Она смотрела в небо - это огромное пространство воды и света, бескрайнее море бесконечного тепла. И небо смотрело ей в глаза, отвечая такой же волнующей нежностью, целовало её золотыми лучиками. Яркий, яркий свет слепил глаза - и горячие слёзы жгли нежное лицо.
Как странно было у неё на душе, какой нестерпимой мукой казалась ей невозможность совместить, сопоставить в своём сознании это море света, эту проникновенную нежность, эти горячие слёзы с той беспощадно ноющей болью, глубоко притаившейся в её одиноком сердце. Она не помнила тот день, когда впервые почувствовала эту странную боль: он как-то стёрся из памяти, затерялся среди однообразных вериниц её обычных, наполненных одиночеством, дней. Боль прокралась в её сердце тайком, почти незаметно, словно вор в чей-то дом глухой ночью, она поселилась в нём одинокой белой птицей, притаившись в самой глубине души. Временами боль была тихой и ласковой, иногда плакала навзрыд, с непомерной беспощадностью ранила её хрупкое сердце. А она жалела её и просила молчать .
Нет, она не помнила тот день, когда боль непрошенной гостьей ворвалась в её одиночество. Зато никогда не забыть ей тех бесконечных бессонных ночей, нескончаемых слёз, тех долгих мучительных поисков выхода, хотя бы маленькой дверцы на свободу, когда, лелея слабенькую, выношенную в своём по-детски хрупком тепле надежду, она судорожно пыталась вырваться из этого раздирающего душу плена тоски, постигшей её словно по злой шутке кого-то страшного и сильного, кому была совершенно безразлична одинокая странная душа , теплившаяся в её маленьком теле.
Её жизнь превратилась в бесконечную борьбу, каждый день стал вызовом этой печали и символом отчаяния. Она не хотела мириться с такой странной, неожиданной несправедливостью, так внезапно постигшей её. Бывали дни, когда набравшись храбрости, она брала в свои тонкие слабые руки знамя веры и, полная отчаяния, звала, срывая голос, свою непрошенную гостью, беспощадную белую птицу, грозила ей, пытаясь прогнать её навсегда вырвать с корнем эту крепко опутавшую её паутину печали.
Но какой жестокой болью, какой нестерпимой тоской отдавались потом в её сердце эти редкие порывы смелости! Как больно было падать с незримого пъедестала мнимого тщеславия! После таких неудачных, вернее заранее обреченных (кем-то страшным и всезнающим ) на провал попыток обмануть судьбу она покорно молчала, потом плакала, просила боль пожалеть и оставить её... Но всё сильнее сжималось сердце, всё труднее становилось дышать - и вот, задыхаясь от безысходности, она просила, она умоляла не мучить её так сильно, прощала и просила прощенья, соглашаясь со всем. В такие страшные минуты ей казалось, что она стала чьей-то игрушкой, чьим-то незатейливым развлечением - какой-то незримой жестокой силы, забавляющейся бесправием её хрупкого слабого существа, едва только начавшего свой путь в этом бесправном мире.
Ей было больно от того, что она, она, такая красивая, такая нежная, она, у которой, казалось бы всё впереди, она, которая так мечтала, так хотела дарить всем любовь и тепло, которая и рождена была только для любви, вынуждена, подчиняясь правилам чьей-то жестокой игры, всю свою любовь, всё своё тепло отдавать этой безрассудной боли .
Но шли безжалостные дни, отражаясь в сердце каждой секундой, полной отчаяния и слабой надежды. И с каждым днём она всё больше понимала, что ей не уйти от этой нескончаемой боли. Сама того не понимая, она приняла её как неизбежность. Моменты слабых порывов и смирения сгладились, сравнялись в один сплошной поток тихой покорной грусти, крепко сроднившейся с её одиночеством, превратились в постоянную глухо ноющую боль. Боль стала частью её самой, или она - частью этой боли...
Она смотрела на Солнце, дарившее ей своё тепло, обжигающее её горячими слезами - и внутри неё горел огонь... Солнце улыбалось ей, желая согреть и приласкать тонкие плечи, играя бликами света в черном шелке волос. И внутри неё горел огонь... Ей было тепло и странно... Боль больше не колола острыми иголками, не ранила нежное сердце, она жгла, как слёзы на щеках, жгла ровным огнём несгораемой печали, вечным огнём увядания...
Яркий свет слепил глаза, яркий свет жег сердце... Слёзы затуманили её взгляд: она не видела ни Солнца, этого огромного огненного цветка, ни синей чаши бескрайнего неба, но она видела свет - он был внутри неё...
Она пришла на Землю ярким светом, летним дождём, тихой песней, всё её хрупкое странное существо изначально, у самого истока её одинокой жизни, стремилось к тому, чтобы дарить тепло, такое зыбкое в водовороте вымышленных страстей. Но она оказалась не нужна тем, ради кого она родилась, ради кого она желала творить и верить...
Тихое ранимое сердце горело увядающим огнём её последнего заката. Свет, однажды породивший её, пришел за нею... И она медленно таяла, растворялась в нём, навсегда возвращаясь в свой Вечный дом... И последнее, что глухим эхом пронеслось скозь всё её печальное существование, словно прощание с этим жестоким миром, где ей не нашлось места, было её имя - Любовь.
Те, в чьих сердцах она родилась и умерла, остались жить дальше.
ОН, наверное, ничего и не заметил или просто не хотел замечать. Казалось, ОН был словно ни при чём ...
ОНА долго пыталась спасти свою Любовь и боролась вместе с нею, но всё же отпустила: одной ей было не удержать её, не сохранить огонь в своём остывшем сердце. ОНА тяжело перенесла горечь утраты, сознавая всю значимость своей потери. И всё же ОНА продолжала жить, неизменно и по-детски наивно веря в то, что её Любовь к ней когда-нибудь вернётся.