Аннотация: Глава XI из романа "принц объявляет войну", второго в цикле "Оборотень из Флиссингена".
Глава XI, в которой надежда возвращается к шотландской королеве, принц Хуан объявляет войну Англии, принц Франсуа - Испании, а Феликс ван Бролин встречает старого друга, который стал мушкетером.
Свергнутая королева Шотландии, полузабытая претендентка на английский престол, Мария Стюарт носила траур по своему покойному мужу, графу Босвеллу. Весной, узнав о смерти возлюбленного супруга, она почти перестала есть и постоянно плакала в уединении. Они жили вместе не больше месяца, но надежда когда-нибудь соединиться вновь давала им силы выдерживать все эти годы лишений. Теперь надежды больше не осталось.
Условия содержания королевы, в отличие от графа, были мягкими и гуманными, поэтому, когда несчастный Босвелл потерял рассудок и саму жизнь, тридцатипятилетняя Мария Стюарт всего лишь страдала в холодную погоду от ревматизма, да в пряди ее роскошных медных волос потихоньку проникала предательская седина. Граф Шрусбери, ее невольный тюремщик, обходился с пленницей предупредительно и настолько галантно, насколько позволяли возможности человека, поставленного охранять благородную даму. У бывшей королевы Франции, овдовевшей в третий раз, по-прежнему был личный доктор-француз, французский же духовник, шотландские фрейлины, служанки и камеристки, камердинер и паж.
Последний, правда, уже входил в возраст, когда его присутствие в ближнем круге королевы могло считаться неприличным, и было оговорено, что с наступлением осени Энтони Бабингтон, отпрыск знатной католической семьи из Дербишира, оставит свою службу и отправится на учебу в Лондон.
- Может ли быть, ваша светлость*, что ваш траур помешает вступлению в новый брак? - спросил Энтони погожим летним днем, когда Мария Стюарт немного отошла от фрейлин, занятых вышиванием на парковой скамейке. Она хотела немного размять ноги и дать отдых глазам, вдохнуть воздух, насыщенный ароматами скошенного на ближних лугах сена, и была совершенно не готова к загадочному вопросу нескромного мальчишки.
- Что ты такое говоришь? - у Марии даже не получилось разозлиться, слова пажа застали ее врасплох.
- Моя любовь к вашему величеству настолько велика, что я готов даже служить вашим посланником тому, кто окажется достоин вас, - красивое лицо юноши выражало благородный порыв. - Пусть мое сердце будет разбито, если это необходимо для того, чтобы вы отправились навстречу своей судьбе.
Этот диалог мог показаться нелепостью стороннему наблюдателю, который не знал, что уже несколько лет юный Бабингтон является посредником для связей королевы-узницы со своими друзьями и союзниками во Франции, Испании, Шотландии. Именно этот мальчик, от рождения склонный к наукам, подсказал Марии Стюарт, как пользоваться лимонным соком и квасцами для тайной переписки. Он экспериментировал и добивался успеха в том, чтобы тайно переправлять письма в различных предметах, например, каблуках туфель, или винных пробках. Страдания вдовы, которая некогда слыла самой красивой принцессой Европы, нашли живейший отклик в мальчишеском сердце того, чья семья сама лишилась многого в правление протестантской королевы Елизаветы I. И когда Энтони Бабингтон говорил немыслимо дерзкие вещи, Мария Стюарт не всегда, но в некоторых случаях позволяла ему выговориться.
- Неподалеку отсюда поселились посланники Хуана Австрийского, наместника Нижних Земель и сводного брата Филиппа Испанского. - Тихо сказал Бабингтон, оглядываясь. - Они намерены устроить ваш побег еще до начала осенних штормов.
- Пречистая дева, что ты говоришь? - Ужаснулась шотландская королева. - Верно, это шпионы Уолсингема хотят моей погибели, и завлекли тебя чудовищной ложью!
- Не думаю, что шпионам Уолсингема хвалит влияния, чтобы провести саму "Санту Марию дель Пилар" у мыса Флэмборо! - с торжествующей улыбкой сказал юноша.
Весь мир знал флагман Хуана Австрийского, восьмидесятипушечный галеон, который заменил весельную галеру "Реал", сильно поврежденную при разгроме турецкого флота в знаменитой битве у мыса Лепанто. Эта карта никак не могла быть фальшивой.
- Ты своими глазами видел испанский галеон? - королева прижала бледную руку ко рту. Спасение мчалось к ней на парусах могущественного флота, которому не было равных в мире.
- Не стану утверждать, что видел его, как вас сейчас, - уже спокойнее сказал Бабингтон. - Корабль был немного дальше. Но не настолько далеко, чтобы я не разглядел название на борту.
- Уолсингем мог нарисовать что угодно на английском галеоне, - покачала головой Мария Стюарт.
- Тогда я уже все одно, что мертвец, - выдохнул Бабингтон. - Но я уверен, что видел испанца. Английские галеоны выглядят немного иначе, и в нашем флоте их не больше трех-четырех таких, как "Триумф" и "Возмездие". В основном англичане плавают на судах меньшего водоизмещения.
- Ты хочешь сказать, что сам ездил в Йоркшир, вместо того, чтобы навестить семью, как говорил мне? - Все те, кто служил королеве Шотландии, были свободными людьми. В любой момент каждый из них мог собрать свои пожитки и попрощаться с Шеффилдом. Бабингтон отпросился три дня назад, и вернулся только сегодня в обед.
