Николай Семенович Лесков медленно пригубливал красное вино из высокого стакана, задумчивая осматривая зал. Много людей, еще больше людей известных. Яркий свет, прозрачный хрусталь, невесомый фарфор и бесконечные разговоры ни о чем. Для чего всё это? Чтобы покрасоваться перед друг другом, как павлины на току? Бессмысленно.
Признаться писатель не до конца понимал для чего он был приглашен на этот вечер. Еще пару недель назад он и не помышлял о возвращении в столицу. Вынужденная длительная командировка, в которую он был редакцией газеты 'Северной пчелы' отправлен после своей последней статьи о революционерах-поджигателях, дала ему время отдохнуть от бешеного ритма столицы и заняться литературным хобби - рассказами о сельской жизни и крестьянском быте. Однако срочное письмо от редактора буквально приказывало ему бросать все дела и немедля мчаться в Петербург. Когда же, встревоженный столь явной спешкой, и терзаемый недобрыми мыслями о благополучии близких, родных и своего издания, Николай Семёнович прибыл в Северную Пальмиру, выяснилось, что вся эта суматоха вызвана одним единственным письмом-приглашением на литературный банкет графа Блудова.
Банкет этот должен был стать во всех отношениях особенным. Во-первых состав присутствующих был значительно расширен, пригласительные письма, с вензелем графа Блудова, были отосланы даже давним недругам Дмитрия Николаевича. Конечно, не все приняли его, а многие из именитых писателей и вовсе не могли быть приглашены, потому как постоянно проживали за границей. Но все же состав пришедших впечатлял: К. П. Победоносцев, М.Н.Катков, Н.А.Некрасов, А.Н.Островский, М.Е. Салтыков (Щедрин), Я.П. Полонский, А.В.Дружинин и многие, многие другие. Специально для гостей были освобождены дополнительные две гостиные.
Сначала Лесков недоумевал из-за чего возникла такая спешка, граф был конечно чрезвычайно влиятельной фигурой в обществе, да и в литературных кругах был весьма известен. В его доме, на Невском проспекте 82, еженедельно собирались маститые и литераторы и молодые публицисты, дабы поговорить о новостях, обсудить творчество коллег и просто насладиться беседой. Лесков и сам не раз бывал на этих салонных вечерах. Но это никак не объясняло той спешки с которой он был вызван в столицу.
Однако все стало ясно при одном лишь взгляде на оборотную сторону именного приглашения, предназначенного лично ему. На ней были всего две строчки, но своим значением они имели придавали сей бумаге вес надгробного камня для всякому, кто откажется его принять.
Верхняя, пролегшая размашистым, но твердым почерком через весь лист, гласила: 'Пренепременейше желал бы видеть Николая Семёновича Лескова на сём приеме. Н. II'. Чуть ниже её расположилась вторая фраза, сделанная почерком жестким, мелким, но аккуратным в каждой буквы: 'Усову. 27.11.63г. Игнатьев.'
Именно этими двумя небрежными фразами и объяснялась суетливость и волнительность Павла Семёновича, которые по прочтению приглашения вполне передались и Лескову. С одной стороны всё было ясно: Начальство, хоть и тайное, приказывает.** Наше дело маленькое - брать под козырёк.
С другой... почему именно он, Лесков, и зачем вообще понадобился этот прием? Ночь, проведенная в раздумьях, тоже ни к чему не привела. В итоге Николай Семёнович, решил, что если судьба подкидывает ему такие загадки, лучше всего положиться на её благочестие и смело идти вперед.
- Кхе, кхе, - вежливое покашливание вывело писателя из задумчивости.
- С кем имею че..., - начал было Лесков, поворачиваясь, но так и застыл на полуслове. Перед ним, в компании ординарца, в форме гусара лейб-гвардии полка, стоял Император. - Ваше Величество, ...
- Добрый вечер, Николай Семенович, - искренне, как-то по-детски улыбнулся собеседник и Лесков внезапно понял насколько юн Государь. - Признаться рад, очень рад видеть вас.
- Я не мог не откликнуться на столь адресное приглашение, Ваше Величество, - почтительно склонил голову Лесков,
- О, я просто хотел поблагодарить вас за прекрасную статью о пожарах, - отмахнулся государь, - конечно, многие сочли её чересчур резкой..., - здесь император сделал заговорческую паузу и, чуть приблизив лицо к Лескову, тихо сказал, - но лично я считаю, что вы были даже излишне скромны. Иногда и резкость необходима.
