицает их существование, их вклада в общий замысел. На что он бы возразил, что... да что угодно - он был в таком состоянии, что ничего кроме отчаяния не имело смысла.
Но сейчас же всё поменялось.
Это пройдёт, понимает он. Паря с любимой над пушистыми, как морская пена, облаками он смиряется со своей участью. Не важно, начнёшь ты "большую игру" или нет. Захочешь - начнёшь. Это дело времени, усилий и напористости. Главное сейчас другое.
- Я люблю тебя, - говорит он жене. - Прости за всё.