- Да, ваше величество, - поклонился юноша, - я стоял на меловой скале Флэмборо, у самого маяка, на который и ориентировался шкипер "Санты Марии". Если бы вы каким-то образом поехали со мной, испанец выслал бы шлюпку, и к этому времени мы были уже за пределами Англии.
- Ты должен с ног валиться, путь ведь был неблизкий, - Марии очень хотелось дотронуться до пажа, погладить его темные волосы, коснуться материнским поцелуем его бледного лба. Ведь ее собственному сыну, шотландскому королю, в пользу которого она отреклась от престола, сейчас было двенадцать - немногим меньше, чем пажу. И одиннадцать лет из этих двенадцати Мария была разлучена с единственным ребенком. Не поэтому ли ее сердце, сердце матери, импульсивно стремилось одарить лаской стоящего перед ней мальчика? Но она, как и всякий раз, справилась со своими чувствами - слишком многие шпионили за ней, желали ее гибели.
- Всего-то 70 миль, или два полуторадневных перехода, - пояснил Бабингтон. - На резвой лошади можно было обернуться даже быстрее.
- Но ты ездил туда не один, как я понимаю? - время вокруг королевы Шотландии вдруг перестало быть густым и вязким, потекло, будто рухнула плотина, все быстрее и быстрее. После известия о смерти ее возлюбленного Джеймса, графа Босвелла, она, казалось, тоже наполовину умерла вместе с ним. Но Господь явил свою милость верной дочери истинной церкви, услышал ее молитвы, потеряно еще не все, не все...
- Конечно, нет. Меня сопровождал в высшей степени интересный старик, инквизитор из Нижних Земель, который теперь прислан своим господином, доном Хуаном, чтобы выручить вас отсюда.
- Ступай отдыхать, Энтони, - проговорила королева, протягивая белую руку для поцелуя. - А то, я вижу, что кое-кто приближается, чтобы слышать нашу затянувшуюся беседу. Мы еще поговорим после вечерней мессы.
Бабингтон даже не стал оборачиваться - в каждом садовнике, слуге или конюхе они давно уже видели шпионов, посланных слушать, подсматривать, выведывать секреты. Более десяти лет прошло с тех пор, как Елизавета I распорядилась широко опубликовать, так называемые, "Письма из ларца", привезенного давным-давно шотландскими заговорщиками, сместившими Марию с ее законного трона. Некоторые из писем действительно были написаны Марией Стюарт, и свидетельствовали об ее любви к Босвеллу. Некоторые были искусно подделаны специалистами Уолсингема, и в них присутствовали намеки на участие королевы Шотландии в заговоре с целью убийства ее второго мужа, родственника самой королевы Англии. Трое мужей Марии были мертвы - надо было обладать бесстрашием и честолюбием Хуана Австрийского, чтобы стремиться к браку с ней.
Алтарь, две квадратные свечи, потир, запах ладана в маленькой часовне. Это привилегия, ведь в протестантской Англии простого человека ждет наказание за соблюдение римского обряда. Королева Шотландии, стоя на коленях перед распятием, тщетно пытается привести в порядок свои больные чувства: она наделена умением любить, и она любила, как могла, своих мужей. Болезненного французского принца, а потом короля, пробывшего на троне всего год, слабого и развратного красавца-англичанина, убитого Босвеллом при ее попустительстве. Ее любовь к графу была настолько сильной, что ради нее она совершила несколько непростительных политических ошибок, которыми воспользовались ее враги, устроившие заговор.
После того, как она похоронила Франциска II и покинула милую Францию, вся ее жизнь превратилась в череду ошибок и утрат. Десять лет назад она по собственной воле могла вернуться на континент, жить в родной Лотарингии, в долине Луары, или в Париже, на выбор, - ни один король из дома Валуа не отказал бы в гостеприимстве вдове старшего брата. Зачем она понадеялась на участие Елизаветы Тюдор в своей судьбе? Ведь говорили ей советники, светские и клирики, что она едет к сопернице, а не к сестре!
Боже великий и милосердный, молится Мария Стюарт, приведи меня к моей судьбе, верни мне величие, я полюблю дона Хуана, я все еще женщина, способная родить наследника. Народ Англии никогда не примет испанца-завоевателя, но я, правнучка Генриха VII, королева их языка и крови, сделаю все, чтобы полюбили меня, а через меня и моего мужа, самого прекрасного принца христианского мира, отважного победителя турок и сарацин. Один мой сын будет королем Шотландии, другой - наполовину Стюарт и на четверть Габсбург - сядет на английский престол!
После мессы Мария Стюарт заглядывает в венецианское зеркало: вместо безутешной вдовы, на нее глядит очаровательная невеста, от которой в свое время были без ума французский принц, галантный английский вельможа, воплощенное мужество - граф Босвелл. Прости, любовь моя, говорит она мысленно Босвеллу, я буду делать, что должно. Выбора у меня нет.
На самом деле, выбор у Марии всегда был, и есть сейчас. Выбор между королевским честолюбием и приземленным здравомыслием. Между покорностью жребию и вызову, между жизнью и плахой!
- Ваше величество, - улыбается Мэри Сетон, милая подруга, фрейлина, прибывшая с ней из Франции, чтобы разделить все невзгоды, - у вас порозовели щеки, вы выглядите вновь молодой и прекрасной.
- Вы сегодня не ходите, как обычно, а порхаете, будто вы снова юная девушка, - добавляет Джейн Кеннеди, фрейлина из Шотландии.