Статья о которой говорилось действительно имела оглушительный резонанс. Лесков написал в 'Северной пчеле' передовицу по поводу петербургских пожаров 1862, сопровождавшихся слухами о поджигателях-революционерах. Писатель потребовал от правительства немедленного опровержения или доказательства этих слухов. В ответ радикалы, сочувствующие набирающему обороты левому движению, сочли его статью за донос и открыли кампанию травли автора.
- Благодарю Ваше Величество, за столь лестную оценку, - медленно ответил Николай Семенович, думая про себя, чтобы ответить. Слишком уж велик шанс был ошибиться и высказать не то, что хотел бы услышать собеседник. А учитывая, что в разговоре с ним Император был явно заинтересован, как следовало из приглашения, допустить ошибку могло дорогого стоить.
Государь в последнее время стал основной темой сплетен и пересудов в столице, со многими из которых Лескова уже познакомили коллеги по редакции. Одни говорили новый император - вылитый Павел I, безвозрастное дитя не наигравшееся в игрушки и путающее реальную жизнь с детскими забавами. Другие возражали, что куда больше Николай похож на Александра I. Такой же блистательный, полный природного артистизма, часто идущего во вред, чем во благо. Третьи, признавая юношескую непостоянность государя, считали, что своей увлеченностью всем новым, в сочетании с пылом и горячностью, Николай Александрович идет по стопам своего великого предка - Петра Алексеевича. В этом калейдоскопе мнений трудно было вычленить истину.
- Но право не все приняли такую точку зрения, - после продолжительного молчания закончил Лесков свою мысль.
- О да, либералы и нигилисты! - мрачно улыбнулся Николай Александрович, - Бог им судья, но по мне они даже Бога готовы критиковать за не веротерпимость. - А Ваш новый роман, кажется вы собираетесь на звать его 'Некуда'? - внезапно сменил тему Государь, заставив сердце Николая Семеновича бешено заколотиться. 'Откуда он знает?' - мелькнула и сразу же исчезла паническая мысль, - 'Рукопись видели только близкие!'.
- Не трудитесь гадать, откуда мне о нём известно, - словно угадав его мысли, продолжал Император с легкой улыбкой, - пусть это останется моей маленькой тайной. Однако вы представляете себе реакцию ваших, - здесь последовало изящное движение руки в сторону заполненного зала, - недоброжелателей? Они распнут вас, дорогой Николай Семенович, - неожиданно жестко сказал Николай II, обратив холодный и вместе с тем обжигающий, словно лед, взгляд прямо на Лескова, - распнут и обольют самой мерзкой грязью, на которую способны изойти в своей низости.
Писатель судорожно сглотнул, в фигуре Императора ему почудилось что-то мистическое, пророческое. Словно библейский Ангел и Мефистофель Гете слились в этом молодом, младше его на десять лет, человеке. И Николай Семенович внезапно понял, что именно так все и будет. Что его выстраданный, выписанный и вышлифованный роман, в котором каждое слово он прочувствовал и выверил, растопчут и оболгут, а к нему прилепят грязное клеймо раскольника, пошедшего против общества. Что ему весь остаток жизни придётся удовлетвориться рассказами о сельской жизни вместо острой политической прозы, которую он считал своим призванием.
- Ваше Величество... - начал было Лесков, но был остановлен собеседником.
- Я еще не закончил, Николай Семенович, - недовольно посмотрел на него Император. - Позвольте задать вам вопрос: зачем вы написали своё произведение? Чего вы хотели добиться, написав его?
Писатель замешкался, слова упорно крутились в уме, но никак не могли сорваться с губ. А Государь терпеливо ждал, искоса поглядывая на занервничавшего собеседника.
- Ваше Величество, я сам прошел через увлечение социализмом, - наконец выдавил Лесков, - и книга во многом посвящена моему опыту. Пройдя по этому пути я понял, бесперспективность революции в России и опасность призывов к немедленной социальной справедливости. Именно это я хотел донести до читателей в своей книге.
- Что ж, похвальное желание, - широко улыбнулся Император. - Однако, как мне кажется, одной книгой, даже самой лучшей, эту проблему не решить.
На этих словах улыбка его померкла и выражение лица снова стало жестким.
- Не стоит уподобляться безумцам, грезящим о том, чтобы в одиночку вершить судьбы и владеть умами людей. Это ни к чему ни приведет. Но Вы, Николай Семёнович, умеете талантливо и доступно донести свои мысли посредством пера. И поэтому я хотел бы оказать вам помощь и поддержку... если вы готовы её принять, - закончил свою речь Государь.
