Новоиспечённый капитан, новичок в Афгане, устало откинулся на спинку обшарпанного стула, бросил дешёвую шариковую ручку на исцарапанный деревянный стол и пристально посмотрел на крепкого загорелого сержанта, стоявшего перед ним по стойке "вольно".
- Значит Вы, товарищ Серов, утверждаете, что вышло это случайно. Пленный дёрнулся, а Вы просто среагировали? Причем среагировали мгновенно.
- Так точно, просто среагировал, - упрямо повторил солдат, - по инерции среагировал. Мы же на боевом выходе были. Не на прогулке. Тут...эта... как его...все чувства обостряются... Такое с каждым, кто в горы идёт, происходит. У других можете спросить. Они подтвердят. Шарымов, например, вообще не курит. Янкаускас спать не может. Считай, вообще отрубиться не в силах. У Киры, Кириллова то есть, мы перед сном автомат забираем и гранаты. Он резко проснуться может и сдуру в потемках всех положить. Один раз почти случилось. Хорошо, что Янкаускас в жилу встрепенулся. А то всем бы кранты. Клин поймал Кира...
- Среагировали двумя выстрелами наповал? - уточнил капитан, возвращаясь к сути допроса и разминая очередную сигарету.
- Так точно, двумя выстрелами наповал, - покорно согласился сержант и громко театрально вздохнул.
- Наповал выстрелом в сердце, а затем в голову, - продолжал напирать исполнительный офицер, закуривая.
- Так точно, в сердце, - вновь тяжело вздохнул солдат, потупившись и пряча улыбку, - а затем...эта... в голову. Так точно, и в голову ещё. По инерции...
- Это не случайность получается, а какая-то злонамеренность, - попытался сделать вывод доморощенный дознаватель, назначенный на это разбирательство начальником штаба полка, - тем более что пленного взяли без оружия и ещё не ясно - дух он или нет.
- Дух, - уверенно сказал сержант, сжав кулаки и встречаясь злым упрямым взглядом с капитаном, - все они здесь духи! Автомат он просто скинул, когда нас засёк. И всех делов. У него рубаха на плече от ремня протёрлась. И само плечо. Я проверил. Душара он...
- Представители афганской, - капитан запнулся, подбирая слово, соответствующее его статусу и моменту, - э-э-э, общественности, утверждают, что он пастух.
- Ага, пастух, как же, - с нескрываемым сарказмом заметил Серов, - наблюдатель он, а не пастух. Бродит с овцами, а сам по сторонам зырит. Кого чужого увидит, так зеркальцем сигналы подает - зайчиков солнечных кому надо пускает. А те и знают уже, что мы крадёмся. Зеркальце-то я у него нашёл!?
- Ну, это ещё ни о чем не говорит, - неуверенно возразил офицер, по-хорошему отчаянно завидовавший боевому опыту бывалого и смелого сержанта.
Солдат вновь саркастически хмыкнул, несогласно передернул плечами, но промолчал.
Капитан вздохнул и задумался, глядя на то, как сигаретный дым растекается по душной ленинской комнате.
Начальник штаба приказал на Серова не давить. Мол, и так парень вымотался, а здесь ещё и разбирательства. Как бы перед дембелем не сорвался солдат, глупостей не наделал, обидевшись на такое вот недоверие.
Замполит полка мимоходом добавил, что именно на таких вот умелых и дисциплинированных сержантах, как Серов, вся Советская Армия держится, обороноспособность её и боеготовность, а также политическая бдительность.
Командир батальона, ротный и взводный за солдата просто горой. Ещё немного и набили бы морду новичку-капитану, если бы тот стал сомневаться в их словах.
Сержант был парнем исполнительным, храбрым, а в бою чрезвычайно горячим и даже, слегка, безрассудным. Все офицеры, как один, его настойчиво хвалят. Медаль уже есть и к ордену представили. Скоро дембель у солдата. Заслуженная встреча с Родиной. Объятия родных и любимой. А тут этот треклятый афганец!
Взяли колхозника действительно без оружия. Местные утверждают, что он мирный, отец семерых детей, пастух, а в отаре потом не досчитались двух овец. Но, если, по словам всё тех же командиров, немедленно реагировать на постоянные жалобы афганцев, на всю их небывальщину, то, считай, половину бригады следует упрятать в дисциплинарном батальоне в Союзе. А где новых найдешь? И как других, оставшихся, заставишь воевать, когда за спиной постоянно дисбат маячит? А Серов? Что Серов. Не повезло парнишке, что на войну попал и сердцем огрубел. Но так на то она и война. Война, как говорится, и не то спишет.
- Ладно, сержант, - сказал после долгих раздумий капитан, будучи, как и все кадровые офицеры, романтиком книжной и киношной войны, - иди, служи. Но впредь будь осторожней, вдумчивей. Не дергайся так, не стреляй сразу. Подумай сначала. Обстановку оцени. Выводы сделай. Решение прими. Идите, товарищ Серов, служите с честью. Сигареты есть? Вот, мои возьмите. Из Союза привез. "Космос".
Сержант отдал честь, четко крутанулся на месте, и покинул помещение, прихватив пачку сигарет.
Капитан, для которого убийство людей было в диковинку, так ничего и не понял в произошедшем, и вскоре этот случай забыл, целиком погружаясь в собственное нехитрое существование на войне.
А Серов - исполнительный сержант и удачливый заместитель командира взвода - всё так же продолжал убивать. Убивал он в Афгане, убивал и в Союзе, на закате перестройки уйдя к бандитам.
Особенно много и охотно убивал гвардии сержант запаса Серов в новой России. Убивал, как привык в Афгане - выстрелами в сердце и голову. Стилю этому бывший солдат не изменял никогда и считал его единственно верным.
Серов не любил читать. Но если бы он прочел об израненных юношеских душах несчастных солдатиков, которых искалечила война, толкнув на путь неправедности и преступности, то от души бы посмеялся над "писаришками". Серов не любил дурости, глупости и всей прочей интеллигентской слюнявой фантазии, придуманной на прокуренных кухнях за бутылкой водки.
Причем здесь война? Просто Серов очень любил убивать. Очень! Кто-то марками увлекается, а кто-то народ валит. И это солдат понял ещё тогда, когда завалил первого духа. А вся последующая храбрость в боях проистекала лишь от острого желания убивать, пополняя список жмуриков.
Порой, бывший сержант гадал, кем бы он стал, не попади в Афган, и не открой там в себе такую страстную тягу к убийству. Но придумать так ничего и не мог, приходя к окончательному выводу, что убивать - это все-таки здорово.