- Ждать теперь осталось совсем недолго, - шепчет Бабингтон после того, как отец Камилл Дюпре отслужил вечерню. - Его светлость сейчас во главе армии движется на север, чтобы занять Брюссель. Предстоит еще одна битва, после чего не ведающий поражений дон Хуан Австрийский приведет к покорности Нижние Земли, и мобилизует их великолепный флот на переброску армии вторжения сюда. Почти нет уже препятствий между вами и престолом, ваше величество, Мария II.
***
- Ты помнишь Иоханна Тилли, Отто? - Спросил Кунц Гакке у своего помощника, занятого подсчетами расходов.
- Конечно, - рассеянно кивнул несостоявшийся фамильяр трибунала Святого Официума. - Я научил парня паре-тройке финтов и скрытых ударов.
- Да, и по ходу обучения выиграл у де Тилли несколько гульденов в кости.
- Это тоже драгоценный опыт для молодого человека, - Отто и не думал раскаиваться. - Лучше проиграть своему товарищу, чем незнакомым негодяям. Во-первых, я, помня ваше отношение к Иоханну, не стал бы разорять его. Во-вторых, на выигрыш мы с ним славно поужинали и выпили превосходного монастырского пива. - Отто поднял голову от бумаг. - А почему вы заговорили о Тилли, ваша милость?
- Этот мальчишка, Бабингтон, с которым я ездил в Йоркшир, очень мне его напомнил, - произнес Кунц. - Такие прекрасные католические мальчики, благородные, умные, отважные! Трибунал инквизиции не делает разницы между подозреваемыми: духовной власти все едино - барон перед ней, или землепашец. Не было никаких причин, чтобы я испытывал излишние восторги перед аристократами. Но сейчас, когда наша вера в одних местах подвергается гонениям, а в других требует защиты, посмотри на этих юношей, Отто! Время бедствий выплавляет из людской руды сверкающую сталь, намывает из человеческого песка чистое золото!
- Я рад, ваша милость, что сумел найти подходящего человека в окружении шотландской королевы, - ввернул ординарец, чтобы Кунц не забыл, кому он обязан их успехам в Англии. - Не выпить ли нам доброго эля за добрых католиков?
- Неси, неси, хитрец, - прокаркал Кунц, сдерживая смешок. - Хоть этот эль и варят еретики, у них неплохо получается. И заодно скажи прислуге, чтобы подавали ужин.
Этим летом все шло у них по плану: Хуан Австрийский прислал в банковский дом, через который шла переписка, бочонок серебрянных слитков. Шеффилдские мастера столовой утвари покупали драгоценные бруски по хорошей цене. На эти деньги уже были приобретены несколько лошадей, повозка, расширена конюшня при усадьбе. Отто Захс непринужденно сошелся с местным уроженцем Джеком Брауном, который служил уже пару лет графу Шрусбери. За трактирным застольем охранник, разболтал, кто есть кто в окружении шотландской королевы. Паж, которому нередко дозволялось выходить на рынок и гулять по Шеффилду, довольно быстро оказался под влиянием такого знатока человеческих душ и носителя религиозного сана, как бывший инквизитор Гакке.
В число приближенных Марии Стюарт входил духовник, который - поскольку католические священники были объявлены вне закона - в штате двора назывался "раздатчиком милостыни". Отец Дюпре проводил богослужения, исповедовал и причащал всех католиков, составлявших большую часть королевской свиты. Это был скромный, тихий, бесцветный человечек, который полностью устраивал тех, кто следил, чтобы у своенравной и склонной к экстравагантным поступкам королевы не было поблизости дерзкого, мужественного и решительного союзника. Такого, скажем, как святой отец Гакке, который настолько отличался от выцветшего, как моль, отца Дюпре, что Энтони Бабингтон сразу это почувствовал и оценил. Бывшему инквизитору столь же легко удалось завоевать сердце родовитого англичанина, как за три года до этого он без великих усилий сумел привлечь к себе юного фламандского аристократа. Возможно, сами цельные и чистые духом, эти юноши почувствовали за суровой внешностью Кунца огонь истинной веры и мужество, которое было сродни их собственной жестокой отваге. Как и Кунц, Тилли с Бабингтоном не чурались любых средств и не обращали внимания на жертвы, если на кону было торжество Римской апостольской церкви.
Едва поверив Кунцу, Бабингтон сказал, что, если за освобождение Марии Стюарт придется заплатить жизнями всех ее фрейлин, секретаря и его самого, это не остановит пажа, не посеет в нем сомнений. Неужели передо мной просто дурачок, немного расстроился после этого Кунц, обычный восторженный мальчишка, который уверен в собственном бессмертии? Но дальнейшие разговоры показали, что Бабингтон свыкся с мыслью о гибели, которая всегда ходит рядом с заговорщиками. Кунц Гакке, считавший, что он и сам такой, был обрадован и взволнован, встретив родственную душу. Прошли три недели, пока они получили подтверждение от Хуана Австрийского - дату и время прохода галеона у опасных берегов Англии. Паж был абсолютно счастлив - отныне он уже не просто воздыхатель и помощник полузабытой королевы. Могучие и неодолимые силы пришли в движение от его усилий, и теперь Энтони Бабингтон стал кем-то более значительным, орудием воли Господней, которая вот-вот сокрушит протестантскую Англию.