На сей раз замешательство Лескова было более долгим. Неожиданные слова Его Величества поставили его в тупик. С одной стороны помощь и поддержка - это всегда хорошо, с другой... что именно имеется в виду по этими словами?
Словно вновь отвечая на его внутренний вопрос Император мимоходом заметил:
- Под поддержкой и помощью я подразумеваю дать вам возможность направить свои силы на том направлении, которое вы только что описали. Просвещение общества в вопросе 'социальной справедливости'.
- Вы говорите о государственных газетах? - спросил Лесков. Он не знал как трактовать слова Императора. Официальная правительственная пресса и статьи в ней - единственное что пришло ему в голову. - Но я уже пробовал себя в этом и должен сказать...
- О, нет, конечно нет, - засмеявшись, перебил его Николай. - Эти древние чудовища давно не выполняют свои функции и скорее наносят вред, чем пользу. Я говорю о куда более новом и перспективном проекте, можно сказать даже глобальном...
- Глобальном? - переспросил Лесков, настороженно катая на языке незнакомое словцо.
- Именно, Николай Семенович, - кивком подтвердил свои слова Император, - с изобретением новых способов связи, в частности телеграфа, мир изменился. Любой в течение часа может узнать, что происходит в Лондоне или Париже. А если захочет, то и в Нью-Йорке, Калькутте или Едо. Мир един, просто мы не осознаем этого. Информация опоясывает его, сжимает, делая близким то, что совсем недавно мы не видели даже за горизонтом. Все это открывает перед нами колоссальные возможности, о которых раньше нельзя было и мечтать. И грех будет ими не воспользоваться. Мы можете мне не поверить, но следующий, 20й век не будет веком 'пушек и стали', он станет веком 'пера и слова'. Вот почему мне нужны вы.
- Я?! - ошарашено спросил Лесков, причем, неожиданно для самого себя, шепотом.
- Да, вы, талантливые литераторы, способные стать первопроходцами эпохи 'Информации', - подтвердил Император, внимательно наблюдая за реакцией растерянного писателя. - Но еще более мне нужны люди, сочетающие литературный талант, твердые политические убеждения и навыки организационной работы. Вы, Николай Семенович, именно тот человек, который мне нужен. Вы прекрасно себя зарекомендовали в 'Северной пчеле', но пора двигаться дальше, вы согласны?
- Да, но ... - попытался вставить слово Лесков.
- Именно поэтому я бы хотел предложить вам новую работу, нет даже не так, - на этих словах Император ненадолго задумался, видимо подбирая нужное слово. - Новое ДЕЛО! Дело которое жизненно необходимо для самого существования нашей страны. Дело по созданию 'щита и меча', способных воевать в условиях новой эпохи, - снова улыбнулся Император, но глаза его оставались серьезными. - Николай Семенович, я скажу вам прямо - вы мне очень нужны. Нужны не как писатель, не как литератор, а как инструмент, как ни обидно это прозвучит. Инструмент ведения политики, как внутренней, так и внешней. Я говорю об этом прямо, потому что, как мне кажется, вы заслуживаете прямоты. Сейчас вы растеряны, возможно не понимаете, что именно я вам предлагаю, но прошу вас поверьте мне, это очень важно. И что именно вы - тот человек, который может с этой ношей справиться.
- Ваше Величество, я действительно не совсем осознаю суть вашего поручения, - ответил после недолгого молчания Лесков, - но видя вашу убежденность в его важности я никак не могу вам отказать.
- Ну и отлично, - кивнул Государь, явно удовлетворенный таким ответом. - Завтра в 10 часов утра жду вас в Зимнем дворце. Мы с Николаем Петровичем Игнатьевым обстоятельно обрисуем то дело, которое мы хотели бы вам поручить.
Лесков машинально кивнул.
- В таком случае всего доброго, Николай Семёнович, увидимся завтра, - резюмировал Император. - На входе во дворец представьтесь, охрана проводит. До свидания, - сказал он, и, напоследок еще раз пожав Лескову руку, удалился.
- Да уж, - пробормотал писатель, глядя вслед удаляющемуся императору, который словно линкор рассекал толпы приглашенных, успевая на ходу обмениваться приветствиями и делать комплименты дамам, - Пожалуй коллеги были правы, есть в Нём что-то и от Александра, и от Павла, но больше всего от Петра! Дьявол, а не человек. Боже, во что же я все-таки ввязался?..