На пути к мысу Флэмборо Кунц Гакке совершенно очаровал пажа рассказами о колдунах, оборотнях, ведьмах и отступниках, с которыми имел дело его трибунал за многие годы плодотворной работы. Какая высокая миссия - ограждать души добрых католиков от чудовищ, ересей и maleficios**! Живое воображение юноши рисовало картины, на которых герои церкви вступают в единоборство с порождениями ада, защищают людские души от зла.
Желая сделать приятное Кунцу, паж, в свою очередь, спел песенку, которая в то время была очень популярна в Англии:
- Погасли свечи, храм во мраке,
Повсюду разрушенья знаки,
Разорены святые раки,
И колокол затих.
Алтарь поверженный во прахе,
Распятье сломано, и в страхе
По свету разбрелись монахи,
Господь, помилуй их!
- Какие чудесные слова, - одобрил песню Кунц, в котором обида за разоренную Церковь не угасала с того момента, как он ступил на английскую землю.
- Почему власть Врага столь велика? - Спрашивал Энтони.
- Господу претят дьявольские козни, - отвечал Кунц, поправляя неудобную шляпу, приличествующую состоятельному торговцу. - Но как еще ему испытать стойкость и верность людей?
Они дали небольшой крюк, чтобы преклонить колена на руинах цистерцианского монастыря Фонтейн, разоренного еще Генрихом VIII, отцом нынешней королевы. Именно этот проклятый церковью король отверг папскую власть и провозгласил себя главой английского христианства. Его дочь также была отлучена предыдущим папой, бывшим инквизитором Пием. И что? Англичане и не подумали восстать против Тюдоров. Волнения на севере жестоко подавили, и католики стали вдвойне отверженными: когда они бунтовали, с ними обращались, как с мятежниками, когда вели себя тихо - подозревали в заговорах и лицемерии. Нынешний папа Григорий отозвал буллу об отлучении, но воспользовался такими оборотами, что только усиливал подозрения. "Подчиняться королевской власти следует, если только не возникнут особые обстоятельства", - формулировка прямо намекала на переворот, или вторжение. Именно на то, о чем мечтал Энтони Бабингтон.
- Думаете, католики выступят? - Спрашивал он с надеждой. - Поддержат испанцев?
- Все в руках Господа, - отвечал Кунц, не имевший понятия, насколько велика решимость неизвестных ему людей. - Это, как я уже говорил, будет испытанием для них в первую очередь.
Ветер гулял между развалинами Фонтейнского аббатства, чернели провалы в нишах, где некогда стояли фигуры святых. Часть руин окрестные фермеры и лорды вывезли на строительство своих домов. Что было более кощунственным: зияющие, словно беззубый рот, дыры в иконостасе, или свинарник, построенный из монастырских камней?
- Разве тех, кого любят, испытывают? - Не успокаивался юноша. - Какая же любовь нуждается в проверках, тревогах, страданиях объекта любви?
- Господня любовь не такая, как любовь человеков, - эти вопросы давно уже поднимались в их дискуссиях с незабвенным отцом Бертрамом. - Достойные должны быть выделены, недостойные отсеяны. Каждый, кто взыскует любви Господней, должен прилагать усилия, верить в преосуществление тела и крови Христовой, доказывать деяниями и молитвами, что он на правильном пути.
Правильный путь привел их в означенный день и час к мысу Флэмборо, где на меловой скале одиноко воздвигся маяк. Ветер сдувал шляпы с голов, мешал пастись отпущенным на зеленый луг лошадям. Глаза слезились, все слова были сказаны, так прошел час, потом еще час. Энтони Бабингтон в черном камзоле продрог на ветру, приближался вечер, хотя до темноты было еще далеко - стояли самые светлые дни в году. Наконец, холод стал нестерпимым. "Санта Мария дель Пилар" превратилась из точки на горизонте в стремительную птицу, летящую над пенными гребнями неспокойного моря, потом - в прекрасный галеон католической империи с резной статуей Святой Девы на бушприте. Дрожащий Энтони смотрел, не в силах оторваться, как у самых прибрежных скал корабль развернулся оверштаг**** и - великий Христос! - орудийные порты правого борта и добавочных орудийных палуб на высоко вознесенной корме одновременно раскрылись, выпуская бронзовые жерла пушек! Через считанные мгновения раздался залп тридцати пяти орудий, от чего огромный галеон укутался пороховым дымом. Это были не пустые слова - принц Хуан Австрийский объявлял войну еретичке, недвусмысленно и грозно, как только он один умел. Завершив разворот, "Санта Мария дель Пилар" помчалась прочь от английского берега, Энтони завороженно смотрел, как испанские матросы управляются с парусами, реями, такелажем. За шумом прибоя и ветра, ему, казалось, были слышны обрывки команд на испанском языке. Это было, как чудо, как волшебный сон, исчезнувший за горизонтом в одночасье.
- Хотел бы я быть там, - первое, что сказал паж, когда к нему вернулась речь. - Я не верил до конца, что увижу.
- Энтони, - хрипло каркнул бывший инквизитор, - там находятся сотни людей, даже миллионы, если речь идет о католической империи в целом. - А в окружении Марии Стюарт ты единственный. Твоя миссия намного важнее и драгоценнее, чем их.