Николай, тем временем, переместился в другой зал, внимательно и цепко разглядывая окружающую его толпу, выискивая в ней знакомые лица, словно курица зерна в навозной куче. Внезапно ему на глаза попалась невзрачная серая мужская фигура в потрепанном фраке, явно взятом на прокат, одиноко стоящая у окна. Несмотря на на некоторое возрастное различие, личность приглашенного не вызывала у Его Величество никаких сомнений. Трудно не узнать человека, напротив портрета которого ты сидел почти восемь лет на уроках литературы.
Изменив курс, Николай Александрович двинулся в направлении будущего классика русской литературы. Объект, уловив приближение Императора, сделал попытку незаметно улизнуть в соседний зал, однако был остановлен громогласным возгласом:
- Федор Михайлович, куда же вы?
На этих словах Достоевский, а именно он привлек внимание Его Величества, застыл как вкопанный. Сама мысль о том, что Император мало того, что обратил на него внимание, так еще и знает его по имени-отчеству, была невообразимой для погрязшего в долгах будущего классика. В отчаянной надежде писатель огляделся по сторонам, надеясь увидеть там других Федоров Михайловичей, однако обнаружил лишь стремительно пустеющее пространство рядом с собой и стремительно приближающегося Императора в сопровождении адъютанта.
Тем временем Николай, подойдя, подхватил застывшего словно в столбняке писателя под локоть и проследовал с ним к ближайшему окну.
- Федор Михайлович, - начал разговор Николай, - я недавно ознакомился с вашей повестью 'Записки из Мертвого дома' и впечатлен вашим литературным талантом. Признаюсь честно сразу после прочтения мне захотелось встретиться с столь большим знатоком человеческих душ и выразить ему благодарность за время проведенное в чтении.
- Благодарю, Ваше Величество. Я польщен, - заплетающимся языком пробормотал писатель. Федор Михайлович еще никогда он не становился объектом столь высокого внимания и ему было откровенно не по себе.
- В ответ на радость доставленную мне вашими книгами, я хотел бы сделать ответный подарок. Осведомившись у Дмитрия Николаевича я узнал о вашем скромном денежном положении и скорбном здоровье вашей супруги и брата.
- Да, Ваше Величество, - смущенно и одновременно испуганно ответил Достоевский, - моя жена действительно нездорова, доктора находят морской климат столицы вредным для неё. Я уже перевез её во Владимир, надеюсь что выздоровление вскоре последует. К величайшему горю, средства не позволяют мне оказать ей какой-либо медицинский уход. Но что касается других моих родственников, то все они, насколько мне известно вполне здоровы.
На этом он замялся, не зная что говорить дальше. Федор Михайлович был в замешательстве. С одной стороны о болезни жены и денежных затруднениях знали многие, но чтобы сам Император интересовался делами каких-то литераторов и их семей. Нонсенс!
- Странно, - несколько наигранно поднялись брови на высочайшем челе, - граф Блудов утверждал, что ваш брат Михаил Михайлович, хвор болезнью почек.
- Нет, нет, - замотал головой Достоевский, - Михаил совершенно здоров. Во всяком случае был таковым, когда мы встречались в прошлом месяце, - неуверенно добавил он чуть помолчав.
- Ну что ж, - улыбнулся писателю Николай, - мне отрадно это слышать. Однако я, на вашем месте, бы все-таки сверился о здоровьи брата. Граф говорил о его болезни весьма уверенно. И его информация касательно Марии Дмитриевны оказалась верна, ведь так? Состояние вашей жены вызывает опасения, - сказал Император и вопросительно посмотрел на собеседника.
- Увы да, Ваше Величество,- согласился Федор Михайлович. - Чахотка творит с людьми страшное... но я не теряю надежд на излечение.
- Это похвально, - закивал государь, - но туберкулёз - болезнь прескверная, я думаю вашей супруге куда лучше будет отдохнуть в надлежащем врачебном учреждении..
Николай Александрович сделал знак рукой и стоящий рядом ординарец подал Достоевскому плотный конверт с сургучной печатью.
- Здесь приглашение для вашей супруги посетить туберкулезный санаторий доктора Бремена, в Силезии***. Лечение уже оплачено, не беспокойтесь.
При взгляде на конверт Федор Михайлович застыл в нерешительности. Конечно он по-прежнему любил жену и по-своему о ней заботился. Федору было мучительно больно видеть её непрекращающиеся приступы глухого кашля, которые казалось, ломали изнутри хрупкое тело Марии. Однако, человек слаб... Писатель уже не мог заставить себя оставаться рядом с мучающейся женой.
Он сбежал от неё, ему стыдно было в этом признаться, но сбежал, сбежал. Уехал в Европу, оставив жену на попечение близких. Пустился во все тяжкие, закрутил любовный роман с прелестной г-жой Сусловой, встреченной им в Париже, проигрался в рулетку...