***
Свершилось то, что должно было свершиться - двухтысячный отряд французов под командованием Франсуа де Ла Ну маршировал на север. Феликс на своем светло-гнедом Малыше ехал по обочине дороги, на которой пылила пехота. Стояли погожие дни середины лета, только что завершился сенокос, оставив после себя на полях бережно укрытые соломой стога ароматного сена. Известный своей скупостью, Монсеньор все же выделил средства для выплаты солдатского жалованья и покупки провианта. Поэтому шли ходко, любо-дорого смотреть, корпус гугенотской пехоты, и кавалерийская сотня, в которой рядом ехали ван Бролин и другие католики, взявшие на себя миссию представлять герцога Анжуйского в битве за Фландрию. Сам первый принц крови, которому недавно исполнилось двадцать три, между тем, отплыл в Англию, в надежде обручиться с сорокапятилетней девственной королевой. Елизавета I также направила в Нижние Земли своих солдат под командованием полковника Джона Норриса. Англичане высаживались во Флиссингене, и дальше направлялись к Брюсселю, где должны были объединиться в мощную армию, помимо англичан и французов, состоящую из войск Генеральных Штатов, шотландского полка и немецкого протестантского корпуса, ведомого Иоханном Хромым, пфальцграфом Цвейбрюкена.
Северная Франция уже довольно долго жила в относительном мире. Религиозные войны гремели в основном на юге и востоке королевства. Поэтому на всем пути следования армии герцога Анжуйского звучали торжественные речи, песнопения, да звонкие крики мальчишек, которые, не ведая страха, приближались к марширующим наемникам.
- Завтра, говорят, мы пересечем границу Нижних Земель, - сказал Шарль де Бальзак, барон д'Антраг, скакавший рядом на вороном жеребце. - Приятно вернуться домой, не правда ли, Феликс?
- Это еще не мой дом, - сказал ван Бролин себе самому скорее, чем приятелю. Провинция Эно, где он служил пажом во дворцах ее статхаудера, а после был вынужден бежать, и вернулся лишь в прошлом году с посланиями для Маргариты Наваррской, навевала разные воспоминания, не всегда приятные. - Здешний народ скорее напоминает французов, в то время как жители моего родного Валхерена даже говорят на другом языке.
- Вы настолько хорошо овладели нашим языком, что я бы не сказал, будто он для вас не родной.
- Спасибо, барон, - поклонился Феликс. - Если вам понадобится помощь с переводом, я всегда к вашим услугам.
Чем ближе было предстоящее сражение, тем большее волнение охватывало ван Бролина. Сколько он помнил себя, столько же звучало в его ушах отцовское предостережение: никогда не становись солдатом! Но сама судьба постепенно ограничивала его возможности, и теперь он не видел, как еще сможет добиться чего-нибудь стоящего. По всему выходило, что он лучше большинства управляется со шпагой, оставалось лишь приложить свой талант в воинском строю. Если вообще два этих слова - талант и строй - хоть как-то сочетались.
Железнорукий командир анжуйского корпуса не очень охотно разговаривал с кавалеристами, которые не то, что не признавали его, но были почти сплошь католиками, держались наособицу, даже лагерь свой разбивали отдельно, немного в стороне от главного. Лишь пару раз он обращался к ним, всегда с краткими распоряжениями, а однажды, вероятно, зная о многочисленных дуэлях, в которых участвовали д'Антраг и де Бролин, обратился к своему ординарцу так, чтобы его хорошо расслышали все, кто находился поблизости:
- Фехтование суть не что иное, как способ прикрыть свою трусость. - Железнорукий смотрел при этом на расположенную вдалеке церковь, так что вроде бы его слова не относились к определенным людям. - В бою толку от него самая малость, разве что фехтовальщику может прийти в голову покинуть строй, чтобы сразиться по правилам поединка, а не войны.
Де Ла Ну придержал коня, наконец, обвел взглядом приближенных.
- Вместо того чтобы, служить отечеству на поле брани, дуэлянт стремится, наоборот, - отобрать жизнь у менее искуссного поединщика, лишить короля его подданного и солдата.
- Проклятый еретик! - Едва слышно выдохнул д'Антраг, - еще несколько слов, и, клянусь честью - я не посмотрю на его увечье!
- Полноте, сударь, - возразил Феликс не менее тихо. - Такое отношение является прямым следствием вашей громкой славы, заслуженной и оплаченной гибелью Келюса.
Недавно к ним пришло известие о том, что раненный Келюс попрощался с этим бренным миром - не помогли ни лучшие лекари, ни даже то, что король самолично ухаживал за ним, читал душеспасительные книги, пока Келюс отдыхал и вроде бы набирался сил. Ничего он не набрался - первая же попытка сесть на коня после ранения привела к тому, что Келюс истек кровью. Теперь д'Антраг оставался последним, выжившим в той дуэли. Странно, наверное, сознавать, что те, кто только что прикрывали тебе спину, уже никогда тебе не улыбнутся, не заговорят с тобой. Не оценят твой превосходный наряд, не одобрят твоих поступков, не вздохнут мечтательно при виде прекрасных дам, не поскачут рядом на охоту, и в боевом строю не обрушатся на врага.
Суровый де Ла Ну вообще отвел им место в аду после смерти:
- Солдатский строй и храброе сердце - удел настоящего мужчины. Дуэли с их финтами, ложными выпадами, обманными ударами - удел вертопрахов и дворцовых куртизанов. Наловчившись мастерству дуэли, мошенник уже не готов к честному бою. Как он может подставляться под пули, когда привык считать себя особенным, привык побеждать уловками и обманом? В страхе взывает он к Господу: как же так, я дуэлянт, мне не пристало рисковать жизнью, как обычному воину! Я лучше, достойнее! И куда, по-вашему, Всевышний определит нечестивца, когда приберет его к себе?
Феликс фыркнул, услышав эти слова. Навыки владения шпагой уже много раз спасали ему жизнь. Пусть захлебнется своей желчью старый реформат - после его слов они с д'Антрагом почти каждый день разминались на шпагах, частенько привлекая к своим тренировкам и других католических дворян. Барон был очень хорош: невысокий рост он компенсировал бешеным напором и скоростью, клинок мелькал в его руке, причем даже трудно было различить переходы между позициями и разными фазами атак. Феликсу едва удавалось соответствовать этому темпу, и частенько он занимал "испанскую" оборонительную позицию, высоко подняв свою более длинную и тяжелую валлонку. Натыкаясь на ее острие, д'Антраг после нескольких безуспешных попыток обойти защиту, начинал нервничать и уставать, поскольку отдавал атаке все силы и страсть.
- Нет, ван Бролин, какая же это тренировка! - В сердцах кричал он. - Вы стоите, как истукан, со своим длинным клинком, не отрабатываете приемов!
- Ожье, вина! - Феликс не хотел расстраивать д'Антрага, показывая, что нашел способ справляться с ним. - Чертовски жарко в этом июле!
Ожье Суарси подбегал с двумя оловянными или деревянными кубками, в которых плескалось разбавленное вино. В походе они постепенно отвыкали от хрупких стеклянных и глинянных стаканов. Некоторые дворяне, правда, возили с собой серебрянные, с насечкой, зачастую, в виде родовых гербов и девизов. Но таких было немного - под командованием де Ла Ну не считалось почетным кичиться драгоценностями, украшениями на конской сбруе и красотой доспехов. Ван Бролин помнил отказ от роскоши зеландских и голландских реформатов - Ла Ну без труда сошел бы за своего во Флиссингене. Как там поживают, у него дома? Не было важных новостей из родных мест, значит, наверное, Габри уже закончил весенний семестр, а тетушка Марта и малышка Мария Симонс усердно шьют и вышивают, как положено добропорядочным фламандским женщинам. Если объединенная протестантская армия потерпит поражение, Хуан Австрийский рано или поздно доберется и до Зеландии. Феликс помнил, что сотворили испанцы с Антверпеном. Ненависть продолжала наполнять сердце ван Бролина, несмотря на то, что Фландрская армия Хуана Австрийского состояла из таких же католиков, как и он сам.
В провинции Эно, через которую они шли, жители встречали французов приветливо - возможно, причиной тому послужил прошлогодний проезд по этим же местам сестры герцога Анжуйского, королевы Наварры. Очарованный ею, статхаудер Эно, Филипп де Линь, снабжал анжуйское войско провиантом и фуражом, так что их поход и за пределами Франции продолжал напоминать пикник. Бывалые воины говорили, что в таких условиях воевать им еще не приходилось - ни разоренных, выжженных земель, где невозможно снабжение армии, ни враждебного населения, ни распутицы и непролазной грязи, ни болезней и эпидемий по пути. Роскошный поход!
Только однажды Франсуа де Ла Ну пришлось вынести суровый приговор: когда двое обозников предстали перед ним по обвинению в насилии. На суде присутствовала потерпевшая, жена фермера из-под Монса, ее избитый муж и покалеченный свекр, дававший показания, лежа на телеге. Суд был скор, и приговор привели в исполнение моментально - двое насильников остались висеть на придорожном дереве, а впечатленный примером анжуйский корпус продолжил свой поход. Когда анжуйцы оставили позади Эно и вступили в Брабант, его встретили эмиссары Виллема Оранского, вместе с продовольственным обозом.
- Хвала, творцу! - Голос кого-то из расстроганных пехотинцев долетел до чутких ушей Феликса. - Если так пойдет и дальше, то из этого похода я вернусь раздобревшим! Первый раз за все мои солдатские годы, Этьен, ты бы мог в такое поверить?
На самом деле, никто из них не забывал, какой противник ожидает их совсем скоро. Сам победоносный принц Хуан, неотразимый меч Габсбургов! Возможно, все эти разговоры о еде, питье и шлюхах, которые вели солдаты между собой, нужны были только для того, чтобы заглушить невыносимый страх. Испанское воинство было лучшим в то время - с этим невозможно было спорить.
- Петер! Это ты? Петер Муленс! - Ван Бролин соскочил с коня и вмиг оказался в объятиях друга своего детства.
- Феликс! Как же я рад тебя видеть!
Родной язык не сразу пробивался из-под французского, на котором метаморф только и говорил последние полтора года. Муленс вымахал в огромного парня, даже выше своего отца, погибшего, вместе с братьями и шурином Петера, защищая Антверпен от испанцев, за неделю до возвращения Феликса домой***.
Отстранились и осмотрели друг друга: пехотинец Генеральных Штатов с мушкетом в крепкой руке, обвешанный пороховницами, шомполом, мешочками с пулями и пыжами, шпагой и кинжалом, улыбнулся кавалеристу в сапогах с бантами и шпорами, шляпе с пером и длинной шпагой на перевязи.
- Ты должен научить меня стрелять из этой штуковины! - Сказал Феликс. - Я же дам тебе пару уроков фехтования. - Ему стало немного неловко, поскольку обратился к старому другу без сердечности, по-французски рационально. Франция изменила меня, подумал ван Бролин, а ведь Петер был мне как брат, надо сказать ему что-нибудь теплое. - Изумительно, что мы вот так вот встретились!