Но в голове так и крутилась мысль, которую не заглушали ни страстные вздохи любовницы, ни шорох фишек в казино, мысль о том, что он оставил жену в одиночестве, подталкивая её к смерти... Голос совести...
И он вернулся, вернулся почти убедив себя, что на все Божья Воля, что смерть супруги предрешена, что надо успокоиться и принять её скорую смерть, сколь бы тяжко это не было. И тут.. такой поворот судьбы.
Конверт в руках Государя одновременно и манил и отвращал его от себя. Взять.. или не взять? Отбросить уже принятую мысль о скорых похоронах жены, принять помощь и остаться с ней? Или отказаться, убедить себя, что уже все решено на Небесах, что нужно забыть и двигаться дальше, туда куда его манят плотские соблазны? Да, слаб человек, слаб...
Глубоко вздохнув, Достоевский решительно взял конверт из руки Николая II и прижал к груди. Перекрестившись и склонив голову, скрывая набежавшие в глаза слезы, Федор, дрогнувшим голосом, прошептал:
- Благослови вас Бог, Ваше Величество. Благослови Вас Бог за вашу доброту.
- Вам нет нужды меня благодарить, Федор Михайлович, - пожал плечами Император, и чуть помолчав продолжил. - Могу я попросить вас об одном одолжении?
- Да, да, конечно, Ваше Величество, - быстро закивал Достоевский. - Все что в моих скромных силах.
- Отлично, - улыбнулся Николай. - Вы не могли бы встретиться с Николаем Павловичем Игнатьевым завтра в 11 утра в его кабинете в Зимнем? Он тоже большой ваш поклонник, и имеет к вам деловой интерес. Связанный с солидным материальным поощрением. Вы согласны?
- О да, конечно, Ваше Величество, - как китайский болванчик, снова закивал Федор Михайлович. Сказать что писатель был в затруднительном положении - значит ничего не сказать. По собственному выражению в Европе он проигрался 'весь, совершенно дотла'. К слову сказать, роман 'Игрок', который Федор Михайлович еще только задумал, будет практически полностью автобиографичен, и основывался на его недавней (в августе-сентябре 1863 года) поездке в Баден-Баден. Так что слова о материальном поощрении упали в плодородную почту.
- Вот и чудно, - сложил ладони Николай. - Значит договорились? Завтра в 11, в Зимнем. На входе представьтесь, охрана оповещена, вас проводят. Всего доброго, Федор Михайлович.
На этих словах Император дал понять, что разговор окончен и, в сопровождении ординарца, двинулся дальше. А Достоевский все смотрел и смотрел ему вслед, так и в силах понять, чем он, скромный писатель смог так заинтересовать высшее лицо в государстве. Его взгляд снова обратился к конверту.
- Прости меня Боже, за низость мою, слабость и мысли дурные! Спасибо тебе Господи, что направил меня на путь истинный и не дал в погрязнуть соблазне... - тихонько, чтобы никто не услышал, проговорил Федор и начал читать про себя молитву: - Отче Наш, Иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси, и на земли. Хлеб наш насущный даждь нам днесь, и остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должникам нашим. И не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого. Яко Твое есть Царство и Сила и Слава, Отца и Сына и Святаго Духа, ныне и присно и во веки веков. Аминь....
*Н.С.Лесков имеет в виду Павла Семеновича Усова - редактора 'Северной Пчелы', газеты, где писатель публиковался.
**Газета 'Се́верная пчела́' была негласным политическим и литературным органом III Отделения, и курировалась лично Беккендорфом, а за ним Долгоруким. Теперь же руководство газетой перешло к Игнатьеву.
***Ге́рман Бре́мер (нем. Hermann Brehmer, 14 августа 1826, Курч - 28 декабря 1889, Гёрберсдорф) - немецкий врач, организатор первого в Германии туберкулёзного санатория. В 1863 году Бремер открыл в Селезии, в деревне, которая находилась в хвойно-лесистой местности на высоте 518 м, больницу для пациентов с лёгочными заболеваниями, в которой больные лечились находившимся здесь в изобилии высокогорным свежим воздухом, усиленным питанием, а также гимнастикой под строгим наблюдением медицинского персонала. Поначалу этот первый в Европе санаторий располагался в нескольких коттеджах, но в дальнейшем он увеличился до 300 коек. Результаты такого лечения оказались эффективнее всего, что использовалось ранее. Все последующие санатории создавались по его образу и подобию.