Вместо ответа, Петер снова обнял его.
- Подумать только, ты разрядился, как чертов француз!
- Муленс мушкетер! Вот уж времена настали!
Времени у них было совсем мало - их полки собирались в разных местах под Брюсселем. Поэтому они только купили у разносчика снеди по ломтю пирога с говядиной и луком, а к нему - по кружке пива. Отошли к коновязи, где Феликса ждал его слуга и Малыш, сунувший морду в мешок, куда Ожье засыпал пареный овес. Судя по всему, слуга и конь отлично ладили.
- У тебя даже французский оруженосец, Фели, кто бы мог подумать!
- Да что тут особенного! - Отмахнулся Феликс. Они говорили по-фламандски, так что Ожье не понимал ни слова. - Коня и сбрую мне подарил герцог Анжуйский, первый принц крови, брат короля, а этот перстенек - фрейлина королевы, чей отец ведает сбором налогов во Франции.
Во взгляде Петера читалось недоверие - реакция на хвастливые заявления друга. Ван Бролин даже рассердился, поняв, что Петер усомнился в его словах.
- Где ты уже успел повоевать?
- Ле Шарите, Иссуар, улицы и укромные места Парижа, - Феликс видел, что Муленс не впечатлился полностью, и это порядком раздражало. - А ты, дружище?
- Да так, - Муленс пожал плечами, - разве только в небольших стычках. - Он покачал головой, отхлебнул пива. - Так что опыта боевого набраться не успел. Этой зимой должно было все измениться, когда мы пришли в деревню Жамблу.
Феликс тяжело вздохнул, вспоминая, что именно там его тайну разгадал покойный Рауль де Саблонсе. Несчастливое место!
- Бой должен был начаться на рассвете, - продолжал Муленс. - А с вечера у половины армии разболелись животы из-за тухлятины, которую нам завезли накануне. Пока мы бегали, согнувшись от резей в животе, ко рву, испанская кавалерия ворвалась в лагерь, и все закончилось для выживших бегством и позором.
Муленс покачал коротко стриженой головой. Феликс передал кружку с пивом Ожье - у него еще оставался мех с вином, которое нравилось метаморфу намного больше.
- Поставщика вскоре повесили прямо на брюссельских воротах, - продолжил Петер. - Хоть и говорили, что многие в совете статхаудера просили за него. Но обычно великодушный принц Виллем был непреклонен. Простой народ на севере за Молчаливого пойдет хоть до самого ада! И ты увидишь, как после этого улучшилось снабжение, вот тебе результат применения доброй веревки по назначению!
- Да, я уже слышал разговоры солдат, - отозвался Феликс, слизывая крошки от пирога, оставшиеся на ладони. - Если испанцев снабжают хуже, то нам грех не воспользоваться этим. Победим испанцев - махнем с тобой во Флиссинген? Ты ведь еще не был у меня там, только на улице Мэйр, в Антверпене.
- Их еще надобно вначале одолеть, испанцев этих. - Голос Петера тонул в уличном шуме. - К тому же у меня нет коня.
- Вначале давай оба уцелеем, Фели, потом уже и поговорим о дальнейшем. Кстати, почему ты не служишь нашему стадхаудеру, как оказался во Франции?
- Долгая история, Петер, - произнес Феликс задумчиво. - Расскажу ее как-нибудь за столом, не на ходу.
- Благодарю тебя за то, что ты сделал для Лауры, - вспомнил Петер, - без тех денег она и маленький Клаас не выжили бы. Я у тебя в неоплатном долгу, но у меня только жалованье, подождешь некоторое время?
- Перестань ты, ради Бога! - Ван Бролин хлопнул Петера по плечу. - Рад слышать, что младенец в порядке, его назвали так в честь твоего шурина, да?
- Конечно, в честь его отца. Фел, а ты что, совсем не скучаешь по Фландрии? Мне кажется, я бы так не смог.
- По-разному бывает, - пожал широкими плечами ван Бролин. - Например, когда французы используют в блюдах морковку в качестве приправы, я с грустью вспоминаю нашу большую оранжевую, как флаг, морковь! Она и в супах превосходна, и в жарком чудо как хороша.
- Морковка? И это все? - Петер воззрился на старого друга с некоторым изумлением.
- Ну да! Видел бы ты ее маленьких желтых французских сестер! Наши-то красивее, и здоровьем пышут, это как лосось в сравнении с пескарями. - Феликс хмыкнул, глядя на фламандского мушкетера. - Петер, очнись, - я сирота, у меня нет во Фландрии ни любви, ни детей, ни близких, кроме тетки, которая и так припеваючи живет в моем доме.
- А что с твоим кораблем, "Меркурием"? - Вспомнил Петер. - Ты же всегда мечтал стать моряком, как твой отец, упокой Господи его душу.
- В этом и причина, друг мой, - печально произнес Феликс. - Море оказалось вообще не для меня. Я просто не могу стать таким, как Якоб ван Бролин по причинам физического свойства.
- Ну да, - спокойно согласился Петер, - я знаю, что не все могут быть моряками. Ничего не поделаешь, Фел. В бесконечной милости своей Господь награждает в одном месте, но отбирает в другом. Может статься, ты не напрасно теперь близок с высокими вельможами Франции. Что-то из этого получится!
- Я и сам хотел бы верить в это, Петер! - Сказал Феликс. - Потому что иначе мало что остается.
Он не закончил мысль, но оба, казалось, поняли ее без слов. Мимо них прошел отряд пехотинцев под синим знаменем с белым андреевским крестом. Солдаты пели на незнакомом Феликсу языке.
- Шотландцы, - сказал Муленс, глядя на них. - Против тирана собираются все воины новой церкви! В этот раз мы просто не можем потерпеть поражение.
- Не только, Петер. - Ван Бролин отстраненно посмотрел на друга. - Я по-прежнему принадлежу к Римской церкви, не разделяю ни лютеровых, ни кальвиновых новшеств. Насколько я знаю, Молчаливый менее всего хотел бы видеть религиозный раскол среди наших добрых земляков.
- А это не зависит лишь от Молчаливого, - покачал головой Петер. - Мы уже расколоты.
- Друг мой, Петер! - со страстью воззвал Феликс, вызвав удивленный взгляд Ожье, который по-прежнему стоял рядом с конем, держа в руке опустевшую торбу. - Когда Антверпен был наводнен инквизиторами и солдатней герцога Альбы, я был правоверный католик, а ты гонимый еретик, чей отец скрывал свою веру на службе. Времена изменились, и ты теперь вместе с большинством, а меня ваши консистории могут уничтожить, если обратят пристальное внимание. Так неужели что-то поменялось в наших отношениях, брат?
- Нет, Феликс, - снова покачал головой Муленс. - В наших отношениях все по-прежнему, и я твой друг до последнего часа! Но лучше бы тебе перестать поклоняться идолам и слушаться злокозненного узурпатора веры, который сидит в Ватикане. Во всяком случае, у нас на севере не стоит упоминать Деву Марию или клясться всеми святыми, как ты нередко делал в прошлом. Услышат и донесут, прими этот совет человека, который желает тебе долгих лет жизни. Я могу свести тебя с прекрасными проповедниками, которые умом и ученостью являют собой гордость обновленной церкви.
- Не перегибай палку, Петер, - сказал Феликс, немного помедлив, подбирая слова. - Во времена, когда католики были в полной силе, вспомни, я ведь не звал тебя на проповеди Зонниуса, епископа антверпенского, великого прелата истинной церкви. Сейчас во Франции, как и везде, тоже религиозные разногласия, что, впрочем, не мешает нашему командиру, кальвинисту де Ла Ну, состоять на службе у католика Франсуа Анжуйского. Если бы мне приспичило слушать реформатскую схоластику, я спокойно нашел бы такую возможность и во Франции.
- Вот идут наши, - сказал Петер Муленс, - наша песня!
Феликс вначале увидел триколор Генральных Штатов, который развевался впереди длинной змеи - голландской пехтуры, проходящей через пригород Брюсселя.
Родимый край, вставай на бой,
Поможет Бог борьбе такой,
Погибнут все злодеи.
Богобоязненной рукой
Сорвем веревку с шеи!
- Все, Феликс, прощай! - крикнул Петер Муленс. - Мне пора!
Они быстро обнялись, и спустя мгновение голенастые ноги мушкетера замелькали в направлении отряда фламандцев под знаменем с красными замковыми воротами.
- Ваш друг, - сказал Ожье, которому уже надоело молчать.
- Да, этот мушкетер, храни его Пречистая Дева и святые угодники! Если мне суждено погибнуть в предстоящем бою, найди его и попроси передать весть во Флиссинген, для тетушки Марты, в доме на углу Вестпортстраат и рыночной площади. Друга зовут Петер Муленс. Запомнишь все, что я говорил?
- Да, сударь, - сказал Ожье, глядя вслед солдатам, среди которых уже растворился Петер. - Не беспокойтесь. Из этого боя вы вернетесь.
- Так сказали карты? - скептически поморщился Феликс.
- Конечно, - произнес Ожье, относившися к колодам не просто с любовью, а с каким-то тайным мистическим обожанием. - Впереди у вас долгая жизнь. Но когда-нибудь наступит день, когда вы не вернетесь из боя.
- Не каркай, Ожье! - Прикрикнул Феликс.
- Это не я сказал! - Воскликнул Ожье Суарси. - В обозе, где я вынужден ехать, по причине отсутствия осла, - слуга поднял глаза, выискивая первую звезду на предвечернем небе, - особый фургон занимает колдун, который владеет неплохой коллекцией оружия. Почти не скрываясь, этот человек заговаривает доспехи, обещает защиту от свинца и железа, наговаривает воинам неуязвимость и предсказывает будущее. Он увидел кое-какие мои трюки с картами, и, кажется, заинтересовался.
Ожье перевел дыхание, вспоминая, ничего ли не упустил из рассказа. Сочиненная лет семь или десять назад, солдатская песня близилась к завершению:
Страна родная, каждый грош,
Который втайне соберешь,
Неси не в ларь испанский,
А тем, кого в лесах найдешь,
Их принц ведет Оранский.
Отдать ли деньги палачам,
Иль нашим гордым смельчакам,
Решить давно пора нам.
На битву, гёзы! Счастья вам!
Позор и смерть тиранам! ****
* - по отношению к Марии Стюарт было запрещено титулование "Ваше величество", поскольку королева в Англии была одна - Елизавета I.
** - сознательных злодеяний (лат.)
*** - речь идет о событиях т.н. "испанской ярости", описанных в романе "Кровавые сны".